Глава 35

В Карпатах после захода солнца делать нечего.

— Постарайся как следует отдохнуть, — сказал Суэггер. — Завтра мы пойдём в холмы. Я постараюсь найти место, откуда она стреляла. Я хочу понять, каким был угол с границы выжженной зоны и понять расстояние.

Он знал, что Милли следовало стрелять с расстояния более пятисот ярдов. Так выходило, поскольку она не могла находиться в выжженной зоне — там она была бы хорошо заметна. Но на отметке в пятьсот ярдов, там, где деревья давали укрытие — там они расставили людей, бойцов в камуфляже и с собаками. Они устроили ловушку и знали, что схватят её, поскольку были уверены, что она попытается выстрелить — он здесь, её цель, и у неё не будет другой возможности выстрелить.

Суэггер знал, как устроен разум снайпера. Ей нужно было выстрелить сверху вниз — при том, что она уже была выше. Как она смогла бы спуститься ниже, в месте, которые кишело немцами? Они устроили толковую ловушку. Грёдль был хитрым куском дерьма.

Но что же это за винтовка, из которой по нему стреляли? Не в том дело, где она её взяла, а в том, как она смогла сделать то, что сделала. Ей не удалось бы попасть из Мосина — даже с оптикой. Не было ни единого факта убийства выстрелом с холодного ствола мосинки на пятьсот ярдов. Выстрели она — и ей конец. Она ставила свою жизнь в зависимость от нулевой вероятности успеха. Это было эффектным самоубийством, жертвой ради своего племени. Но так она и сделала. Выбора у неё не было.

Он крепко задумался по поводу этого места. Мост, туман от водопада, картинка с выстрелом на тарелке неизвестного художника, который, скорее всего, там и не присутствовал. Выжженная зона склона к северо-западу — единственное высокое место для выстрела. Склон выжжен на пятьсот ярдов, и несчастная Петрова там, наверху, так близко, как только возможно — стреляет и тем самым спускает несущихся к ней собак. Может быть, она выстрелила дважды — первый раз по нацисту вдалеке, а второй — вставив дуло себе в рот и нажав на спуск. Никаких допросов и пыток — лишь конец снайпера, всего себя отдавшего долгу. Но тут в голову пришёл образ…

Золотая стена. Что за чёрт? Мысль плавала на границе понимания, дразня его своей чёткостью: золотая стена.

Наконец, мысль добралась до фокуса, в котором стала различима. Он вспомнил, что за холмом, чей склон смотрел на водопад и был выжжен, к юго-западу была видна золотая стена — склон следующего холма, настолько далёкого, что он терялся в дымке.

До него было порядка тысячи ярдов.

Никто не способен поразить человека за тысячу ярдов с Мосин-Нагана. Это можно сделать лишь с…

Боб невольно рассмеялся. Забавно… Петрова каким-то образом добралась до…

Это невозможно. В самом деле невозможно?

Подумав ещё, он взял свой айфон и погрузился в электронную почту.

«Не спишь? Нужно срочно поговорить. Можешь набрать мне на…» — тут он ввёл номер спутникового телефона Рейли. Спустя несколько секунд телефон зазвонил.

— Суэггер.

— Ну, здорово, приятель! Как ты, янки?

Это был его друг Дж. Т. «Джимми» Гутри, историк снайперского дела из Соединённого Королевства.

— Привет, Джимми. Как ты?

— Полагаю, что ты звонишь, поскольку собрался посетить наш снайперский матч в Бисли. Парни так и ждут тебя.

— Нет, нет. Тут другое дело. Мне нужны твои мозги.

— За пенни они твои. Если пенни нет — половина сойдёт.

— Когда мы говорили в последний раз — ты работал над книгой о британской снайперской винтовке Второй Мировой Войны.

— Да, моя любимая. Эннфилд № 4(Т) с прицелом № 32. Классика.

— Всё ещё работаешь над ней?

— Допиливаю понемножку — то одно, то другое.

— Мог бы ты подтвердить поражения из этой винтовки первым выстрелом с холодного ствола на тысячу ярдов?

— Несколько раз. Италия, Северная Франция, а также в самой Германии незадолго до конца войны. 4(Т) была асом среди снайперских винтовок.

— Известны ли тебе другие выстрелы с такой дистанции из иных винтовок?

— В европейских записях я ничего подобного не находил. У 4(Т) была наиполезнейшая баллистическая особенность: на двести пятьдесят ярдов она не демонстрировала ничего особенного. Но британские и канадские снайперы скоро узнали, что в стосемидесятишестиграновой пуле редфордовского арсенала калибра.303 и самой 4(Т) с прицелом, установленным гениями из «Холланд и Холланд» и роскошной оптикой этого прицела — № 32 — пусть и всего лишь 3,5-кратного, но с линзами, обеспечивающими необычную чистоту картинки на дальние расстояния — скрывалось нечто особенное. Каким-то непостижимым образом — даже если пули.303 отклонялись от своей траектории — по причинам, до сегодняшнего дня не понятым, в полёте они исправлялись, подравнивались, я не знаю… «настраивали» себя так, что ложились обратно на изначальную траекторию и держались на ней так, что давали необычно высокую точность на большие дистанции.

— Известно ли тебе, как одна из этих винтовок могла попасть в украинские Карпаты в середине лета 1944 года? Понятно, что вряд ли — поскольку ближайшие британские войска находились в полутысяче миль в Италии — но вдруг?

— Нет, — ответил Джимми. — Не знаю. Что, естественно, не означает отсутствия возможности. У меня есть записи «Холланд и Холланд», есть архивы британской армии, есть даже до сих пор засекреченные материалы о тайных кознях тех, кого называли «Управление специальных операций», чьей задачей было как следует разжечь Европу. Возможно, они и в Украине наследили, пока были там.

— Можешь проверить? Лучше побыстрее.

— Ну, да… у меня всё барахло под рукой, так что прямо сейчас и проверю. Кстати, раз я делаю приятелю одолжение, то он мне тоже что-то сделает.

— Само собой. Я буду на вашем матче. Когда ты говорил… октябрь?

— Точно! Это будет много значить для парней. Ладно, я буду искать.

Уилл сидел на полу архива КГБ на девятом этаже Лубянки. Испытания, предстоящие ему, отвлекали Уилла от мыслей о приключении, в центре которого находилась его жена на Украине и от грядущей тихой, приятной ночи в гостинице. В хирургической маске, тонких латексных перчатках и в свитере — в помещении поддерживалась низкая температура — он перелистывал страницы огромной массы документов касательно Крулова, подсвечивая себе фонариком — мягкий зелёный свет в огромном помещении архива был слишком слаб.

Ему приходилось спешить — Лыков гарантировал ему только шесть часов. Чуть он задержись — и будут проблемы.

Перебирая страницы качественно напечатанных документов и кальки, бегло вчитываясь в русский, он мысленно благодарил своих мучителей в Монтеррейской языковой школе, которые вколотили знание русского в него и Рейли пятнадцать лет назад. Он нашёл подтверждения того, что он и так уже знал о Василии Крулове: четыре года в Мюнхене с 29-го по 33-й. Также нашлась связь с делом НКВД на «Архангела 78-В11256» (Аркадия Крулова), предположительно его отца: торгового представителя русского экспортного министерства, который также координировал деятельность германских коммунистов и профсоюзов в их борьбе за власть с парнями с ломаными крестами на фуражках. Мальчик посещал «реальную школу», как она называлась в Германии — достойное учебное заведение, дававшее отличное образование. Быстро выучил немецкий — что соответствовало высокому коэффициенту интеллекта. Затем поступил в Мюнхенский университет, где проучился два года до прихода Гитлера к власти, который вышвырнул всех красных, даже дипломатов. НКВД был весьма тщателен: тут были даже его учебные программы и оценки из университета. Уилл подумал, что это часть немецкой педантичности: они никогда ничего не выбрасывали — ни программ, ни докладов, ни записок матери о том, что парень окунал косички Пэгги Сью в чернильницу, ни записей о шрамах от дуэльного общества.

Да, парень и верно был самородком: все единицы (то есть, А). Уилл быстро пробегал глазами информацию, вытащенную из давно мёртвого мира и тут заметил нечто, что заставило его дважды моргнуть.

«Господи боже!» — подумал он про себя.

С этого и началась ночь господа бога.

Проснувшись, они как следует позавтракали специалитетами отеля и затем тронулись к водопаду. Запарковав машину, Боб и Рейли дошли до середины моста.

Боб указал на золотой в свете солнца склон холма за фальшивой деревней. Его детали расплывались на расстоянии как минимум в тысячу ярдов, но Боб напряжённо вглядывался в нечто, привлекавшее его.

«Выстрели она оттуда из нужной винтовки…» — думал он.

— Так в чём дело? — спросила Кэти.

— Было бы лучше, имей я дальномер, компас и бинокль. Но ничего нет. Так что я просто примечаю отсюда возможные места для выстрела, и мы попробуем отыскать их там. Таким образом я пойму, какую винтовку она могла использовать.

— Смотри, — указала Кэти. — Ещё один американец.

На дальнем конце моста стоял молодой человек, улыбавшийся им и словно изображавший парня из рекламы газировки. На нём была жёлтая бейсболка «Балтиморских воронов», поло, джинсы и модные туристические ботинки, так что смотрелся он как любой другой молодой отец в торговом центре. Вдобавок на нём были каплевидные солнечные очки. Улыбка же — шире некуда. Он подошёл к ним.

— Привет. Джери Ренн. Рад видеть Боба Ли Суэггера, «Боба-гвоздильщика». Ты был моим героем долгое время и я очень хотел встретиться с тобой.