«Кто эту дурость только придумал, черт его побери!..»

Саша выплюнул совершенно сухой камушек и, по привычке, обтер такие же сухие губы. Все попытки вызвать хотя бы иллюзию слюноотделения были обречены на провал. Откуда взяться слюне у человека, не пившего уже двадцать шесть часов подряд? И все бы ничего, если бы не шум воды, доносящийся из ущелья. Плеск, журчание… Целая река, полная восхитительно прохладной воды, от которой ломит зубы, немеет во рту… Лечь на берегу, прямо на мокрых от брызг камнях, опустить лицо в воду и пить, пить, пить… Пить, пока живот не станет круглым и тугим, как барабан…

Поручик тряхнул головой, прогоняя дремоту. Нельзя спать. А то придет бабай, как говаривала бабушка-покойница, и утащит. Вон они – целая орда бабаев, расположились на другой стороне и даже не прячутся особо. Знают, мерзавцы, что патронов у «руси» всего ничего.

Тяжелый приторный запах разложения пропитывал все вокруг, напрочь перебивая вонь сгоревшего пороха и взрывчатки, еще несколько часов назад казавшуюся неистребимой. На жаре тела погибших раздулись, и пришлось приказать перетащить их подальше от раненых, к самой скале, отвесной стеной возвышавшейся позади «лагеря». Но и оттуда «мертвецкая» отравляла все вокруг, привлекая полчища мух, взявшихся откуда ни возьмись там, где им вроде бы и питаться было нечем. Или они просто ждали своего часа? Армия Люцифера…

Чтобы отвлечься, Бежецкий поймал на мушку беспечно высунувшуюся из-за камня фигуру в грязно-буром халате и нежно тронул подушечкой пальца спусковой крючок.

– Бах, – прошелестел он сухими губами: жаль было тратить патрон на неверную цель, да и далековато. Вот если бы винтовка, пусть даже без оптики…

– Далеко, – пробормотал неслышно подползший Ратников: и как ему удается передвигаться, не потревожив ни единого камушка? – Винтарь бы…

– Если бы да кабы… – горько усмехнулся потрескавшимися губами поручик, опуская ствол автомата на камень: солдат будто подслушал его мысли.

– Ярцев только что помер, – без предисловий буркнул фельдфебель, переворачиваясь на спину. – Преставился раб Божий Илья.

Саша бессильно сжал кулаки: это уже третий раненый, скончавшийся здесь, в осаде, без медицинской помощи. Да и вряд ли помог бы медик, даже окажись он рядом: при потере крови необходимо обильное питье, которого нет. Последние капли воды закончились шесть часов назад. Почти все раненые понемногу впали в кому, а еще пара-тройка часов без воды убьет их.

– Худайбердыев волосы там рвет, – бесстрастно продолжал фельдфебель. – Дружны они были очень. Ребята даже подшучивали…

– Что же делать, – оборвал готовую сорваться с уст солдата непристойность поручик: здесь, рядом с еще не погребенными по православному чину мертвецами, это казалось кощунством. – Вы опытный солдат, подскажите.

После всего того, что сделал фельдфебель, Александр не мог обращаться на «ты» к этому русскому мужику, годящемуся ему если не в отцы, то в дяди точно. Не поворачивался язык.

– Солнышко заходит, – посмотрел в небо Ратников, будто не слыша офицера. – Часок-другой, и стемнеет…

– Вы это к чему? – не понял молодой человек.

– Да все к тому же, – закинул руки за голову, устраиваясь поудобнее, солдат. – Темно станет, бачи кулеш свой станут варить, Аллаха славить… Глядеть за нами будут вполглаза – куда мы отсюда, с каланчи этой, денемся?..

– Что за прибаутки? – начал сердиться Саша. – Говорите по существу, фельдфебель.

– Я и говорю по существу… Схожу я за водицей, ваше благородие. Сил нет смотреть, как раненые помирают. Да и мы, целенькие, скоро от жажды с глузда съедем…

Бежецкий смотрел на лежащего с закрытыми глазами солдата с недоверием.

– Вы с ума сошли… До воды не добраться.

– Почему это? – поинтересовался Ратников, не поднимая век.

– Да там весь склон простреливается! Вам и половины пути проделать не дадут! Я запрещаю…

– Ну, положим, простреливается он днем, – возразил фельдфебель. – А ночью туземцы воевать не большие мастаки… Да и закон их магометанский велит все дела при свете дня творить, что добрые, что всякие… А что, – открыл он глаза и в упор взглянул на офицера, едва сдержавшегося, чтобы не отвести глаза, – лучше будет, если мы тут все от жажды передохнем? И раненые – первыми. Поручик вон наш совсем плох. И капитан…

– Но…

– Ладно бы хоть воды под боком не было… Попадал я в такие передряги. Да вон же она, – указал лежащий через плечо большим пальцем с въевшейся намертво пороховой копотью за каменный «бруствер». – Слышите, журчит?

– Но… – сглотнул впустую офицер, против воли представив себе ледяную струю, льющуюся в горло.

– Да все одно я пойду, – спокойно сказал Ратников. – Главное, фляжки чем-нибудь мягким обмотать, чтобы не стучали по камням. А уж ползать-то я умею…

Он по-кошачьи, разом перевернулся на живот и бесшумно канул в тени высокого утеса, козырьком нависающего над «лежкой» Бежецкого…

– Ну, пошел я, – просто сказал фельдфебель, обернув к поручику лицо, неразличимое в темноте – специально вымазал сажей лицо и руки. – Не поминайте лихом…

Александр не нашел что ответить и только сжал рукой литое плечо «пластуна». В первый раз в жизни довелось посылать ему человека на верную смерть. И пусть тот шел на это не против своей воли, на душе поручика все равно скребли кошки.

«Соберись, тряпка! – уговаривал он себя. – Неужели, выбирая себе профессию, ты надеялся обойтись без этого?»

Фляги для опасного предприятия подбирали из «выморочного» имущества, чтобы не будить без причины надежду у истомившихся людей. Ратников придирчиво отобрал полдюжины добротных алюминиевых «литровок», собственноручно, не доверяя никому, обернул их поверх обтягивающей металл ткани использованными бинтами и полосами разорванной нательной рубахи.

– Чтоб не выдали, паразитки, – пояснил он внимательно наблюдающему за его манипуляциями поручику. – Звук ночью в горах ох-ох как далеко разносится. И речка не помешает. А у горцев этих уши – как у собак.

Сосуды были аккуратно сложены в солдатский «сидор». Автомат фельдфебель решил не брать, обойдясь табельным капитанским «федоровым» и острым как бритва финским ножом.

– Чего лишний груз тащить? – пожал он плечами. – Коли заметят меня с верхотуры, он по-любому не поможет. А мешать будет изрядно. Да и патроны, в случае чего, вам останутся…

Ратников бесшумно, как всегда, отполз от края площадки метров на десять, сверкнул в сторону затаившего дыхания офицера белками глаз и канул в темноту. Даже напрягая изо всех сил зрение, Саша не мог различить в кромешной тьме – ночка, как на заказ, выдалась безлунная, а мириады огромных, мерцающих ледяным светом южных звезд ничего не освещали – скользящего ужом между камней солдата. И надеялся, что с той, вражеской стороны его тоже никто не видит.

Минуты тянулись невыносимо медленно. Бежецкий из последних сил давил в себе желание ежеминутно глядеть на светящийся циферблат часов с намертво, казалось, прикипевшими к цифре «два» стрелками. Самое глухое время ночи. Час Быка, как называли его древние, или «собачья вахта» по-морскому. Время, когда все существа из плоти и крови спят, а по свету шастает лишь нечистая сила…

Таким порождением ночной тьмы показался Александру выросший над бруствером черный силуэт. Он даже вздрогнул от неожиданности, едва не выронив из рук автомат.

– Не задремали тут, ваше благородие, – сверкнули из темноты зубы, – пока я там вожжался? Держите! – протянул Ратников глухо булькнувший мешок. – Не уроните только – тяжелый…

– Что вы задумали? – забеспокоился молодой человек, видя, что «пластун» не собирается перебираться через бруствер, шаря за ним руками.

– Где второй мешок, ваше благородие? – отозвался тот. – Еще разок схожу, раз такая пруха! Вдруг больше не представится?

– Отставить! – попытался сопротивляться поручик, но фельдфебель уже сцапал за лямку второй, приготовленный на всякий случай мешок.

– А водичка какая! – не слушал он офицера, продевая руки в лямки. – Не водичка – нектар небесный! Я думал лопну…

– Прекратите, Ратников!..

– Тихо, ваше благородие, тихо… – прошептал солдат, уже отползая от края. – Переполошите дикарей еще… А меня, между прочим, Евграфом Тимофеевичем зовут, – сообщил он зачем-то.

Он исчез, а Саша все сидел, упершись в валун плечом, и корил себя за то, что не смог остановить подчиненного. Рука сама тянулась к влажному мешку, но он позволил себе лишь слизнуть соленую от пота воду с ладони.

«Вот вернется со второй партией Ратников, – говорил он себе, – тогда и устроим пир… Ты уж не подведи меня, Евграф Тимофеевич…»

Он так и не понял, что произошло. То ли «пластун» выдал себя, звякнув ненароком флягой о камень, то ли афганец спросонья решил проявить бдительность…

Ослепительно белая ракета с ядовитым шипением взмыла с другой стороны пропасти, озаряя все вокруг мертвенно-бледным ртутным светом. Ринулись от камней прочь угольно-черные тени, а темнота за ущельем вдруг взорвалась сразу несколькими чудесными цветками пулеметных и автоматных огней.

Не обращая внимания на щелкающие по камням пули и жужжащие над головой рикошеты, Александр бил по вражеским огневым точкам короткими очередями, моля Бога лишь об одном: чтобы Ратников сумел затаиться в камнях, переждать огненный шквал и вернуться живым. С водой, без воды, но живым…

Перестрелка завершилась только через час – русские вынуждены были беречь патроны, но и после, до самого рассвета, «та сторона» то и дело огрызалась пулеметным огнем, время от времени подвешивая над рекой «люстры», не дающие шанса остаться незамеченным под их рентгеновским светом…

– Вон он, видите. – Унтер Таманцев протянул Александру бинокль и чуть-чуть подправил направление.

Надежды на возвращение Ратникова растаяли вместе с жиденьким туманом, поднявшимся перед восходом солнца с невидимой в его молочном киселе реки. Всего фельдфебеля не было видно, лишь нога в ботинке с потертой рубчатой подошвой торчала из-за камня метрах в двухстах ниже по склону. И угол, под которым она была видна, плюс каменная неподвижность не позволяли сомневаться: Евграф Тимофеевич не ранен и не затаился…

– Сползаю за ним ночью, – спокойно, как о чем-то обыденном, сообщил Таманцев офицеру, снова забирая у него бинокль и придирчиво изучая участок откоса между «бруствером» и камнем, за которым лежал убитый. – Пусть уж с нами будет Тимофеич. Дельный был мужик – чего ему, православному, как собаке там валяться?..

Саша не нашел, что возразить: ценой своей жизни Ратников спас всех своих товарищей и в первую очередь – раненых. И не заслуживал того, чтобы валяться непогребенным на поживу стервятникам. Конечно, шесть литров воды не бог весть что, но при экономном использовании этот запас можно растянуть на пару дней. А там, может быть, что-нибудь решится.

Поручик не сомневался, что их уже ищут: район поиска был известен, а два пропавших вертолета – не иголка в стоге сена, даже в этой горной стране. Тем более что вольноопределяющийся Голотько, не теряя надежды, продолжал ковыряться в раскуроченном нутре рации, прекращая работу лишь после захода солнца, чтобы с первыми его лучами вновь схватиться за обгорелые провода и печатные платы. И Бежецкий был благодарен солдату за это…

Беда в том, что Михайлов был совсем плох, надолго впадал в сон, все чаще напоминающий вечный, а когда пробуждался ненадолго, нес всякую ересь, навевая тоску и уныние на солдат. Периоды просветления были коротки и редки. В момент одного из них он подозвал Александра.

– Сколько мы можем обороняться? – спросил он в упор.

– Не знаю, – ответил Саша. – Если продолжится такая, как сейчас, «позиционная война», то дня два. Если туземцы пойдут на штурм – вряд ли продержимся час. Патронов почти не осталось.

– Грустно, – помолчав, сказал капитан. – Я хочу… нет, не приказать – попросить вас… Когда будет понятно, что обороняться далее невозможно… Одним словом, я прошу, чтобы вы застрелили меня и остальных раненых.

– Я не смогу! – испугался молодой человек. – Зачем?

– Этим вы спасете своих товарищей от мучений, – твердо сказал раненый. – Вряд ли туземцы возьмут нас в плен, но они чужды и христианского милосердия. Смерть наша все равно будет неотвратима, но она будет мучительна. Я понимаю, что это – грех, но Господь простит вам это прегрешение.

– А остальные?

– Как поступить вам и всем остальным, кто может держать в руках оружие, пусть подскажет совесть… Прошу вас сообщить об этом солдатам. Я хочу, чтобы каждый принял решение сам. Я свой выбор сделал.

– Так точно… – растерянно ответил Саша.

– Что ж – дело говорит командир, – со скрежетом почесал заросший рыжеватой щетиной подбородок унтер Таманцев. – Я этим башибузукам в руки живым даваться не собираюсь. Вон, Худайбердыев, – подмигнул он товарищу, – пусть сдается. Он магометанин, и те – магометане. Камуфляж скинет, чалпак напялит и – туземец туземцем.

– Шайтан ты, Таманцев! – буркнул татарин. – Сам чалпак одевай! Я русский солдат!..

– А вы, барон? – обратился поручик к фон Миндену, шикнув на солдат. – Как все или попробуете договориться?

– Вам доставляет удовольствие меня оскорблять, Бежецкий? – отвернулся немец. – Тогда делайте это хотя бы не при нижних чинах. Так, чтобы я мог ответить на оскорбление пощечиной.

– Извините… – Александр иногда сомневался: не ошибся ли он в поручике? – Значит, решено, – подвел он черту. – Пусть каждый оставит по нескольку патронов в неиспользуемом магазине на последний случай. И тот, кто останется жив… Если останется…

Солдаты сидели молча, понурившись. Каждый переваривал только что сказанное. И видит бог – никто не хотел такого финала…

Вертолет выскочил из-за скал неожиданно. Сорвавшись с направляющих, ударили по противоположной стороне ущелья, прямо по позициям мятежников, дымные струи ракет, завершившиеся огненными клубками в черных облаках разрывов. Ошеломленные туземцы ответили жиденьким автоматным огнем, но машина уже скользнула прямо над головами тоже опешивших солдат, едва не задев камни полозьями шасси.

– Откуда? – позабыв про опасность, вскочил на ноги Бежецкий – остальные, пригибаясь, уже бежали к ровному пятачку впритык к отвесной скале, куда только и можно было посадить вертолет. – Стоять! Занять оборону!

Не хватало, чтобы обозленные туземцы сейчас пошли в атаку…

– Назад! – первым повернул к своей «лежанке» Таманцев. – Назад, сучьи дети!

Вертолет – вместительный «Алуетт» многоцелевого назначения, близнец того, что расплющенной тушей лежал на берегу горной речки, – предусмотрительно не глушил двигатель.

– Капитан Михайлов? – кинулся к неузнаваемому под слоем грязи и пыли Бежецкому юный поручик. – Это чудо! Мы не надеялись…

– Поручик Бежецкий, – хрипло прокаркал в ответ Саша. – Почему всего один вертолет? Сколько вас?

– Мы не надеялись найти тут живых, – виновато развел руками офицер. – К тому же второй вертолет оказался неисправным… Со мной четверо солдат и пилот.

– Вы можете взять на борт всех?

– А сколько вас?

– Девять живых и шестнадцать мертвых.

– Это будет сложно…

– Попытайтесь, поручик! Выкиньте все, что можно. Я знаю, что «Фоккер» может взять на борт двадцать четыре солдата с полной выкладкой.

– Но вместе с нами будет тридцать один! Может быть, оставить часть мертвых…

– Слушай меня, поручик! – Александр схватил побледневшего офицера за ворот мундира и притянул к себе. – Здесь не останется никого из моих людей! Ты меня понял? Или мне повторить?

– Да, да… Можно попытаться… – слабо пытался освободиться юнец. – Я прикажу выбросить все лишнее…

– Если придется лететь голышом, – выпустил из кулака смятую ткань Саша и неуклюже попытался ее отряхнуть, только запачкав еще больше, – полетим голышом. Одно только оружие. Вы поняли? Начинайте погрузку. Сначала раненых.

– Да, – бросил он в спину кинувшемуся к своим солдатам офицеру. – Патронами случайно не богаты? А то у нас боезапас почти на нуле…

Поручик недоверчиво смотрел на грязного, оборванного офицера, не веря в то, что белоснежный оскал на черном лице – всего лишь улыбка…

– Диспозиция такая, – сообщил Саша поручику, лежащему рядом с ним, кивая на склон, усеянный пестрыми кучками тряпья: вдохновленные видом такой добычи, как вертолет, туземцы попытались пойти на штурм, и, если бы не приказ Бежецкого оставаться на позициях, их замысел мог удаться. – Лазают по круче эти черти, как тараканы. К тому же некоторым удалось закрепиться вон в тех камушках. Стоит нам оставить гребень без присмотра, и через пять минут тут будет не протолкнуться от бачей.

– Что же делать? – Судя по всему, поручику пришлось сегодня стрелять не по мишени, а по живому противнику в первый раз в жизни.

– Ничего особенного, – ободряюще улыбнулся ему Александр. – Просто кому-то нужно оставаться здесь до самого конца и держать особо шустрых на расстоянии. Когда вертолет будет готов к взлету, этот кто-то галопом бежит к машине, прыгает туда и… Ну, а дальше – как повезет. Надеюсь, что у туземцев здесь нет крупнокалиберных пулеметов, не говоря уже о зенитных ракетах. Если подняться впритирку к скале и завернуть вдоль нее, то шанс уйти есть.

– И кто тут останется? – нервно сглотнул офицер, назвавшийся Самсоновым.

– Кто?.. – оценивающе окинул его взглядом Бежецкий. – Я думаю… Да успокойтесь вы. Останусь я. Побуду уж тут еще полчасика. Хотя, скажу вам по секрету, – он наклонился к поручику, – мне тут смертельно надоело… Таманцев! – повысил он голос.

– Туточки, – откликнулся из-за камней унтер.

– Останешься со мной, а, Таманцев? Или со своим прапорщиком?

– Останусь, ваше благородие.

– Добро… Забирайте остальных, поручик и – к вертолету. Завершайте погрузку. Как только все будет готово – подадите нам сигнал… Кстати, – добавил он, – а как вы узнали, что мы здесь? Рация ведь была разбита.

– Радисты приняли сигнал о помощи, переданный морзянкой, – пожал плечами Самсонов. – Удалось его запеленговать… К сожалению, обратной связи не было.

– Голотько! – пристукнул кулаком по камню Саша. – Вот ведь черт! Сумел-таки! Вы уж берегите его, поручик, он всем нам жизнь спас…

В этот момент туземцы, словно подчиняясь чьему-то сигналу, полезли из-за камней, и поручику стало не до попятившегося назад Самсонова…

Когда, пользуясь моментом затишья, он набивал опустошенные магазины патронами из криво вспоротого цинка, рядом, тяжело дыша, плюхнулся кто-то еще.

– Вернулись, поручик? – улыбнулся Бежецкий.

– Почему вас это удивляет? – услышал он знакомый голос и чуть не выронил автомат.

– Барон? Почему вы здесь? Идите к вертолету!

– Я остаюсь с вами, – отрезал фон Минден. – Приказывайте нижним чинам.

– Поручик, – сменил тон Саша, – пожалуйста, вернитесь к вертолету.

– Почему бы это не сделать вам?

Фон Минден был бледен и решителен.

– Хорошо, – сдался Бежецкий. – Тогда займите позицию вон за теми камнями. Неразумно лежать тут плечом к плечу, оголяя целый сектор.

– Так точно. – Неумело, высоко задирая «пятую точку», поручик отполз к указанному месту и принялся там шумно устраиваться. Через минуту оттуда застрочил автомат.

«Длинными бьет, – недовольно подумал Александр. – Патроны не бережет… Ну, да ладно. Продержаться осталось всего ничего. Должно хватить…»

По камню громко щелкнуло, заставив поручика скорчиться в своем укрытии.

«Снайпер? Похоже на то… Не нарваться бы на пулю в двух шагах от конца всей этой комедии…»

Слева раздался короткий стон.

«Таманцев?..»

Александр, вжимаясь в щебень, подполз к уютному гнездышку, оборудованному для себя бывалым унтером. И еще издали понял, что тот свое отвоевал: камуфляж на спине был темным и лоснящимся от крови, обильно струящейся из-под каски.

Но все равно он добрался до мертвого солдата и перевернул на спину еще теплое податливое тело…

«Господи…»

Пуля снайпера попала Таманцеву в правый глаз, и теперь на офицера, с такой же мужицкой хитринкой, как и прежде, при жизни, смотрел только один, левый. На месте второго зияла черно-красная дыра…

«Сволочи… – прикрыл дрожащей ладонью уцелевший глаз солдата Бежецкий. – Какие сволочи…»

В спину сильно толкнуло, стегнуло по одежде и каске каменным крошевом.

«Минометы?..»

Но он ошибался: гранатометным выстрелом разворотило валун, за которым прятался фон Минден.

«Похоже, я остался один…»

Саша выглянул из укрытия и увидел близко, метрах в пятидесяти, бородача в рваном халате, наводящего трубу, казалось, прямо ему в лицо.

«Черт!!!»

Очередь вырвала клочья серой ваты из груди гранатометчика и опрокинула его навзничь, но, уже падая, он все-таки успел нажать на спуск.

И обрушилась вселенская тьма…