10
Стратиг уверял, что самый лучший способ изменить внешность и стать неузнаваемым не грим и не пластическая операция, а совершенно иная психологическая среда существования и прямо противоположный прежнему социальный статус. Никому в голову не придет искать бессребреника среди вальяжных финансовых воротил. Если бы даже кто-то из знакомых увидел Мамонта, то вряд ли бы допустил мысль, что это он. Похож – да, но не он, потому что такого не может быть.
Впрочем, точно так же можно было скрыться за маской крайней нужды и бедности. Император Александр I, обрядившись в поношенный солдатский мундир, пришел на собственные похороны, а затем под именем старца Федора Кузьмича прожил всю оставшуюся жизнь.
Однако Гипербореец узнал его, несмотря ни на что. Встреча была неожиданной, и Мамонт оказался неготовым к ней, ибо даже Стратиг не предполагал ее и потому ничего не посоветовал.
Оказавшись в машине, Носырев почувствовал себя неуютно. Его начало корежить, задергалась голова, а глаза с болезненным блеском закрывались сами собой, словно его разморило после улицы.
– Все равно это ты, Мамонт, – бормотал он, выставив руки перед собой. – Узнаю твое поле… Но откуда такая защита?.. Ты всегда был темнилой… Но не было защитного поля!
Гипербореец в самом деле что-то чувствовал и узнавал не только по облику. Он верил в то, что говорил, и тем самым как бы устрашал себя. Просто так от него уже было не отвязаться… Мамонт уехал подальше от злополучного перекрестка, покрутился по переулкам и загнал машину на какой-то пустырь со строящимися гаражами. Едва он подумал, что здесь будет несложно отделаться от Гиперборейца, вытолкнув его из машины, как тот вцепился в подлокотник.
– Знаю! Слышу, избавиться хочешь!.. Не выйдет, Мамонт, не избавишься.
Тем самым он как бы предупредил Мамонта, что не следует держать никакой задней мысли и говорить то, что думаешь. Однако тот незаметно коснулся кнопки записи магнитофона и сел вполоборота к незваному гостю.
– Тебе невыгодно, чтобы я ушел, – с трудом выговорил Носырев. – Я слишком много знаю о тебе…
– Кто много знает, тот мало живет, – мрачно сказал Мамонт.
– Не пугай, меня ты не тронешь… Я не сделал тебе зла. У тебя рука не поднимется. Вижу твою ауру…
– Говори, что тебе нужно от меня?
– Не дави, – попросил он. – Я очень чувствительный к чужой энергии. Все равно совсем не задавишь, а нам поговорить нужно.
– Я не давлю, – признался Мамонт, поскольку и в самом деле не прилагал никаких усилий, чтобы хоть как-то подавить психику Гиперборейца.
– Да, верю… – забормотал тот. – Это не ты… Тебя кто-то страхует. Блин, не могу справиться…
– У меня мало времени, говори!
– Не думай, я не шантажист. – Носырев стал делать пассажи над своей головой. – Я знаю, ты нынче ползал на Урале… Это ты грохнул генерала Тарасова с его ребятами… Меня попросили установить – кто. Я установил… Но тебя не назвал.
– Ждешь благодарности? – холодно усмехнулся Мамонт.
– Нет… И денег мне не нужно. Я предлагаю тебе совместное дело. – Гипербореец поморщился. – Кто-то все время перекашивает мое биополе!
– Не хочу иметь с тобой дел, – отрезал Мамонт.
– Это серьезное дело… Почему?
– Потому что ты – кретин! Ты можешь орать среди улицы!
– Иначе бы ты не впустил, – признался Носырев. – Это был единственный шанс… Не мог упустить. Ты мне нужен! Я это понял в одно мгновение. Ты один в состоянии поверить мне!
– В чем суть твоего дела? – жестко спросил Мамонт.
– Знаю, ты ползал по Уралу не один… У тебя есть мощное прикрытие. – Он едва разлеплял глаза. – Ты бы не ушел от Тарасова… Тебя бы достали… Но кто-то качает на тебя защитное поле! Не спрашиваю кто… Это называется энергетическое обеспечение… А я – один. Мне не под силу одному… Генерировать энергию не с кем. Кашпировского и Чумака используют политики…
Вместе с биополем у него перекосилось лицо.
– Короче, что ты хочешь? – пожалел его Мамонт.
– Есть человек, который однажды уже прошел путь к сокровищам Валькирии…
– Этого не может быть.
– Может… Я знаю этого человека, – сообщил Гипербореец. – Там он потерял ауру, и потому исказилось сознание, утратилась память… Сейчас это полуживотное… Сам проверял: над головой тьма… Я отключу его, использую как медиума… Он приведет к сокровищам.
– Зачем же я тебе нужен? – Мамонт пожал плечами. – Какой тебе смысл брать в дело меня?
– Ты не понимаешь, Мамонт?
– Нет, не понимаю.
– Отыскать сокровища Валькирии – полдела, – объяснил Носырев. – Главное, удержать их потом в своих руках. Нужна сильная личность с таким энергетическим обеспечением, как у тебя. Или государственный аппарат типа старого КГБ… Беспредел в государстве – хорошо и плохо. Можно взять, а потом тебя просто ограбят…
– Любопытное предложение, – подумав, проговорил Мамонт.
– Надо спешить! – страдая от какой-то внутренней боли, горячо заговорил Гипербореец. – Около этого безумца уже кружатся всякие люди. Есть опасность – перехватят…
– Ты кому-то предлагал это дело?
– Да… Вышел на полковника Арчеладзе из Министерства безопасности, – признался он. – Занимается ерундой, ищет золотой запас…
– Почему ерундой?
– Золотой запас никуда не исчезал… Я сделал установку: все на месте.
– Он не поверил тебе?
– Жлоб и полный профан… Я уже наказал его.
– Каким же образом?
– Он все пытался подшутить надо мной… Я тоже пошутил. У него никогда не вырастут волосы.
– Как зовут твоего медиума? – спросил Мамонт, хотя прекрасно понял, о ком идет речь.
– Не скажу пока. – Гипербореец обхватил голову. – Я же не спрашиваю, кто стоит за тобой… Мамонт, соглашайся! Нужно действовать!.. Пока не опередили…
– Я должен проконсультироваться. – Мамонт вспомнил вчерашний диалог с Кристофером. – Где ты живешь?
– Нигде, – выдохнул Носырев. – Вынужденный бомж… Мне нельзя находиться на одном месте. Все время в движении… Вижу, ты мне не веришь!
– Пока не совсем, – признался Мамонт. – Хочу все осмыслить.
– Хорошо… Даю возможность испытать силу моих способностей. – Гипербореец выставил руки локатором. – Так… Ты невероятно удачливый человек! С тобой можно иметь дело… Все тебе удается. Ты ищешь сейчас молодого мужчину. Так… Не спеши, он не готов. А утром сам пожелает встречи! Станет искать тебя!.. Старика зарезали по его приказу.
– Какого старика? – машинально спросил Мамонт.
– Не знаю… Ты все время думаешь о нем. Если бы мне не мешали, мог бы сказать все…
– Довольно, – оборвал Мамонт. – Не хочу знать будущего. Где я могу найти тебя?
– Буду отдыхать, – измученным голосом выдавил Носырев. – Надо восстановить силы… Это мой маршрут движения, перепиши.
Он достал рваненькую бумажку, на которой были написаны адреса, женские имена и время суток: десять точек в разных районах города. Мамонт переписал адреса.
– Даю тебе сутки на размышление, – предупредил Гипербореец и выбрался из машины. – Время пошло, Мамонт!
Сначала он поплелся, словно пьяный, пока не уткнулся в стену дома. Там отдышался, сунул руки в карманы и пошел уже осмысленно, подергивая ногами в стоптанных на внутреннюю сторону ботинках: иксообразное кривоножие говорило о том, что он в детстве переболел рахитом…
Несколько минут Мамонт не мог собраться с мыслями. Сбитый с толку, он даже забыл, куда ехал и почему оказался здесь. То, что Гипербореец не просто сумасшедший, а обладает какой-то силой, было очевидно. Доказательством тому служил и этот сумбур его речи: он находился в некоем информационном поле, плавал в нем, как в темной воде, и хватал все, что видел. Однако при всем имел довольно чуткую ориентацию на Зямщица и был не первым в своих устремлениях. Зямщиц действительно побывал в пещерах, видел золото варваров и унес оттуда значок. Но зачем ему позволили это сделать? Зачем нужно было давать изгоям пищу для размышлений и повод к поискам? Скорее всего Стратиг задумал какую-то операцию, чтобы дезориентировать противника, ввести его в заблуждение. Возможно, подобные вещи проделываются в обществе не первый раз. Например, для того чтобы собрать вокруг такого вот Зямщица всех любопытных, заинтересованных и ищущих сокровища. Некий отвлекающий маневр, эдакая «мухоловка» с приманкой в виде значка. С какой целью тогда Стратиг поручил Мамонту изъять эту приманку в самый интересный момент, когда «мухи» начали слетаться как на мед? Или уже достаточно одного Кристофера Фрича? Его выманивали в Россию золотым значком?.. Но у Мамонта сложилось впечатление, что наследник приехал, чтобы разыскать тело отца. Тогда почему же Кристофер не клюнул на предложение Мамонта и спешно исчез? Даже если бы не поверил ему, все равно должен был – нет, обязан по логике вещей! – поиграть с ним. Хотя бы для того, чтобы выяснить, насколько силен «конкурент», кто за ним стоит и почему в его компании оказался Мамонт. Ведь Кристофер не смог скрыть, что знает о Мамонте, слышал о нем! Поэтому обязан был вести игру с Майклом Пристом…
Неужели все-таки его больше интересует золотой значок, чем тело отца? Или что-то другое?!
Мамонт вспомнил внезапные слова Гиперборейца – старика зарезали по его приказу. По приказу молодого мужчины, которого сейчас ищет Мамонт… Этот сумасшедший действительно обладал прозорливостью и каким-то ясновидением: знать, кого ищет Мамонт в данный момент, он никак не мог. Тем более о каком-то зарезанном старике!
Допустим, Носырев предсказал истину… В таком случае Кристофера интересует не тело отца и даже не значок, а исчезнувший из хранилища золотой запас. Впрочем, убитый старик мог встречаться с Арчеладзе и по другому поводу, но непременно связанному с золотом. Иначе бы полковник не поехал среди ночи на эту встречу и старик бы остался жив. Его убили сразу же, едва они расстались. Если верить Носыреву, то эта встреча либо была организована Кристофером, либо контролировалась им. Старик выдал какую-то тайну и был немедленно убит…
Мамонт вдруг пожалел, что отпустил Гиперборейца. Его следовало спрятать, может быть, отвезти домой и запереть, хотя Стратиг предупреждал, что в целях безопасности нельзя никого впускать в дом. К тому же такого человека, от встречи с которым теперь Мамонт чувствовал полный разлад в мыслях и неприятное ощущение, будто его переодели в чужое и нечистое белье.
Непредсказуемое поведение Гиперборейца с его предложением и пророчествами как бы высветило всю бессистемность трудов Мамонта. Не версии и четкая отработка каждой из них, а некая стихия довлела над всеми его действиями. Воля случая волочила его от события к событию, и потому получалось, что процесс поиска становится неуправляемым. Он не хуже этого сумасшедшего парапсихолога плавал на волнах какого-то информационного моря и в потемках вылавливал все, что попадет. Его удачно вынесло на Кристофера Фрича, и потому можно было смело отрабатывать лишь одну версию – тайну банков Интернационала. Все было в руках, но первая же встреча, первый контакт с этой незримой силой оказались неудачными, хуже того, Мамонт попросту спугнул человека, олицетворяющего эти банки. Не сумел нажать нужные кнопки невероятно сложного кодового замка. Кристофер раскусил его, понял, что нет никакого «конкурента», а есть авантюрист, к которому каким-то образом попали секретные сведения о встрече на правительственной даче. И теперь, если Мамонт даже и разыщет его на улице Рокотова, новая попытка подключиться к Интернационалу окажется бесполезной. Надо держать в руках такой козырь, чтобы Кристофер на сей раз не увернулся, а, напротив, сам бы бросился на поиски Майкла Приста, сам бы захотел дружить с «конкурентом».
Эх, если бы сбылись предсказания Гиперборейца!
Но такого козыря пока не было. Хотя теперь точно известно, что розыск тела отца, золотой значок НСДАП – не главная причина появления Кристофера в России. И переговоры на правительственной даче с генералом – всего лишь деталь совершаемой им операции. Впрочем, как и его общение со старшим Зямщицем.
Вот так, наверное, каждый, кто соприкасался с таинственным существованием Интернационала, чувствовал свое бессилие и полную неуязвимость противника. Охранное отделение жандармского управления царской России имело полную информацию, мощнейшие агентурные сети внутри этой организации и ничего не могло предпринять, чтобы остановить наступление революции. Поэтому для Коминтерна и профессиональных революционеров не существовало ни таможен, ни границ, ни проблем с финансами.
Их не держит даже «железный занавес»…
Мамонт разыскал нужный дом на улице Рокотова – адрес Галины Васильевны Жуго он очень просто получил в адресном бюро, – но войти не решился даже в подъезд. Он побродил по его двору возле противоположного дома, рассчитал, куда выходят окна квартиры номер тридцать пять, постоял напротив них, скрываясь за деревьями, и хотел уходить, однако его внимание привлек старенький автофургон-морозильник с двумя пингвинами на задних дверцах. Капот был снят, двигатель наполовину разобран, на крыльях и подножке лежали запчасти. Пожилой мужчина в мазутном халате сидел рядом на досках и раскручивал ключами какой-то узел. Картина для московских дворов привычная и ничем не примечательная, если бы не один момент, который и насторожил Мамонта: морозильный агрегат, установленный на лобовой части фургона. Бочкообразный компрессор был слегка повернут одним торцом вверх и оборудован матово поблескивающей черной крышкой кожуха, тогда как все остальное грубо закрашено зеленой краской и покрыто грязными потеками пыли. Земля вокруг и сам автофургон – все было покрыто слоем павшей желтой листвы, в том числе крыша кабины и даже мокрое лобовое стекло. Только на морозильном агрегате не было ни листочка, будто его старательно обметали.
Изображая гуляющего под листопадом человека, Мамонт прошел мимо фургона и ощутил на себе взгляд ковыряющегося в деталях механика. А еще успел заметить, что торец этого странного компрессора смотрит точно на окна квартиры Жуго. Он не рискнул второй раз прогуливаться возле машины и направился к углу дома. Едва скрывшись за ним, Мамонт пошел к «линкольну», оставленному далеко от улицы Рокотова, и затем подъехал к дому с другой стороны, но так, чтобы можно было наблюдать в бинокль за этим автофургоном. Около часа ничего существенного не происходило. Механик забирался на бампер машины, что-то делал с двигателем, курил, сидя на крыле и осматриваясь, затем вновь крутил гайки на досках. Наконец створка дверцы фургона с полуоблезлым пингвином приоткрылась и на землю соскочил молодой парень в расстегнутой кожаной куртке. Он отошел за деревья, потянулся, несколько раз присел – засиделся, бедняга! – и закурил. Минут пять он бродил по двору, несколько раз пропадал из виду то за «грибком» на детской площадке, то за машинами на стоянке у дома и потом вернулся к фургону. Возможно, постучал, потому что дверца открылась – внутри кто-то был еще! Парень ловко заскочил в фургон, и прогулка-перекур на том закончилась. Механик при этом оставался на месте, словно происходящее его не касалось.
Похоже, Арчеладзе перекрыл наружным наблюдением все места, где появлялся или мог появиться Кристофер Фрич. Если возле дачи генерала с риском для жизни ползал один горбоносый наблюдатель, то сюда, в обыкновенный жилой квартал, полковник поставил специальный автомобиль, наверняка начиненный радиоэлектроникой. Но если там можно было взять наблюдателя с поличным и не опасаться, что он поднимет шум, то здесь очень просто взять могли самого. К этим ребятам не подойдешь и не попросишь поделиться информацией…
Однако у Мамонта появилась надежда, что Кристофер сейчас находится тут, возможно, залег на несколько дней. Иначе бы служба Арчеладзе не торчала здесь усиленным составом. И хорошо, что Мамонт не сунулся в подъезд! Вероятно, и там есть его человек…
Это значило, что Арчеладзе «сел» на Кристофера очень плотно и что у Мамонта с полковником сейчас одни и те же интересы, а значит, и проблемы. Может быть, цели разные… Следовало продолжить игру с полковником – он вызов принял! Теперь важно было создать у него иллюзию вездесущности и неуловимости человека из вишневого «Москвича». И следить за теми его людьми, кто отслеживает Кристофера.
Мамонт кое-что знал об Арчеладзе от Стратига, в том числе и то, что начальник специального отдела практически недоступен для лиц, в которых не заинтересован сам. Его нельзя было купить, проникнуть к нему с помощью «постельной разведки», поскольку он страдал половым бессилием и ненавидел женщин; его невозможно было искусить развлечениями типа шашлыков на природе, поймать на пристрастиях к алкоголю. Скорее всего замкнутый образ жизни и физические качества послужили основной причиной назначения его на должность начальника отдела. Это был редкий современный человек – человек без слабостей. Единственный путь к нему Мамонт видел лишь в «преступлении», совершенном Арчеладзе против своего непосредственного шефа – генерала: подслушивание и слежка за дачей начальника могли обойтись полковнику очень дорого. Но вряд ли бы он испугался шантажа, имея за спиной мощное прикрытие в виде влиятельного покровителя из высших эшелонов власти. Поэтому остается только игра с ним, посредством которой неуправляемого Арчеладзе можно вывести из равновесия, заставить делать глупости и ошибки.
Мамонт вернулся домой и едва открыл дверь, как ему стало покойно, словно все заботы остались там, за порогом.
– Милый, я очень скучала без тебя, – сказала Дара. – Надеюсь, ты сегодня никуда больше не поедешь?
– Мы поедем вместе, дорогая, – нашел компромисс он. – Мне понадобится твоя помощь. Нам придется украсть человека.
– Разумеется, прятать украденное будем дома.
– Я должен предупредить тебя – это не совсем обычный человек. Он сумасшедший.
– Значит, мне нужно приготовить комнату с решетками.
– Совсем не обязательно, дорогая. Скорее всего он не захочет убегать. К тому же по образованию я врач-психиатр и, думаю, с одним больным как-нибудь справлюсь.
– Если что, я всегда приду к тебе на помощь, – пообещала Дара.
Сразу после ужина они поехали на вишневом «Москвиче» в Безбожный переулок. Младшего Зямщица выводили на прогулку под бдительным присмотром домашнего врача, а за ними, почти не скрываясь, всюду таскались ребята из Службы Арчеладзе. Мамонт не исключал, что за этой процессией приглядывает еще чей-нибудь зоркий глаз, возможно, вооруженный телеобъективом. На несчастного многие делали ставку, и поэтому его берегли как зеницу ока.
Брать Зямщица следовало возле дома, когда закончится прогулка и притупится бдительность стражи. Мамонт остановился возле тротуара, так чтобы видеть подъезд, и стал поджидать возвращения больного и врача. Они появились из-за магазина «Березка» и неторопливым шагом направились к дому. Молодцы Арчеладзе двигались в десятке метров и хорошо узнавались, поскольку в переулке было почти пусто. Их следовало отсечь, отвести им глаза на одну-две минуты, чтобы Мамонт успел втащить Зямщица в машину. Дара вышла через заднюю дверцу на проезжую часть и медленно пошла к молодцам. И тут произошло непредвиденное: Зямщиц неожиданно прыгнул в сторону и побежал через улицу. Врач на секунду замешкался, но ребята Арчеладзе были начеку. Один перекрыл улицу, а второй кинулся Зямщицу наперерез. Опомнившийся врач тем временем забежал с другой стороны, и больной таким образом оказался окруженным. В отчаянии он потряс кулаками, затем вдруг наклонился, ловко вывернул чугунную крышку от колодца и словно пушинку воздел над головой.
– Не подходите!
Мамонт помнил его нечеловеческую силу, видимо, и охранники успели ее прочувствовать: к Зямщицу никто не подходил. Врач вскинул руки, что-то бормотал, возможно, пытался гипнотизировать. В этот момент из-за его спины появилась Дара с раскрытым зонтиком и пошла на Зямщица. Мамонт все понял и, запустив двигатель, поехал к нему. Но похоже, больной не поддавался никакому психическому воздействию. Со всей силы он грохнул крышкой люка по капоту машины и расставил руки, словно хотел взять ее за низ и опрокинуть.
– Не пускайте женщину! – вдруг закричал врач. – Держите женщину!
Но сам не трогался с места, и молодцы лишь вертели головами. Мамонт выскочил из машины, но чтобы затащить внутрь безумного Зямщица, не было уже и речи, однако в это время Дара сложила зонтик и начала хлестать его по широкой согнутой спине.
– Ах ты, скотина! Ах ты, пьянь подзаборная! – визгливо, как торговка на базаре, закричала она. – Ты зачем нашу машину разбил?! Ну я тебе сейчас!.. Ты у меня заплатишь! Ты мне новую купишь! Ты мне за этот автомобиль всю жизнь горбатиться будешь!
Зямщиц неожиданно сломался, съежился и заскулил, выставляя руки, чтобы не попало зонтиком по голове. Мамонт открыл дверцу, впихнул его в машину, как ватную куклу, и сел за руль. Дара уже была рядом.
– Держите машину!! – орал врач, расставив руки перед капотом, как недавно Зямщиц. – Стой!!!
Мамонт едва не задел его, выскочив на тротуар. Не включая света, он помчался к магазину, за углом же круто взял влево – до самых Сокольников можно было крутиться по переулкам, сбивая погоню. Однако если молодцы Арчеладзе уже очухались и подняли тревогу, именно тут и станут ловить вишневый «Москвич». Он развернулся и тихо поехал назад, в Безбожный переулок. На проезжей части уже никого не было. Мамонт прибавил скорости, не дожидаясь зеленого светофора, влился в поток, катящийся по проспекту Мира. Пассажира на заднем сиденье отчего-то корежило – похоже, начинался приступ, а точнее, продолжался. Дара взяла его руку, гладила, приговаривала, убаюкивала, как малого ребенка. Наконец Зямщиц как-то странно, под острыми углами, выгнул ноги, руки и, окаменев в таком положении, заснул.
– Посмотри, – сказала Дара. – Что с ним?
Больной спал, застыв в форме свастики. Через несколько минут мышцы его расслабились, фигура потеряла очертания и на чисто выбритом лице появилось что-то вроде улыбки.
– Это похоже на эпилепсию, – предположил Мамонт. – Через десять минут он проснется.
За эти десять минут они уже были за площадью Маяковского. Зямщиц действительно проснулся и сел, поглядывая в окна с тихой печалью.
– Куда мы едем? – спросил он.
– Туда, где тебе станет хорошо, – отозвался Мамонт.
– Вы хотите сказать, мы едем в горы? – оживился больной.
Мамонт и Дара переглянулись.
– Пока нет, – сказала она. – Но придет время, и мы поедем в горы.
– Это скоро? – нетерпеливо поерзал Зямщиц.
– Скоро, – успокоила Дара. – А сейчас поживешь у нас. Я приготовила тебе хорошую комнату.
– Я буду жить один? В этой комнате?
– Конечно!
– А у вас нет золотых зубов? – настороженно спросил больной.
– Нет, – сказал Мамонт. – Еще не вставили.
– И никогда не вставляйте! – попросил тот. – Скоро будет экологическая катастрофа! Страшнее, чем ядерная! И пострадают все, кто имеет золотые зубы или коронки!.. А вы не станете брить меня насильно?
– Не станем, – заверила Дара.
– И сеансов гипноза не будет?
– Не будет.
Зямщиц помялся, вскинул несколько раз руки, подыскивая слова.
– В таком случае… должен признаться. Я умышленно ударил вашу машину. Никак невозможно было убежать, все время ловят, бьют электрошоком… А я должен привлечь к себе внимание общественности. Меня же прячут!.. Я сразу сообразил: ударю по новой машине – будет скандал. И может, удастся сбежать и заявить о себе в ЮНЕСКО.
– Почему в ЮНЕСКО? – поинтересовался Мамонт.
– Я занимался экологией… Меня знают!
– Теперь можно никуда не заявлять, – утешила его Дара. – Тебе у нас будет хорошо.
– Все равно я должен сделать заявление о грядущей катастрофе, – не согласился Зямщиц. – У меня был текст, но Масайтис отнял.
– Ничего, ты подготовишь новый, – сказал Мамонт. – А я передам его в редакции газет.
Он несколько раз поворачивал в самых неожиданных местах, проверяя, нет ли «хвоста», затем подъехал к своему дому. Дара подхватила больного под руку и повела в дом, как дорогого гостя. Зямщица поместили в комнату на втором этаже, смежную с кабинетом Мамонта. Дара принесла ему напитки и фрукты, однако больной попросил бумагу и пишущую машинку. Он не поддавался уговорам, что следует отдохнуть, собраться с мыслями: им владела жажда спасения человечества.
Арчеладзе уже наверняка доложили, что «Москвич» вишневого цвета похитил и увез в неизвестном направлении Зямщица-младшего. А старший еще раньше сообщил об этом Кристоферу Фричу – он-то знает, где скрывается наследник. Тот, возможно, сам не предпримет никаких мер, да и не может их предпринять, но подключит своего делового партнера – генерала-«пожарника», обязавшегося охранять совместное предприятие. Интернационал никогда не создавал своих структур в том или ином государстве, а весьма умело подключался к существующим и действовал через них, оплачивая услуги. Договор на правительственной даче был тому подтверждением.
Следовало ожидать адекватной реакции. Первым должен взбеситься Арчеладзе, поскольку принял вызов и получил еще одну пощечину. Самолюбивый полковник начнет ставить на уши всех владельцев вишневых и даже красных «Москвичей», ибо ночью все кошки серы. Тем же самым займется и его непосредственный начальник, у которого больше людских ресурсов и возможностей. Проехать по городу на такой машине, тем более с помятым капотом, станет невозможно.
Но именно это сейчас и нужно сделать.
– Ты не хочешь прокатиться по ночному городу, дорогая? – спросил Мамонт, прислушиваясь к стуку машинки на втором этаже.
Она все поняла, потому что с несвойственной ей озабоченностью предупредила, что неплохо бы поехать на зеленом «Москвиче», потому что на вишневом ездить опасно.
– А мне хочется только на вишневом, – закапризничал он.
– Как скажешь, милый, – согласилась она. – Но за руль сяду я!
Мамонт уступил. Они выехали на Садовое кольцо и первые минут двадцать катили в крайнем левом ряду, откуда можно было сделать крутой маневр и уйти от преследования, да и подальше от милиции, обычно пасущей у тротуаров. Все было тихо и спокойно, как всегда в поздний час, хотя милиции на улицах было очень много, пешей и моторизованной. Кажется, никаких массовых проверок транспорта и никакого особого оживления. Дара перебралась сначала в средний ряд, потом и вовсе осмелела, рыская, как таксист, вдоль тротуаров. Стражи порядка совершенно не реагировали. С Садового они повернули на проспект Мира, поближе к месту «преступления», – результат был тот же. Мамонт был совершенно обескуражен: с момента похищения Зямщица прошло около трех часов! Времени на раскачку, на передачу ориентировки, тем более при таком количестве милиции на улицах, хватало – могли уже сорок раз остановить. Но ни один не сделал даже попытки. Вишневый «Москвич» никого не интересовал… Мамонт сам сел за руль, решив, что Дара отводит милиции глаза, и около часа мотался по быстро пустеющим улицам. Кроме голосующих припозднившихся прохожих, никто их не замечал. Либо Арчеладзе не получил информации о похищении, равно как и генерал-«пожарник», либо эта беззаботная тишина означала, что Зямщиц никому не нужен. Мамонт остановился неподалеку от дома, где жил Арчеладзе, и попросил Дару позвонить ему по радиотелефону. Телефон полковника не отвечал или был отключен.
– Попробуй по служебному, – безнадежно сказал Мамонт. – Предложи ему встречу, важную информацию.
Служебный телефон ответил не сразу и сонным, недовольным голосом.
– Мне нужно срочно поговорить с господином Арчеладзе, – сказала Дара. – Не посоветуете, как это сделать?
– Мы по телефону никаких справок не даем, – был ответ. – Приходите утром.
– Но у меня очень важная информация! Он просил меня позвонить по этому телефону, – настойчиво потребовала она.
– Ничем не могу помочь, – отозвался дежурный. – Арчеладзе будет только утром.
– Может быть, он дома? – напирала Дара. – И отключил телефон?
– Таких справок мы не даем! Если очень важная информация – сообщите мне, – предложил дежурный.
– Похищен Зямщиц, четыре часа назад, – рискнула Дара.
В трубке послышался глубокий вздох.
– Хорошо, я принял к сведению… Но вы можете пояснить, кто такой этот Зямщиц?
Дара отключила телефон и засмеялась:
– Увы, они даже не знают его! Мы зря с тобой совершили кражу. Но кажется, им звонят об этом уже не первый раз.
– Спасибо, милая, – сказал Мамонт. – Ты мне открыла глаза! Сейчас мы совершим еще одну кражу. Это наша ночь! Воровская!
Он сделал в этот миг небольшое, но существенное открытие: оперативная разработка, наблюдение, охрана и вообще все, что касается Зямщица, – это частное дело Арчеладзе и его непосредственного шефа-генерала. Поскольку между ними нет никаких деловых отношений, как уверял горбоносый наблюдатель, значит, каждый из них занимался сам по себе. Возможно, потому они и не находили общего языка. Оба вцепились в странную историю, приключившуюся с Зямщицем на Урале, обставили больного кордонами, гипнотизерами, и каждый теперь отрабатывает возможность поехать с ним в горы и с помощью какого-нибудь парапсихолога-лозоходца заставить его показать пещеры. Но Арчеладзе прилепился к этому делу позже, когда генерал-«пожарник» через старшего Зямщица уже вошел в контакт с Кристофером Фричем и наверняка с фирмой «Валькирия». Поэтому и все встречи носят частный характер, и даже профессиональные разведчики, вроде горбоносого, ползают под окнами на правительственной даче по личному и частному поручению. Потому и с миной в кармане…
Между Арчеладзе и генералом идет мощная конкуренция. И потому как шеф играет главную, ведущую роль, полковник вынужден плестись в хвосте, собирать информацию через своих агентов, наблюдать и подслушивать. Однако это унизительное дело ни о чем не говорило. Арчеладзе в нужный момент мог совершить рывок и обойти соперника. Высокопоставленный патрон всегда его прикроет, ибо наверняка посвящен в действия начальника специального отдела.
Ситуация складывалась очень интересная: отдел, созданный для поисков исчезнувшей части золотою запаса, занимался неизвестно чем, но только не прямыми обязанностями. Арчеладзе гонялся за мифическими сокровищами и как бы игнорировал реальную тысячу тонн золота, похищенного из государственных хранилищ.
Неужели сумасшедший Гипербореец был прав, когда обронил фразу, что золото никуда не исчезало? Казна остается на месте, под надежной охраной, но как бы уже большая ее часть не принадлежит государству. Интернационал отсчитал свое и оставил на хранение до поры до времени. Перебросить такую массу золота очень хлопотно, да и не нужно: кто знает, на какие цели потом оно потребуется?
На этот вопрос мог ответить лишь тот, кто теперь распоряжался изъятым золотом. Вот кто был нужен Мамонту! А он, этот Распорядитель, существовал в реальном человеческом образе. Это не Кристофер Фрич и даже не его отец, но они были связаны с ним, как, впрочем, и фирма «Валькирия». По логике вещей после разгрома и краха на Урале, после гибели вертолета со всем руководством фирма должна была умереть. А она продолжала жить, будто ничего не случилось, и даже не сменила вывески, не переформировалась. И, судя по переговорам Кристофера с генералом, готовится к новой экспедиции.
Живучесть «Валькирии» говорила об одном: никто не ведал ее истинных целей. Интернационал знал толк в символике, назвав свое детище именем всемогущей и незримой женщины…
– Я отомщу за Валькирию! – вслух сказал Мамонт, увлеченный размышлениями, но Дара не услышала. Откинувшись на спинку сиденья с подголовником, она спала, и лицо ее отчего-то было печальным. Он медленно остановил машину в самом начале улицы Рокотова и облокотился на руль. Он хотел дать ей поспать, а заодно и подремать самому – время позволяло, но едва выключил двигатель, как Дара встрепенулась:
– Прости, я заснула!
– Когда ты спишь, от тебя исходит печальное очарование, – признался Мамонт. – Думал о Валькирии, а смотрел на тебя.
– Это скоро пройдет, – пообещала она. – Я помогу тебе.
К дому номер семь они подходили дворами, держась поближе к стенам. Автофургон стоял на прежнем месте перед детской площадкой, заслоненной деревьями. Запчасти и инструменты были по-хозяйски убраны, двигатель накрыт капотом и куском брезента. Мамонт рассчитывал, что в ночное время на посту может находиться не более двух человек: трем в «морозильнике» было бы тесновато.
Он хорошо представлял, какие чувства могут испытывать наблюдатели, когда объект за окнами квартиры развлекается с дамой. Независимо от их подготовки и профессионализма в подсознание забивается совершенно определенный сигнал, некий звуковой ряд, возбуждающий страсть более сильную, чем вид обнаженной женщины. Нечто подобное Мамонт только что испытал, глядя на спящую Дару…
Скорее всего из автофургона просматривалась вся окружающая территория, и входить в зону видимости было преждевременно. Тем более не исключено, что еще один наблюдатель стоит где-нибудь на лестничной площадке в подъезде дома. Площадь между домами, высвеченная двумя неяркими фонарями на детской площадке да несколькими лампочками у подъездов, была совершенно безлюдной.
– Мне нужно выманить человека из автофургона, – сказал Мамонт. – Но после того, как я подъеду и поставлю машину возле него.
– Хорошо, я выйду вон оттуда. – Дара указала на освещенный подъезд. – Мне будет душно, жарко и одиноко.
– Продержи его пять минут, затем садись в машину.
– А если не отвяжется? – усмехнулась она. – И мне так одиноко…
– Я отвяжу!
Дара ушла с какой-то странной, легкомысленной улыбкой и, обернувшись на углу, помахала рукой. Обходным путем Мамонт вернулся к машине, не скрываясь, открыто въехал во двор и остановился около автофургона. Он запер дверцы, вернее, сделал вид, что запирает, обошел машину, с тоской посмотрел на вдавленный капот и не спеша направился в подъезд близлежащего дома. Неосвещенный стеклянный фонарь подъезда был очень удобным местом для наблюдения. В пятнадцати метрах отчетливо видны задние дверцы фургона, за детской площадкой – окна квартиры номер тридцать пять, темные и безжизненные, а правее – подъезд, куда вошла Дара.
Прошло минут десять, прежде чем на крыльце появилась Дара. Она грациозно встряхнула волосы и, медленно спустившись по ступеням, встала на детской площадке, чуть в стороне от желтого фонаря, мерцающего среди ветвей. Стремительным рывком она скинула плащ и осталась в одном купальнике. Мамонт затаил дыхание: для того чтобы выманить сатанеющих от тоски парней из автофургона, это было слишком…
А Дара сделала пробежку по площадке, едва касаясь земли, потом вскочила на скамейку и стала танцевать. Это было что-то среднее между цыганским и индийским танцем. Ее смуглое тело светилось в золотистом ореоле, искрились летающие черные волосы и взвивались к небу тонкие, гибкие руки. Незримым движением она подхватывала листья со скамейки, и над головой распускала желтый, блестящий фейерверк.
Она напоминала золотую танцующую змейку…
Мамонт непроизвольно любовался ею, но смотрел вполглаза, не оставляя без внимания дверцы фургона. Похоже, Дара дразнила напрасно: пингвины на створках тупо пялились друг на друга, и закрадывалось подозрение, что за ними никого нет. Мамонт тихо выбрался из подъезда и стал возле автофургона, приложив ладони к его стенке. Любое движение внутри обязательно бы отдалось на металлическом корпусе, однако, кроме легкой и едва уловимой вибрации, он ничего не почувствовал – похоже, там работал вентилятор. И вдруг откуда-то сбоку пахнуло табачным дымом! Мамонт не курил уже больше месяца и этот запах улавливал мгновенно. Он сделал два шага к подножке автомобиля и заметил на лобовой части фургона, возле морозильного агрегата, небольшой темный круг вентиляционного окна. Вот почему не было листьев на компрессоре! Их просто сдувало, когда включали вентилятор. И дымом сейчас несло оттуда…
На посту не дремали, но сидели не шелохнувшись! Весь замысел Мамонта проникнуть в автофургон рушился на глазах. Пора было заканчивать этот концерт и уезжать отсюда: парни попались стойкие. Либо не видели, что для них танцуют! Дара попросту переборщила со своим искусством… И вдруг Мамонт услышал отчетливый голос:
– Бегом на место!
Звук доносился сверху, из вентиляционного окна. Затем послышался легкий щелчок возле двери, и корпус фургона чуть колыхнулся на рессорах. Мамонт выглянул из-за переднего крыла и замер: возле Дары стоял Кристофер Фрич! Он узнал его мгновенно и понял, отчего в фургоне поднялась тревога. Тем временем дверь приоткрылась, кто-то спустился на землю, и по асфальту возле дома побежала размытая тень.
Дара была в расстегнутом плаще и все еще пританцовывала, держа руки в карманах и двигаясь взад-вперед. Кристофер что-то тихо говорил ей, а она дразнила его! Он пытался взять ее под руку, но Дара ловко уворачивалась и тем самым завлекала, будоражила иностранца, хотя могла отвести ему глаза и исчезнуть, как она умела делать. Это уже была полная самодеятельность с непредсказуемыми последствиями. Хорошо, что Кристофер оказался здесь и, видимо, отлеживался один, без подруги, потому и выскочил на приманку вместо наблюдателей из автофургона. Впрочем, этот гиперсексуальный наследник управлялся и с четырьмя девушками одновременно. А что, если Дара сейчас уйдет с ним?!
Еще одним неосторожным и непродуманным действием можно было испортить все окончательно. В любом случае Кристофера нельзя было упускать! Но и позволить Даре уйти с ним – тоже…
Это была не ревность, а какое-то мрачное недовольство, готовое обратиться в презрение. Он понимал, что не имеет права на такие чувства, что все это условности, пережитки, страсть изгоя, когда необходимо с холодной головой и полной бесстрастностью не позволить, а заставить Дару выполнить свой урок. Она бы вытряхнула из Кристофера все, что необходимо. Когда Стратиг обещал прислать ему «жену», объяснял, для каких целей это нужно, и толковал об основном способе управления человеком в обществе изгоев, Мамонт воспринял все как-то отвлеченно, обезличенно и был согласен, что без «постельной разведки» ему не обойтись. Но стоило появиться Даре, стоило увидеть ее в конкретном, реальном образе, как сразу же встал непреодолимый барьер.
Стратиг мог изменить его судьбу, заставить выполнять чужой урок, но не в силах был изменить его природу.
Не таясь, Мамонт сел в машину, запустил мотор и выехал к подъезду, из которого выходила Дара. Это был для нее выразительный сигнал-команда. Она поняла, однако оставлять Кристофера не спешила. Он держал ее под руку и что-то говорил на ухо – Дара заливисто смеялась. Наконец поцеловала его в щеку, помахала рукой и побежала к машине.
Мамонт не стал разворачиваться, а сделал круг по дворам на глазах у Кристофера и наблюдателей из автофургона, затем выехал на улицу.
– Милый, ты, кажется, все испортил, – сказала она, кутаясь в плащ.
– Не называй меня больше так! – отрезал Мамонт. – Не хочу слушать эту ложь!
– О, предчувствую бурный семейный скандал! – воскликнула она весело. – Извини, дорогой, ты еще не все знаешь. У меня назначено свидание через два часа!.. Если ты его не испортил!
– Все! Я не буду твоим сутенером!
– Это мне нравится. И ты сейчас ненавидишь меня?
Он хотел сказать: «Презираю!» – но это было не так.
– Мне противно то, что ты делаешь! В твоей помощи я больше не нуждаюсь.
– Как печально это слышать, – проговорила она и замолчала.
Мамонт покрутился между домами и выбрался на улицу Рокотова с другой стороны, от парка, затем свернул на газон и медленно подъехал к торцу дома № 7. Отсюда были видны лишь подъезды и автостоянка: Кристофер не мог уйти пешком – слишком был изнежен. Если через час или два он не попытается скрыться отсюда, значит, еще не все потеряно.
– Не бойся, он не уйдет, – сказала Дара. – Он будет ждать меня.
Ему хотелось сказать, что таких, как она, Кристофер принимает сразу четырех и чувствует себя при этом совершенно свободным и ничем не обязанным. Однако посмотрел на нее и промолчал: пожалуй, таких, как она, у этого гиперсексуального мальчика еще не было. Время шло медленно, от неподвижного ожидания клонило в сон. Минут через пятнадцать Дара пошевелилась, напоминая о себе, и виновато сказала:
– Хочешь, он сейчас выбросится из окна?
– Не хочу, – буркнул Мамонт. – Он нужен живым.
– В таком случае тебе будет трудно без моей помощи, – после паузы проговорила она. – Я вижу, как ты пытаешься найти выход…
– Ничего, справлюсь! – отрубил он, не желая разговаривать.
– Тогда скажи об этом Стратигу, – упавшим голосом сказала Дара.
– О чем?
– О том, что не нуждаешься в моей помощи.
– При случае скажу, – пообещал Мамонт и отвернулся.
– Мы напрасно стоим здесь, – еще минут через пять попыталась она наладить отношения. – Он не станет скрываться, он побоится потерять меня.
– Ты слишком самоуверенна, – хмыкнул Мамонт.
– Хочешь, я ему сейчас позвоню? И скажу, что приду только вечером?
– В этой квартире нет телефона.
– Есть. Он дал номер.
Мамонт проверял сначала по справочнику, затем на абонентной станции телефон не значился…
– Позвони, – согласился он.
Дара тут же сняла трубку радиотелефона и набрала номер. У Мамонта возникло ощущение, что он подслушивает чужой, интимный разговор, хотя знакомые слова царапали душу.
– Это я, дорогой… Да, милый… Непременно, дорогой…
Ему хотелось заткнуть уши. В солнечном сплетении закипала боль. Кроме этих слов, она почти ничего не говорила, выслушивала какие-то длинные речи, наверное, клятвы в любви, потому что снисходительно улыбалась. Эти слова одинаково отвратительно звучали для Мамонта теперь что на русском, что на английском.
– Мне удобно, милый… Хорошо, дорогой…
Дара отключила телефон и мгновенно стала серьезной:
– У него что-то случилось. Ждет машину, переезжает в гостиницу «Москва», надеется снять свои апартаменты… Тебе это о чем-то говорит?
– Говорит! – оживился Мамонт и запустил двигатель.
– Я очень рада!
– Чему?
– Что смогла тебе помочь…
Возвращение Кристофера в гостиницу могло означать единственное: он принимал условия партнерства с «конкурентом». И оставалось лишь гадать, что могло так резко повлиять на его внезапное решение.
