Глава 9
Вот уже третий час Миша Каратаев шел на лыжах по заснеженной тайге. Амур без устали бежал рядом. Следы двух пар ног, замеченные таежным охотником у брошенного зимовья, спустя километра четыре вывели его к железнодорожным путям, где сразу же оборвались. Каратаев на всякий случай сунул в морду лайки найденную в зимовье рукавицу. Амур понюхал, но след, естественно, не взял. Ведь на бетонных шпалах все человеческие следы мгновенно теряются, и это неудивительно: тут слишком уж много посторонних и резких запахов даже для тренированного пса.
Миша остановился, раздумывая. Беглые уголовники оказались весьма хитроумными и опытными людьми, умевшими заметать следы. Видимо, они предвидели, что их будут искать с собакой. От насыпи Чалый и Малинин могли пойти или на северо-запад, в сторону Хабаровска, или на юго-восток, к китайской границе. Или, дождавшись товарного состава, забрались на открытую платформу и, проехав с несколько десятков километров, спрыгнули в каком-нибудь удобном месте, где состав замедляет скорость. А уж в какую сторону они отправились потом, оставалось только гадать.
Поразмыслив, Миша решил, что беглецы подцепились к составу, идущему к Хабаре. Ведь на китайской границе было немало застав, пограничная зона контролировалась весьма тщательно, так что уголовникам туда явно не стоило соваться. Так что теперь следовало не тратить времени на размышления, а продолжать планомерно обследовать все места, где могут прятаться эти подонки по ходу движения поезда. Не ночевать же им в заснеженной тайге!
Правда, получалось, что зона поисков значительно расширялась. Если раньше Миша собирался искать беглецов в радиусе двадцати-тридцати километров от Февральска, то теперь лишь оставалось догадываться, на сколько километров от поселка они могли удалиться.
Отойдя от железнодорожной насыпи чуть влево, Каратаев двинулся сосняком, за которым начиналось унылое редколесье.
Снежная пыль сеялась с сосен, припорашивая лыжню. Ртутное солнце блекло светило сквозь заснеженные ветви. Каратаев направлялся к заброшенной сталинской зоне, о существовании которой даже в Февральске вообще мало кто знал. Но, по мнению опытного таежного охотника, именно это обстоятельство и делало зону идеальным местом схрона бежавших с зоны уголовников. Да и располагалась она как раз неподалеку от железной дороги.
Лыжи с едва различимым шелестом скользили по насту. Миша то и дело останавливался, осматривался, иногда приседал, чтобы рассмотреть следы на снегу.
Это только человеку неопытному заснеженная тайга не расскажет о себе ничего: бесчисленные деревья, неотличимые друг от друга кустарники, бесконечные заросли стланика, торчащие из сугробов сучья сваленных ураганом деревьев… Грамотному охотнику-следопыту достаточно было лишь хорошенько посмотреть по сторонам, чтобы определить: какие звери и когда тут проходили, бывал ли тут человек, а если да, то когда, с какой скоростью шел, устал ли он от длительного перехода или нет. А уж предугадывать погоду по твердости наста, изменению скорости ветра и фазам луны Каратаев мог куда лучше, чем самые продвинутые метеорологи!
Заброшенная сталинская зона угадывалась еще издали по покосившимся столбам. Миша на всякий случай снял с плеча карабин, тихим протяжным свистом подозвал к ноге Амура. Обойдя зону по периметру, он убедился, что человеческих следов на снегу нигде нет. И лишь после этого решил заглянуть вовнутрь.
Увиденное наводило уныние и печаль. Обвалившиеся сторожевые вышки, бухты ржавой колючей проволоки, покосившиеся бараки с пустыми глазницами окон, брошенные одноколесные тележки, называемые тут когда-то «бериевками»… Лет шестьдесят назад тут сидело не меньше тысячи заключенных. И наверняка лишь немногие вышли отсюда на свободу. Умерших от непосильной работы хоронили за зоной. Кладбище, полностью занесенное снегом, угадывалось по ряду покосившихся столбиков, на некоторых еще сохранились таблички со стертыми номерами.
Стараясь на всякий случай не шуметь, Миша решил обследовать более или менее сохранившиеся строения, пригодные, чтобы там переночевать. Ведь отсутствие следов еще ни о чем не говорило: беглые зэки вполне могли проникнуть сюда сутки назад, а за это время их следы надежно замела бы поземка.
Ничего подозрительного, впрочем, Каратаев не нашел. На девственно-белом снегу не было следов от кострищ. Ветхие строения смотрелись нетронутыми человеком – лишь время изменило их до неузнаваемости. На кустах и сучьях не было ни ниток, ни обрывков ткани. Несомненно – в это царство тлена и запустения никто не наведывался как минимум несколько лет.
Так, занимаясь обследованием заброшенной зоны, Миша и сам не заметил, как опустились сумерки. На иссиня-черном таежном небе постепенно зажигались крупные мохнатые звезды. Где-то совсем низко, над самой головой, сверкали огненно-голубые предгрозовые зарницы, и отсветы их причудливыми тенями ложились на унылый заброшенный лагерь.
Теперь следовало поужинать и готовиться ко сну. Охотник облюбовал небольшую площадку перед оплывшей руиной, бывшей когда-то оперчастью. Наломав сухих мшистых веток, он покрыл их хвоей и зажег. Желтые шустрые огоньки мгновенно вырвались из-под сизого дыма. Смолистое сухое дерево занялось быстро и весело. Пламя перебежало на хвою и, раздуваемое ветром, разгоралось со стонами и свистом.
Пока занимался огонь, охотник расстелил в бывшей оперативной части спальник, предварительно очистив площадку от снега и наледи. Нарубил елового лапника, подложил под спальный мешок. Каратаеву не раз приходилось проводить в тайге по несколько дней, и он прекрасно знал, как следует оборудовать ночлег.
Костер трещал и шипел, распространяя сухой жар. Снег у кострища подтаивал, исходил паром. Дым стлался сизыми живыми, переливающимися слоями. На западе погасли просветы между деревьями. Морозная и густая тьма постепенно обступала руины. Спустя какие-то полчаса глубокая кладбищенская тишина царила между оплывших бараков и покосившихся заборов. Лишь вдалеке, за покосившимися столбиками с обрывками колючей проволоки, гулял по вершинам деревьев ночной ветер, тайга шумела то убаюкивающе-певуче, то порывисто и тревожно. Между руин сухо шуршал невидимый в темноте снежок.
Вскоре разыгралась метель. Зашевелились, тревожно зашумели, застонали, заскрипели над головой сосны. Шелестящий мрак заплясал над искрящимся пламенем.
Поужинав и покормив пса, Миша залез в спальник и сразу заснул. Он спал как каменный, не слыша ни ровного шума сосен, ни уханья филина, стонавшего где-то совсем рядом, ни далекого воя волков – ничего из тех лесных звуков, которыми была полна густая и непроницаемая, плотно обступавшая его тьма.
Проснулся он под утро, точно от толчка, когда чуть брезжил серенький рассвет и заиндевевшие стены выглядели в морозной мгле размыто и неопределенно. Сквозь огромный пролом в крыше виднелись заснеженные деревья. Где-то совсем рядом тревожно лаял Амур. По тональности этого лая охотник сразу же понял – произошло нечто неординарное.
Так оно и случилось…
Едва разлепив глаза, Миша увидел картину, при виде которой точно мокрым полотенцем провели у него вдоль спины до самой шеи и волосы шевельнулись под шапкой.
В дверном проеме, давно уже лишенном двери, стоял огромный медведь. Под его лапами сухо похрустывал наст. Медведь явно раздумывал – стоит ли ему заходить в это заброшенное строение или нет. Зверь был огромен, стар и космат. Неопрятная шерсть бурыми клочьями торчала на его впалых боках, сосульками свисала с тощего, поджарого зада. Это был типичный медведь-шатун; видимо, какие-то обстоятельства выгнали его из теплой берлоги, и зверь, потерявший сон, отправился по зимней тайге в поисках пропитания. Понюхав рюкзак охотника, зверь задышал тяжело и жадно, двигая впалыми боками. Его ноздри тихо и угрожающе подергивались. Из приоткрытой пасти, в которой виднелись старые, желтые, но еще могучие клыки, свисала и покачивалась на ветру тоненькая ниточка густой слюны.
Амур исходил лаем за входом, но напасть на медведя не решался; ведь силы были явно неравны. Зверь же и вовсе не обращал никакого внимания на пса. Каратаев тут же вспомнил о карабине, лежавшем рядом. Однако не спешил извлекать руки из спальника. Кто-кто, а опытный таежник понимал, что теперь ни в коем случае не стоит делать лишних движений, которые могут насторожить непредсказуемое животное. Ведь он запросто мог разорвать охотника куда раньше, чем тот успел бы дотянуться до оружия.
Ситуация была – хуже не придумать. Миша недвижно лежал в спальнике, словно в коконе, напряженно глядя на страшного зверя. Тот вновь потянул ноздрями воздух, приподнялся на задние лапы, словно раздумывая – стоит ему заходить в развалины или нет… Наконец зверь сделал несколько шагов вперед, очутившись от охотника в каких-то нескольких метрах. Теперь можно было и не сомневаться, что он обязательно подойдет к лежащему в спальном мешке человеку.
Прикидываться мертвым не имело смысла. Хотя медведи, как наверняка знал Каратаев, почти никогда не едят мертвечины, зверей этих не так-то просто провести. А уж этот шатун, несомненно, был опытным. Медведь пристально смотрел на Мишу; затем, осторожно ступая мягкими лапами, под которыми с хрустом проваливался сухой и крепкий наст, направился к Каратаеву…
Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не Амур. Верный пес сразу понял, что хозяину грозит смертельная опасность, и потому решил пожертвовать собой. Он с яростным лаем вцепился в поджарый зад медведя. Тот обернулся, одним движением сбросил пса в снег и тут же прижал его задней лапой. Но этого времени было достаточно, чтобы Миша успел высвободить руку из спальника, схватить карабин, передернуть затвор и нажать на спуск.
Выстрел треснул раскатисто и гулко. Иней посыпался со стены прямо в лицо Каратаева. Зверь, присев на задние лапы, обернулся к стрелявшему. В гноящихся его глазках застыло недоумение. Густая кровь темно-бордовой струйкой пробивалась между желтых клыков и стекала на снег. Он зарычал хрипло и страшно, грузно выпрямился, но следующий выстрел тут же опрокинул его на спину. Грязно-серый наст медленно заплывал красным и, подтаивая, слегка дымился у головы зверя.
Напряжение у охотника немного схлынуло. Он быстро вылез из спальника, подошел к туше и, окончательно убедившись, что медведь мертв, бросился к Амуру. Несчастный пес агонизировал. На него было больно и страшно смотреть: сквозь огромную рваную рану на боку виднелись белые ребра, снег быстро набухал кровью… Дернувшись в предсмертной конвульсии, Амур затих…
Несколько минут Миша сидел недвижно. Бурая лохматая туша валялась подле на белоснежном снегу. Рядом, в луже крови, лежал уже мертвый Амур, который и спас ему жизнь…
Тем временем тайга постепенно просыпалась. Шумели верхушки деревьев. Звучно долбил кору дятел. Звонко тенькали, прыгая в кустах, проворные снегири.
Миша достал топорик, тщательно расчистил землю от снега и принялся вырубать топором яму. Мерзлая земля поддавалась плохо, лезвие топора то и дело упиралось в узловатые корневища, однако Каратаев упорно долбил землю. Вскоре, однако, топорище не выдержало и сломалось. Охотник осмотрел рукоять, повздыхал, но занятия своего не бросил, продолжив копать яму ножом из клепаной стали. Так и копал, пока яма не сделалась достаточно глубокой. Ведь не мог он оставить Амура на съедение лесным хищникам! Вскоре на месте могилы верного пса вырос небольшой холмик. Михаил прикрыл его лапником, постоял, печально глядя на уже замерзшее кровавое пятно на снегу.
Без хорошей собаки в зимней тайге выжить так же тяжело, как и без ружья. А уж выслеживать тут беглых уголовников без подготовленного пса почти нереально. Но делать было нечего – не возвращаться же назад! Да и Каратаев был не из тех людей, которые из-за трудностей готовы изменить раз и навсегда принятое решение.
Собрав рюкзак, он закинул его за плечи, встал на лыжи и двинулся в путь. Километрах в сорока отсюда находилась база лесорубов-браконьеров с небольшим жилым поселком. По мнению Миши, Астафьев с Малининым вполне могли на какое-то время прибиться и к ним. На базе работали в основном китайцы, которые нелегально вывозили лес-кругляк в Поднебесную. Там можно было отыскать все: наркотики, водку, медикаменты, продукты, оружие, боеприпасы, а при желании – даже проституток. Там никто не интересовался ни личностями гостей, ни их биографиями, ни документами, а только их платежеспособностью. Уж если один из беглых зэков, некто Астафьев, действительно был из здешних (так, по крайней мере, утверждал новый начальник поселковой полиции Андрей Будько), то он наверняка знал об этом злачном месте.
Ночной снегопад совершенно замел вчерашние следы Каратаева. Глаза резала однотонная сверкающая голубизна. Утренний ветер разгонял клочковатый туман. Лес, густо посеребренный за ночь, сверкал на солнце искристым инеем. В верхушках деревьев уже вовсю щебетали птицы. С деревьев неслышно сыпался снег, но кое-где на сугробы с легким стуком уже падали тяжелые капли.
Близилась весна. А весна в дальневосточной тайге всегда наступает внезапно. Казалось, еще вчера деревья трещали от морозов, наледь на окнах достигала нескольких сантиметров, сухой снег хлестал в лицо. А на следующий день теплое солнце растапливает непроходимые сугробы, с деревьев мелодично капает, и таежные птицы, неизвестно где прятавшиеся всю зиму, приветствуют обновление земли радостным теньканьем.
Однако ни близость весны, ни звук капели, ни пение птиц совершенно не трогали матерого таежного охотника. Лицо его оставалось суровым и непроницаемым.
Неожиданно из-за высоких крон кедров неторопливо выплыл вертолет в темно-зеленых камуфляжных пятнах. Миша удивленно задрал голову. Это был узнаваемый по службе на Северном Кавказе Ми-28, называемый в армейском просторечии «крокодилом». Вертолет этот, как наверняка знал Каратаев, базировался на «точке» в восьми километрах от Февральска. «Вертушка», однако, теперь летела не в сторону основного аэродрома на окраине поселка и не на «точку», а в совершенно противоположном направлении – туда, где никаких аэродромов и вообще никакого человеческого жилья никогда не было. Да и промысловик, неоднократно бывавший в этих местах, никогда прежде не замечал тут пролетающих военных вертолетов.
– И чего это он тут разлетался? – с недоумением прошептал Каратаев, провожая военный «борт» цепким взглядом таежного охотника.
* * *
Темно-зеленый камуфлированный вертолет мерно рокотал над безбрежной тайгой. Винты уверенно врубались в глубокую небесную синеву. Иннокентий Астафьев сидел на месте штурмана-оператора впереди пилота, внимательно наблюдая сквозь остекление носового блистера за всем, что проплывало внизу. К его удивлению, чмошник Малина действительно неплохо пилотировал «вертушку». И хотя первое время Ми-28 шел очень неровно, Чалый был вполне удовлетворен авиаторскими навыками напарника. Шлемофоны с внутренней связью позволяли координировать совместные действия – как, например, при угоне «борта» с вертолетной площадки и расстреле бронетранспортера на просеке. Да и управлять пультом вооружения было не слишком сложно даже для рецидивиста Астафьева. Ведь система вооружения Ми-28 полностью компьютеризирована и работает по принципу «выстрелил и забыл».
– Кеша, а Кеша! – донесся из наушников голос Малины. – А зачем мы тот бронетранспортер расстреляли?
– А чтобы тебя окончательно кровью повязать! – без обиняков ответил Астафьев, неумело прижимая ларингофон к горлу.
– Магазина, китайца и той девки со станции, что ли, мало? – напомнил пилот испуганно.
– Ну, ты там типа только рядом стоял, не участвовал… В случае чего всегда потом мог сказать: мол, оказался случайным свидетелем того, как беглый уголовник Кеша Астафьев трахнул пару девок и порешил одного узкоглазого. А теперь уже и не отвертишься… Ты, Малина, как лохом родился, так им и подохнешь. Потому что в реальную жизнь не въезжаешь.
Пилот пропустил обидные слова мимо ушей.
– А кто хоть в том бронетранспортере был?
– Какая, на хрен, тебе теперь разница! – окрысился Чалый. – Наверное, менты какие-нибудь по нашу душу. А то с чего бы они БТР стали по утренней тайге гонять? Ты вон за дорогой следи. Сколько, кстати, у тебя топлива осталось, а, пилот?
– Километров на сто пятьдесят. Это если крейсерской скоростью. Кстати, Кеша, а дальше-то что? Куда мы вообще летим?
– Дай подумать… – Астафьев скосил глаза вниз.
Думать действительно было о чем. Насколько понимал сам Чалый, по теперешнему курсу Ми-28 не было ни аэродромов, ни человеческого жилья, ни даже каких-нибудь площадок, более или менее пригодных для посадки. Астафьев слишком хорошо знал, что такое местная тайга. Продолжительность полета зависела от количества горючего в баках. А его с каждой минутой оставалось все меньше и меньше.
К тому же угон боевой винтокрылой машины наверняка не мог сойти уголовникам с рук. Малина вел Ми-28 на предельно малой высоте, чтобы его не могли засечь радары. Однако можно было не сомневаться, что командование военной части в Февральске уже стоит на ушах. И вполне возможно, для поисков уже высланы другие вертолеты или даже истребители.
А потому решение надо было принимать как можно быстрее. Дальнейшие действия должны были стать не просто нестандартными, но и такими, которые бы наверняка отсекали любые преследования.
Денег и прочих ценностей, награбленных в офисе Ян Суня, по мнению Астафьева, ему бы хватило до конца жизни. Документы также были в порядке – даже очень дотошный мент вряд ли бы стал придираться к теперешнему паспорту беглеца. На несходство фотоснимка и оригинала тут мало кто обращает внимание; ведь суровые дальневосточные условия за несколько лет могут до неузнаваемости изменить облик человека. Стало быть, теперь следовало сымитировать свою смерть и осторожно пробираться куда-нибудь в большой город с вокзалом или аэропортом, откуда можно было бежать на Большую землю. Вот и получалось, что Витек по всем раскладам теперь становился лишним. Конечно, пока он еще был нужен как пилот Ми-28, но не вечно же висеть в воздухе!
Внизу проплывала заснеженная тайга. Ни признаков человеческого жилья, ни зимовий, ни даже вырубок по-прежнему не наблюдалось.
– Малина, – палец Чалого прижал к шее ларингофон. – Там, может, карта какая-то есть? Ты вообще представляешь, где мы сейчас находимся?
– Более или менее представляю, – неожиданно ответил пилот.
– Ты смотри… Ну, и где же?
– Неподалеку от Старобеловского заказника. Тут на приборной панели электронная карта, все наши передвижения прекрасно фиксируются.
– Ты что – бывал тут раньше? – не поверил Астафьев.
– Много раз. Начальство транспортировал на своем вертолете в этот самый заказник, на охоту-рыбалку, – последовал ответ… – Когда еще в сельхозавиации работал. Поэтому и решил старый маршрут проложить.
– Ну-ка, ну-ка! – искренне заинтересовался Чалый. – А что там такое?
– Несколько охотничьих домиков на берегу озера… Ну, не таких, в которых мы ночевали в прошлый раз, а посерьезней. Со всеми удобствами, почти как в пятизвездочной гостинице. Как раз для высоких гостей и построили.
– Сторож в тех избушках есть?
– Только летом, и то не всегда. Зимой туда вообще никто не наведывается. От человеческого жилья далековато, а от диких зверей там забор из колючей проволоки и ров с валом.
– Что там поблизости? Железная дорога, шоссе…
– Железная дорога километрах в пятнадцати. Но никаких станций рядом. Сам понимаешь – БАМ.
– Ты смотри, ты смотри, какая пруха! – завосхищался Астафьев. – А далеко это?
– Думаю, километров семьдесят. То есть топлива должно хватить. Так что – туда лететь?
– Конечно, туда! – от нетерпения Чалый аж заерзал в кресле. – Только вот боюсь, чтобы те вояки следом за нами погоню не отправили. Или не сбили средствами ПВО или как там это называется…
– Это, Кеша, вряд ли, – изрек пилот, подумав. – Сам прикинь: кто осмелится сбивать вертолет, стоящий миллионы долларов? Местные командиры на такое не пойдут. Им еще надо будет придумать, что они соврут насчет угона и всего остального. Пока свяжутся с Хабарой, пока Хабаровск свяжется с Москвой, пока там найдут генерала, который возьмет на себя такую ответственность, пока определят, где мы находимся, – вот время и пройдет. Нам до заказника хватит. Да и сбить нас пока тяжело: высота меньше двадцати метров, ни один радар нас не засечет. Только со спутника.
Вертолет с низким рокотом летел над тайгой, и на снегу синхронно ему проплывала огромная черная тень. Солнце дробилось радугой в несущем винте. Оранжевые лучи красили снега на вершинах елей и лиственниц буйной акварельной гаммой.
– Значит, озеро там есть? – зачем-то переспросил Астафьев.
– Ну да, – донеслось из наушников шлемофона недоуменное. – А зачем тебе?
– Большое?
– Среднее. Кеша, а зачем спрашиваешь? Искупаться, что ли, решил? Так оно сейчас промерзло!
– Это хорошо, что промерзло, – Астафьев явно разрабатывал план дальнейших действий. – А вертолет на озеро ты бы посадить смог?
– Это почти одиннадцать тонн взлетного веса. Минус израсходованное горючее, минус остальное, – принялся прикидывать пилот. – Ну, пусть будет десять тонн, тоже немало. Я ведь не знаю, насколько оно сейчас замерзшее…
– Ты мне тут му-му не води, а говори прямо: можешь или нет! – прикрикнул Чалый.
– Ну, в принципе вертолеты на замерзшую воду садятся. Но только после того, как специальные береговые службы пробьют лунки, сделают соответствующие замеры…
– Короче, давай на лед садись, – решительно приказал Астафьев.
– А если провалимся?
– Тогда я тебе язык через задницу выдеру… Если только при этом спасешься! – ласково пообещал Чалый.
Спустя полчаса вертолет уже висел над иссиня-белым озером, на берегу которого примостились три избушки с заснеженными крышами. Сверху водоем действительно выглядел промерзшим. Но никто не мог дать гарантии, что толщины льда будет достаточно, чтобы опустить сюда тяжеленный вертолет.
– Ну все, давай приземляйся, – распорядился Чалый, прикидывая, как быстро он сможет покинуть кабину, если вертолет вдруг пойдет ко дну. – Давай не ссы… Прорвемся!
Вертолет, вздымая непроницаемое облако колкой алмазной пыли, неторопливо пошел на снижение. Двигатель взвыл на полтона выше. В какой-то момент из-за поднятой снежной тучи видимость сделалась абсолютно нулевой.
Момент был критический… Ведь в любую секунду винтокрылая машина могла бы провалиться в холодную пучину вод. И тогда времени, чтобы откинуть верхний застекленный фонарь и попытаться спастись еще до того, пока «вертушка» не уволочет с собой под лед, у Чалого было очень мало.
Тем временем вертолет наконец приземлился. Хотя самой земли не было видно из-за настоящей снежной бури, вздымаемой винтами, Чалый определил это по ощутимому толчку. С минуту он сидел, тревожно прислушиваясь к звукам снаружи. Лед вроде бы не хрустел под тяжестью машины, да и вертолет стоял ровно.
– Витек, – просипел Астафьев в ларингофон. – Сиди пока тут, не выходи. Я выйду и проверю, что там в этих избушках.
– Да никого там зимой не бывает, это я точно знаю! – послышалось из наушников.
– Ты че, чмошник, не понял, что сказано? – с нескрываемой угрозой прикрикнул Астафьев. – Или слух плохой? Я сказал – сидеть!..
* * *
Ртутное солнце белело сквозь серый свод над серой равниной. Кромки леса по сторонам широкой вырубки отчеркивали пространство. Впереди разворачивался унылый белый простор. На снегу отчетливо виднелись рельефные следы копыт.
Огромная рыже-полосатая кошка вышла из тайги, низко склонив голову. Вот уже несколько часов тигр шел по следам лося. Следы эти, обнаруженные неподалеку от железной дороги, сперва причудливо петляли по редколесью, а затем неожиданно повели хищника в сторону старой вырубки, уже заросшей кустарником. Тигр преследовал лося со всей осторожностью, на какую только был способен. Догнать жертву следовало засветло. Рыже-полосатая кошка не ела уже четвертый день. Никакой другой добычи пока не предвиделось. Лось был единственным спасением от голодной смерти.
Осторожно ступая мягкими лапами, под которыми с хрустом проваливался сухой ноздреватый наст, зверь то и дело опускал голову, принюхиваясь. Порывистый ветер, насквозь продувавший вырубку, забивал ноздри амурского тигра колким снежным крошевом. Однако теперь главным для него было не обоняние, а зрение. Следы, не заметенные снегом, теперь выглядели рельефными и отчетливыми. Несомненно, добыча была уже совсем близко.
Он заметил жертву спустя минут десять. И сразу понял: с этим сохатым придется серьезно повозиться. Судя по рогам, это был матерый самец, который вряд ли отдал бы свою жизнь без борьбы. Лось стоял в зарослях стланика. Длинная бурая морда была наклонена. Глаза изучающе смотрели на тигра, и во взгляде лося не было обычной для молодых особей паники. Розовые замшевые ноздри, извергающие две струи пара встревоженного дыхания, двигались судорожно и нервно.
Лось наверняка понимал: спасаться бегством не имеет смысла. От тигра по заснеженной вырубке все равно далеко не убежать. Склонив голову еще ниже, он выставил вперед рога и застыл как изваяние. Лишь клочковатая шкура нервно передергивалась на спине. Настороженные уши тщательно ловили каждый звук. Черные глаза по-прежнему внимательно изучали движения полосатого хищника.
Таежный убийца не спешил нападать на лося в лоб. Ведь одного движения головы с мощными рогами было бы достаточно, чтобы жертва прошила ему бок или шею. Присев в снег, тигр негромко, но угрожающе зарычал, чтобы вселить в добычу страх. Лось, однако, никак не отреагировал на этот рык. Он так и остался стоять с опущенной мордой, демонстративно выставляя свои роскошные рога. Тигр, неотрывно глядя на лося, осторожно подался вправо, чтобы попробовать напасть на жертву сбоку. Но маневр хищника был быстро разгадан: сохатый тут же повернулся в ту сторону, откуда собирался напасть убийца. Хищник еще несколько раз попытался обойти лося сбоку, но тот всякий раз разворачивался в ту сторону, откуда грозила опасность. При этом рога его по-прежнему грозно смотрели на нападавшего. Конечно, если бы рыже-полосатая кошка охотилась на лося летом, все решилось бы куда проще. Достаточно было одного рывка в сторону и резкого прыжка на спину лося, чтобы мгновенно переломить ему хребет. Однако теперь лапы хищника вязли в снегу, и это лишало его необходимой быстроты маневра.
Вечерело, холодный ветер теребил верхушки деревьев, пронизывал хищника до костей. Голодный и озябший хищник начинал терять терпение. К тому же давал о себе знать и сломанный клык; ноющая боль заставляла тигра нервничать. Очередная попытка напасть на лося сбоку закончилась неудачей: сохатый грамотно изменил положение тела, вновь встав мордой к нападавшему.
Так продолжалось раз десять: тигр пригибает тело, осторожно перемещается в сторону, а лось, внимательно отслеживая все маневры противника, остается на месте и лишь перемещается на одной точке сообразно движениям хищника
И тут тигр решился…
Прыжок – и мощные передние лапы ударили в шею лося! Однако прыжок получился не таким быстрым и пружинистым, как хотелось бы. В последний момент лось умудрился коварно выставить копыто, которое и попало хищнику в шею, отбросив его назад. Тигр завалился на спину, пронзительно заскулив от боли. Теперь ему было явно не до сохатого. Он катался по снегу, и его рык гулко отражался от густой стены сосняка. Конечно же, лось не преминул воспользоваться этим замешательством: даже не взглянув на поверженного противника, он бросился по вырубке и сразу же свернул в заросли кедровника. Послышался шелест ветвей, хруст наста, и вскоре все стихло. Раненый хищник не стал его преследовать; на это просто не хватало сил…
…От голодной смерти рыже-полосатую кошку спасла внезапная и счастливая находка: в нескольких десятках метров от места схватки он обнаружил вмерзшую в снег тушу олененка. Туша была уже старой, изрядно погрызенной лисицами и полевками, к тому же сильно отдавала тухлятиной. Но выбирать было не из чего: превозмогая отвращение, хищник с урчанием вгрызся клыками в мороженое мясо.
Немного насытившись, амурский тигр отошел в ельник, отыскал укромное место под широкими лапами, прилег, устало положив морду на передние лапы. Получалось, что даже относительно безобидный лось теперь становился для него нелегкой добычей, требующей максимальной отдачи сил. А это означало, что надо было поскорей возвращаться к человеческому жилью, где доступных жертв было куда больше, чем в негостеприимной заснеженной тайге.
Однако идти к поселку тигру не хотелось. Вот он и решил продолжить путь по тайге в поисках какого-нибудь другого человеческого жилья…