Сэм постарался вспомнить все, что выяснил о Фивах перед поездкой; вспомнил про то, как быстро увял город, вспомнил о дороге, которую так и не восстановили, отрезав Фивы от непрошеных гостей и перекрыв кислород экономике округа. В публичной библиотеке в Форт-Смите Сэм взял «Путеводитель по „штату магнолий“» и с его помощью освежил свою память относительно Фиванской колонии для цветных и округа Фивы вообще. Достопримечательности округа были описаны в экскурсии номер пятнадцать, в которой туристам — неизвестно, многие ли воспользовались этим приглашением, — предлагалось посетить юго-восточную часть штата, от Уэйнсборо до Мосс-Пойнта. Это была самая короткая экскурсия из всех перечисленных в проклятом путеводителе: «Маршрут пролегает через отдаленные лесные районы, о которых практически ничего не написано. Экономические и социальные перемены проходили там значительно медленнее, чем в остальных частях штата». Взяв справочник по штату Миссисипи, Сэм нашел в оглавлении раздел «Исправительные учреждения». Подразделу «Парчменская исправительная колония» — речь шла о крупном комплексе в дельте Миссисипи — было отведено несколько страниц, но Фиванской колонии был посвящен только один абзац, в котором сообщалось, что колония основана в 1927 году на месте старой плантации Бонверита как филиал Парчменской колонии, в качестве места ссылки самых закоренелых и неисправимых преступников-негров. В справочнике не было ни слова о том, какие удобства имеются в распоряжении заключенных, и том, разрешаются ли свидания с родственниками.

Эта информация, по крайней мере, дала Сэму две отправные точки: плантация Бонверита и 1927 год. Для продолжения работы он решил отправиться в Джэксон, административный центр Миссисипи, хотя у него и не было ни малейшего желания снова сталкиваться с негостеприимным климатом штата. Еще раз справившись в полицейском управлении Блу-Ай (где Сэм по-прежнему пользовался огромным уважением и считался самым вероятным кандидатом на должность прокурора на предстоящих выборах), Сэм убедился, что его фамилия не значится в списках разыскиваемых преступников, и тронулся в путь при молчаливом неодобрении жены, безразличии детей и с благословения Конни Лонгакр.

Путешествие, которое он проделал поездом и автобусом, прошло без приключений, но на этот раз оно было скрашено тем, чего Сэм оказался лишен в первой части своей предыдущей поездки, — знаменитым миссисипским гостеприимством. Куда бы он ни приезжал, все горели желанием ему помочь, кому-то позвонить, договориться, сделать что-нибудь полезное. В первую очередь Сэм решил навестить некую миссис Джеймс Бофойе («на французский манер, с ударением на последнем слоге, сынок») Риджуэй Третью, которая, как выяснилось, была самой молодой вдовой офицера армии Конфедерации, проживающей в штате. Ее покойный супруг, за которого она вышла замуж, когда ему было шестьдесят, а ей двадцать, смело пошел на позиции янки под командованием Пикетта и получил пулю в легкое. Одному богу известно, как ему удалось остаться в живых, но эту пулю он носил в себе до конца своих дней. Миссис Риджуэй Третья, грозная, как те немецкие танки, которые Сэм в тот снежный день разнес в клочья в Бельгии, являлась строгой хранительницей воспоминаний о прошлом, о чем предупредил Сэма его коллега-прокурор из Джэксона. То есть она знала всю историю высших слоев старого штата Миссисипи, и именно она должна была просветить Сэма о прошлом плантации Бонверита.

Несмотря на свои семьдесят с лишним лет, старушка сохранила облик южной красавицы, подчеркнутый ярким макияжем, изящной затейливой прической и необычайно красивым маникюром. В ней чувствовалась порода. У нее были высокие скулы и тонкие черты лица. Она до сих пор носила все черное, как будто была в трауре, хотя после того, как Джеймс Бофойе скончался в далеком 1923 году, она еще дважды выходила замуж, каждый раз приобретая значительное поместье. Таким образом, миссис Риджуэй похоронила трех мужей, родила одиннадцать детей, похоронила кое-кого из них, пережила испано-американскую войну, Первую и Вторую мировые войны и теперь следила за войной в Корее. Старушка угостила Сэма лимонадом. Они сидели под навесом на крыльце ее особняка в северной части Джэксона, в самом центре квартала, застроенного еще до Гражданской войны, где старинные особняки с портиками напоминали о днях прошлых, но не минувших, а мимо по улице проезжали автомобили, легкие экипажи и повозки, в которых возили мусор седые негры.

У миссис Риджуэй был только один недостаток: ее нельзя было торопить.

Она говорила не спеша, наслаждаясь звуками собственного голоса.

— Да, это было влиятельное семейство, — начала она, устремив взор в прошлое, словно оно по-прежнему было в пределах досягаемости ее красивых морщинистых рук, тонких и изящных. — Они торговали лесом. Глава семейства, Жорж Бонверит, приехал сюда из Луизианы, кажется, в сороковых годах прошлого столетия. В нем текла французская кровь, и он построил настоящую империю. Да, мистер Винсент, если другие видели золото под деревьями, где его никогда не было, Жорж Бонверит увидел золото в самих деревьях, где оно и пряталось. Но для того, чтобы превратить лес в золото, нужна была лесопилка, и Жорж создал ее из ничего на Яксахатчи, создал рабским трудом негров и жесткой дисциплиной. Построив лесопилку, он начал заготавливать лес и сплавлять его вниз по реке. Меня никогда не интересовало, откуда у Жоржа Бонверита взялся стартовый капитал, и вам я также советую проявить мудрость и не копаться в прошлом. Если он действительно был родом из Луизианы, наверняка тут не обошлось без карт, дуэлей и женщин, ибо Бонвериты, как выяснилось, всегда имели вкус к женщинам, своим собственным и всем остальным, лишь бы у тех были изящные ножки, колени с ямочками и попка, как два спелых яблока.

Сэм закатил глаза.

Старуха рассмеялась.

— Какая радость в наши дни и в моем возрасте встретить мужчину, которого я все еще могу шокировать! — воскликнула она. — Нынешняя молодежь прошла через войну и все повидала, так что у нее не было времени на моральное воспитание. Вы же, сэр, человек старой закалки, и я это одобряю. Однако я пережила всех, и, надеюсь, вы простите мне, если я время от времени буду резать правду-матку в глаза.

— Мэм, я уж как-нибудь постараюсь не свалиться в обморок.

«Поторопись же, старая Цирцея!»

— О, сэр, вижу, вы тоже дамский угодник! Ну да ладно, вернемся к Жоржу Бонвериту...

Так и тащился неторопливо, словно улитка, ее рассказ, от поколения к поколению, от одного скандала и дуэли к другому скандалу и дуэли. Жорж Бонверит и его наследники вырубали лес все более расширяющимися кругами, удовлетворяя аппетиты штата и судостроительной верфи в Паскагуле. Они возвели в верховьях реки величественный особняк, названный Фивами в честь знаменитого города Древней Греции, потому что старик Жорж, патриарх семейства, где-то в своем туманном прошлом успел получить классическое образование.

Бонвериты процветали; огромное поместье Фивы процветало; вокруг вырос поселок, в котором жили те, кто его обслуживал; торговля лесом тоже процветала. Корабли, построенные на верфях Паскагулы из древесины, заготовленной в Фивах, плавали по всем морям и океанам. Но в двадцатые годы двадцатого столетия, вероятно, в расплату за всех обесчещенных девственниц и всех разгневанных мужей, убитых на дуэлях пулей 41-го калибра, наступили тяжелые времена, когда закончился экономический бум Первой мировой войны и в лесной промышленности наступил затяжной спад. Хотя Америка была на подъеме, крах лесной промышленности больно ударил по округу Фивы.

— И поэтому старик Джо, — продолжала миссис Риджуэй, — который в то время был главой семейства, начал подумывать о том, чтобы продать поместье. Поселок умирал, никакой работы не было, ничего не росло. Старик Джо был разорен. Наверное, ему пришлось нелегко, потому что мы в Миссисипи крепко держимся за нашу землю, как, наверное, и вы у себя на Севере, в Арканзасе.

— Вы совершенно правы, мэм.

«Ну давай же, старая сирена!»

— В наших краях человек готов пойти почти на все, лишь бы не расставаться со своей землей. Без земли он ничто, у него ничего нет, его семейство ничего не значит. Поэтому старик Джо кое-что придумал. Не знаю, сам ли он до этого дошел, или это предложил мальчишка.

— Какой мальчишка?

— Последний из Бонверитов. Кажется, Клеон. Клеон Бонверит. Интересно, что с ним сталось? В общем, то ли ему, то ли его папаше пришла в голову мысль, как спасти поместье и поселок. Они прослышали о том, что из Парчменской колонии то и дело сбегают ниггеры, не часто, но все же достаточно, чтобы властям это не нравилось. Никто никого не убил, но все равно нельзя допустить, чтобы беглые преступники-негры разгуливали на свободе, ведь так? Этого просто нельзя было допустить, вы согласны, мистер Винсент?

Старуха томно опустила ресницы.

— Ни в коем случае, мэм. Я прекрасно понимаю беспокойство ваших властей.

— И вот Джо вместе со своим мальчишкой прикинул, что в Фивах осталось кое-что еще, что можно продать, — изоляция от внешнего мира. Джо отправился в правительство штата, заплатил кому надо, поставил дело на колеса, сделал, что нужно, и выдвинул предложение основать колонию для самых плохих негров, которой, естественно, за щедрое вознаграждение будут заправлять сами Бонвериты. Вот так штат и «купил» эти земли, хотя на самом деле поместье не сменило хозяина. Эта сделка означала лишь то, что Бонвериты стали ежемесячно получать неплохую арендную плату. С минимальными затратами были построены бараки, а старику Джо больше не нужно было платить своим работникам: он получил их задарма от штата. Налоги растаяли, словно дурной сон. Теперь Джо и остальные Бонвериты продавали возмездие против самых неукротимых чернокожих, а в нашем штате такая продукция всегда пользовалась повышенным спросом. Система получилась выдающаяся, ибо она давала белым новую и более страшную дубинку, чтобы дубасить бедных ниггеров. Бонвериты сохранили за собой землю и собственность да еще получили новый источник доходов, и поселок снова стал процветать.

— Это случилось в тысяча девятьсот двадцать седьмом году?

— Вам виднее, мистер Винсент.

— А что было потом?

— Ой-ой-ой, какой же вы любопытный! — ответила бывшая красавица. — Мистер Винсент, будьте любезны, налейте мне лимонаду.

— С удовольствием, мадам.

«Черт побери, она со мной заигрывает!»

Сэм выполнил ее просьбу, заодно наполнив и свой стакан, скорее из желания ублажить старуху, а не потому, что хотел пить, ибо лимонад представлял из себя приторно-сладкую бурду, чуть ли не сироп с не растворившимся до конца сахаром, в котором плавали дольки лимона и растопленные кубики льда.

Старая дама жадно глотнула напиток, стремясь очередной дозой сахара влить силы в свои высохшие старческие кости. Подкрепившись, она продолжала:

— Джо умер. Не знаю, ни почему, ни как, ни от чьей руки. Поговаривали, что он умер насильственной смертью, причем настолько жуткой, что подробности не сообщались в газетах. Якобы во всем этом были замешаны какие-то ниггеры, однако никого конкретного не обвиняли, а в нашем штате обвинение равносильно признанию вины, за которым следует последний путь к ближайшему дереву, после чего твои мертвые высушенные пальцы будут продавать в качестве сувениров. Да, сэр, такие страшные вещи происходили у нас еще в тридцатые годы.

— Да, мэм. Ну а мальчишка Клеон? Вы считаете, это он убил своего отца?

— Я никогда не сказала бы подобную вульгарность.

— Но Клеон исчез?

— Да, исчез. В наследство он ничего не получил, однако мне неизвестно, кто стоял за этим решением. Ходили слухи...

— Какие слухи?

— О том, что был второй.

— Второй? Кто второй, мэм?

— Знаете, сэр, есть вещи, говорить о которых не принято. По крайней мере, пристойным белым людям. Но поскольку вы само очарование, я, возможно, все-таки открою вам то, чего ни в коем случае не должна была открывать. Видите ли, судя по всему, в голове белого мужчины есть нечто оставшееся с глубокой древности, то ли любопытство, то ли страх, то ли бравада — кто знает? — что заставляет его бегать за цветными девчонками. Вам знаком этот необъяснимый феномен?

— Да, мэм, — подтвердил Сэм, — хотя сам я никогда...

— Разумеется, мистер Винсент, это очевидно даже для старой дуры вроде меня. Но в отличие от вас, не все обладают силой воли и рассудительностью, особенно если речь идет о таком похотливом жеребце, как отпрыск Бонверитов. Возможно, именно этим и объясняется, откуда взялся второй, если второй действительно был. По какой-то причине, — тут слегка попахивало скандалом, хотя, как вы понимаете, все это замяли, — мальчишка Клеон исчез. Или уехал из наших краев. А плантация с величественным особняком Фивы была навсегда потеряна для Бонверитов. Колония перешла в собственность штата, ее расширили, доверили людям, которых заботило только то, чтобы хорошенько дубасить ниггеров и регулярно обналичивать чеки с жалованьем. Подумать только, насколько мне известно, фамилия нового начальника тюрьмы — Джонс. Вы можете в это поверить? И до сих пор поместьем управляют люди, которые ни в чем не заинтересованы. Если так можно выразиться, они не помнят своего родства.

— А род Бонверитов угас?

— Похоже на то.

— Понимаю.

— Ой ли, мистер Винсент? Ну, это же наша обычная южная история, одна из тех, которые так любил мистер Фолкнер из Оксфорда: сменяют друг друга поколения сильных мужчин, имеющих единственную слабость — затащить к себе в постель «шоколадку», и неизбежным следствием этой слабости становится то, что ниггерам приходят в голову нелепые мысли, они раздуваются от сознания собственной значимости и начинают выступать против устоявшегося порядка вещей. И вы должны понимать, как трудно теперь защищать этот порядок, ибо, когда происходит смешение кровей, рушатся моральные принципы, что приводит к дальнейшей моральной деградации, сэр. Бонвериты были великим семейством; они правили обширной империей из своего величественного особняка и обедали на фарфоровой посуде, привезенной из Лондона. Сильные и волевые, они добивались своего — и все потеряли с громким скандалом: глава семьи погиб, его сын с позором бежал, навязчивые намеки на призрачного брата тоже испарились. Хаос, разорение, боль. Пришли новые наследники с прозаическими фамилиями, Джонсы, которые ничего не знали и не хотели знать о том, что было раньше. Вот трагическая история того, что произошло в Фивах, и вот почему и по сей день ни один порядочный человек туда не поедет, ибо это проклятое место. Не желаете еще лимонада, сэр?

— Благодарю вас, мадам, нет.

— Я получила такое наслаждение от встречи с вами. Понимаете, сейчас гости навещают меня гораздо реже, чем тогда, когда я была молодой и красивой. Было очень приятно принять у себя настоящего джентльмена.

— Я был рад знакомству с вами.

Старая сплетница!

Сэм возвратился от миссис Риджуэй с сокровищем. И сокровищем этим была фамилия Джонс. Интересно, сколько в Миссисипи Джонсов? Как выяснилось, сотни. Сэм принялся за работу с присущей ему основательностью, хотя и был уверен, что его сочтут сумасшедшим, если кто-нибудь узнает, что он задумал.

Первым делом Сэм связался с почтовыми отделениями и телефонными коммутаторами всех городов, перечисленных в географическом справочнике, и попросил сообщить ему номера телефонов всех людей, имеющих фамилию Джонс. Таких в штате оказалось больше четырехсот пятидесяти, и Сэм принялся обзванивать всех и каждого. Очень быстро счет за телефонные переговоры вырос до астрономической суммы.

Каждый разговор Сэм начинал с одних и тех же слов:

— Алло, здравствуйте, я Сэм Винсент, эсквайр, адвокат из Арканзаса. В связи с одним юридическим делом я разыскиваю человека по фамилии Джонс, который в течение некоторого времени занимал должность начальника исправительной колонии в округе Фивы, штат Миссисипи. Будьте любезны, сэр (или мэм, в зависимости от того, кто снимал трубку), скажите, не являетесь ли вы случайно тем самым мистером Джонсом или, по крайней мере, его родственником? Ответы, которые получал Сэм, варьировались от идиотских до непечатных, но большинство были достаточно вежливыми, хотя и разочаровывающими.

— Нет, сэр, — отвечали чернокожие Джонсы, — мы ничего не знаем насчет этого Джонса. Мы никогда не имели дела с тюрьмами, сэр.

— Благодарю вас, сэр (или мэм), — говорил Сэм. — Приношу свои извинения за то, что вас побеспокоил.

После чего вычеркивал из списка еще одну фамилию.

Белые Джонсы, как правило, горели желанием помочь; вся беда состояла в том, что это желание было чрезмерным. Как оказалось, почти все из них ставили родственные отношения очень высоко, поэтому Сэму часами приходилось сидеть у телефона, выслушивая пространные повествования о родословных. Этим людям так льстил слушатель, проявивший интерес к их жизни, что они с готовностью выкладывали Сэму то, о чем ни в коем случае нельзя было говорить никому, и уж тем более совершенно незнакомому человеку по телефону.

— Знаете, сэр, среди нас никогда не было Джонса, который работал бы в тюрьме, но с сожалением должен сказать, что среди нас есть Джонс, который сидел в тюрьме. Он был адвокатом, сэр, как и вы, муж моей тетки, и по прихоти судьбы его фамилия тоже была Джонс, как и у нас. Уиллард Джонс. Так вот, выяснилось, что он присвоил себе часть доходов с поместья, которым должен был распоряжаться в качестве душеприказчика. После того как этот Уиллард Джонс отсидел в тюрьме, ему пришлось расстаться с адвокатской практикой. Сейчас он перебрался в Мемфис, если не ошибаюсь, и, насколько мне известно, ему удалось получить адвокатскую лицензию штата Теннесси, хотя, разумеется, в таком примитивном штате, как Теннеси, требования гораздо ниже, чем у нас...

И так далее, и так далее.

Сэм быстро устал от этого испытания Джонсами, однако у него и мысли не было сдаться. Он продолжал свое дело, хотя и чувствовал, что энергия и интерес его покидают, а голос становится пресным и лишенным обаяния. Разумеется, на нужного Джонса Сэм попал именно тогда, когда находился в наихудшей форме.

— И по какому поводу вы этим интересуетесь? — спросил Джонс на другом конце.

Сэм впервые уловил в голосе собеседника визгливые нотки, говорившие о том, что рыбка клюнула. Быстро сверившись со списком бесчисленных Джонсов, он обнаружил, что разговаривает с третьим по счету Джонсом из городка Маккомб.

— Сэр, — сказал Сэм, — я пытаюсь выяснить обстоятельства смерти одного негра, который скончался в Фиванской исправительной колонии некоторое время назад, и мне хотелось бы узнать, каковы там условия содержания заключенных.

— При моем отце условия были лучше некуда. Он был честный человек и выполнял эту нелегкую работу так, как выполнял все, что ему поручали: добросовестно и порядочно, как и подобает верному христианину.

Прозвучавшая в голосе собеседника неприязнь дала Сэму то, от чего можно было оттолкнуться.

— Именно это я и слышал. Мне говорили, что начальник тюрьмы Джонс был человеком честным и справедливым. Если мне удастся установить это, если я смогу сохранить о нем добрую память и показать присяжным, каким хорошим человеком он был, тогда, вероятно, я сумею доказать, что все происходящее с колонией после его ухода — так, дайте-ка вспомнить, когда это произошло...

— В сорок третьем. Правительство взяло тюрьму в свои руки в сорок третьем.

— Точно. Таким образом, ваш отец прослужил там...

— С тридцать шестого по сорок третий год. Он так сильно хотел стать начальником собственной тюрьмы. Понимаете, отец какое-то время прослужил в Парчмене, а затем перешел в Фивы после того, как старика Бонверита поджарили, словно сосиску. Тюрьма была в самом плачевном состоянии, но отец трудился не покладая рук. Он чуть хребет на работе не надорвал.

— Да, замечательный был человек.

— Когда начальником Фиванской исправительной колонии был Уилсон У. Джонс, оттуда не сбежал ни один заключенный. И ни один не умер. Я вовсе не хочу сказать, что это был курорт, сэр.

— Разумеется, — поддакнул Сэм. — В конце концов, в колонию попадали неисправимые.

— И я вовсе не хочу сказать, что охранники время от времени не учили уму-разуму кого-нибудь из негров, но у них была очень ответственная и тяжелая работа. По крайней мере, от их побоев никто не умирал, и мой папаша чертовски этим гордился. Если негров и били, то били честно и справедливо, глядя им в глаза, как мне самому приходилось не раз видеть. И хотите верьте, хотите нет, негры, они тоже любят, чтобы все было так. Они любят, когда имеются строгие правила, которые они должны выполнять. Нельзя давать неграм слишком большую свободу; от этого у них начинает кружиться голова, и тогда с ними не оберешься хлопот.

— А после того как тюрьму забрало правительство — вы сказали, в сорок третьем? — ваш отец...

— Он был очень расстроен тем, что правительство отобрало у него тюрьму...

— Правительство штата?

— Нет-нет, сэр, федеральное правительство. Армия. Она отобрала тюрьму в сорок третьем году. Зачем им понадобилась тюрьма, понятия не имею. Зато я знаю, что отцу так больше и не пришлось стать начальником тюрьмы и он очень переживал по этому поводу. Сами подумайте, он взялся за самую тяжелую работу в своем ведомстве и добился успеха. У него был безупречный послужной список, и после Фив он в нескольких местах работал помощником начальника тюрьмы, но главным его больше не назначали. Могу вам точно сказать, это разбило отцу сердце, отчего он и умер.

— О, я очень огорчен этим, — сказал Сэм, спеша закончить разговор и скорее двинуться в новом направлении.

— И я тоже очень огорчен.

— Значит, вашего отца больше нет в живых и я не могу получить у него показания.

— Верно, сэр, если только у вас нет телефонной связи с небесами.

— Что ж, в таком случае приношу свои извинения за то, что отнял у вас время. И позвольте поблагодарить вас за то, что сделал для нашей страны ваш отец. Вижу, он был выдающимся человеком.

— Благодарю вас, сэр. От штата Миссисипи отец не дождался ни одного теплого слова.

В сорок третьем году Фиванская колония перешла в ведение федерального правительства. Черт побери, что бы это могло означать?

Сэм был порядком озадачен. Насколько он помнил, нигде об этом не было сказано ни слова. Возможно, эта мелочь просто не заслуживала упоминания — временная мера, обусловленная войной, вроде склада боеприпасов, станции связи или вспомогательного полигона для подготовки каких-нибудь премудрых специалистов, например, стрелков бомбардировщиков, которым для отработки навыков требовалось много свободного пространства. А может быть, в Фивах обучали умению выживать в джунглях. Вполне разумное предположение. Например, туда могли привозить молодых летчиков морской авиации и преподавать им краткий курс выживания в джунглях, ибо непроходимый заболоченный лес в верховьях Яксахатчи ничуть не уступал тому, что могло ждать их на Тихом океане.

Задумавшись, кому можно было бы позвонить, Сэм в конце концов вспомнил про Мела Брашера, который в настоящее время был помощником конгрессмена Гарри Этериджа, ранее, до того как Гарри нашел применение своим талантам в Вашингтоне, Мел в течение нескольких лет был председателем окружного совета в Полке. Однажды в ночь после выборов Шерри, жену Мела, забрали в полицию за управление машиной в нетрезвом состоянии. Тогда Сэм позаботился о том, чтобы дело не было передано в суд и Шерри не лишили прав.

Так что Мел был перед ним в долгу; и вот сейчас Сэм решил получить причитающееся.

Ему удалось связаться с Мелом, не сразу, но все-таки достаточно быстро, и после обязательного обмена политическими сплетнями и вопросов о здоровье родных Сэм перешел к делу.

— Мел, я тут застрял с одним делом и хотел бы узнать...

— Сэм, только скажи слово. Ты же знаешь, что можешь рассчитывать на меня.

— Спасибо. Как тебе рассказывать, долго или вкратце?

— Сэм, поскольку я в Вашингтоне, лучше будь краток. Мне нужно будет сделать еще пятьдесят звонков, а потом проследить, чтобы босс Гарри сегодня вечером попал на съезд организации американских ветеранов зарубежных войн в Силвер-Спринг.

— Мел, я пытаюсь выяснить, какое федеральное ведомство обосновалось в тысяча девятьсот сорок третьем году в тюрьме штата Миссисипи. По какой-то причине военные туда пришли и забрали все в свои руки. Я хочу знать, зачем им это понадобилось и когда они передали тюрьму обратно и при каких обстоятельствах.

— Тюрьму штата?

— Точнее, исправительную колонию. Для цветных. Она находится в верховьях реки Яксахатчи, в округе Фивы. Белому человеку в этих местах лучше не появляться.

— Не сомневаюсь, — сказал Мел. — Хорошо, Сэм, я попрошу кого-нибудь из своих ребят связаться с тобой. Когда тебе нужно получить ответ?

«Вчера!» — мысленно воскликнул Сэм.

— Чем раньше, тем лучше.

— Тогда я сразу же засажу своего паренька за работу.

Паренек, назвавший писклявым голосом свое имя, которое сразу же вылетело у Сэма из памяти, работал неторопливо, но зато дотошно. Он перезвонил лишь через два дня — нет смысла говорить, что для Сэма эти два дня стали сущим мучением.

После предварительных любезностей паренек — Гарольд, вот как его имя! — перешел к делу.

— Да, сэр, я проверил в министерстве обороны, и вы были совершенно правы: в Фивах действительно находилась воинская часть.

Сэм весь превратился в слух.

— Точнее, это была военно-медицинская часть. Я отправился в архив, назвал фамилию конгрессмена и поговорил с одним сотрудником. Как выяснилось, речь шла о некой части номер двадцать восемь ноль девять, занимавшейся исследованием тропических заболеваний. Наверное, эти люди изучали тропические болезни и искали методы лечения, поэтому им надо было находиться где-нибудь в джунглях.

— Понятно, — сказал Сэм, записывая информацию. — Очень хорошо. Что-нибудь еще?

— Само дело мне не показали. Я лишь упросил того сотрудника его просмотреть.

— Ага, — сказал Сэм.

— Да. Но кое-что мне все же удалось узнать. Этой частью номер двадцать восемь ноль девять командовал некий майор Дэвид Стоун. То есть доктор медицины, майор медицинской службы Стоун.

Сэм записал фамилию и звание.

— Но если вы надеетесь что-нибудь узнать у этого Стоуна, мистер Винсент, можете об этом забыть. Я проверил по данным министерства обороны и выяснил, что наш майор Стоун скончался в тысяча девятьсот сорок пятом году. Так что этот тупик.

— Скончался от чего?

— Сэр, я не знаю. Об этом не сказано, и никто ничего не знает. Вам нужно каким-то способом добраться до самих архивов.