Глава 10
– Вот ты где, голубчик!
На плечо Захара легла тяжелая рука, а в спину ткнулось дуло уже знакомого ему револьвера системы «наган».
– Думал, я про тебя забуду? Ну-ну…
Молодого человека грубо развернули и потащили в сторону от того места, где мучили бедного купца.
– Слишком ты прыткий. С таким нужно ухо востро держать, – продолжал разговорчивый бандит, стягивая руки Захара толстой корабельной веревкой. – Посиди пока тут, подумай, а потом решим, что с такими, как ты, делать будем.
Громила с револьвером толкнул ямщика в прикрепленную по левому борту спасательную шлюпку и ушел, не оглядываясь.
Теперь Захару оставалось только гадать, что происходит на палубе. Он попытался сесть, и с третьего раза это ему удалось, но все равно ничего не было видно. Носовую часть судна скрывали от него верхние палубы. Выбраться самому из лодки и не сломать шею было сложновато, и Захар, потерявший изрядную долю своей самоуверенности, предпочел сидеть внутри.
Когда крики купца стихли, стало слышно, как угольный катер, до этого шедший на буксире за пароходом, завел свой шумный мотор. Разбойники добились того, чего хотели, и теперь готовились оставить ограбленное судно.
Захар бросил взгляд на верхние палубы, пассажирам которых досталось больше всего. Там было тихо и пусто, никто не высовывался из-за перил и не взывал о помощи.
Часть разбойников уже перебиралась на палубу пыхтящего катера по протянутой от борта парохода веревке. Но несколько лиходеев затеяли что-то непонятное.
В спасательную шлюпку, бывшую прибежищем связанного Захара, они прикатили неизвестно откуда взявшуюся бочку с чем-то тяжелым. Бочку водрузили в самый центр лодки, затем с насмешками и недобрым весельем зачем-то содрали с ямщика кафтан и, усадив обратно, привязали его руки к бочке. На все вопросы разбойники только посмеивались и отвечать отказывались.
Вслед за тем к шлюпке были приведены остальные: чересчур умный студент, помогавший ему паломник и, к удивлению Захара, упрямый купец. Этих троих тоже лишили верхней одежды, оставив в одних рубахах, и затолкали в шлюпку.
Купца привязали к бочке, посадив в кормовой части лодки так, что Захар оказался справа от него. Тот еле шевелился и лишь иногда издавал приглушенные стоны, кажется, уже с трудом понимая, где находится и что с ним происходит.
Студента привязали с противоположной стороны, дальше всего от ямщика, так, что они оказались спиной друг к другу. Молодой человек успел рассмотреть рассеченную бровь и заплывший глаз студента, прежде чем тот исчез из его поля зрения. Распутин оказался на носу лодки справа от ямщика, и последний сразу же повернул к нему голову.
– Ты был прав – я поступил глупо, – выразил молодой человек запоздалое сожаление. – Но почему ты вдруг решил мне помочь и запустил машину?
– Это не я ее запустил, а Митрофан. Да и помогать тебе я не собирался.
– Зачем же тогда?.. – конец вопроса Захар выговорить не успел.
Решившие, что все уже готово, разбойники дружными усилиями начали спускать шлюпку на воду. Связанных пассажиров несколько раз сильно встряхнуло и ударило о металлический борт. Купец застонал, а студент цветисто выругался.
– Как только ты с глаз скрылся, сразу почувствовал, что назад можешь и не воротиться, – запоздало ответил паломник, когда лодка опустилась на волны. – Подумал, что, если пароход снова вперед двинется, ты от дела откажешься и, глядишь, выживешь.
– Так оно и вышло, – опустил голову ямщик.
– Что вы там завели! – возмущенно вклинился в разговор Митрофан. – Кто знает, что с нами делать-то будут? Не говорят, проклятые!
– Что тут думать? – попытался пожать связанными плечами Захар. – В бочку эту, поди, пороха набили. Сейчас отплывут от нас подальше и начнут расстреливать. Да еще и ставки делать, в кого попадут и с какого раза. Ну, а если бочку заденут, то всем нам конец…
– Вот развлекаются, изверги! А почто одежду сняли? – озаботился дотошный студент.
– А это чтобы в тумане нас издали видно было, – ответил теперь уже Григорий. – Темная-то одежа не шибко заметна, а рубахи у всех светлые, вот по ним-то они палить и станут.
Студент заерзал на месте, пытаясь высвободить руки из тугой веревочной петли. Лодку закачало, и она почерпнула немного воды левым бортом.
– Прекрати! – прикрикнул на него Захар. – Если мы сейчас в воду свалимся, то все дружно ко дну пойдем.
– А что, лучше будет, когда все дружно на воздух взлетим? – ехидно ответил Митрофан, но возиться тем не менее перестал.
Лодка медленно дрейфовала по течению, крутясь и поворачиваясь без управления. Катер разбойников отцепился от парохода и, испуская тучи дыма, потарахтел обратно к устью Белой речки. А сам пароход, не сбавляя скорости, несся вперед к конечному пункту своего путешествия – городу Казани.
Туман теперь уже плавал отдельными клочьями, и рассчитывать на то, что он поможет пленникам скрыться от разбойников, не приходилось.
– С чего ты взял, что в бочке порох? – Неугомонный Митрофан не мог смириться с неизбежным. – Может, это они так издеваются – хотят, чтобы мы от страха в штаны понаделали?
– Если тебе от этого легче, можешь так и считать, – пробурчал в ответ Захар.
Он тоже осторожно шевелил пальцами в надежде найти слабое место в узлах разбойников, но путы были надежные. Григорий сидел неподвижно и очень напряженно; немного знавший его ямщик не сомневался, что крестьянин молится. Что и говорить, самое время подумать о душе!
– Как лютуют, проклятые… Сил моих больше нет. Слаб я… – Сдавленное хрипение раздалось со стороны полуобморочного купца. Похоже, к нему начинало возвращаться сознание.
Захар тут же повернулся к этому крупному мужчине, которому на его глазах выворачивали суставы, и, сожалея, что ничем не может облегчить его страдания, произнес:
– Здесь нет разбойников. Мы все в лодке и связаны, но никто не будет вас тут мучить.
Купец повернул к Захару свое пепельно-бледное лицо и снова разлепил запекшиеся губы:
– Мы одни тут? Это славно… Так, значит, тому и быть! Расскажу тебе, коли так судьбе угодно! – Затуманенные глаза купца тускло блеснули, и он насколько мог развернулся к Захару. – Икона у меня была древняя, до раскола писанная, в драгоценные оклады одетая… Ее-то им и надо было!
Купец замолчал, переводя дыхание. Григорий закончил молиться и, наклонившись к Митрофану, начал что-то ему разъяснять. Студент сосредоточенно кивал и смотрел на крестьянина с уважением.
Лодку тем временем подхватило течение, и она ускорила свое движение, а это означало, что пальба со стороны разбойничьего катера должна была начаться с минуты на минуту. Купец же ничего этого не замечал, главным для него сейчас было рассказать что-то важное хоть кому-нибудь. И ближе всего к нему оказался Захар.
– Чуял я, что путь опасный будет, потому икону саму не взял, а только один оклад прихватил. Чистое золото да самоцветы разные – смотреть душа радуется даже у тех, кто без веры… Вот этот-то оклад они у меня и вырвали… Нет во мне силы истинной, не стерпел и сам указал, где его спрятать успел.
Купец снова надолго замолчал, собираясь с силами, его губы дрожали, а слова иногда вылетали слишком тихими, но Захар внимал ему практически не дыша.
Тем временем Григорий и Митрофан совместными усилиями ухитрились снять одну из веревок, крестообразно перепоясывавших бочку сверху. Нужно было снять еще одну, но для этого требовалась помощь Захара или купца.
– Хватай здесь и тяни одновременно со мной, – твердил ему с одной стороны Григорий.
А с другого бока купец снова завел свой рассказ:
– Саму-то икону я дома оставлять не стал. Передал на хранение надежному человеку, который через день после меня в путь двинулся. По тракту еще едет, поди… Но самое-то главное не это, а то, что остатки старого жемчужного оклада я спрятал да никому про то не сказывал. Так и пропадет добро!
– Зачем икону-то повез куда-то? – прохрипел Захар, занятый тем, что вместе с паломником изо всех сил тянул веревку в сторону и вниз. Она постепенно продвигалась.
– По обету, еще моим дедом данному, нужно ее было в монастырь передать, коль скоро внук его единственный выздоровеет и дело продолжить сможет. Вот я-то выжил и решил дело сделать, как дед обещал. Коли обещаешь мне, что икону в монастырь отдашь, то укажу, где она спрятана. Оклад давно уже мои родные по жемчужинам разбирать стали. Как трудные времена настанут, так и отщипнут одну, продадут и выкарабкаются из долгов.
– А сам-то чего себя хоронишь? – удивился Захар.
– Мы тут такие же покойнички, как и ты! – усмехнулся студент.
Наконец веревка слезла с крышки бочки – самое сложное было позади. Теперь если четверо пленников вместе начнут продвигать обвязку бочки, к которой они все примотаны, вверх, то смогут совсем ее снять!
– Больно болтливые покойнички! Быстрее тащите веревку вверх, может, успеем до стрельбы! – поторопил пленников Григорий.
– Ой, не могу, ребятушки! – застонал купец. – Что хотите делайте, но только этого не смогу!
Его вывернутые суставы не позволяли поднимать руки без страшной боли, пронизывающей все тело.
– Тогда вниз! – решительно приказал Распутин. – Снимем через низ, а бочку в воду сбросим.
Мужики начали опускать связанные кисти рук, для этого им приходилось и самим сползать все ниже на дно лодки. Перекрученные веревки поначалу двигались с трудом и застревали. Купец стонал и скрипел зубами – вывихнутые суставы превращали для него это в очередную пытку. Его рассказ был, разумеется, прерван.
Разбойники наконец обратили внимание на странные движения на спасательной шлюпке. Недолго думая, они открыли стрельбу. Пленникам помогло то, что лодку сильно кружило течение, и несколько пуль просвистело мимо, одна впилась в борт, и наступило недолгое затишье – разбойники перезаряжали ружья.
В эти краткие мгновения веревка наконец соскользнула с сужающегося книзу бока бочки, и пленники смогли освободиться.
Конечно, они по-прежнему были связаны все вместе, но от опасного балласта они избавились.
– Давайте вместе! – снова скомандовал Григорий и, ухватив бочку, попытался сбросить ее в воду. Захар и Митрофан тут же последовали его примеру, а купец неожиданно грузно осел на дно лодки.
– Что с тобой? Живой? – заволновались его товарищи по несчастью.
– Ой, не могу больше, – простонал тот. – Моченьки моей нет… Сердце болит…
– Ты, милой, дыши, дыши. А мы тут сами справимся, – подхватывая безвольную голову купца, паломник осторожно опустил его на доски.
И тут со стороны разбойничьего катера грянул следующий залп. Бочка с плеском погрузилась в мутную речную воду, а по-прежнему связанные мужики попадали на дно лодки вслед за свалившимся раньше купцом.
– Ну, и что теперь? – зло дергая связанными руками, буркнул Митрофан.
– Меня не обыскивали, в сапоге ножик остался, – осторожно переворачиваясь на спину, ответил Захар. – Сейчас попробую достать.
Но как только он попробовал согнуть ногу в колене, которое показалось над бортом лодки, катер вновь разразился серией выстрелов.
– Лежи уж, я сам, – Григорий осторожно пополз на нос лодки, куда вытянул длинные ноги ямщик.
Студент чертыхнулся, ударившись носом о днище, когда из-за движения паломника его собственные руки дернулись следом. Ладонь Григория быстро нащупала в захаровском сапоге деревянную рукоятку ножа.
– Ну, подставляй руки, – велел он ямщику.
Освободить кого-то другого ему было проще, чем самого себя, а время было дорого – одного меткого выстрела будет достаточно, чтобы вывести из строя кого-то из беглецов. Освобожденный Захар быстро помог остальным.
– Теперь-то что? – растирая запястья, обратился Митрофан к Григорию, которого признавал за главного.
– Как только разбойнички поймут, что мы освободились от веревки, они катер к нам направят, чтобы подплыть и расстрелять. Значит, надо быстрее до берега добраться.
– И как?! Как!
Захар постарался быстро оглядеться, не слишком высовываясь из-за борта лодки, и предложил:
– Мы ближе к правому берегу будем. Значит, туда нам и плыть. Сейчас нужно разом лодку перевернуть и плыть всем дружно к берегу, за лодкой при этом укрываться.
– Хорош! Лучше не придумаешь, – одобрил Григорий. – Ты, купец, живой еще? Тогда сигай в воду. Захар, следи, чтоб за лодку держался и не потонул, а мы будем грести изо всех сил.
Раздумывать да собираться с силами было некогда, и в следующее мгновение Захар уже по самые уши ушел в холодную, не прогретую весенним солнцем воду. Тут же последовал мощный залп – теперь, похоже, уже все разбойники принимали участие в отстреле беглецов.
Проморгавшись, ямщик прилепился к борту перевернутой лодки, где ни одной пуле его было пока не достать. Купец барахтался тут же. Захар помог ему, забросив слабую руку на деревянный борт, и принялся грести вместе с Григорием и Митрофаном. Берег был не близко, а катер уже завел свой мотор…
Прибрежные кусты ракитника и ивы приближались пугающе медленно. Не будь катер уже достаточно далеко, их бы непременно нагнали. Беглецам помогало еще и течение, относя их все дальше без всяких усилий.
– Как доплывем… Тут же бежать и прятаться!.. – отфыркиваясь и не поворачивая головы, прокричал Распутин.
Их несло за небольшой изгиб русла. Это было очень удачно – появлялась возможность незаметно выбраться на берег, не подставляясь под пули. Захар удвоил свои усилия, он чувствовал, что купец сейчас старается только не пойти ко дну и остальные тащат его вместе с лодкой.
Дно появилось еще далеко от берега, но оказалось илистым и зыбким, так что все предпочитали плыть, пока было возможно. Когда кусты и деревья скрыли ненадолго беглецов от бандитов на катере, они повскакивали на ноги и побежали, разбрызгивая взбаламученную воду.
Только купец, весь красный, как вареный рак, шатаясь, выбрался последним и буквально рухнул на сырую прибрежную землю, покрытую невысокой травой.
– Не могу, ребятушки! Бросьте меня здесь, а сами бегите! – прохрипел он с трудом. – Ноги не держат!
Мужики растерянно переглянулись – что делать с эдакой тушей? На плечах не утащишь…
– Лодкой его накроем, – предложил Григорий. – Авось не приметят…
– Я с ним останусь, – решительно заявил ямщик. – Может, вместе судьбу обманем… Под лодкой схоронимся.
– Давай! – легко согласился паломник. – Только сапоги свои снимайте. Живо!
Захар, не зная почему, безропотно повиновался. Стянув с себя и с согласного на все купца обувь, он протянул ее Григорию. Тот вместе с Митрофаном уже принес поближе перевернутую лодку.
– Сейчас они из-за поворота покажутся! Прячьтесь живее! – поторопил его Митрофан.
Захар помог неуклюжему и слабому купцу, но сам прятаться не спешил – его чрезвычайно занимало: зачем же понадобилась крестьянину их обувь?
Увиденное заставило ямщика почувствовать легкий укол зависти к фантазии паломника. Тот отдал одну пару Митрофану, а другую надел себе на руки и, вернувшись к самой кромке воды, встал на четвереньки. Пробежавшись таким образом до твердой земли, он оставил на сыром берегу две цепочки следов: за себя и за купца.
Понявший все без слов студент повторил то же самое с сапогами Захара и перебросил обувь обратно ее владельцам.
– Коли все благополучно кончится, мы к вам вернемся, – пообещал Григорий и вместе со студентом скрылся в густой прибрежной растительности.
Захар скользнул под опрокинутую лодку, и вовремя: шум тарахтящего мотора катера приближался. В лодочном чреве ничего не было видно, а тяжелое мучительное дыхание купца мешало даже прислушиваться. Вся одежда была мокрой насквозь, с волос текло в три ручья, но времени отжать или хотя бы снять одежду не было, и приходилось терпеть. Разве что из сапог Григорий воду вылил…
– Ты почто со мной остался? – прохрипел купец.
– Сам не знаю, – прошептал молодой человек. – Вот рассказ твой не дослушал еще.
– Ну да, я же историю тебе недорассказал. Про икону, – опомнился купец. – Слушай: с иконой и старым окладом поехал в Казань мой приказчик. Человек неплохой, но я ему не сказывал, чего он везет. Ему же лучше. Но теперь, коли я помру, а сердце мое что-то совсем из груди выпрыгивает…
Тут купец прервал жестом все попытки Захара возразить.
– Так вот, коли помру, никто об иконе-то и не знает, выходит. Ох! Так и сгинет она… Коли поклянешься мне, что в монастырь ее отдашь, то можешь оклад себе забирать. От него все равно мало что осталось…
Захар оторопело молчал, не слишком доверяя бреду измученного купца.
– Ну, что молчишь? Клянись!
– Клянусь, коли найду твою икону, отдам в монастырь, в какой пожелаешь.
– Тогда вот что, запоминай. Фамилия моя Кузнецов, а звать Алексеем. У меня есть родственница в Свияжском уезде – женщина простая, но все про меня знает. К ней-то я и собирался икону привезти, а там с ней поговорить да решить, куда ее пожертвовать. Приказчик мой, Василий, два ларца везет, в числе другой поклажи. Оба у этой моей родственницы оставить должен. В одном вещи всякие, а в другом икона с окладом спрятаны – под барахлом двойное дно есть.
– Ишь как хитро ты ее вез! – подивился Захар таким тонкостям.
– Так ведь давно на нее лихой народец глаз положил! Уж как-то и в дом мой влезали, да, хорошо, слуга был на месте, отпугнул…
– Тихо! Лодка вроде подплывает, – снова перешел на шепот Захар. – Весла плещут…
Действительно, вскоре спрятавшиеся под лодкой беглецы могли различить голоса и стук уключин. Лодка разбойников пристала совсем близко от них, и стало слышно, как из нее выбрались люди. Захару трудно было судить, но по голосам их насчитывалось не менее четырех.
Лиходеи разошлись на поиски беглецов, но кто-то один все-таки остался сторожить лодку. Его размеренные шаги приближались к убежищу беглецов. Захар предчувствовал, что разбойник из чистого любопытства может заглянуть под перевернутую лодку. Тут-то его и будет ждать сюрприз…
Сквозь узкую щелку между землей и деревом ямщик увидел одну ногу в потрепанном сапоге. Второй ногой лиходей уперся в лодочный борт и попытался его перевернуть. Захар не стал дожидаться, когда разбойнику это удастся. Когда борт немного приподнялся над землей, он выбросил вперед обе руки и схватил бандита за ногу. Поскольку вторая нога у того была в воздухе, то достаточно было легкого толчка, и лиходей потерял равновесие.
Падая, он ружья не выпустил, и от удара оно выстрелило куда-то в прибрежные кусты ракитника. Лягушачье кваканье мгновенно стихло.
Теперь, когда огнестрельное оружие стало бесполезным, Захар мог уверенно рассчитывать на свою победу. Уворачиваясь от второй, пинающейся ноги противника, он нащупал за голенищем нож, который вернул ему Григорий.
Времени у Захара было немного – выстрел должен был привлечь внимание и тех, кто остался на катере, и тех, кто ушел искать беглецов. Молодой человек понятия не имел, что будет делать потом, но сейчас ему нужно было победить.
Он отпустил ногу лиходея и вскочил. Пока враг не успел откатиться, Захар смог несколько раз пнуть его под ребра. Разбойник очень резво пополз в сторону реки, туда, где местность была открытая и легко простреливалась с катера.
– Стой! – рявкнул ямщик и снова попытался ухватить врага за ноги.
Оба они теперь валялись на влажной прибрежной земле, пытаясь не дать друг другу возможности воспользоваться ножом. Разбойник оказался вертким и сильным, ловким ударом он выбил единственное оружие из руки ямщика.
Освободив одну ногу в тяжелом подкованном сапоге, бандит исхитрился пнуть Захара в челюсть, отчего тот отлетел в сторону. На несколько мгновений в глазах у ямщика помутилось, и этого хватило его противнику, чтобы навалиться сверху и схватить за горло.
Захар захрипел, хватая ртом воздух, и поймал руки разбойника, пытаясь оторвать его от себя, но сил не хватало. Перевернуться и скинуть врага тоже не получалось. Молодой человек начал терять хладнокровие, ему недоставало мощи, чтобы справиться с противником.
Помощи от купца ждать не приходилось – он лежал под лодкой и не подавал признаков жизни. Надеяться на то, что остальные беглецы подоспеют вовремя, тоже не стоило. Им предстояло иметь дело с другими разбойниками.
Руки лиходея на горле ямщика неумолимо сжимались. Чувствуя, что еще немного, и он сдастся, Захар попытался нащупать лицо своего врага – можно было попытаться ткнуть его в глаз…
Резкий звук ружейного выстрела заглушил все, даже казавшуюся оглушительной пульсацию крови в ушах. Руки разбойника внезапно ослабели, и его еще секунду назад такое сильное тело повалилось на ямщика безвольной массой.
Захар отбросил руки лиходея, но не сразу собрался с силами, чтобы выбраться из-под его тела. Пульсация в ушах и темные пятна перед глазами да еще предательская слабость в коленях не уходили так сразу…
На мокрую одежду и волосы Захара от катания по земле налипли ветки и травинки, рубаха из светло-зеленой стала серой, а теперь на нее еще и лилась кровь разбойника, но никаких ран разбойник ему нанести не успел.
Приподнявшись наконец над поверженным врагом, он огляделся. В спине у лиходея, как раз под лопаткой, виднелось темное пулевое отверстие. Крови почти не было. Перевернутая лодка осталась на месте, а к нему по утоптанной во время борьбы траве шел Митрофан с дымящимся ружьем в руках. Еще одно болталось за плечами.
Захар осторожно сел – голова немного кружилась.
– Откуда ружье? – просипел он не своим голосом.
– Эк тебя потрепали! – посетовал студент и ответил с гордостью: – Двоих мужиков мы с Григорием оприходовали. Остальные куда-то в другую сторону двинулись, не видать их пока.
– Как это вы их? – освобождая ногу из-под мертвеца, уточнил Захар.
– Хитростью, – перезаряжая ружье, ответил Митрофан. – Григорий, когда на берег выбирался, руку немного поранил о какую-то корягу – кровь у него идет. Он штанину испачкал и притворился, что раненый, идти не может. На видном месте улегся, глаза закрыл. Проходимцы эти как над ним склонились посмотреть, так я одного по темени огрел, а второго Григорий ухватил. Лежат сейчас рядком на солнышке.
Студент усмехнулся и тряхнул потемневшим от воды волосами – просушиться ему тоже не удалось.
– Вот услышали выстрел, я и побежал проверить, что тут у вас…
Договорить Митрофан не успел, потому как из дальних кустов раздалось еще два выстрела. Первая пуля обдала огнем предплечье ямщика, и он со стоном упал обратно на мокрую землю. Вторую от первой отделяло всего мгновение, но и его хватило, чтобы Митрофан успел повалиться в росший рядом ракитник.
Захар снова лежал возле своего недавнего противника, только теперь бездыханное тело последнего служило ему единственным укрытием. Ямщик понимал, что стрелявшие не могут знать, насколько тяжело ранили его и попали ли в студента, и потому предпочел притвориться мертвым. Сейчас ничего лучшего придумать он не мог. Осторожно косясь на кусты из-под полуприкрытых век, Захар старался усмирить могущее его выдать прерывистое дыхание.
Тем временем тишина и бездействие затягивались. Кто-то должен был сделать первый шаг, и, поскольку с разбойничьего катера слышались выкрики с требованием поторопиться, первыми из-за спасительных кустов показались лиходеи.
Упреждающий выстрел по ракитнику, в котором засел Митрофан, – и один из бандитов бросился бегом к оставленной лодке. Студента выстрелом было не напугать, к тому же он уже давно перезарядил ружье…
Разбойник упал как подкошенный на середине дороги. Кажется, пуля на этот раз пробила голову. Студент, судя по всему, был прекрасным стрелком, возможно, и охотником.
Снова настала тишина, в которой различалось лишь отдаленное птичье пение и кваканье жаб.
Захар не мог осмотреть или ощупать свою руку, но чувствовал, что кровь продолжает течь из пулевой раны. Если это продлится достаточно долго, а кровь не остановится, то он может потерять сознание. Однако единственное, что посмел сделать ямщик, это повернуть немного голову, чтобы видеть все расположенное перед ним открытое пространство.
Ему показалось, что кусты, в которых, по его подсчетам, сейчас должен был остаться один разбойник, качнулись и снова замерли. Последний лиходей задумал какую-то хитрость, но какую? И заметил ли это мимолетное движение Митрофан?
Солнце уже встало, и потому студент находился не в самой выгодной позиции. Если разбойнику удастся незаметно обойти его справа, то Митрофану придется смотреть на солнце, а прицелиться так будет сложнее, да и разглядеть подбирающегося врага непросто…
С катера снова раздались выкрики и несколько выстрелов в воздух – разбойники теряли терпение, и из их криков, в основном состоящих из ругательств, Захар понял, что они готовы через несколько минут заводить мотор. Восход послужил им последней каплей – ожидать дальше они опасались. Ведь пароход уже должен был прибыть на какую-нибудь крупную станцию, и оттуда по телеграфу сообщение о нападении мгновенно достигло бы Казани и Перми. Если не казачий корпус, то уж отряд полиции в Пьяный бор непременно направят.
Захар не знал, на что решиться: то ли обнаружить себя и крикнуть студенту, чтобы остерегался выстрелов справа, то ли тихо лежать и напасть на врага, когда тот не будет ожидать… Пока он размышлял, разбойник действовал. Не успел ямщик прийти к какому-либо решению, как раздался выстрел.
Как бандиту удалось что-то рассмотреть за густой завесой ракитника, оставалось непонятно, но Захар отчетливо услышал глухой звук падения и хруст ломающихся веток. Студент свалился где-то за кустами, и если еще был жив, то совсем ненадолго, так как подстреливший его лиходей терять времени не будет…
Однако на поляне настала мертвая тишина. Ни студент, ни разбойник не подавали никаких признаков жизни, это заставило Захара оставаться на месте, пока не станет ясно, что происходит. Бандиту нужно спешить, и он не сможет ждать долго – на катере уже заводят мотор. А как только он приблизится к молодому человеку, тот воспользуется преимуществом неожиданности и легко с ним справится…
Все эти удобные построения были разрушены неожиданным появлением паломника, позаимствовавшего у кого-то из разбойников старый, но сухой китель. Григорий показался на краю поляны, видимо привлеченный выстрелами. В его руках ямщик заметил какую-то еще темную одежду, прихваченную для остальных. С первого взгляда увидев распростертого за мертвым бандитом Захара, крестьянин позабыл об осторожности.
Он уронил на землю припасенную одежду и сделал несколько быстрых шагов по поляне. Захар не выдержал и, плюнув на свою маскировку, заорал ему:
– Стой!
Но было уже поздно. Скрытый кустами разбойник не промахнулся по подставившейся под пули цели. Григория отбросило на шаг назад, и он завалился на опрокинутую лодку. Уже окончательно обнаруживший себя Захар кинулся к падающему. Однако из-за слишком резкого подъема и потери крови голова немного закружилась, и Захар, вместо того чтобы подхватить, сам упал на колени перед своим спутником.
Когда же кусты перестали плыть перед глазами, он с изумлением увидел, что Григорий трясет лохматой головой и хлопает глазами.
– Ты… Ты живой?! – не веря своим глазам, зачем-то спросил молодой человек.
Распутин не отвечал, а обводил взглядом окрестные кусты в поисках того места, откуда стреляли. Помог клацающий звук перезаряжаемого ружья. Захар успел заметить, что в серых глазах паломника полыхнуло что-то, очень похожее на ярость.
В несколько прыжков он преодолел расстояние, отделяющее его от разбойника, и, не обращая внимания на ветки, вломился в заросли. Захар, зажимая рукой кровоточащее плечо, как мог быстро поплелся следом.
Выстрелить лиходей не успел и сейчас боролся с Григорием за свое ружье, которое тот пытался вырвать из его рук. Разбойник был крупным мужчиной, коренастым и грузным, но, несмотря на явное преимущество в весе, он постепенно уступал натиску паломника, в силе которого ямщику уже приходилось убедиться.
Наконец Григорий вырвал из рук противника оружие и мощным размахом обрушил ружье на ствол ближайшего хиленького деревца.
– В безоружных стреляешь? – прошипел он в сторону противника.
Деревянная часть ружья хрустнула, и что-то отлетело в сторону.
Воспользовавшись тем, что крестьянин на мгновение отвлекся от него, разбойник нагнулся и сунул руку в голенище сапога, но вынуть спрятанный там нож не успел. Реакция Григория была мгновенной. Он выпустил обломки бесполезного ружья и обрушил на челюсть противника свой увесистый кулак.
Разбойник медленно осел, глаза его закатились, а с нижней губы потекла тоненькая струйка крови.
– Нокаут! – констатировал кто-то хриплым незнакомым голосом.
Захар испуганно обернулся. За его спиной стоял незаметно подобравшийся Митрофан. Выглядел он ужасно – белое до зелени лицо, по левой стороне физиономии текла кровь из раны на голове, которую он зажимал рукой. На ногах студент, похоже, держался не слишком уверенно, потому поспешил, пошатываясь, к ближайшему древесному стволу.
– И ты живой?! Да еще и бегаешь! – не удержался от вскрика Захар.
– А ты бы предпочел, чтобы я не шевелился? – как обычно съехидничал Митрофан. – Сантиметром правее – так бы и было. А сейчас меня просто сильно оглушило – до сих пор шатает и дурно…
– А тебя-то почто пули не берут? – повернулся к Григорию ямщик, слишком довольный, чтобы обижаться на студента. – Заговоренный, что ли?
В глазах паломника еще прыгали нехорошие искорки, но ответил он довольно спокойно:
– Что болтаешь! Это все разбойничье добро меня спасло!
С этими словами Распутин продемонстрировал Захару верхнюю полу позаимствованного им у лиходеев кителя. С внутренней стороны там был пришит карман, в котором оказались всякие безделушки, явно прихваченные владельцем кителя на пароходе. Пулю остановила слегка погнувшаяся от удара пустая посеребренная рамка от фотографии. На груди Григория расплывался синяк – весь вред, который смогла причинить ему метко пущенная пуля.
– Уплывают, – прохрипел прислушивавшийся к тарахтению катера Митрофан. Он сполз на землю под деревом, и, судя по внешнему виду, самочувствие его не улучшалось.
– Пусть их, – устало отмахнулся Григорий. – Им сейчас первая забота – убраться подальше да успеть добычу поделить – не до нас. А ну, дай посмотрю!
Паломник наклонился над медленно моргающим и каким-то потерянным Митрофаном и отвел в сторону его руку. Среди слипшихся окровавленных волос Захар ничего не рассмотрел. Судя по всему, пуля просто оцарапала череп и слегка контузила студента, отчего ему и было дурно.
Григорий взял белое лицо Митрофана в ладони и слегка приподнял, затем провел левой рукой вдоль его позвоночника. Студент опустил ресницы и задышал ровнее и глубже.
– Сиди тут покуда, милой, мы быстро, – тихо обратился к нему паломник и поднял глаза на Захара: – А у тебя там что?
– Да ерунда, царапина.
Григорий тем не менее взглянул на выдранный из захаровского плеча изрядный кусок мяса и покачал головой:
– Кровь сейчас остановится, а дальше само заживет.
Вдруг паломник о чем-то вспомнил.
– Про купца-то мы и запамятовали! Как он там?
– Да скверно! – досадуя на собственную забывчивость, ответил ямщик. – Сердце у него болело и дышал тяжко. Как стрельба началась, он тихо лежал, не высовывался.
По лицу паломника промелькнула тень, и он быстрыми шагами направился к перевернутой лодке. Снедаемый дурным предчувствием, Захар поспешил следом.
Вдвоем они перевернули лодку и обнаружили неподвижно лежащего с открытыми глазами купца. Внушительная грудь не поднималась, а побелевшие губы и застывшие глаза не оставляли сомнений, что купец Кузнецов отдал богу душу.
– Эх, было бы время с ним посидеть, может, и не помер бы, – вздохнул Григорий, опуская купцу веки.
– Да какое же тут время, когда разбойники наседали?! – выпалил Захар. – Я все думал, уж он-то спасется, что бы с нами ни было. А вон как вышло…
– Придется его здесь оставить. В ближайшей деревне расскажем, как да что, – с этими словами крестьянин опустил на мертвое тело лодку, как крышку гроба. – Только сначала просушиться надобно. Сымай мокрое-то! Вон уже зуб на зуб не попадает!
Беглецы, не сговариваясь, ушли подальше от тела мертвого купца и вернулись к Митрофану, по-прежнему сидевшему под деревом. Пока Григорий помогал ему с одеждой, Захар обыскивал и связывал пребывающего без сознания благодаря удару паломника разбойника.
Студенту, похоже, немного полегчало. Цвет лица был уже не такой зеленый. Это было хорошо, потому как скоро предстояло отправиться в путь до ближайшего жилья, который мог оказаться неблизким.
* * *
Пассажиров парохода «Отец» на пристани в Казани встречало большое общество. Кроме родственников и друзей путешественников, взволнованных слухами о нападении, у трапов выстроились полицейские чиновники, которым предстоял не один час кропотливой работы.
С пассажирами первого и второго класса они были учтивы и отводили в отдельный кабинет, освобожденный от штатских. Там свидетелям предлагали присесть и поведать свою версию случившегося.
До этого заветного кабинета Башмаковы добрались только через час после прибытия парохода – бумажная волокита заметно замедляла дело. Взглянув на измученных женщин и заплаканное бледное личико Катерины, пристав сжалился.
– Коли ничего особого не видали, то идите-ка домой, – вздохнул он. – А я к вам завтра человека пришлю, ближе к обеду. Он все запишет, как положено, а вы пока хоть отдохнуть успеете.
– Мы с удовольствием воспользуемся вашим предложением, – устало улыбнулась Анастасия Леонтьевна. – Только позвольте задать один вопрос.
– Разумеется.
– В этой поездке нас сопровождали двое очень… надежных людей. Один из крестьянского, а другой из мещанского сословия. Они оказались среди тех, кого разбойники в лодку посадили…
– Ах, да-да! Мне уже рассказывали. Люди видели, что им удалось каким-то образом избавиться от бочки с порохом. Но добрались ли они до берега, было уже не рассмотреть, – оживился пристав. – Вы не волнуйтесь, если мы что о них узнаем – сразу вам сообщим. В указанном свидетелями месте будет произведен поиск. Если не утонули, то найдем живыми или мертвыми!
Услышав это, Катюша не удержалась от громкого всхлипа, и пристав запоздало сообразил, что, пожалуй, сказал лишнего.
– Вы вот что, барышня, посидите немного тут, а я распоряжусь, чтобы вещи ваших людей вам передали. Вам-то виднее, что с ними делать…
Вдова зыркнула на пристава недобрым взглядом – так расстроить девочку, сказав всего два слова!
Чиновник помялся немного, но все же предложил старшей Башмаковой отойти в сторонку и шепотом сообщил:
– Честно вам должен сказать – шансов у ваших людей мало. Дочь свою подготовьте пока, чтобы не так уж переживала. Боюсь, что через несколько дней нам сообщат о нахождении тел. Так уж оно заведено – надежные люди редко выживают…
Анастасия Леонтьевна сжала губы и молча кивнула. Казенное сочувствие ее раздосадовало – угробили разбойники хороших людей, а они только и могут сказать, что «так уж оно заведено»!
Никакой радости от возвращения домой вдова не почувствовала. Катясь в коляске нанятого извозчика к дому, унаследованному ею от мужа, Анастасия Леонтьевна смотрела на знакомые улицы, почему-то казавшиеся сейчас чужими и враждебными. А озабоченные или, напротив, беззаботные казанцы, заполнявшие улицы и вагоны недавно появившегося электрического трамвая, вызывали раздражение.
Расстроенная вдова, переживавшая и за пропавших спутников, и за осунувшуюся дочь, не сразу заметила, что у подъезда их дома стоит какой-то человек. Катюшу он безучастно пропустил к распахнутой служанкой двери, а вдове преградил дорогу:
– Здравствуй, Настенька! Не признаешь?
Башмакова мрачно уставилась на скромно одетого мещанина с хитро прищуренными глазками. Внешность его ей ничего не говорила, но голос показался знакомым – такой вкрадчивый и обманчиво ласковый…
– Черт возьми, – прошептала она. – Только тебя мне здесь не хватало!
– И я так же подумал, – сложил тонкие губы в улыбку ее собеседник. – Никак не ожидал, что тебя встречу, и где! В Верхотурье. Сначала думал, что обознался, начал спрашивать. Да тоже не помогло особо – фамилия-то у тебя мужняя…
– Так ты оттуда за мной притащился? – поразилась вдова, начиная понимать, кто расспрашивал о двух путешественницах на тракте. – Зачем я тебе понадобилась? Если на помощь рассчитываешь, то можешь сразу проваливать!
– Характер, смотрю, у тебя не изменился, – усмехнулся визитер. – Да только придется тебе его умерить. Я тут про твою тетку-богатейку от людей наслушался…
– Тебе ее взять нечем! – прошипела вдова.
– А мне и не надо, – неожиданно перешел в наступление ее собеседник. – Коли хочешь, чтобы наша старая история не всплыла в газетах, да на первой полосе, так уж ты постарайся ради меня. Меня бы подряд на какое-нибудь крупное церковное строительство в вашем городе вполне устроил. Тут денег-то побольше крутится…
– Коли в газеты пропечатаешь, то тебе уж точно никакой выгоды не будет. Один позор, – попыталась возразить вдова.
– Мне будет удовольствие тебе жизнь испортить! – притворно удивляясь ее недогадливости, закатил глаза мужчина. – Тетка-то твоя, поди, сильно удивится? Она, говорят, большая любительница с родственниками судиться, может, и у тебя решит мужнино наследство отобрать? Или опеку над дочерью твоей получить?
Башмакова бросила беспомощный взгляд на распахнутую дверь собственного дома. Катюша уже поднималась наверх, служанка суетилась, готовя хозяйкам ванну. Анастасия Леонтьевна понимала, что на многое готова, только бы не потерять все это.
– Ладно, приходи в понедельник. Обсудим, чего ты хочешь и что я получу взамен.
– Ну, нет! Я приду в среду, в полдень, и изволь быть дома, – человек из прошлого насмешливо поклонился и, не прощаясь, пошел прочь.
* * *
Берега Камы в том месте, где беглецов угораздило оказаться, были дики и непроходимы. Судя по всему, именно из-за этого их облюбовали разбойники. Дороги и населенные пункты далеко, чтобы добраться, нужно или знать местность, или изрядно помучиться.
Поднявшееся над горизонтом солнце немного прогрело воздух, но в мокрой одежде было по-прежнему холодно. Захар и Григорий предпочли свои рубахи снять, для бодрости хватало и мокрых штанов с сапогами, от которых не избавишься. Митрофан напялил поверх собственной одежды старый разбойничий китель, который был ему велик. Выглядел тощий жилистый студент весьма неказисто, и, если бы не рана, Захар над ним непременно бы поиздевался.
Собственную «царапину» он замотал кушаком, она, как и сказал паломник, быстро перестала кровоточить и мало беспокоила ямщика при ходьбе. Зато неизвестно откуда взявшаяся мошкара беспокоила его постоянно. Временами Захар принимался неистово отмахиваться от нее своей мокрой рубахой и громко ругался.
Григорий же только смеялся и говорил, что от этого сплошная польза: рубаха быстрее высохнет, а Захар немного погреется. К самому крестьянину, как заметил внимательный ямщик, мошкара интереса не проявляла, предпочитая даже тщедушного Митрофана, закутанного в несколько слоев одежды.
– Чего-то ты им не по вкусу? – придирчиво оглядывая гладкий и плотный торс своего спутника, на котором не было ни одного укуса, спросил Захар. – Ядовитый, что ли?
– Не нравлюсь я им, – беззаботно пожал плечами Григорий. – Коли на открытое место выйдем, их всех ветром сдует. Там впереди вроде просвет…
Из-за состояния Митрофана путникам приходилось часто останавливаться и отдыхать, но к полудню вокруг стали попадаться признаки близкого присутствия человека, а потом Захар наткнулся на узкую, но утоптанную тропинку.
Обрадованные беглецы ускорили шаг, напяливая просохшую одежду и пытаясь привести себя в более подобающий вид. Пугать крестьян запекшейся кровью и побитым видом Захару не хотелось.
* * *
Солнце было в зените и приятно нагревало деревянную стену дома, к которой прислонился Захар. Ему все еще казалось невероятным, что их оставили в покое.
Объяснение с крестьянами деревеньки, в которую занесло беглецов, заняло массу времени. Здесь еще ничего не слышали о ночном нападении на пароход и отнеслись к трем путникам весьма подозрительно. В конце концов их отправили на постой к бабке Варваре, одиноко жившей в домишке на краю деревни.
Бабка оказалась жизнерадостной старушкой в цветастом платочке. Перед гостями никакой робости она не испытывала, а напротив, кажется, была довольна неожиданному обществу.
Все ее хозяйство составляли несколько коз, куры и два кота: серый и рыжий с белыми пятнами. При этом и козы, и куры вид имели весьма жалкий и потрепанный, зато у котов от сытой жизни лоснились гладкие бока.
Студента Митрофана бабка Варвара тут же уложила отдыхать на длинную лавку и принялась стряпать. Захар и Григорий отправились топить баню: ямщик нарубил дров и теперь наслаждался заслуженным отдыхом. Мимо него прошел паломник с полными ведрами воды, а из избы теперь доносился ароматный запах каши. В желудке заурчало – сейчас она казалась Захару лучшим лакомством.
– Сомлел, что ли? – спросил его Григорий, расправляя закатанные во время работы рукава. – Погоди немного, скоро уже прогреется вода…
– Да вот думаю все… Они хоть за купцом-то кого-нибудь отправили? Ведь лежит там…
– За урядником послали для начала. Завтра уж разберутся.
– Он там со мной разговаривал, пока мы прятались… – Захар осторожно поднял глаза на Григория. – Я обещал об иконе его позаботиться, а то никто не знает, куда он ее запрятал. Хотел он, чтобы я ее непременно в монастырь отдал.
– А почто молчал все это время? Не хотел, чтобы Митрофан про то знал? Так ему иконы неинтересны… – В глазах Григория появилось заинтересованное выражение.
– Я тебе хотел рассказать, а ему незачем, – упрямо мотнул головой ямщик. – Нужно будет приказчика его разыскать, кажется, Василием зовут. У него два ларца есть. В одном-то из них и хранил купец свое сокровище.
– Ну, так найдем и про тайник расскажем, а дальше уж пусть родня дело делает.
– А коли они не захотят в монастырь ее? Она вроде древняя, ценная, наверное?
– А что ты можешь? – пожал плечами паломник. – Не воровать же тебе ее? Коли возьмут они на себя такой грех – последнюю волю не исполнят, не тебе за них отвечать.
– Нехорошо выйдет, – нахмурился Захар. – Хотя, может, и зря я волнуюсь. У него вроде вся родня – это какая-то тетка в Свияжском уезде. К ней-то он икону и вез, чтобы посоветоваться.
– А про приказчика его можешь у полиции спросить, когда они завтра поутру заявятся, – неожиданно сказал Григорий. – Уж они-то про него знают: и как зовут, и где найти.
– Откуда знаешь, что заявятся? – тревожно спросил ямщик.
– А как же иначе? Столько шума, стрельбы, да убитых еще несколько! – Паломник зябко передернул плечами и добавил тише: – Завтра поутру придут к нам расспрашивать да записывать. Можно будет потом с ними до города напроситься доехать…
– А про барынь наших, может, тоже у них спросить? Живы ли, здоровы?
– А как же, спроси, милой, – кивнул Григорий, думая о чем-то своем. Стоило паломнику опуститься на завалинку рядом с Захаром, как два бабкиных кота тут же оказались у его ног, громко мурлыча и выгибая спины.
– О Катерине больше печешься? – полувопросительно сказал Григорий, рассеянно поглаживая серого котяру. – Думаешь, понравился девке?
– Да кто их поймет, этих девок… – недовольно пробормотал Захар, наблюдая, как рыжий кот устраивается на завалинке между ним и паломником.
– Не умом их понимать надо, – наставительно сообщил Григорий и улыбнулся. – Любовь почуять можно и даже понять, какая она, эта любовь. Как к брату, как к мужу али как к другу? Только прислушайся, что тебе правда шепчет, и все.
– Да как же эту правду-то услышишь?! – обиделся Захар на непонятный совет.
– Прошу за стол, молодцы! – раздался с крыльца дребезжащий старушечий голосок. – Кашку мою опробуйте, не побрезгуйте!
– Идем, бабуля! – тут же подскочил ямщик. – Про правду на голодный желудок лучше не говорить…
– Про правду несложно говорить, – не унимался Григорий.
Когда крестьянин поднялся, недовольные коты последовали за ним в дом.
Тарелок у бабки Варвары не было, и есть нужно было из простого глиняного горшка, только что извлеченного из печи. Митрофан уже сидел за столом, подпирая рукой перевязанную голову. Ему, судя по всему, стало несколько лучше.
Гости уселись вокруг горшка и некоторое время ели в полном молчании, выказывая тем самым уважение к хозяйке.
– Хороша каша! – похвалил стряпню бабки Варвары Захар и зачерпнул очередную ложку дымящегося разваренного пшена.
– Благодарим за угощение! – подхватил паломник.
– Мне-то в радость! – отмахнулась старушка. – Вы кушайте, а я за кваском сбегаю.
Когда хозяйка скрылась за дверью, Григорий отложил ложку и продолжил свой рассказ:
– Правду, ее всякий понять может. Она везде вокруг нас видна, а ложь только в голове у тебя оттого, что боишься чего или, напротив, слишком сильно хочешь. А правда, она сама по себе и от твоих страхов и хотений не зависит.
– Складно говоришь, – хмыкнул Митрофан. – Да только что толку от всего этого? От страхов и желаний никто не свободен, а значит, и «правду» эту не почувствует.
– А ты как-нибудь ночью под звездами лежал? – неожиданно перескочил на другое Григорий. – Как посмотришь на эту бездну да представишь, каков ты в сравнении с ней, так все лишнее само собой отлетает! Только правда и остается.
Митрофан вздохнул, осторожно щупая повязку, и сказал:
– Как бы у всех так было! Люди, когда в небо смотрят, только и думают – «как бы дождя не было» или еще что в этом духе!
– Если ты там эту правду чуешь, так мне и скажи, что у Катерины на сердце, – наконец вставил слово Захар.
– Так ты же сам знаешь, – пожал плечами паломник и улыбнулся. – А любовь – это такая златница, что ей никто не может цены описать. Она дороже всего созданного господом, чего бы ни было на свете, но только мало ее понимают. Кто понимает сию златницу любви, то этот человек такой премудрый, что самого Соломона научит.
– Это про себя никак? – криво усмехнулся Митрофан. – Понимаешь, значит?
– Случается и мне такая радость, – совершенно серьезно ответил паломник.
Студент смерил его скептическим взглядом, но сказать ничего не успел, так как неожиданно заговорил Захар:
– Зря смеешься. Я с ним от самого Верхотурского уезда иду, и кажется, что он и правда что-то такое понимает…
Митрофан в ответ промолчал, видно, решил не спорить с темным народом.
