Глава 9

Легкий «кукурузник» тряхнул порыв ветра. Самолет летел низко. За иллюминаторами с двух сторон простиралось поле. По зеленому, с желтыми пятнами выгоревших на солнце хлебов, прокатывались волны.

Казалось, что вся земля вымерла – ни домика, ни человека, ни даже одиноко пасущейся скотины. Помощник пилотировал самолет, а командир – бывший военный летчик Иван Калинин – сидел посреди салона на перевернутом дощатом ящике. Вместо того чтобы любоваться красотами, открывавшимися за бортом, он тупо смотрел на незакрытую дверь в хвосте самолета. За дверью располагался самый примитивный сортир – помост, а в нем прорезанное ножовкой отверстие. «Кукурузник» не сверхзвуковой истребитель, на нем все значительно проще, от управления до «удобств».

Иван Калинин думал о том, что жизнь его по большому счету не удалась. Не летал он уже четыре года. С того самого дня, когда трижды латаный-перелатаный транспортный самолет, выработавший свой ресурс еще на закате Советского Союза, таджикские власти продали за границу. С полгода Калинин еще послужил в армии, но на весь аэродром, на всю летную часть оставался только один «живой» самолет, да и тот поднимался в воздух не чаще двух раз в месяц.

Иван вовремя сообразил, что пройдет еще полгода, и он сопьется окончательно. Жена его бросила в середине девяностых, когда прожить на зарплату военного летчика стало невозможно. Ушла без скандала, без выяснения отношений, просто однажды после крутой пьянки Калинин проснулся и обнаружил, что остался один. Все ценное, что еще оставалось дома, жена забрала с собой, а взамен оставила короткую записку: «Ты – скотина. После того что ты сделал, видеть тебя не хочу. Ухожу навсегда». Что именно сделал Калинин той ночью, он припомнить так и не смог. До сегодняшнего дня это оставалось для него тайной, причем без всяких шансов на прояснение. А может, имелась в виду не ночь, а вся жизнь?

Жену он искать не стал. Если женщина забрала с собой даже сделанные ею на дни рождения мужа подарки, она уж точно не вернется. Спасение, как казалось тогда Калинину, он нашел в заброшенном доме своей покойной матери.

Дом располагался в пятидесяти километрах от Душанбе. Поселок небольшой. Когда-то здесь начали строить филиал сельхозмашиностроительного завода, да так и не успели окончить. Часть строителей, приехавших из России, остались жить в Таджикистане возле умершей стройки. Местные жители к ним привыкли и уже не воспринимали как чужих. Калинин прекрасно вписался в поселок, зарабатывал тем, что занимался извозом на стареньком микроавтобусе. Сидя за рулем доисторического польского «жука», он иногда воображал, что вновь оказался за штурвалом самолета, что шоссе – это взлетная полоса, и стоит потянуть руль-штурвал на себя, как машина оторвется от асфальта и воспарит, неся своего владельца в небесные выси, туда, где даже днем видны звезды.

Мечтать, говорят, не вредно. До поры до времени так думал и Иван Калинин, спрятавший военную форму в глубины необъятного платяного шкафа. Денег на жизнь хватало – много ли надо одинокому мужчине? Но отложить на покупку нового микроавтобуса не получалось. Вот тут и возникло искушение.

Однажды в холостяцкий дом постучал приезжий – видный мужчина, обходительный, в светлом костюме. Калинин вначале подумал, что пришли договариваться насчет аренды микроавтобуса, но ошибся. Мужчина, назвавшийся Петровичем, предложил то, о чем Калинин и мечтать не мог.

«Вы не против снова сесть за штурвал самолета?»

«Какого?» – спросил Иван, поняв, что отказаться не сможет, даже если предложат летать даром.

«Ан-2», «кукурузник», – улыбнулся Петрович.

«Где летать?»

«Перегонять самолеты в Подмосковье, на авиаремонтный завод, и оттуда назад в Таджикистан. Летать примерно два раза в месяц. Согласны?»

«Согласен», – вырвалось у Калинина прежде, чем он успел подумать.

Летчик спохватился, что еще не узнал, сколько за полеты станут платить, но Петрович опередил его вопрос.

«Тысяча долларов за полет в два конца вас устроит? Вижу, что спорить вы не хотите. Можете мне подсказать еще одного надежного пилота, с кем вы хотели бы летать?»

Вот так и оказался Калинин в «кукурузнике» вместе с приятелем по военной службе Петром Жуковым. Сегодня утром они вылетели с аэродрома частного аэроклуба под Душанбе. Перед самым отлетом на поле подъехала грузовая машина, стала плотно задним бортом к люку, из нее молчаливые грузчики перетащили в самолет картонные ящики с надписью: «Сода пищевая». Сопровождать груз до Подмосковья в самолете остались два таджика с мрачными лицами.

Служившему в Афганистане Калинину они живо напомнили моджахедов, хоть и были одеты в джинсы и свитера. Что дело нечисто, ему стало понятно сразу же перед отлетом. Кому придет в голову везти соду самолетом из Таджикистана в Россию, а тем более выделять на ее охрану басмачей-головорезов? Да и самолет не нуждался в ремонте. Ему еще летать и летать. Можно было обойтись простым техобслуживанием прямо в ангаре аэроклуба. Таджики не выказывали ни малейшего желания общаться с пилотами, они расположились на узкой скамейке, идущей вдоль борта, говорили мало и только по-таджикски. Первая эйфория от полета после длительного воздержания прошла быстро.

Иван глянул на часы, приближалось время очередной посадки для дозаправки. Один из таджиков поднялся, придерживаясь рукой за обшивку, добрался до туалета и, даже не закрыв дверь, принялся «отливать». Делал это как европеец, стоя. Калинин мысленно сплюнул и перебрался в кабину к Петру Жукову, тот уже договаривался по рации с наземным диспетчером.

Иван взгромоздил наушники на голову и слушал разговор, не вникая в его суть. Впереди уже виднелись постройки аэродрома сельскохозяйственной авиации. Длинный одноэтажный барак, дощатые ангары, цистерны склада ГСМ, два «кукурузника» на краю летного поля.

Петр Жуков, несмотря на боковой ветер, стремившийся опрокинуть машину, посадил самолет мастерски. Первым на землю спрыгнул Иван. Встретить его вышел совсем молодой парень, одетый в джинсы и военную рубашку без погон.

– Леня, – попросту представился он, пожимая руку командиру, и уставился на таджикский флажок, намалеванный на фюзеляже, – издалека вас занесло.

– Теперь часто летать здесь будем, можно сказать, открываем регулярное сообщение.

Старый автозаправщик подкатил к самолету.

– Ваши красиво работают, деньги за топливо быстро перевели. Первый раз такое вижу. Что везете?

Вопрос был задан просто так, без интереса. Иван не стал рассказывать о соде и таджиках.

– В ремонт перегоняем.

– Ясно… – чувствовалось, Леня хочет о чем-то попросить, но тянет. Наконец, решился. – Человека одного до Москвы не подбросите?

– Вообще-то не положено, – проворчал Иван.

– По дороге же, – напомнил Леня и показал на девушку в светлой юбке и облегающей черной кофточке.

Девушка сидела на крыльце, на коленях держала объемную спортивную сумку.

– Командир, сделай одолжение. Ей в Москву надо, а на билет денег нет. Сам говоришь, что не последний раз здесь садишься. Потом и отблагодарю.

– Она тебе кто? – поинтересовался Иван.

Леня бесхитростно улыбнулся.

– Считай, никто, сестра троюродная. Мы через улицу живем.

– Хорошо, но комфорта в полете и прохладительных напитков я ей не обещаю.

– Света! – крикнул Леня и махнул рукой.

Девушка, до этого смотревшая на горизонт, делавшая вид, что ей и дела нет до разговора двух мужчин, мгновенно встрепенулась, подбежала к Ивану.

– Здравствуйте. Это все Леня. Я ему говорю, что не надо просить, что не положено. Нельзя. А он, видите, попросил. Извините, если вам сложно, то не берите, я уж сама как-нибудь до Москвы доберусь. Там у меня родственники.

Многословие девушки обрушилось на Калинина. Ему, отвыкшему от женского общества, не хотелось уронить себя в ее глазах. Положение обязывало держаться с достоинством, он командир воздушного судна.

– Все в порядке, – важно сказал он, – доставим, – и, не удержавшись, скользнул взглядом по тугим бедрам, затянутым в юбку.

«Хороша. Вот только с одеждой современной не всегда поймешь. Кажется, что зад у девки крепкий, а разденется, ягодицы тут же отвиснут», – вспомнил он прошлогодние впечатления, вынесенные с городского пляжа.

– Перекусить хотите? – предложил Леня.

– Некогда. Мы должны до Москвы засветло долететь.

– Что ж, хозяин – барин, – Леня пожал Ивану руку.

Калинин первым забрался в салон, подал руку девушке, буквально втянул ее вместе с сумкой.

– Ой, – вырвалось у Светы, когда она увидела двух таджиков.

– Эй, командир, – оказалось, что хотя бы один из среднеазиатов умеет говорить по-русски, – чужих нельзя.

Сказано было без злости, просто чтобы напомнить.

Ивана замечание задело.

– Я здесь решаю такие вопросы, – веско произнес он.

Таджики переглянулись. Обменялись парой фраз и оба уставились на девушку. Маслянистые восточные глаза заблестели сильнее.

– Черт с ней, пусть остается. Только ты, командир, не будь жадным, с нами поделись.

Света инстинктивно прижалась к Калинину.

– Может, я останусь?

– Он так шутит.

Таджик засмеялся.

– Шучу, красавица. Если сама предложишь, я не откажусь, еще и заплачу.

– Я не такая. Что вы себе позволяете?

– Тогда извини. Я понять хотел, узнать. Вижу, что честная, а честных девушек у нас в Таджикистане уважают. Никто пальцем притронуться не посмеет. Садись, – и он похлопал ладонью по лавке между собой и напарником, – тут тебе не троллейбус, чтобы всю дорогу стоять.

Света предложением не воспользовалась, села напротив таджиков и пристегнулась широким брезентовым ремнем. Калинин уже перешел в кабину. Жуков запустил двигатель. Прозвучало разрешение на взлет, самолет сорвался с места и взмыл в небо после короткой разбежки.

Света сидела бледная, она летела на самолете третий раз в жизни. Ей казалось, что «кукурузник» с минуты на минуту развалится от вибрации. А когда машина ухнула в воздушную яму, то девушка, не выдержав, перекрестилась.

Таджики смотрели на нее, не скрывая улыбок, обидных и плотоядных.

– Красавица, – таджик кричал, чтобы перекрыть гул двигателя, – если страшно, то выпей. – И он вытащил из кармашка сумки блестящую плоскую флягу.

Света замотала головой, ее и без выпивки мутило. Таджик с фляжкой перебрался через картонные ящики, сел рядом с девушкой, отхлебнул глоток.

– Страшно? – прокричал он ей в самое ухо.

– Нет, – в глазах у Светы застыл ужас.

– Врешь. Ты, чтобы не бояться, рассказывай, говори, болтай.

Света с благодарностью посмотрела на таджика. Если раньше она боялась не только полета, но и своих новых спутников, то теперь ей стало легче оттого, что рядом живая душа. В распахнутой дверце кабины показалось лицо Калинина. Он и Света встретились взглядами. Убедившись, что пассажирку никто не обижает, Иван надел наушники с лингафоном:

– Петруха, ты еще не проклинаешь меня за новую работу?

– Мне по хрену, что мы везем в картонных ящиках. Хороших денег за честную работу не платят, – Жуков нервно хохотнул.

– И я стараюсь не думать. А если нас проверят?

– Серьезные дела без солидной «крыши» не делаются, запомни. У них все договорено, где надо – подмазано, схвачено.

– Думаешь, наркотики?

– Я не думаю об этом и тебе не советую. Раз написано – «сода», сода в ящиках и лежит. Нам платят деньги за полет, а не за размышления на отвлеченные темы. Я уже давно подумывал, куда бы податься, согласен был и в Африку оружие возить, да никто мне не предлагал.

– Рад, что ты на меня не в обиде, – Калинин подмигнул приятелю, – таджики мне не нравятся.

– А мне не нравится девка.

– Почему?

– Не в моем вкусе, я упитанных люблю, чтобы было за что подержаться.

Разговор дальше покатился безобидный и будничный: о женщинах, о выпивке, о том, как кто потратит заработанные деньги.

Солнце уже клонилось к западу, когда из-за горизонта показался аэродром авиаремонтного завода. Света, утомленная полетом, дремала. Во сне она положила голову на плечо таджику.

– Люблю самолет садить на хорошую полосу, – Калинин с улыбкой смотрел на широкую железобетонную полосу аэродрома.

– Для нас она роскошь. Мы не только вдоль нее, но и поперек сесть сумеем.

«Кукурузник» несколько раз подпрыгнул, как резиновый мячик, и покатил по шершавому, изборожденному черными битумными извивами трещин покрытию. Когда самолет остановился, связь с руководителем полетов мгновенно исчезла. Калинин даже не успел договорить и попытаться восстановить ее, как прямо на взлетную полосу с рулежки выехал тяжелый черный джип, подкатил к самому самолету. Тонированное зеркальное стекло опустилось, и из-за него показался Петрович, махнул Калинину рукой. Джип развернулся и выехал на поросшее редкой травой ровное поле, в конце которого виднелся лес и какие-то постройки. Завод остался по другую сторону взлетной полосы.

– Кажется, он за собой зовет, – напомнил раздумывающему Калинину Жуков.

– Я понимаю… – Иван прибавил оборотов, и «Ан-2» легко покатился по полю вслед за джипом.

У самого леса за отгороженной от него глубоким рвом с подернутой ряской водой находилась испытательная площадка. Пыльный бетон, почерневшие металлические конструкции – отбойники для обкатки реактивных двигателей, пустая полосатая будка часового, несколько земляных капониров для истребителей. Джип, игриво вильнув на просторной площадке, подъехал к банковскому броневику, спрятавшемуся под высоким валом капонира. Петрович вышел из машины, поднял над головой руки, показывая, чтобы летчики глушили двигатель. Когда пропеллер сделал последние натужные обороты и замер, Калинин отстегнул ремень и выглянул в салон.

Света уже проснулась, таджики собирались.

– Пошли, – бросил командир Петру Жукову, – сам Петрович нас встречает. Зря бабу брали, злиться станет.

Бетон после качки казался необычно твердым. Летчики и Петрович встретились у джипа.

– Как полет?

– Как всегда – отлично, – бодро сообщил Калинин.

– Иначе и быть не могло. – Петрович покосился на Свету, девушке помогал выбраться из самолета таджик. – Это кто? Небесная попутчица? Стояла на облаке и голосовала?

– Попросили красивую девушку подвезти, – пожал плечами Калинин, – вот я и подумал.

– Жаль, – тихо проговорил Петрович.

Иван так и не понял, к чему относилось это короткое слово.

– Представители завода скоро подъедут? Надо самолет им передать, пока не стемнело.

Петрович даже не улыбнулся:

– Подъедут. Все подъедут.

Таджики тем временем уже выгрузили картонные ящики.

– Отойдите в сторонку, – холодно попросил летчиков Петрович.

А дальше начались странные, но вполне ожидаемые для Калинина вещи. Из банковского броневика выбрались четверо мужчин, из джипа – трое. Таджики вели себя осторожно.

– Почему Кальмар не приехал встретить? – спросил таджик у Петровича.

– У него и спрашивай.

Калинин вытащил сигарету, с жадностью закурил, последние сомнения насчет законности его новой работы отпали.

– Открой.

Таджик указывал пальцем на ящики по очереди, Петрович остановил свой выбор на пятом.

– Его и откроешь.

Захрустела взрезаемая липкая лента, под картонной крышкой оказались черные непрозрачные пакеты. Петрович наугад выбрал из них один, положив поверх других, взрезал ножом. Калинин отвернулся, делая вид, что происходящее его не касается. Света, стоявшая рядом с картонными ящиками, вжалась в стойку шасси, на нее никто не обращал внимания.

Наконец Петрович дал знак людям, приехавшим на банковском броневике.

– Все в порядке. Как видите, новый маршрут работает не хуже старого. Принимайте товар.

Таджики не согласились с таким решением, расставаться с дурью под честное слово не хотели.

– Если Кальмар не приехал, они должны нам деньги передать.

Петрович пожал плечами и взял из рук стоявшего рядом с ним мужчины пластиковый с металлическим отливом чемоданчик, положил его на картонный ящик.

– Я бы и сам его Кальмару отдал.

Таджики склонились над чемоданчиком. Щелкнули замки, и в тот момент, когда крышка пошла вверх, Петрович выхватил из кармана руку с зажатым в ней пистолетом. Он выстрелил дважды, почти не целясь. Звук выстрелов был негромкий, смазанный глушителем. Оба таджика лежали на бетоне с простреленными головами. Света, не выдержав ужаса, завизжала, ее визг оборвал еще один негромкий выстрел, пуля угодила ей в грудь.

– Дура, – незлобно проговорил Петрович, опуская еще дымящийся пистолет в карман.

Мужчины, приехавшие на броневике, боялись пошевелиться, их оружие осталось в машине.

– Вас что-то не устраивает? – спросил Петрович. – Товар стал хуже качеством?

– Нет, – промямлил толстяк в строгом черном костюме, – но Кальмар…

– Нет его людей, будем считать, что нет и Кальмара. Будете иметь дело со мной.

– Но Кальмар говорил о другом.

Петрович смотрел на партнеров Кальмара со снисходительной улыбкой.

– Зачем вам лишний посредник? Возить товар воздухом и безопаснее, и быстрее. Кальмар стал лишним. Уберите тела, – бросил он своим людям.

Молчаливые подручные Петровича загрузили мертвых таджиков и девушку в самолет, их вещи сволокли на дно глубокого рва, отделявшего площадку от леса. Погода стояла сухая, желтая выгоревшая трава шуршала, крошилась под ногами. Вскоре со дна рва потянулась тонкая струйка дыма. Широкоплечие мужчины старательно вытаптывали занимавшуюся огнем траву вокруг подожженных вещей.

Высокий блондин вернулся к Петровичу, сжимая в руке документы убитых. Петрович небрежно пролистал паспорта, бросил их в карман.

– Все в порядке, – обратился он к мужчинам, не решавшимся притронуться к картонным ящикам, – грузите. У вас есть еще час, чтобы покинуть территорию, потом сменится охрана. У меня с новым дежурным договоренности нет. Для вас открыты южные ворота. По всей дороге до границы с Беларусью у вас зеленый свет. Дальше – ваша забота.

Мужчины переглянулись. Не прошло и десяти минут, как ящики исчезли в недрах броневика. Старший из курьеров подошел к Петровичу.

– Наверное, нельзя было по-другому, – он бросил взгляд на открытый люк самолета.

– Нельзя, – убежденно подтвердил эфэсбист.

– Жаль.

– Мне тоже. Не советую больше связываться с Кальмаром. Его списали, – Петрович выразительно посмотрел вверх, на небо.

– Понял. Нам все равно.

Банковский броневик с белорусскими номерами неторопливо развернулся на площадке и покатил на юг. Петрович с предельно вежливой, но холодной улыбкой на лице, так умеют улыбаться только представители спецслужб, повернулся к летчикам. Сигарета в пальцах Калинина давно сотлела, и даже пепел выдуло ветром, он сжимал холодный охристый фильтр с обугленным ободком.

– Сигарета, – произнес Петрович.

– Что?

– Сигарета уже вся сгорела. Выбросить надо.

Калинин разжал пальцы и машинально раздавил окурок носком ботинка. Это нехитрое действие вернуло его к жизни. Он зацепился взглядом за пятна крови на бетонке и уже не мог отвести от них глаз.

– Вы держитесь неплохо, – похвалил его Петрович, – для первого раза, конечно. Вам раньше приходилось видеть, как умирают люди?

– Один раз, – тихо ответил Калинин, – ранним утром парень из дома напротив выпрыгнул из окна. А я на кухне варил кофе… – Калинин сказал это и замолчал, не понимая, зачем рассказывает о происшествии десятилетней давности.

– У нас такое случается нечасто. Обещаю, что каждый день вам не придется видеть трупы. Вы в состоянии сейчас поднять самолет в воздух?

Калинин кивнул.

– Вашему другу лучше остаться на земле, вид у него неважный.

– Меня мутит, – признался Жуков, садясь на корточки.

– Привыкнете. Все когда-то случается впервые. Меня тоже поначалу мутило. А потом привык. Главное, понять, что смерть может быть работой. Девушку жаль, но никто не просил вас привозить ее на аэродром. В следующий раз не повторите ошибки. Я не спрашиваю, согласны ли вы работать и дальше. Выбора у вас нет.

– Я это понял, – прошептал Жуков.

Петрович подтолкнул Калинина к самолету.

– Полетать придется недолго. И невысоко.

Петрович занял место в кабине, в открытый люк забрались трое мужчин, приехавших вместе с ним. Калинин, осторожно ступая, пробрался между лежавших на полу салона мертвых тел, устроился за штурвалом, включил рацию, связался с руководителем полетов заводского аэродрома.

Калинин запустил двигатель. У сидевшего на бетоне Жукова от ветра волосы взъерошились, но подниматься он не стал. «Кукурузник» разогнался на короткой рулежной полосе. На какое-то время в лобовом стекле было видно только темнеющее вечернее небо, а когда самолет выровнялся, показался далекий лес. Петрович, сверяясь с разложенной на коленях картой, не то приказал, не то просто по-дружески посоветовал:

– До леса, а там направо.

Говорил так, словно они не летели, а ехали на машине. Ветер врывался внутрь самолета, люк закрывать никто не собирался. Когда под машиной оказался темный еловый лес, Калинин повернул штурвал, самолет качнулся, земля поползла слева направо.

– Не так резко. Груз у нас не закреплен, – напомнил Петрович с улыбкой.

Теперь уже и Калинин понимал, куда они летят. Внизу, на лесном болоте поблескивали отраженным закатным светом «окна» воды. Диск солнца уже коснулся горизонта, окрасив редкие облака пронзительно пунцовым цветом.

– Чуть ниже. И скорость сбросьте до минимума.

Самолет нырнул в густой вечерний сумрак. Под ним проплывало пустынное болото. Петрович отстегнул ремень и выбрался в салон. Его подручные уже подтащили мертвых таджиков к распахнутому люку.

– Первый, пошел, – скомандовал эфэсбист.

Труп исчез в проеме.

– Второй…

Калинин видел, как кувыркнулся мертвец в воздухе, мелькнули полы незастегнутой куртки. Тело с силой ударило в болотную жижу, подняв блестящий фонтан брызг, и тут же исчезло в трясине. Летчику захотелось резко вывернуть штурвал, накренить самолет так, чтобы Петрович и его люди, не удержавшись на ногах, полетели вслед за мертвым таджиком. Но он, скрежетнув зубами, только снизил высоту.

Последней в открытый люк сбросили мертвую девушку. Петрович, хоть и не притрагивался к трупам, отряхнул руки, вернулся в кабину.

– Возвращаемся, – он пристально посмотрел на пилота.

Жуков выглядел вполне сносно. Рядом с ним стоял бледный, но вменяемый капитан в военной форме. Когда самолет замер на площадке и пропеллер совершил последние обороты, военный подошел к «кукурузнику».

– Ну, как? Покатались? – он пожал руку спрыгнувшему на асфальт Петровичу.

Пятна крови уже успели почернеть, засохнуть. Понять, что это такое, глядя на них, было уже невозможно. Мало ли грязи на площадке?

– Не покатались, а полетали, – Петрович назидательно вскинул указательный палец.

– Я пока с вашим вторым пилотом поговорил. Толковый. Общие знакомые у нас отыскались. Самолетом завтра займемся, я уже буксировщик по рации вызвал. Подрегулируем, заменим, подкрасим. Будет не хуже нового.

Калинин смотрел на капитана, веселого, безмятежного, и не мог понять – знает ли тот о сути того, что происходит.

– У нас гостиница при заводе, банька. Устроитесь, отдохнете и через пару дней – снова в небо.

Петрович склонил голову, прошептал Калинину на самое ухо:

– За приятелем своим присматривай. Не нравится мне его вид. В гроб краше кладут.

– Все в порядке. Выпьем водки, его и отпустит. Он мужик крепкий.

– Помни, ты за него поручился. Сболтнете – ты или он, обоим не жить. Болото большое. А теперь отдыхайте, держи деньги.

Петрович сунул в ладонь Калинину два конверта, внутри которых хрустнули купюры.

– Я честно играю, ничего не прячу, чтобы и от меня тайн не было. Понял, что вы перевозили?

– Соду.

Петрович хлопнул Калинина по спине:

– Вот так-то лучше, – с чемоданчиком в руке он забрался в джип.

Капитан гостеприимно распахнул дверцу видавшего виды «УАЗа»:

– Садитесь. Поедем в гостиницу.

– По дороге бы в магазин заскочить.

Капитан, выворачивая руль, засмеялся:

– В номере полный холодильник. И водка, и закуска. Только девочек вам на полки не положил. Но если хотите, сами придут…

– Нет уж, надо выбирать: или пьянка, или разврат, – усмехнулся Калинин, – я выбираю пьянку.

– Правильное решение.

Через полчаса Жуков с Калининым сидели в двухкомнатном номере с видом на летное поле. Между ними стоял низкий журнальный столик. В одноразовых тарелках лежало столько снеди, что хватило бы и на четырех едоков, но к еде летчики не притрагивались. Из больших стаканов, позаимствованных в ванной комнате, они пили водку. Одна пустая бутылка уже лежала под столом, вторая подходила к концу, а хмель все никак не хотел брать мужчин. Бубнил телевизор. Свет не зажигали, хватало отблесков экрана да прожекторов за окном.

– Теперь и чокнуться можно, уже пятую порцию пьем, – Калинин приподнял стакан.

– Ты скажешь?

– Чего уж тут придумывать, – наморщил лоб Калинин, – за нас выпьем, за то, что долетели и живы остались, за то, что сидим вместе.

– Правильно. За будущее пить нельзя, чтобы не сглазить.

Никому из двоих не хотелось первому начинать разговор о том, что сегодня произошло на аэродроме. Выпили. Калинин повертел в пальцах пустой стакан.

– Кажется мне, что до завтрашнего утра еще кто-то не доживет.

– Ты о нас?

– Нет. Насчет себя и тебя я спокоен на ближайшее время. Петрович посредников выбить решил.

Жуков молчал, смотрел на залитое светом прожекторов поле, на ряд самолетов, растянувшийся вдоль полосы. У крайнего топтался часовой с автоматом за спиной. Силуэты машин на фоне неба казались вырезанными из черного картона. Пейзаж был привычным и спокойным, сотни раз виденным. Даже закрыв глаза, бывший военный летчик мог бы перечислить марки самолетов, стоявших на поле.

– Как ее звали? – произнес Жуков.

– Света, – нехотя ответил Калинин, – когда не знаешь имени покойного, он чужой тебе человек, а имя узнал и…

– Не надо.

Летчики замолчали, вновь наступившую тишину раздробил резко включенный в соседнем номере магнитофон. Разухабистая песня заставила Жукова поморщиться. Ему хотелось тишины и пьяного покоя.

– Еще раз полетим?

– Куда же мы денемся?

– Это точно. Как в армии, подписал контракт – и на двадцать лет знаешь свое будущее.

– Насчет будущего я не уверен. Найдется кто-нибудь и покруче Петровича. Как он говорил: «Болото большое». В болоте со временем и для него место отыщется.

– Петрович тоже сошка, хоть и строит из себя главного. Ты же видел, сколько в тех ящиках дури. Такими деньгами могут только на самом верху ворочать.

– Вот и не будем дергаться – искать приключений на свою задницу. Думаешь, в Африке лучше? Там тебя черномазые партизаны нашей же, российской, ракетой, которую ты сам туда и доставил, собьют. С авиацией повсюду сейчас дерьмо. Единственное, что утешает, теперь деньги и получить можно, и купить за них что-то.

– Это ты точно сказал – дерьмо, и мы с тобой в нем по самые уши сидим. Только пузыри пускаем. Не знаю даже, как в глаза парню из сельхозавиации посмотрю, когда он про Светку свою спросит.

– Может, и не спросит вовсе. Да и знаешь ты прекрасно, как ему в глаза смотреть станешь – честно и открыто. Пожмешь плечами. Скажешь, что доставил ее без приключений, а куда она дальше подалась, понятия не имеешь.

– Самое гнусное, что ты прав. Совру и глазом не моргну.

Калинин откинулся на спинку мягкого дивана, задрал голову.

– Завтра в баньку сходим. Грязь, пот и сомнения смоем. Все образуется. Ты Петровича вспомни, двух таджиков за пару секунд уложил. Я бы мужика, наверное, тоже смог бы убить, особенно нерусского. Но девушку? Не знаю… А Петрович даже сомневаться не стал, выстрелил, лишь только она завизжала. Он сильный, любого под себя подомнет.

Жуков смотрел на приятеля и не узнавал его. Калинин чуть ли не восхищался тем, что Петрович хладнокровно убил безвинную девушку.

– Я так не смог бы, ни за что, ни за какие деньги, – Калинин взял двумя пальцами тонкую дольку лимона и принялся ее обсасывать, – он не убивает, он работу делает. И надо признаться, делает ее хорошо. На пять с плюсом.

Тем временем Петрович выходил из джипа уже во дворе дома, где жил Кальмар. Эфэсбист бросил быстрый взгляд на ярко освещенные окна квартиры. Кальмар шторы на окна не вешал. Не принято было в тех краях, откуда он родом. Жил высоко, рядом ни одного здания, на которых мог бы пристроиться снайпер.

– Пошли, – эфэсбист быстро зашагал к подъезду.

Не мигая, Петрович смотрел в глазок телевизионной камеры домофона, его ни о чем не спрашивали. Через десять секунд ожидания замок сухо щелкнул, впуская гостей в подъезд. Консьерж, отставной военный, сидевший за письменным столом на площадке первого этажа, поднял голову от газеты, проводил гостей взглядом до самого лифта. Петрович даже не глянул на него.

Лифт плавно вознесся и замер, раздвинув створки двери. На пороге квартиры Кальмара стоял двухметрового роста таджик с неровной кучерявой бородой и спокойно смотрел на прибывших.

– Кальмар меня ждет. Скажи, Петрович приехал.

– Уже сказал.

Гигант отступил в прихожую. Стальная дверь закрылась. В гостиной на подушках прямо на полу восседал Кальмар, чистая хрустальная пепельница стояла у низкой скамеечки для гостей.

– Присаживайся, – предложил старик, – а люди твои и постоять могут.

Петрович с постной миной на лице опустился на деревянную скамейку, ей бы стоять в сельском доме, а не в квартире престижного московского дома. Выдержал паузу, чемоданчик стоял у его ног.

– Где мои люди? – поинтересовался Кальмар.

– Не смогли приехать. Но все прошло отлично. Я плату за товар привез.

Ни один мускул не дрогнул на лице старика, лишь взгляд стал настороженнее и жестче.

– Не думай, что ты сможешь теперь без меня обойтись.

– Я не дурак, – рассмеялся Петрович, откидывая крышку чемоданчика.

Кальмар запустил руку в груду колец, перстней, брошек со сверкающими бриллиантами:

– Потому тебе и напоминаю, был бы дураком, не сидели бы мы вместе. С Качаном ты разобрался. Это ваши дела, я ему тоже говорил, чтобы не встревал. Не послушался. Это Юсуф ему пособил.

– Качан посчитал себя слишком удачливым, – улыбнулся Петрович.

Охраны таджика видно не было, но присутствие ее в доме ощущалось. Если нет никого, то зачем дверь в соседнюю комнату приоткрыта? Кальмар запахнул белые одежды, которым Петрович не мог придумать названия. Так, по его мнению, одевались сказочные дервиши. Взгляд чекиста был наметанный, он заметил, что под складками прячется пистолет.

– И все же, где мои люди?

– Это у них спросить надо. Объявятся. Я быстрее езжу.

Кальмар улыбнулся приторной восточной улыбкой. Пальцы его разжались, и ювелирные украшения со звоном посыпались в чемоданчик. Петрович напрягся, он напоминал пружину, готовую в любой момент распрямиться.

– Не получается у них спросить, – улыбка не сходила с губ старика, – одного не могу понять – зачем ты мне камни привез?

Петрович пожал плечами:

– Так договаривались. Мне чужого не надо. Я человек консервативный, если старая схема работает, то менять ее смысла нет, можно только совершенствовать. Теперь по воздуху больше дури доставить можно. Не надо на курьеров тратиться. А в остальном все пусть остается как прежде.

– Золотые слова.

Не нравилась Петровичу улыбка Кальмара. Перед ним сидел странный и непонятный старик. Богатый до умопомрачения, властный, но не использующий и сотой доли того, что имел. А где непонятно, там и страшно.

«Лучше иметь дело с предсказуемым дураком, чем со своенравным умником», – так считал Петрович, и по-своему был прав.

– Мне шепнули, что ты с Юсуфом встречи искал? Встретился? – улыбка исчезла, лишь только Кальмар произнес имя своего партнера в Таджикистане. Именно Юсуф переправлял дурь у афганской границы.

Рука старика лежала в складках одежды. То, что пистолет уже снят с предохранителя, для Петровича тайной не являлось.

– Не понимаю…

– С Юсуфом встретился?

На этот раз старик произнес фразу громко, громче, чем следовало, и тут же из соседней комнаты в зал вошли трое таджиков, вооруженных короткими десантными автоматами. Стволы пока еще смотрели в пол, а не на Петровича.

– Юсуф сам захотел встретиться. Я не мог ему отказать, – Петрович скосил глаза на дверь.

– А мне он другое сказал. Кому мне верить? Сам рассуди. Я Юсуфа не спрашивал, он сам решил со мной посоветоваться, а ты молчишь, даже когда тебе вопрос задаешь. Я крови не хочу. Звони своему хозяину. Как он решит, так с тобой и будет.

Петрович криво улыбнулся, двумя пальцами отвел полу пиджака, демонстрируя пистолет в застегнутой кобуре, а затем медленно опустил ладонь во внутренний карман. Два автомата смотрели ему в лицо, третий прикрывал выход из комнаты. Можно было, конечно, крикнуть, призвать на помощь своих людей, но с пистолетами против автоматов долго не повоюешь.

– Дурак ты, – незлобно произнес Кальмар, – всех денег в мире все равно не срубишь. Больше, чем съешь, в глотку не затолкнешь.

Петрович вынул руку из кармана, в пальцах он сжимал гранату с загодя отогнутыми усиками. Большой палец мгновенно выдернул чеку. Колечко с проволочными усиками упало к ногам Кальмара.

– Осторожно, – предупредил Петрович, вставая, – если я разожму пальцы – всем конец.

Старик поднял руку, показывая своим людям, что стрелять не стоит. Эфэсбист медленно пятился к двери.

– Я только хочу уйти, – он держал руки поднятыми.

На лицах таджиков были «каменные маски». Петрович бросил короткий взгляд через плечо. Один из его людей держал гиганта-охранника на прицеле пистолета.

– Все хорошо, Кальмар, все просто отлично. Миир нас рассудит, но в другом месте, не у тебя. Я не привык разговаривать, находясь под прицелом.

Оказавшись в прихожей, Петрович осторожно, не сводя глаз с автоматчиков, стал прикрывать дверь ногой.

– Далеко не уйдешь, – предупредил Кальмар.

И в этот момент Петрович метнул гранату. Рычаг запала, отброшенный пружиной, взлетел к высокому потолку. Эфэсбист, уже находясь в падении, захлопнул дверь. Три автоматные очереди вспороли толстое, сработанное из орехового массива дверное полотно. Идеально отшлифованные филенки ощерились острыми щепками. Петрович мгновенно откатился в простенок и замер, прикрыв голову руками. Громыхнул взрыв. С потолка сорвалось несколько плит звукопоглощающей обшивки. Расколотая пополам дверь рухнула в коридор. Из комнаты валил смешанный с пылью удушливый дым. И только потом послышался далекий звон упавшего на асфальт стекла.

– Чего пялишься? – крикнул Петрович своему охраннику. – Пристрели его!

Повторять не пришлось. Гигант упал на пол с аккуратной дыркой во лбу. Прикрыв рот носовым платком, Петрович шагнул в зал. Сквозь густую пелену гари было трудно разобраться, где и кто оказался после взрыва. Споткнувшись о труп, Петрович нагнулся.

«Нет, это охранник. Черт!»

– Входную дверь откройте!

Туман рассеивался, пыль вытягивало в окно. Кальмар с залитым кровью лицом лежал на иссеченных осколками подушках. Раскрытый чемоданчик с драгоценностями стоял перед ним, в крышке зияло несколько отверстий.

Петрович торопливо наклонился. И тут Кальмар тяжело приподнял веки. Старик выстрелил, но прицелиться ему помешала кровавая пелена, застилавшая глаза, пуля лишь вспорола набивное плечо пиджака. Петрович ударом ноги выбил из руки Кальмара оружие.

– Падла, – внятно произнес старик, пытаясь приподняться на локте, он не прикрывался – пристально смотрел Петровичу в глаза.

Тот, уже не торопясь, вытащил пистолет и выстрелил Кальмару в голову. Мертвый старик рухнул в подушки, подняв фонтан из перьев.

– Уходим, – подхватывая чемоданчик, распорядился Петрович и на всякий случай выпустил по пуле в каждого мертвого охранника-таджика.

Консьерж сидел за столом и пил чай на площадке первого этажа. Как только раздался взрыв, отставной военный встрепенулся, расплескав чай. Его рука легла на телефонную трубку. Когда же зазвучали выстрелы, отставник уже лихорадочно тыкал пальцем кнопки.

– Але, милиция? – кричал он в трубку, из которой слышались лишь щелчки да треск.

Наконец наушник отозвался голосом уставшего дежурного. Консьерж не дослушал его:

– В нашем доме взрыв, стрельба… – отставник еле успел прокричать в трубку адрес и бросил ее мимо рычагов.

Скоростной лифт уже остановился на первом этаже, разъехались створки.

Петрович вышел на площадку с пистолетом в руке, глянул на пустой письменный стол с брошенной телефонной трубкой, на опрокинутый стакан. Разлитый чай тонкой струйкой стекал на красную ковровую дорожку. Эфэсбист на мгновение приложил палец к губам и тут же ударом ноги перевернул стол, хрустнул деревянный стул. На ковровой дорожке, уткнувшись головой в пол, стоял на коленях консьерж. Из-под локтя он глядел на обступивших его мужчин. Петрович выстрелил в телефонный аппарат и только потом спросил:

– Ты ментам звонил?

– Я вас не видел… я ничего… я только… проходите… не…

Этажом выше распахнулась дверь. Причитания отставника оборвал выстрел. Консьерж, не изменив позы, завалился на бок. Вытекающая из головы кровь была почти не заметна на красном ворсе ковра.

– Эй, кто там? – крикнул эфэсбист.

Дверь на втором этаже тут же захлопнулась.

Нагнув головы, мужчины вышли из подъезда, быстро заняли места в машине. Оставив после себя голубоватое облачко дыма, джип выехал со двора.

– Куда теперь? – поинтересовался шофер.

Петрович сидел на переднем сиденье и выбивал пальцами дробь на изрешеченной осколками крышке чемоданчика.

– На сегодня хватит, – миролюбиво пробормотал он, – теперь к офису.

На улицу вылетела, сверкая красным и синим сигналами, патрульная милицейская машина. Водитель джипа послушно принял вправо, остановился.

– Спешат. Куда? – произнес он.

– Как всегда, опаздывают, – заметил Петрович, – никто у Кальмара ничего не забыл?

– Я даже гильзы подобрал, – пробасил с заднего сиденья крепыш с вечно смеющимися глазами, и на его ладони звякнули пистолетные гильзы.

– Мог и не стараться, Василий. Наши пули по-любому там остались. Баллистам работа будет. Надеюсь, ты охранника не из служебного оружия завалил?

– Конечно, нет. Но я так и не понял – вы, Петрович, с самого начала решили Кальмара грохнуть?

– Импровизация. Но она неплохо мне удалась?

– Я даже растерялся, – признался Василий, – вы умеете сюрпризы преподносить. Раз… и громыхнуло. Я смотрю на охранника, он на меня. И не знаю, что делать. Забыл, что пистолет в руках держу!

Губы Петровича дернулись в улыбке.

– Хорошо, что в ошибке не боишься признаться. Я так и понял, что ты в ступор вошел. Потому тебе и крикнул. Если бы таджик первым в себя пришел, ехать бы тебе в багажнике.

Василий закряхтел:

– Проколы с каждым случаются.

– Конечно. Я тоже Кальмара недооценил. Он мог и меня положить. К счастью, ограничился пиджаком.

– Пиджак – дело поправимое. Да, денек выдался горячий. Это же скольких сегодня положили?

– Менты посчитают, – отозвался Петрович, вытащил из перчаточного ящика джипа широкий моток клейкой ленты и, помогая себе перочинным ножиком, стал латать пробоины в чемоданчике с драгоценностями.

– Всех не посчитают. Тех, что в болоте утонули, сами прибавим, – Василий явно еще не отошел от страха, пережитого им в квартире Кальмара, и потому его тянуло на разговор.

Другие же люди Петровича работали с ним дольше и навидались всякого, у них выдавались деньки и погорячее. Ко всему привыкаешь со временем. Василий же был самым молодым из всей команды.

Петрович посмотрел на него без осуждения и понял: Вася к утру напьется как свинья. Будет выть, скулить, плакать. Но потом, протрезвев, глянет на свою рожу в зеркале и решит: ничего страшного в том, что произошло, нет. Не он бы убил, убили бы другие. Должен же кто-то делать грязную работу!

– Завтра притарабанишь мне ментовскую сводку.

Сводка Петровичу была без надобности, но он просто пожалел Василия.

«Нужно ему иметь на завтра какое-нибудь дело, тогда не напьется вечером до бесчувствия».

Джип подкатил к бывшему офису Малышева. Вывеску никто не менял, фирма продолжала существовать. В окнах – темнота. Петрович, прежде чем открыть дверь своим ключом, позвонил по мобильнику.

– Это мы, Миир, – коротко сообщил он в трубку.

Мальтинский сидел в кабинете хозяина. Свет не зажигал. Его пиджак висел на спинке кресла, галстук валялся на столе. Семен Борисович не стал снимать ноги со стола, когда в кабинет вошел Петрович.

– Свет включить?

– Садись, ты в полумраке хорошо видишь, у тебя глаза кошачьи.

– Помните…

Петрович опустился в мягкое кресло, ему пришлось наклониться вперед, поскольку вместо лица Мальтинского он видел ступни, затянутые в белоснежные носки, туфли стояли у стены.

Меняет он их, наверное, раза три на день. Не может так быть, чтобы целый день отходил, а носки остались как новые.

– Все хорошо прошло. Кальмар из цепи выпал. Но пришлось немного пошуметь. Камни реализуем, тогда и с Юсуфом до конца рассчитаемся. Тот согласится и подождать.

Мальтинский задумчиво смотрел в потолок.

– Камни реализовать – не большая проблема, но на это время надо. Ты, Петрович, обойдись в дальнейшем без самодеятельности. Если почувствуешь, что Юсуф занервничает, скажи мне, сразу с ним живыми деньгами рассчитаемся. Из дела нужную сумму вынем. Нам новые враги не нужны. Схему на государственном уровне отстраиваем. ФСБ, военные, администрации. «Крыша» у нас надежная до тех пор будет, пока делимся, не жалея. Не думай о том, что мы больший кусок сможем откусить в обозримом будущем. Получится – наше счастье, не получится – тоже неплохо.