Глава 7
Почтовая карета тряслась по кочкам и ухабам уходящего от Перми тракта. На дороге пыль стояла столбом – обозы, брички и повозки тянулись от города вереницей. Подпрыгивая на очередной кочке и чихая от пыли, Анастасия Леонтьевна с тревогой поглядывала на дочь.
Катерина переносила такую перемену экипажа плохо. Она то и дело выглядывала из окна, подставляя лицо ветру, но он, насыщенный пылью, не освежал. Девушка бледнела и покрывалась испариной. Вдовица хорошо знала эти признаки и понимала, что далеко они так не уедут. Место в карете было уже оплачено, деньги почти кончились, но здоровье единственной дочери было для нее важнее всего.
Башмакова заранее начала прикидывать, что можно будет предпринять, когда Катюше действительно станет плохо. Продолжать путешествие в таких условиях ее мать бы не решилась. Так что у ближайшего населенного пункта лучше всего выйти из кареты.
Нужно будет еще раз отправить телеграммы в Казань и ждать ответа. На несколько дней в гостинице им еще хватит денег…
– Чья это земля, голубчик, там впереди? – спросила у кучера вдовица.
На горизонте виднелись пашни, на которых уже показались первые всходы, а за ними и село с церковкой. Катюша уже кусала губы и, привалившись к стене кареты, закрыла глаза. Нужно было спешить.
– Это-то? Это Вострогова. Большой барин – в самом Петербурге служил по молодости лет. А теперь один тут бобыль бобылем, – неодобрительно покачал головой кучер.
– Что – людей чурается, нелюдим? – думая о своем деле, продолжила расспросы Анастасия Леонтьевна.
– Да не то чтобы… С людьми милостив – откупаться не мешает, но народ его не шибко любит. Говорят, себе на уме, законы выдумал, и те, кто у него на землях живут, должны их соблюдать. А то он их земским судом и на поселение…
– Что, дурные законы-то?
– Да все о нравственности печется: чтобы не ленились, не пили шибко и не блудили. Народ этого не любит.
Вдовица хмыкнула про себя. Этот Вострогов показался ей вполне дельным человеком, пытающимся наладить в своем хозяйстве порядок. Остановиться в его землях было вполне уместно. Главное, чтобы он не был в отъезде и мог принять двух путниц на несколько дней.
– Далеко ли тут до его усадьбы будет? Али лучше у попа местного попросить приюта?
– Вы в село-то дойдете? – с сомнением глядя на несчастную Катюшу, спросил кучер. – Давайте уж довезу, а то смотреть страшно на дочку вашу. Пусть уж мне начальство лучше шею свернет, чем совесть замучает.
И карета, свернув с положенного маршрута, за несколько минут домчала Башмаковых до дома сельского священника. Тот, завидев такое диво – почтовую карету в деревне, выскочил на крыльцо вместе с домочадцами.
Вслед за поповским семейством из дома вышел человек, смотревшийся здесь даже не как гость, а как чужестранец. Башмакова тут же догадалась по столичной выправке и дорогой, но уже не модной одежде, что это и есть местный барин.
Открыв дверцу кареты, кучер помог спуститься Катерине, которая тут же упала на руки своей матери. Поняв наконец причину странного визита незнакомых женщин, все поповское семейство дружно кинулось помогать.
– Осмелюсь предложить двум незнакомкам свою помощь, – не теряя учтивости даже в такой суматохе, обратился к Анастасии Леонтьевне барин. – Станислав Сергеевич Вострогов, к вашим услугам. В моей скромной усадьбе проживает дипломированный врач, который в состоянии помочь юной леди. Мы можем выехать немедленно – дорога недлинная и в моей карете вполне сносные современные рессоры. Путешествие не повредит вашей бедной дочери.
Башмаковой показалось, что господь наконец услышал ее молитвы и послал свою помощь, воплотившуюся в этого немолодого, учтивого и отзывчивого человека.
* * *
Станислав Сергеевич не обманул – его экипаж и вправду обладал достаточно мягким ходом, чтобы Катерина не страдала во время поездки.
Дорога тоже была неплоха, и уже через час Вострогов и его гостьи прибыли в отдаленную, но вполне цивилизованную на вид помещичью усадьбу. По дороге Анастасия Леонтьевна успела поведать сочувственно внемлющему Станиславу Сергеевичу о своих странствиях и мытарствах.
Катерина, благодаря надежде на скорое облегчение, всю дорогу держалась молодцом.
В поместье Вострогова оказался всего один слуга, встретивший их на пороге дома без малейшего удивления на постной физиономии. Казалось, что для него неожиданный визит незнакомых дам – совершенно обычное дело.
По заверениям хозяина, в усадьбе было всего шесть человек: он сам, слуга Тихон, кучер, кухарка с малолетним сыном и гость – доктор Гордецкий.
Этот маленький, щуплый и лысоватый человечек проявил неумеренное удивление, завидев новых гостей. Всплескивая руками и ахая, он побежал за микстурами и инструментами.
Пока Катерина не получила от доктора каких-то обезболивающих порошков, Анастасия Леонтьевна слабо воспринимала окружающее и не присматривалась к месту, в котором оказалась. Девушку уложили на кушетку в гостевой комнате и накрыли одеялами.
Тут же прибежал доктор Гордецкий, поставил на стоящий возле кушетки столик из наборного дерева бокал с прозрачной жидкостью и принялся осматривать девушку.
После того как она выпила принесенный им порошок, Гордецкий нервно оглянулся и тише обычного сказал:
– Вы уверены, что вам необходимо остаться? Пока будут действовать мои порошки, ваша дочь вполне может продолжить путешествие.
Башмакова изумленно воззрилась на доктора:
– Она же так слаба!
– Не поймите меня превратно… – начал странный доктор, но тут в дверь осторожно постучали.
– Я не помешаю? – На пороге возник Станислав Сергеевич. – Хотел узнать, как наша прекрасная больная? Надеюсь, ей лучше?
– Спасибо вам, – попыталась улыбнуться Катерина.
– Сейчас лекарство начнет действовать, и вам стоит немного поспать, – обратился к ней доктор, вставая и собирая инструменты.
– В таком случае я провожу вашу матушку на ужин и заодно покажу усадьбу. А с вами побудет доктор, – обратился к Катерине Вострогов.
Немного удивленная, Анастасия Леонтьевна бросила испытующий взгляд на дочь, но все же не стала возражать. Доктор, не сказав ни слова, покорно опустился на стул возле больной.
Выйдя вместе с хозяином в гостиную, Башмакова поразилась ее величине и качеству отделки. Дом был не новый, но еще не обветшалый. На стенах висели потемневшие от времени и неуклюже написанные портреты предков хозяина.
– Не вижу тут вашего портрета. Не хотите продолжать эту галерею? – светски поинтересовалась вдова.
– В этой галерее, как вы выразились, далеко не шедевры, – тонко улыбнулся хозяин. – Я сторонник прогресса в деле запечатления реальности и с большим интересом занимаюсь светописью. Несколько лет назад приобрел во Франции фотографический аппарат и теперь практикуюсь на досуге…
– Какое экстравагантное увлечение! – искренне удивилась Башмакова.
– Для нашей губернии, пожалуй. Здесь не достать нужные материалы и реактивы – приходится заказывать в столице, – посетовал Станислав Сергеевич.
– Надеюсь, вы развлечете нас демонстрацией своих произведений?
– Как только вашей дочери станет лучше, – слегка поклонился Вострогов. – Я чуть не забыл вас предупредить! Левое крыло усадьбы давно закрыто, и там никто не бывает. Мне одному хватает нескольких комнат, и слугам меньше работы. Так что не советую вам туда заходить – могут попасться крысы или прогнившие доски.
* * *
Катерина чувствовала себя лучше, но предпочитала лежать в постели с книгой, благо последних в доме Вострогова обнаружилось великое множество. Зато Анастасия Леонтьевна не усидела в пустом холодном доме и выбралась в парк.
Обходя огромное здание усадьбы, она невольно поглядывала на окна пустующего крыла. Часть из них были завешаны плотной черной тканью, не пропускающей свет. Вдова гадала, имеет ли это отношение к фотографии, которой увлекается хозяин, когда ее окликнули.
По песчаной дорожке к гостье спешила женщина в фартуке – несомненно, кухарка.
– Доброго вам здравия и вашей дочери, – тревожно улыбнулась ей женщина. – Вы надолго ли к нам?
– Как подлечу дочь, так и уедем, – ответила Башмакова, не понимая, зачем понадобилась поварихе.
– С нашим барином поосторожнее нужно, – женщина нервно вытерла руки о фартук. – Вы его светописные картинки видели? Вот он ими дорожит – просто страсть! Ну, так и понятно – ничего в жизни нет у человека… Деток не народил, жены все поумерли… Шутка ли, такое пережить! Три жены за пять лет схоронил! Так что вы ему навроде обчества.
– Да чего ж это они? – удивилась Башмакова.
– По-разному все, – вздохнула кухарка и добавила, понизив голос: – В деревне-то поговаривают, что это он их сгубил, да так, что никто и не подумает… Вот тут-то женская половина и была, – показала кухарка на затененные окна. – Как последняя жена умерла, он эту половину закрыл. Сказал, что уж больше не будет семейством обзаводиться.
– А что это за шторы такие странные?
– Ой, не знаю, барыня! И знать не хочу. Мне во флигельке хорошо живется, а туда я б и за большие деньги не пошла.
Разговор перешел на распорядок дня в усадьбе, и вдовица вспомнила, что собиралась сделать в первую очередь – отправить телеграммы.
Быстро набросав текст, Анастасия Леонтьевна направилась во флигелек, где, как она теперь знала, обитал и кучер. Ему-то она и попыталась всучить свои бумажки.
– Нет, барыня, – упрямо помотал головой могучий мужичище в армяке. – Без хозяйского слова я со двора ни ногой. Пусть он прикажет в город ехать да бумажки ваши отправлять. А так не поеду.
– Да разве он будет против? – удивленно уставилась на непонятливого мужика Башмакова.
– Вот вы и спросите, – ответил кучер и, повернувшись спиной к вдове, пошел прочь.
Раздосадованная женщина поспешила обратно в усадьбу. Путь был не долог, но бегать туда-сюда из-за причуд мужика было унизительно.
Быстро пробежав по коридору правого крыла, Анастасия Леонтьевна остановилась в нерешительности.
– Станислав Сергеевич! – позвала она осторожно. – Где вы? Мне нужно с вами переговорить.
После нескольких мгновений полной тишины скрипнула одна из дверей, и из-за нее показался хозяин, одетый уже по-домашнему:
– Заходите, прошу вас. У меня здесь небольшая лаборатория, так сказать. Идет процесс, не могу прерваться, но готов вас выслушать.
– Ваш кучер отказывается исполнить мою просьбу и отправить телеграммы… – кипя от праведного гнева, начала вдова, но замолчала на полуслове, заглянув в комнату.
Ей приходилось видеть громоздкие фотоаппараты в ателье и самой фотографироваться. Деревянный ящик с линзой на внушительном штативе ее бы не удивил. Но то, как потом делались эти «световые картинки», оставалось для Анастасии Леонтьевны тайной и даже немножко чудом.
Сейчас она видела перед собой множество жестяных тазиков, стеклянных баночек с жидкостями, щипцы разных размеров, циркули, ножницы и какие-то вовсе не понятные ей предметы. Пахло чем-то химическим и не слишком приятным. В комнате имелась еще одна дверь, завешанная плотной черной тканью, похожей на ту, что она видела в окнах закрытого крыла усадьбы.
– Вы хотите отправить телеграммы? – вернул ее к действительности голос Станислава Сергеевича.
– Именно. Кучер требует вашего распоряжения. Я сказала ему, что вы не будете против, но он…
– Отдайте ваши телеграммы мне, пожалуйста, – прервал ее Вострогов, не отрывая взгляда от чего-то, плавающего в металлической ванночке. – Я отправлю их вместе с моей корреспонденцией завтра утром.
– Мне бы хотелось сделать это как можно быстрее – ведь придется еще ждать ответа.
– Вы можете не волноваться – мой дом в полном вашем распоряжении. Я не собираюсь вас выгонять, – подхватив щипцами какую-то пластинку, Станислав Сергеевич аккуратно переложил ее в другой сосуд.
– Я ценю ваше гостеприимство, но…
– Вас что-то не устраивает? – Хозяин наконец оторвался от своих ванночек и пластинок и взглянул на собеседницу. – Мне бы не хотелось быть грубым, но сейчас я попрошу вас оставить меня одного.
– Да что это такое! – возмутилась Анастасия Леонтьевна. – Я хочу отправить телеграммы родне и отправлю! А ваше нежелание мне помочь заставляет задуматься…
– Вот и подумайте, – неожиданно переходя на шипение, развернулся к вдове хозяин. Не успела она даже пикнуть, как странный любитель фотографии грубо схватил ее за запястье и поволок за собой вон из комнаты. Придя в себя от неожиданности, Башмакова принялась кричать и отбиваться, но это не помогло. На крик появился слуга Тихон, хмуро глянул на хозяина и снова скрылся в глубине дома.
Вострогов тащил свою гостью на второй этаж, туда, где в одной из комнат отдыхала Катерина. Вдовица сделала последнюю отчаянную попытку вырваться, за что получила звонкую и болезненную пощечину. Щеку обдало жаром, а из глаз сами собой брызнули слезы.
– Что вы делаете?! Мне же больно!
Станислав Сергеевич молча продолжал тащить женщину по коридору, казалось, он с трудом сдерживает ярость. Анастасия Леонтьевна поняла, что не сможет вырваться, и перестала дергаться.
Перед дверью в гостевые комнаты хозяин остановился и, как следует тряхнув свою пленницу, прошипел:
– Вам стоит хорошенько подумать, прежде чем начинать мне перечить. Будете сидеть здесь, пока не одумаетесь.
С этими словами Вострогов с силой втолкнул вдову в комнату и запер за ней дверь.
– Вы с ума сошли! Что за варварство?! В конце концов, вы сами вызвались оказать нам помощь, а теперь вместо этого… Как вы собираетесь объясняться?!
В ответ на свое возмущение она не услышала ни слова, только мерные удаляющиеся шаги хозяина и тиканье старинных напольных часов где-то в гостиной.
– Боже мой, мама… – раздалось у нее из-за спины.
Только в это мгновение Анастасия Леонтьевна вспомнила, что в комнате должна находиться и Катерина. Она быстро оглянулась и увидела, что дочь не только вскочила с кушетки, но и схватила внушительный чугунный подсвечник с наборного столика.
– Милая!
Анастасия Леонтьевна забрала из Катюшиных рук бесполезное «оружие» и насильно усадила ее обратно на кушетку.
– Это какое-то недоразумение. Я вообще не понимаю, что произошло…
– Мама! – У Катерины был испуганный, но решительный вид. – Неужели ты не заметила, какой он странный, еще там, в деревне?
– О чем ты?
– Как о чем? Эта чрезмерная великосветская вежливость в совершенно не располагающей к этому ситуации. Вечно сжатые губы и отсутствующий взгляд. К тому же, сама подумай – кто будет после Петербурга скрываться в глуши, если у него нет ни любимой семьи, ни страсти к охоте?
– Ты все это заметила? И ничего мне не сказала? – Анастасия Леонтьевна внимательно смотрела на дочь.
– Он же все время был рядом с нами, – вздохнула Катерина и опустила плечи. – Я знаю, ты хотела мне помочь…
– Нужно будет что-нибудь придумать, – решительно заявила вдова, хотя она еще ни разу со смерти мужа не была настолько растеряна и сбита с толку.
* * *
Сколько Катерина ни прислушивалась, ничего интересного ей услышать не удалось. Неуравновешенный хозяин усадьбы не показывался и не давал о себе знать. Это не успокаивало, а, напротив, только больше выводило из себя ее мать.
Мысль о том, чтобы покинуть комнату самостоятельно, Башмаковым пришлось отвергнуть. Дверь была надежная – не по силам женщинам ее выломать. В окна на втором этаже Катюше не спуститься, пока боли не пройдут, даже если найдется веревка.
– Что мы можем предпринять? – бормотала вдова, расхаживая по комнате взад-вперед. – Как отсюда выбраться? Может, попросить доктора… А кстати, куда же делся доктор? Почему он не показывается?
– За ним еще днем прибежал мальчишка и сказал, что нужна его помощь кому-то в селе. Он извинился и ушел, оставив меня одну. С тех пор я его не видела.
– Боже! Мы здесь одни с этим безумцем и его слугами! – Башмакова воздела руки и опустилась на колени, чтобы помолиться.
Ее дочь знала, что это затянется надолго, и решила пока осмотреть те три комнаты, в которых их заперли. У нее теплилась надежда, что удастся найти какую-нибудь подсказку, как отсюда выбраться.
Пользуясь недолгим периодом, пока действовали порошки и у нее почти ничего не болело, Катерина встала на ноги. Комната, в которой она пролежала весь день, была уже изучена: много старинного фарфора и прочих безделушек, два больших закрытых окна и одно зеркало в резной раме.
В соседней спальне имелась здоровенная дубовая кровать полувековой давности и куча подушечек в придачу. Единственное окно было закрыто ставнями, а дверь соединяла с первой комнатой.
Еще одна доставшаяся в распоряжение пленниц комната находилась справа от центральной. Она была меньшего размера и заставлена старой, видавшей виды мебелью. Столы, шкафы и кресла стояли здесь как попало, без порядка и симметрии. Такая небрежность по сравнению с другими комнатами показалась Катерине странной. Она принялась медленно обходить помещение.
Ее внимание привлек самый высокий шкаф со стеклянными дверцами, задвинутый в самый угол и стоящий немного ближе к стене, чем остальная мебель. Девушка подошла вплотную и попыталась заглянуть за шкаф, но там было темно. Катерина попробовала просунуть в щель между стеной и шкафом руку, но тут до ее слуха долетел звук приближающихся шагов.
Это были не ровные и твердые шаги хозяина, а быстрые и суетливые, сопровождаемые шуршанием юбок. Кухарка.
– Барыни, голубушки? Это я, Варвара, ваша кухарка! – подтвердил догадку девушки взволнованный голос из-за двери.
– Выпустите нас! – тут же потребовала Анастасия Леонтьевна.
– Да как же я могу? Станислав Сергеевич не велел, а ключи у него. А кто же тут супротив его воли выступит? Я женщина несчастная – без кормильца в семье, податься некуда. Слуга его Тихон, говорят, без заступничества барского кончил бы дни на каторге. А кучер наш только и любит, что лошадей да хозяина. Вы-то Станислав Сергеича строго не судите. Много пережил – вот вспыльчивый и сделался. Он меня послал – думает, что вы уж проголодались, поди. Он откушать собирается и вас зовет пожаловать к нему в столовую.
– После того, что он учинил?! – мрачно удивилась Башмакова. – И не подумаем!
– Тогда не обессудьте, – вздохнула кухарка из-за двери. – Велел дальше вас тут оставить сидеть.
– Вот сыч проклятый! – вырвалось у Анастасии Леонтьевны.
– Мама! – на всякий случай понизив голос, вмешалась Катерина. – Нам нужно пойти! Если мы будем заперты здесь, то точно не сможем дать телеграмму или попросить о помощи. Нужно выбраться наружу!
Ее мать задумалась на несколько мгновений и потом ответила громко, чтобы слышно было и за дверью:
– Хорошо. Я спущусь к столу, но Катюша слишком слаба, она не сможет присутствовать. Принесите ей ужин сюда.
– Вот как замечательно! – обрадовалась кухарка. – Я сейчас сбегаю за хозяином.
* * *
Прошло уже более часа с тех пор, как матушка покинула комнату и ушла вместе с Востроговым на ужин. В доме по-прежнему было тихо, и Башмакова-старшая не возвращалась. Ее дочь начинала беспокоиться.
Ужин она съела, а прием порошков решила отложить. Доктор не появлялся, а лекарства он оставил не слишком много. Катерина бросила взгляд на причудливые часы с фигурками античных воинов – шесть вечера; еще два часа она вполне может потерпеть.
Девушка решительно отложила книгу, которую все равно не могла читать, и направилась в соседнюю комнату. Высокий шкаф в углу по-прежнему волновал ее воображение, а сейчас у нее было достаточно времени проверить…
Просунуть руку за него девушке не удалось, и тогда она решила посмотреть снизу. Встав на колени, она заглянула под шкаф. Так и есть – там были видны порожек и закрытая дверь за ним.
Катерина задохнулась от волнения – дверь! Конечно, скорее всего, она надежно заперта, но все же…
Девушка открыла стеклянные створки шкафа и принялась быстро извлекать его содержимое. На стол и кресло посыпались старые книги на французском и битый русский фарфор. Катерина надеялась, что, когда шкаф опустеет, она сможет его отодвинуть. Увлеченная своим занятием, она не сразу обратила внимание на уже несколько раз повторившиеся легкие удары в окно соседней комнаты.
Катерина осторожно выглянула в дверь, через несколько мгновений в стекло мягко стукнул очередной бумажный комок. Испуганная девушка несмело подошла к окну и выглянула наружу.
Под окном ее необычной темницы стоял доктор Гордецкий и нервно оглядывался. Возле ближайшего дерева девушка заметила привязанную лошадь, на которой, судя по всему, и прибыл доктор. Катерина радостно вскрикнула и распахнула окно:
– Доктор, вы вернулись!
– Слава богу, это вы! – на хмурой физиономии Гордецкого отразилось явное облегчение. – Но я не вернулся, по крайней мере, для Станислава Сергеевича я все еще в селе. Так у меня есть возможность навестить вас инкогнито. Как ваше здоровье?
– Доктор, тут творится что-то странное, – Катерина высунулась из окна, на время забыв и о страхе, и о боли. – Этот ваш Станислав Сергеевич запер нас с матушкой в комнатах. А теперь она ушла на ужин с ним и уже более часа не возвращается. Я тут одна с ума сойду! Что он за человек такой?!
– Не слишком-то волнуйтесь, – постарался успокоить ее доктор. – Если ваша матушка ведет себя благоразумно, то с ней ничего не случится. Скорее всего, он показывает ей свои светописные картинки…
– Как это – благоразумно?! – ужаснулась девушка.
– Вам не нужно волноваться, – снова начал доктор, сам заметно при этом нервничая.
– От ваших недомолвок я только больше волнуюсь! – вспылила Катерина. – Мне уже 16 лет есть, я вполне самостоятельная и могу справиться со многим.
Доктор еще немного помялся, тревожно оглядываясь, но все же начал:
– Тут во всех окрестных деревнях любят рассказывать про его жен. Что-де не сами они поумирали. Слухи, конечно, но третью жену Станислава Сергеевича я сам пользовал и сам видел, что болезнь у нее была странная. Но тогда мне и в голову не могло прийти… Это потом уже… Первая-то его жена с лошади упала на охоте, как раз здесь дело было. Вторая после неудачных родов – и ребенок умер, и она через несколько недель. Доказательств никаких нет, а он после того жил тихо и уединенно. Ну а теперь вот вы появились, я и заволновался… Вы пока не выходите. Может, и хорошо, что вас заперли. А я пока смогу для вас что-нибудь сделать.
– Позовите на помощь исправника – нас ведь тут силой удерживают!
– Не приедет он! Они со Станиславом Сергеевичем дальняя родня, и исправник наш надеется, что ему что-нибудь из наследства перепадет. Он без явного повода сюда ни за что не сунется. Давайте лучше я вашим родственникам телеграммы отправлю. Пусть денег пришлют или сами приедут. Когда он поймет, что о вашем местонахождении знает родня, то самодурство свое тут же прекратит.
Катерина на мгновение задумалась, глядя сверху вниз на своего неказистого помощника, но решила, что особого выбора у нее нет. Она назвала адрес в Казани и имя своей тети-миллионщицы.
– Только, если она нам в тот раз не ответила, скорее всего, уехала куда-нибудь отдыхать… Может, в Крым.
– Тогда к кому еще обратиться? – заволновался доктор.
– Прошу вас, постарайтесь найти одного человека… – Катерина немного смутилась, но продолжила: – Он нам тогда помог от разбойников скрыться и сейчас, скорее всего, должен быть в Перми. Он направляется к родне в Казань, и зовут его Захаром Радайкиным. Он что-нибудь придумает…
– Какого он роду-звания, этот ваш Захар?
– Самого простого – ямщик он.
Доктор удивленно поднял брови, но ничего не сказал.
Солнце уже приближалось к горизонту, и тени удлинялись. В усадьбе по-прежнему было тихо – Анастасия Леонтьевна не показывалась.
– Сделаю все, что смогу. А сейчас мне пора, – отвязывая лошадь и забираясь в седло, сказал доктор. – Тут в ограде есть пролом, я через него незаметно уеду и постараюсь в ближайшее время дать вам знать, как идут дела. Вы, главное, сказывайтесь больной и сидите в своих комнатах.
– Удачного пути, доктор, – закрывая окно, ответила Катерина.
Когда солнце окончательно скрылось и дом погрузился во тьму, она зажгла свечу. Не в силах выносить тишину и бездействие, она вернулась к своему шкафу. Опустевший гигант был не так уж и тяжел, и девушке удалось немного отодвинуть его от стены. Теперь к скрытой двери можно было протиснуться.
Смахнув пыль и паутину какой-то старой книгой, Катерина взялась за ручку двери и попыталась ее открыть. Та не поддавалась.
Девушка поднесла поближе свечу, чтобы получше рассмотреть свою находку. И тут ее ждал сюрприз – на уровне груди в двери имелось большое окошко, вроде тех, какие бывают в тюрьмах для передачи пищи заключенным. Катерина начала дергать давно не открывавшийся затвор, и дверца со скрипом открылась.
Отверстие было слишком мало для взрослого мужчины, но маленькая хрупкая девушка могла бы и пролезть…
– Если только бедра пройдут… – пробормотала Катерина.
Пока она придвигала к окошечку кресло, боль, о которой она на время забыла, усилилась. Пришлось сделать перерыв – выпить еще одну порцию порошка. И только через четверть часа Катерина смогла продолжить свое занятие.
Просунув руку со свечой в отверстие, она попыталась понять, куда ведет дверь, и оглядеться. На той стороне была лестничная площадка, уходящая в темноту.
Пристроив свечу на подлокотнике кресла, Катерина попыталась пролезть в окошко ногами вперед. Юбки путались и мешали, кажется, она что-то порвала, но бедра все-таки прошли в проем. Оказавшись по ту сторону двери, Катерина захватила свечу и двинулась вверх по лестнице.
Дом был тих и пуст. Девушка понятия не имела, как ей найти мать, но бежать одна она не собиралась. Чтобы случайно не привлечь внимание хозяина или его слуги, Катерине приходилось идти на цыпочках, иначе был бы слышен стук каблуков.
Добравшись до главной лестницы, по которой гостьи еще не так давно поднимались в свои комнаты, ставшие их тюрьмой, девушка остановилась на несколько мгновений.
По-прежнему мерно тикали напольные часы, но теперь к этому звуку иногда примешивался другой, плохо различимый и далекий. Катерина сделала несколько осторожных шагов вниз по лестнице в ту сторону, откуда он раздавался, и поняла, что это тихие всхлипы. Они доносились со стороны заброшенного левого крыла, в которое хозяин не рекомендовал заходить своим гостям.
Охватившее девушку волнение не заставило ее забыть о важном – взглянув на свечу, она убедилась, что ее еще хватит не меньше чем на полчаса. Нужно было рискнуть, и она побежала вниз по ступенькам.
Катерина боялась громко позвать свою мать и потому просто шла на звуки, стараясь не производить слишком много шума.
При входе в левое крыло усадьбы двери не было, просто коридор закрывала тяжелая пыльная портьера. Девушка юркнула за нее и, прикрыв рукой пламя свечи, двинулась дальше. Звук всхлипываний становился все отчетливее, но вскоре неожиданно оборвался. Потеряв эту единственную путеводную нить, Катерина остановилась.
Что-то случилось в пустой заброшенной части здания, и девушке показалось, что темнота вокруг стала плотнее. По ногам несло холодом и сыростью. Звуков по-прежнему не было, и Катерина наконец догадалась, что плачущий заметил пламя свечи и потому замолчал.
Дверей в коридоре было много, и потому девушка решилась дать о себе знать:
– Это я – Катюша! Мама, ты тут?
В ответ раздались какой-то шум и звон слева, а затем испуганный голос матери прошептал:
– Милая, зачем ты пришла? Если ты свободна, то уходи из этого дома и зови подмогу!
Ориентируясь на голос, Катерина открыла одну из дверей и осветила внутреннее убранство одной из комнат.
– Я же говорю, милая, уходи побыстрее! – снова раздался голос вдовы, и наконец дочь ее заметила.
Анастасия Леонтьевна сидела на полу, и Катерине сразу же стало ясно, почему дверь не была заперта на ключ и что за звон она слышала. Руки ее матери были скованы, и короткая цепь от оков тянулась к спинке железной кровати. Так что передвигаться она могла бы только вместе с этой кроватью.
Комната, в которой оказалась девушка, была велика, одна ее часть была заставлена старой мебелью, а другая больше всего напоминала мастерскую художника. На стенах висели драпировки, возле них стояли декоративные колонны с копиями античных ваз, а на полу в беспорядке лежали различные украшения.
Однако весь этот реквизит не заинтересовал Катерину. Она поспешила к матери и опустилась рядом с ней на колени.
– Что случилось? Ты цела?
– Уходи немедленно! – Анастасия Леонтьевна пыталась приказывать даже в таком положении, но сейчас ее дочь легко могла не подчиняться. – Я понятия не имею, когда может появиться этот старый паук или его слуга!
– Что произошло? – настойчиво спрашивала Катерина, давая понять, что просто так не уйдет. Она внимательно рассматривала мать, пытаясь понять, что мог сделать ее мучитель. Однако единственное, что можно было заметить, – припухшие от слез глаза и то, что прическа и одежда вдовы в беспорядке.
– Сначала все было спокойно, – затараторила Башмакова, поняв, что просто так дочь не уйдет. – После ужина он решил показать мне свои светописные картинки, я отказываться не стала, чтобы не вызвать очередного приступа ярости. Пошли мы в библиотеку, где он их хранит в специальных альбомах. Мне показывал только один из них – там только природа, усадьба да парк. Я поудивлялась чуду техники, и тут этот паук предлагает сделать мой фотопортрет в образе Медеи, оплакивающей своих детей.
– Боже!
– Я бы ни за что не согласилась, если бы не страх за тебя. Думала – пусть позабавляется, от меня не убудет, – вдова горько усмехнулась и дернула затекшими руками, но жеста не получилось.
– Чего он хотел? – нахмурилась Катерина, силясь представить, что творится в голове такого человека.
– Подкинул мне какие-то жуткие тряпки, чтобы я переоделась. Почти прозрачные и без лифа. Я ни в какую. Ну тут уж он взбесился – слугу своего кликнул, и готово дело – я тут сижу на цепи, как собака. Слуге велел меня не кормить, пока не одумаюсь.
– А где ключи от этих кандалов? – Катерина хоть и чувствовала в словах матери недоговоренность, предпочитала вникать в более насущные вопросы. – Можно их снять?
– Ключи у Тихона есть и у самого, наверное, тоже. Здесь они их не держат. Ты-то как тут оказалась? Кто помог?
Катерина быстро рассказала матери о появлении доктора и его обещании помочь. Наотрез отказавшись покидать без нее усадьбу, девушка попросила мать подождать еще день. Возможно, прибудет помощь или хотя бы доктор сообщит новости.
* * *
Когда шаги дочери стихли где-то в глубине этого проклятого дома, Анастасия Леонтьевна немного успокоилась. Если Катюша сегодня незаметно вернется в свои комнаты, то у них появляется реальный шанс освободиться с помощью доктора. Каким бы нерешительным он ни был, после того, что случилось с ней, даже он отправится к исправнику.
Больше всего ее сейчас беспокоил предстоящий день, который нужно как-то пережить. Вдова была уверена, что ей никак не избежать посещения хозяина усадьбы и его новых безумных идей и разговоров.
Толком поспать ей не удалось не только из-за волнений, но и из-за скованных рук, которые быстро затекали в любом положении. Однако ближе к утру усталость взяла свое, так что, когда ее мучитель появился на пороге, Башмакова мирно спала.
– Все-таки я не понимаю вашего нежелания послужить высокому искусству! – как ни в чем не бывало заявил с порога Станислав Сергеевич. – Я постарался сделать ваш дискомфорт минимальным и тем не менее вы по-прежнему недовольны! Вас же не заставляют возиться с настоящими трупами детей! Просто пара кукол и много настоящих земляных червей. На фото это будет очень эффектно!
– Ваши жуткие фантазии никому не будут интересны, – мстительно заявила разбуженная Башмакова и раздраженно звякнула цепями.
– Ошибаетесь, – Вострогов самодовольно поглаживал выбритый до синевы подбородок и улыбался. – Это не мои жуткие, как вы изволили выразиться, фантазии, а фантазии классических эллинов. Моими фотографиями можно будет иллюстрировать собрания сочинений Еврипида, и это будет гораздо эффектней, чем какие-то старомодные гравюры.
– Ни за что я не появлюсь в таком виде да еще и в книге! Найдите подходящую женщину среди окрестных крестьянок. За хорошее вознаграждение они согласятся на это!
– Как можно! – возмутился Станислав Сергеевич и подскочил к Анастасии Леонтьевне так, что она даже прикусила себе язык. – Это кощунство! Мне нужно благородное лицо, которое вызывало бы у меня вдохновение, а у зрителей доверие, а не просто подходящая по возрасту баба! Вы были бы очень хороши, и я все еще надеюсь вас убедить.
– Как, интересно? Вот этим? – Вдова потрясла цепями. – Или голодом? Это не убеждение – это насилие!
– Нет, как хороша! – с нездоровым блеском в глазах неизвестно кому сообщил Вострогов. – Натуральная Медея! Так и хочется придушить или отравить…
Свернувший в неприятное русло разговор прервало появление Тихона. Слуга с некоторым усилием затащил в комнату увесистый фотографический аппарат и громоздкий деревянный штатив. Сам хозяин тем временем с азартом сдирал с окон пыльные шторы.
– Что, упрямится? – поинтересовался слуга у барина.
– Одной ночи ей было мало. Но без еды она быстро подобреет.
– Ну, барин, эта может еще долго терпеть – ишь глаза какие злющие…
– Вы что, убить меня намерены? – Вдова не выдержала, что в ее присутствии говорят так, будто ее нет.
– Вот вечно вы все начинаете усложнять! – неожиданно разозлился Станислав Сергеевич. – Мне нужно только мое фото! А вы начинаете сопротивляться, противоречить, задавать идиотские вопросы!
Холеная физиономия его неожиданно исказилась, и Анастасия Леонтьевна услышала знакомое злобное шипение, от которого у нее побежали мурашки:
– А как думаешь, Тихон, может, мы из нее лучше Ифигению сделаем?
Слуга прервал на мгновение установку аппарата, которой занимался, и почесал затылок, припоминая:
– Это та, что ли, которую в жертву принесли, ножиком, значит…
– Она самая, и оковы снимать не придется, и ждать, пока согласится, не нужно. – Шипение Вострогова стало таким сладострастным, что вдова чуть было не согласилась на роль Медеи. Но тут ее неожиданно спас Тихон.
– А кто ее будет в жертву приносить? Я, что ли?
– Да, задача, – опустился в кресло хозяин и нахмурился. – Ну какой из тебя Агамемнон! Нет – Медея идеальна! Будете еще упрямиться? – обратился он к Башмаковой.
Та только решительно мотнула головой, отказываясь.
– В таком случае я приду позже. Уже для серьезного разговора.
Эта последняя фраза Вострогова повисла в воздухе и не давала покоя вдове весь день, пока она пребывала в полном одиночестве, не зная ничего ни о судьбе дочери, ни о том, что предпринял доктор.
Что мог иметь в виду такой человек под «серьезным разговором»? Больше всего Башмакова боялась, что ее мучитель догадается использовать в качестве орудия ее дочь. Угроза Катерине могла заставить вдову сделать многое, очень многое…
В следующий раз Анастасия Леонтьевна услышала шаги Вострогова, только когда за окном стемнело. Он появился в дверях, освещаемый ровным светом керосиновой лампы со стеклянным абажуром.
– Ну-с, не передумали? – жизнерадостно осведомился он. – Сейчас, конечно, уже темновато для фото, но если вы согласитесь, то сегодняшнюю ночь вы смогли бы провести с гораздо большим комфортом. И в обществе вашей дочери. Ну, что скажете?
Это было так заманчиво – согласиться сейчас на то, за что расплачиваться придется только завтра… Но что-то внутри Анастасии Леонтьевны сопротивлялось этому.
– Послушайте, Станислав Сергеевич, вы же умный человек. Неужели вы действительно верите в то, что ваши фотографические картинки опубликуют в каком-нибудь солидном издании? Это же ужасная безвкусица!
Этого произносить вдове точно не следовало. Услышав такие оскорбительные слова о светописных картинках, которые он создает, хозяин поместья тут же потерял свой миролюбивый настрой. В его глазах снова полыхнула скрытая ярость, и он перешел на шипение:
– Видимо, я был излишне милостив, и вы приняли это за слабость. Впрочем, это очень характерно для женщин. Не буду вас в этом винить, а просто объясню понаглядней ситуацию, в которой вы оказались…
– За создание этой ситуации вам не миновать суда и наказания!
– Пожалуй, если вы и ваша дочь выйдете отсюда, – неприятно улыбнулся Станислав Сергеевич. – Конечно, найдутся люди, которые расскажут, что паломницы Башмаковы уехали в гости к помещику Вострогову. Но найдутся и те, кто укажет, что через пару дней они поместье покинули. Карету заметят в каком-нибудь достаточно отдаленном месте, и ваша тетушка будет искать вас совсем не там, где сможет найти. А вам тем временем придется послужить мне на пользу, чтобы искупить все эти хлопоты. Кроме голода, есть и более радикальные меры…
– Что вы задумали? – невольно пытаясь отодвинуться как можно дальше, выдавила Анастасия Леонтьевна.
Вострогов поставил свою лампу на одну из колонн и опустился в ближайшее к вдове кресло.
– Анастасия Леонтьевна, я все хотел у вас спросить – вы боитесь насилия? Если быть точнее, что вас больше пугает: насилие над вами или над вашей дочерью?
Вдова издала неопределенный звук, ее руки дернулись, что заставило цепи громко звякнуть.
– Я, пожалуй, лучше переформулирую вопрос, – светским тоном продолжил хозяин. – Что вы предпочитаете: насилие над вами или над вашей дочерью? Вопрос риторический – можете не отвечать. Если ваше поведение не изменится, то мне придется заняться сюжетом о насилии над сабинянками. Тихон, конечно, мало похож на древнего римлянина, но других у нас нет. А вот вы совсем не годитесь на роль жертвы. Придется использовать в качестве модели вашу милую…
– Не смейте впутывать ее!
– Вы еще смеете разговаривать со мной в таком тоне! – вскакивая с места, тут же зашипел Вострогов.
Точным движением он выхватил из груды артистического хлама небольшую плетку, вроде тех, что в прошлом использовали для покаяния и самобичевания. Бог знает зачем понадобился подобный реквизит пермскому помещику, но сейчас в его руках он перестал быть просто реквизитом.
– Мне нужно ваше лицо и руки, а спина может быть какой угодно! – сообщил он своей пленнице и нанес первый удар.
Вдова не была готова к такому. В первое мгновение спину обожгло не слишком сильно, но боль растеклась от места удара, как огненная волна. Прокатившись по всей спине, она вернулась на место и там осталась пульсирующим комком. Сама того не замечая, женщина закричала.
Опасаться, что ее услышит кто-то, кроме Катерины, хозяин усадьбы не мог, но тем не менее тут же заткнул рот Анастасии Леонтьевны какой-то подвернувшейся под руку драпировкой. Заставив свою жертву молчать, он нанес еще несколько ударов.
Под конец, когда ударов уже не было, вдове казалось, что ее спиной прислонили к раскаленной металлической каминной ширме.
– Хватит истерик, – донесся до нее как будто издалека голос хозяина. – Через ваше парчовое платье удары почти не проходили. В лучшем случае у вас на спине сейчас несколько царапин. Они заживут через пару дней…
Вдова не дослушала его, провалившись в удивительно приятную и спокойную пустоту.
* * *
Катерина не находила себе места в оставшихся в ее полное распоряжение трех комнатах. Причиной тому был не голод, хотя за весь день заключения ей принесли только обед. Хлеб и пирог есть она не стала, а спрятала до вечера, чтобы отнести матери.
Не покидающие девушку боли тоже не являлись главной причиной волнения. На случай острого приступа у нее все еще оставалось немного порошка.
С полчаса назад Катерину взволновал крик, который, как ей показалось, раздался из заброшенной части усадьбы. Крик был один и резко оборвался.
Девушка никак не могла решить, стоит ли ей бежать туда прямо сейчас, рискуя нарваться на хозяина или слугу, или же лучше подождать ночного времени.
За окном было уже темно, и половинка луны ярко освещала деревья под окном. Отправился ли уже отдыхать хозяин усадьбы или еще бродит по темным коридорам? Девушка еще раз выглянула в окно, будто ночное небо могло ей что-то подсказать, и тут же отскочила.
По веткам корявого вяза кто-то карабкался. Приглядевшись повнимательней, Катерина поняла, что это ребенок, мальчишка в крестьянской одежде. Сын кухарки.
Догадавшись, что обнаружен, он усердно замахал руками Катерине, прося, чтобы она открыла окно.
– Что тебе нужно, мальчик?
– Барыня, ты одна? Хозяина нет?
– Нет. Он тут еще не появлялся.
– Тогда держи! К тебе гости, – с этими словами мальчишка кинул ей конец толстой веревки. – Привяжи к шкафу побольше и жди! – подмигнул он девушке и, усмехаясь, полез вниз.
Катерина решила не привязывать веревку, пока не увидит, что там за гость собрался навестить ее таким чересчур романтическим способом. Она наблюдала, как мальчик скрылся за деревьями; почти сразу же оттуда выбрался стройный молодой мужчина со светлой шевелюрой и усами. В лунном свете его волосы выглядели серебряными.
– Захар! – прошептала Катерина. – Я сейчас!
Девушка бросилась привязывать веревку, пока гость не успел заметить охватившего ее волнения.
Пока ямщик взбирался по веревке, Катерина прислонилась ухом к двери и замерла, надеясь на этот раз ничего не услышать. Яркая луна за окном теперь казалась ей слишком яркой – в ее свете легче будет заметить беглецов. Когда Захар очутился в комнате, ей стало спокойней.
Сбивчивый рассказ девушки о ее злоключениях ямщик выслушал молча и внимательно. Катерину удивляло только немного виноватое выражение, прячущееся в глубине его глаз.
Взглянув на отверстие в двери, через которое выбиралась Катерина, Захар только хмыкнул:
– Мне тут не пролезть. А высаживать дверь – вся усадьба сбежится. Спустим тебя в окно.
– Лезть я не смогу! – испугалась Катерина. – Боль может усилиться в любой момент. Может, лучше урядника позвать?
– Тебе не стоит оставаться тут, если можно уйти, – ответил Захар, тем временем выбрав самый легкий стул, и принялся обвязывать его веревками. – Доктор свою бричку дал, чтобы вас вывезти. Она тут недалеко, за проломом в ограде, через который мы сюда и попали.
– А как доктор тебя нашел?
– Потом расскажу, – отмахнулся ямщик и, подойдя к оконному проему со свечой, поднял ее вверх.
Через несколько мгновений на пустое пространство перед домом выбрался не кто иной, как Григорий.
Вдвоем с ним Захар довольно быстро спустил Катерину на землю вместе со стулом, а затем и сам перебрался через подоконник.
– Пойдемте, нужно освободить маму! – обрадованная Катерина двинулась к главному входу в усадьбу.
– Постой, милая, – удержал ее паломник. – Там заперто сейчас, да и всем за ней идти ни к чему.
– Мама твоя ведь на нижнем этаже была? – спросил Захар. – Тогда к ней можно будет легко в окно войти. А мы пока лошадям подпруги попортим да дышло у кареты выбьем. А то, кто знает, вдруг решит погнаться за вами супостат этот?
– А я матушку поищу и к коляске приведу, – кивнул Григорий и, видя сомнение девушки, жаждущей бежать на помощь матери, наклонился, заглядывая ей в глаза: – Не бойся, милая. У таких людей, как этот барин, всегда слабина есть. Коли ее нащупаешь, они, как малые дети, – все в твоих руках.
