Глава 4
Коломиец. Эх, Коломиец… Сколько лет ему сейчас? Восемьдесят? Прямо не хочется рассуждать о том, что происходит с памятью в этом возрасте. Неужели придется переписать всех этих, двадцать двух, из списка выпуска восемьдесят восьмого года? А потом по одному вычеркивать: умер, азиат, группа крови не совпадает? У кого-то окажется, родители живы, просто родительских прав лишены… Сколько же времени на это уйдет? Ох, беда…
Кто мог подумать, что возникнет такая лажа с детдомом? Нужно будет связаться с Флеммером, сказать, что ситуация осложнилась, следует и вопрос о гонораре пересмотреть. Десять-пятнадцать процентов к оговоренной сумме будет вполне приемлемо. От их миллионов не убудет, а новая машина в Вегасе для Эндрю Мартенсона лишней не будет.
Дом на Станиславского Мартынов нашел быстро.
– «Северное сияние»…
– Наш общий друг Крутов сказал, что…
– Да вы что? Боже, какое горе. Не в коме? Просто плох? Выберется, обязательно выберется. Раз сталинские лагеря пережил, то тут уж… Я обязательно приеду через неделю, справлюсь о здоровье. Ну, надо же, такое горе…
– Да чтоб тебя скрутило, пень старый!! – вырвалось у Андрея Петровича, когда он вышел из квартиры, в которой проживал Коломиец. – Чтоб ты… Но только не сейчас, дед, не сейчас…
Мартынов заставил себя успокоиться. Негоже терять спокойствие тогда, когда все только еще начинается. А все из-за чего? Та причина, по которой он из России уехал, сейчас его и выводила из себя. Оставаться спокойным в России профессионалу очень трудно. Но никто и не говорил, что будет легко.
Халат и стетоскоп он нашел на первом этаже, в оставленном, по старому русскому обычаю, незапертом кабинете врача-офтальмолога. Зачем офтальмологу стетоскоп? Хотя это – Россия. Написано – «Офтальмолог», а кабинет вполне может занимать терапевт. А кабинет терапевта заставлен каталками с окоченевшими телами – в морге кварцевание.
Не помешала и маска. В эпоху вируса Эбола и азиатских ОРЗ с летальным исходом вполне оправданный элемент формы одежды.
Не нужно никого тревожить вопросами. Во-первых, если ты врач клиники и при этом не знаешь, где находится кардиологическое отделение, то уже через пять минут ты сам будешь отвечать на вопросы. Во-вторых, как выглядит Коломиец, он знает. Фотокарточка старика стояла на столике в тот момент, когда его сморщенная будущая вдова плакала и указывала дорогу до клиники.
То, что положение осложняется еще больше, Мартынов понял уже на входе в отделение с изображением сердца и соответствующей надписью на огромной табличке, больше похожей на транспарант. У дверей стоял молодой человек в форме сержанта милиции и, едва Андрей Петрович двинул свое мощное тело в проем, тут же преградил дорогу.
– Вы к кому?
– К завотделением.
– Кто вы?
Мартынов раздраженно уставился на сержанта презрительным взглядом.
– А, может, мне в кабинет сбегать за дипломом выпускника Тауэрской медицинской академии? Не узнаете меня в гриме? Когда ваш начальник договаривался со мной о выставлении тут поста, он, скорее всего, не имел в виду тот факт, что в отделение не будут запускать и меня тоже. Как вы думаете?
Сержант сделал шаг назад, но Мартынов не торопился.
– Молодой человек, я же просил, чтобы ваши люди были на посту в халатах! Это кардиология! А вы своими пыльными ботинками… Накиньте халат, натяните бахилы. Я же просил…
– А где я все это возьму? – удивился сержант.
Пообещав прислать сестру-хозяйку со всем необходимым, Мартынов спокойной походкой двинулся вдоль коридорных дверей.
Первая палата. Ничего похожего…
Вторая. Три тетки и одна бабка…
Он был похож на главврача, осматривающего собственное хозяйство.
Третья… Оп! – Мартынов резко закрыл дверь. Трое мужиков в зеленых халатах махали двумя утюгами с проводами над чьей-то волосатой грудью. Волосы черные, густые, значит, молодой. Значит, просто не повезло…
Коломийца он нашел в пятой по счету палате. Старик лежал, уставившись полузакрытыми глазами в место соединения потолка со стеной напротив. Различия между оригиналом и фото были незначительны.
– Коломиец, посмотрите на меня!
Старик медленно повернул голову в сторону звука.
– Коломиец, вы меня видите?
– Все хорошо, доктор… У меня есть шанс?
– Есть. Небольшой. Если ответите мне на один вопрос.
– Конечно, доктор…
– Куда делся Артур Мальков?
Старик хотел опереться, но рука соскользнула с кровати и повисла плетью. От неловкого движения он изменил положение и сейчас почти полностью развернулся в сторону Андрея Петровича. Его лицо отражало неподдельный страх. Возможно, некоторую часть ужаса в это выражение добавило нынешнее состояние старика.
– Кто… вы?
– Я рад, что вы в состоянии соображать. Я видел вашу жену, она нынче очень несчастный человек. Думаю, она не переживет, когда до нее сегодня долетит весть о вашей кончине. Но может и не долететь. Где Мальков? В кого вы его клонировали, Коломиец?
Мартынов поднял руку больного и аккуратно положил ее ему на грудь.
– В августе семьдесят восьмого ваш бывший коллега по Бодайбинским лагерям привез вам маленького мальчика, сына известного в то время советского боксера. Вы приняли его у себя. Я знаю, что приняли именно вы! И сейчас хочу знать, в кого преобразовался тот семилетний ребенок и где он находится. Коломиец, не мучайте меня. И жену.
Бывший директор детдома стал искать на груди сердце и в ходе этих поисков бросил мимолетный взгляд на висевшую над их головами капельницу.
Время шло. Ответа не было.
Мартынову такое течение разговора не подходило ни по каким статьям.
– Не заставляйте меня быть извергом, Коломиец. Где Артур?
– Неужели… вы даже сейчас не можете… оставить его… в покое? Мальчик хлебнул…
– Все хлебнули, – перебил Андрей Петрович. – Где он?
– Что вам от него нужно?
Мартынов посмотрел на капельницу.
– Сейчас я выну из вас иглу, и у вас останется не больше минуты, Коломиец. Кем сейчас является Артур Викторович Мальков и где он находится? Быстрее…
На губах старика стал появляться фиолетовый оттенок.
– Я… изменил его документы…
– Это я сегодня уже понял. Дальше.
– Рому…
Мартынов поджал губы.
– Рому… ищи… Дай лека… рство…
– Рому? – Андрей Петрович посмотрел в окно. – Рома… Вот оно что… Был такой, кажется. Как фамилия?
Губы старика одеревенели. Он молча, без единого звука хватал воздух и тянулся рукой к таблеткам на тумбочке.
– Фамилия? Как его фамилия?
Через мгновение Андрей Петрович понял, что не будет ни фамилии, ни дальнейшего разговора. Пилюли нужно было давать старику раньше…
Проследив агонию до конца, Андрей Петрович вынул носовой платок, протер спинку кровати, на которую опирался, заглядывая в лицо больного, и вышел из палаты.
Сержант стоял и наблюдал, как из палаты, соседней с той, в которой находился подследственный, вышел привязчивый главврач. Тот держал у уха телефонную трубку и растолковывал что-то невидимому собеседнику.
– Да, да, Ирина Павловна, внутривенно два куба ноотропила, кавинтон также внутривенно, физраствор… Можно семакс по капле в каждый носовой ход. Нет, антибиотики исключены.
Получивший за время боксерской карьеры что-то около десяти сотрясений мозга, Мартынов знал названия только упомянутых лекарств, не имеющих к кардиологическому отделению совершенно никакого отношения. Сержант же, помнящий лишь «ацетилсалициловую кислоту» по причине того, что «аспирин» было запомнить труднее, с уважением посмотрел на Мартынова.
Остановившись подле стража порядка, продолжающего караулить в дверях покой какого-то больного, Андрей Петрович еще раз строго посмотрел на высокие ботинки стража порядка.
– Сейчас вам принесут бахилы и халат. Но вы уж, пожалуйста, соблюдайте правила…
Халат и стетоскоп он скинул в мусорный бак по пути в детдом, даже не выходя из машины. Протянул руку и выбросил.
Некоторое время на душе лежала тяжесть, но вскоре она сошла.
Вечер наступил гораздо раньше, чем на это рассчитывал Мартынов. За делами время пролетело незаметно, и теперь, когда на часах половина девятого, нужно суметь вовремя остановиться. Мера – главное, что должно двигать человеком, занимающимся негосударственным розыском. А это означает, что ехать домой к Крутову, возвращать его в детский дом для продолжения поиска документов – чрезвычайно глупое и опасное мероприятие. Мужик он, как пришлось убедиться, внимательный. Никак не мог совместить воедино прическу и костюм. Значит, делает выводы, значит, мыслит рационально.
Еще раз посмотрев на часы, Мартынов решил проехаться по городу и найти самую неприметную гостиницу.
Приглянулась было гостиница «Север», но она кишела китайцами, как кухня алкоголика тараканами.
В «Сибири» оказался отдельный пост милиции при гостиничном комплексе, а в этом случае не могло даже идти речи о том, чтобы здесь останавливаться.
Хотел приютиться в «Уюте», и даже стал вынимать паспорт гражданина России на имя Белозерцева, но вдруг откуда-то сбоку подвалил какой-то ханыга и заявил, что единственное свободное место в этой «дешевой харчевне» – это в его номере. Он очень рад этому, и у него припасена, специально для этого случая, бутылка перцовки. Администратор подтвердила оба факта, после чего Мартынов молча поднял сумку и вышел наружу. Последний раз он пил перцовку на «строгаче» в Хатанге, и от одного только слова «перцовка» у него возникала устойчивая изжога. Хотя дело, конечно, было не в ней…
В гостинице технического университета до него не было никакого дела, и это радовало. Огорчало лишь отсутствие горячей воды, о чем сообщалось в коротком коммюнике на стекле дежурной по этажу. Развернувшись, Мартынов еще полчаса разъезжал по улицам города, после чего совершенно случайно наткнулся на гостиницу под названием «Центральная». И это заведение устроило американца по всем параметрам.
Быстро раздевшись, Андрей Петрович встал под душ. Он не выходил из него около получаса, нежась под тугими струями горячей воды и тщательно смывая с тела четырехдневную грязь. Последний раз он мылся дома, в Вегасе, и каждый раз воспоминания об этом заставляли побыстрее сделать дело и покинуть страну, где в коридорах гостиниц бродят сутенеры с проститутками… Нет, он не ошибся, когда семь лет назад поменял гражданство. Нет, не ошибся… Ничего тут не изменилось.
Спустился в ресторан, сделал заказ.
Размышления ни о чем были прерваны скрежетом стула слева от стола.
– Брат, не помешаем, если присядем?
Мартынов поднял глаза. Перед ним стояли два амбала и быковато таращились на его ресторанную котлету и бутылку мартини. Андрей Петрович указал руками на оба свободных стула и быстро оглядел зал. Действительно, в гостиничном ресторане свободных мест было мало.
– Вина, ребята?
«Ребята» прервали свое затяжное молчание и развернулись на голос. Могло показаться, что они молчат, потому что самым внимательнейшим образом кого-то высматривают в ресторане. Но, когда они развернулись вдвоем, Андрей Петрович понял: ничего не делают. И никого не высматривают. Скорее свалили с улицы, чтобы не мозолить кому-то глаза.
Секунду смотрели, потом, как два телка, замотали головой. А еще через минуту начался этот разговор, который с первых слов был настолько бессмысленным, что Андрею Петровичу поначалу почудилось, что по обе стороны от него, жующего, растут два тополя и о чем-то шумят на ветру.
– У Волохи был?
– Был.
– А у Геныча?
– Ага.
– И у Свеклы?
– Ну.
– И че?
– Ниче.
Андрей Петрович ковырнул предпоследний кусок и осторожным взглядом скользнул по двум собеседникам. Он не хотел этого делать – воспитанный блатной школой российских зон характер велел никогда не интересоваться чужими делами, но любопытство взяло верх.
Амбалы по-прежнему сидели боком друг к другу, шатали взглядами стулья в зале и крутили в руках предметы. У одного в ладони блестела связка ключей, по брелоку на которой Мартынов быстро вычислил марку машины – «Лексус», а второй ключей не имел. Он с ловкостью фокусника крутил в мощной пятерне тройку небольших стальных шариков. Движения были настолько молниеносны, что не было слышно ни одного металлического звука.
Выводы появлялись один за другим и наматывались на понимание, как веревка на локоть. Нервничают. Смотреть такими стеклянными глазами на толпу и, одновременно, вращать в руке шары – признак чрезвычайной сдержанности. Второй перебрасывал на пальцах ключи. И перебрасывал, и перебрасывал… И смотрел точно таким же взглядом в зал. Нервничают, но держатся.
Это не быки, это серьезные люди.
Котлета доедена. Разговор вышел на новый уровень.
– Что делать будем?
– Сидеть.
– Смешно сказал. Сейчас, или вообще?
– У Зверобоя шифер посыпался. После Большого он теперь на меня «мошну» вешать начинает. Типа, это я к москвичам дорогу пробивал. Да этот еще, Метла… Сука страшная. Вчера звонил, спрашивал, когда я в последний раз Захара видел.
– И что ты сказал?
– Неделю назад, говорю, в кабаке встретились.
– Да-а-а… Метла – это серьезно. Второй год кружит.
Мартынов решился. Подтянув левый рукав так, чтобы были видны пять точек на запястье, он громко забулькал мартини в пустом стакане и, как бы между прочим, поинтересовался:
– Браты, может, вы мне поможете?
– А?
Заметив зоновский «партак», один из страдальцев слегка размяк и повторил:
– А?
– Я издалека, – направил мысли собеседников Мартынов. – Парня одного ищу.
Они еще раз, только теперь уже более тщательно, рассмотрели незнакомца. По их подсчетам, все было нормально: костюм на пять милицейских зарплат – значит, не «мусор». «Партак», значит, при понятиях. Если соединить все вместе, то получается очень прилично и даже авторитетно. Если бы еще не эта стрижка… Малопонятная, честно сказать, стрижка. Блатной себя так не взлохматит, а фраер под стильного косить не станет. Если бы не кулаки пудовые да взгляд уверенный, можно было даже предположить, что «голубок»… Однако, свалив все в кучу, двое собеседников твердо уверились в том, что мужик при деле и авторитете. Вероятно даже, при большом авторитете, если позволяет себе носить на голове мелированное сорочье гнездо.
– А как фамилия?
– Мальков.
– А имя?
– Артур.
– Высокий?
– Не очень, – быстро нашел правильный ответ Андрей Петрович.
– Он на «двенашке» ездит? Или на сером «Опеле»?
– Возможно.
– Не, не знаю, – уверенно заявил тот, что с шарами.
– А низкого Артура Малькова знаешь?
– И низкого не знаю.
– А на «Опеле» разве не он ездит?
– Не. Это наш футболист из «Олимпика». И он не Артур. Он Дима. Хоть и не очень высокий.
Мартынов как-то летал из Вегаса в Одессу, чтобы присмотреть за менеджерами Кличко, и там едва не сошел с ума, разыскивая улицу Ворошилова. Пять подряд остановленных теток вели приблизительно такой же разговор, после чего дом он нашел сам, личным, что называется, сыском.
– А если мне очень нужно найти? Вполне возможно, что я даже рассчитываю потратить на это некоторую сумму.
– Ты знаешь Артура Малькова? – спросил тот, что с шарами, того, что с ключами.
Тот покачал головой, и напарник перевел, специально для Мартынова:
– Он тоже не знает.
Андрей Петрович допил мартини, расплатился с официантом и вышел вон.
– Интересный тип, – заметил, проводив его взглядом в спину, один из братков. – Прям Незнайка из Солнечного города. Он, наверное, думает, что, перед тем как идти в кабак, новосибирская братва таблетки откровения хавает.
– А ты знаешь Артура Малькова?
– Первый раз слышу. А если бы и знал, то что, сказал бы, что ли?
– Знаешь, Крот, – задумчиво проговорил второй. – У меня в груди такое реальное чувство, что мы его еще увидим.
Кое-что из ресторана, помимо насыщения, Мартынов все-таки вынес. Братки – завсегдатаи ресторана – раз. У кого-то пропал общак – два, и сейчас за него «положенец», или даже вор, снимает шкуру со всех подряд. Самые близкие к этой малоприятной процедуре – эти двое. Раз общак «вешали» на какого-то Большого, а теперь не «вешают», значит, вешать больше уже не на кого. «Положенцу», или даже вору по кличке Зверобой сейчас нужно срочно найти крайнего, пока крайним не стал он. Кто-то без росписи Зверобоя замесил тесто со «столичными», спустил общаковые бабки, и сейчас идет разбор полетов на уровне стратосферы.
Нет, правильно Флеммер сделал, что послал именно его. Расшифровка такого ресторанного базара – только для русского зэка. Или мента. Кстати, кто такой Метла, который в Новосибирске самая что ни на есть страшная сука?
Одним словом, утра бы дождаться.
Зайдя в номер, Мартынов, действуя по привычке верно рассчитывать силы, разделся, лег в постель, пахнущую дешевым стиральным порошком, закрыл глаза и тут же уснул.
Проснулся в восемь, позавтракал в пельменной на Красном проспекте, купил газету, почитал, заметил явные расхождения во мнениях между штатовскими и российскими журналистами, закинул «Российскую газету» в «бардачок» и погнал машину к детскому дому.
Уже через полчаса он вместе с Крутовым спустился в подвал и через тридцать минут вышел оттуда в состоянии, близком к шоку.
– Послушайте, Андрей Петрович… – напоследок придержал Мартынова за рукав директор. – Я хотел спросить вас… Мне полгода назад звонили друзья и сообщали, что Яков Басов, о котором вы вчера говорили… Как бы так сказать, чтобы не накликать…
– Умер, что ли? – сообразив, улыбнулся Андрей Петрович. – Это приступ был. Очень тяжелый. Ветеран в коме находился, а наша местная журналистская братия перепутала «клиническую» смерть с «биологической». Басов жив и здравствует!
Мартынов гнал машину в Павловск.
Гнал, стараясь выдерживать установленную знаками скорость, через минуту приходил в себя, сбрасывал скорость, а уже через минуту, забывшись, снова ее набирал.
В подвале он нашел старую книгу с выцветшими чернилами, в которой были обозначены все данные на выпускников детского дома 1988 года. А потом, просмотрев все десять журналов, с 1978-го по 1988-й, почувствовал легкое потрясение.
Имя Рома значилось под двумя фамилиями. Метлицкий и Гулько.
Это и было потрясение.
Он все еще думал, что шок не наступит. Но, сверив журналы за 1977 год и 1978-й, его все-таки испытал. Оба Романа, об одном из которых говорил у края могилы Коломиец, поступили в его детский дом во втором классе. В одно время. В один день. Семнадцатого августа одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года.
А это означает, что теперь ему предстоит искать не одного Рому, а двух. Чтобы выяснить, кто из них есть Артур Мальков.
Это и был шок.
Оба после выпуска уехали в Павловск поступать в учебные заведения. Метлицкий – в военное училище, Гулько – в станкостроительный техникум.
Андрей Петрович гнал по трассе и слышал, как над его головой хохочут бесы.
