– Видите кишлак? – донесся до Бежецкого сквозь сип и вой помех в наушниках искаженный голос Михайлова.

– Так точно, вижу, – ответил Саша: кишлак был довольно большим, по местным меркам, целый городок.

– Прямо на него заходить не будем. Вполне возможен обстрел с земли. Садимся на ту высотку, что на десять часов по курсу. Видите?

– Так точно.

– Вертолеты будут базироваться там, а до кишлака пройдемся пешком. Передайте Ламберту.

Капитан отключился и, судя по тому, как вертолет резво забрал влево от курса, связался с пилотом. Второй борт повторил маневр в точности и теперь шел метрах в ста правее Сашиного.

– Зачем далеко-то так? – недовольно спросил прапорщик. – Могли бы нас поближе ссадить, а сами – на ту высотку, если так приспичило. Ваши бойцы, поручик, десантированию с малой высоты обучены?

– Естественно, – буркнул Александр, следя, как в распахнутом люке мчится внизу бурая каменистая земля.

– Ну, вот и сообщили бы мое мнение капитану.

Но взять микрофон молодой человек не успел…

Вертолет внезапно мотнуло вправо, влево, закружило на месте, а по корпусу прогрохотала серия ударов. Охнул, заваливаясь на бок, солдат, зажал лицо руками, сквозь пальцы сразу заструилась кровь, другой…

– Обстрел! – крикнул Ламберт. – Поручик! Что с пилотом?

Неуправляемая машина, медленно поворачиваясь вокруг оси, скользила к земле по пологой траектории. Подкатилось к краю люка и закачалось на низком порожке безжизненное тело солдата… Выйдя из шока, Саша рванул на себя дверь кабины и увидел пилота, лежащего лицом на окровавленной приборной доске, свободно гуляющую рукоять управления, покрытый паутиной трещин блистер, сквозь рваные дыры задувал ветер…

– Пилот убит! – крикнул он прапорщику через плечо, хватаясь за скользкую рукоять. – Приготовьтесь к посадке!..

А навстречу, разбитый, как мозаика на тысячу частей, несся усыпанный камнями склон. На себя… Каменные глыбы промчались под шасси, едва не зацепив их, и снова внизу многометровая бездна ущелья.

Управлять вертолетом, перегибаясь через тело пилота, занимающего почти всю тесную одноместную кабину, было тяжело, но Александр сумел стабилизировать полет – не прошли даром «уроки вождения» – хотя набрать высоту по-прежнему не удавалось.

Вдобавок ко всему кабина быстро наполнялась едким дымом, сочившимся сквозь дырчатую пластиковую облицовку откуда-то сверху.

«Двигатель горит, – подумал поручик. – Плохо дело… Хоть бы дотянуть до высотки. Вершина плоская – можно попробовать сесть… Тут нельзя – поломаем винт, швырнет на камни…»

– Поручик! Второй тоже подбит! Падает!..

Александр суетливо нащупал микрофон, не сразу нащупал тумблер…

– Второй! Что у вас?

– Без паники, Первый, – с облегчением услышал он спокойный голос Михайлова. – Борт поврежден, снижаемся для десантирования людей. Что у вас?

– Пилот убит, управляю машиной. Скорее всего, горит двигатель – не хватает тяги…

Позади, из боевого отделения, доносился судорожный кашель.

– Ламберт! – крикнул Бежецкий. – Могу не суметь посадить!.. Капитан приказал освободить машину!

– Понял!

– Сейчас снижусь насколько возможно и попытаюсь зависнуть. Хвостовой винт, похоже, не действует, будет ротация…

– Да понятно все, поручик! Снижайтесь!

По корпусу снова хлестнула очередь, позади кто-то взвыл… Но Саше было не до того: до боли закусив губу, он осторожно опускал медленно вращающийся вертолет на довольно крутой склон, каждый миг ожидая бешеного рывка, треска и… Но пока все удавалось. Пятьдесят метров, сорок, тридцать…

– Пошел! – заорал Ламберт, и вертолет сильно качнуло.

– Рано! – заорал поручик. – Высоко! Людей угробите!

Но вертолет качнуло снова, и сквозь нижний фонарь Александр увидел внизу живых и здоровых «ребятишек» Ламберта, отбегающих, пригнувшись, в сторону.

– Не-е-ет!

Голос Голотько, яростная брань прапорщика – и новый толчок. Вольноопределяющийся упал на ноги, кувыркнулся куда-то вбок, вскочил на четвереньки. Жив!.. Еще кто-то, приземлившись, даже не упал…

А земля уже рядом, прыгать поздно…

– Всем оставаться на борту! Попробую посадить!..

– Попробуй, поручик!

«Только бы винт не задел за скалу!.. Только бы!..»

Хрусткий удар в днище швырнул его всем телом на мягкий еще труп пилота, зубы лязгнули, рот наполнился горячим и соленым, но машина, бешено воя захлебывающимся дымом двигателем, уже на земле… Александр одним ударом отключил все тумблеры, рванул дверцу кабины, подивившись на миг, что она не заклинена, вытолкнул наружу пилота, мешком свалившегося вниз, и нырнул в дымный ад «салона».

– Прапорщик!

Надсадно кашляя и ничего не видя из-за струящихся из глаз слез, он наткнулся руками на что-то живое, сопротивляющееся и выпихнул наружу в смутно виднеющийся в белесом тумане люк.

– Ламберт!..

Еще чье-то тело, неподвижное, но и его – в люк. Поручик только усилием воли удерживался от того, чтобы самому не сигануть за борт, кожей на спине ощущая, что вот-вот полыхнет адским огнем бензобак, и тогда…

– Кто это? – ладони наткнулись на кого-то тяжело, с присвистом, дышащего, не отвечающего. За борт!

Под ноги попался чей-то брошенный в суматохе автомат – за борт! Тяжелый ящик с патронами! Упереться спиной в борт и ногами – за борт!..

– Ламберт!!!

Чувство опасности стало невыносимым. Александр чувствовал, как шевелятся от инфернального ужаса склеенные потом волосы.

«Я сделал все, что мог! – подумал он, вцепляясь липкими от чужой крови руками в обрезиненную, горячую кромку люка. – Все, что мог…»

Тренированные мышцы швырнули его прочь от обреченной машины, на свежий воздух, к жизни… Он ударился подошвами о хрусткое каменное крошево, не удержался на ногах, покатился, больно ударившись локтем и плечом, но чьи-то сильные руки уже подхватили его за плечи, тащили прочь под всхлипывающими из последних сил провисшими лопастями…

А потом лицо обожгло дыханием отверстой печной топки, на барабанные перепонки надавило…

– Живы?.. Живы, ваше благородие?

– Жи-и-ив… – прохрипел Саша, вдыхая чудесный, сладкий, чистый воздух, и не мог надышаться. – Жи-ив… Где Ламберт?

– Тут он, – гнусаво бормотал, суя под нос поручику металлическую фляжку, Голотько. – Ранен…

– Серьезно? – Бежецкий уже пришел в себя, оттолкнул вольноопределяющегося и встал сначала на колени, а потом на ноги, стоически борясь с головокружением. – Где он?

– В голову… Без чувств он.

– Еще потери?

– Девять нас… Трое спецов, трое наших, вместе со мной, прапорщик, вы и поручик. Четверо ранены.

– А остальные? – «Фон Минден выжил?!» – Остальные?

– Пилот и двое убитых здесь. А остальные… – Голотько махнул рукой в сторону чадящего костра в десяти метрах: там все еще шел веселый перестук взрывающихся в огне патронов.

– Где второй вертолет?

– Туда прошел… – махнул рукой один из «ламбертовцев», осторожно обматывая бинтом обильно кровоточащую голову бледного, как смерть, даже через густой загар, прапорщика. – По курсу. Может, дотянули до той высотки?

– Взрыва не было?

– Никак нет.

– Голотько, – повернулся поручик к вольноопределяющемуся. – Срочно связаться с капитаном!

– Не получится, – развел тот руками, пряча глаза. – Тю-тю рация… Там она, – махнул он рукой в сторону пылающего вертолета, от которого уже остался лишь покореженный остов.

– Да как вы… – начал было Бежецкий, но лишь махнул рукой: как было требовать от солдата сохранности имущества, когда речь шла о жизни и смерти.

– Слушай мою команду! – повысил он голос. – Выдвигаемся в район, указанный командиром. Все, кто могут идти, помогают раненым. Ты, ты и ты, – ткнул он пальцем в «ламбертовцев» и Голотько, – несете убитых. Мы с поручиком, несем Ламберта.

– Может быть, мертвых оставить здесь, – подал голос фон Минден. – Им ведь…

– Отставить, поручик, – оборвал его Александр. – Мертвых несем с собой.

Он не стал объяснять, ЧТО делают бунтовщики с мертвыми «гяурами», если те попадают им в руки. И не только с мертвыми… Но опытные в таких делах пехотинцы лишь одобрительно переглянулись: они и без приказа не собирались оставлять своего товарища, убитого еще первой очередью, хорошо знакомым им головорезам.

– А с этим что делать, ваше благородие, – мрачно пнул ботинком патронный ящик вахмистр Ярцев. – Людей не хватит тащить. А бросить жаль…

– Бросать не будем, – после минутного раздумья ответил Саша. – Вскроем и распихаем по карманам, вещмешкам… Сколько унесем.

Когда боевики вышли к прогоревшему дотла вертолету, то возле него обнаружили лишь пустой ящик, вскрытые цинки и пропитанные кровью бинты…

Вертолет Михайлова не дотянул до цели всего несколько сот метров…

Поручик заметил его издали, едва печальная процессия перевалила невысокую гряду и оказалась над ущельем, вернее, узкой долиной, проточенной в скалах нешироким пенистым потоком. Машина лежала, сильно накренившись на один борт, косо выставив вверх, будто нищий руку, сиротливую изуродованную лопасть. Но следов пожара не было заметно, и это вселяло некоторую надежду…

– Вперед, – повернулся поручик к спутникам, поудобнее перехватив мертвого солдата, которого нес на плечах. – Не отставать…

Вблизи вертолет производил еще более жуткое впечатление: удар был настолько силен, что добрая треть заклепок не выдержала, и теперь в щели между отставшей обшивкой и каркасом можно было легко просунуть руку. Хотя машина и не загорелась, пассажирам его повезло меньше, чем экипажу Бежецкого: французский «Алуетт» имел сдвижные бортовые люки, и один из них оказался скрытым под деформированным корпусом, а второй, искореженный, намертво заело в направляющих. Откинута была дверь двухместной пилотской кабины, но в ней не было надобности – все остекление кабины было выбито.

Молодой человек осторожно заглянул внутрь, ожидая увидеть мертвых пилота и капитана Михайлова, но с облегчением осознал, что кабина пуста, а дверь в боевое отделение – сорвана с петель. Кресла были залиты кровью, остатки плексигласа тоже облапаны бурыми отпечатками ладоней, но…

– Разрешите, ваше благородие, – один из «ламбертовцев» – кажется, фельдфебель Ратников – ловко забрался в кабину и заглянул в «салон».

– Пусто тут! – доложил он. – Людей нет, только груз. Значит, живы.

– Это ничего не значит, – сорвался на фальцет фон Минден. – Нас могли опередить туземцы! Нам нужно уходить.

– Вы правы, поручик, – смерил его взглядом Бежецкий. – Туда!

Он указал на крутой склон, начинающийся сразу за речкой.

– Вы с ума сошли!.. Это же отвесная стена!

– Ну, допустим, не отвесная, – возразил Саша. – Градусов тридцать пять – тридцать семь. Попотеть, конечно, придется, но другого пути нет. Пять минут на отдых! – повысил он голос, хотя все солдаты, не дожидаясь команды, уже попадали, кто где стоял, лежали, закрыв глаза, поили раненых из фляг, пили сами…

И поднять их через пять минут было сложновато…

– Ваше благородие, – вполголоса сказал поручику Ратников, когда те из отряда, что могли передвигаться самостоятельно, начали восхождение: тяжелораненых и покойников было решено поднять на веревках, оказавшихся в числе снаряжения «ламбертовцев». – А ведь те, кто нас сбил, по следу идут. Нутром чую… Как бы не прищучили нас в этой лощине. Перестреляют с верхотуры, как зайцев.

– Что ты предлагаешь?

– Я поднимусь наверх и прикрою вас. А уж когда подниметесь – следом за вами. Мне по таким горушкам бегать не привыкать – не одну пару штиблет стоптал, – он продемонстрировал действительно сильно потрепанный ботинок.

Александр почувствовал благодарность к этому честному вояке: он и сам думал об этом, но приказать… Слава богу, что русская армия всегда держалась на таких вот Ратниковых…

– Добро, – чуть севшим голосом сказал он. – Действуй, фельдфебель.

И поспешил к остальным…

– Стой! – раздалось из-за камней, когда до вершины оставалось метров десять. – Кто такие? Стрелять буду!

– Худайбердыев, чурка ты косоглазая, – с облегчением рассмеялся взбиравшийся в нескольких шагах от Саши Таманцев, оставив в покое автомат. – Живой, зараза! Своих не узнаешь?

– Таманцев? – высунулись из-за камней сразу две головы: Худайбердыев и Ярцев. – Живы?! А мы-то думаем: кто там у вертолета копошится… Тень в ущелье падает – ни черта не видать. – Крепкие руки помогли «альпинистам» взобраться наверх, в некое подобие крепости, окруженной бездонным «рвом». – Думали: дикари подобрались, собирались уже пугнуть…

Александр бросил взгляд назад и ужаснулся: неужели удалось подняться на такую высоту? Внизу действительно мало что можно было разглядеть, а все звуки, доносящиеся снизу, покрывал рокот воды, несшейся по каменистому руслу.

– Где капитан? – спросил у солдат поручик, отдав приказ своим подчиненным начинать спуск вниз по закрепленным уже веревкам.

– Ранен, – отвел глаза Ярцев.

– Тяжело?

– Сами посмотрите…

Каменные глыбы, прихотливо нагроможденные природой (и не только природой: в одном месте Александр разглядел явные следы каменной кладки), создавали целый лабиринт, но солдат уверенно вел офицера вперед, выбирая дорогу по одному ему известным приметам.

Капитан Михайлов лежал на разостланном брезенте, укрытый под самое горло, и казался спящим. Но стоило камешку хрустнуть под подошвой ботинка, набрякшие веки медленно поднялись.

– Кто тут? – спросил офицер, глядя прямо перед собой. – Ты, Ярцев?

– Я, ваше благородие.

– Кто с тобой? Худайбердыев? Кто остался на посту?

– Да нет, ваше благородие: поручик Бежецкий со своими пришли.

– Поручик? – Михайлов не сделал попытки приподняться, только глаза его забегали по сторонам, отыскивая Сашу. – Это вы? Все живы? Где Ламберт?

– Никак нет, – шагнул вперед, чтобы оказаться в поле зрения командира, ответил Саша, знаком приказывая сидевшему у изголовья офицера солдату, баюкающему толстую от бинта руку, подвинуться. – Выжило девять человек. Прапорщик Ламберт ранен, без сознания. И еще трое.

– Остальные… погибли?

– Да. Трое со мной. Я принял решение не оставлять их. Туземцы… Могли надругаться…

– Правильно поступили, поручик. – Офицер все продолжал искать его глазами и никак не мог нащупать, хотя Александр стоял прямо перед ним: молодой человек с ужасом понял, что капитан слеп… – Но вы сказали трое. Где остальные?

– Остальные сгорели в вертолете, – отвел глаза Саша, не в силах видеть незрячего взгляда Михайлова. – Машину удалось посадить, но из-за пробитого бака начался пожар…

– Они пали как герои, – прикрыл глаза капитан. – Распорядитесь отметить их для награждения. Живых – тоже. Я, видимо, не смогу…

– А как у вас? Ведь ваш вертолет не загорелся.

– У нас хуже… – разговор давался офицеру все труднее, на лбу бисером выступил пот, глазные яблоки перекатывались под темной кожей век. – Много погибших… Четверо раненых… На ногах всего трое.

– А Ямщиков?

– Тоже погиб… Он там… Я приказал всех мертвых перенести сюда… И вы своих тоже… Сколько времени? – вдруг твердым голосом спросил Михайлов.

– Э-э… – Саша отвернул рукав и долго пытался понять, что показывают часы. – Половина пятого.

– Утра или вечера?

– Вечера…

– Почему солдаты не в казарме?

– Но… – начал было Бежецкий, но Ярцев дернул его за рукав.

– Бредят они, – прошептал он одними губами. – Я второй раз селкапин вколол, а дальше – боюсь.

– Что с ним? – шепнул в ответ Александр, стараясь не слушать бред капитана, теперь общающегося с какой-то Лизой: было такое впечатление, будто подслушиваешь у чужой двери.

– Спиной о камень, – скрипнул зубами фельдфебель. – Хребет – вдребезги… Хорошо, скамейку с вертолета удалось оторвать, иначе сюда нипочем не дотащили бы. И ослеп, болезный…

Договорить ему не дала раздавшаяся вдалеке стрельба, тут же подхваченная совсем рядом…