Глава 11

Уже в девять часов утра Павел Глазунов ехал по городу на стареньком трехколесном мотороллере. За его спиной серебрилась рифленая алюминиевая будка с надписью, выведенной масляной краской под трафарет: «Ремонт холодильников». Обшарпанный пластиковый шлем с коротким козырьком стягивал под подбородком кожаный ремешок. Мешковатый защитного цвета комбинезон хлопал на ветру.

Киллер выглядел как обычный ремонтник, промышляющий починкой бытовой техники. На человека в спецодежде граждане привыкли не обращать внимания, пройдет такой тип мимо, и никто не вспомнит его лица, в лучшем случае припомнят фигуру, походку. Беззаботности у москвичей не поубавилось даже после того, как взлетели на воздух жилые дома в городе, как гремели взрывы в подземных переходах, захватывались и погибали заложники. Бросит москвич беглый взгляд на вездесущего человека в грязноватом комбинезоне, спецовке и, убедившись, что у того славянская внешность, тут же переключит свое внимание на что-нибудь более привлекательное. Мало ли красоток ходит по столичным улицам!

Глазунов завернул во двор. У стены, зияющей выбитыми окнами, стояли металлические леса, не доходившие и до пятого этажа. Построенный сразу после войны дом начали ремонтировать еще весной, но потом стройка застопорилась. На здание претендовал другой владелец, которому задолжала фирма, арендовавшая дом сроком на пятьдесят лет. Вот и стояло в центре города бесхозное строение. Упадет с крыши кирпич, и ответить за это будет некому.

Мотороллер Глазунов загнал между разрисованными подростками вагончиками-бытовками, открыл алюминиевую будку. Под ворохом бесполезных вещей, которые вполне могли оказаться и у настоящего мастера-ремонтника, лежало что-то вроде футляра от электронных клавиш, обклеенного черным дерматином, похожее на длинный плоский чемодан. С ним в руке Глазунов и зашел с лишенный обитателей дом.

Под подошвами поскрипывал песок, крошились обломки штукатурки, кирпича. Лестничные пролеты змеей обвивали затянутую металлической сеткой лифтовую шахту. Павел Глазунов поднимался ровно – без остановок, не прикасаясь к перилам. И не потому, что боялся оставить на пыльных поручнях след, он считал, что перила существуют лишь для больных, стариков, беременных женщин и детей, а здоровый мужчина прекрасно обойдется и без них. За сорванными с петель, снятыми дверями квартир виднелись толстенные деревянные балки перекрытий, опиравшиеся на кирпичные стены. Местами еще сохранились обои, иногда трогательной, очень домашней расцветки, напоминавшей, что в продуваемом ветром безжизненном скелете дома еще совсем недавно обитали люди – готовили еду, сидели за праздничными столами, любили и растили детей.

Все это Глазунов отмечал взглядом – при отходе могла пригодиться любая мелочь. Чердак старого дома пропах голубиным пометом, ветер гонял по нему обрывки пожелтевших газет, в конусе солнечного света, лившегося сквозь слуховое окно, золотилась густая пыль.

Павел ступил на неказистую деревянную лесенку, ведущую к бельведеру – угловой башенке. Пред ним предстали потрескавшаяся штукатурка колонн, остатки балюстрады, согретая солнцем бетонная площадка. Оказавшись в бельведере, Глазунов тут же опустился на колени, открыл футляр. Винтовку он собрал быстро, сноровисто, не задумываясь – руки сами знали, что делать. Стал в пазы и щелкнул оптический прицел. Длинные золотистые патроны один за другим вошли в магазин.

С высоты открывался чудесный вид, но любоваться им снайпер не спешил. Глазунов, лежа на теплом бетоне, припал к окуляру. После пыльных лестничной клетки и чердака глаза немного слезились. Несколько раз моргнув, Павел еще раз глянул на мир через оптику. Перекрестие прицела скользнуло по крышам, прошлось по окнам. На приближенном линзами тротуаре Глазунов разглядел согнутую пивную пробку, рядом с ней – дымящийся окурок. Павел взял чуть влево, перекрестие легло на затянутую в тонкий чулок стройную женскую ногу. Снайпер сумел различить даже чуть заметные волоски под капроном.

«Красавица!»

Перекрестие оказалось точно между глаз молодой женщины, азартно откусывающей мороженое, к ярко накрашенным губам прилипли кусочки шоколадной глазури.

«Со зрением теперь полный порядок. И руки слушаются».

Глазунов уже не пил спиртного третий день подряд. Перед работой он всегда устраивал себе что-то вроде церковного поста. Теперь и мысли сделались ясными, и мир он видел в подробностях. Зазвонил врученный Шуриком мобильник, молчавший до этого, как коммунист на допросе в гестапо.

«Наконец-то».

Глазунов нажал кнопку и неторопливо надел на голову наушник с микрофоном.

– Да, – только и сказал он.

Ответное молчание Павел воспринял спокойно.

«Волнуется заказчик».

– Я уже на месте, в башенке, – произнес он, снимая последние сомнения у звонившего.

«Наверняка смотрит откуда-то снизу, но не видит меня. Сомневается», – Павел даже не сделал попытки отыскать взглядом заказчика.

– Ты уже готов? – на последнем слове говоривший захрипел, закашлялся.

– Инструмент я собрал. Хотел бы осмотреть поле для работы. Потом может не оказаться времени для поиска запасных вариантов или сектора с проходами займут.

– За этим и звоню. Видишь улицу? Над ней растяжка «Театральный фестиваль».

– Вижу. Я так и думал. Улица не людная, до самого перекрестка просматривается.

– Первая точка – арочный выезд со двора с правой стороны, над ним «кирпич» висит. Там человек пройдет, времени присмотреться к нему будет достаточно, но остановишь его точно напротив арки – не ближе и не дальше.

– Запомнил.

– Вторая точка – столик в уличном кафе с правой стороны улицы, на нем табличка стоит, прочитай, что написано.

Глазунов чуть приподнял винтовку, продолжая смотреть в прицел.

– На табличке написано «заказан», – с сухим смешком ответил снайпер, – ты парень с юмором.

– Ты тоже. За столиком следи постоянно. Когда там появятся мужчина и девчонка в темных очках, знай, минут через десять все и начнется. Сопровождающий мужчина пойдет вторым номером. Интервал между номерами сведи к минимуму, мужик он нервный, дерганый.

– И двух секунд не пройдет, – пообещал снайпер, – я слышал и о третьем номере.

– Напротив тебя – пятиэтажный дом с высокими трубами, рядом с ним обменник.

– Его крыша передо мной, как на ладони. Была бы у меня рогатка, мог бы голубей стрелять.

– Третий номер появится на крыше примерно через минуту после того, как отработаешь номер первый. Вот и все. Наушник с микрофоном не снимай. Тебе все ясно?

– Предельно ясно. Три номера. Первый и второй идут один за другим, без отрыва. Третий появится через минуту, и после него я свободен.

– Мне говорили, ты аккуратный специалист, рабочее место убираешь быстро и чисто.

– Тебя не обманули. Жду звонка.

Глазунов сел, прислонился к колонне, расслабил мышцы. Сквозь неплотно прикрытые веки он смотрел на легкие облака, проплывавшие в небе над столицей. Павел любил такие минуты, когда нужно только ждать. Именно тогда он ощущал течение времени. Оно материализовалось в проносившемся над бельведером ветре, в теплом солнечном свете, в бегущей по крышам домов тени облака.

Валик нетерпеливо вывернул руль. Микроавтобус покинул оживленную магистраль и покатил по тихой улице, справа мелькнула дворовая арка с укрепленным над ней знаком «проезд запрещен», называемым в просторечии «кирпич».

«Вон и кафе», – Валик ощутил, как подрагивают у него колени.

Казалось бы, чего бояться? Дело движется к развязке. Передаст девчонку людям Артиста, получит деньги – и свободен. Светлана сидела на переднем сиденье, покорно сложив руки на коленях, темные очки прикрывали глаза. Она плохо соображала, перед самым выходом из дому Валик дал ей выпить какую-то дрянь, и теперь кружилась голова, не хотелось ни о чем думать, даже собственная судьба стала ей безразлична, наступила полная апатия.

– Вылезай, приехали, – услыхала Светлана Железовская и повернула голову.

Она даже не успела заметить, как остановился микроавтобус и открылась дверца. Валик помог ей выбраться из машины.

– Где мы? – Света попыталась снять очки, мутные стекла мешали видеть.

– Оставь очки в покое, пошли, и не вздумай дурить. – Валик крепко взял Светлану за локоть и завел в открытое кафе. – Это для нас столик заказан, – бросил он официанту.

Валик усадил Светлану рядом с собой. Девушка даже не повела головой, когда перед ней поставили высокий стакан с соком, сил хватало только на то, чтобы сохранять равновесие, она оперлась локтями в стол и опустила голову на сцепленные кисти рук.

– Эй, ты там живая?

– Вроде бы, – вяло ответила она, – голова кружится.

– Скоро пройдет. – Валик огляделся.

Ничего подозрительного он не заметил: полупустая улица просматривалась до самой магистрали, перспективу замыкал дом с башенкой, солнце отражалось в редких сохранившихся пыльных стеклах.

«Скорей бы приехали и забрали ее, – подумал Валик, – кто знает, сколько времени „дурь“ действует? Оживет, оклемается и крик поднимет», – он глотнул холодной минералки из запотевшего стакана и придвинул к себе тарелку с тонко порезанным вяленым мясом.

Карл вопросительно посмотрел на Анатолия Железовского, который прижимал мобильник к уху левой рукой, к правой наручником был прикован кейс с деньгами, всю ночь Железовский не расставался с ним. Вот уже полчаса они кружили на «Волге» по центру Москвы, повинуясь приказам, звучавшим из телефонной трубки.

– Он сказал выйти из машины и ждать здесь, – растерянно произнес Железовский.

Уже третий раз они останавливались в городе. Карл понимал, что за ними следят, пытаясь выяснить, кто сопровождает бизнесмена с выкупом. Он захлопнул дверку и скосил глаза.

«Джип с четырьмя блатными, кажется, все-таки засветился», – с досадой подумал законный.

Пацаны притормозили у подземного перехода и включили «аварийку».

«Зато Николай остался незамеченным. После каждой остановки менял машину», – Карл бросил взгляд на такси, в котором приехал Бунин.

Николай, стоя возле киоска, рылся в кошельке, будто бы выискивал нужную купюру, таксист зло посматривал на парня, мол, сколько можно копаться.

Железовский был бледен, за последний день он постарел, осунулся. Запиликал мобильник.

– Ты приехал не один, – раздалось из наушника.

– Я же говорил, что сам не могу сесть за руль в таком состоянии, – в голосе бизнесмена слышалась мольба.

– Не о твоем шофере разговор. Пусть перейдет на другую сторону к джипу с мужиками и все ждут в нем. И никто шага с места не делает. А ты пойдешь по улице, я должен убедиться, что за тобой больше нет хвоста.

– Где Света?

– Скоро ты ее получишь.

Железовский опустил мобильник в карман, рука его дрожала.

– Он сказал, чтобы ты шел к джипу и чтобы никто не выходил из него.

– А ты?

– Мне сюда. Он хочет убедиться, что я один. Ты сам сказал, что им нужны только деньги. Я все сделал, как он просил. Они отдадут ее?

Карл через силу улыбнулся и, чтобы Железовский не заметил волнения в его глазах, поглубже натянул кепку.

– Иди, все будет хорошо. Ты же знаешь, я фартовый. – Карл запахнул плащ и махнул рукой пацанам, сидевшим в машине, мол, я сейчас подойду.

«Хорошо хоть джип стоит так, что я смогу видеть улицу», – подумал Карл.

Николай Бунин, лишь только увидел, что Железовский с кейсом в руке уходит в поперечную улицу, запрыгнул в такси.

– Быстрей, на следующем повороте – направо… Объедь квартал.

Парень с таким надрывом произнес это, что таксист даже спорить не стал.

«Быстрее, – торопил в мыслях водителя Бунин, ладонь, сжимавшая в кармане куртки тяжелый „ТТ“, покрылась потом, – Карл рассчитывает на меня».

Такси, дважды свернув направо, промчалось по улице и замерло у светофора, ожидая зеленую стрелку.

– Жди поблизости, – прошептал Бунин, надевая черные очки и выходя из машины, – он увидел за столиком в кафе девушку и сидевшего рядом с ней мужчину.

«Светлана!» – чуть не вырвалось у него из груди.

Копна непокорных темных волос, черный свитер. Это была она! Такси проехало перекресток, остановилось за углом. Бунин, затаив дыхание, шел к невысокому заборчику, отделявшему кафе от тротуара.

«Неужели так просто? – мелькнула мысль. – Ствол „ТТ“, приставленный к позвоночнику мужика, и все? Он один, и деваться ему некуда».

Бунин глянул в конец улицы. Анатолий Железовский торопливо шагал, он уже заметил внучку, но боялся побежать. Кейс с деньгами поблескивал на солнце.

«Чуть позже, – решил Бунин, останавливаясь в нескольких метрах от заборчика, – мужик еще не видит его. Но почему Светлана не смотрит на деда? Почему не замечает его?»

Седые волосы Железовского взлохматил ветер, вылетевший из подворотни. Бунину показалось, что бизнесмен просто споткнулся, но, когда Анатолий Иванович упал на колени, он увидел кровь, хлынувшую на асфальт, и на мгновение позабыл о Светлане. Оцепеневший Николай еще успел заметить, как кто-то приземистый, круглоголовый рванулся к Железовскому из арки и схватил кейс, но что произошло там дальше, не увидел – он опомнился.

«Светлана!» – Бунин уже выхватывал пистолет, когда пуля, насквозь пробившая Валику голову, чиркнула об асфальт у самых его ног. Похититель рухнул лицом в тарелку. Светлана чуть повернула голову и сняла темные очки. К ее счастью, она так и не сообразила, на что посмотрела – а ведь Валику выстрелом снесло затылочную кость.

– Бежим! – Бунин еле сдержал позыв рвоты, отбросил легкую секцию деревянного заборчика, схватил Светлану под руки и буквально выдернул из-за стола.

Больше всего Николай боялся не успеть, ему казалось, что следующий беззвучный выстрел придется в девушку, он развернулся, прикрыв ее своим телом, и потащил к такси, ожидавшему за углом.

– Не бойся, это я, – прошептал он ей на ухо.

Света и не собиралась упираться, она покорно дала себя затолкнуть в машину. Таксист опустил газету.

– Поехали… – сказал Николай, еще не веря в то, что водитель так ничего и не заметил.

Карл в развевающемся черном плаще, сжимая в руке кепку, уже бежал по улице, он выскочил из джипа, лишь только Железовский упал на колени, следом за ним мчались трое пацанов. Четвертый стоял, прижавшись к стене, и вертел головой, пытаясь определить – откуда стреляли.

На пару секунд Карл остановился у лежавшего на асфальте бизнесмена. То, что Железовский мертв, не понял бы только слепой – простреленная голова покоилась в кровавой луже. Правая рука лежала так, словно указывала на подворотню, на запястье поблескивал браслет от наручников с двумя звеньями перекушенной щипцами цепочки. Сами кусачки лежали тут же, на асфальте.

– Черт… – вырвалось у Карла, и он бросился в подворотню.

Во дворе один из его пацанов уже целился из пистолета в бегущего по верхнему ярусу деревянных лесов мужчину с кейсом в руке, но выстрелить не успел. Приземистый мужчина в черной трикотажной маске с прорезями для глаз, забросив кейс на крышу, изо всех сил оттолкнул шаткую конструкцию ногами и подтянулся на карнизе. Со скрежетом край лесов отошел от стены, мужчина в маске исчез за краем крыши. Леса складывались как карточный домик, грохотали тяжелые заляпанные штукатурным раствором и фасадной краской дощатые настилы. Карл с охранником лишь успели отступить в арку подворотни. Двор наполнился густой пылью.

– В соседние дома, на крыши, – крикнул Карл, – не дайте уйти. – А сам бросился к парадному подъезду высокого дома на противоположной стороне улицы. Над самой дверью выступал стеклянный фонарь лифтовой шахты. Дом был старый – довоенный, семиэтажный, и наружный лифт смонтировали в шестидесятые годы.

Законный нажал на переговорном пульте сразу несколько кнопок с номерами квартир и, чуть только загудел динамик, тут же властно произнес:

– Откройте.

– Кто это? – прозвучал испуганный женский голос. Но тут же зазвучал еще один – мужской: «Входите…»

Раздался щелчок, Карл вбежал в подъезд. Старый лифт, скользивший в застекленной шахте, неторопливо полз вверх. Законный скрежетал зубами и, не переставая, стучал сжатым кулаком в исцарапанную деревянную обшивку.

Карл рванул на себя створки двери, лишь только лифт замер на верхней площадке. Он стоял у стеклянной стены лифтового фонаря, вцепившись скрюченными пальцами в металлическую сетку. Сквозь мутное, годами не мытое стекло Карл видел крышу дома на противоположной стороне улицы и неподвижно лежащего на ней мужчину в черной маске. Почти над ним, на самом краю карниза соседнего дома на корточках сидел один из его пацанов и тыкал пальцами в клавиши мобильника.

– Карл, – прозвучал из наушника взволнованный голос блатного, перемежаемый шумными вздохами, – его тоже завалили. Кейса нигде не видно.

– Внизу смотрели? – уже зная ответ, спросил Карл.

– Там Сыч с пацанами. Но у них тоже ничего. Какая-то падла… Мутка пошла, Карл. Будем землю рыть, но найдем.

До слуха законного долетели завывания ментовской сирены.

– Менты сейчас налетят. Уходим, – почти безразлично произнес Карл, заходя в лифт.

Он успел выйти на главную улицу, когда в подворотню, в которой он только что был, с воем залетела патрульная машина, а следом за ней микроавтобус с занавешенными окнами. Любопытные прохожие поворачивали вслед им головы. Двое его пацанов уже стояли возле магазина.

Карл сунул руку в карман, чтобы достать ключи, но вспомнил, что даже не закрыл машину, некогда было. Он поднял голову и не сразу поверил своим глазам – его темной «Волги» на месте не оказалось. Карл сделал несколько шагов к бордюру, как тут же за спиной раздался пронзительный женский крик:

– Вон он! Держите его!

Законный тут же ощутил, что кричат, имея в виду именно его. Карл обернулся, но так и не успел разглядеть ту, которая указала на него. Расталкивая прохожих, к нему бежали трое ментов – лейтенант гибэдэдэшник и двое патрульных сержантов. Один из блатных двинулся им наперерез, но Карл остановил его коротким взглядом.

Никто ничего ему не объяснял, не спрашивал, сержанты набросились на него, как псы на дичь, мгновенно заломив руки. Карл приподнял голову, встретился взглядом с лейтенантом. Тот мгновенно учуял в Карле матерого блатного, по глазам понял, кто перед ним, слегка побледнел.

– Руки, – негромко произнес Карл и повел плечами.

– Отпустите его. Он не сопротивляется, – проговорил лейтенант.

Карл распрямил спину.

– В чем дело?

У поворота в подворотню затормозил еще один микроавтобус с включенной мигалкой, из него высыпали омоновцы в бронежилетах, с автоматами и тут же перекрыли въезд.

Гибэдэдэшник покосился на бойцов ОМОНа, командир отряда махнул ему рукой, чтобы очистил улицу.

– Ваши документы.

Карл сразу почувствовал, что происходит какая-то муть, если бы его задержали из-за убийства Железовского, то и разговор бы был другой, да и при чем здесь гибэдэдэшник. Он достал тонкую кожаную обложку с автоправами, подал ее лейтенанту.

– Точно, это он, – тут же сказал милиционер, стоило ему глянуть на права, – ведите его в мою машину. – Документы исчезли в нагрудном кармане гибэдэдэшника.

Карл оказался на заднем сиденье патрульной машины, с двух боков его подпирали сержанты. Лейтенант сел за руль. Когда проехали квартал, Карл увидел свою «Волгу». Машина стояла, глубоко воткнувшись капотом в смятый торговый киоск. На асфальте пестрели обильно пересыпанные битым стеклом упаковки жевательных резинок, презервативов, пачек с кофе, чаем, валялось несколько раздавленных блоков сигарет. В машину «Скорой помощи» санитары заталкивали носилки, над которыми поблескивала металлическая стойка капельницы.

– Вроде жива осталась, – повернувшись к Карлу, произнес лейтенант, – не пойму, зачем вам убегать понадобилось? Если пили, то экспертиза все равно покажет…

Законный смотрел на него спокойно и безразлично. В кармане плаща у Карла зазвонил мобильник.

«Это не пацаны, они бы так не прокололись, видели же, что меня менты замели».

– Можете ответить, – вполне миролюбиво сказал лейтенант.

– Это я, – услышал законный взволнованный голос Бунина, – Светлана со мной, жива, она ничего не поняла, ее какой-то дрянью накачали, мы в метро. Ты Железовского и того… видел? Что делать? Где ты?

– Езжай домой. Ей ничего не говори. У меня, кажется, начались неприятности. Тебе расскажут.

– Карл!

– До свидания, – сказал Карл в трубку, глядя в глаза лейтенанту, и отключил телефон. – Внук звонил. Лучше ему не знать…

Если бы сам Карл или кто-то из его пацанов видели, что произошло с «Волгой» сразу после того, как выстрел бросил Анатолия Железовского на асфальт, они бы не удивились тому, что случилось с законником.

Воровка-любительница Вероника Круглякова не знала, кому принадлежит черная «Волга», не знала и кто такой пожилой мужчина в черном расстегнутом плаще, выбравшийся из машины вместе с дородным холеным бизнесменом с удивительно грустным взглядом. Она лишь мельком отметила серебристый кейс в руке, когда тот завернул в боковую улицу, и стала поближе к газетному киоску, чтобы до поры до времени не привлекать к себе внимания.

Металлическая линейка в широком рукаве черного плаща изгибалась словно змея, и Веронике казалось, что все на нее смотрят. Старомодная кепка с длинным козырьком то и дело наезжала на глаза, и девушка боялась, что длинные волосы, заправленные в нее, вот-вот рассыплются и разлетятся по плечам. Не пребывала бы она в напряжении, не вслушивалась бы в каждый шорох, в каждое случайно долетевшее до ее слуха слово чужого разговора, тогда бы ни за что не услышала прозвучавший высоко над головой хлопок. Она видела, как мужчина в таком же, как и на ней, плаще, перебравшийся из «Волги» в джип, бросился в переулок, а за ним помчались четверо грозного вида парней.

Холодная дрожь прошла по телу девушки. Но не зря подружки прозвали ее Верка-Мужчина. Пересилив страх, Вероника втянула голову в плечи и подошла к «Волге». Металлическая линейка легко скользнула под стекло. Но даже нащупывать тягу не пришлось, кнопка блокиратора оказалась поднята. Трясущимися пальцами Вероника вставила ключ, провернула его:

«Только бы подошел!»

Двигатель заурчал. С включенным левым поворотом Круглякова разгонялась по правому ряду, бросая взгляды в зеркало заднего вида – сзади, метрах в пятидесяти неторопливо катил «Москвич» с включенным «поворотом».

«Успею».

Когда впереди замаячил угловой киоск, Вероника бросила машину влево и тут же резко вывернула руль вправо, двумя руками вцепилась в «баранку»…

Прошлой зимой парень-автомеханик вывез ее за город на чужой машине с помятым крылом. Накануне весь день падал пушистый снег. За ночь машины дорожной службы сдвинули его на обочины, и вдоль всей трассы высились серебристые сугробы. Это был чудесный день, до самого обеда молодые люди развлекались, въезжая на скорости в сугробы. Разгонялись и с визгом, хохотом врезались в рыхлый, рассыпчатый снег. Лобовое стекло тут же становилась матово-белым, словно к нему прижали лист пенопласта, ревел мотор, бешено стучали «дворники». Машина, подрагивая, выбиралась из снежного плена.

«Никогда не бойся удара, – учил ее, усадив за руль, парень, – главное – предчувствовать его и правильно сгруппироваться, как при прыжке в воду».

И Вероника, визжа от восторга, врезалась в очередной сугроб. Чувство легкости и ощущение безнаказанности тогда переполняли ее. Пустая дорога в морозный солнечный день, а в руках – чужая машина, владелец которой свято уверен в том, что сейчас она в мастерской и ей ровняют помятое крыло, будоражили кровь.

Это зимнее видение пронеслось в голове у Вероники за те мгновения, пока она мчалась на киоск, моля лишь об одном, чтобы в нем никого не оказалось. На окошечке стояла надпись «закрыто», но попробуй разгляди – в глазах пестрело от ярких упаковок.

«Волгу» дважды подбросило на бордюре, и машина, вскочив на тротуар, смяла капотом жестянку киоска. От удара посыпалось стекло, а вместе с ним разлетелись пачки, упаковки, старательно выведенные маркером ценники. За мгновенно исчезнувшей преградой Вероника увидела то, что боялась увидеть – перекошенное страхом и болью лицо киоскерши.

Редкие прохожие шарахнулись от места аварии.

Когда страх парализует душу, единственное спасение – не думать, не рассуждать и не терзаться угрызениями совести. Что случилось, того уже не изменить! Надо делать то, что собралась делать, что уже сотни раз прокручивала в мыслях. Вероника действовала, как запрограммированная. Угонщица вырвала ключи зажигания, опустила на глаза сбившуюся от удара кепку, потянула ручку и саданула плечом в дверцу. Жестяной киоск смялся легко, словно был сделан из бумаги – замок в дверце машины даже не заклинило.

Вероника, ссутулившись, нагнув голову, пробежала между застывших от испуга и удивления пешеходов, завернула за угол. Она сбила с ног, зацепив плечом, зазевавшегося мальчишку, но даже не задержалась, чтобы оглянуться, тут же нырнула в низкую арку дореволюционного дома. Девушка, вжавшись в простенок, сорвала с себя кепку, сбросила плащ, тряхнула головой, и длинные густые волосы разлетелись по ее широким плечам. Одежду Вероника затолкала в черный пластиковый пакет и тут же вновь вернулась на улицу. Оглянулась, бросив прощальный взгляд в темный тоннель низкой арки.

Сбитый с ног парень уже поднялся и показывал рукой с загнутым пальцем на только что показавшуюся Веронику – двое решительно настроенных мужчин нетерпеливо смотрели на него.

– Куда?! – прокричал один из них.

– Он во двор, во двор… – от волнения голос срывался.

Мужчины бросились в арку, их топот отразился эхом в узком пространстве. Парень подул на содранную в кровь ладонь и окликнул проходившую мимо него высокую, угловатую девушку:

– Эй! Погодите.

– Да, – вздрогнула Вероника и покосилась на свой мешок, не торчит ли из него рукав или стальная линейка.

– Вы его видели, мужчина в черном плаще бежал? – испуганно спросил парень.

– Ну да… бежал. А что?

– Не ходите туда, он, говорят, человека задавил, – парень с опаской посмотрел на перекресток, за углом слышались крики, скрежет металла, хруст стекла.

– Но мне туда надо, спешу. Я не буду смотреть на кровь. Спасибо, что предупредили, – Вероника сама удивилась тому, что нашла в себе силы благодарно улыбнуться.

– Я не пойду смотреть, – прошептал парень, глядя вслед странной мужеподобной девушке, заворачивавшей за угол.

У разбитого киоска толпились люди, несколько мужчин пытались оторвать погнутую дверь, из-за которой слышались стоны.

– Сейчас мы тебя достанем, держись.

– Что с тобой? Цела?

В ответ звучали лишь нечленораздельные стоны.

На помощь добровольцам подоспели два милицейских сержанта. Дверь с грохотом полетела на асфальт. Из киоска вынесли девушку с переломанными рукой и ногой, бережно уложили ее на грубые джутовые мешки, принесенные вьетнамцем из соседнего киоска. Киоскерша скосила глаза и, лишь только увидела свою истерзанную, кровоточащую плоть, тут же, охнув, потеряла сознание.

Молодой парень в джинсовой куртке уже накладывал на ногу пострадавшей резиновый жгут. Открытую автомобильную аптечку держала в руках его подруга – она отворачивала лицо, боясь увидеть кровь.

– Нашатырь ищи!

«Это же я ее чуть не убила», – подумала угонщица.

Еще не зная, правильно ли она поступает, Вероника, вместо того чтобы убегать, присела на корточки рядом и вытащила из аптечки упаковку с ампулами. Она раздавила сильными пальцами хрупкое стекло, поднесла марлевую салфетку к лицу молоденькой киоскерши. Едкий запах нашатыря ел Веронике глаза. Раненая девушка вздрогнула, но глаз так и не открыла.

– Расступитесь, – в сопровождении лейтенанта ГИБДД медики пробирались к лежавшей женщине, они и занялись киоскершей.

– Не расходитесь, нужны свидетели. – Лейтенант посмотрел на Веронику. – Вы видели, как все произошло? – В руке у него были документы на машину Карла.

– Да.

– Он даже не тормозил, – услышала голос за спиной Вероника.

– Врезался и убежал, – зазвучал тонкий писклявый старушечий голосок, – даже не посмотрел, что с ней сотворил, урод… Вот только лица его я не рассмотрела. Пьяный, наверное, вот морду от людей и прятал…

– Вы лицо его видели? – лейтенант заставил Веронику подняться.

– Пожилой, солидный, волосы седые. На артиста похож…

– В черном плаще, – подсказал кто-то.

– Он пьяный был?

– Вроде нет, бежал ровно, быстро. Шок, наверное пережил, вот и побежал. Мне кажется, он вернется.

Мимо пронеслась милицейская машина с мигалкой, но вопреки ожиданию любопытных скрылась на соседней улице.

– И там что-то случилось… Может, он того, свихнулся… – предположила старушка, – теперь там чудит.

– Идем, если он там, вы его сможете опознать. – Лейтенант повел Веронику к перекрестку, следом за ним шли два сержанта пэпээсника. – Я думаю, вы правы, шок.

Сержанты, топтавшие этот квартал каждый день, думали иначе. Девушку из киоска знали хорошо, не раз захаживали к ней погреться, чайку с халявным печеньем попить, «позаимствовать» сигареты.

– Урою падлу, пьяный он был, – успел сказать сержант напарнику, и в этот момент Вероника увидела Карла и выкрикнула:

– Вон он! Держите его! – И отступила за спины милиционеров…

Павел Глазунов покинул бельведер сразу после того, как третий раз нажал на спусковой крючок. Спустившись на чердак, он бросил в футляр три пустые гильзы, провод с микрофоном и наушником, разобрал винтовку. У него перед глазами все еще стояла картинка – блестящая оцинкованная крыша и фигура бегущего по ней приземистого парня в черной маске и с кейсом в руке.

Кейс Глазунов признал сразу, именно его нес с собой пожилой мужчина, чью жизнь он, Павел, оборвал выстрелом. Обычно Глазунов, стреляя с позиции, уже не задавался вопросами: «почему?», «зачем?» и уж тем более «за что?». Нажимал на спуск, сосредотачиваясь лишь на цели, как в тире или на полигоне. За сегодняшнюю работу он поставил себе «отлично» – три цели, три патрона. Разве что немного помедлил с последним выстрелом, его смутило поведение парня с кейсом. Явно у того все пошло наперекосяк, лишь только он очутился на крыше – замер, уставившись на глухую стену соседнего дома, затравленно оглянулся.

Павел тогда явственно прочитал по его губам в прорези маски короткое матерное слово. Перекрестие только легло на глаз, как парень рванул к той самой глухой стене, будто собрался вскарабкаться на нее, как паук. Глазунов словил его и больше не испытывал судьбу. Пуля вошла в голову, вспоров черную трикотажную маску-шапочку. Парень, широко взмахнув руками, упал на спину. Кейс, выскользнувший из ослабевших пальцев, описал в воздухе дугу и, ударившись в глухую стену дома, скользнул по ней, вот-вот должен был удариться в крышу, но… исчез из виду, только лист жести завибрировал.

«Там что, щель между домами?» – успел подумать тогда Павел и произнес в микрофон, подрагивающий у его губ:

– Третий номер тоже отработал.

Вместо ответа раздался щелчок, человек, дававший наводки по телефону, отключил связь…

С тяжелым футляром в руке Павел Глазунов быстро сбежал по засыпанной строительным мусором лестнице. Мотороллер по-прежнему стоял между вагончиками-бытовками.

«Во дворе пусто. Вот и отлично», – Глазунов выехал на улицу, даже не глянув в ту сторону, куда совсем недавно стрелял. Там происходило тревожное движение.

Дома он промыл глаза ледяной водой из-под крана. После долгого напряжения казалось, что под веками рассыпано толченое стекло. Так всегда случалось после работы.

Глазунов, закрыв глаза, лежал на тахте в комнате с плотно сдвинутыми шторами. Он умел расслабляться как кот, давая отдых всем без исключения мышцам. В такие минуты собственное тело казалось ему герметической оболочкой, в которой кости покоились в густой вязкой жидкости. Сила притяжения Земли ощущалась предельно явственно, она прижимала к тахте и распластывала. Мысли тогда становились ясными, точными. С прошлым Павел умел разбираться достаточно быстро, он не пытался, как некоторые, просто забыть то, что случилось. Нет, так не бывает. Все невыясненное, непонятное будет возвращаться и воскресать постоянно. Просто необходимо все разложить по полочкам, всему непонятному и таинственному отыскать объяснение, тогда воспоминания преспокойно займут свое законное место и всплывут, лишь когда человек сам этого пожелает.

Не открывая глаз, Павел протянул руку и сжал пальцами прохладное горлышко бутылки, сделал пару коротких глотков и ощутил, как крепкое спиртное обжигает горло.

«Номер один – пожилой мужчина с кейсом, пристегнутым наручниками к запястью, он спешит по улице, не едет на машине, а идет пешком, – задумался Глазунов, – его маршрут, время, когда он пройдет, знают заранее. Знают скорее всего раньше, чем он сам узнал о них. Ему все это указали, заставили идти одного, как и меня вынудили очутиться в это время в бельведере с винтовкой в руках. Что в кейсе? Документы? Деньги? Наручниками пристегнешь только то, что дороже тебе собственной руки, – усмехнулся Павел, – дороже самих себя люди ценят не деньги и не тайны, а других людей. Предполагался обмен? Кейс на человека? Допустим. Номер два – мужчина рядом с девчонкой в открытом кафе. Столик для них тоже заказали заранее. К ним и направлялся кейс. Девчонка – статистка или приманка, – в памяти всплыли лица, – они немного похожи, спешивший мужчина и девушка. Дочка? Внучка? И то и другое для него дороже денег. Значит, все же обмен».

Придя к такому выводу, Глазунов позволил себе еще один глоток ледяной водки. Пока картина выстраивалась ровно.

«Номер два – шантажист за столиком, номер один несет ему выкуп. Должен произойти обмен… Но есть и третий номер – человек в маске, притаившийся в подворотне. Он бы мог быть тем, кто все и закрутил. Шантажист – его приятель, но „маска“ решил его кинуть и нанял меня. Два выстрела, два трупа, которые о нем никому уже не расскажут, и кейс у него в руках. Но не он же давал мне наводки по телефону! Его тоже заказали. Что он думал, на что надеялся, когда прорывался на крышу? Собирался улететь по воздуху? Нет – перебраться на соседний дом и уйти по крышам. У глухой стены его должна была ожидать лестница. Он так думал, ему так пообещали. Лестницы он не дождался, на самом деле его вывели под мою пулю. Кто-то расставил всех нас по номерам. Этот человек, чей голос я слышал из телефонной трубки, просто решил убрать всех, кто хоть что-то понимал в его игре. Сам расставил фигуры, сам и вывел их под удар. И кейс его не интересует. Милиция находит труп человека в маске и похищенный им выкуп на крыше дома. Но ниточка потянется дальше, она пока не оборвана… Кто еще знает о заказчике? Я и Шурик. Значит… у нас тоже есть номера – четыре и пять».

Павел сел на тахте, потер виски. Он ощутил в странной тишине, наполнявшей квартиру, дыхание смерти. Она блуждала где-то неподалеку и, как казалось Глазунову, нетерпеливо поглядывала на часы. К ее близкому присутствию за годы работы снайпер привык, в конце концов он всегда был ее подручным. Но теперь Глазунов не знал, что именно шепнут ей на ушко, кто будет ее посланцем. И единственным способом сбить ее с толку оставалось самому прошептать имя того, за кем ей следовало прийти в первую очередь.

– Шурик… – пробормотал Глазунов, – жадность губит людей. С годами теряешь осторожность. Ты сам знаешь закон: «каждый бизнес рано или поздно кончается». Надо уметь вовремя спрыгнуть с поезда, когда он летит под откос, а не пытаться спасти багаж. Я прощаю тебе твой долг.

Карл был не из той породы блатных, кто материт ментов и разбрасывается невыполнимыми угрозами в их адрес и в адрес свидетелей. Он всегда и повсюду сохранял достоинство, положенное жулику такого высокого ранга. Суетиться – зачем? Он был выше этого. К тому времени, как Карл оказался в кабинете следователя, уже весь отдел знал, что к ним «заехал» законный. Сотрудники как бы случайно выходили в коридор – поглазеть.

Карла уверенно опознали трое свидетелей, подтвердивших, что это именно он сидел за рулем «Волги», когда машина снесла торговый киоск, а потом пытался скрыться с места аварии, даже не поинтересовавшись, жива ли девушка-продавщица. Опознание провели по всем правилам, выставив перед свидетелями пять человек: самого Карла в черном плаще, двух студентов, угодивших в ментуру из-за того, что пытались сдать в обменник фальшивый полтинник баксов, доставшийся им от приятеля, и столяра, который пришел на опознание в синем халате и застрявшими в густой седой шевелюре стружками.

Свидетелей, подписавших протокол опознания, распустили по домам. Карл и бровью не повел, не возражал. Милиционеры, особенно дежурный следователь, которому на первых порах поручили вести допрос, были предельно предупредительны. Инструкции и правила обращения с задержанным выполняли в полном объеме. Никому не хотелось злить вора в законе. Обшмонать его все же не рискнули, Карл сам выложил мобильник, бумажник, ключи от машины и квартиры, вывернул карманы, продемонстрировав, что, кроме носового платка, сигарет и спичек, ничего себе не оставил.

«Сплошной положняк пошел», – подумал Карл, имея в виду, что менты делают только то, что им положено.

Опер из сил выбился, пытаясь разговорить Карла.

– …вы покинули место аварии, не попытавшись оказать помощь потерпевшей… оставление без помощи… если это создает угрозу жизни… – звучало в кабинете.

Карл промолчал, открыл пачку и чуть поморщился, в ней уже не осталось ни одной сигареты.

– Можете курить мои, – опер указал взглядом на пачку, лежавшую на столе.

– Не хочется, – сквозь зубы процедил законный, хоть и был уверен, что опер разводить его таким образом не рискнет.

– Ах да, извините.

Молодой опер вовремя вспомнил о зэковском правиле предлагать только из рук. Мало ли кто прикасался к сигаретам до этого, а вдруг – петух. Может, сигареты поэтому на столе и лежат? Ни один блатной, да и просто уважающий себя мужик не рискнет законтачиться.

Теперь Карл не отказался, задымил.

– …вы подтверждаете? Отпираться какой вам смысл? – опер занес ручку над протоколом.

Карл устало сузил глаза. Доказывать ментам, что машину у него угнали, что не он сидел за рулем, было бесполезно, да и не нужно. Он сам должен был ответить на вызов.

«Старается опер вытянуть из меня пару слов так, будто поверит, если я ему правду скажу».

– Все равно подписывать ничего не стану. Пиши что хочешь.

Сказал и больше слова не проронил, уже жалея, что взял сигарету. Но вскоре ситуация изменилась, Карлом занялся пожилой многоопытный опер. Его интересовала не столько авария, сколько то, почему Карл очутился поблизости от того места, где был убит бизнесмен Анатолий Железовский и еще два человека, чьи личности еще только устанавливались.

– …глупо это, молчать, гражданин Разумовский, – вещал следователь. Убитого вы знали лично, и знали неплохо. Встречались с ним. Вы же «крышу» ему обеспечивали…

– Крышу стройфирмы обеспечивают, а я не строитель. Шифер от металлочерепицы не отличаю.

– Но вы не отрицаете, что знали убитого?

Карл отошел от прежней тактики, осторожно вбрасывал малозначащие фразы:

– То, что Железовского сегодня убили, только сейчас от вас услышал. А самого Анатолия Ивановича, да, знал… Москва большая, со многими знаком… Может, и оказались мы с ним на соседних улицах, но даже не встретились…

Отрицать знакомство с бизнесменом смысла не имело, оба проходили по ментовским базам данных, да и зону вместе топтали.

«Ничего нового они от меня не узнают, а я внимательно послушаю, что оперок скажет».

И уже скоро не опер вел Карла, а вор по крупице узнавал, что известно ментам. Про похищение Светланы опер и словом не обмолвился, все пытался узнать, что нес Железовский.

«Значит, толком не знают о выкупе, – решил Карл, – и „филки“ мимо ментов прошли – если бы они их прихватили, не спрашивал бы, а напоследок приберег, чтобы меня к стенке припереть. Пальчики мои на кейсе остались, не отвертеться».

Наконец Карл почувствовал, что больше ничего из опера не вытянет. То ли тот сам раскусил законного и перестал вестись – сбавил обороты, то ли все козыри на стол уже выложил.

– Вы мне про убийство Железовского распрягаете, – устало произнес Карл, – а из ваших кто-нибудь догадался внучке его сообщить?

– Сообщим, – пообещал опер.

По этому неопределенному слову – «сообщим» – и по лицу опера Карл понял, что ищут сейчас менты Светку по всем подружкам и дедовым знакомым-партнерам, а найти не могут.

– Вы поскорее думайте, что на меня навесить: киоск или Железовского. Готовьте обвинение, – Карл глянул на дверь кабинета, – а я поспать хочу.

Опытный опер не стал больше давить на Карла, наперед зная, что бесполезно. Для порядка предложил подписать протокол, но законный только усмехнулся в ответ.

Карла препроводили в камеру – небольшую, но довольно чистую. Посреди нее был сколочен помост из потемневших досок, отполированных до блеска боками неспокойных задержанных граждан. У стены, свернувшись калачиком, лежал мужчина в мятом костюме, из-под руки, прикрывавшей голову, виднелась проплешина. Задержанный дождался, пока закроется железная дверь, сел, разглядывая Карла.

Законный сбросил ботинки, расстелил плащ и прилег.

– Эй, слышите? – позвал Карла сосед. – Вас за что закрыли?

– Если спал, то спи.

– Я сразу вижу, вы в авторитете, – зашептал плешивый, на четвереньках подползая к Карлу и разглядывая его руку.

– Раз видишь, то помолчи.

– Меня сегодня к вечеру выпустят, – шептал мужчина, – больше менты держать меня права не имеют. Обломились они, нет у них против меня ничего. Если надо, на волю могу передать… записку там или на словах.

– Подползи ближе, нашепчу.

Карл, даже не поднявшись, не посмотрев на соседа, ударил его в мягкий живот и вновь скрестил на груди руки. Плешивый мужчина сидел с вытаращенными от боли глазами и ловил воздух ртом.

– Зашейся в угол и замолкни, – тихо произнес Карл, – кролик подсадной, сука ментовская. – Он повернулся на бок, зная точно, что подсаженный ментами кролик спорить с ним уже не решится.

Казалось, законный спокойно заснул, но внешнее спокойствие давалось Карлу с трудом. Пока он парился в КПЗ, все меньше шансов оставалось отыскать пропавший кейс.

«Тут опер прав. Если не искать по горячим следам, то можно и не найти. И кто же меня так подставил?»

За полчаса у Карла набралось вопросов куда больше, чем ответов на них.

Загремела дверь, законный даже не пошевелился.

– Иванченко, на выход. Вещи прихвати.

Кролик сорвался с места, словно за ним гналась стая голодных псов, он еле дождался, когда камеру закроют. Предстоял малоприятный разговор с опером, но это было освобождение! После получаса, проведенного на хате с молчаливым Карлом, даже ночной допрос казался кролику верхом блаженства.

«Менты прессуют, но хоть знаешь, что жив останешься».

Психологию человека, оказавшегося в неволе, Карл уже давно постиг на собственном опыте, ошибок не повторял и опрометчивых шагов не делал.

«Никогда не помогай следователю, – это Карл усвоил еще до первой ходки, – ведь единственная его задача упечь тебя за решетку. Только бы посадить, больше его ничто не интересует. Не ты должен оправдываться, а он должен доказать, что ты нарушил закон. Никогда не отвечай на его вопросы категоричным „да“ или „нет“. Скажи „не помню“, „может быть“ или вообще промолчи. Понадобится „вспомнить“ – потом вспомнишь, что тебе выгодно. В УПК – Уголовно-процессуальном кодексе статья за дачу заведомо ложных показаний предусмотрена, а за плохую память или забывчивость – нет…»

Эти и другие зэковские премудрости, которым Карл не раз учил Николая Бунина, приходили ему в голову сами собой. Выполнял он их уже на автомате, не задумываясь, но никак не мог сейчас последовать одной из основополагающих премудростей: «не надейся на скорое освобождение». Окажись он сейчас на воле, уже полстолицы поставил бы на ноги, чтобы «выщемить» того, кто приказал валить Железовского и осмелился замахнуться на общаковые деньги.

«Монгол и пацаны сейчас времени даром не теряют, – подбадривал себя Карл, – все возможное делают».

Законный не смотрел на часы, а потому и не знал, сколько времени прошло, прежде чем железная дверь вновь открылась.

– Разумовский, на выход, – прозвучал бесцветный голос охранника.

Карл, с маской безразличия на лице, вышел в коридор.

«Любят менты нервы выматывать, – зло думал Карл, – никогда сразу не скажут, зачем вытащили из хаты».

В отдельном кабинете его поджидал элегантно одетый мужчина с лучезарной улыбкой. Мягкий кожаный портфель лежал на столе рядом с ним.

Адвоката – Святослава Нардова Карл знал в лицо, приходилось пару раз видеть его в деле, когда «закрывали» пацанов. К Нардову законный относился без особого уважения – тот был всеядным, брался защищать в суде даже заведомых насильников и педофилов, тех, кто доживал до суда исключительно благодаря бдительности тюремной охраны. Такую публику блатные обычно кончали еще в СИЗО.

Не заметив на губах Карла ответной приветственной улыбки, Нардов тут же сделался предельно серьезным и объяснил свое появление:

– Мне Монгол позвонил. Если вы хотите другого адвоката…

Карл прикрыл глаза и задумался. Выбор Монгола, упавший на Нардова, был странным только на первый взгляд. Святослав Петрович к светочам юриспруденции не относился, красноречием не блистал, знание законов было у него на уровне не слишком усердного выпускника областного университета. На Западе такой человек, как Нардов, в лучшем бы случае зарабатывал себе на жизнь, защищая в судах нищих, тех, у кого нет денег нанять хорошего адвоката. Но в России, как известно, правит не закон. Нардов обладал феноменальной способностью договариваться с судьями вне стен здания суда. Чем и был знаменит.

В его рабочем кабинете на видном месте висела карта Москвы. Разные районы столицы были на ней окрашены в разные цвета, и лишь малая часть города сохраняла первозданную чистоту. Секрета из своей карты Нардов никогда не делал. Синий цвет префектуры означал, что судьи берут взятки без лишних слов и уговоров; розовый – что берут, но с оглядкой, только у хороших знакомых и родственников; желтый означал – берут через одного, тут уж приходилось думать, как передать дело нужному. Если же суд находился в незакрашенном районе, то Нардов разводил руками – судьи там были неподкупны, и адвокат не брался вести защиту, какие бы золотые горы ему ни сулили.

Нардов был незаменим, если требовалось быстрое освобождение.

Когда ему позвонил Монгол, Нардов тут же радостно улыбнулся, он узнал казначея по голосу, всего лишь с одного слова. Голоса важных людей, своих потенциальных клиентов, Святослав Петрович запоминал как «Отче наш». Он сразу же согласился – когда глянул на карту столицы, его взгляд уткнулся в плотный синий цвет…

– Я согласен, чтобы вы… попробовали свои силы, – сказал Карл.

– Меня зовут Святослав Петрович, – напомнил Нардов. – Это вам передали, – он выложил на стол блок сигарет и еще одну пачку.

Карл жадно закурил, последние полчаса он изнемогал без курева.

– Тут же перейдем к делу, – предложил адвокат, – что вы, Олег Карлович, хотели бы иметь, если можно так выразиться, в сухом остатке? На что мне нацеливаться?

– Выйти отсюда прямо сейчас, вместе с вами, – усмехнулся Карл.

– К сожалению, – Нардов развел руками, – есть вещи возможные, а есть и фантастические. Если бы Железовского убили не на соседней улице, я бы сумел вытащить вас прямо сегодня, но они, – слово «они» прозвучало с легким презрением, – надеются повесить на вас и его, и еще два неопознанных трупа. Сами не верят, что вы его завалили, но им надо кого-то задержать. Честь мундира блюдут.

– Когда я выйду отсюда?

– Железовского повесить на вас официально они не решатся. Вам предъявят обвинение по автоаварии только через три дня. Не раньше. Прокурор настаивает, тут уж я бессилен. Мерой пресечения изберут подписку о невыезде. Я договорился на все сто процентов. Но, к сожалению, на этом не кончится. Впереди еще следствие и суд.

Нардов говорил, и Карл чувствовал, что адвоката абсолютно не интересует правда – то, как все произошло. Ему было безразлично, сидел законный за рулем «Волги» или нет, убивал он бизнесмена или на самом деле оказался рядом по стечению обстоятельств.

«Монгол сделал правильный выбор, поставив на него. Нардов вытащит».

– Я уже успел подумать над будущим процессом, – с веселой улыбкой вещал Нардов, – вы человек авторитетный, занятой, зачем вам ходить на судебные заседания, давать показания? Потерянное время – упущенные деньги. Вот мое предложение. У меня есть один мужик, уникум, уже пять сроков от года до двух отмотал. Грузит на себя чужие дела за небольшие гонорары. Недавно снова на волю вышел, спрашивал, нет ли у меня для него «работы». Жизнь его заставляет – две дочери, учебу в вузах оплачивать надо. Настоящий профессионал по отсидкам, очень порядочный. Если вы не против, гляньте, я ему уже надиктовал чистосердечное признание. Будет явка с повинной, – Нардов достал из портфеля засунутый в пластик листок бумаги, исписанный мелким каллиграфическим почерком, так мог писать только мужчина, привыкший экономить бумагу.

Карл пробежал лист, особо не вникая в формулировки. Чистосердечное признание некого Базылева Ивана Петровича, 1945 года рождения, сводилось к тому, что Карл передал ему ключи от личного автомобиля «Волга» с просьбой перегнать его в пределах города. За несколько кварталов от назначенного места встречи с хозяином машины Базылев И.П. не справился с управлением, поскольку не имел достаточного опыта вождения «ГАЗ-32», и врезался в торговый киоск, испугался ответственности и в состоянии шока убежал с места происшествия. Теперь же, узнав, что владельца машины обвиняют в том, чего тот не совершал, раскаялся и решил чистосердечно во всем признаться, сдавшись правоохранительным органам.

– А что со свидетелями, которые меня опознали?

– Про них можете забыть. Я понимаю, Олег Карлович, что с вашим авторитетом в определенных, очень мной уважаемых кругах будет несложно найти человека, который охотно и бесплатно согласится взять вину на себя, – адвокат принял от Карла черновик признания Базылева. – Но все же рекомендую в качестве «громоотвода» использовать Базылева. Он профессионал по «грузилову» и сейчас на мели, много не возьмет. Его такса – десять штук «зелени» за год отсидки. Киоскерша жива осталась, много не дадут. Мой прогноз – не больше двух лет. Следствие и суд переключатся на него, вас больше не побеспокоят.

– Я согласен, – без долгих размышлений согласился Карл.

– Если хотите позвонить, то вот, пожалуйста, мой телефон, воспользуйтесь. Он не прослушивается.

Серебристый модный мобильник перешел из руки в руку. Законный поколебался, набрал номер Бунина:

– Это я.

– Где ты?

– Все там же. Адвокат трубку подогнал.

– Я уже знаю про тебя от пацанов. Кейс так и не нашли – ни менты, ни наши.

– Светка с тобой?

– Да, она в соседней комнате, спит, кажется, – Николай перешел на шепот, – про деда, по-моему, еще не знает. Тогда ее какой-то дрянью накачали, она все как в тумане видела. До сих пор не отошла. Сказать про деда?

– Сам смотри. Держи ее при себе, никому не свети. Пока нельзя, чтобы менты ее в оборот взяли.

– Что мне делать?

– Вот это и делай – за Светкой смотри. Надо будет что, через «Лондон» передай, пацаны найдут дорогу, как мне переправить.

Карл положил телефон на портфель:

– Все?

– Я по убийству Железовского кое-что узнал. Просто так, из любопытства, – тихо проговорил адвокат, – милиция ищет какой-то кейс, который был пристегнут к запястью убитого наручниками. Его до сих пор не нашли. Предполагают, что в нем была крупная сумма денег наличкой. Все гадают, кому и зачем он его нес. И внучки его пока не отыскали. Ее, кажется, Светланой зовут? – Не дождавшись подтверждения, адвокат продолжил: – В квартире у Железовских засаду устроили. Но, думаю, зря. Никто там не появится… – не заметив во взгляде Карла особой заинтересованности, Нардов улыбнулся. – Да, теперь уже все. Через три дня вы будете на свободе. Киоскершу не допрашивали, считают, что и так свидетелей достаточно, она все еще в реанимации. В протоколе вашего задержания есть неточности…

– Адвокат, – довольно грубо прервал его Карл, – если мне нельзя меньше трех дней здесь париться, не утомляй, иди в бар «Лондон». – Нардов кивнул, подтверждая, что прекрасно знает, где этот бар расположен и почему следует наведаться именно туда. – Пацанам все и скажешь. У них руки развязаны, а время не ждет. Заодно и аванс получишь.

– Насчет этого все в порядке. Уже получил. От Монгола передали.

«Конечно, – в мыслях нервно рассмеялся вор, – на то и общак под Монголом, чтобы зоны да тюряги греть, адвокатам платить и ментов с судьями подкупать. Вот только я косяк запорол. Четверть лимона общаковых на мне повисли. Прав был Монгол, вор не может быть добрым, вор должен быть только справедливым. А еще он, когда я пачки с долларами на его глазах в кейс грузил, мог сказать, что мне не за общаком смотреть, а за фабричной кассой взаимопомощи… И прав бы был. Сроку вернуть – неделя. Я еще про три дня Монголу сказал, он знал, что в случае неудачи взять мне „филки“ негде. „Коммерсы“ наверняка платить уже отказались, пока за Железовского не отвечу. Их право, они за „крышу“ исправно платили. Не отвечу, в срок деньги не верну – конец авторитету. Развели меня, как последнего лоха на рынке. Вор не должен быть добрым…»

Карл взял в руку блок сигарет, прикидывая, куда бы его запихнуть, спрятать.

– Обыскивать вас, Олег Карлович, не будут, я договорился, и от соседей избавят. Газеты свежие, еще и сам не читал. Теперь уж и некогда, от вас сразу в «Лондон», оттуда к Базылеву. Может, еще звонок сделаете?

– А смысл? – Законный сунул сигареты в один рукав пиджака, в другой – пачку свежих, еще пахнувших типографской краской газет.

– Завтра снова увидимся. Вам предстоит написать заявление, в котором вы подтвердите признание Базылева. Черновик я привезу.

Карл нахмурился, получалось, что вроде он кого-то ментам сдает.

– Но это же будет уже после того, как Базылев явится с повинной, – верно прочитал мысли законного Нардов, а сам зло подумал, что ему значительно легче договариваться с продажными ментами, судьями-стяжателями и с теми уголовниками, для кого воровские понятия пустой звук.

– Посмотрим.

Нардов слов на ветер не бросал – конвоир всю дорогу до камеры равнодушно смотрел на рукав плаща, из которого рельефно выпирал блок сигарет, соседи по камере у Карла не появились. Законный сел на деревянный помост, по-турецки сложив ноги, и первым делом содрал целлофан с картонной коробки, открыл крышку. Монгол вполне мог послать записку. Между коробкой и пачками лежало немного денег, их Карл равнодушно засунул под стельку в ботинок, вытряхнул все из коробки. Среди одинаковых пачек на досках лежал обыкновенный картонный календарик с изображением церкви. Карл перевернул его двумя пальцами, резко, как переворачивал карты при игре в двадцать одно. На обратной стороне, расчерченной на прямоугольники месяцев, был вычеркнут черным маркером один день – сегодняшний. День, с которого пошел отсчет возвращения общаковых денег.

Карл щелчком подбросил календарик-карту, тот, перевернувшись в воздухе, спланировал на доски.

– Неделя без одного дня, – усмехнулся Карл, – да за эти дни мир перевернуть можно. – И он отчеркнул ногтем последний день возвращения долга.