Глава 8

После похорон Тани Дробязко миновало три дня. Все это время Михаил Каратаев ощущал себя словно в густом и жарком тумане, в котором он нечетко и призрачно видел все происходящее. Он с кем-то договаривался насчет участка, совал кому-то деньги, увещевал, стращал, просил, чтобы невесту с нерожденным ребенком не предавали кремации…

Таню хоронили на центральной аллее кладбища. Нестройно гудел военный оркестр из гарнизона, музыканты, переминаясь с ноги на ногу, играли вразнобой; губы примерзали к латунным мундштукам труб и валторн. Невесомо проплыл гроб. Что было дальше, совершенно стерлось из Мишиной памяти. Он помнил лишь мерный стук молотка, скрип опускаемого в яму гроба, дробный грохот посыпавшейся на крышку смерзшейся земли, шлепанье блестящих лезвий лопат.

На следующий день Каратаев сидел в кабинете исполняющего обязанности начальника февральского РОВД и давал показания. К его удивлению, новым начальником оказался его бывший одноклассник, которого прислали сюда из соседнего поселка. В отличие от покойного Прелясковского майор Андрей Будько никогда не был замечен в вымогательстве и превышении власти. Да и у Миши с ним еще в детстве сложились вполне приятельские отношения.

Новый начальник полиции вел себя на удивление тактично, не спрашивал у Каратаева лишнего. Вопросы были исключительно протокольными: «где и при каких обстоятельствах последний раз видел гражданку Дробязко?», «были ли у погибшей люди, которые испытывали к ней личную неприязнь?», «с какой целью Дробязко отправилась в Хабаровск?»… Охотник отвечал честно и без утайки – ему нечего было скрывать.

Узнав, что Таня ждала ребенка, майор заметно помрачнел.

– Миша, извини, – произнес он после долгой и выразительной паузы. – Не для протокола, а как мужик мужику… Ты ведь это так не оставишь?

– Что именно?

– Смерть твоей невесты… и вашего нерожденного ребенка.

Каратаев мельком взглянул в свое отражение на стекле и механически отметил, что у него появилась первая седина.

– Буду их искать, – произнес он, тяжело перемалывая слова языком. – Только вот надо хорошенько прикинуть, где те уголовники в тайге могут скрываться.

Будько подошел к двери, на всякий случай выглянул на коридор и, убедившись, что там никого нет, плотно прикрыл двери.

– Так вот мой тебе совет. Если встретишь в тайге эту мразь – не спеши их глушить прикладом и тащить ко мне в райотдел. Пристрели лучше на месте, и всех делов… А я, если что, всегда могу подтвердить, что в это самое время сидел с тобой в твоем зимовье. Думаю, мы с тобой друг друга правильно поняли.

Каратаев и сам понимал, что он как мужчина должен спросить с тех подонков за смерть беременной невесты. Однако не спешил делиться этими соображениями с новым начальником. Не потому, что не доверял, – просто требовалось хоть как-то собраться с мыслями и прийти в себя. Да и слепая жажда мщения – не самый лучший советчик.

Как бы то ни было, но Будько даже снабдил Мишу служебной ориентировкой на зэка Астафьева и зэка Малинина, присовокупив при этом, что, по его подсчетам, в окрестностях Февральска вот-вот должна появиться группа захвата УФСИНа.

– Я тебе свою точку зрения озвучил, а дальше думай сам! – напутствовал он охотника.

Целые сутки Миша провел в своем зимовье безвылазно. Лежал на кровати, крытой медвежьей шкурой, и, не в силах даже пошевелиться, просто смотрел в потолок. Затем подымался, убирал зимовье, рубил дрова, кормил собаку, но делал все это совершенно механически. Он пытался сосредоточиться на домашних делах. Но, несмотря на всю свою выдержку, сделать это таежный охотник не мог. Действительность смешивалась с бредовыми снами, и только уже много времени спустя удалось ему восстановить истинные события во всей их последовательности. Перед глазами постоянно возникало лицо Тани, в голове по-прежнему звучал ее голос: «Мне кажется, что у нас будет ребенок!..» Отогнать это видение не было ни сил, ни желания…

Прошло немало времени, прежде чем таежный охотник осознал очевидное: сколько ни вспоминай невесту, а ее уже все равно не воротишь. Жизнь не останавливается даже на смерти самого дорогого и близкого человека. Пришло время действовать.

Теперь предстояло прикинуть, где могут скрываться беглые уголовники. По мнению Миши, их следовало искать где-то в радиусе двадцати километров от Февральска. Как ни крути, а сбежавшим с зоны зэкам рано или поздно надо наведываться в поселок за продуктами, табаком и спиртным. Однако неподалеку от Февральска было слишком много мест для укрытия: старые зимовья, полуразвалившиеся староверческие скиты, покинутые сталинские лагеря с развалившимися бараками, вагончики геологических партий и даже несколько брошенных военных баз… К тому же даже самыми лютыми зимами в тайге регулярно промышляли китайские браконьеры-лесорубы, а это означало, что Астафьев и Чалый вполне могли прибиться и к ним.

Как бы то ни было, таежному охотнику теперь предстояло пройти по заснеженной тайге несколько сотен километров и прочесать десятки мест, где беглецы могли укрываться. И все время отслеживать малейшие следы в зимней тайге.

Сборы в долгий поход начались с вечера. Перво-наперво Миша тщательно почистил карабин, заправил патронташ патронами. Запасся необходимыми продуктами, чтобы не тратить драгоценное время на охоту. В рюкзак легло десять банок тушенки, сало, чеснок, хлеб, баллончик с бензином, рулон пищевой фольги, спички в целлофановой обертке и запасной комплект теплого белья. Сверху лег скрученный спальник. Самодельный нож из клепаной стали, зажигалка и топорик с короткой рукоятью также, по мнению охотника, были бы нелишними в тайге.

Пес Амур был накормлен, как и положено перед долгим таежным переходом, на ночь. Хозяин зимовья растопил баньку и, хорошенько пропарившись перед походом, отправился спать.

Едва за окнами зимовья забрезжил серый мартовский рассвет, Каратаев вышел за порог зимовья. Деревья застыли в холодном оцепенении. Ветра не было, и это предвещало хорошую погоду. Стоя на крыльце, опытный охотник чутко слушал все предутренние лесные звуки: вой волков на далекой поляне, осторожное тявканье лисиц и первые, еще неуверенные удары проснувшегося дятла, раздававшиеся в тишине леса так музыкально, будто долбил он не древесный ствол, а гулкий барабан.

Надев лыжи, Миша отправился в дремучую тайгу. Пес бежал позади по утрамбованной лыжне. Путь охотника лежал к старому зимовью, находившемуся неподалеку от железной дороги. По подсчетам опытного таежника, беглые уголовники, скорее всего, скрывались именно там. Уж если беглый уголовник Астафьев в свое время обитал в Февральске, он наверняка мог знать о существовании именно этого зимовья.

Миша прекрасно помнил дорогу до той избушки – ведь еще лет восемь назад она была обитаемой, там жил его дальний родственник, тоже промысловик. Но охотник тот давно уже умер… Мало кто знает, сколько невзгод и лишений, сколько подводных камней ждет людей, осмелившихся бросить вызов тайге! Болезни, дикие звери, травмы, а главное – чудовищное одиночество бесконечно долгими зимами страшно ломают судьбы таежников…

Едва приблизившись к заброшенному зимовью, Миша сразу определил, что еще недавно тут были люди. Не исключалось, что и теперь в избушке на сваях кто-нибудь есть, да только долго не выходил наружу. На это указывал целый ряд косвенных признаков: протоптанная, но уже запорошенная вьюгой тропинка, вьющаяся к крыльцу, несколько задубевших на морозе окурков, старое жестяное ведро с ржавыми пятнами на снегу… Оставив Амура у крыльца, Каратаев передернул затвор карабина и осторожно толкнул дверь зимовья. Она оказалась незапертой.

Догадки охотника полностью подтвердились. Это давно заброшенное зимовье было обитаемым еще какие-то сутки назад. Об этом свидетельствовали и свежие грязевые потеки от обуви, и водочная бутылка с остатками спиртного на дне, и тяжелый запах, какой всегда бывает в непроветриваемом помещении. Рядом с самодельной буржуйкой лежали оттаявшие дрова, а сама печь, казалось, еще хранила недавнее тепло. Даже угольки в ее жерле еще были чуть-чуть теплыми.

Бомжи вряд ли бы стали забредать в такую дремучую глушь, чтобы просто переночевать. Ведь в Февральске было немало брошенного жилья, куда более безопасного и комфортного. Вряд ли бы в этом зимовье останавливались какие-нибудь другие охотники; они бы наверняка не нагадили в чужом жилище. Каратаев был почти что уверен, что в брошенном зимовье скрывались Астафьев и Малинин. Поискав глазами, он обнаружил дырявую рукавицу – видимо, ее забыл кто-то из беглых уголовников. Это была весьма ценная находка – ведь в случае чего Амур смог бы взять след.

Выйдя на крыльцо, Миша присел на корточки, изучая отпечатки двух пар сапог. Хотя они и были полузаметены вьюгой, но выглядели вполне отчетливо. Каратаев обладал отличной зрительной памятью и потому запомнил и рисунки подошв, и размеры, и даже мельчайшие стертости, которые и делали отпечатки ног индивидуальными. Так что единственным правильным выходом было просто идти по следам. Ведь никто не мог дать гарантии, что уркаганы вернутся на ночлег именно сюда.

– Амур, – негромко позвал охотник. – Пошли…

Бросив прощальный взгляд на заснеженную избушку, Каратаев с любимым псом двинулся в тайгу. Пока что судьба давала ему неплохой шанс для поисков – рукавицу и отчетливые следы на снегу. Оставалось лишь надеяться, что метель, нередкая тут и в марте, не занесет эти следы…

Хотя отдельная вертолетная эскадрилья, расквартированная на окраине Февральска, сама по себе и так считалась едва ли не «штрафной» воинской частью, в которую ссылали провинившихся авиаторов из всех ВВС Дальнего Востока, была в эскадрилье точка, куда отправляли худших из худших. Точкой этой считался запасной аэродром, расположенный километрах в восьми от поселка.

Вертолетная площадка находилась среди непроходимой тайги. Летом военных немилосердно донимал гнус, зимой в тайге трещали морозы да выли волки. Осенью и весной единственная проселочная дорога, которая вела к «точке» из Февральска, превращалась в сплошное грязевое месиво, так что и личный состав, и продукты, и даже авиационный керосин приходилось доставлять исключительно на транспортных «вертушках». Офицеры, отправленные сюда, буквально выли от безысходности: таежная глушь, жуткие бытовые условия, полное отсутствие цивилизации, а главное – отдаленность от магазинов.

Впрочем, обилие казенного спирта несколько скрашивало нечеловеческие условия службы на отдаленной «точке». Да и начальство заглядывало сюда нечасто…

А потому авиаторы, сосланные в эту глушь «для исправления», деградировали довольно быстро. Да и солдаты-срочники, откомандированные сюда за разные нарушения, были им под стать. На отдаленной «точке» царили чудовищная дедовщина, пьянство и наркомания. Зато никаких самоволок не наблюдалось: солдатам просто не было куда ходить.

Из боевых машин на вертолетной площадке наличествовало лишь три: новенький Ми-28, который и использовался для полетов, латаный-перелатаный Ми-8, который давно уже собирались списать, и допотопный Ми-2, который не летал уже несколько лет и который никак не могли разобрать на металлолом.

Тот памятный для многих вечер начался как обычно. В мехмастерской за ангаром наконец смолк металлический лязг. В небольшой казарме, расположенной слева от вертолетной площадки, наконец погасли огни. Разводящий сменил караулы. Двое офицеров, которым было предписано готовиться к ночным полетам, уселись изучать карту.

Караульный сержант стоял под специальным «грибком», равнодушно наблюдая, как к Ми-28 с низким урчанием подходит топливозаправщик. Осмотревшись и не обнаружив поблизости офицеров, сержант прислонился спиной к столбику и закурил.

До смены караула оставалось целых пять с половиной часов. Сержант, поеживаясь от морозца, курил, озираясь по сторонам. Вскоре топливозаправщик, газанув едким выхлопом, отъехал за цистерну с авиационным керосином. Это означало, что Ми-28 поднимется в ночное небо в самое ближайшее время. Докурив, караульный бросил сигарету в снег, тщательно притоптал ее сапогом и в который уже раз окинул взором ненавистную «точку». Огромные сугробы перечеркивались темными траншеями дорожек. Темные столбы с горизонтальными линиями колючей проволоки наводили уныние. Над КПП тускло светил одинокий прожектор, и его желтый свет обливал одноэтажный барак с облупившейся розовой штукатуркой, архитектура которого отдавала гарнизонной тоской пятидесятых годов.

Мертвенно-бледная луна светила из-за заснеженных деревьев. Где-то далеко, в самой глубине тайги, глухо и протяжно завыл волк, и на этот вой сразу же отозвалось еще несколько. С вершины лиственницы порхнула какая-то темная птица, и огромная снеговая шапка с шелестом свалилась в сугроб. В какой-то момент караульному показалось, что за дощатым туалетом-«скворешней» тоненько звякнула колючая проволока и две тени неслышно скользнули на территорию вертолетной площадки. Сержант хотел было крикнуть: «Стой, кто идет!», однако в последний момент решил-таки не подымать шухер. Ведь никаких людей в радиусе восьми километров тут и быть не могло; разве что дикие звери. А уж они вряд ли полезут на колючую проволоку.

Вскоре со стороны барака послышался хруст снега под подошвами. Лениво взглянув впереди себя, караульный с трудом сфокусировал в полутьме зрение и различил знакомую фигуру. Это был старлей, несколько дней назад сосланный на «точку» из Февральска за пьянство и моральное разложение. Вроде бы именно этот старлей и должен был сегодня лететь на Ми-28 в ночной полет штурманом. На авиаторе уже были летный комбез и летный шлем. Старлей направлялся в деревянный туалет, крыша которого возвышалась за высоким сугробом.

Караульный тут же забыл и о старлее, и о странных тенях у столбов с колючей проволокой, которые он вроде бы недавно заметил. За время стояния в карауле он уже задубел до состояния мороженой доски. Сержант уже успел подзабыть, что такое караул; ведь он был почти дембелем, а дембеля на этой «точке», как правило, не ходили в караулы, оставляя эту почетную обязанность молодым. Но теперь половина личного состава была отправлена в Февральск на поимку какого-то тигра-людоеда, людей хронически не хватало, вот старослужащему и приходилось мерзнуть под «грибком». Нащупав в кармане мятую пачку сигарет, сержант вновь закурил, мечтательно смежил веки…

Как и все «срочники», этот сержант мечтал о скором дембеле и уже составил в голове детальный сценарий, как будет праздновать его в родном кузбасском поселке. Разливное море водки, молодые девки и хорошая драка стояли в этом сценарии первыми пунктами. Для полного счастья не хватало еще дембельского альбома. Вот караульный и принялся размышлять, каким должен быть самый главный армейский документ и какие фотографии туда лучше всего поместить.

И тут до его слуха донесся глухой звук удара. Звук этот явно исходил со стороны туалета-«скворешни», куда недавно отправился старший лейтенант. Сержант встрепенулся, выпрямился, взглянул на заснеженную крышу сортира… Ничего подозрительного не наблюдалось, разве что дверь туалета теперь была немного приоткрыта.

– Утонул, что ли? – прошептал сержант и тут же вновь погрузился в размышления об альбоме.

Вскоре из-за высоченного сугроба показалась голова в летном шлеме. Офицер направлялся к вертолету, уже заправленному для полета. Чтобы добраться до винтокрылой машины, ему в любом случае надо было поравняться с «грибком», под которым стоял караульный; в противном случае пришлось бы идти по сугробу высотой в полтора метра.

И тут произошло нечто совершенно невообразимое… Человек, которого сержант принял за знакомого старлея-авиатора, неожиданно остановился перед караульным как вкопанный. Казалось, он чем-то обескуражен, растерян и даже напуган. Взглянув в его лицо, сержант от удивления вытаращил глаза и распялил рот: это был не старлей, а некто совершенно незнакомый. Палец караульного лег на спусковой крючок.

– Стой, кто идет! – выкрикнул караульный согласно Уставу.

Незнакомец в авиационном комбезе и шлеме так и остался стоять, явно не зная, что делать. Он был явно не из летного состава и скорей походил не на офицера, а на типичного поселкового бомжа: недельная щетина, серое осунувшееся лицо, нездоровый блеск глаз… В голове караульного кривой каруселью понеслось: стрелять в него сразу, крикнуть «Стой, стрелять буду!» или тут же открыть огонь на поражение… Он уже сорвал автомат с плеча, но в этот момент из-за ближайшего сугроба гулко хлопнул пистолетный выстрел, и сержант, схватившись за плечо, свалился на снег.

Караульный истекал кровью, автомат его отлетел на несколько метров в сугроб, и потому он не мог до него дотянуться. Сознание фиксировало лишь разрозненные и, казалось, никак не связанные между собой картинки: неизвестный в авиационном комбинезоне панически озирается по сторонам, из-за сугробов выскакивает какой-то небритый мужчина в форме прапорщика, хватает лжеавиатора за рукав и увлекает к вертолету.

Меньше чем через минуту надсадно заревели двигатели, и «вертушка» медленно и неуклюже поднялась над площадкой. С полминуты вертолет так и висел, вздымая винтами поземку. Неожиданно под самым брюхом зажегся мощнейший прожектор, и белый галогеновый луч совершенно ослепил караульного.

Луч, неторопливо пройдясь по высоченному сугробу, уперся в Ми-8, затем мазнул цистерну и топливозаправщик с авиационным керосином, затем вновь уперся в лежащего на снегу караульного…

Это было последнее, что видел сержант: внезапно от Ми-28 полыхнуло огнем, словно оранжевый цветок распустился в черном таежном небе. Прогремела короткая пулеметная очередь, вокруг караульного заплясали фонтанчики вздымаемого пулями снега, и спустя секунду караульный уже валялся на снегу, изрешеченный насквозь крупнокалиберным пулеметом.

Тем временем «вертушка», клюнув носом, медленно поплыла над низкими крышами. Пулемет то и дело коротко плевался огнем. Пули дырявили в пределах зоны обстрела абсолютно все: казарму, караулку, склады, два остававшихся на земле вертолета и даже дощатый сортир…

По территории вертолетной площадки хаотично забегали солдаты и офицеры. Небывалая паника охватила даже пьяных и сонных. Кто-то истошно кричал, кто-то вздымал руки к небу, кто-то отчаянно матерился.

Вновь застучал пулемет, и из-под топливозаправщика ударил огромный сноп пламени! Спустя несколько секунд взорвалась и огромная цистерна с авиационным керосином. Ослепительная багряная вспышка на мгновение осветила сугробы, заснеженные кроны деревьев и горящие постройки. В темное морозное небо тут же вкрутился огненный винт, который превратился в огромный гриб, подсвеченный изнутри грязно-розовыми сполохами.

А «вертушка» тем временем, медленно развернувшись, поплыла над тайгой в северо-западном направлении…

Болотного цвета бронетранспортер с эмблемой УФСИНа неторопливо катил по заснеженной таежной вырубке. Подполковник Киселев, сидевший в чреве гусеничной машины, то и дело поглядывал на часы, прикидывая, сколько остается до Февральска. БТР шел куда медленней, чем хотелось: недавний снежный ураган повалил на вырубку много деревьев, и машина двигалась со скоростью сонной улитки.

Спецназовцы из группы захвата тихо дремали. Капюшоны их белых маскхалатов были опущены, автоматы лежали на коленях. Их не смущали ни ежеминутная тряска, ни лязганье траков, ни отчаянная матерщина механика-водителя, которому то и дело приходилось объезжать препятствия на дороге. Спецназовцы были опытными, поднаторевшими в подобных поездках. Их психика, безусловно, отличалась тренированной стабильностью. Этим людям неоднократно приходилось прочесывать тайгу и пешком, и на вездеходах, и выслеживать беглецов с вертолета. Все без исключения беглецы, которых они искали, были или пойманы, или убиты «при попытке сопротивления».

В металлическом чреве бронетранспортера было душно, запах солярки щекотал обоняние, рокот двигателя рассверливал барабанные перепонки. Сидя рядом с механиком, Киселев в который уже раз изучал замусоленную самодельную карту, полученную им от лагерных авторитетов. Несколько десятков хаотично разбросанных прямоугольников означали заброшенные вагончики на окраине Февральска. Один из прямоугольников был тщательно обведен красным карандашом и для надежности помечен косым крестом. Именно тут, если верить информатору блатных, и скрывались бежавшие с зоны уголовники.

Если бы еще несколько недель назад кто-нибудь сказал подполковнику Киселеву, что вся его дальнейшая судьба будет зависеть от каких-то грязных зэков, он бы рассмеялся такому человеку в лицо. Ведь арестанты в его представлении никогда не были людьми. В лучшем случае Киселев называл их «спецконтингентом», в худшем – вообще выражался непечатно. За всю свою служебную карьеру подполковник привык зависеть не от каких-то там зэков, а исключительно от начальства. А для успешной карьеры следовало этих самых зэков давить, гнобить и унижать; ведь только так, по мнению Киселева, можно было добиться порядка.

Тем не менее факт оставался фактом. От сегодняшнего дня зависело многое, если не все. В случае благоприятного исхода событий Киселев мог рассчитывать на снисхождение проверяющих из Минюста. В случае непоимки беглецов его однозначно ожидал лагерный срок.

Глядя на карту с обведенным прямоугольником и косым крестом, Киселев испытывал целую гамму чувств. Недоверие сменялось надеждой, надежда – уверенностью, что беглецы в самые ближайшие часы будут или пойманы, или убиты, а уверенность – беспричинным страхом. Ведь информация о теперешнем местонахождении Чалого и Малины была получена пять дней назад. За это время с бывшими подопечными начальника ИТУ могло произойти все, что угодно. Они могли поменять схрон, вусмерть перессориться и разбежаться в разные стороны, стать жертвой криминальных разборок каких-нибудь местных уголовников, в конце концов – просто почувствовать опасность и уйти в тайгу… Последнее, впрочем, противоречило здравому смыслу: недавняя вьюга и нагромождение поваленных деревьев полностью исключали какие бы то ни было дальние переходы. Да и куда податься двум преследуемым бродягам из теплого и относительно безопасного места?

Поглядывая то на карту, то на перспективу вырубки, которая просматривалась по ходу движения, Киселев вновь и вновь пытался поставить себя на место беглецов.

Как бы он действовал на их месте? С кем бы попытался связаться? Как поступил бы, если бы его застала снежная вьюга, длившаяся несколько дней подряд? Вот и получалось, что вагончик был идеальным укрытием…

– Долго еще ехать? – в который раз поинтересовался он у механика-водителя.

– От часа до двух, – повысил голос тот, чтобы перекричать рокот двигателя, – точно сказать не могу. Тут ведь не шоссе, где указатели через каждый километр. По счетчику километража давно уже должны были быть. Да только несколько раз приходилось в объезд по десять километров катить…

БТР с низким утробным звуком полз по вырубке, то и дело замедляя движение перед очередным поваленным деревом. Наконец, когда Киселев окончательно потерял терпение, впереди определились далекие вертикальные дымки печных труб – это был Февральск. Повеселевший подполковник окликнул командира группы захвата.

– Командир, просыпайся! С местным райотделом сейчас будем связываться или уже потом перед фактом поставим?

– Ну, это уже оперативные тонкости, – командиру группы захвата явно не хотелось брать на себя полноту ответственности. – А у нас другая задача. Укажи мне место, где прячутся бандиты, – и мы их накроем. Может, давай прямо сейчас составим план действий? Ты говорил, у тебя какая-то карта…

– Останови-ка… – попросил Киселев механика-водителя.

Бронетранспортер, смачно хрустнув траками по огромному поваленному дереву под снегом, свернул за заросли кедровника.

– Пока стоим тут, – Киселев откинул люк и вылез наружу, разминая затекшие от долгого сидения ноги. – Командир, пошли потолкуем…

Утро выдалось на удивление светлым. Пригревало солнце, по небу торопливо плыли чистенькие, пушистые, с позолоченными кудрявыми краями облака. Все кругом – и иссиня-белый снег, и стволы сосен, и самая хвоя – лоснилось и сверкало, словно на глянцевой открытке. После полутьмы кабины девственно-снежный ландшафт резанул по глазам Киселева, и зрение не сразу привыкло к свету. Он прислонился спиной к борту бронетранспортера, закурил, вновь зашелестел схемой…

– Смотри, – он протянул карту командиру группы захвата. – Вот этот поселок. Вот квартал, где стоят эти самые вагончики. Вот, видишь, красным обведено? Это вагончик, где прячутся твои клиенты.

– Оружие у этих уродов какое? – профессионально прикинул спецназовец.

– Никакого. По крайней мере, когда они с зоны рванули, оружия у них при себе не было.

– Там вроде несколько автоматов было утеряно, – напомнил собеседник.

– Те, что раздолбаи-вертухаи потеряли, нашли. По номерам даже сверяли – все сошлось. Так что можешь не менжеваться.

– А в Февральске оружием разжиться не могли?

– Мне такой оперативной информации не поступало. Сейчас, – подполковник взглянул на часы, – восемь часов тридцать семь минут утра. Уголовники те наверняка еще спят. К половине десятого, когда мы наверняка там будем, они еще не проснутся. Как действовать будешь?

Спецназовский командир прищурился, размышляя.

– Ну, если оружия у них никакого нет, то все просто. Выбиваем дверь и окна, забрасываем светошумовыми гранатами, вламываемся и пакуем всех по жесткому варианту. Только сперва надо как-нибудь убедиться, что они действительно в том вагончике.

– Слушай, а если их не живыми брать… – в голосе начальника ИТУ зазвучали заговорщицкие интонации. – А сразу… ну, того.

– На поражение, что ли? – собеседник и бровью не повел.

– Ну да… Ну, типа при попытке сопротивления.

– А кого ты потом предъявлять будешь?

– Трупы. Зачем нам с ними возиться? Прикинь: ну возьмете вы их живьем, а завтра опять снегопад, как их на зону транспортировать? А кормить чем? То-то.

– А если прокурорская проверка?

– Ну, это я на себя возьму.

– То есть и трупы по документам проведешь?

– А то как же! Так согласен?

– Мне все равно, – командир группы захвата равнодушно передернул плечами. – Как скажешь…

Ровный рокот вертолетного двигателя сперва проявился не громче пчелиного жужжания, а потому не сразу вошел в слух. Вскоре, однако, этот рокот зазвучал по нарастающей и дал себя осознать. Подполковник Минюста и командир спецназовской группы синхронно подняли головы. Из-за высоких елей медленно выплывала небольшая «вертушка» – явно военная. Винты уверенно врубались в голубую небесную синеву.

– Или из самого Февральска, или с вертолетной площадки, это километрах в двадцати отсюда, – прокомментировал спецназовец.

– Неужели к поискам тех уродов уже и военных подключили? – недоверчиво предположил Киселев; при мысли, что его могут опередить, подполковнику сразу стало не по себе.

– Да станут авиаторы дорогущий керосин из-за какой-то уголовной рванины жечь! – обнадежил командир группы захвата. – Наверное, обычные плановые полеты…

Вертолет уже рокотал совсем близко. Летел он на удивление невысоко – казалось, снизься он на несколько метров, и его камуфлированное брюхо заденет верхушки лиственниц. Пролетев над деревьями слева от вырубки, борт на несколько минут скрылся из зоны видимости, но вскоре, описав над тайгой дугу, показался позади БТРа. На какую-то минуту вертолет завис в воздухе, затем хищно опустил нос с утолщением пулемета под блистером.

И тут произошло нечто, чего никто не ожидал… Внезапно от крыла оторвалась ракета и с шипением понеслась вниз, прямо на вездеход.

Взрыв небывалой силы потряс таежную вырубку. В утреннее небо взметнулось сплошное черно-грязное облако из дыма, земляного крошева, копоти и огня. Увязло и стихло в таежной глуши гулкое эхо. Сверкая и искрясь, осыпался иней с древесных вершин. Тишина, тягучая и властная, овладела лесом.

Спустя несколько минут, когда над вырубкой немного рассеялся жирный черный дым, на месте, где только что стоял бронетранспортер, зияла небольшая пологая воронка с рваными краями, рядом с которой валялись бесформенные обломки горящего металла и окровавленные куски человеческих тел…

В отличие от большинства таежных хищников амурские тигры не имеют постоянной территории для охоты. Эти звери-одиночки почти постоянно кочуют по тайге в поисках пропитания. При этом конкуренты их совершенно не волнуют, ведь амурский тигр, стоящий на вершине пищевой цепочки, является настоящим хозяином тайги. И дикий кабан, и волк, и даже матерый медведь при появлении тигра обычно уступают: слишком уж неравны силы. Однако и тигры обычно не нарушают таежных законов, едва ли не самый главный из которых – никогда слишком долго не охотиться на одном и том же месте.

Тигр-каннибал, который уже несколько недель наводил ужас на Февральск, не был исключением. Желто-полосатая кошка ощущала всем своим естеством: коль уж она так долго охотилась на двуногих существ рядом с поселком, лучше на какое-то время уйти в таежную глушь. Ведь люди, как те же шавки, тоже изредка объединяются в стаи, чтобы противостоять общей опасности. И тогда даже хозяин тайги может запросто проиграть…

Теперь от сборных вагончиков и щитовых домиков исходила прямая и явная угроза. Улицы поселка в светлое время суток патрулировали военные с автоматами, в темное же время на улицах вообще никто не показывался. Это означало одно: следует уходить подальше в тайгу. А дальше, через несколько дней таежных переходов, можно найти какой-нибудь другой поселок, где о тигре еще не знают. Это, в свою очередь, сможет гарантировать новую добычу, такую же легкую, как и людишки из Февральска.

Амурские тигры способны преодолевать огромные таежные расстояния за несколько дней. Даже самый опытный охотник-промысловик не может сравниться с тигром ни выносливостью, ни приспособляемостью. Однако в пути также надо чем-то питаться. Людей в зимней тайге почти не бывает, и потому тигру наверняка пришлось бы вернуться к прежним объектам охоты – на дичь. Но старость, усталость и сломанный клык могли сильно этому помешать…

Впрочем, другого выхода у опытного хищника теперь не было.