Книга: За колючкой – тайга
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5

Глава 4

Рванув на себя шнур запуска обоих моторов, он оглушил тайгу пронзительным воем.
Пропеллер на оси, оторвавшись от тележки, взмыл вверх и врезался в крону кедра.
Словно градом стало осыпать шишками начальника зоны и замполита в тот момент, когда тележка под управлением Литуновского, словно бешеная, сорвалась с места, врезалась в тайгу и стала исчезать за ее деревьями. Ее рев становился все тише и тише. Когда он затих совсем, полковник внутренней службы, вынув изо рта сигарету, спросил у майора внутренней службы:
– Куда это он?
Тот промолчал. Разглядывая болтающийся в воздухе, запутавшийся в растянутой веревке пропеллер, он пробормотал:
– Что это было?..
– Мне кажется, – подал голос с кедра распростившийся с мечтой о скорой демобилизации ефрейтор, – это был побег.

 

Немало удивился Бедовый, увидев, как делянку бегом пересек замполит и с явным раздражением на лице стал приближаться к пеньку, на котором он сидел и смотрел за работой. Следом за ним бежал ефрейтор-бурят и, что-то крича на непонятном зэкам языке, махал рукой стоящему неподалеку конвоиру с собакой. Вскоре из тайги показался и сам Хозяин. Он имел вид спелого помидора, держал в руке фуражку и тщательно вытирал платком внутреннюю часть околыша. Что-то было не так.
Толян вынул изо рта сигарету, дождался приближения замполита и занял выжидательную позу. Вставать сразу было ниже низшего предела его самоуважения, поэтому он сделал это лишь тогда, когда Кудашев обратился к нему напрямую.
– Построить личный состав! Быстро!..
Бедовый вяло кивнул Колоде, и тот, покрикивая, стал совершать совершенно ненужные действия – зэки, озадаченные такой спешкой, и без чужого участия стали заканчивать работу и подтаскивать к месту сбора пилы, топоры и слеги. Мало кто понимал, что происходит. Ясно пока было лишь одно: в тайгу «красные» зашли с Литуновским, а выходили без него. Единственное, что тревожило души заключенных, это мысль о том, что с Летуном во время испытания могло произойти что-то плохое.
– Значит, так… – Хозяин вышел перед строем и стал без остановки трясти указательным пальцем. Начинало казаться, что он трясется независимо от его воли. – Вы будете здесь стоять, пока я его не найду. Сутки, неделю, год. Жрать будете один раз в день, чтобы не околеть, и спать будете, как лошади… стоя!!!
– Что случилось, начальник? – громко, на правах старшего, спросил Бедовый.
– А вы, Банников… С вами, Банников, у меня будет особый разговор.
– А я никогда и не уходил от особых разговоров. Объясните, люди хотят знать, за что их будут мучить, как скот!
Хозяина едва не разорвало на части.
– Я вам объясню, каторжане! Я объясню, и мало не покажется!
– Люди имеют на это право, – встрял в вулканирующую речь начальника Толян.
– Вы здесь, зэки, не имеете никаких прав! Ваши гражданские права поражены, вы не имеете права передвигаться без сопровождения конвоя! Ваши письма контролируются и души просвечиваются насквозь! У вас есть право заткнуть рот и не открывать его без команды! Забыли, что такое «дача»?! Я вам напомню. Будет вам парная и кино по вечерам! Ваш лучший друг, благодетель и вдохновитель Литуновский только что совершил побег!..
Зэки выдохнули, Колода выдавил: «Как, убежал?..», а Бедовый, чуть приглушив голос, озвучил общее недоумение:
– Что сделал Литуновский?
– Эта сволочь выбросила из своей машины винт и… Твою мать!.. Твою мать!! И уехала!..
– На чем уехала?? – почти вскричал Толян.
– На машине на своей б…й!
На поляне было слышно, как жужжат сотни мух. Толян хмыкнул.
Зэки смотрели на Хозяина. Бедовый хмыкнул еще раз. Только уже чуть громче.
Со стороны «дачи», сопровождаемый лаем нескольких собак, бежал караул. Ровно десять солдат под командованием замполита, вооруженных и взбешенных.
Бедовый хохотнул, и это уже напоминало истерику.
– Ты еще смеешься, Банников? – угрожающе придвинулся к вору полковник внутренней службы.
Анатолий Банников, не в силах больше сдерживаться, расхохотался так, что заглушил собак, и сорока, доселе сидевшая на нижней ветке ближайшего кедра, снялась с дерева и понеслась прочь.
– Взять его!! – взревел Хозяин.
А Банников хохотал так, что из-за напряжения, сковавшего все его тело, двое из конвоя никак не могли надеть на него наручники.
– Внимание, ребята! – командовал у опушки леса майор Кудашев. – Этот урод не мог далеко уйти. Бензина мало, да и тайга – не шоссе, и, когда мы найдем карету этого Шумахера, будет ясно, куда он направляется. А пешком этому кривому ковылять не более километра…

 

Когда замполит говорил о том, что тайга не шоссе, он был абсолютно прав. В другом он ошибался. Литуновский был не настолько глуп, чтобы рассчитывать на долгую поездку по тайге, как по автобану. Неизвестно, знал ли об этом замполит Кудашев, но Литуновский тоже был уверен в том, что тайга – не место для поездок.
Когда через километр примерно стало ясно, что шума его визжащего двигателя не слышно, Летун заглушил его, быстро соскочил с сиденья, схватил конец веревки, за которую зэки волокли конструкцию к месту побега, и стал карабкаться на один из кедров.
Кто видел кедр, тот знает… Знает, как трудно человеку с невыдающимися физическими способностями, тем более с физическими недостатками, взбираться на крону.
Когда Литуновский достиг верхушки, его куртка на спине прилипала к телу, а с лица на землю капали крупные капли воды. Он не сомневался, что самое трудное еще впереди, и теперь все зависит от того, насколько он будет ловок и скор.
Первые пять метров тележка преодолела легко. Чуть покачиваясь в воздухе, она рывками подавалась вверх и, если не видеть сидящего вверху, на толстом суку, человека, то можно было принять ее за огромного паука, взбирающегося на дерево по своей паутине.
Чем выше заползала тележка на дерево, тем труднее Литуновскому было тащить ее на себя. Мешали сучья, попадающиеся на ее пути, и Летун, сгорая от собственного адреналина, выводил ее на свободное пространство и тащил, тащил…
Когда конструкция «шишкобоя» оказалась среди ветвей, Литуновский намертво замотал свободный конец веревки, затянул свободный конец на дерево, быстро обмотал ею ствол, чтобы, не дай бог, ее не распустил ветер, и стал скользить по стволу вниз.
Руки саднила живая боль, он больно ударился коленом об один из суков, но это было ничтожно по сравнению с тем, что теперь предстояло делать.
Он вытащил из кармана пачку «Примы», стряхнул на ладонь половину заранее раскрошенного табака и веером рассыпал его вокруг дерева. Где ручей?
Если верить Бедовому, западнее. И Литуновский, сбрасывая на свои следы щепотки табачной пыли, побежал к спасительной воде…

 

Интересно, что бы делал при подобных обстоятельствах Леня Каргуш, друг и коллега по работе?
Для начала он остановился бы и сказал, как это бывало не раз в минуту отчаяния: «Стоп, Андроп. Тайм-аут».
Сел бы, чтобы все имеющиеся силы тратить лишь на процесс воображения, закурил, уперся ладонями в колени и замолчал. Лени рядом нет, да и ситуация из ряда вон выходящая. Садиться и закуривать некогда, но вот представить ход Ленькиных мыслей можно. На бегу, правда, без сигареты, вне зоны умиротворенности, но можно.
Главное, сказал бы он – не останавливаться. Чем быстрее ты бежишь, Андрей, сказал бы он, тем больше расстояние между тобой и погоней. Те ребята тоже спешат, но у них нет главного: маршрута твоего движения. А потому они спешат, следуют зигзагами, пытаясь натолкнуться на след, двигаются наудачу, делают лишние движения, а потому устают. Это большой плюс, потому что главное их превосходство – в здоровье.
Потом, молвил бы Каргуш, есть еще один положительный момент. Тебя ведет страх и жажда свободы, а их – злость и служебный долг. По злобе люди глупы, совершают несуразные поступки, а долг, что их ведет, вовсе не обязывает наделенных им заканчивать историю победным спуртом. Их долг уже в том, что они бегут и что-то делают, а при условиях нынешней гонки такое понимание своих служебных обязанностей отбивает нюх не только у людей, но и у собак. Собаки, они чуткие существа. Вялое сопротивление хозяев побегу зэка они улавливают сразу. Сразу, потому что ждут его, вялого. В этом случае можно работать вполсилы, то есть вообще не работать, а просто делать вид. В чем в чем, а в этом собаки ловки без подсказок.
Но есть и минусы, Литуновский, – скажет Каргуш. – Есть.
Например, жажда Хозяина достать упрямого зэка, даже если это займет много сил и средств. Эта жажда вселится в преследователей. А еще у гончих есть вертолет и специальные подразделения. Специальными они называются потому, что созданы специально для таких, как ты, Андрей Алексеевич. Неугомонных, дерзких, рвущихся к свободе.
Хозяину надоест валандаться, и он сделает звонок в Красноярск. Через час над тайгой полетит железная стрекоза с губительной для здоровья беглых заключенных начинкой. Человек десять откормленных, вооруженных мордоворотов, обученных искать и находить.
А что станет через тот час с тобой, Андрей? – спросит Каргуш. – Через шестьдесят минут активного бега ты превратишься в труп, и, если тебя не добьет спецназ, тебя изведет кашель. Мучительный выворот легких наизнанку, похожий на лай собаки, заболевшей бешенством…

 

Литуновский бежал, и зрение его было сфокусировано лишь на пространстве впереди него. Весь остальной обзор, на который способен взгляд человеческий, был для него недоступен. Вокруг четко видимого кольца изображения, напоминающего зрачок подзорной трубы, все расплывалось и превращалось в ничто.
Он выбился из сил через час, когда зрачок сузился до критической точки. Он не боялся потерять сознание, в таком кураже в обморок не падают. Мужики по крайней мере. Боялся Литуновский только одного – чтобы его легкие не стал разрывать этот мучительный, выворачивающий наизнанку кашель. Прятаться в лесу туберкулезнику – гиблое дело. Преследователям в этом случае, чтобы найти беглеца, не нужно даже собак.
Бросив в рот на всякий случай сразу две таблетки выпрошенного у лейтенанта стоптуссина, зэк спустился в овраг и выбросил за спину остатки табака. Пачка целых сигарет и спички лежали в кармане, а, по мнению некоторых известных людей, это значит, что все не так уж плохо на сегодняшний день. Главное – дойти до ручья. После, даже если и пробьются нюхом сквозь табак, собаки наверняка потеряют его след. Для этого будет достаточно с десяток раз пересечь ручей, проходя по нему каждый раз метров по пятьдесят.
Ручей, ручей… Бедовый говорил, что пройти мимо него, если идешь спиною к солнцу в начале дня, невозможно. Это даже не ручей, а маленькая река, берущая свои воды из-под земли. Живой мазок на общей картине дремучей тайги, который не дано написать ни одному пейзажисту.
Прикинув по солнцу, сколько длится погоня, Литуновский понял, что не более двух часов. За это время он должен был пройти не менее десяти километров. Последние недели пребывания в зоне, когда он, освобожденный от работ, набирался сил и восстанавливался после побоев и карцера, помогали ему бежать быстрее, чем в первый раз. Пришедший на зону с воли крепкий организм восстанавливался быстро, мешали лишь увечья, устранить последствия которых было невозможно. Сломанный нос мешал дышать, а неправильно сросшиеся ребра всякий раз стопорили его, когда нужно было быстро подняться из лощины или, наоборот, спуститься вниз. Однако он бежал, справедливо полагая, что если бы была хотя бы йота неуверенности в том, что он не справится, то остался бы, выбирая более удобный случай.
А более удобного не могло быть. Убежать с работ теперь было невозможно. Конвой не сводил с него глаз. Казалось, даже собаки сомневались в нем больше, чем в ком-либо. Бежать же с территории самой зоны – несусветная глупость. Вертухай на вышке расстреляет еще до того момента, когда попытаешься приблизиться к первому ряду ограждения. И потом, с какой целью приближаться к забору высотою в пять метров? Звания мастера спорта по прыжкам с шестом у Литуновского нет так же, как нет и самого шеста.
И тогда появился «шишкобой». Возник перед глазами, еще в ШИЗО, на пятый день, когда Литуновский уже не мог сдерживать укор Викиных глаз. Ванька, тот еще глупыш, и горя в его взгляде нет, только скука. Но вот эти глаза, с печалью в уголках… Он опускал веки, сжимал их, пытался думать о чем-то еще, но спустя секунду Вика снова появлялась и заслоняла собой остальные мысли.
И появился «шишкобой». За его виртуальным конструированием Вика ушла на задний план, но не обиделась. Она понимала, зачем муж лежит на грязном сыром полу, притупив взгляд, и рисует прутиком на земле странные червячные пары. Она все понимала, умная его женщина…
Когда аппарат был готов, осталось внушить самому себе, что это не что иное, как жизненно важный механизм. Без него нет жизни, сплошная скука. Скука и нищета. Вот если бы одарить «шишкобой» идеей, опровергнуть которую невозможно по причине отсутствия резонных доводов, тогда ему можно предсказать будущее. Хотя бы до первого запуска. А больше и не нужно, потому что если бы «шишкобой» был необходим, его давно бы уже изобрели и собрали. Главное – идея, которая еще не озвучивалась и не представлялась.
И Литуновский убедил сам себя, что его аппарат – источник колоссальных финансовых возможностей. Можно покупать спортивные клубы, самому выбирать между голкипером Руа и Гашеком, водить по бирюзовой глади красавицу яхту… Вот он, Литуновский, стоит на корме, одной рукой обняв Вику, другой – штурвал, под ногами Ванька в бескозырке, а за спиной – панамский трехцветный флаг. Почему панамский? А кто его знает…
В кубрике темнокожая толстая гаитянка варит борщ, а на причале стоит «Линкольн», и лиловый негр в фуражке и белых перчатках стирает с него невидимую пыль. Сейчас он придержит дверь сначала перед Викой, потом перед Литуновским, улыбнется «массе Ваньке» и повезет семью в особняк с окнами на Атлантический океан. Литуновский плохо понимал, как окна могут выходить на океан, но ему хотелось, чтобы было именно так.
Деньги, коктейли, рауты у заведующего каналом, где Литуновский просит это судно пропустить – там бананы для России, а это – придержать. Ненадолго, на часок. Это лайнер с зажравшимися американскими туристами, у которых закончилась пресная вода. Часа хватит, зачем людей мучить? Час, а как приятно. И заведующий станет говорить: «Оф коз, мистер Литуноуски, на час, так на час. А может, на полтора?» Нет, часа достаточно, бывший русский зэк Летун знает, что такое жажда.
Литуновский открыл глаза, пощупал свое сознание со всех сторон, и его сердце чуть затрепетало от счастья. Он поверил сам себе. Заставить себя это сделать было самым трудным. Теперь не составит никакого труда убедить всех в гениальности «шишкобоя».
А что касается их подозрений относительно полетов на бензопилах… Летун знает эту историю не хуже администрации. Правда, некоторые этого уже не помнят по причине утекшего времени, но Хозяин помнить должен. Двадцать лет назад один из зэков, сконструировав из бензопилы вертолет, поднялся в воздух над зоной. Человеку не хватило банальной прозорливости. Такой вертолет летает только вертикально. В итоге летчику добавили к сроку, не пожалев за находчивость, а сконструированное им чудо-юдо отправили в музей при Министерстве внутренних дел.
Повторять подвиг пилота из прошлого, не имея необходимой реактивной тяги, Литуновскому не улыбалось, и он придумал технически менее сложный, но психологически более шокирующий механизм отстегивания оси с лопастями от обычного автотранспортного средства.
И теперь, чтобы за это конструкторское изящество его прямо в лесу не убила опущенная администрация во главе с несостоявшимся кедровым магнатом, нужно было бежать, бежать и бежать…

 

Конвой шел следом, но не по следу. Собаки, понявшие, что нужно искать, бежать изо всех сил, то есть делать свое привычное дело, недоуменно смотрели назад, на своих вожатых, и никак не могли догадаться, за кем, собственно, погоня. Все как обычно: цепь старых знакомых в форме, хозяева, но вот за кем бежим?
Запаха на земле, этого привычного для обоняния аромата зэковских сапог, на земле не было, следовое облако, которое должно витать в полуметре над хвоей, тоже отсутствовало. Его перебивала какая-то вонь сгоревшей химии, не дававшая сориентироваться и начать поиск. Собаки не делают выводы, они исполняют команды. Команда была: «Искать!» И, по представлению собак, искать нужно именно этот, привычный запах соленого пота, пропахшей бараком робы и кирзы. Один из псов видел, как зэк укатил на тележке, но сопоставить запах тележки с направлением движения заключенного было выше его сил. С этой зоны, как представлялось бы собаке, умей она анализировать, не бегали даже пешком, а потому как мне догадаться, что, поскольку зэк уехал на транспорте, идти нужно по следу транспорта, а не зэка?
Понимали это и люди.
– Проклятье! – разрывался от гнева, не в состоянии забыть сцену за делянкой, замполит. – Они не соображают, кого нужно искать! Чертов Литуновский все продумал!..
С другой стороны, Кудашев прекрасно понимал, что ездить по тайге на чем-либо просто невозможно. Здесь нет дорог, нет рельсов, зато в изобилии оврагов, ложбин, завалов и непролазных топей. А потому главное – найти самокат, на котором Литуновский покинул место испытания. Вновь вспомнив об «испытании», майор пришел в ярость.
– Ищите телегу! Ищите этот «шишкобой», чтоб его разорвало! Он должен был давно его бросить! Вашенкин, дай собаке команду искать телегу!
«Иди, дай», – пронеслось в голове конвоира, но вместо этого он в пятидесятый, наверное, раз прокричал: – Сайгон, след! Ищи!
И тут же, понимая, что совершает глупость, добавил:
– Телегу ищи, Сайгон!
Из последнего Сайгон понял всего два слова, одним из которых было его имя. И, проявляя признаки активного рвения, вновь повел носом по земле.
Кудашев, пробежавший вместе с озадаченными подчиненными уже около двух километров, разрывался от недоумения. Группа преследования преодолела уже два оврага, причем таких мест оврага, что спускаться приходилось, придерживаясь за землю. Между оврагами был завал, и его, предварительно пропустив сквозь деревья собак, пришлось даже обойти. Как тут мог ехать Литуновский?!
Собаки след не брали, лишь изредка останавливались и гавкали на белок. Поглядывали на хозяев, словно вопрошая: не эти? Но хозяева имели глупый вид и ответа на вопрос не знали сами. Еще через километр псы приуныли и отказались работать. Ни одно учение не проводилось столь долго и утомительно. Но даже на учениях присутствовал зэк, из кухонных шнырей, который воровал их тушенку. А здесь, судя по всему, люди занимались бегом по пересеченной местности. Бегать, конечно, хорошо, приятно, но бегать три часа и слушать мат, это, позвольте, глупость. И очень жаль, что хозяева не говорят об этом полноватому майору, который отдает команды хозяевам.
Собаки встали. Люди, понимая, что идти дальше глупо, остановились тоже. Кудашев вытирал фуражку, бормотал проклятья и лихорадочно соображал, что делать дальше. Хозяин дал на задержание, будучи уверенным в его молниеносности, шесть часов. Два из них ушли в пустоту, не принеся никаких результатов. За шесть часов здоровый человек пробежит по тайге километров сорок. Больной зэк пройдет в два раза меньше. Но это уже критический случай. Двадцать километров погони за заключенным, направление движения которого до сих пор не установлено, гиблое дело. Тайга – не город, и тут не спросишь у первого попавшегося медведя: «А вы не встречали кривобокого зэка?» Если медведь и ответит, то всем сразу станет понятно, что зэка он не встречал, но новой встрече рад.
Еще три-четыре часа, и придется вызывать вертолет. А это значит, что с «дачи» ушел особо опасный заключенный. А это означает, что Хозяин сплоховал, а замполит, вместо того, чтобы прислушиваться и присматриваться, лопал творог и запивал его кремянской брагой. Шестой барак ожидает комиссия, прилетят люди из ГУИН, «семерки» и станут унижать Кузьму Никодимовича. Унижение будет столь сильным, что для его оправдания придется снять с погон Кузьмы Никодимовича по звезде. А ему, Кудашеву, со дня на день ожидающему подполковника, добавят не одну звезду, а три, и всего у него будет по четыре на каждом погоне. Только маленькие… Такого карьерного взлета замполит не хотел.
– Нужно, нужно его взять за шесть часов, – бормотал он, оглядываясь по сторонам.
Правильное решение напрашивалось со всею очевидностью. Второго было не дано.
– Мы идем не в том направлении. – Решив успокоиться, он подумал, что еще не поздно все начать сначала. – Возвращаемся к западному сектору зоны.
Единственные, кто радовался принятому решению, были собаки. В отличие от людей, они не понимали, что возвращение означает не отдых, а продолжение мучений.
– Пятый Заставе, – зашипела радиостанция на спине одного из солдат.
– Застава, – сказал Кудашев, приблизив к голове наушники и переговорное устройство, – мы возвращаемся.
– Это плохо, Пятый… – огорчились динамики голосом Хозяина.
Дернув щеками, словно поводьями, Кудашев без слов побежал в сторону колонии.
– Так-так-так-так… – одобрил на кедре дятел.
Сайгон гавкнул, дернул мордой и выскочил вперед цепи бегущих в сторону зоны людей.

 

Сердце Литуновского работало в режиме критического напряжения. Он уже понимал, что в погоне произошел сбой. Раз так, то шансы на успех увеличиваются пропорционально внутреннему волнению. Чем ближе свобода, тем больше страха ее потерять. Адреналин хлещет изо всех пор, голова отключена от процесса мышления и служит сейчас лишь подставкой для глаз, чтобы видеть дорогу, и ушей, чтобы слушать звуки впереди и за спиной.
Карты у него не было, он знал, что левая нога, разодранная еще там, в сторожке, делает шаг чуть меньше. В условиях пурги – почему не приравнять бы их к дремучему лесу? – человек даже здоровой правой ногой делает шаг больше. Значит, погрешность увеличивается, и, если бы не солнце, он зашел бы в своем беге на круг. Ориентироваться по светилу удобно, однако мысли начинали заботить все чаще по мере того, как солнце сваливалось к горизонту. Погоду под Красноярском предугадать трудно, тем более когда ее не объявляют.
Литуновский даже усмехнулся, представив, как Кудашев на утреннем построении доводит до зэков сводку погоды. Разве изменения в климатических условиях хотя бы раз сорвали работу в зоне? Разве в сорокаградусные морозы, что были прошлой зимой, зэки не валили лес, как в майские праздники?
Прочь воспоминания. Лучше подумать о левой ноге, и о том, как правильно идти к ручью, когда наступит ночь и небо заволочет облаками.
Фото Вики с Ванькой он сразу решил переставить за спину. Так лучше: они его видят и за него болеют, а он нет, и это придает ему сил. В прошлый раз, мучимый воспоминаниями о своих близких, он до того увлекся, что зашел в сторожку, переполненную «красными», как к себе домой. Потому больше никаких женщин. Не напрасно старые моряки предупреждают, что женщина на корабле – к его гибели. Нет, иногда, конечно, представить Вику можно… Для разнообразия монотонного бегства. Но не более того. Внимание и опаска – вот теперь его спутники.
И он решил вспоминать то, что не требует внутренних переживаний и не провоцирует волнения.
Апрель. 2003 год. Зона под Красноярском, именуемая «дачей». Одиннадцать часов вечера. Зэк с восьмилетним стажем Лабудович, имеющий в зоне персональное погоняло Блябудович, открывает свою тумбочку и громко заявляет:
– Бедовый, у нас завелась «крыса».
Заинтригованный таким заявлением, Толян отрывается от нар и привстает на локтях.
– Я хочу об этом послушать.
– Вчера вечером, – начинает Лабудович, – убираясь на кухне, я обнаружил припрятанное шнырями сало. Завернул в целлофановый пакет, принес его с собой и положил в тумбочку, чтобы сегодня разделить на всех. Однако я убеждаюсь, что тумбочка пуста.
И в качестве железного доказательства Лабудович отрывает от пола тумбочку и демонстрирует всем присутствующим.
Неожиданно для всех, особенно для самого Лабудовича, дальнейшие события разворачиваются не совсем в пользу последнего.
– А скажи, Блябудович, – тихо спрашивает Бедовый, у которого сала в тумбочке, как и всего прочего, хватало в избытке, – почему о сале, которое ты принес в барак вчера, мы узнаем лишь спустя сутки?
Лабудович понимает, что попал впросак, а Толян, пользуясь социальной дезориентацией собеседника, начинает атаку:
– Вот если бы я услышал сейчас от тебя – «Ну, что, братва, сальца поедим?», и после сразу бы выяснилось, что сало пропало, твою тревогу понять было бы можно. А так я просто удивляюсь, как человек, держащий в тумбочке сало целые сутки, сначала заявляет о «крысе», а потом уже о том, что украли… Не по-товарищески это, Блябудович. Так поступают, как бы это помягче сказать… Крысы, что ли? Да, крысы.
Зэк садится на нары, огорченно доказывает всем, что он хотел делить сало на самом деле, и утверждает, что он, может, и не прав, но «крыса» тем не менее есть.
В два часа ночи, когда уже давно потушен свет, под нарами раздается аккуратный целлофановый шелест. Никаких сомнений в том, что барак бодрствует и внимает каждому звуку, нет. Барак просто замер от предвкушения того, какая расправа произойдет над подонком, укравшим общее сало, а теперь жрущим его в темноте.
По команде Колоды резко вспыхивают все «ночники», чадящие на украденном у администрации керосине и тщательно скрываемые во время всех осмотров, и зэки, торопясь уличить паскудника, лезут под нары, где раздается шелест.
Пустота. Лишь опущенец Сыть, дремлющий в пяти метрах от изучаемого места. Недоуменные зэки, решив довести так неожиданно возникшую тему до логического разрешения, отрывают несколько досок, и – о чудо.
На сырой земле, под настилом, лежит целлофановый пакет с двумя кусками сала общим весом около трехсот граммов. Пакет имеет вид, словно его только что вынули из автобусного компостера, а на кусках сала виднеются кучно расположенные укусы. Пакет вынимается и предоставляется на обсуждение общественности. Точку в прениях ставит Бедовый, со своих нар.
– Вот ведь какое удивительное дело получается, друзья, – хриплым от сдавленной иронии голосом вещает он. – Государство, вместо того, чтобы выложить сало на прилавок магазина, крадет его у людей, чтобы обеспечить нас, ущербных. Направляет сало в зону, где на этих удивительных кусочках жизни нам должны готовить щи и капусту. Но вместо этого «красные» сало «крысят» для личного использования, а в тот момент, когда расслабляются, Цыца и Фантик, кухонные шныри, «крысят» его у администрации. Но это не конец истории, потому как в бараке номер шесть обитает Блябудович. Именно эта занятная личность тащит сало у тертых шнырей и приносит в барак, чтобы сожрать его, не разделив с товарищами. Точку в этой истории ставит крыса, обокравшая Блябудовича в самый неподходящий для него момент.
Перевернувшись к стене лицом, вор заключает:
– Нехорошо воровать у своих, недостойно.
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5