11
Стоило полковнику, пожалуй, впервые в жизни расслабиться так, чтобы почувствовать себя нормальным, свободным человеком, как его тут же унизили, причем с жестокостью и неожиданным цинизмом. Он никогда не позволял глумиться над собой и потому ничего подобного не испытывал и на какой-то момент растерялся. Попытка объяснить, кто он, почему оказался без документов, с оружием, в этой дурацкой солдатской форме, ничего не дала. Как старый и опытный оперативник, он прекрасно понимал, что не следует что-то доказывать, дергаться, а спокойно потребовать старшего начальника, один на один все объяснить ему, попросить разрешения позвонить в отдел, чтобы приехал дежурный помощник и удостоверил личность. Было ясно, что у этих ребят есть приказ задерживать всех подозрительных, а тем более вооруженных, но никто не мог отдать приказа издеваться над людьми. Арчеладзе хорошо знал закономерности развития конфликтной ситуации и, пока их с Капитолиной «брали», обыскивали и везли на пост ГАИ, старался не нарываться. Где-то еще теплилась надежда, что на посту есть офицер, что через несколько минут во всем разберутся, возможно, принесут извинения и отпустят. Можно было стерпеть, что лежал мордой на грязном асфальте, что сковали наручниками, бесцеремонно выкручивая руки; можно было даже как-то оценить действия группы захвата – работали в общем-то профессионально, хотя грубо, по-голливудски. Однако когда втолкнули в помещение, ярко освещенное лампами дневного света, и рассмотрели, кого взяли, началось невообразимое. Раздеваться Арчеладзе отказался, потребовал офицера, но вместо него по лестнице спустился старшина в милицейской рубашке и приказал раздеть обоих задержанных. На полковника навалились втроем, содрали куртку, свитер, затем пристегнули наручником к решетке окна и стащили брюки. Старшина делал вид, что обыскивает одежду, прощупывает швы, но это было умышленное унижение, неподдельное глумление! Капитолина попыталась вступиться, объяснить – ее поставили лицом к стене.
– Сволочи! Подонки! – кричала она. – Вы же за это ответите! Да вы знаете, кто он?! Это же полковник Арчеладзе!
Она могла кричать и возмущаться; она имела право обзывать их, угрожать – для полковника все это было несолидно. Да и противно! И лишь когда старшина схватил Капитолину за волосы и пообещал «размазать рожу по стене», Арчеладзе взорвался:
– Не трогайте женщину! Не смейте трогать, ублюдки!
И мгновенно получил удар торцом дубинки в солнечное сплетение…
Он задохнулся, ноги подломились, и, чтобы не встать на колени, полковник обвис на решетке, намертво вцепившись руками. Но удивительное дело – сознание как бы обострилось и открылось зрение, и он увидел страх в глазах этих людей! Страх, и больше ничего! Именно он вызывал и жестокость, и желание издеваться. Они хотели унизить, запугать, растоптать его честь только потому, что сами были униженными, запуганными и растоптанными. Они не терпели непокорных!
На глазах у полковника Капитолину приковали наручником к решетке соседнего окна и тоже начали стаскивать одежду. Он видел это и ничего не мог сделать, поскольку не в силах был вздохнуть после удара. И ощущал не беспомощность и боль, а смертную тоску! Не ее – его позорили, ибо женственность и беспомощность Капитолины были выше позора. Он мог бы отвернуться, мог бы закрыть глаза, но смотрел, чтобы потом, когда придет час отплатить, не дрогнула рука…
А мысль о мести в тот момент была единственным оправданием его будущей жизни: иначе после такого позора жить было невозможно.
– Ну что, мужики, оттрахаем ее хором? – спросил старшина. – Пока эта коза на привязи!
В глазах этих «мужиков» страх стал еще ярче и тяжелей. Они не проявляли особой охоты, возможно, потому, что тупым своим разумом понимали, что и так уж зашли далеко, а после этого уйдут еще дальше. Старшина же подзадоривал, поигрывая дубинкой перед лицом Арчеладзе, – все было рассчитано на него!
– Кто первый? Ну? Не бойтесь, она сама подвернет!..
– Давай по старшинству, – невнятно предложил один, отчего-то потный и взлохмаченный.
Стало ясно, что, если сейчас, на его глазах, эта банда изнасилует Капитолину, их попросту пустят в расход. Назад этим выродкам пути нет! Отвезут куда-нибудь в лес и пристрелят.
– Если по старшинству, то начнем с него! – засмеялся старшина, ткнув дубинкой в живот Арчеладзе. – Ты говоришь, полковник? Ну давай, полковник, спусти-ка своего Полкана! Научи рядовых, видишь, робеют! Ну как? Стоит, если стоит? Попробуй!
В этот миг полковника осенило: они знали, с кем имеют дело! И все – от задержания до издевательств – спланированная операция. Этот подонок сейчас выдал себя, намекнув на бессилие Арчеладзе. Поэтому они и идут на все, знают, что останутся безнаказанными… Но при этом все равно страшно, ибо знают, что творят и с кем!
Полковник кое-как раздышался и, подтянувшись на руках, встал на ноги. Перед ним были конченые ублюдки, специально подобранные для таких вот дел и приписанные к какому-нибудь спецподразделению. Но они были простыми исполнителями чужой воли и получили задание опозорить, сломать Арчеладзе, ибо никакими другими причинами их поведение объяснить невозможно.
А чья это воля – у полковника не было сомнений. Значит, вчера Кутасов со своей группой побывал в фирме «Валькирия» и успешно провел тренаж на пленэре. Комиссар вычислил, чья это работа, и организовал контратаку.
Он как-то сразу успокоился – это была война, а на войне всегда все понятнее и проще. Теперь надо выдержать, не сломаться и не испугаться угроз. Они не тронут Капитолину: групповое изнасилование – чистая уголовщина, которая сейчас не выгодна и не нужна Комиссару. Поэтому старшина лишь говорит об этом, но ни один из его банды не делает ни одного движения. Слово к делу не пришьешь, а даже для попытки насилия нужны определенные действия.
– Ладно! – вдруг сказал старшина. – Если ты не хочешь – я с удовольствием! Телку ко мне наверх! Я с ней договорюсь.
Он швырнул дубинку в угол. Двое его подручных отстегнули Капитолину от решетки и потащили по лестнице. Она не сопротивлялась, а лишь бормотала тупо и отрешенно:
– Ненавижу, подонки, ненавижу…
Это надо было выдержать! Чтобы отомстить и Комиссару, и подонкам.
– А ты одевайся, поедешь в Лефортово! – приказал старшина полковнику. – Будешь потом вспоминать на нарах свою телочку!
Арчеладзе понял, что ему хотят устроить побег: «случайно» оставят открытой дверцу машины, даже притормозят где надо и потом еще постреляют над головой, чтобы бежал и петлял, как заяц. Надо ведь как-то приводить «задержание» к логическому концу, не везти же его в самом деле в Лефортовскую тюрьму. Старшина сам снял наручники и швырнул одежду.
Вся эта банда не была профессиональной и набиралась из полууголовной шпаны, ибо настоящие профессионалы всегда брезговали подобной работой. Кое-чему их обучили, кое-чего они нахватались из американских боевиков, накачали мышцы на анаболиках и даже резинку жевали из постоянной нужды кому-то подражать, создавая имидж крутых парней. Вместе со старшиной их было пятеро, а теперь полковник ждал, сколько поедут «конвоировать» его в тюрьму. Старшина назначил двоих, и тут началось препирательство – никто не хотел ехать. Стало ясно, что операция закончена, что удовольствий поглумиться над человеком больше не будет, а «отпускать» полковника для них было уже неинтересно. На него даже не надели наручники! Наконец старшина рявкнул, и вместе с водителем в форме инспектора ГАИ поехал невысокий, но коренастый и кривоногий «омоновец». Он толкнул в спину стволом автомата, приказал заложить руки за голову. Арчеладзе послушно вышел на улицу – при желании бежать можно было уже отсюда. Кривоногий оставил его возле задней дверцы милицейской машины и пошел за ручкой, чтобы отпереть автокамеру. Ручки в кабине почему-то не оказалось, открывали плоскогубцами. Но едва полковник сел за решетку, все стало ясно. Ручка лежала на полу камеры – подложили, чтобы он мог отворить дверцу изнутри. Арчеладзе поднял ее и сунул в карман. Вероятно, конвоиры рассчитывали, что он сбежит где-нибудь под светофором, потому что после каждой остановки кривоногий оглядывался назад, проверяя, на месте ли задержанный. Надо было их вымотать, заставить предпринять что-то более надежное для его побега. Скоро они придумали причину – начали изображать, что барахлит двигатель. После того как он несколько раз заглох на ходу, водитель свернул в какой-то переулок и поднял капот. Через минуту к нему выбрался и кривоногий. Это уже было кое-что! Полковник осторожно открыл дверцу, спустился на землю. Час был поздний, переулок довольно глухой – какие-то промышленные корпуса за железной решеткой… конвоиры поковырялись в моторе, после чего водитель залез в кабину, взвизгнул стартер. Кривоногий стоял боком к полковнику, заглядывал под капот, автомат висел на ременной петле на правом плече, из-за спины торчал рожок. Бронежилет на нем был нового образца – закрывал шею стоячим воротом – и все-таки имел одно уязвимое место – подмышку. Водитель запустил двигатель, и в тот же миг полковник ударил кривоногого острым концом ручки. Под мышкой у того чавкнуло. Арчеладзе сорвал с него автомат, повалил на землю и тут же заскочил в кабину – водитель ничего не понял, вытаращил глаза и даже не сделал движения рукой к белой картонотвердой кобуре. Полковник ударил его стволом по горлу, разоружил и, как куль, вытолкнул из машины. Двигатель уже работал, но видимость заслонял поднятый капот. Арчеладзе выскочил и чуть не запнулся о водителя, который хрипел и ползал по асфальту. Кривоногий лежал на боку на другой стороне, зажав рану под мышкой. Полковник закрыл капот и ощутил желание пристрелить обоих. Москва давно привыкла к стрельбе по ночам, к тому же в переулке не было жилых домов, но рядом была решетка высокого забора, напоминающая ту, на окнах поста ГАИ. Он нашарил в кармане бронежилета кривоногого наручники, подтащил его к изгороди, затем пинками пригнал туда же водителя. Пристегнул обоих к решетке, отыскал ключ от наручников в том же кармане и зашвырнул его через забор.
Двигатель оказался исправным; полковник ехал назад, включив синий «попугай» на крыше, под красные огни светофоров. Перед постом ГАИ он выбрал место пониже и съехал с дорожного полотна под откос, сорвал и выбросил крышку трамблера вместе с проводами и бегунком. Поймал себя на мысли, что хочется поджечь машину…
На посту ГАИ ужинали после трудов праведных. Без бронежилетов, в синих форменных куртках и рубашках – расслабились после операции. Капитолины не было видно… «Волга» Арчеладзе стояла, уткнувшись бампером в стену. Полковник распахнул ногой дверь и дал длинную очередь по столу. Брызнули стеклом бутылки, полетели консервные банки и, кажется, зацепило одного в ногу – покатился по полу.
– К стене! – рявкнул Арчеладзе и ударил поверх голов – запели пули, срикошетив от железобетонных перекрытий. Несколько секунд они ничего не соображали от шока – никогда не были на боевых операциях и крутые схватки видели лишь на экране. После третьей очереди старшина первым пришел в себя и, превозмогая ужас, попятился к стене, за ним пошел второй; третий, раненый, сидел на полу и оловянными глазами пялился на кровь, струей бьющую из бедра.
Полковник разрядил автоматы, распихав магазины по карманам, собрал пистолеты из амуниции, висящей на стене, и, наткнувшись на наручники, выложил их на стол.
– Старшина, пристегивай их к решеткам! – приказал он.
Тот соображал плохо, на белом лице блуждала какая-то удивленная улыбка. Кое-как до него дошло, что требуется. Он приковал наручниками своих товарищей, а потом и себя.
– Где женщина? – спросил полковник.
Старшина машинально глянул на лестницу. Арчеладзе взбежал по ступеням, Капитолина сидела на полу, безумно зажав голову руками.
– Что с тобой? – спросил он, пытаясь поднять на ноги. – Это я! Видишь? Что?.. Что они сделали?
– Ненавижу, – выдавила она. – Отойдите от меня, ненавижу!
– Капа, это я! Узнаешь? Ну? – Полковник потряс безвольные плечи. – Открой глаза, посмотри!
Она не видела с открытыми глазами…
Полковник обнял ее, прижал голову к плечу, но Капитолина высвободилась.
– Ненавижу! Всех ненавижу! И тебя!!!
У него захватило дыхание, будто снова ударили в солнечное сплетение…
В стеклянном фонаре второго этажа поста отражались огни города, мимо бесконечно наплывали и уносились фары автомобилей. Все чувства – нежность, желание счастья, бесконечная радость одиночества вдвоем, очарование замкнутого мира, – все осталось там, на сеновале. Сюда нельзя было выносить никаких чувств…
– Нам нужно уходить, – тихо сказал он. – Оставаться нельзя.
– Убей их, – вдруг попросила она. – Или дай мне!
– Что они сделали с тобой?
– Ничего… Но я хочу убить их!
– Пойдем! – Он взял ее за руку, свел вниз. – Кого ты хочешь убить?
Все трое были белее стены. Полковник вложил в руки Капитолины автомат, снял с предохранителя. Она повела стволом: остановилась на одном, другом, третьем.
– Этого! – указала на старшину.
– Стреляй!
– Я ничего не сделал! – забормотал тот. – Я не трогал ее! Эй, я же не прикасался к тебе!.. Не стреляй! Не стреляй! Ты – женщина!
Капитолина подняла автомат – старшина заорал дурниной, закрылся рукой…
Через несколько секунд она бросила автомат на пол.
– Не могу… Он трус, не могу… – И бегом выскочила на улицу.
Полковник собрал все оружие, разбил телефон и две радиостанции.
– Ключи от «Волги», – протянул руку к старшине.
Он был невменяем, глаза блуждали, и та странная, удивленная улыбка превратилась в тихий, счастливый смех. Безумный, он стал походить на человека…
Полковник обшарил его карманы, достал ключи и вышел на улицу. Капитолина плакала, прислонясь к стене. Он взял ее за руку и повел к машине, усадил, однако она вытерла лицо рукавом армейской куртки и сказала со всхлипом:
– Там у одного… течет кровь. Надо наложить жгут.
– Хорошо, сиди здесь, – попросил полковник, сбрасывая оружие на заднее сиденье. – Я сейчас.
Он вернулся в помещение поста, оторвал от телефона трубку со шнуром и перекрутил бедро раненому. И вдруг услышал из его белых губ:
– Спасибо…
– Благодари Бога! – выдохнул полковник. – И эту женщину…
Перед въездными воротами своего дома он снова вспомнил о документах, однако омоновцы узнали машину полковника, пропустили без звука, да еще и откозыряли. Арчеладзе загнал машину на стоянку, распихал автоматы под сиденья и взял Капитолину под руку.
– Теперь это будет твой дом.
Она послушно дошла до двери квартиры и там словно опомнилась.
– А ты спросил меня? Спросил, хочу ли я в твой дом?
– Прости, – вымолвил полковник и отворил дверь. – Останься сегодня здесь. Я не могу отпустить тебя сегодня.
Капитолина перешагнула порог его дома. Лежа на сеновале, он мечтал, как все это случится, и представлялся праздник – с цветами, шампанским и музыкой.
Но мечты остались под сеном…
Полковник уложил Капитолину в свою постель, закрыл двери спальни и включил телефон спецсвязи. Дежурный отозвался немедленно.
– Поздравляю вас, товарищ генерал! – весело сказал он.
– Что за шутки? – оборвал полковник. – Докладывай обстановку!
– Докладываю! Передо мной лежит копия приказа о присвоении очередных воинских званий старшему офицерскому составу…
Это была действительно шутка, но не дежурного помощника, а Комиссара, ибо присвоение званий в отделе осуществлялось через непосредственного начальника. Он таким образом полностью обезопасил себя, отвел всякие подозрения: никто не может даже подумать, что Комиссар находится в состоянии войны с Арчеладзе…
И доказать это «папе» станет невероятно трудно.
– Достаточно! – оборвал его полковник. – Меня интересуют прошедшие сутки.
– Теперь плохие новости, товарищ генерал, – тусклым голосом сообщил дежурный. – Я принял смену с информацией, что похищен некто Зямщиц…
– Что?! – взревел Арчеладзе. – Как это – похищен?
– Это было не в мою смену, – стал оправдываться дежурный. – Майор Моховиков дежурил. Проверил по всем оперразработкам – такой фамилии нет. Ну и списал информацию… А я вспомнил, вы при мне давали распоряжение Воробьеву. Установил: Зямщиц в самом деле похищен во время прогулки с врачом возле своего дома по переулку Безбожному, дом шестнадцать. Похитители действовали профессионально и дерзко. Негласная охрана мер принять не смогла…
– Кто похитил? Установили?
– Так точно, товарищ генерал. Зямщица втолкнули в «Москвич» вишневого цвета, госномер 19-90…
– Вишневого цвета?
– Вишневого, товарищ генерал! Проверили госномер – значится частный грузовой автомобиль «ГАЗ-53»…
– Можешь не продолжать! – прервал полковник. – Разумеется, ни Зямщица, ни «Москвича» не нашли.
– Нет, товарищ генерал, но приняли меры к розыску.
– Ну, что еще, вываливай!
Дежурный сделал паузу – перебирал бумажки на столе.
– Из органов МВД поступило сообщение, что вчера около трех часов семи минут совершено разбойное нападение на фирму «Валькирия». Она занимается поиском каких-то кладов, поэтому информация пришла к нам…
– Что за разбойники были – тоже ничего не известно? – спросил полковник.
– Никак нет, товарищ генерал, – отчеканил дежурный. – МВД предполагает мафиозные разборки между конкурентами.
– Подробности доложишь утром. Что еще?
– Есть одна обширная информация по ведомству Воробьева. Наблюдение и литерные мероприятия по дому номер семь на улице Рокотова…
– Что там, только короче!
– Опять вишневый «Москвич», товарищ генерал.
Арчеладзе ударил кулаком по тумбочке, так что подпрыгнул телефон спецсвязи. Но спросил сдержанно:
– Кого похитили?
– Похищения как такового не было, но произошли странные вещи, – сообщил дежурный. – Объект появился там вчера рано утром, а поздно вечером во дворе дома стала танцевать голая женщина…
– Ты трезвый сегодня? – спросил полковник.
– Так точно! Не я же принимал информацию – майор Моховиков!
– Ну и дальше?
– Объект вышел к этой женщине, заговорил с ней – фотосъемка имеется, – излагал дежурный донесение. – Затем откуда-то появился вишневый «Москвич», въехал на детскую площадку. Женщина села в машину и уехала. А объект рано утром на «Жигулях» белого цвета выехал в гостиницу «Москва», снял апартаменты, которые накануне сдал, и оттуда бесследно исчез. Наш оперативник сейчас там работает…
– А вишневый «Москвич» был возле гостиницы? – спросил полковник.
– Он и сейчас там стоит. Я распорядился установить наблюдение.
– Немедленно пошли туда двоих из опергруппы, – распорядился полковник. – Пусть обшарят этого «вишневого»!.. Важны все детали и мелочи! Досконально! По полной форме!
– Есть, товарищ генерал!
– Объявятся Воробьев с Нигреем – срочно ко мне домой!
– Понял!
Дорого обходился сон на сеновале! Пока Арчеладзе собирал опята, «вишневый» рвал «белые грибы»! Да какие грибы!.. В чью же корзину он их складывает? Его интересует только то, что касается золотого значка НСДАП, в других делах он пока никак не проявлялся. А «золото Бормана» – увлечение Комиссара…
Полковник вспомнил учебную гранату, заброшенную ему в салон, и сегодняшние события на посту ГАИ: все становилось понятным. Сначала Комиссар таким оригинальным способом предупредил Арчеладзе, чтобы не совался в чужие дела, а за неповиновение отомстил ему унижением и позором. Правда, последнее ему не удалось, и через несколько часов генералу доложат, что произошло со «спецподразделением»… Но «вишневый» оставался неуловимым и безнаказанным! А работать он мог только на Комиссара! И поэтому подлежал наказанию, как и эта банда садистов на посту ГАИ…
Ненавистный телефон спецсвязи вдруг заверещал, как варан под ногой. Полковник молча снял трубку.
– Товарищ генерал, простите… С этим «вишневым» сбился с толку. По вашему поручению найден и задержан некто Носырев Олег Семенович.
– Кто это? – не понял Арчеладзе.
– В справке написано – парапсихолог…
– Ах, парапсихолог, – без интереса проронил полковник. – Пусть сидит до утра.
Его уже нельзя было обрадовать этим сумасшедшим провидцем, лекарем и еще черт знает кем. «Вишневый» унижал его и как личность, и как профессионала. Однако напоминание о парапсихологе подтолкнуло его совершить обрядовое действие, о котором он тоже мечтал на сеновале. Полковник на всякий случай заперся в ванной комнате и достал старый бритвенный прибор.
Но снова не получилось, как мечталось: лезвие «Нева» напоминало ему больного Зямщица, ко всему прочему он разучился бриться и сразу же порезался. Кое-как, без всякого удовольствия, полковник смахнул молодую, мягкую щетину с лица, растер его одеколоном. Под ладонями почему-то не ощущалась еще жесткость мужского подбородка: возможно, волос еще был тонок и слаб, а возможно, «Нева» и впрямь брила лучше, чем «Жиллетт».
Полковник постелил себе на диване в зале и, перед тем как лечь, заглянул в спальню к Капитолине. Она не спала – в сумерках влажно блестели ее большие темные глаза. Она не шевельнулась, даже когда он подошел и сел на постель, положил руку на голову, погладил волосы:
– Постарайся заснуть…
– Не могу… Закрою глаза – стоят эти подонки.
– Подумай о чем-нибудь хорошем… Помнишь, как мы прятались на сеновале?
– В этом мире нигде не спрячешься…
– В моем доме ты в полной безопасности. Никому не позволю обидеть тебя.
– Спасибо, – бесцветно вымолвила Капитолина. – Однажды я уже была в одном… надежном месте. Пока мой бывший муж ухаживал за мной, я была счастлива. Но всего через полгода все проявилось. Он оказался садистом… Нет, не в полном смысле. Просто был такой зануда, что мучил меня больше, чем эти подонки. Я поняла, что между современными мужчинами и женщинами лежит пропасть. Они используют друг друга только в своих интересах. Не хочу так жить, поэтому решила никогда не выходить замуж. У меня есть свой дом, где мне хорошо.
Он ничего не смог ей возразить, и предложить пока было нечего. Сделать ее счастливой было невероятно трудно и очень легко – несчастной…
– Мы будем с тобой встречаться? – спросил полковник.
– Зачем? Если переспать, то милости прошу ко мне под одеяло. – Она подвинулась. – Я тебе не отказываю, могу быть твоей любовницей, если захочешь.
Полковник встал и пошел к двери. Он не имел права обижаться, но обида щемила скулы…
– Скажи мне, что ты хочешь? – Капитолина приподнялась на постели. – Не уходи! Останься со мной.
Он хотел уйти, но в последний миг вспомнил пережитое ею сегодня потрясение; он не имел права обижаться, поскольку она страдала из-за него…
Однако же раздвоенное сознание – вторая, циничная, его половина немедленно посмеялась и над ним, и над нею: ничего, страдала-то от рук своего любовника Комиссара. Это тебе наказание за измену, за то, что предала своего хозяина. Улыбнулось тебе счастье съездить со своим начальником на природу, поспать на сеновале. А ты решила, что это счастье навсегда?..
Полковник скрипнул зубами и вернулся.
– Не верю в другие отношения мужчины и женщины, – проговорила она и взяла его руку. – Не сердись… Вам ведь нужно единственное от женщины – постель. И если бы вы смогли обходиться без нее – ох, как бы вы презирали нас! Мы бы стали самыми несчастными существами на земле… Ой, какая у тебя борода колючая!
…Воробьев появился, когда полковник и Капитолина завтракали на кухне. Молча втащил сумку с одеждой, поставил в передней и вознамерился тут же уйти.
– Садись к столу! – приказал Арчеладзе. – Зуб не болит?
Он не ожидал здесь увидеть Капитолину, причем в образе хозяйки, хлопочущей на кухне: мужской японский халат в павлинах, домашние туфли – ей не во что было одеться, поскольку у полковника в квартире не нашлось никаких женских вещей. Воробьев все-таки сел.
– Кофе или чай? – спросила Капитолина.
– Он будет есть свои грибы, – язвительно сказал Арчеладзе. – Много поганок насобирал?
– Простите, товарищ полковник, – повинился тот. – И ты… И вы, Капитолина, простите меня. Я просто ничего не понял… Не ожидал.
Капитолина налила ему две чашки – чай и кофе. Он махнул их, обжигаясь, обе. Сидел как побитый пес, и в глазах его сквозил тот же страх, что был у подонков из «спецподразделения». Когда Капитолина ушла переодеваться, Арчеладзе неожиданно стукнул его по шее:
– Понял, за что?
– Понял… Спасибо за науку!
– Спасибо – мало! – отрезал полковник. – Остальное дам на службе и посмотрю, как ты меня благодарить станешь.
В отделе полковника поздравляли со званием генерала, хотелось верить, что делают это откровенно, – никто не ведал о тайной войне между ним и Комиссаром. Арчеладзе приходилось кивать, скромно бормотать «спасибо». Кроме этой неприятной суеты, он знал, что сейчас разыгрывается еще одна, среди немногих женщин отдела, где уже наверняка пытают Капитолину…
Он вызвал Кутасова и приказал никого не впускать. Командир спецподразделения, этот вечный живчик, пересмешник и хохотун, пришел отчего-то мрачный.
– Поздравляю, товарищ генерал, – вяло сказал он.
– Прошу тебя, Сережа, никогда не называй меня генералом, – попросил Арчеладзе. – Должно быть, ты понимаешь, почему и ради чего происходит этот спектакль. Ты же трюкач…
Кутасов слегка оживился:
– Ничего не понимаю, Эдуард Никанорович! Такие трюки и Голливуду не снились. То ли смена власти, то ли государственный переворот, то ли утверждение диктатуры – черт ногу сломит! Кто режиссер всей этой авантюры?
– Спроси что-нибудь полегче, – отмахнулся полковник, чтобы не дискутировать. – Как прошел пленэр?
– Там все в порядке, – без интереса проговорил Кутасов. – Сработали хорошо. Есть видеопленка. Трофеи сейчас принесут.
– Видеопленку пусть тоже принесут! Не вздумай копировать.
– А как же мне делать потом «разбор полетов»?
– Ищи другой способ! И больше на таких тренажах ничего не снимать, – приказал полковник. – Это не «Мосфильм», Сережа… В моей машине лежит оружие, четыре автомата и пять пистолетов. Забери к себе в подразделение, запри в тайник. Использовать будешь только на пленэрах, понадобится – бросишь один «ствол» на месте преступления.
– Все понял, – сообразил Кутасов. – Неплохо бы было оставить в «Валькирии»…
– Да уж, неплохо, но теперь поздно, – пожалел полковник. – Спасибо за службу. Премию получите позднее, чтобы не привлекать внимания.
Полковник дождался, когда принесут «трофеи» и видеопленку, упаковал все в сумку и запер в сейф. Следовало создать небольшую группу из аналитиков для обработки захваченных материалов фирмы. Но среди этих мыслителей, среди «штурманов» сидел человек Комиссара, один из четырех шпионов, кто приносил информацию Капитолине. Прежде всего следовало избавиться от этих людей, сразу от всех, и полковник тут же вызвал помощника, велел ему заготовить приказ о создании группы быстрого реагирования в составе четырех человек. И перечислил всех людей Комиссара. Этот способ был простой и надежный: через неделю-другую, когда кадры министерства опять придут искать жертвы под сокращение, можно спокойно отдать эту группу на съедение, поскольку работы по «быстрому реагированию» не будет.
– Товарищ генерал, произошло ЧП, – вдруг сказал помощник. – Не хотели сразу докладывать, чтобы не омрачать радости…
– Что?! Опять вишневый «Москвич»?
– Так точно. Вы распорядились ночью послать двух человек из оперативной группы. В семь утра я их послал… Они вскрыли машину, там оказалась мина большой мощности. Оперативники госпитализированы. «Москвич» сгорел. Взрывом и огнем повредило две рядом стоящие машины…
– Все, пора с этим кончать! – отрубил полковник. – Машину к подъезду, я должен сам посмотреть…
Через десять минут он был возле гостиницы «Москва». Пожар уже потушили, но вокруг автомобильной стоянки ОМОН держал оцепление. Полковник прошел в этот зловещий круг, предъявил удостоверение милицейскому подполковнику.
– Что здесь произошло?
– А патриоты, суки, бомбы подкладывают! – с сильным украинским акцентом, визгливо сказал подполковник. – Хотят посеять панику, волну поднимают!
Эта милицейская версия вполне устраивала Арчеладзе. Он обошел «Москвич», который теперь был траурно-черным останцем, и вспомнил женщину с яркими вишневыми глазами, которую однажды увидел в этой машине. Странное дело, он не помнил ее лица, а лишь эти огромные глаза, притягивающие, захватывающие воображение. Потом он постарался восстановить в памяти лицо человека из этого «Москвича», метнувшего гранату в его машину. И тоже не вспомнил…
Однако были довольно четкие фотографии, сделанные Нигреем, и полковник, вернувшись в отдел, затребовал их у секретаря. Тот принес около десятка снимков – на улице в разных ракурсах, в музее Константина Васильева… Лицо мужчины было настолько невыразительным, что больше напоминало фоторобот или банальный плакат времен Хрущева. Каждый второй из прохожих будет чем-то похож на этого.
Вдруг дверь распахнулась, и на пороге показался Комиссар. Он улыбался и шел к нему с протянутой для приветствия рукой.
– Поздравляю, поздравляю, господин генерал!
Полковник сгреб фотографии, перевернул их. Комиссар никогда не приходил к нему сам. Это был какой-то знак, возможно, явился, чтобы посмотреть на него после вчерашнего происшествия, оценить его моральное и психологическое состояние. Или ждал, что Арчеладзе ничего не понял и станет теперь возмущаться?
– Спасибо за поздравление, товарищ генерал, – вежливо и весело отозвался полковник, крепко пожимая руку шефа. – Как говорят, рад стараться!
– С вас причитается! – смеясь, намекнул тот. – Где закатите пир? В «Славянском базаре»?
– Нет, я больше люблю на природе, – тоже намекнул он. – Дождусь выходных дней – поедем на шашлыки. Я вас приглашаю, товарищ генерал.
– Спасибо за любезность, но на природу ездить в наше время – поистине роскошь, – посетовал Комиссар. – Посмотрите, что творится в государстве!
– В моем государстве все спокойно, – отпарировал полковник. – Нам некогда делить власть, много работы.
– Да, работаете вы хорошо, – согласился генерал. – Самое главное, чисто. Вам не зря дают звания… Где тело Птицелова, господин генерал?
Полковник мысленно похвалил воробьевских ребят: если Комиссар потерял труп, значит, он сейчас в надежном месте.
В который раз уже он приставал к полковнику с этим несчастным трупом! Уцепиться ему было больше не за что, вот он и тянул одну и ту же ноту, пытался додавить его официальным путем. И никак не хотел проигрывать!
– Вероятно, в собственной могиле, – пожал плечами Арчеладзе. – Вам не дают покоя останки бедного старика?
– Представьте себе, да. Я – лицо официальное и чувствую ответственность за действия своих подчиненных. Так где же труп?
– На Ваганьковском кладбище.
– Мы его не обнаружили, – признался Комиссар. – Хотя есть данные, что он был там. И исчез.
– Извините, товарищ генерал, я не занимаюсь охраной кладбища и не отвечаю за могилы.
– А Птицелова, между прочим, нет!
– Как говорят опытные юристы, нет трупа – нет преступления.
Комиссар держался великолепно.
– Не играйте с огнем, господин генерал. Я оценил ваши способности, но даже вам следует иметь чувство меры.
– Благодаря этому чувству я дослужился до генерала, – невозмутимо сказал полковник. – И теперь планка этого чувства поставлена еще ниже. Надеюсь, вы это испытывали, когда получили звание генерала? Хорошо быть генералом!
– Ну что же, желаю вам прекрасного отдыха на природе! – улыбнулся Комиссар. – Выпейте и за мое здоровье.
Он явно готовил очередную гадость. Он получил поражение и испытал его горький вкус, когда узнал о налете на фирму «Валькирия». Ему захотелось отомстить полковнику унижением, но в ответ получил еще одно поражение. Конечно, кое-что он успел и с помощью «вишневого» похитил Зямщица, а потом и Кристофера Фрича.
Еще один удар получил, когда вскрыл могилу Птицелова и не обнаружил там трупа. Скорее всего воробьевские оперативники опередили его и даже несколько перестарались, ибо полковник не давал распоряжения изымать тело из могилы до официальной эксгумации.
Арчеладзе вызвал Воробьева, хотя особой охоты встречаться с ним не испытывал.
– Куда поместили тело Птицелова? – спросил он.
– Товарищ генерал… Тела в могиле не оказалось, – неуверенно сообщил Воробьев.
– То есть как не оказалось?
– Ситуация непонятная, – стал оправдываться тот. – Я же сам тогда закапывал его… Мои люди снимали процесс эксгумации на пленку. Можете посмотреть.
– Почему ты мне сразу не доложил?! – взъярился полковник.
– Вот, докладываю… Сам только что узнал. Меня же не было в городе!
– Опята собирал?
– Вместе с вами, товарищ генерал…
– Ну иди собирай дальше, – отмахнулся полковник и пошел в комнату отдыха. Там достал бутылку вина, стакан и с маху упал в кресло. Воробьев потащился за ним, навязчиво стараясь выправить отношения. Это был его второй прокол как оперативника, а такие вещи в привилегированном отделе не прощались. Ему следовало сейчас написать рапорт о переводе в какую-нибудь третьеразрядную службу, чтобы досидеть полтора года до пенсии. Учитывая же его политические пристрастия, кадры могли вообще уволить его на все четыре стороны. Воробьев держался на работе лишь за счет Арчеладзе, наверное, потому и хотел наладить не служебные, а дружеские отношения.
Полковник пил вино и слушал покаянные речи. Судьба этого человека сейчас всецело зависела от него. Можно было простить выпущенного кота из квартиры Зямщица, с натяжкой, но прощалась ситуация с исчезновением трупа Птицелова, – неизвестно, куда он пропал и какими последствиями может все обернуться потом. Он не мог простить ему циничного отношения к Капитолине. И Воробьев чувствовал это…
– Ну хватит! – оборвал его полковник. – Ты же знаешь, в чем виноват?
– Догадываюсь…
– Иди к Капитолине, встань на колени, – посоветовал он. – Кайся перед ней – ей сейчас важно.
– Круто ты со мной, Никанорыч, – болезненным голосом проговорил Воробьев. – Ихним салом по мусалам… Я же тебя оберегал, наше дело.
– И за это хотел удавить ее на березе? – спросил полковник. – Она все слышала…
– Вот в чем причина… В таком случае встану!
– Если простит она – прощу и я, – заявил полковник. – То, что ты утром провякал, – несерьезно. Но прощу тебя при одном условии – ровно через… трое суток владелец вишневого «Москвича» должен сидеть здесь. Его Нигрей знает в лицо, возьми к себе Нигрея. Тому тоже придется искупить вину.
– Я только что узнал – «Москвич» взорвался и сгорел…
– Мне не «Москвич» нужен!
– Понял.
– Вперед на мины…
Он не надеялся ни на Воробьева, ни на Нигрея. Требовались какие-то нелогичные действия, неожиданные и парадоксальные меры, чтобы выйти на «вишневого». Полковник не хотел признаваться себе, что оказывается бессильным и безоружным перед ним, – это было бы равнозначно капитуляции.
В какой-то момент он выпустил ситуацию из-под контроля. «Вишневого» можно было взять, если бы вовремя начать с ним игру через Нигрея. Но тогда полковника отвлек этот старик Молодцов со своей информацией. Теперь «Москвич» сгорел, и вместе с ним утратилась основная его примета… А ведь «вишневый» и в самом деле не использовал отобранную у Нигрея пленку против Арчеладзе! Иначе бы он дал Комиссару важнейшую улику! И Комиссар бы тогда не устраивал задержание на посту ГАИ… Хотя нет, ему невыгодно, чтобы о переговорах с Кристофером узнало руководство. Это можно квалифицировать как коррупцию. Пусть нет такой статьи, но за это можно влететь по-крупному, не посмотрят и на убеждения, и на преданность режиму.
Полковник вернулся в кабинет, чтобы взять фотографии «вишневого», и в это время замигала лампочка селектора.
– Товарищ генерал, звонили из семьдесят третьего отделения милиции, – сообщил секретарь.
– Что им надо?
– У них сидит задержанный по нашей оперативной ориентировке.
– Кто?
– А тот полудурок, товарищ генерал, Носырев!
– Кто он такой? – недовольно спросил полковник.
– Парапсихолог… Он был у вас.
– Немедленно его ко мне! – отчего-то взволновался Арчеладзе. – Пошли машину! Или нет, пусть сами привезут, будет быстрее!
Ждать пришлось около получаса, и все это время полковник не находил себе места. Он осознавал, что вера в чудо, в колдовство, чародейство не что иное, как выражение собственного бессилия. Но вот же, вот, растут волосы! И события того дня, предсказанные этим парапсихологом, сбылись!.. Однако иная часть его разума диктовала обратное: Гитлер тоже, находясь на грани краха, собрал в своем бункере таких вот волшебников, чтобы они своими фокусами остановили русские танки. Не остановили…
Потому что все это – от отчаяния!
Парапсихолог показался ему еще невзрачнее: типичный бомж с городской свалки. Он, как и в первый раз, развалился в кресле, обшаривая кабинет блестящим взором.
– Ничего не изменилось! – вальяжно проговорил он. – Все как прежде… итак, слушаю вас, господин Арчеладзе! – Полковнику следовало привыкнуть к манере общения, не замечать странности поведения – придется воспринимать таким, какой есть…
– Я благодарен вам, Олег Семенович, – превозмог себя он. – Вы помогли мне, и я готов поверить в ваши уникальные способности… У меня начали расти волосы. Это удивительно…
Носырев потер ладони, встряхнул их и приказал:
– Нагните голову!
Пришлось склониться перед ним. Немытой своей рукой парапсихолог ощупал темя полковника, провел ладонью к затылку, коснулся подбородка.
– Неплохо, да… Ничего удивительного, я дал вам установку, в вашем поле начался процесс омоложения. Волосяной покров восстановится, но что касается пигментации – увы!.. Кстати, вам пойдет седина. И нескромный вопрос, господин полковник, – мне можно говорить все, как врачу… Восстановилась ли потенция?
– Почувствовал это одновременно с ростом волос, – признался он.
– Только обязательное условие – пока воздержитесь от секса, – решительно потребовал Носырев. – Вы не юноша. Организм должен адаптироваться к новому состоянию. Не спешите! У вас все впереди. Но остерегайтесь случайных связей. Вам нужна умная партнерша и единственная. Вижу, что она уже появилась… Дайте руку!
Полковник придвинул кресло и подал ему руку. Носырев зажал ее между своих ладоней и не мигая уставился в глаза. Выдерживать этот взгляд было трудно, все время хотелось отвернуться, заломило переносицу, и возникло ощущение, что к глазам поднесли острый нож.
– В глаза! В глаза мне смотреть! – хрипловато, сквозь зубы процедил парапсихолог. – Замрите! Не думайте ни о чем…
Этот, пожалуй, смог бы остановить танки… Через три минуты он отвалился в кресле, потный и оттого дурно пахнущий. Грязные руки мелко подрагивали.
– Я выправил ваше поле… Не касайтесь больше своего противника! Выбросьте его из головы!
– Это невозможно, – протирая вдруг уставшие глаза, проговорил полковник.
– Возможно. Ваше приглашение я расцениваю как согласие на сотрудничество. Вы принимаете мое предложение?
– Принимаю, – согласился полковник.
Носырев вскочил и, подергивая ногами, пробежался по кабинету.
– Должен разочаровать вас, господни Арчеладзе, – сухо вымолвил он. – Вы опоздали! Я звонил на следующий день после встречи и получил отказ. Но я вам помогу избавиться от мыслей о противнике, и вы тем не менее остаетесь моим пациентом. Долг врачевателя – священный долг.
– Опоздал? – напрягся полковник. – Это значит, кто-то другой уже принял ваше предложение?
– Безусловно!
– Кто же это, если не секрет?
– Мамонт.
– Кто это? Впервые слышу.
– Александр Алексеевич Русинов, полковник в отставке, – охотно объяснил Носырев. – Мой старый товарищ, вместе работали в Институте. Вы занимаетесь золотом, поэтому должны знать Мамонта.
– А он что, тоже занимается золотом? – насторожился полковник.
– Он всю жизнь занимается золотом! Считаю его самым опытным специалистом по поиску утраченных сокровищ.
– Мамонт, Мамонт, – пробормотал Арчеладзе и, вскочив, взял фотографии со стола. – Это он?
Парапсихолог перебрал снимки, отрицательно мотнул головой:
– Нет, это не он.
– Вы точно уверены?
– Господин полковник, должно быть, вы убедились…
– Да-да, простите. – Он сделал паузу. – Что бы вы могли сказать об этом человеке?
– Он мешает вам жить, – просто ответил Носырев. – Это ваш противник. Должен огорчить, он сильнее вас, потому что имеет мощную энергетическую поддержку. Все ваши попытки обречены на неудачу, это называется бой с тенью. Вы находитесь с ним как бы в разных измерениях. Получается так, что вы работаете на него. Все ваши действия он оборачивает в свою пользу. Как врачеватель советую забыть о нем!
– В таком случае, Олег Семенович, я вас тоже огорчу, – заявил полковник. – Ваши планы относительно эксперимента с Зямщицем на Урале несостоятельны.
– Почему? – довольно усмехнулся Носырев.
– Зямщиц сейчас находится в руках этого человека. – Арчеладзе взял фотографии и бросил их веером на стол. – Можете обрадовать своего… Мамонта.
– Это не так! Это совсем не так! – засмеялся, ощеря беззубый рот, парапсихолог. – Я все время делаю установку… Контролирую передвижение. Зямщиц сейчас находится на свободе! Нет, можно сказать, на воле! И очень далеко от Москвы!
– Как же вы собираетесь работать с ним?
– Извините, господин Арчеладзе, это секрет нашей фирмы!
Полковнику вдруг захотелось раздавить его, как скользкого, неприятного червя. В этом мерзком человечке действительно была какая-то дерзкая, неведомая сила, верить в которую отказывалась душа, но разум диктовал иное.
– Это мне наказание, – посетовал он. – Простите, не верил в ваши способности… Да… Секрет фирмы – это серьезно. За что вас задержали?
– Как всегда – незаконно, за бродяжничество, – охотно объяснил Носырев. – А у меня есть и квартира, и прописка, и паспорт.
– Покажите-ка мне паспорт, Олег Семенович.
Парапсихолог протянул ему засаленную, тусклую, как он сам, книжицу.
– Вот, пожалуйста!
Полковник полистал паспорт, затем нажал кнопку вызова секретаря.
– Да, незаконно… Что делать, в стране полный произвол, особенно карательных органов… Пусть оформят этого гражданина в спецприемник, – сказал он вошедшему секретарю. – У него нет документов, прописки и места жительства.
И демонстративно изодрал в клочья поношенный, затасканный паспорт…
