Уже около шести часов делегация и все провожающие маялись в душном и переполненном зале ожидания аэропорта. Дважды объявляли, что «рейс задерживается на два часа по техническим причинам». «Почему не сказать, что задержали на пять-шесть часов? Люди могли бы разъехаться по домам», — в очередной раз думал Родик, постоянно встречающийся с такой манерой поведения «Аэрофлота», ставшей любимой темой советских сатириков, что, однако, не мешало этой организации продолжать издеваться над пассажирами.

Наконец объявили посадку. Руководитель делегации заранее оговорил с таможенниками порядок досмотра экспонатов, размещенных на отдельной площадке. Ящики Родика таможня опечатала еще несколько дней назад и должна была пропустить без лишних формальностей, ограничившись лишь отметками в сопроводительных документах и проверкой личных вещей. Однако подошедший офицер таможни, не обращая внимания на личные вещи, по непонятной причине попросил открыть один из опечатанных ящиков. Там оказались изделия народных промыслов — матрешки, подносы, посуда, платки. Юра, порывшись в бумагах, предъявил соответствующую опись.

— Вынимайте, пожалуйста, все содержимое, — потребовал таможенник.

Родик и Юра начали аккуратно выгружать изделия. Таможенник наблюдал за этой операцией с нескрываемой скукой на лице.

— Мы на самолет не опоздаем? — поинтересовался Родик, вытирая платком пот на лице и шее. — Тут несколько сотен изделий.

— Не опоздаете, если все задекларировано правильно, — успокоил таможенник и, ткнув пальцем в опись, попросил: — Покажите мне, пожалуйста, вот эту позицию.

— Матрешка двенадцатипозиционная, восемнадцать штук, — прочитал вслух Родик. — Юра, ты у нас паковал, постарайся найти побыстрее.

Юра, который действительно прекрасно ориентировался в товарах, с необычайной скоростью отложил в сторону восемнадцать матрешек.

— Открывайте каждую, — скомандовал офицер, пересчитав матрешки.

— Вы что, издеваетесь?! — возмутился Родик. — Мы их до завтра открывать будем. Ваше ведомство уже досматривало.

— Возмущаться не рекомендую, — назидательно посоветовал таможенник.

Родик постарался успокоить себя мыслью о том, что, слава богу, не открыли ящик с мелкой ювелиркой, с этим серебряным припоем.

— Надо — так надо, — примирительно вздохнул он.

Юра взялся открывать первую матрешку. Она плохо

разъединялась. Юра заметно нервничал. Таможенник тем временем подошел к ящику и стал его простукивать, потом достал рулетку и проверил внешние и внутренние размеры.

«Неужели вымогает взятку?» — подумал Родик, нащупывая в кармане пятидесятидолларовую купюру и озираясь по сторонам. В зале находилось около десятка таможенников. На первый взгляд, все занимались своими делами — изучали мониторы рентгеновских установок, что-то писали и ставили печати на документах, пересчитывали валюту. Родик взял у Юры пачку документов и, сделав вид, что читает, незаметно вложил деньги между первым и вторым листами.

— Неужели мы будем смотреть все позиции? — спросил он таможенника, быстро перелистав перед ним все страницы. — Смотрите, как их много. Точно опоздаем на самолет.

Тот взял у Родика документы и ничего не ответил. Юра продолжал свои упражнения с матрешками, оставалось открыть еще штук десять.

— Ладно, достаточно, складывайте все на место и проходите вон к той стойке, — показав рукой направление, распорядился офицер.

Родик понял, что маневр удался, и успокоился.

— Не волнуйся, все в порядке, — подбодрил он Юру.

— Не сглазь, сейчас будут личные вещи досматривать, — проворчал Юра, еще не поняв, что проделал Родик.

— Наконец-то вас пропустили, — озабоченно констатировал руководитель делегации, встретив их перед стойкой регистрации. — Мы уже забеспокоились.

— Тяжелая процедура, — посетовал Родик. — Надеюсь, в других странах будет проще…

В Гавану они прилетели около полуночи, на полтора часа опоздав на самолет до Каракаса. Следующий рейс был только завтра вечером. Имеется ли на этом рейсе достаточно свободных мест, никто не знал. Представитель «Аэрофлота», встретивший делегацию и взявший на себя все хлопоты, связанные с опозданием самолета, предложил переночевать в гостинице, где «Аэрофлот» бронирует номера для отдыха экипажей и других нужд. Услуга была бесплатная, и все, конечно, с радостью согласились. Оставить вещи в аэропорту в нейтральной зоне было негде. Поэтому решили двинуться в зону пограничного и таможенного контроля и заполнить декларацию.

Время было позднее, прилетов и вылетов до утра не ожидалось, прибывшие из Москвы пассажиры давно прошли таможенный контроль. Аэропорт опустел. Кубинские таможенники, судя по всему, ушли спать. Представитель «Аэрофлота», попросив сгруппироваться и никуда не отходить, направился на их поиски. Делегация скучилась в напряженном ожидании своей участи. Перспектива остаться в этом пустом зале до утра никого не радовала, но была, по словам представителя «Аэрофлота», вполне реальной.

Наконец он вернулся и сообщил, что у пограничников и в таможне до семи утра технический перерыв, и уговорить ему никого не удалось. Все пали духом, но тут произошло чудо. Открылась дверь служебного помещения, и оттуда появились сначала женщина, а потом мужчина. Они подошли к стойке таможенного контроля, приветливо помахали черными руками, отодвинули ограждение. На табло засветились какие-то буквы. Не веря в удачу, все потянулись к ним, хотя сперва требовалось пройти границу. Руководитель делегации, памятуя о проблемах, возникших в «Шереметьево», попросил Родика и Юру встать на контроль первыми. Взяв у Родика декларацию, таможенник указал на чемодан и что-то сказал. Родик догадался, что его попросили открыть багаж. Таможенник переложил часть вещей на крышку чемодана и увидел продукты. Тут произошло нечто странное. Объяснение этому Родик нашел только на следующий день…

Таможенница, сверкнув белозубой улыбкой, вынула из чемодана два батона копченой колбасы и молча унесла их куда-то. Таможенник собрал у всех декларации, сделал в них отметки, закрыл Родиков чемодан, сложил руки крестом на уровне головы и тоже удалился. Делегация во главе с руководителем застыла в полном непонимании. На счастье, появился представитель «Аэрофлота». Он посмотрел декларации и, сказав, что все в порядке, предложил пройти на паспортный контроль, где их уже ждал заспанный чернокожий кубинец.

Разместившись в достаточно уютных двухместных номерах, все, не сговариваясь, вышли на площадку перед отелем. Спать не хотелось — в Москве наступило утро. После душного зала аэропорта, таскания вещей и всех перипетий дороги ночная прохлада была очень приятной. Откуда-то, вероятно с океана, дул влажный ветер.

Чуть в стороне от здания гостиницы была мощеная площадка, за которой в свете фонарей просматривался бассейн, окруженный лежаками и столиками. Родик, захватив с собой бутылку водки, направился к столикам. Оказалось, что не только ему пришла в голову такая мысль, и вскоре на его столике появилось пять или шесть бутылок, а рядом столпились несколько мужчин из делегации. Закуску, конечно, никто не взял, как, впрочем, и стаканы. Только решили пить «из горла», как из темноты возник огромный черный человек в черной униформе. Из его слов и жестикуляций стало ясно, что происходящее недопустимо. Родик, считавший себя крупным специалистом по налаживанию контактов с правоохранительными органами, также жестами, подкрепленными понятными всему миру словами, объяснил, что они только прилетели из Москвы, все коммунисты, впервые в Гаване и хотят за это выпить, а одну бутылку дарят ему — новому кубинскому другу. В заключение, как в фильме про индейцев, он приложил бутылку к сердцу и протянул ее мужчине.

Сообразительность местного населения, как стало ясно из дальнейших событий, ничуть не уступала русской, когда речь шла о выпивке. Кубинец, сделав рукой знак, означавший, вероятно, «подождите», удалился. Спустя несколько минут он вернулся со стопкой пластмассовых стаканчиков. Еще через десять-пятнадцать минут советско-кубинская дружба окрепла настолько, что языковый барьер перестал быть преградой, а слова «коммунист», «Фидель», «Ленин», «Маркс» повторялись при каждом наполнении стаканов. Скоро выяснилось, что русское слово «водка» здесь хорошо известно, но «ром» — тоже очень хорошо. Некоторое время тема выпивки легко обсуждалась без знания языков. Потом перешли на женщин. Благо, они активно присоединились к компании, и, используя несколько английских слов, кубинец без какого-либо стеснения оценивал достоинства русских женщин в сравнении с местными жительницами. В общем, первое на Острове свободы общение проходило непринужденно. Руководитель делегации даже заявил, что получилось все очень удачно и необходимо воспользоваться случаем, чтобы всем ближе познакомиться.

— Пусть каждый представится, коротко расскажет о себе и произнесет тост, — предложил он.

Такая идея понравилась, послышались одобрительные пьяные возгласы.

Родик быстро прикинул количество времени и спиртного, требуемых для девятнадцати тостов, и счел необходимым внести коррективу.

— Товарищи! — перекрикивая всех, обратился он к немного притихшей от знакомого официального обращения делегации. — Давайте сократим число тостов, иначе опять опоздаем на самолет. Пусть от каждой организации выступит один человек. Познакомит со своими коллегами. Желательно без имен, отчеств и фамилий. Водки не хватит даже на два выступления — надо принести еще бутылок пять-шесть. Не грех захватить и закуску, поскольку последний раз мы ели в самолете — уже почти семь часов назад.

Предложение было принято, но Родик заметил, что руководитель делегации как-то странно посмотрел на него — вероятно, заподозрил в нем неформального лидера.

При виде принесенных продуктов и водки кубинец не только забыл про свои обязанности по охране порядка, но и проявил инициативу, сдвигая столы и доставая из подсобных помещений стулья.

Первый тост, как и положено, произнес руководитель — Иван Петрович. Судя по его выражениям и манере говорить, он посвятил свою жизнь либо профсоюзной, либо партийной деятельности. Слушая его, Родик вспомнил давно бытующее мнение о том, что для партийных и профсоюзных работников выпускают специальные разговорники на одном листе с текстом, подходящим для выступления на любую тему. Наиболее одаренные представители этих профессий заучивали текст наизусть, а остальные носили его в нагрудном кармане пиджака и зачитывали с соответствующим выражением лица и паузами, отмеченными на листе цветными точками. Судя по всему, Иван Петрович был из числа одаренных. Его тост, а вернее, напутственную речь с тем же успехом можно было произнести, например, перед металлургами при пуске доменной печи.

Все радостно выпили за эту словесную смесь. Кто-то предложил говорить тосты по часовой стрелке. Следующим поднялся симпатичный худощавый брюнет по имени Миша, выступающий от лица своих коллег Толи и Светы, занимающихся изготовлением малых летательных аппаратов. Он пожелал успехов и обещал показать всем желающим красоты Венесуэлы с высоты птичьего полета.

Потом выступил ничем не примечательный пожилой мужчина с седеющими, зачесанными назад волосами, назвавшийся Петром Николаевичем. Он оказался специалистом по строительным конструкциям, на выставку ехал с, как он выразился, помощниками — Сергеем, Володей и Надей. Подняв стаканчик, он объявил, что рад происходящему цементированию коллектива и надеется общими усилиями поразить капиталистов достижениями нашей социалистической Родины.

Веселье за столом нарастало, компания начала разбиваться на группки. Родик предложил для наведения порядка выбрать тамаду и, чтобы загладить мимолетную обиду, высказался за кандидатуру руководителя делегации. Иван Петрович с удовольствием возвратил в свои руки бразды правления и предоставил слово смешному на вид человеку — с фигурой, напоминавшей спелую грушу, и низким лбом с ранними залысинами, появившимися, вероятно, от постоянных попыток этот самый лоб зрительно увеличить. «Давайте, Георгий, скажите нам что-нибудь ободряющее», — по-отечески напутствовал его Иван Петрович, и Родик сделал вывод, что знакомы они давно. Георгий поднялся со стула, но из-за особенностей фигуры не сразу смог принять вертикальное положение. Сделав несколько смешных движений, он наконец встал в необходимую, по его мнению, позу и принялся цитировать Маяковского: «Светить всегда, светить везде…» Победно закончив этот короткий отрывок из стихотворения, он предположил, что все уже догадались, чем занимаются он и его товарищи Юлиан и Илья. В прямом и переносном смысле они — представители советского света и едут на выставку знакомить «заграницу» с отечественной светотехнической наукой. В завершение своей шутливой речи Георгий поднял тост за новый советский перестроечный свет. Его спутники добавили, что пьют за босса. Иван Петрович хихикнул и громко пояснил, что Георгий имеет соответствующую фамилию. Родик не понял, но уточнять не стал.

— Пусть теперь что-нибудь скажут наши биологи, — предложил Иван Петрович.

На этот призыв откликнулся маленький, очень худой мужчина неопределенного возраста с интеллигентным лицом, которому длинный тонкий нос и непропорционально большие очки придавали несколько печальное выражение. Одет он был, несмотря на теплую ночь, в белый старомодный плащ.

— Меня зовут Борис Центнер, — представился он и продолжил: — А это моя коллега, Лена. Вообще-то я водку не пью, но тост произнесу с радостью. Мы занимаемся продовольственной программой, разрабатываем способы сублимации продуктов и сохранения их пищевой ценности при длительном хранении. Все наши разработки ориентированы на светлое будущее, когда натуральных продуктов вообще не станет. Давайте выпьем за то, чтобы мы могли смотреть в будущее уверенно и смело, а в прошлое — без сожаления, и чтобы каждый день доставлял нам наслаждение творчеством, а не эпикурейством…

Переваривая сказанное, все, примолкнув, выпили.

«Ну и загнул. Надо немного разрядить обстановку», полу мал Родик и попросил слова. Представив себя и Юру, он рассказал, что они планируют делать на выставке, а в конце предложил мужчинам встать и выпить за присутствующих четырех очаровательных дам, осмелившихся полететь на другой край земли, а в их лице — за всех женщин, потеснивших мужчин на многих поприщах и во многих профессиях, но не вытеснивших их из своих сердец, а наоборот, любящих и нежных.

После этого традиционного, но почему-то не произнесенного ранее тоста, всколыхнулась активность до сих пор скромно молчавших женщин. С разных сторон послышались реплики: «Вот, наконец, настоящий мужчина нашелся», «Мы уже думали, что про нас совсем забыли», «Тамада, наверное, женоненавистник»…

После последней реплики Иван Петрович принял шутливо-извиняющуюся позу и дал слово единственной до сих пор не представленной даме.

Родик еще в Москве познакомился с этой красивой, уверенной в себе девушкой, по специальности — дизайнером интерьерных изделий. Продукция, которую везла Лена на выставку, очень нравилась Родику, но в Москве спросом не пользовалась. Скорее всего, это объяснялось скудностью обстановки большинства московских квартир, общественные же места оформлять подобными вещами было не принято… Обсуждая с ней перспективы поездки, Родик уверял, что в Америке все будет наоборот и успех гарантирован. Делал он это в большей степени из-за того, что девушка ему импонировала, а он чувствовал, что не безразличен ей. Сопровождал Лену огромный, рыжий, почти в два метра ростом, мужчина с лицом добродушного сенбернара и сложным в произношении именем. Лена называла его Сашей.

Она не стала говорить ответного тоста за мужчин, как ожидал Родик и как было принято во всех компаниях, а произнесла достаточно длинную и витиеватую речь, вспомнив высказывание какого-то великого человека, предлагавшего пить за сейчас и чтобы это «сейчас» одаривало всех дружбой и успехом.

— Как-то не вяжется с кодексом строителя коммунизма, — в качестве алаверды заметил с иронией Родик, — но все равно очень красиво. С удовольствием за это выпью. Давайте «на брудершафт».

Лена охотно переплела с ним руки, выпила и нарочито смачно поцеловала в губы.

Ее старания, к сожалению, по достоинству не оценили — основная часть делегации уже пребывала в состоянии алкогольного расслабления. Сергей, отделившись от компании строителей, что-то объяснял кубинцу, отчаянно жестикулируя. Тот, судя по обильно выступившему на лице поту, не привык к такому количеству водки и, казалось, уже ничего не понимал. Борис и его сотрудница Лена прохаживались вокруг бассейна, никого вокруг не замечая. Руководящая деятельность Ивана Петровича полностью отсутствовала, а сам Иван Петрович сидел в обнимку с Георгием, который что-то ему доказывал. Лишенные мужского внимания Надя и Света явно скучали. Остальные, пьяно перебивая и не слушая друг друга, о чем-то галдели.

Оглядев всю эту до боли знакомую картину, Родик возмущенно потребовал от тамады завершать процесс знакомства и продолжать банкет. При этом он, не сдержавшись, как бы в шутку добавил, что затаившиеся журналисты, наверное, приехали освещать их деятельность не в прессе, а в лубянской стенгазете. За что получил еще один косой взгляд от Ивана Петровича и сам себя одернул: «Язык мой — враг мой». Зато журналисты под управлением тамады начали исправляться — отошли от стола, обнялись и попросили налить стаканы. Иван Петрович, стоящий в середине, сделал шаг назад, попав при этом в круг света уличного фонаря. Поклонившись, он объявил: «Виктор и Алексей — лучшие в Гаване исполнители народных украинских песен и русских частушек. Прошу угостить артистов и не забыть конферансье». Виктор и Алексей действительно выглядели потешно и чем-то напоминали то ли широко известных звезд отечественной клоунады, то ли персонажей испанской классики, проживавших в провинции Ла-Манча. Сходство с последними им придавали рост и комплекция — Виктор был высокий, непропорционально сложенный кудрявый брюнет, а Алексей — упитанный, ниже среднего роста, круглолицый, коротко стриженный блондин.

Репертуар у них оказался достаточно обширный, да и исполнение было на высоком уровне. Чувствовалось, что делают они это часто и с удовольствием. Сначала спели «Дивлюсь я на небо та й думку гадаю…», потом «Пидманула, пидвела». Уже в середине первой песни народ начал подпевать, а когда перешли к частушкам — все кричали хором: «Сине море не наполнишь — оно очень глубоко, всех буржуев не накормишь — у них пузо велико». Особым успехом пользовались частушки про перестройку, Горбачева и сухой закон. В разгар песнопений Сергей и Володя умудрились залезть в бассейн, хотя ночная прохлада к этому не располагала. Выяснилось, что сделали они это из желания спеть там только что сочиненную частушку: «Наш бассейн весь в тумане — никто не купается. Вся бригада не на стройке — в Гаване шатается. О-па, О-па срослась п… и жопа…» Все дружно заорали припев, а Иван Петрович строго пожурил за нецензурные выражения, на что никто не обратил внимания, а Родик прогнусавил: «Как у Гланьки в заднице разорвалась клизма. Призрак бродит здесь по Кубе — призрак коммунизма». Иван Петрович махнул рукой и включился в общий хор.

Веселье продолжалось почти до рассвета, еще ходили за водкой. Кубинец сидел в бессознательном состоянии, свесив руки и постанывая. Повсюду валялись пустые бутылки, какие-то обертки и раздавленные пластмассовые стаканчики. Среди всего этого безобразия шатался пьяный Иван Петрович, уговаривая всех собрать мусор и разойтись по комнатам. Но никто его не слушал.

Родик проснулся около двенадцати часов дня. Солнце ярко светило в окно, небо было лучезарно-голубым. «Нажрались, дураки, так и Гавану не посмотрим», — подумал он и быстро вскочил с кровати. Разбудить Юру было не сложно.

В холле около администратора в глубоком кресле дремал руководитель делегации.

— Доброе утро, Иван Петрович, — поздоровался Родик. — Как самочувствие?

Тот встрепенулся и уставился на него мутными глазами. Затем, проведя в голове какой-то сложный анализ, страдальческим голосом произнес:

— А-а-а. Это вы, Родион… Приветствую. Утро-то не совсем доброе.

— Что, головка бо-бо? — спросил Родик.

— Не то слово, а работать надо. Никак не могу вспомнить, чем закончилась пьянка. Ничего плохого не было? Спасибо Георгию, сопроводил меня, а утром поправил здоровье. Еще этот дурацкий сдвиг во времени — в сон клонит. Звонил представителю «Аэрофлота»: гарантий на вылет он не дает, но настаивает, чтобы мы не позднее восьми были в аэропорту. В половине седьмого пришлет за нами автобус. Надо бы всех собрать.

— Давайте вместе собирать, а то ничего в Гаване не посмотрим, — предложил Родик.

— Спасибо, у меня есть список номеров комнат. Я уже дозвонился до женщин. Они обещали подойти. Вот собирался вам звонить, но что-то плохо стало. Возраст, наверное. Раньше мог ведро выпить, и утром никаких негативных явлений, а уж похмеляться — никогда. Старею, старею…

В это время появились женщины. Они сообщили, что Борис, Петр Николаевич и Саша спустятся через несколько минут. Надя пожаловалась, что Сергея и Володю поднять с кроватей не удалось. И еще никто не знает, где живут журналисты и «осветители» — так вчера прозвали компанию Георгия. Илья должен был ночевать вместе с Сашей, но в номер не пришел… Иван Петрович объяснил, что Георгий спал в его комнате, а Илья — на месте Георгия. Сейчас он обзвонит комнаты всех отсутствующих. Далеко расходиться не надо — сбор в час на этом же месте. Родик, пожалев Ивана Петровича, взял у него список членов делегации, отметил присутствующих и пошел к телефону, чтобы обзвонить остальных. Читая фамилии, он понял весь юмор вчерашнего тоста руководителя осветителей. Его фамилия перекликалась со словом «босс». Ему Родик позвонил первому и попросил поторопиться.

К часу собрались все, кроме Сергея и Володи. Они, даже несмотря на воспитательную речь своего начальника и увещевания Родика, планировали продолжить вчерашний банкет, а потом отоспаться. После информационной пятиминутки, в которой Иван Петрович обрисовал временные рамки, решили быстро поесть и отправиться осматривать Гавану, хотя на все, включая получение груза и вещей из камеры хранения, оставалось не более пяти часов. Ивану Петровичу к тому же еще надлежало «заскочить» в посольство. Однако с едой возникли сложности — оказалось, что в отеле кормили только завтраком, а он уже давно завершился.

Потребовалась помощь администратора. Улыбчивый молодой человек, свободно говорящий на английском и знающий несколько десятков слов по-русски, доложил, что рядом с отелем нет недорогих мест общественного питания. С этим в Гаване вообще большая проблема. До центра города далеко, и единственный способ утолить голод (если, конечно, у товарищей есть доллары) — это посетить валютный магазин типа нашей «Березки», в котором имеются кафетерий и продуктовый отдел. Находится магазин в нескольких кварталах от отеля. Кроме того, администратор сообщил, что посмотреть достопримечательности Гаваны за четыре-пять часов невозможно — только до бульвара Прадо ехать на такси около часа. До посольства же как раз удобно добираться от валютного магазина.

После получения такой информации мнения об использовании свободного времени резко разделились. Одни считали, что надо на такси сделать круг по городу, другие хотели пойти к океану, расположенному прямо за отелем. Ивану Петровичу нужно было в посольство, а Георгий, Виктор и Алексей собрались составить ему компанию. Борис и Лена вообще решили остаться в отеле. Сходились все только в одном — вместе им нужно посетить валютный магазин, поесть там или купить еду, а дальше пусть каждый делает что хочет. В шесть — общий сбор в холле отеля.

Выйдя на улицу, Родик на какой-то момент ослеп от яркого снопа солнечных лучей, обдавших его с ног до головы. Поток солнечного света был настолько велик, что ощущался физически — грудью, руками, носом, кончиками пальцев. Сразу захотелось раздеться, хотя жары не было, а, наоборот, дул легкий прохладный ветерок. Родик снял пиджак и огляделся. Дневная картина разительно отличалась от ночной. Слева в нескольких сотнях метров, разбиваясь о нагромождения каменных натеков, пенился океанский прибой, а дальше голубая гладь воды плавно перетекала в еще более голубой и гладкий небосвод. Справа сквозь многочисленные стволы пальм просвечивала пастельными тонами городская застройка с преобладанием прямоугольных разновысоких форм. Воздух был чист и насыщен непривычными запахами, не замеченными Родиком ночью. Оказалось, что их источают многочисленные цветы, растущие даже на пальмах и стенах отеля. После слякотной Москвы с ее серо-белым пейзажем все происходящее воспринималось как подарок судьбы, награда за неприятности и проблемы последних месяцев. У Родика появилось детское желание вытянуть руки к солнцу, погримасничать, но он сдержался и поспешил догонять удаляющихся попутчиков.

Валютный магазин по своей архитектуре напоминал московский универсам. Отличия обнаружились внутри. Изобилием товаров он напоминал японский супермаркет, а количеством покупателей — зал таможенного контроля гаванского аэропорта минувшей ночью. Вероятно, кубинцев, как и граждан СССР, валютой не баловали. Цены были, конечно, ниже, чем в Японии, но с учетом количества имеющейся у Родика валюты очень высокие. Более или менее доступно стоили фрукты, но все равно даже за бананы просили около доллара. Поесть же в кафетерии меньше чем за двадцать долларов не представлялось возможным. Поэтому Родик ограничился покупкой сока, хлеба, фруктов, выбрав из огромного их разнообразия бананы. Вообще советский человек, не избалованный тропическими плодами, очень любил бананы. Причем считал, что чем бананы крупнее, тем лучше. Родик купил два килограмма самых крупных и почему-то самых дешевых бананов под названием «Тахадас» и был очень доволен. С Юрой они решили вернуться в отель, там поесть, а потом двинуться вдоль побережья, осмотреть пляжи, посетить магазины и, если останется время, проехаться на такси по городу. К ним неожиданно присоединились Борис и его помощница Лена. Остальные разбрелись по своим делам.

Наскоро перекусив бутербродами с московской копченой колбасой и запив соком, поспешили к океану. Побережье представляло собой каменное плато, вероятно, кораллового происхождения, вклинивающееся многочисленными выступами в воду и образующее живописную береговую линию. Спуститься к воде, а тем более войти в нее было не только сложно, но и опасно, хотя прозрачные волны манили, призывая искупаться. Видимо, знаменитые гаванские песчаные пляжи находились где-то в другой части города. Поэтому, отказавшись от купания, путешественники полюбовались красотой Мексиканского залива, собрали на память несколько окаменелых белых кораллов, во множестве валяющихся под ногами, и вернулись в город. Улица, которая, по мнению Родика, вела в центр, являлась ярким примером эклектики. С одной стороны ее создавали двух-трехэтажные особняки колониальной архитектуры, а с другой — бетонные сооружения пятидесятых — семидесятых годов двадцатого столетия. Все здания выглядели запущенно, их покрывали пятна плесени и трещины, краска давно облупилась. Эту печальную картину развала и увядания несколько скрашивала бурная тропическая растительность, проявляющая, несмотря на войну бетона с землей, огромную жизненную силу.

— Любопытно, что было в этих особняках до кубинской революции? — спросил Боря.

— Думаю, в них жили миллионеры, — ответил Родик, — но мне интереснее, что там сейчас.

— А давайте зайдем? — предложила Лена.

— Почему бы и нет, — кивнул Родик и дернул на себя дверь.

Она отворилась, и все вошли в узкий, темный и давно не ремонтированный подъезд. Лестница в нем была сделана из прекрасного белого мрамора, по мнению Юры — итальянского, которому нет цены. Поднялись на один этаж и попали в просторный холл. Пол там был выложен мозаичной цветной плиткой, стены украшали лепнины или резьба по камню. Двери, вероятно, в квартиры были открыты, повсюду кипела жизнь. Их сразу заметили, принялись о чем-то расспрашивать. Поняв же, что они из Советского Союза, местные жители буквально начали соревноваться в гостеприимстве — каждый норовил позвать к столу и чем-ни-будь угостить. Все что-то говорили, улыбались, смеялись, пели, включали музыку. Сколько человек здесь жило на одном квадратном метре, представить было невозможно, но плотность населения явно превышала разумную. Однако этих людей «квартирный вопрос» явно не испортил, а «мебельный вопрос» их вообще, похоже, не волновал. Мебели в квартирах почти не было, а ту, что имелась, изготовили, наверное, еще во времена конкистадоров и с тех пор не реставрировали.

Вежливо отбившись от навязчивого гостеприимства и оказавшись на улице, Родик не удержался и задал неизвестно кому глупый вопрос:

— Это что, трущобы в исторических памятниках архитектуры?

— А чему ты удивляешься, и у нас так было после революции, — то ли оправдываясь, то ли заступаясь, сказал Боря. — Хотя, конечно, ужас. Непонятно, где они спят.

— Хорошо, что здесь так тепло, — вступила в разговор Лена. — Вы заметили, как они одеты?

— Может, мы случайно в такое место забрели, — предположил Юра. — Давайте из этого района уходить. Только посмотрим, чем торгуют, — вон на той стороне магазин. А потом будем ловить такси.

Магазин располагался на первом этаже трех- или четырехэтажного дома вполне современной постройки. Судя по рекламе в витринах, там продавали продукты. Зайдя внутрь, Родик наконец понял причину вчерашнего поведения таможенников в аэропорту. Полки магазина были практически пусты. Нечто подобное Родик видел однажды в Челябинске, но там в витринах и на прилавках хотя бы лежали консервы типа бычков в томатном соусе и морской капусты.

Здесь же из продуктов обнаружились лишь сиротливо лежащие в углу штук десять-пятнадцать картофелин.

— Интересно, сколько стоит картофель? — растерянно спросил Родик.

— Сейчас узнаем, — сказал Боря, доставая русско-испанский разговорник.

Через несколько минут они выяснили, что картофель не продается, а отпускается местным жителям по каким-то талонам. Разобраться в этом более детально Борино знание испанского языка и Ленино — английского не позволили. Родик же, вспомнив введенную в начале перестройки талонную систему закрытых городов, все понял, но пояснять своим спутникам не стал.

— Все же куда-то не туда мы пришли, — повторно предположил Юра. — Поехали в центр города.

Постояв на дороге минут десять-пятнадцать, все поняли, что добыть такси здесь не так легко. Вообще машин было немного, а такси проехало два-три, и те полные.

— Давайте, пока мы не ушли далеко, вернемся в отель? Вероятно, там взять такси не проблема, — подал идею Боря.

— Да, это разумно, — поддержал Родик. — Может, по пути поймаем…

Но по пути удалось лишь заглянуть еще в один магазин, оказавшийся лучше первого — в нем продавали фасоль, ка-кую-то лапшу, рис, а в дополнение к картофелю — несколько сортов овощей и бананы. Однако купить они не смогли это даже за доллары. Требовали талоны.

Добравшись наконец до отеля, они увидели, что свободного времени осталось меньше двух часов. Куда-то ехать было бесполезно.

— Товарищи, давайте доедим купленные продукты. У меня осталось еще килограмма полтора бананов, есть московские колбаса и сыр. Выпьем бутылочку, а Гавану нам покажет Сенкевич в «Клубе кинопутешествий», — предложил Родик.

— Ребята, вы нас извините, — отказался Боря, — но мы с Леной составим вам компанию в следующий раз. Нам надо посмотреть кое-какие документы.

— Понятно. Если надумаете, приходите — мы будем в номере.

Родик и Юра поднялись к себе. Родик только сейчас почувствовал, насколько устал.

— Даже хорошо, что у нас не получилось кататься по Гаване, — словно читая его мысли, заметил Юра. — Устал чертовски. А ведь до места, наверное, еще около суток будем добираться.

— Если сегодня улетим. Иван Петрович, помнишь, сказал, что это выяснится только за два часа до вылета. Ладно, давай выпьем и съедим все эти бананы. Не тащить же их с собой.

— Странные какие-то бананы. Вроде спелые, а чистятся плохо. С другой стороны, хорошо, что не сладкие.

— Да, я тоже сладкое не люблю. Давай еще по одной?

— Слушай, Родик, неужели на Кубе люди живут хуже, чем у нас? Мне казалось, что хуже просто некуда.

— Похоже, что намного хуже. Интересно другое. Видел, какие они все веселые, жизнерадостные? Что такое счастье? Может, это чувство не связано с количеством благ? Радуйся тому, что имеешь. Богатый — богатству, бедный — бедности. Может быть, в этом суть жизни. Освободи человека от всего материального — и будет он, по закону сохранения материи, тратить себя только на духовное.

Наверное, поэтому они и называют Кубу «Островом свободы».

— Не пори чепухи, Родик, в сумасшедшем доме больные тоже о материальном не думают. За них это делают врачи. Умный часто слывет сумасшедшим. Так легче и ему, и окружающим его дуракам, которые не могут понять глубины мысли и действия, а видят только внешнюю сторону.

— А что? Хорошая аналогия. Неспроста раньше юродивых божьими людьми считали. Где критерий, кто нормальный, а кто сумасшедший? Может, мы все сумасшедшие, а сумасшедшие — самые нормальные и самые умные. Вон, тащимся на другой край земли, чтобы какие-то зеленые бумажки заработать, потом обратить их в другие бумажки, купить водки и нажраться. Ничего не скажешь — разумно. Лучше наливай еще, а то от этой философии с головой может случиться то же, что у Ивана Петровича.

— Слушай, Родик, давай за кубинцев выпьем! Хорошие, красивые они люди, и землю им бог красивую дал. Пусть и жизнь у них красивая будет!

— Давай…