Глава 3
– У меня нет никакой уверенности в том, Литуновский, что во время нахождения в штрафном изоляторе в вашей голове не произошли необратимые процессы. Разговор окончен.
– А перевод в красноярское УИН? – глядя в окно, невзначай проронил Литуновский. – Насколько мне известно, поощряться будут не только заключенные. По радио во всяком случае так говорилось. И мое стремление сделать все возможное для того, чтобы вы ушли на повышение, это что, необратимые процессы? Завтра я наступлю на шишку, грязно выругаюсь, и у вас появится еще один повод водворить меня в ШИЗО. Но мне туда уже не хочется. Мне хочется, чтобы вы отсюда ушли. Уверен, вы солидарны в этом со мной.
Хозяин прищурился и внимательно посмотрел на зэка.
– Литуновский, я слышал сообщение по радио. Но не могу вспомнить, чтобы в нем говорилось о повышении офицерского состава. Вы-то откуда это можете знать?
Летун пожал плечами, продолжая рассматривать сороку, которая крутилась на кедре и запоминала события, происходящие на плацу.
– А разве я не прав?
Странное дело. Полковник смотрел на этого изуродованного человека и, не испытывая ни капли угрызений совести за его уродства, размышлял о том, как его использовать еще. Зэк был прав, повышение будет, и предложение участвовать в конкурсе технической мысли было заманчиво. Проблема заключалась в том, что при неудавшейся демонстрации этой мысли можно уехать не в красноярское УИН, а куда-нибудь даже дальше этих мест, заместителем начальника колонии, с рваной дырой на месте третьей звезды на погоне.
С другой стороны, торг Литуновского был закреплен реальными условиями. Сруб бани и ее использование, организация просмотров видео в лекционном зале административного здания. Голодный зэк знает, на что идет, и должен понимать, что случится, если его предложение окажется шуткой.
– И что ты решил сконструировать? – вкрадчиво проговорил Хозяин. – «Сибирского цирюльника»?
– Бесполезная трата средств, – отрезал Литуновский и, поняв, что жор начался, вернул взгляд на полковника. – Два зэка в течение часа валят деревья быстрее, чем любой механизм. При этом два зэка могут подойти к дереву так, что им будет удобно, не жрут топливо и не ломаются. Разрешите задать вопрос?
– Валяй. – Заинтригованный, начальник зоны откинулся на спинку трона и сунул в зубы сигарету.
– Сколько под Красноярск приезжают коммерсантов-«шишкарей»?
– А я откуда знаю?
– Знаю я. Читал на воле. До тридцати тысяч человек в сезон. Мастерят маразматические палки с крючками, колотушками и за неделю собирают урожай, который моя машина может собрать за четыре часа. Я подсчитывал, можете не проверять. Эти тридцать тысяч можно кинуть, если захватить монополию заготовки шишек в свои руки. «Дача» в состоянии сдавать государству ореха в пять раз больше, если в тайге под руководством начальников колоний будут работать на машинах специально подготовленные зэки. Пока мне нечего было делать в ШИЗО, я произвел небольшие расчеты. Кедровое масло, орех – это национальное достояние, сродни нефти и газу. Они ценятся за рубежом и стоят колоссальных денег. Главное, организовать монополию, а в условиях нашего законодательства антимонопольный комитет бессилен. Его действие распространяется на упомянутые природные богатства, но в законе ни слова не говорится об употребляемых в пищу природных ресурсах. Так же как и о сырье для приготовления лекарств в области фармацевтики. Если вы сумеете стать во главе Комитета по сбору вторичного использования лесных богатств, в частности – шишки и масла, то вы…
Литуновский поморщился, было видно, что ему крайне неприятно говорить о том, что он сказать должен.
– То вы станете чудовищно богатым человеком, гражданин начальник. Об этом впору задуматься перед пенсией, которая, как я понимаю, не за тайгой. Покупать шале на севере Швейцарии вы сможете так же легко, как заказывать на «дачу» для зэков, за их же деньги, сгущенное молоко, но проедать его личным составом караула. Быстро богатеют те, кто реализует новые идеи. За внедрение в бизнес нефтедобычи можно потерять голову на второй день производственной деятельности. Конкуренты свернут вам вязы в считаные часы. За золото убьют сразу. А вот пока кому-то придет в голову, что бывший полковник рубит доллары на шишках, будет уже поздно. Теперь вы будете управлять монополией и сворачивать вязы тем, кто будет пытаться проникать в ваши святая святых.
Хозяин ронял на китель пепел, не замечал этого и был где-то далеко от этого кабинета. Тем не менее идеи Литуновского были ему близки, доходчивы и приятны. Смущал лишь сам факт того, что реализовать их сможет зэк с перекошенным лицом.
– Откуда вы так хорошо разбираетесь в экономике?
– Я закончил Баумана, – надеясь на значимость последнего слова, ответил Литуновский.
– Но там готовят технарей, а не экономистов, насколько я знаю.
– Насколько я догадываюсь, в военных училищах внутренних войск тоже готовят тюремщиков, а не логиков.
– Продолжай, – разрешил Хозяин.
– Шишкари, приезжающие каждый год в тайгу, отныне будут платить вам за разрешение осуществлять сбор шишек. Это, конечно, незаконно, природные богатства России не могут принадлежать конкретному лицу. Но, гражданин полковник, давайте вспомним платные пляжи под Москвой и врезки в трубопроводы. Люди берут нефть, принадлежащую по праву им, хоть и из чужих трубопроводов, однако их за это сажают в тюрьму. Те же, кто садиться не хочет, платят тому, кто нефть добывает. То же самое с тайгой. Реализовав проект в Госдуме, вы приобретете исключительное право на пользование дарами Красноярского леса. Понятно, что придется отстегивать, и отстегивать много, но это ничто по сравнению с тем, что вы будете иметь в виде чистой прибыли. Кстати, вам придется отстегивать и мне.
– Да ты не сдурел ли, зэк? – возмутился полковник, реально представляя, что он будет отдавать деньги от своего бизнеса зэку, который выйдет на свободу через шестнадцать лет.
– Тогда дайте команду конвою увести меня в барак, и пусть все останется в виде перспективной идеи. Попробуйте реализовать ее без меня. А я буду сидеть, жрать помои и разрываться от хохота, наблюдая, как два бурята под вашим руководством скручивают «шишкобой».
– Какой шишкобой? – нахмурился Хозяин, последний раз переживший подобный финансовый стресс в тот день, когда узнал, что зарплата бюджетников поднимается на двадцать восемь процентов.
– О том, как должна выглядеть машина, я еще, если не ошибаюсь, не сказал ни слова. И не скажу, пока не заключу с вами договор о перечислении на мой счет, открытый в Старосибирске, десяти процентов от всех доходов, получаемых вами в результате реализации моей идеи. Еще хочу напомнить, что вам нужен толковый администратор, бухгалтер и управляющий. Это я, я, я. Если обратитесь к другим лицам, останетесь без штанов с лампасами.
– Ты помягче базарь, – предупредил Хозяин. – Я ведь вместо реализации одной идеи сейчас реализую другую, проверенную.
– Погорячился, – согласился Литуновский. – Извините. Просто деньги сами прут в руки, проходят мимо, мы можем помочь друг другу завладеть ими, а я, простите, в таком положении, что давить на вас не могу. Только рассказывать.
– И что это за машина? – успокоился начальник.
– Пожалуйста, нотариуса в зону. Составим договор, определим перспективы, откроем мой лицевой счет. Я хочу, чтобы в договоре было указано, что вы перечисляете в пользу моей семьи двадцать пять процентов от всех видов вашей трудовой деятельности – шишки, масло, ядро и так далее. Все, одним словом.
– А при чем здесь, зэк, твоя семья? – насупился полковник.
– Видите ли, у меня есть все основания полагать, что вы выйдете за пределы запретной полосы и приступите к делу гораздо раньше, чем к нему подключусь я. И будет в высшей степени несправедливо, если ваш банковский счет будет пополняться, а счет партнера оставаться на нуле. Вместо меня правами партнера будет обладать моя жена, о чем нотариус немедленно уведомит ее после подписания договора.
– Зэк, ты только что говорил о десяти процентах, а сейчас упоминаешь двадцать пять! – Хозяин начинал сердиться.
– Это мизер. Ваших семидесяти пяти хватит, чтобы жить в Панаме и ходить в море за голубыми мерлинами на яхте с флагом внутренних войск. Ну, или в Гренландии, если вы привыкли… В общем двадцать пять процентов со всех видов вашей трудовой деятельности со дня подписания контракта. А после перейдем к решительным действиям.
Хозяин думал долго. С одной стороны, Летуну торчать в этом гиблом месте еще семнадцать лет. И неизвестно, чем «партнер» тут кончит. Миллионов полковнику, конечно, не нужно: чем их больше, тем выше риск быть пристреленным. Но прибавка к пенсии неплохая, не вопрос. И, опять же, перевестись в Красноярск – мечта несбыточная, ставшая уже наваждением, реализовывалась прямо на глазах. В любом случае риска нет. Непонятно только, зачем этот «самосвал» Летуна на выставку тащить.
– А зачем тогда, зэк, эту машину на конкурс выставлять?
– Там вы зарегистрируете на нее авторское право. Кроме того, я хочу, чтобы люди на «даче» получили то, чего не имеют. Тушенку, например. Кино. Баню. Две недели уйдет на сборку аппарата. За это время будет построена и начнет эксплуатацию баня, люди будут смотреть фильмы и знакомиться с событиями, происходящими в стране и мире. Мне кажется, это справедливо. Послушайте, гражданин полковник, вы без полугода долларовый миллионер. Вам будет потом стыдно вспоминать те мгновения, когда вы торговались со мной из-за ежедневного просмотра видео заключенными и их мытьем в человеческих условиях.
– Ежедневного? Речь шла о трех сеансах в неделю.
– Вот видите, вы мелочитесь. Право, вам потом будет стыдно.
– Послушай, зэк! – Хозяин рассвирепел, и это было впервые, когда Летун видел полковника в таком состоянии. – Если произойдет сбой и я пойму, что все твои идеи носят статус фикс, я порву тебя, как сторожевая собака черную фуфайку… Я не слишком мелочусь?
– Отнюдь! – Литуновский чуть сощурился, насколько позволяли изувеченные брови. – Скажу лишь, что себестоимость аппарата обойдется в две бензопилы, расходных материалов рублей на пятьсот и двести человеко-часов. Если мне в помощь будет выделен один заключенный, то срок работы сократится часов на пятьдесят. Но без меня «шишкобой» никому не построить.
– Как он будет выглядеть?
– Нотариуса бы сюда…
– Что-то не нравится мне все это, – бормотал Колода, наблюдая, как из приземлившейся «вертушки» выходит Хозяин и какой-то мужик в костюме и с портфелем. – Мутная пора наступает, ей-богу.
– Не суетись, – прикусывал сигаретный фильтр Бедовый. – Летун знает, что делает.
И оказался прав. Уже вечером с работ были сняты семеро заключенных во главе с Самоделкиным, которые были отправлены на заготовку леса для строительства бани. Этим же вечером на «даче» случилось невиданное. Впервые за всю историю зэков пригнали в лекционный зал административного здания, рассадили, кого на пол, кого на стулья, и прокрутили кассету «Один дома». С непривычки выполнять новые команды конвой все время колотил зэков, но что это по сравнению с тем, что им было позволено смотреть кино?
Вертолет улетел, а Литуновский в течение одного дня стал идолом. За полвека существования шестого барака люди смотрели телевизор и участвовали в постройке бани. Голод, холод – это осталось. Ноющие после работы руки и подламывающиеся от усталости ноги – само собой. Но в жизни наступили перемены, и это было важно для всех.
Литуновский больше не думал о Вике и не всматривался в их живую фотокарточку. Желание увидеть их в реальной жизни заставляло Андрея работать, покрикивать на Зебру, своего помощника, и заново перечерчивать схему своего аппарата. На поверку все оказалось сложнее, чем он думал. Практика исключила из теоретических выкладок некоторые детали конструкции, однако дело спорилось, работа шла.
– А зачем эти лопасти, Андрюха? – спрашивал Зебра, рассматривая только что выпиленные им же из листа дюраля пластины.
– В названии «шишкобой» какое слово главное? – не отвлекаясь от монтажа, переспрашивал Литуновский.
– Шишка.
– Увы, бой. Если шишку не бить, то есть не добывать, тогда какой прок от этой машины?
– Умный ты, – признавался Зебра. – Только как бы нам боком это дело не вышло.
– Боишься? – смеялся щербатым ртом Литуновский.
– Есть резон. Карцер до сих пор пуст.
– Не волнуйся. Лучше посмотри на чертеж…
Санька послушался и присел над ватманским листом.
– Вот это, Саня, седло. Тут будет сидеть зэк. Седло укреплено на раме с четырьмя колесами от детского велосипеда «Левушка».
– Я помню, – по-детски улыбнулся Зебра. – Мне такой батя, когда мы в Смоленске жили, покупал.
– Значит, ты понимаешь, о чем я говорю. Два спаренных двигателя от бензопил, мощность которых будет поступать на колеса. Когда зэк подъедет к дереву, она будет вращать вот этот вал. Вал крутит шестерню, заставляющую вращаться шток, заваренный с главной осью. Ось телескопическая, длиною пятнадцать метров. Как раз на этой оси, вверху, будут укреплены две лопасти, вращающиеся, как винт вертолета. Как мужики «шишкуют»? Колотушкой по стволу бьют, палками шишки срезают, а те, что высоко, приходится сбивать, забираясь на дерево. Опасно и непродуктивно. Любой же зэк, садясь в седло «шишкобоя», сможет сбивать все шишки на кедре в течение трех минут. Для этого ему нужно только управлять лопастями и объезжать дерево. Десять таких машин вполне заменят сто бригад «шишкарей». Каково?
Зебра похвалил. Ему казался удивительным сам факт того, что, находясь в карцере, в нечеловеческих условиях, этот человек не стонал от безысходности, а думал о том, как сделать что-то, полезное людям. Положительно, этот зэк для зоны.
Услышав вывод, Литуновский чуть посерел лицом и сел на землю.
– Ты ошибся, Саня. Я не для зоны. Я вообще не для неволи. Я не могу здесь жить.
– Но живешь же?
– Живу, – задумался Летун. – Чтобы снова оказаться свободным.
– И сколько тебе жить еще? Семнадцать лет?
– Семнадцать, – повторил Андрей и, чтобы убрать от лица Вику с Ванькой, вновь взял в руки карандаш. – Неси лопасть, будем крепить к оси.
Через неделю только и было разговоров, что о фильмах, бане, строительство которой подходило к концу, да о приносящем добрые плоды безумии Литуновского. Того с Зеброй охранял один лишь бурят с собакой и, часами глядя на бумагу и куски металла, лежащие перед заключенными, постоянно впадал в спячку. Приводила его в чувство собака, которая бросалась в сторону Летуна сразу же, едва тот делал резкое движение или издавал резкий крик.
В бараке между тем что-то изменилось. Бедовый воспринимался зэками по-новому, ибо именно он стал вдохновителем и организатором тех преобразований, что происходили вокруг. Несмотря на приближающуюся осень, грозящую новыми болезнями и новыми смертями, в зоне стало теплее и, кажется, светлее. Каждый день Литуновский возвращался в барак усталым, но новый, подходящий к концу день словно вдувал в него ветрами красноярской тайги новые силы. Его внешнее уродство, перекошенная походка и шелест языка, произносящий трансформированные звуки, казались уже не ущербными, а подчеркивающими личную душевную стать этого человека.
Он мог быть уважаем уже и за то, что не сломался за три месяца от бесчеловечного наказания Хозяина, но его неумолимая жажда жизни начинала казаться окружающим просто аномальной. Любой другой, уважающий себя, хоть и не сломленный администрацией, но изуродованный ею, до конца срока ни за что не переступил бы порог кабинета Хозяина по собственной инициативе. Иной переступил бы, сломавшись и попросив пощады, но это уже другой случай. Летун же, оказавшись сильнее, не замкнулся. Он решил жить дальше, потому что жить нужно. И брать от жизни по максимуму даже там, где брать, как казалось, нечего.
Баня – сумасшедшая идея, еще несколько дней назад казавшаяся нереальной и даже смешной. Сейчас Мазепа с зэками под конвоем ходит в лес, отбирает нужный материал и приносит в зону. Рядом со стройкой стоят шестьдесят листов шифера, пролежавшие на складе не один десяток лет, гвозди, инструмент… И вот по всей «даче» раздается не унылый, а вселяющий надежду стук, призывающий занимать места для халявной работы на постройке общественной мыльни.
Кино. Об этом излишне вообще думать, а не говорить. Старик Хиппи, из «шестидесятников», загремел на «дачу» по подложным, как он всех тут уверяет, следственным доказательствам его участия в убийстве. Так этот дедушка не видел даже черного экрана телевизора с восемьдесят девятого года. Именно тогда менты взяли его с окровавленным топором в руке над порубленным телом соседа.
А теперь все это есть. Благодаря человеку – уроду лицом и телом, человеку странной души, Литуновскому. А ведь его уважали бы просто за то, что он не попросил пощады, когда вынужден был обсасывать панцири жуков-носорогов. За то, что заплакал не тогда, когда был вынужден быстро жрать кусок размокшего хлеба, брошенного грязной рукой конвоира, а когда вернулся и лег под одеяло. Зона, она все замечает, но никогда ничего не прощает. В ней нельзя ошибаться. Однако если ты прав, то тебя всегда поймут. Попробовал бы Сырок или Веретено завыть под одеялом… Впрочем, опускать их еще ниже уже некуда.
– Ты уверен в том, что делаешь? – спросил как-то Литуновского Толян.
– Да, – отрезал тот, не желая лгать больше.
– И ты знаешь, что на второй заход в «хату» воду тебе носить никто уже не станет?
– Спасибо тебе и за ту.
– Не за что, – отвернулся к стенке Бедовый. – Просто жалко будет, если умрешь.
Литуновский тогда промолчал, а случилось это за неделю до окончания постройки машины.
Время шло, обещанный начальнику колонии срок изготовления аппарата подходил к концу, и теперь зэки, направляющиеся домой с работы, лицезрели странное приспособление, выстроенное Литуновским. Это было похоже на все сразу и ни на что вообще. Сиденье сломанного кресла, обтянутое дерматином, четыре маленьких упругих колеса, сложный двигатель перед креслом, выхлопная, как и положено каждому двигателю внутреннего сгорания, труба, и посреди всего этого – длинный телескопический штырь, выдвигаемый вверх и утопающий внутрь одним нажатием рычага управления. Был руль, смешной, маленький, и зэки уже обсуждали, как будут объезжать кедр и колотить его лопастями «шишкобоя».
Срок миновал, и Хозяин, удрученный вынужденным подписанием дурацкого договора об открытии счета и перечислении на него средств от добычи шишек, потребовал демонстрации возможностей.
Презентационный обмолот было решено устроить в ста метрах от делянки, где нет зэков и есть много шишек. Литуновский хотел молотить на самой лесосеке, но полковник покрутил пальцем у виска и сказал, что если там и есть шишки, то все они давно на земле, обмолоченные упавшими кедрами. В чем-то он оказался прав, и Летун вынужден был согласиться.
«Шишкобой» был легок, и легко бы уместился на плечах двоих зэков. Однако направляющая с лопастями весила в пять раз тяжелее, поэтому решили установить машину на волокуши и тащить цугом. Привязав веревку к задней части легкой станины, пятеро заключенных под предводительством вездесущего Мазепы притащили машину на указанное место. А точку демонстрации возможностей своего детища определил сам Летун. Выбрав место попросторнее, Литуновский велел заправить оба бака бензином, произвел последний осмотр двигателя, проверил запуск, посмотрел на небо и удовлетворенно покачал головой. Конвой увел бурлаков обратно на работу, и у аппарата остались порозовевший от удовольствия Хозяин, замполит, сам автор проекта и бурят-ефрейтор, которому приказали задержаться лишь для того, чтобы помогать перетаскивать агрегат в случае необходимости.
Замполит между тем поймал взгляд, который бросил на небо зэк, и, быстро наклонившись к погону Хозяина, стал его в чем-то горячо убеждать.
– Да брось ты… – отмахнулся полковник, выслушав первую порцию сообщений.
– Замполит, у тебя мания преследования, ей-ей… – вторичный отказ выглядел уже менее убедительно.
– Черт с тобой, – окончательно решил Хозяин, выслушав последние доводы заместителя по воспитательной части. – Айныр, притащи-ка сюда метров сто веревки.
– Запускаем? – заторопился Литуновский.
– Ишь, заспешил, – ухмыльнулся майор Кудашев, обращаясь к начальнику.
Пуск сорвался сначала из-за вмешательства замполита, а потом затянулся по причине Айныра, который никак не мог найти в зоне сто метров веревки. Впрочем, вскоре дембель вернулся, прогибаясь под тяжестью мотка веревки. Он мог бы заставить тащить кого-то другого, так он, собственно, и делал до самой делянки. Но потом зэка отпустил и взвалил ношу себе на плечи. Хозяин сказал – «принеси», значит, принести должен именно он. Приказ через два месяца, и не нужно настраивать Хозяина на размышления о том, кого из демобилизованных отправлять в первую очередь, а кого, спустя месяц, во вторую.
– Айныр, кедр видишь? – Полковник показал, какой именно кедр должен видеть ефрейтор.
Тот тут же признался, что видит, хотя, глядя в его глаза, Литуновский не поставил бы и сигареты на то, что тот что-то вообще видит. Впрочем, разбрасываться сигаретами из-за такого глупого пари Летун не собирался и по другой причине.
Когда ловкий конвоир забрался с веревкой на верхушку и скрылся в кроне, замполит – автор идеи, велел укрепить ее конец за ствол и спускаться вниз.
Вскоре используемый не по назначению Аймыр был вынужден залезть на второе дерево и укрепить там второй конец веревки.
Литуновский понял, не удержался и рассмеялся.
– Это вы из-за той бензопилы, которая покоится на стенде в музее МВД? Я помню судьбу того зэка, что решил улететь на ней из зоны. Кажется, его подстрелили по той причине, что он сконструировал вертолет, летающий вертикально и не могущий перемещаться по горизонтали? Поверьте, улетать от вас я не собираюсь.
Хозяину за эти меры предосторожности было неудобно, как-никак выходило, что он не доверяет партнеру по бизнесу, однако на зэка он прикрикнул и велел заводить без лишних разговоров.
– До чего образованный заключенный, – зло выдавил Кудашев, замполит. – Остается только удивляться, какого черта ему в музее МВД нужно было.
– Можно? – крикнул Литуновский, протягивая руку к вертушке запуска двигателя-пилы.
– Давай! – махнул Хозяин.
И Литуновский дал.