Глава 5
Приблизительно в то самое время, когда Клим обрисовывал стены вокзала провокационными оранжевыми призывами, в подмосковном райцентре наконец-то началось то, что и должно было, по мнению заговорщиков, привести к распространению «фашистской заразы»…
Звенели витрины, полыхали машины, завывала автомобильная сигнализация, и сумрачные ребята в одинаковых футболках с упоением громили витрины, фонари и вывески. На главном проспекте моментально возникла самая настоящая баррикада из мебели, перевернутых малолитражек и автобусов. Тут же горели автомобильные покрышки, и удушливый запах паленой резины разносился по всему городку.
Кавказцы с центрального рынка и азиатские гастарбайтеры словно бы испарились. Перепуганные родители загоняли детей по домам. Да и взрослые предпочли без особой нужды не появляться на улице, предпочитая наблюдать за происходящим из окон.
Эти события разворачивались стихийно только на первый взгляд: план массовых беспорядков был составлен генералом ФСБ Подобедовым, скорректирован лучшими лубянскими специалистами по массовым беспорядкам и многократно просчитан ими же с учетом любых форс-мажоров. Ментам сурово внушили, чтобы на первых порах не ввязывались. Карташову и его клевретам отводилась почетная роль «вождя на баррикадах».
«Твоя задача — грамотно руководить бесчинствами и следить, чтобы твоя молодежь не слишком уж увлекалась, — напутствовал Подобедов накануне. — Крови пока не надо. Главное — картинку, картинку для западных телекамер покрасочней!..»
У входа в единственную в городке «Pizza-Hut» карташовцы деловито поджигали иномарки. «Москвичи» с «Жигулями», естественно, не трогали.
— Хватит пресмыкаться перед Западом! — кричала Нина Чайка, размахивая горящим факелом, и его отблеск тускло отражался в короткой кожанке революционерки. — У России собственная гордость!
Подняв булыжник, Чайка со всего размаху швырнула его в витрину пиццерии — стекла водопадом осыпались на асфальт. Спустя секунду в зал полетел факел.
Из двери служебного входа высунулась испуганная голова менеджера.
— Господа, это заведение международного сетевого общепита, — испуганно пояснил он, пятясь от надвигавшихся на него карташовцев с факелами. — Не надо ничего жечь и громить. Тут работают в основном русские женщины… Неужели вы не понимаете, что таким образом лишаете их куска хлеба?!
— Молчать, приспешник мирового империализма! — в бушевании счастья выкрикнула Чайка. — Товарищи, и эти слова говорит русский человек? Неужели русский человек будет травить своих соотечественников пошлой западной жвачкой? Не-ет, он не русский! Да вы посмотрите только, какая у него неславянская форма черепа! Какой у него подозрительный нос!
Менеджер поспешил скрыться в офисе, однако это его не спасло: дверь была грамотно высажена поваленным уличным столбом, и весь персонал под улюлюканье погромщиков выволокли на улицу.
И тут рядом с пиццерией появилась съемочная группа CNN. Камера оператора наехала прямо в челюсть Чайке.
— Что вы собираетесь сделать с этими несчастными людьми? — поинтересовался журналист, подсовывая под нос революционерке микрофон с логотипом телеканала.
— Судить по законам военного времени! — отчеканила Чайка.
— А разве сейчас война? — не понял импортный телевизионщик.
— А разве вы не видите?
— Кто с кем воюет?
— Силы добра и справедливости с полчищами мрака и тьмы! — отчеканила Чайка формулу, которой ее загодя научил Карташов; по замыслу генерала Подобедова, на этом этапе следовало избегать конкретных определений. — Все прогрессивное человечество на нашей стороне!
Оператор, шурша подошвами по разбитому стеклу, отошел чуть поодаль — картинка интрвьюируемой на фоне разгромленной «Pizza-Hut» обещала стать выигрышной.
— Кто именно из прогрессивного человечества на вашей стороне? — уточнил журналист. — Вы хотите сказать, что ваша… организация имеет постоянные финансовые источники? В том числе и за рубежом?
И тут рядом с разгромленной пиццерией словно чертик из табакерки появился сам Карташов. Его театральный полувоенный френч был идеально выглажен, бородка отливала в свете факелов шелковым блеском.
— Нам помогают все люди доброй воли! — перехватив микрофон, объявил он и, обернувшись, очень вовремя заметил сюрреалистическое знамя, раскрашенное всеми цветами радуги. — В том числе — и из Соединенных Штатов!
В других районах происходило приблизительно то же, что и в центре. Летучие отряды карташовцев в упоении боя громили любые проявления «непатриотичности». На одной из окраин они в мгновение ока разнесли продуктовый магазинчик только за то, что он торговал украинским пивом и латышскими шпротами. Пиво погромщики демонстративно вылили наземь, а тяжелыми металлическими баночками забросали витрину фирменного салона мобильной связи «Nokia».
— Не для того наши деды и прадеды в финскую воевали, чтобы побежденные чухонцы навязывали нам мобильники повышенной излучаемости! — бросил кто-то.
Вскоре появились и первые мародеры. Бомжи, алкоголики и наркоманы, привлеченные безнаказанной возможностью пограбить, совершили вылазку к разбитому супермаркету. Однако тут же встретили суровый и решительный отпор.
— Прочь отсюда, мерзавцы! — бесновался Карташов, который был в этот день вездесущим. — Не надо путать погромы и революцию! Мы не хотим, чтобы в наши ряды прокрались деклассированные антисоциальные элементы!
Вскоре у разгромленной пиццерии появился взвод конной милиции; правоохранителям следовало хоть как-то засветить себя; иной ход событий, да еще перед западными телевизионщиками, выглядел бы неестественно. В ментов немедленно полетели камни, и те, как ни странно, ретировались.
Бесчинства и насилия продолжались до позднего вечера. В общежитии местного отделения пединститута было избито с десяток чернокожих студентов. За городом, у оптовой продуктовой базы, сожгли несколько фур фруктов с молдавскими номерами. И лишь с наступлением темноты Карташов дал отбой.
— Ох, боюсь, закончится это для нас новыми судами и сроками, — уже в бункере молвила Чайка, осматривая на свет оцарапанную стеклом руку. — Конечно, нам давно надо было показать всей этой сволочи, кто хозяин в России… Но не обвинят ли нас в экстремизме?
— Не обвинят, — твердо пообещал Карташов, и по его взгляду революционерка поняла, что он не шутит…
* * *
В штабе местного УВД вот уже целые сутки ожидали приказа вышестоящего начальства о зачистке райцентра. Оперативные донесения ужасали: количество разгромленных торговых точек исчислялось десятками, счет же сожженным автомобилям шел уже на сотни. Дежурная часть хваталась за голову, суммируя заявления потерпевших. ОМОН предвкушал, СИЗО готовился, однако никаких указаний о немедленном пресечении безобразий не поступало.
Конечно, начальник УВД прекрасно понимал, как следует себя вести, не дожидаясь приказа. Однако политическая составляющая погромов была налицо, и ликвидировать их без предварительной отмашки из центра было неразумным.
Правда, когда погромы достигли высшей точки кипения, вышестоящее начальство посоветовало-таки вывести взвод конной милиции. Но что могли сделать почти безоружные всадники против нескольких сотен громил?
К вечер телефоны в УВД раскалился докрасна. Теперь его беспокоили не какие-то там граждане, а серьезные страховые фирмы: даже по самым скромным подсчетам, суммы будущих выплат исчислялись миллионами долларов. Замирая от собственной храбрости, начальник УВД позвонил в Москву и заявил, что немедленно вводит в райцентре чрезвычайное положение, комендантский час и прочие предусмотренные законом меры.
— Никакой самодеятельности, вам перезвонят, ждите, — ответила трубка.
И действительно — спустя несколько минут в УВД позвонили. Высокопоставленный милицейский генерал из центрального аппарата МВД настоятельно советовал сохранять статус-кво: до наступления темноты никого не трогать, никаких задержаний не производить и — Боже упаси! — не задерживать иностранных журналистов.
— А если эти погромщики нападут на УВД? Или на мэрию? — в качестве последнего аргумента спросил милицейский начальник.
— Не нападут, — заверила трубка. — Впрочем, если вы так боитесь, можете выставить оцепление из того же ОМОНа.
Коротки гудки известили об окончании разговора.
— А еще говорят о ментовском беспределе, — уныло резюмировал главный милиционер райцентра, прикидывая, сорвут с него погоны или нет, а если сорвут — каким образом устроится его ближайшее будущее.
* * *
Родившиеся и выросшие в СССР не привыкли верить сообщениям официальных СМИ. Забугорному телевидению и радио верят гораздо больше. Фразы наподобие: «Это по Би-Би-Си передали!», или: «Это же „EuroNews“ показал!» действуют лучше всякой рекламы. Именно потому чекистский генерал Подобедов и решил явить миру «революцию» через корреспондентов CNN. А уж потом информация о событиях в Подмосковье сама собой проявится и в России…
О массовых погромах и беспорядках мир узнал в тот же вечер — западные телевизионщики сработали оперативно и грамотно. По всем новостийным каналам обоих полушарий крутили одну и ту же картинку: разгромленная пиццерия, горящие иномарки, факельщики в футболках со свастиками, интервью с Карташовым. Закадровый комментарий прозвучал однозначно осуждающе: карташовцев назвали «бесчинствующими молодчиками».
Естественно, уже через несколько часов этот сюжет был растиражирован в утренних новостях федеральных российских телеканалов. Правда, останкинские комментаторы воздержались от категоричных оценок: выражение «локальные беспорядки» было самым сильным. Зато один из известнейших телеведущих, завербованных ведомством Подобедова еще в начале девяностых, продемонстрировал невиданную смелость, задавшись вопросом — а не свидетельствуют ли события в Подмосковье о слабости нынешней власти вообще и нынешнего президента в частности?
— Все идет по плану, — спокойно прокомментировал Чернявский во время очередной встречи заговорщиков.
— Скоро народ попросит навести порядок, — улыбнулся Подобедов.
Кечинов, впрочем, не разделил всеобщего воодушевления.
— Ох и не нравится мне все это, мужики, — засокрушался он. — Неужели вы не понимаете, что президент рано или поздно обо всем этом узнает?
— Да он сейчас в Заволжье… с электоратом общается! — отмахнулся политтехнолог.
— От них и узнает, — насупился функционер президентской администрации.
— Успокойся, все путем, — весомо обронил чекист. — Народ, который направляется на это мероприятие, традиционно фильтруется госбезопасностью. — Там ведь половина наших штатных сотрудников, а половина — внештатных! Спецсвязь, СМИ, Интернет и все остальное надежно блокировано. Никакой непредвиденной утечки информации невозможно по определению.
— Когда, говоришь, он будет в Сибири? — поинтересовался Чернявский.
— Где-то через дней десять-двенадцать, учитывая остановки в пути, — Подобедов взглянул на календарь. — А уж остальное, как говорится, дело техники. Охрана наша, спецсвязь наша, железнодорожную обслугу поменяем на своих людей. Поезд загоняется куда-нибудь на запасной путь, президенту наставляется ствол в затылок и предлагается наговорить перед камерами обращение к народу, написанное нами… В котором президент объявляет о своей отставке, назначая генерала Муравьева преемником. Сперва, естественно, он назначается исполняющим обязанности, а уж потом — как и положено, легитимизируется через выборы. Никто, увидев такое обращение по телевидению, и не удивится — этого все давно ожидают. Правда, где-то через неделю нашему трехзвездочному генералу придется погеройствовать при установлении конституционного порядка в России. Массовые беспорядки в центре Москвы запланированы на следующую субботу, то есть ровно через неделю. Менты уже получили соответствующие инструкции. А уж мы постараемся, чтобы к карташовцам присоединилась всякая шантрапа — от скинов до футбольных «ультрас». Ох, и много же будет крови!
— Тогда надо не ментов инструктировать, а Главное управление исполнения наказаний…
— Эти тоже готовятся, — окончательно развеселился чекист. — Недорослей пересажают по спискам. Всех до единого. А уж потом, через «ящик», мы популярно объясним зрителям, что молодые люди получали деньги от Березовского, ЦРУ и «Аль-Каиды», что в свободное от революций время предаются содомии и пьют кровь христианских младенцев… Думаешь, народ не купится?
— Народ — дурак, — согласно поддакнул политтехнолог.
— Боюсь, что ничем хорошим это не закончится, — нервно перебил Кечинов. — Слишком много слабых мест. Утечка информации, например…
— Когда? После выборов, на которых Муравьев победит еще в первом туре? — хмыкнул Чернявский. — Сразу же после этого — «железный занавес», никаких утечек.
— А чьей камере президент будет наговаривать обращение к народу? — напомнил опытный кремлевский функционер. — Те же журналюги…
— Ну, журналюг можно поменять на наших, — прикинул эфэсбешник.
— Да на Останкино едва ли не четверть на тебя и работает! — развеселился политтехнолог. — Так что выбор богатый.
— Обожди, обожди… — наморщил лоб Подобедов. — Президента, кажется, Белкина в поездке сопровождает. Ну, из «Резонанса», вы ее все знаете. Я думаю, ее надо удалить из свиты. Ненадежный человек, не наш. А на ее место следует…
* * *
— Итак, вы нарушили присягу, вы пытались меня обмануть, — ледяной взгляд президента припечатывал начальника спецсвязи к алому бобрику на полу купе. — Вы сознательно утаивали от меня всю полноту информации о сегодняшних событиях в России. Как это понимать?
Вставив CD-диск в компьютер, глава государства щелкнул мышкой. На экране появился крупный план: оранжевые лозунги «Президента — на виселицу!», «Инородцев — в крематорий!» и несколько свастик устрашающих размеров. Оператор «Резонанса» Виталик, хотя и был великим любителем выпить, дело свое знал; картинка получилась эффектной.
— Все это появилось в день моего приезда в Поволжье, — прокомментировал президент.
— Обеспечением мер безопасности занимается ФСО при оперативной поддержке местного отделения ФСБ, — осторожно напомнил начальник спецсвязи, лихорадочно прикидывая, что еще может быть известно высокопоставленному собеседнику и какие вопросы могут последовать.
— Спасибо за информацию, — прервал глава государства с легкой иронией. — Но в настоящий момент меня интересуют не меры безопасности. Ответьте — почему вы меня не информировали?
— Не хотели расстраивать, — офицер спецсвязи не нашел лучшего оправдания.
— Допустим, я вам верю. Но как понимать вот это? — развернув газеты, купленные Климом на железнодорожном вокзале, президент ткнул пальцем в передовицу, живописующую недавний митинг карташовцев в Подмосковье. — Тоже меня пожалели?
— А если завтра война — тоже не доложите? — подал голос доселе молчавший Бондарев. — Или, не дай Бог, какой-нибудь новый Чернобыль?
Офицер убито молчал — крыть было нечем.
— Я отстраняю вас от служебных обязанностей, — наконец вымолвил президент. — На ближайшей станции вы покинете спецпоезд, отправитесь в Москву и доложите о своем отстранении начальству. Дела немедленно сдайте заместителю, — отвернувшись к окну, главный пассажир спецпоезда дал понять, что разговор закончен.
Бывший начальник спецсвязи бесшумно покинул купе.
За окнами проплывали убогие поселки. Покосившиеся заборы, подслеповатые окна и заросшие бурьяном огороды могли бы устыдить реформатора и разжалобить налогового инспектора.
— Вот так и живем, — неопределенно резюмировал глава государства, имея в виду то ли заоконный пейзаж, то ли подозрительное поведение офицера спецсвязи.
— На твоем месте я бы срочно поменял всю обслугу поезда — включая машинистов, проводниц и официантов в вагоне-ресторане, — задумчиво посоветовал Бондарев.
— Ты опять драматизируешь. Из-за неисполнительности одного недоумка не стоит…
— Нет, стоит! — с неожиданным напором перебил Клим. — Неисполнительность — это слишком мягко. Налицо преступное сокрытие информации. И вовсе нежелание расстраивать тебя из-за каких-то надписей на заборах тому причина. Тут другое… Задайся классическим вопросом: кому все это выгодно?
— Ты серьезно веришь в заговор? — недоверчиво хмыкнул президент. — В то, что меня окружают исключительно враги, которые сознательно создают вокруг меня информационный вакуум?
— Не просто верю. Убежден, — заметив, что собеседник хочет его перебить, Бондарев сделал предупредительный жест. — Послушай внимательно. Вполне возможно, мне придется вновь уйти от тебя по-английски… Не попрощавшись. Связи у нас не будет — ты ведь сам все видишь и, надеюсь, понимаешь. Конечно, ты можешь посмеяться, но почтовые голуби, которые мне подарил Василий Прокофьевич, нам еще пригодятся.
— Все будет хорошо, — неопределенно ответил президент, и Клим, знавший все его интонации, понял: если ему и не удалось убедить собеседника в своей правоте, то искру сомнения он все-таки заронил.
* * *
Загородная прогулка в представлении большинства горожан — не столько отдых, сколько приятная возможность смены интерьеров. Даже исконный обитатель бетонных сот, оказавшись в лесу, меняется буквально на глазах. Изумрудный мох на стволах невольно привлекает взгляд, а пение птиц — слух. Пьянят запахи хвои, успокаивает шуршание палой листвы под ногами, и невольно закрадывается мысль: вот хорошо бы забросить все дела, поставить избушку на опушке и тихо себе жить…
Впрочем, подобные мысли обычно не посещают ни генералов ФСБ, ни их агентуру.
Двое мужчин, прогуливавшихся в тихом подмосковном лесу, не выглядели грибниками. Ни традиционных лукошек, ни палок в их руках не наблюдалось… По мнению генерала Подобедова, назначившего очередной инструктаж «агенту Троцкому», лучшего места для беседы невозможно было сыскать.
— Итак, ровно через неделю выступаете в Москве, — подытожил чекист, выслушав рапорт. — Милиция вас не тронет — вы в этом уже убедились. С планом вы ознакомились. Какие будут замечания и вопросы?
— Нам надо заказать сто тысяч листовок, — Карташов извлек из кармана полувоенного френча сложенный вчетверо листок и развернул его. — Такого вот типа.
Листовки эти, как и многое другое, были загодя разработаны на Лубянке. Рисунки, выполненные в стилистике комиксов, комментировались брутальными слоганами наподобие «Кастет — для мужчины лучше нет!». Положительные герои плакатов удивительным образом напоминали вояк Третьего Рейха — как мундирами и амуницией, так и типично арийско-нордическими физиономиями. По мнению чекистских аналитиков, этот момент уже после разгрома карташовцев следовало использовать для обвинения «революционеров» в идейном наследовании гитлеризма.
Взглянув на рисунок и подпись, чекист остался доволен.
— Ну, и какие проблемы? Деньги мы вам перечислили…
— Не хочется светиться в нашей городской типографии.
— Понимаю. Придумаем что-нибудь. Еще какие вопросы?
— В прошлый раз вы сказали, что народное восстание, — Карташов сознательно употребил это пафосное выражение, — будет жестоко подавлено и что меня ожидает почетная смерть на баррикадах. Хотелось бы узнать механизм.
— Никто в вас стрелять не станет, — успокоил Подобедов. — Вас якобы сожгут из огнемета в бункере, затем продемонстрируют обугленные останки среди прочих… Опознают якобы по ДНК или по пуговицам на этом кителе. Никакой персонофикации. Сделаем, как в «Маленьком принце»: вот тебе ящик, а там сидит такой самый барашек, какой тебе надо. Для широкой публики вполне подходяще.
— А потом — Мексика?
— Вот ваш загранпаспорт на вымышленную фамилию, вот кредитки, — чекист протянул пакет. — Остальное на месте. Кстати, в Мехико вас доставят по нашим каналам.
— Гарантии, — Карташов внимательно осмотрел документы.
— Гарантий по-прежнему никаких, — улыбнулся эфэсбешник. — Впрочем, мы об этом говорили еще при первой встрече.
— Соратники. Что будет с ними?
— Об этом мы тоже говорили. Ими придется пожертвовать. Часть будет физически уничтожена при этом самом «народном восстании», — чекист тонко улыбнулся, — а остальные рассажены по лагерям. Что — жалко? Зато после подавления вашей «революции» в России установится железный порядок. Ваш скорбный труд не пропадет, из искры возгорится пламя.
— Да, я смотрел несколько интервью с Муравьевым, — кивнул Карташов. — Многие вещи, о которых он говорит, мне очень близки. Никакого свободного выезда за рубеж, никаких контактов с гнилым Западом в лице всех этих ООН, МАГАТЭ, ОБСЕ и особенно со Штатами — этим Большим Сатаной! За любой контакт с иностранцами — за решетку! За восхваление западного образа жизни, ихней техники, образа мыслей и так называемой «культуры» — десять лет без права переписки на Колыме!
Подобедов взглянул на собеседника искоса и ничего не сказал.
Несколько минут шли молча.
— Ладно, если у вас больше вопросов нет — тогда слушайте меня, — лицо Подобедова в одночасье стало серьезным. — Президент, как вы знаете, в настоящее время в долговременной поездке по стране.
— Он ничего не знает? — быстро вставил Карташов.
— Нет. Как, что, почему — это уж наша забота, и вас не касается.
— А если узнает?
— Тогда всем нам мало не покажется… Ладно, мы отвлеклись. Завтра во второй половине дня он ожидается на Южном Урале. Предположительное время остановки — шесть часов: встречи с общественностью, пресс-конференция, традиционное посещение детской поликлиники, оборонного завода и воинской части. С ним в поезде — небезызвестная вам Тамара Белкина из программы «Резонанс».
— Останкино — идеологическая фабрика-кухня американского империализма, которая вешает русскому народу лапшу про так называемые «общечеловеческие ценности»!
— Да хватит! — нервно прервал чекист. — Своим недорослям будете мозги вправлять. Впрочем, если вы склонны воспринимать Белкину генералом массонской ложи — так даже к лучшему. А теперь — слушайте внимательно. Во время пребывания президента в уральском областном центре мы по своим каналам выманим всю съемочную группу. Вы и должны похитить телевизионщиков. О подробностях вас информируют чуть позже. Главное — взять на себя ответственность за похищение накануне московского выступления…
— Зачем похищать? — не понял Карташов.
— Понимаете ли, в чем дело, — чекист доверительно взял собеседника за пуговицу френча, — по всем общепринятым международным нормам похищение журналиста — тягчайшее преступление. Подобное никогда не вызывает сочувствия, а уж тем более — в корпоративной журналистской среде. Освещать московские события будут журналисты, которые и сформируют ее образ у населения… Так вот, чтобы потом ни у кого не возникало разночтений, каким именно образом воспринимать «революцию», вы и должны будете предстать законченным экстремистом.
— Предлагаете заниматься похищением лично мне?
— У вас ведь соратников немало… А информацией и всем остальным мы поможем.
— Ну, хорошо. Допустим, у меня есть люди, которым я могу это поручить, — почти согласился Карташов. — Но как я им объясню причину?
— Ну, «агент влияния Запада»… Или что-то в этом духе.
— А почему именно Белкину? Почему такой выбор, а не какой-то иной? Ведь она работает на ведущем федеральном телеканале! — весьма здраво напомнил Карташов.
— Хороший вопрос, — кивнул Подобедов, подумав. — Думаю, объяснение может быть таким: «революция» нуждается в паблисти… Ну, в рекламе, если вам это империалистическое слово не нравится. Вот и объясните своим недоумкам — мол, у Белкиной заоблачный рейтинг, ей верят, у нее обширные связи с западными коллегами… Короче, она должна будет отснять про вас документальник. Для того и похищаете.
Черный «гелендваген» ожидал чекиста на опушке. Водителя не было — ввиду чрезвычайной важности встречи Подобедов управлял автомобилем сам.
— Насчет типографии вам позвонят. Следующая встреча завтра, но не со мной, а моим заместителем, — бросил гебешник, усаживаясь за руль.
И тут в его кармане зазуммерил мобильник.
— Да. Да. — Даже в полутьме салона было заметно, что лицо Подобедова в одночасье затекло меловой бледностью. — Так получается, что ему все известно? Нет? Пока только удалил его из спецсвязи?
Сунув в рот сигарету, заговорщик не сразу понял, что закурил ее не тем концом. Едкая вонь паленого фильтра шибанула в нос.
— Неприятности? — догадался Карташов.
— Какие у вас могут быть неприятности? — бросив испорченную сигарету, Подобедов взял другую и долго щелкал зажигалкой, не в силах справиться с волнением.
Карташов понял, что звонок этот косвенным образом связан с только что полученным заданием по похищению Белкиной.
— Насчет этой, с Останкино… все остается по-прежнему?
Подобедов ответил не сразу. Докурив, он вышел из машины, раздавил окурок подошвой и молвил задумчиво:
— Нам там один мужик сильно мешает… В президентском спецпоезде.
— Ну, сделайте так, чтобы его не было. Вам не привыкать. Отравленный зонтик, ледоруб… Железнодорожная катастрофа. Был один большой мужик, станет два мужика, но поменьше…
— Нельзя. Послушай… — чекист прищурился. — А если мы тебе на него наводку дадим — уберешь?
— Привыкли чужими руками жар загребать! — окончательно осмелел Карташов. — Как мы сделаем то, что даже вы не можете?
— Мы дадим на него наводку и выманим из поезда. Впрочем, это уже технические частности.
— Мы на это не договаривались. И вообще — я профессиональный революционер, мокрухой не занимаюсь.
— Мы и на другое не договаривались, — справедливо напомнил гебешник. — Короче, коготок завяз — всей птичке пропасть. Ваше согласие или несогласие тут не требуется. Завтра же сообщим все подробности. До встречи.