17

В музее было светло, тихо и безлюдно. Забытые вещи жили здесь своей жизнью, суть которой составляли полный покой и безмолвие. Высокие, пригашенные тускнеющие серебром зеркала в отдельном зале отражали друг друга; меланхоличные напольные часы неслышно переговаривались с более энергичными настенными, дремали столы на львиных лапах, и над всем этим миром парили лепные, горделиво-спокойные грифоны.

Впрочем, люди в залах были, по одному в каждом. Однако седые, благообразные женщины так органично вписывались в мир забытых вещей, что почти не замечались. От каждой из них, как от изящной одухотворенной вещи, исходило не утраченное с годами очарование: состарившиеся Дары исполняли здесь свои последние уроки.

Но в гостиной квартиры директора музея по-прежнему восседал на своей скале утомленный и грозный сокол – истинный образ Атенона, символ его состояния духа.

Всех входящих Стратиг встречал, стоя к ним спиной и глядя через левое плечо. Его острый, соколиный взгляд скользнул по лицам Мамонта и Дары, остановился на Алексее.

– Я – Дара! Ура! – известила Дара.

– Ура, – сдержанно отозвался Стратиг.

Мамонт хоть и исполнял урок Стратига, однако не был еще признан своим и поэтому приветствовал хозяина как изгой.

– Это твой сын, Мамонт! – сразу же определил Стратиг.

– Мой сын, – ответил он. – Его зовут Алексеем.

– Меня не интересует имя, – проговорил Стратиг и распахнул стеклянные створки дверей с морозным узором. – Пусть ожидает здесь.

Придерживая полы грубой овчинной шубы, наброшенной на плечи, Стратиг пошел в зал – это означало приглашение. Мамонт прикрыл за собой двери.

– Стратиг, я исполнил свой урок, – спокойно проговорил он.

Вначале Стратиг усадил Дару возле огня, затем молча указал Мамонту на деревянное кресло у стола. Сам же остался на ногах. Властелин судеб гоев был задумчив, и это его состояние удерживало Мамонта: говорить здесь можно было лишь с позволения хозяина.

– Я должен решить судьбу твоего сына, – сказал Стратиг и обратился к Даре: – Ты видишь рок этого юноши?

– Да, Стратиг, – отозвалась она. – Его рок – охранять пути земные. Вижу в нем Драгу, стоящего на горах.

– Ты сказала ему об этом?

– Нет.

Они говорили так, словно Мамонта здесь не было. Стратиг остановился возле остекленной перегородки и провел пальцами по морозным узорам. Он что-то искал на ощупь, будто слепой. Наконец рука его замерла в центре какого-то завитка, напоминающего снежный вихрь.

– Быть ему среди трех Тариг! – провозгласил Стратиг и глянул на Мамонта через плечо. – Позови сына!

Только теперь Мамонт понял, что это не простая стеклянная перегородка, – во всю ширь стены перед ним была какая-то особая карта, напоминающая карту магнитных полей. Она состояла из множества лепестков, как если бы разрезать глобус от Южного полюса на равные доли и развернуть в одну плоскость. Это была Астра…

– Стратиг, я вижу его Драгой! – возразила Дара, глядя в огонь. – Не отсылай его на реку Ура…

Кажется, Стратиг намеревался изменить судьбу сына и поступал по принципу: выслушай женщину и сделай наоборот.

Мамонт отворил дверь – Алексей стоял перед картиной с утомленным и грозным соколом.

– Твоя судьба решена, войди, – сказал он.

Сын вздрогнул, застигнутый врасплох, но тут же справился с собой и шагнул в распахнутые стеклянные двери – будто окунулся в белую изморось магнитных полей…

Стратиг поднял крышку старинного окованного сундука, порывшись там, достал кожаный пояс с железными бляшками в виде восьмиконечных звезд и тяжелой, круглой пряжкой. Подал Алексею.

– Ступай на реку Ура, – велел он. – Там в ее истоке найдешь три горы, три Тариги. Между ними есть озеро Ура. Там тебя встретят.

Он отдавал сыну судьбу, которую когда-то предрекала Мамонту Августа-Дара. Это она говорила – если к тебе явится Атенон, проси, чтобы послал на реку Ура. С вершин Тариг открывались три стороны света, а четвертая начиналась в истоке реки…

Мамонт взглянул на Дару: она словно говорила – молчи, так надо.

Алексей принял пояс и посмотрел на отца: в глазах промелькнула детская растерянность.

– Иди, – сказал Мамонт. – Еще тепло, до зимы есть время, успеешь.

– Проводи его и возвращайся, – сказал Стратиг Даре. – Садись, Мамонт, я слушаю тебя.

Он проводил взглядом спину сына и сел на прежнее место. Судьба сына решилась так скоро и так быстро они расстались, что душа, замирая, полетела вслед за Алешей…

– Я исполнил урок, – повторил Мамонт. – Установил место, где находится сейчас исчезнувший металл золотого запаса. Но для того чтобы изъять его и вывезти, требуется отдельная операция…

– Изъять и вывезти – не твоя забота, – прервал Стратиг. – Мне важно знать, где хранится металл, кто им владеет, для каких целей используется.

– Хранится там, где я меньше всего ожидал – в заброшенном бункере-бомбоубежище на территории фирмы «Валькирия».

Стратиг обернулся к нему всем корпусом:

– Не может быть! Там нет бункера. Год назад Страга Севера обследовал всю территорию фирмы. Бомбоубежище устроено в подвалах главного корпуса и сейчас залито водой.

– Бункер есть. – Мамонт достал из кейса папку с бумагами. – Золото упрятано надежно и идеально.

…Бункер был построен в сорок девятом году, в самом начале «холодной войны», в любой момент готовой перерасти в горячую, ядерную. Тогда еще не было большого опыта строительства подобных сооружений, но надо было как-то готовиться к защите важных государственных учреждений от оружия массового поражения, и поступали чисто по русскому способу – чем больше, тем лучше. При строительстве нарушили естественный дренаж осадковых вод, стекающих по рыхлым отложениям в реку, лесовидные суглинки размокли и за несколько лет превратились в плывун. К пятьдесят третьему году тяжелый саркофаг утонул на два метра, оборвав нитку туннеля. Проседающую поверхность земли сначала засыпали, но когда было решено забросить бункер, то его попросту выгородили, оставив вне территории Института: огромная яма быстро заболачивалась, зарастала камышом и превращалась в свалку.

Когда Мамонт пришел работать в Институт, о бункере давно забыли, и обнаружился он неожиданно, в последние годы, во время испытаний появившихся у кладоискателей кристаллов КХ-45. На какой-то период утонувшее бомбоубежище и болото на его месте стали полигоном для проверки возможностей приборов магнитной и гравиметрической разведки. Кто-то из старых, пенсионного возраста, сотрудников вспомнил, что здесь был когда-то бункер, свинцовое покрытие которого давало эффект «белого пятна» в магнитном поле.

Со времени закрытия Института Мамонт ни разу больше не бывал на его территории, и когда Кристофер Фрич привел его к проходной, а сам въехал на «линкольне» за ворота, чтобы получить металл, Мамонт сразу же заметил, что конфигурация забора сильно изменилась. Он несколько раз прошел вдоль него, прежде чем вспомнил о болоте, которое зачем-то пригородили к территории, хотя вокруг было достаточно ровной и сухой земли. Да и сам деревянный стареющий забор оказался замененным на трехметровый железобетонный, что насторожило еще больше. По всему периметру вдоль него была выложена аккуратная тропинка – скорее всего для охранника-часового в ночное время. Сдвоенные неоновые фонари над стеной могли освещать и внутренний двор, и прилегающую к территории местность.

И в прошлые времена сильно охраняемый, Институт теперь превратился в настоящую крепость.

Еще по пути сюда, когда Кристофер свернул с Кольцевой на знакомую дорогу, ведущую к Институту, у Мамонта сразу же возникла мысль, что часть изъятого из казны золота может находиться и здесь, но немного – тонна-две – только на текущие расходы, ибо для тысячи тонн требовалось специальное помещение, исключающее легкий доступ. Даже самая надежная наземная охрана и современные системы сигнализации не могли обеспечить гарантии от проникновения в хранилище, тем более что фирма стояла на отшибе, в подмосковном лесу. Все подобные хранилища обязательно оборудовались противоподкопными галереями, оснащенными специальными средствами сигнализации и блокировки: галереи за несколько секунд заполнялись водой.

Он думал так, пока не оказался возле забора, за которым осталось зарастающее ряской топкое болото.

Утонувший в текучем плывуне бункер был неприступен и требовал лишь оборудования и надежной охраны входного туннеля, который мог быть замаскирован подо что угодно…

Пока Стратиг сидел над схемами территории бывшего Института, Мамонт перетаскал из машины и составил на стол золотые слитки, полученные от Кристофера Фрича. Отечественная маркировка слитков была уничтожена, верхняя «корка» оплавлена токами высокой частоты, отчего и образовались неестественные натеки. А на них уже выбили новую, южноафриканскую, но этот металл имел свои личностные качества, напоминающие чем-то индивидуальность отпечатков пальцев. «Папиллярный узор» химического состава золота из разных частей света спутать или обезличить было невозможно. Анализ совершенно определенно идентифицировал эти слитки с золотом, добытым в Якутии на Алданском прииске и переплавленным на Красноярском алюминиевом заводе. При желании можно было даже установить название золотой россыпи…

Попытка скрыть принадлежность металла была только лишним доказательством его происхождения.

Мамонт начал было рассказывать о сегодняшнем управителе изъятой части золотого запаса Кристофере Фриче, однако Стратиг молча подал ему газету.

В рекламном объявлении говорилось о концерте наследника «Валькирии» и его гавайской гитаре. Мамонт мгновенно вспомнил Зелву и сообщение о его струнных концертах…

– Кристофера Фрича отправили к своему отцу, – объяснил Стратиг. – Так что ваша сделка не состоялась. Руководство уральским филиалом фирмы теперь невозможно… Да не в этом дело. Меня больше интересует, кто пришел вместо него и когда начнется переброска металла на Восток.

– Думаю, что никакой переброски не будет, – заявил Мамонт, достал из дорожной сумки коробку с набором продукта «Валькирия». – Золото предполагают использовать для производства «эликсира любви». Я испытал его на себе.

Стратиг вынул пластмассовый флакон, высыпал гранулы на ладонь.

– Тибет… Химическая формула не получилась!

– А судя по документам, добытым в фирме, выпуск продукта начнется в конце будущего года, – предположил Мамонт. – Для этой цели реконструируют две фармацевтические фабрики и несколько предприятий пищевой промышленности. И это лишь первая очередь…

– Не страшно, – проговорил Стратиг. – Профессор Какамото не установил химического состава, а значит, они будут использовать натуральное сырье.

– Но от этого не легче, Стратиг.

– Мы изменим судьбу единственного растения на земле, и они лишатся сырья. Пока налаживают производство, не станем их трогать. Пусть они реконструируют всю фармацевтическую промышленность для России – это неплохо. – Он уставился на слитки металла. – Но для этого им достаточно пятой части. Это и есть доля Запада. Остальное золото предназначено Востоку. Возвращать его сейчас России нецелесообразно. Восток непременно потребует свою долю и возьмет ее. Металл придется изъять.

– Я нашел контакт с полковником Арчеладзе, – сообщил Мамонт. – Благодаря ему получил материалы фирмы. Его люди уже совершали налет на нее, прекрасно знают систему охраны и обороны объекта. Но они ничего не знали о бункере. Думаю, что полковник согласится провести еще одну операцию.

– Такой вариант не подходит, – решительно отверг Стратиг. – Есть некоторые другие способы. Но это уже не твой урок. Ты свой исполнил. И, должен сказать, действовал очень грубо и примитивно.

– Все зависело от обстоятельств…

– Не все! – Стратиг, кажется, начинал сердиться. – У тебя была исключительная возможность мягкого контакта с кощеями. Я послал к тебе самую одаренную Дару! Она исполняла уроки самого Зелвы. А ты пренебрег ее способностями контролировать любого кощея.

– Это особый разговор, Стратиг, – внутренне напрягаясь, сказал Мамонт. – Я не мог переступить через себя…

– И в результате Кристофер Фрич оказался со струной на шее! – Стратиг дохнул холодным гневом. – А при условии «бархатного» контакта с ним этот кощей мог бы послужить нам. И мы бы сейчас полностью контролировали золото в бункере и деятельность фирмы. Да, ты исполнил свой урок, но создал новые проблемы. Теперь неизвестно, кто заменит Фрича, к тому же кощеи станут проявлять максимум осторожности.

– Я не способен исполнять урок Страги, – признался Мамонт.

Стратиг неожиданно сбросил овчинную шубу, оставив ее лежать посредине зала, будто змеиный выползок, отошел к огню. И сразу стал похож на усталого, отягощенного заботами мужика. Белая, широкого покроя рубаха на его плечах обвисла, показывая худобу и не такую уж мощь его тела, как это казалось.

– И ты упрекнул меня, – промолвил он, глядя в огонь. – Да, Мамонт, я изменил твою судьбу. Как изменил ее у многих гоев… Таким образом, я разрушаю Гармонию единства разума и духа. Но я вынужден это делать!

Он взглянул через плечо и снова отвернулся. И почудилось, стал еще ниже ростом.

– Меня раздирают противоречия. По ночам, когда остаюсь один, ко мне приходит глубокая тоска. Я начинаю сомневаться… Все упрекают меня, все хотят жить, следуя своему року. Наверное, я представляюсь злодеем… Не помню ни одного гоя, который бы не пожаловался на меня, когда к ним является Атенон. А избранные Валькириями, как ты, просят их вмешаться, чтобы восстановить Гармонию. И я преклоняюсь перед Владыкой за то, что он всегда молчит в ответ на жалобы. Потому что он – единственный, кто понимает, отчего мне приходится разобщать разум и дух. Остальные, в том числе и Валькирии, только ропщут…

Гордый и властный вершитель судеб стал печальным, и оттого возбуждалось доверие к нему: он говорил сейчас то, что выстрадал. Загадочное существование Стратига и его поступки диктовались некими высшими интересами. Он управлял земной жизнью гоев, и это создавало обманчивое впечатление простоты его урока по сравнению с таинственностью космической стихии Валькирий.

Мамонту показалось, что Стратиг – очень одинокий человек…

– Гармония невозможна, миром правят кощеи, – продолжал он. – Изгои же не увидят света до тех пор, пока в мире не утвердится Гармония. Это замкнутый круг, порвать который пытаются многие поколения Вещих Гоев. Мы вынуждены жить среди изгоев, но, даже обладая солнечным духом и разумом, не вправе жить, согласуясь с ними. Нам необходимо таить эти сокровища точно так же, как таим источник Знаний – Вещую Книгу. Нельзя быть белой вороной в черной стае. Если бы я не изменял судьбы, у кощеев бы хватило на всех гитарных струн. Мне приходится лишать гоев Гармонии и тем самым хранить их от петли. Однако ни один Стратиг не имел никогда силы и власти изменить судьбу Вещего Гоя. И что из этого получается, ты знаешь. Они не могут избежать своего рока. Князь Олег избавился от коня, но не избавился от гадюки в его черепе… В мире изгоев носители Гармонии становятся уязвимыми и беззащитными, как дети. Они, имеющие космический дух и высшие знания, вдруг оказываются совершенно неопытными в делах житейских. И это тоже замкнутый круг… Пока на земле не восстановится Гармония триединства Света, изгои не прозреют. Восток и Запад – это лишь утро и вечер, это мир длинных теней, по которым невозможно получить представление ни о предмете, ни о человеке, ни о пространстве. А свет дня, свет солнечного зенита, вот уже скоро тысячу лет Атенон носит по земле, и умещается он в огоньке свечи. Кощеи боятся дневного света, ибо в мире длинных теней легче управлять изгоями.

Стратиг поднял с пола шубу, набросил ее на плечи и ушел от огня. И вновь стал строгим и суровым.

– Я знаю твой рок, Мамонт, и вижу твое желание. Ты бы хотел уйти в пещеры и добыть соль Знаний. И я предоставлю тебе возможность вкусить ее горечь, отпущу на Урал. Но ровно через год верну назад. Да, я вынужден изменить твою судьбу. Даже когда надвинулся ледник и Земля погрузилась в холодный мрак, нельзя было всем уйти в пещеры. Кому-то приходилось оставаться на поверхности и зажигать светочи на горах, поскольку тучи надолго закрыли звезды на небе.

– Понимаю это, Стратиг, – проронил Мамонт. – Но одного года мало, чтобы познать Весту.

– Для твоего урока будет достаточно, – отрезал он. – Мне нужен Страга Запада, мужественный и решительный гой, неуязвимый для кощеев. Зелва погиб, потому что они стали уничтожать всех носителей Гармонии без разбора. Ты поселишься в безопасном месте – на Азорских островах.

– В чем же состоит суть моего урока?

– Это земные дела, Мамонт… Найденное тобой золото должно послужить будущему. Мы вложим его в развитие энергетической программы «Соларис». Ты отберешь в военно-промышленном комплексе России самых лучших ученых, занимающихся проблемами энергетики…

Еще Августа-Дара предупреждала его, что Стратига не следует перебивать, когда он говорит, тем более отказываться от урока. Стратигу можно было лишь повиноваться…

– Я не стану исполнять этого урока, – заявил Мамонт и встал. – Не изменяй моей судьбы, Стратиг!

Он хотел повиноваться только своему року, которого не знал, впрочем, как не знал и о последствиях, которые могли быть роковыми, – Стратиг не прощал дерзости…

Референт «папы», кореец средних лет по прозвищу Нинзя, был предупрежден о приезде Арчеладзе и встречал у калитки. Учтивый и бесстрастно-вежливый, он проводил полковника через розарий и, оставив в зале второго этажа, пошел докладывать хозяину. Ожидая приглашения, полковник прогулялся вдоль высоких готических окон, занавешенных открытыми жалюзи – единственным средством от прослушивания через стекла, и высмотрел Воробьева. Тот бродил за оградой розария и откровенно тосковал. Возле дома «папы» на сей раз не было ни одной машины, и это несколько обескураживало полковника: если тут готовится экстренный совет, то Колченогий и Комиссар должны присутствовать. Вот была бы замечательная встреча!..

Нинзя вернулся через несколько минут, предупредительно раскрывая перед гостем двери, сопроводил его к кабинету «папы» и, прежде чем впустить, протянул руку к полковнику, замер в ожидании.

– Что? – спросил Арчеладзе, не поняв такого жеста.

– Оружие, – попросил референт-телохранитель. Это было странно: не иначе как разоружить полковника приказал сам «папа», потому что в прошлый раз, когда Арчеладзе приходил сюда, у него не отнимали пистолета.

– Карманы показать? – с издевкой спросил он, отдавая оружие референту. Тот невозмутимо распахнул перед гостем дверь.

– Прошу вас.

«Папа» встретил его у порога, как-то по-дружески пожал руку и усадил в кресло за столик под торшером. Сам сел напротив, тем самым как бы подчеркивая неофициальность встречи. Одет он был не по-домашнему, а в серую тройку, словно только что вернулся с высокого приема. Банный день, с точки зрения полковника, должен был несколько расслабить хозяина, создать более упрощенную обстановку.

Полковник расстегнул кожаную папку с материалами по Ужгороду и деловито начал доклад. От первого же сообщения о способе переброски золота через границу «папа» насторожился и потом уже не мог скрыть взволнованного интереса. Он самолично стал просматривать заключение экспертиз, фотографии, а пленку с видеофильмом о контрольно-измерительной станции просмотрел дважды и часто останавливал кадры.

– Любопытно, – наконец заключил он, принимая свой прежний, спокойно-пристальный вид, – где сейчас исполнитель? Тот, что возил амальгаму?

– Убит, – сказал полковник. – Сразу же после встречи.

– Вот как, – задумчиво проронил он и ослабил узел галстука. – Эдуард Никанорович… я не могу объяснить для себя несколько моментов. Что происходит? Едва вы нашли Птицелова, как он тут же принял яд. Теперь этот старик… Странно умирают люди, правда?

Он начал развивать какую-то мысль и собирался пойти далеко в своих обобщениях. Можно было сейчас назвать и при желании даже показать убийцу старика Молодцова, но это не входило в планы Арчеладзе. Следовало убедить «пану», что информатор погиб случайно, от рук грабителей, однако шеф не дал говорить.

– А последний факт меня вообще потряс, – напирая, продолжал патрон. – По моему поручению вы отыскали Кристофера Фрича. И что же? Наутро его находят с петлей на шее… Я уже не вспоминаю сейчас Зямщица, который наверняка тоже убит вскоре после встречи с вами… Объясните мне что-нибудь, Эдуард Никанорович!

– Официальная версия уголовного розыска по убийству Молодцова – ограбление, – сказал полковник. – Я затребовал дело к себе, но мне отказали. Я допускаю мысль, что старика убрали. Что касается Зямщица, то, насколько мне известно, он был похищен неизвестными лицами. Об этом иностранце мне вообще нечего сказать, я недавно получил информацию… Кристофер Фрич никаким образом не связан с проблемой золотого запаса. Хотя, впрочем, я не проверял…

– С какой же целью вели наблюдения за ним? – словно пику всадил патрон.

– Фирма «Валькирия» занимается поисками неких кладов на Урале, – сдержанно заметил Арчеладзе. – А все, кто ищет какие бы то ни было сокровища на территории России, – мои «клиенты». Возможно, кто-то из них может навести на след золотого запаса.

– Вы противоречите себе, Эдуард Никанорович…

– Ничуть. Просто я раньше не рассматривал Фрича и его фирму в качестве своего конкурента, – парировал полковник. – Мне известно, что он не проявляет интереса к золотому запасу. По крайней мере такой информацией я не располагаю. Но я его держу под контролем на случай, если он что-то в самом деле отыщет на Урале.

Патрон принес бутылку минеральной воды, поставил на стол два стакана – это была пауза перед следующим ударом…

– В таком случае мне непонятны ваши действия, – проговорил он, наливая воду. – Зачем потребовался налет на фирму «Валькирия»? Вы отрабатывали действия группы захвата?

Арчеладзе ощутил, как в груди у него натянулась и тонко зазвенела гитарная струна. Если признать налет, немедленно последует вопрос по поводу захваченных в «Валькирии» материалов. А «папе» было что-то известно: Комиссар не терял времени и, возможно, узнал какие-то сведения о налетчиках. Через группу Кутасова сделать этого он не мог – там ребята крепкие и сработали чисто. С Кристофером же навряд ли успел встретиться…

– Вас неверно информировали, – сказал полковник. – Группа захвата в «Валькирии» не работала.

– Ах, вот как! – «Папа» приподнял брови. – А я посчитал, что вы проводили пленэр…

Он что-то знал! Но не стал больше заострять внимание на фирме, вероятно, не имея веских аргументов. А может быть, избрал тактику – выдавать факты своих сомнений, чтобы потом одним махом загнать в угол…

– Мы не проводили пленэр, – отчеканил Арчеладзе. – А вот со мной кто-то затевал игру. Впрочем, я догадываюсь кто… Шесть дней назад я возвращался из Подмосковья и был задержан на посту ГАИ группой, напоминающей спецназ. Я не стал докладывать об этом лишь потому, что меня пытались унизить, оскорбляли мое личное достоинство. Я нашел способ и возможность расквитаться самостоятельно.

У полковника были подозрения, что спектакль на посту ГАИ был разыгран по заданию «папы» – как месть за Капитолину, либо Комиссаром – за погром в «Валькирии». Однако сейчас, наблюдая за патроном, Арчеладзе заметил неподдельный интерес, точно такой же, как во время доклада о перекачке золота.

– Что значит попытались унизить? – спросил он.

– Пристегнули наручниками к решетке, раздели, ударили дубинкой, – объяснил полковник. – В моем присутствии издевались над женщиной, которая была со мной.

Патрон возбужденно прошагал по кабинету, поиграл желваками на сухих скулах.

– С вами была… Капитолина?

– Да, Капитолина.

– Кого вы подозреваете? – после паузы спросил «папа». – Кто с вами затевал игру?

– Мой непосредственнный начальник, – заявил полковник. – Последнее время у нас были очень натянутые отношения…

– Это не он! – определенно сказал патрон. Арчеладзе понял, что зря грешил на Комиссара. «Папа» знал бы уже об этом и сейчас не играл желваками. Для него не было новостью, что полковник ездил в лес с Капитолиной собирать грибы. Но то, что он слышит о происшествии на посту ГАИ впервые, – это несомненно…

Патрон вдруг озлился, возможно, от упоминания о Капитолине.

– Черт знает что происходит в государстве! Полный беспредел!.. Вы пытались выяснить, кто это был? Чьи люди?

– Нет, – ответил Арчеладзе. – Я уверен, «пожарник» пытается сломать меня, взять отдел под свой контроль.

– Повторяю, это не он! – почти закричал патрон. Похоже, защищал своего товарища…

– У меня есть информация о налете на «Валькирию», – проговорил полковник. – И сейчас мне пришла мысль, что налетчики и спецназ на посту ГАИ – одни и те же люди.

Патрон глянул на него из-под бровей, неторопливо сел в кресло.

– Возможно… Возможно, они убили вашего информатора Молодцова, они задушили Кристофера Фрича. Но Птицелова отравили не они, и тело закапывали тоже не они, а вы, Эдуард Никанорович. И вы же его выкопали… Или опять я неверно информирован?

Арчеладзе вынул рапорт вместе с газетной вырезкой.

– Извините, шеф, я не могу работать, когда мне не доверяют, – заявил он и протянул рапорт. «Папа» прочитал его наскоро, аккуратно положил на край стола.

– Так, что еще?

– Это приговор Кристоферу Фричу, опубликованный за сутки до его смерти. – Полковник положил вырезку из газеты с рекламой концерта.

«Папа» долго читал объявление – что-то сопоставлял, прикидывал, затем пробежал глазами небольшую статью о проекте переработки старых отвалов на золотых приисках Алдана, собственно, из-за которой и была сделана вырезка.

– Возможно, – опять повторил он. – Но у меня есть основания не доверять вам. Слишком серьезные основания. И вы не сможете прикрыться ни рапортом, ни этой шпаргалкой!

На пороге кабинета появился референт, видимо, вызванный звонком, кнопку которого патрон незаметно надавил под столом.

– Баня готова? – спросил он обыденным голосом.

– Да, можно идти, – кивнул Нинзя.

– Проводи генерала, – распорядился «папа». – Я скоро спущусь… Мы с вами продолжим после бани, Эдуард Никанорович!

Полковник чувствовал какой-то подвох. Скорее всего, пока они тут беседовали, приехали Колченогий с Комиссаром, и теперь они должны навалиться втроем. «Папа» провел лишь разведку боем, основная схватка была впереди, и уж наверняка с заготовленными неотразимыми аргументами. Иначе бы он угрожать не стал… Арчеладзе мысленно прикинул, чем располагает на самый худой случай, и в общем-то кое-что было для обороны и даже нападения. Можно даже признать налет на «Валькирию», совершенный с целью завладеть документами, которые бы пролили свет на некоторые факты, связанные с пропажей части золотого запаса. А документов могло не оказаться во взорванных сейфах, как и дискет в разбитых компьютерах. Кристофер оказался предусмотрительным! Но признать это следовало лишь в том случае, если предъявят неопровержимые улики. И наконец, оставался еще один козырь – задержанный однорукий палач, по поведению и способу совершения преступления убийца старика Молодцова. Успели ли доложить «папе» о нем?.. Есть еще майор Индукаев, который видел в лицо трех представителей Интернационала, весьма остро заинтересованных сбить с толку следствие и поиск золотого запаса.

Голыми руками не возьмешь, ко всему прочему существует истина – в бане все равны…

Но что сказать о Птицелове? Чем прикрыться?..

Нинзя угодливо косолапил впереди, растворяя перед ним двери.

Разумеется, у «папы» были веские основания не доверять Арчеладзе: последнее время полковник практически работал бесконтрольно, тем более завязал контакт с этим русским иностранцем – «человеком из будущего»…

Однако он не ожидал того аргумента, который заготовил ему «папа».

В предбаннике на широкой деревянной лавке лежал Нигрей. Видно, его втащили сюда за руки и ноги, без носилок, еще теплого, и он окостенел так, как был брошен, – свесились руки, ноги в грязных ботинках разбросаны, одежда на груди насквозь пропитана почерневшей кровью, к которой налипли желтые листья роз.

Открытые глаза смотрели в потолок… Арчеладзе остановился в изголовье и, сам того не заметив, встал на колени, чтобы закрыть Нигрею глаза. Он с трудом вытянул околевшую кожу век, прижал их ладонями. На миг показалось, что мертвый от этого как бы расслабился, успокоился, заснул…

Потом он снял галстук и подвязал нижнюю челюсть покойного.

И не заметил, как за спиной оказался «папа».

– Ну что, продолжим, Эдуард Никанорович?

Полковник медленно поднялся с колен, напоследок зачесал пальцами спутанные волосы Нигрея, вытряс из них листочки роз и садовый сор.

На столе в кабинете «папы», разложенная по порядку, оказалась портативная радиоэлектронная аппаратура для прослушивания – вещественные доказательства, неопровержимые улики. «Папа» ничего не комментировал, и так все было предельно ясно. Он лишь пристально наблюдал за каждым движением полковника, и выпуклые глаза его напоминали два плавающих компаса.

Полковник сел на прежнее место и попытался собраться с мыслями, однако до предела натянутая струна звенела от малейшего прикосновения…

– Итак, продолжим, – заговорил «папа» сухим, бесцветным и немного визгливым голосом. – Впервые я столкнулся с некоторыми непонятными явлениями в нашем обществе, а точнее, в высших партийных кругах еще лет пятнадцать назад. Мне показалось тогда, что в коммунистической партии существует еще одна, тайная, не подвластная ни руководящим органам, ни партийной дисциплине. Все это время я занимался разгадыванием этих ребусов и отслеживал каждое действие, анализировал каждое случайно оброненное слово крупных партийных и далеко не партийных мужей. И в последние годы пришел к твердому убеждению, что в нашем государстве действует глубоко законспирированная и не знающая провалов международная организация. Из ее недр когда-то вышла коммунистическая идея с ее философией, трудами по экономической реформе человеческого общества, затем оттуда же явилась на свет идея фашизма… Одним словом, этот монстр способен родить все, что угодно, но лишь то, что необходимо в данный исторический момент, – от учения Фрейда до новых религиозных течений и культов. Когда-то надводной частью этого айсберга был вполне официальный Коминтерн. Сталин сам был частью незримой системы управления, хотя не подозревал об этом, и разгромил Коминтерн лишь потому, что не смог подмять его под себя. Но и вождь ошибся, поскольку не знал, что подобные организации не подлежат ни разгрому, ни упразднению. Они просто переформировываются, уходят в подполье и как бы исчезают из поля зрения. Большинство политиков независимо от их ориентации со временем попадают в сферу деятельности Коминтерна и незаметно начинают исполнять чужую волю… Эдуард Никанорович, вы когда-нибудь задумывались об этом феномене?

– Кто убил Нигрея? – спросил полковник.

– Охрана приняла его за террориста, – вымолвил патрон. – Обстановка в государстве вам известна… Но об этом чуть позже. А сейчас не отвлекайтесь, отвечайте на вопрос.

– Я не политик и не поддаюсь влиянию, – отчеканил Арчеладзе.

– То есть осознанно выполняете чей-то заказ?

– Верно. В данном случае – ваш.

Становилось ясно, что «папа» подозревает его в связи с Интернационалом…

– Но я не давал задания шпионить за мной. – «Папа» метнул микрофон с присоской в окно – «прилипала» почти беззвучно легла на стекло. – Разумеется, Эдуард Никанорович, сказать вам нечего. Однако и об этом поговорим позже. Попробую поставить вопрос иначе. Я не рассматриваю существование Коминтерна как вредной или враждебной организации. Наоборот, считаю его единственной реальной силой, способной управлять миром. Бороться с ним бессмысленно, да и не нужно. Коминтерн давно уже диктует политические и межгосударственные экономические отношения. Только он знает, где начнется война, где она закончится и в чью пользу, где и какой кандидат получил большинство на президентских выборах и почем будет баррель нефти через три года… Не стану скрывать, Эдуард Никанорович: я давно ищу прямой выход на представителей Коминтерна. В России они предпочитают действовать нелегально и не идут на контакт с политиками, но всегда имеют возможности воздействовать на них. Создавая ваш специальный отдел, я уже знал, в чьих руках находится золотой запас. А вы и ваши люди нужны были мне как раздражитель. Рано или поздно вы обязаны были почувствовать, что золото не разворовали, не растащили в карманах, что в мире существует эта вездесущая и всемогущая сила. Признаюсь, я следил за каждым вашим шагом и убежден, что вы, Эдуард Никанорович, вышли на прямую связь с Коминтерном. И теперь выполняете его волю, особенно в последнее время. А поскольку вам было рекомендовано установить за мной наблюдение и прослушивание, я сделал вывод, что моей персоной заинтересовались. Так ли это?

– Так, – признался полковник. – Но больше не спрашивайте ни о чем.

– Понимаю, – многозначительно проронил патрон. – Причина единственная – мое влияние на первых лиц в государстве… Эдуард Никанорович, вы могли бы постепенно вывести меня на Коминтерн? Или как там он называется?.. Организовать встречу с представителем?

– Это невозможно, – заявил Арчеладзе. – Организация, которую вы называете Коминтерном, сама избирает, с кем встречаться, с кем нет.

– Дорогой Эдуард Никанорович, а вы повлияйте! – напористо сказал патрон. – Они тоже люди и поддаются влиянию. Думаю, это у вас получится.

– Не хочу лежать в мусорном баке со струной на шее.

– У вас нет выбора, генерал. Лежать в моем предбаннике тоже не очень-то приятно, – намекнул «папа». – И Капитолина просит вас быть сговорчивее…

– Капитолина? – вздрогнул полковник.

– Да… Пока вы ищете возможность связать меня с Коминтерном, она поживет… отдельно от вас.

– Постараюсь что-нибудь сделать, – проговорил Арчеладзе. – Но не обольщайтесь, нет никакой гарантии…

– А вы постарайтесь! – посоветовал патрон. – Когда нужно, вы очень изобретательный человек. Например, для меня загадка – каким образом вы умудрились подменить золотой значок у Зямщица. Но меня не интересуют секреты вашего искусства. Важен результат!