Глава 7

С момента подавления лагерного бунта миновало шесть дней. Немало разных событий произошло за это время в жизни людей, так или иначе причастных к мятежу.

Весь контингент разгромленной колонии – и арестантов, и оперативников, охрансостав – так и оставили на дальней ИТУ, охранявшейся теперь похлеще фабрики Гознака. Тут же располагалась и группа спецназа УФСИНа, готовая моментально пресечь малейшее неповиновение.

Следователи вовсю обрабатывали зэков, которых считали зачинщиками: уламывали на признательные показания, запугивали пожизненным, шантажировали возможными унижениями и пытками. Как и следовало ожидать, братва всячески выгораживала настоящих зачинщиков, переводя стрелки на тех уркаганов, которые погибли при подавлении мятежа и спросить с которых, естественно, не представлялось возможным.

Лагерная администрация, уцелевшая во время бунта, испытывала не меньший прессинг. Следствие допрашивало всех: от обычных контролеров до высокого начальства. Уже на первом этапе расследования бесславно закончилось множество карьер и полетело немало погон; ведь обнаружилось огромное количество злоупотреблений, факты халатности, да и просто вопиющих нарушений законности.

Удивительно, но подполковнику Киселеву все еще удавалось сохранить и звание, и даже формальную должность – хотя подотчетное ему ИТУ было полностью разгромлено и фактически уже перестало существовать. На предварительном расследовании он упрямо гнул свою линию: в должность начальника исправительно-трудового учреждения заступил полтора месяца назад, все делал исключительно по закону, безжалостно подавлял любые нарушения режима и сражался с коррупцией, в которой лагерная администрация погрязла по самые уши. Так что, мол, весь спрос с начальника оперчасти, начальника режима и особенно – с предыдущего начальника ИТУ, который эту коррупцию и развел. А уж сколько уголовных дел против контролеров он инициировал, сколько людей аттестовал на «неполное служебное соответствие», всегда можно узнать в Хабаровске.

К счастью для Киселева, на разгромленной и сожженной зоне удалось обнаружить сейф с документами, прямо или косвенно подтверждающими его правоту. К тому же через знакомых в Хабаре ему удалось даже выйти на высокопоставленного чиновника из краевого Следственного комитета, к которому и сходились все нити следствия. И не только выйти, но и пригласить его «посидеть по-дружески в неформальной обстановке». После часа совместных посиделок чиновник пообещал: мол, максимум, что может грозить Киселеву, – небольшое служебное взыскание: ведь он действительно принял зону относительно недавно, так что все вопросы следует задавать предыдущему «хозяину»!

Естественно, гражданин начальник тут же воспрянул духом. Да и до пенсии ему оставалось всего лишь два с половиной года…

– Но там, как мне сообщили, двое уголовников бежали, – как бы невзначай напомнил чиновник Следственного комитета. – А они в момент бунта за тобой числились.

– Оперативным путем удалось установить их теперешнее местонахождение, – сообщил Киселев. – В настоящее время сбежавшие уголовники находятся в окрестностях поселка городского типа Февральск. Однако выслать в Февральск группу захвата мы сможем только после того, когда закончится метель. Все дороги замело, да и видимость на трассе практически нулевая.

Киселев не врал; лагерные авторитеты, пообещавшие ему всяческое содействие в обмен на молчание по некоторым щекотливым моментам, уже пробили, где следует брать Астафьева с Малининым: в одном из заброшенных жилых вагончиков на окраине поселка. Информация, со слов паханов, была честная, беспонтовая; беглецов отследил недавний арестант Алик Решетников, который после отсидки и обосновался в Февральске у китайца Ян Суня.

– Короче, если в самое ближайшее время возьмешь тех беглецов – останешься при погонах, – задумчиво подытожил чиновник Следственного комитета. – Если нет – готовься к самому худшему. То есть суши сухари, подполкан. Тем более, по моей информации, эти уголовнички там уже кое-каких дел успели наворотить… Времени у тебя очень мало.

Впрочем, Киселев и сам знал, что мало. Вот уже третий день он ежечасно слушал по радио прогноз погоды. Синоптики, однако, не утешали: по Приморью шел мощный тихоокеанский антициклон, и вьюги обещались стать затяжными. Однако на четвертый день неожиданно прояснилось. Снегопад перестал, из-за ватных облаков наконец выглянуло блеклое дальневосточное солнце, и стрелка барометра окончательно уткнулась в надпись «ясно».

Группа захвата из числа спецназа УФСИНа давно уже дожидалась этого момента. Темно-зеленый бронетранспортер заурчал мощным дизелем и неторопливо пополз по узкой лесной дороге, ведущей в Февральск. Киселев, который возглавил группу захвата, благоразумно решил не радировать в местный РОВД о своем появлении; это предполагалось сделать лишь тогда, когда спецназовцы приблизятся к поселковым окраинам. И не только потому, что ему не хотелось делить лавры поимки беглых уголовников с поселковыми правоохранителями. По слухам, местные менты отличались невероятной коррупцией; никто не мог гарантировать, что они не известят о приближении спецназа Чалого и Малину, если последние предложат им соответствующее вознаграждение…

Бронетранспортер тяжело двигался по занесенной дороге. Мощные траки уверенно впечатывались в девственно-белый снег. Метели вроде бы не ожидалось. Глядя на суровые и безжалостные лица спецназовцев УФСИНа, одетых в белые маскхалаты, Киселев все больше и больше утверждался в будущем успехе. У беглых уголовников против этих людей, отлично тренированных и прекрасно вооруженных, не было никаких шансов. Оставалось лишь надеяться, что Чалый с Малиной по-прежнему находятся в том самом вагончике на окраине поселка.

До Февральска оставалось около шести с половиной часов пути…

Иннокентий Астафьев окончательно уверовал, что схватил Господа Бога за бороду. Ведь все им задуманное выходило легко и непринужденно, иногда даже – вопреки формальной логике и здравому смыслу.

Фортуна не просто не оставляла его, а волочилась за Чалым следом, исполняя любые прихоти. Захотел бежать с объятой бунтом зоны – и все получилось куда проще, чем можно было ожидать! Решил отыскать какое-нибудь временное убежище – и на тебе, вполне приспособленный для жизни брошенный вагончик. Приспичило ограбить какой-нибудь поселковый магазин – и тут очень кстати подвернулись «Культтовары», где, кроме продуктов, еды и бухла, удалось даже удовлетворить свои мужские потребности. Надумал сходить в гости к старому знакомому Ян Суню – и тут все получилось предельно удачно: стволы, пачка ксив, а главное – огромная сумма денег, которой хватит на всю оставшуюся жизнь. Правда, с последней жертвой – какой-то поселковой девицей на заснеженной лесной дороге – вышло не совсем так, как планировал Чалый; из всех ценностей у нее оказалось лишь полторы тысячи рублей да скромные золотые сережки со стекляшками. Но зато удовольствие, который беглый уголовник получил от ее насилия, никакими деньгами не измеришь! Покончив с девицей, Чалый пристрелил ее одиночным выстрелом из «калашникова» и тут же каким-то спинномозговым импульсом понял, что теперь пора уходить.

Удача не оставила беглых арестантов и теперь. Железная дорога, проходившая в каком-то километре, давала прекрасные шансы скрыться, не оставляя следов. К насыпи они прибежали спустя каких-то двадцать минут. Закатное солнце катилось по раскатанным рельсам. Ровные ряды столбов отбрасывали на иссиня-белый снег гигантские тени. Астафьев неторопливо шел по насыпи, шурша гравием, Малинин семенил следом. Дойдя до поворота, они остановились, прикидывая, в каком направлении следует ехать. Впрочем, определить это не составило большого труда: железная дорога шла с юга на север. Уходить в южном направлении было неразумно: вскоре начиналась российско-китайская граница, а встреча с пограничниками не входила в планы беглецов. Поезда, идущие на север, проходили через Хабаровск. Однако до Хабары было как минимум десять часов пути, и Чалый посчитал, что лучше всего спрыгнуть на первом же повороте, где поезд вновь замедлит ход, – где-нибудь через часик пути. Там более именно там и располагалось заброшенное зимовье, о котором Астафьев так кстати вспомнил.

Ждать пришлось недолго – спустя полчаса из-за темного вечернего леса выполз тепловоз. За ним тянулась бесконечная череда пузатых цистерн, рефрижераторов и открытых платформ. Как и положено, на повороте он заметно замедлил скорость, и обоим уголовникам удалось очень удачно подцепиться к предпоследней платформе, груженной какими-то ящиками. Как наверняка знал опытный Астафьев, менты никогда не останавливают товарные поезда, даже в случае форс-мажора. Однако на всякий случай он присел на корточки, чтобы не быть замеченным с насыпи.

Теперь ни собака, ни человек не смогли бы пойти по их следу. Спрыгнули они лишь через семь-восемь километров; по расчетам Чалого, где-то в этом районе и располагалось то самое заброшенное зимовье, которое и должно было стать беглецам очередным убежищем.

Зимовье было найдено к вечеру. Это была старая, но еще добротная избушка на высоких дубовых сваях, утопавшая в снегах и почти полностью сливавшаяся с ландшафтом зимней тайги. Подобных зимовий на Дальнем Востоке куда больше, чем обитаемых. Охотники умирают или, состарившись, перебираются в город. Да и живности в тайге становится все меньше и меньше. Причин этому много: наступление цивилизации, загрязнение лесов, невероятное количество браконьеров, хищническая вырубка. Да и молодых промысловиков, согласных месяцами жить вдали от цивилизации, можно по пальцам пересчитать.

Подфартило им даже в зимовье. Брошенная лесная избушка оказалась вполне приспособленной для того, чтобы пересидеть тут несколько дней. Кроме самодельной мебели, тут обнаружилась весьма добротная «буржуйка», сделанная из металлической бочки. В поленнице даже отыскался и небольшой запас дров, видимо, сделанных предыдущим хозяином. Правда, в избушке царила мерзость запустения: разводы плесени по стенам, густая мохнатая паутина, толстенный слой пыли… Однако, по мнению Астафьева, это было хорошим знаком, свидетельствовавшим, что сюда вот уже несколько лет никто не наведывался.

Зимнее солнце зажигало наледь окон. Косые кресты рам ложились на заиндевевшие половицы. Развалившись на топчане, покрытом полуистлевшей оленьей шкурой, Чалый лениво листал растрепанный журнал середины девяностых, найденный среди тряпья. Малина, склонившись к «буржуйке», грел озябшие руки. Некоторое время беглецы молчали. Слышны были только сопение Астафьева да треск дров в жерле печи.

Зимовье постепенно прогревалось. Поленья сухо трещали в печи. С едва различимым треском оттаивали промерзшие бревенчатые стены, с потолка то и дело капало.

– Слышь, Витек, – Астафьев отложил журнал. – Так ты мне до сих пор не рассказал: как проще всего к вертолетам попасть?

– Если на основном аэродроме – это почти невозможно, – по размышлении ответил Малинин. – Но если это не аэродром, а временная вертолетная площадка, то можно попробовать.

– Да мне по херу, что там – площадка, не площадка! – раздраженно отмахнулся Чалый. – Ты мне чисто конкретно объясни: сколько там охраны. Чем вооружена. Имеет ли право стрелять. Что там говорить надо – может, пароль какой-нибудь. Ну?

– Там часовой должен стоять, – наморщил лоб бывший вертолетчик. – С автоматом и всем, чем положено. Два рожка по тридцать патронов. Первая команда: «стой, кто идет?», вторая: «стой, стрелять буду!» – и предупредительный выстрел вверх, а после – стрельба на поражение.

– Так что – вообще никак к тем «вертушкам» подойти нельзя? – не поверил Астафьев.

– Вот если бы где-нибудь раздобыть военную форму… – задумчиво протянул Витек. – Тогда можно было бы попробовать проникнуть хотя бы на территорию вертолетной площадки.

Спустя часа полтора зимовье прогрелось окончательно. Металлическая «буржуйка» раскалилась почти докрасна. Малинин, разнеженный теплом и безопасностью, развалился в огромном кресле и смежил веки. Чалый сосредоточенно курил, явно что-то обдумывая.

– Слышь, Малина, – позвал он. – А если бы я военную форму нашел… Ну, шинель там или летную куртку, офицерскую фуру или треух с кокардой. Смог бы к вертолетам пройти?

– По Уставу только начальник караула может к часовому приближаться.

– Да что ты заладил – «Устав», «караул»! Я тебя про другое спрашиваю. Прикинь: на тебе авиационный макинтош. Темно, сугробы, снегопад, морды твоей не видно. Идешь к часовому. Он тебе – «стой!», а ты приближаешься… на расстояние пистолетного выстрела. Неужели первым в тебя стрелять будет? Или очко заиграет?..

– А зачем тебе вертолет?

– Так надо! – гаркнул Чалый, заметно раздражаясь.

– Ну, если я просто в военной форме буду, а остальное ты берешь на себя… Я-то стрелять в людей не умею.

– А с тебя это не требуется. Так согласен или нет?

– Согласен… – выдавил из себя Малина после непродолжительной, но очень напряженной паузы; он прекрасно знал, что сможет сделать с ним собеседник в случае несогласия.

– А форму где ты возьмешь?

– Где надо, не твоя забота. А если согласен, то давай отоспимся, отойдем от мороза – и за мной.

– Вновь в Февральск?

– Ну не в Москву же!

– Товарищи офицеры, – командир вертолетной части внимательно осмотрел сидящих слева и справа подчиненных. – Только что из Штаба получена телефонограмма. У нас тут две новости. Одна хреновая, а другая еще хуже. Даже не знаю, с какой начинать.

За столом, кроме самого командира, собралось основное начальство: заместитель командира части, заместитель по летной подготовке, начштаба и комендант гарнизона. О хреновых новостях они, естественно, знали и без телефонограммы, ведь в Февральске теперь только о них и говорили. И потому давно уже прикинули встречные предложения.

Командир продолжал:

– Не буду утомлять вас кровавыми подробностями. И о тигре-людоеде, и о двух бежавших уголовниках вы уже знаете. Тигр растерзал пока только двух человек: какого-то бомжа и начальника поселковой полиции. А вот уголовники, судя по всему, пострашней таежного зверя, потому что совершают преступления с еще большими дерзостью и цинизмом. О событиях в магазине «Культтовары» все вы уже знаете. С позавчерашнего дня без вести пропавшими числятся всем вам известный китаец Ян Сунь и подсобный рабочий на кладбище… м-м-м… – говоривший взглянул в лежащую на столе папку, – некто Алексей Решетников. Вполне возможно, что они тоже стали жертвами беглых зэков, ведь в офисе фирмы Ян Суня все перевернуто вверх дном. Ну а о смерти нашего боевого товарища Татьяны Дробязко, которую вы все хорошо знали, и говорить не хочется… Короче, какие у кого предложения? Прошу высказываться.

Первым, как и положено, высказался замкомандира. С его слов выходило, что и тигром-каннибалом, и беглыми зэками должны заниматься менты или хотя бы внутренние войска. Его поддержал заместитель по летной подготовке: мол, часть недоукомплектована личным составом, людей и так мало, а если снимать вертолетчиков с полетов – кто будет охранять мирное небо над головой? У коменданта гарнизона, однако, было иное предложение: отрядить на патрулирование Февральска пять-шесть нарядов старослужащих под началом опытных прапорщиков.

– Естественно, с автоматами и всем, чем положено, – закончил он.

Командир взглянул на него с досадой. Комендант, ранее служивший на благодатной Кубани, был переведен в Приморье сравнительно недавно и потому не знал всех тонкостей службы в здешних местах.

– Тут тебе не сочинские пляжи, где все патрули на виду и все люди в пределах видимости. Да ты хоть представляешь, чем это все может в поселке закончиться?! – засокрушался командир. – Ну, отправим мы для патрулирования пять патрулей… Это по три человека – уже пятнадцать. Так вот, могу тебе гарантировать, что из них минимум человек десять тут же забьются в какие-нибудь заброшенные дома и будут глушить спирт. Под началом опытных прапорщиков, кстати говоря. Так что придется отправлять на их поиски еще как минимум человек пятнадцать. А где их взять?

Совещание шло часа полтора, пока наконец не пришли к единому решению. Патрули в Февральск отправить, но не из старослужащих, а из молодых, и под началом молодых же офицеров. После патрулирования всех немедленно тестировать на алкоголь и в случае обнаружения такового карать безжалостно и сурово. А главное – не соваться в тайгу ни в светлое, ни, упаси бог, в темное время суток.

– Так ведь и тигр-людоед, и те уголовнички наверняка не в Февральске живут, – справедливо напомнил комендант гарнизона. – Мало в тайге брошенных зимовий?

– Нам что сказано? – прищурился командир вертолетной части. – «Принять меры и доложить об их выполнении». Что и сделаем. А ловить арестантов и тигра мы не собираемся. Тут вроде бы не сегодня завтра спецназ Минюста должен появиться. Пусть по тем беглецам и работают.

Спустя полчаса в воинской части началось хаотичное движение. Суетились командиры, срочно формировались патрули, офицеры получали табельное оружие и соответствующие инструкции, нередко противоречивые. Естественно, мерзнуть в патруле на поселковых улицах никто не хотел. Да и перспектива встретиться хоть с двуногим, хоть с четвероногим зверьем никого особо не вдохновляла.

Приказ приказом, но любой командирский приказ, особенно если он прозвучал неопределенно – «выделить людей» – и без конкретных фамилий, всегда можно попробовать обойти.

Заместитель по летной подготовке категорически отказался отпускать в патрули своих подчиненных – мол, а если боевая тревога, а он не сумеет поднять в воздух вверенные ему вертолеты? За такое в лучшем случае можно лишиться погон, а в худшем…

Старший инженер эскадрильи также не хотел отдавать в патрули своих механиков-ремонтников. Мол – три вертолета на консервации, два – на плановой профилактике, у одного движок полностью запорот, еще у одной машины вообще винты сняты, если до конца недели не отремонтируем – неприятности будут не только у меня, но и у слишком ретивого командира, решившего возложить на боевых авиаторов обязанности презренных ментов!

Отправлять в патрули личный состав из числа личного состава медсанчасти и ХОЗУ тоже не выпадало. Ведь в госпитале было несколько больных и обмороженных, а нарушать график работы столовой и вовсе никто не решался. Да и какая польза на улицах поселка от медсестер, поварих и ожиревших прапорщиков-кладовщиков, умеющих только воровать? Так что оставалось одно: снять часть людей с охраны вертолетных площадок и бросить их на патрулирование поселка. Конечно, это было вопиющим нарушением Устава, однако такое решение представлялось наименьшим из зол.

С наступлением темноты на улицы Февральска наконец-то отправились несколько патрулей с табельным оружием. Впрочем, командир не возлагал на своих подчиненных особых надежд. Как и принято в армии, ему надо было прежде всего отчитаться перед высоким начальством…

Черная, как гематома, ночь прорезалась яркими сполохами желто-алого пламени. Огонь высоченным штопором вкручивался в небо, и искры, казалось, растворяются в самой стратосфере. Весело трещал сухой валежник, пожираемый жадным огнем, тщедушные фигурки людей в длинных шинелях отбрасывали на сугробы и редкие кусты причудливые тени…

Огромная рыже-полосатая кошка при всей своей смелости очень боялась огня. От костра даже на расстоянии полыхало таким угрожающим жаром, что тигр нервно зашевелил хвостом, оскалился и отошел в кустарник, за которым темнела никогда не замерзавшая сточная канава.

Таежный хищник был матерым, опытным. Он понимал, что страшный огненный цветок, который раскрашивает ночную тайгу в пугающие багровые тона, рано или поздно завянет, превратившись в обугленные черные камни. Да и тщедушные людишки в длинных шинелях не все время будут сидеть вокруг него. Рано или поздно кто-нибудь из них отойдет к кустам.

Со стороны костра то и дело доносились обрывки реплик, потрескивание сгораемых дров и хруст снега под подошвами. Тигр осторожно пятился, низко прижимая морду и ломая о наст прилипшие к брюху сосульки. Спустя несколько минут он оказался на небольшой пологой сопке, окруженной кустами орешника. Хозяин тайги продолжал следить за людьми хищными зелеными глазами, явно выжидая удобного для нападения момента…

Наконец одна из фигурок в длинной шинели отошла от костра и почти сразу же растворилась в темноте. Однако тигр, с его способностью различать силуэты даже ночью, прекрасно видел, куда направилась потенциальная жертва: к той самой сточной канавке, отблескивавшей за кустами. Рыже-полосатая кошка хищно пригнула голову и осторожно, чтобы не спугнуть человека, двинулась в его сторону. Обоняние опытного таежного убийцы явственно различало сложный букет запахов: сапожная вакса, влажная шинель, скверный табак, оружейная смазка… Хищник, прижимаясь брюхом к снегу, осторожно продвигался вперед, готовый к броску…

Но в самый последний момент зверь замер: ему показалось, что за субтильными зарослями рядом с канавкой мелькнули еще два человеческих силуэта. Это были какие-то посторонние люди – явно не из тех, что сидели у костра. Да и пахло от них иначе: застарелым водочным перегаром и вонью давно немытых тел. Как бы то ни было, но осторожный хищник решил не торопить события. Неизвестно было, откуда появились эти странные конкуренты и что у них на уме. Да и нападать сразу на трех было не в правилах хищника.

Вжимаясь брюхом в снег, тигр почти бесшумно вернулся на вершину сопки, откуда можно было обозревать не только низину у сточной канавы, но и людей у костра. И тут от кустов из низины послышался едва различимый металлический лязг, звук удара и короткий вскрик.

– …шинель, прохоря, ремень и шапку… – послышался оттуда свистящий шепот. – Ствола у него с собой нет?

– …Чалый, он еще живой… – испуганно отозвался из-за кустов некто неразличимый в полутьме.

– …щас придушу…

Меньше чем через минуту слух таежного хищника различил бултыханье воды. Послышался ритмичный скрип снега под подошвами, и два силуэта потрусили в тайгу…

…Пропавшего прапорщика, начальника патруля, хватились только через полчаса – по понятным причинам подчиненные не решались звать командира, отошедшего «до ветра». Солдаты-срочники, вооружившись фонарями, прочесали все, пока не обнаружили рядом со сточной канавой взрыхленный снег с явными следами борьбы, обрывки какой-то ткани на кустах и бурые пятна подсохшей крови. И хотя рядом просматривалось несколько явно посторонних человеческих следов, солдаты из патруля не обратили на них внимания, а вскоре и вовсе их затоптали. Другие следы – огромные, размером с суповую тарелку – начисто парализовали их волю. Патрульных можно было понять: ведь следы эти явно принадлежали тому самому тигру-каннибалу, от которого они, по идее, и должны были охранять население Февральска. При этом солдаты почему-то забыли о другой угрозе, не менее страшной: о сбежавших из зоны уголовниках.

Тело несчастного прапорщика так и не нашли. Не исключалось, однако, что амурский тигр просто уволок добычу с собой и прикопал где-нибудь в сугробе, чтобы вернуться к ней, когда проголодается. Естественно, желающих отправиться в таежную глушь, чтобы проверить эту версию, среди военных не нашлось.

Командир вертолетной части тут же сообщил о произошедшем в Хабаровск. Мол – тут такое серьезнейшее ЧП, предлагаю срочно снять личный состав с патрулирования, не ровен час еще кто-нибудь из них станет очередной жертвой. Однако командование никак не отреагировало на это здравое предложение.

Как показали дальнейшие события – очень зря…