Часть четвертая
Глава 24
Харальд знал, что полиция его ищет. Мать позвонила в Кирстенслот еще раз, вроде бы для того, чтобы сообщить Карен дату и час похорон Арне, но в разговоре упомянула, что полицейские допрашивали ее, интересуясь местонахождением Харальда. «Но я не знаю, где он, и потому не могла им сказать».
Это было предупреждение, и Харальд восхитился смелостью и проницательностью матери: та сообразила, что Карен, возможно, сумеет передать сообщение по адресу.
Несмотря на это, все же придется съездить в летную школу.
Карен позаимствовала у отца кое-какие старые вещи, так что Харальд не привлекал внимания своим школьным блейзером, сразу бросающимся в глаза. В поезд в Кирстенслоте он вошел в замечательно невесомом спортивном пиджаке американского производства, полотняной кепке и темных очках, похожий скорее на юного модника, чем на беглого шпиона. Тем не менее он нервничал и в вагоне чувствовал себя как в ловушке. Если подойдет полицейский, бежать некуда.
В Копенгагене короткое расстояние между пригородной станцией Вестерпорт и Центральным вокзалом он прошел, не встретив ни одного полицейского, а несколько минут спустя уже сидел в поезде на Водаль.
В пути Харальд думал о брате. Все считали, что Арне не место в подполье, что он слишком весел, слишком беспечен, может быть — даже недостаточно смел. А в итоге Арне оказался настоящим героем. От этой мысли глаза, скрытые стеклами темных очков, наполнились слезами.
Командир летной школы майор Ренте напомнил Харальду директора школы Хейса. Оба высокие, тощие, длинноносые. Из-за этого сходства лукавить перед Ренте оказалось непросто.
— Я приехал, хм, забрать вещи моего брата, — сказал он. — Личные вещи. Если это возможно.
Ренте, похоже, смущения не заметил.
— Разумеется, — отозвался он. — Товарищ Арне, Хендрик Янц, все упаковал. Там только чемодан и вещмешок.
— Спасибо.
Вещи Арне Харальду были не нужны, а нужен был предлог, чтобы приехать в Водаль. Приехал же он за тридцатью метрами стального кабеля управления, когда-то отрезанного у «шершня». Водаль — единственное место, которое пришло ему в голову, где можно добыть такой кабель.
Теперь, когда он сюда добрался, задача выглядела еще труднее, чем на расстоянии. Харальд слегка запаниковал: ведь без кабеля «шершень» не полетит, — но вспомнил про жертву, которую принес его брат, и взял себя в руки. Если смотреть на вещи трезво, выход непременно найдешь.
— Я собирался переправить эти вещи вашим родителям, — прибавил Ренте.
— Я сам отвезу, — сказал Харальд, гадая, можно ли майору довериться.
— И не сделал этого только потому, что подумал, не уместнее ли передать их невесте Арне.
— Хермии? — удивился Харальд. — В Англию?
— Так она в Англии? Была здесь три дня назад.
— Что она тут делала?!
— Я расценил это так, что она приняла датское гражданство и живет в Дании. Иначе ее присутствие здесь было бы противозаконно и мне пришлось бы известить о ее визите полицию. Но, очевидно, будь это так, она бы сюда не явилась. Девушка ведь знает, не так ли, что я, будучи военным и офицером, обязан обо всем, что выходит за рамки нормы, доложить по начальству? — И прибавил, в упор глянув на Харальда: — Вы понимаете, что я имею в виду?
— Полагаю, да. — Где ж тут не понять, что ему делают намек.
Ренте, подозревая, что они с Хермией вовлечены в шпионаж вместе с Арне, давал сигнал Харальду его самого, Ренте, в это дело не вмешивать. Он им симпатизирует, но правила нарушать не намерен. Харальд встал.
— Вы выразились очень ясно, благодарю вас.
— Я приглашу кого-нибудь, чтобы вас провели в комнату Арне.
— Не стоит. Я знаю дорогу.
В комнате Арне он был две недели назад, когда летал с Поулем на «тигровом мотыльке».
— Примите выражение моего самого глубокого сочувствия, — пожал ему руку Ренте.
— Спасибо.
Харальд вышел из штаба и пошел по единственной дорожке, которая вела к низким зданиям летной школы. Шел медленно, заглядывая в каждый ангар. Жизнь там едва теплилась. В самом деле, что делать на воздушной базе, где полеты запрещены?
Его грызло отчаяние. Кабель, который так нужен, наверняка лежит где-то здесь. Всего и надо — войти и найти. Но как?
В одном из ангаров стоял разобранный «тайгер мот»: крылья отсоединены, фюзеляж на подпорках, мотор на стенде. Вспыхнула искра надежды. Он вошел в распахнутые ворота. На канистре с маслом сидел механик в комбинезоне, пил из кружки чай.
— Надо же! — восхищенно обратился к нему Харальд. — Никогда не видал самолета вот так, по кусочкам.
— Как же иначе-то, — ответил механик. — Детали изнашиваются; нельзя, чтобы они на лету отваливались. На самолете все должно быть тютелька в тютельку. Иначе грохнешься — и привет.
Вот это была мысль охолаживающая. Сам-то Харальд собирался пересечь Северное море на самолете, к которому никакой механик не подходил несколько лет!
— Значит, вы все меняете?
— Все, что движется, — да.
Харальд с надеждой подумал, что этот человек сможет дать ему то, что нужно.
— У вас, должно быть, много лишних деталей.
— Ну да.
— А сколько всего кабеля в самолете? Метров сто, да?
— В «мотыльке» — да, почти сто.
«Они-то мне и нужны», — взволнованно подумал Харальд.
Но опять не стал торопиться с просьбой, опасаясь выдать себя человеку, который может его убеждений не разделять. Он огляделся, словно предполагая, что детали самолета валяются вокруг, — бери не хочу.
— И где вы их держите?
— На складе, где же еще. Это ведь армия. Тут все по счету.
Харальд разочарованно хмыкнул. Вот если б где-то валялся моток провода и его можно было незаметно подобрать… но рассчитывать на легкие решения неразумно.
— А где склад?
— Вон рядом здание. — Механик нахмурился. — А ты зачем выспрашиваешь?
— Да просто так.
Стало ясно, что терпение механика на пределе. Надо уходить, пока тот всерьез не забеспокоился. Харальд махнул прощально рукой и повернулся к дверям.
— Рад был потолковать, — пробормотал он.
Дойдя до соседнего здания, он зашел туда. За конторкой сидел сержант, курил, читал газету. В глаза бросилась фотография сдающихся в плен русских солдат и заголовок «Сталин возглавил Наркомат обороны».
Харальд оглядел бесконечные ряды стальных полок. Он чувствовал себя как ребенок в лавке со сластями. Здесь было все, чего душа пожелает, от ершиков до целых моторов. Он мог бы выстроить самолет, будь у него такое богатство.
И целая секция проводов, километры каждого вида, как катушки с нитками, аккуратно намотанные на деревянные цилиндры.
Харальд воодушевился. Теперь ясно, где найти кабель. Остается придумать, как до него добраться.
Сержант наконец оторвался от газеты.
— Да?
«Может, его подкупить?»
У Харальда с собой был полный карман денег — Карен специально на этот случай снабдила его. Но он не знал, в каких словах предложить взятку. Даже продажный кладовщик может обидеться, если скажешь что-нибудь не так. Прямо беда, что не обдумал это раньше. Тем не менее попробовать нужно.
— Можно мне вас спросить?.. Все эти детали… есть какая-нибудь возможность, чтобы кто-то… кто-то гражданский, хочу я сказать… купил что-нибудь? Или…
— Нет, — отрубил сержант.
— Даже если цена, как бы это сказать, не имеет значения?
— Нет, и все тут.
Больше Харальду сказать было нечего.
— Надеюсь, я вас не обидел…
— Ерунда.
По крайней мере сержант не пойдет в полицию. Харальд повернулся, чтобы уйти.
«Дверь из цельного дерева, на трех запорах, — заметил он выходя. — Проникнуть в склад непросто. Надо полагать, я не первый гражданский, которому пришло в голову, что дефицитные детали можно добыть на армейском складе».
С чувством, что потерпел поражение, он дошел до офицерского общежития, где нашел комнату Арне. Как и говорил Ренте, в изножье кровати аккуратно лежали чемодан и вещевой мешок. Больше в комнате ничего не было.
«Как это печально, — подумал Харальд, — что вот упаковали пожитки брата в две сумки и в комнате не останется от него ни следа».
От такой мысли на глаза вновь навернулись слезы. Впрочем, по-настоящему важно лишь то, что человек оставляет после себя в сердцах других. Арне всегда останется в памяти Харальда: вот он учит его свистеть, вот смешит мать, да так, что та заливается как девчонка, вот причесывается перед зеркалом. Вспомнилось, как он видел брата в последний раз: тот сидел на полу церкви в Кирстенслоте, усталый, испуганный, но твердо намеренный выполнить свою миссию.
«Да, выполнить эту миссию, закончить начатое братом дело — лучшее, что можно сделать в память об Арне», — в который раз решил Харальд.
В дверь заглянул капрал:
— Ты что, родственник Арне Олафсена?
— Брат. Меня зовут Харальд.
— А я Бенедикт Вессель. Зови меня Бен. — Лет тридцати, он дружелюбно посмеивался, показывая пожелтевшие от курева зубы. — Я надеялся, что приедет кто-нибудь из родни. — Порывшись в кармане, он вытащил оттуда деньги. — Я должен Арне сорок крон.
— За что?
Капрал посмотрел на него с хитрецой.
— Ну… ты только никому ни слова, но я играл немного на скачках, так вот Арне подсказал, на кого ставить.
Не зная, как следует поступить, Харальд взял деньги.
— Спасибо.
— Значит, все в порядке?
— Конечно, — наобум ответил Харальд.
— Вот и отлично.
Определенно Бен выглядел как человек, чья совесть нечиста.
«Наверное, задолжал Арне куда больше», — подумал Харальд, но сказал только, что передаст деньги матери.
— От души тебе сочувствую, паренек. Хороший был человек твой брат.
Похоже, капрал строго не придерживается правил. Скорее из тех, кто часто бормочет: «Только никому ни слова». Судя по возрасту — профессиональный военный, но чина достиг невысокого. Возможно, слишком рьяно занимается недозволенными делами — распространяет непристойные книжки, к примеру, и краденые сигареты. Что, если попросить у него кабель?
— Бен, — произнес Харальд, — могу ли я рассчитывать на ваше содействие?
— Да, конечно! — Достав из кармана кисет, Бен принялся сворачивать самокрутку.
— Если кому-то нужно, к примеру, тридцать метров кабеля для «тайгер мота», может, вы знаете, как их добыть?
— Нет, не знаю, — сощурившись, внимательно поглядел на него Бен.
— А если за, скажем, пару сотен крон?
Бен зажег самокрутку.
— Это связано с тем, за что арестовали Арне, верно?
— Да.
— Нет, парень, ничем не могу помочь. Извини. — Бен покачал головой.
— Да ладно, — легко отмахнулся Харальд, чтобы не показать глубину своего разочарования. — А где мне найти Хендрика Янца?
— Через две двери. Если он не в своей комнате, то в пивной.
Хендрик оказался у себя. Он сидел за маленьким письменным столом и читал учебник по метеорологии. Летчики должны разбираться в погоде, знать, когда безопасно лететь, не сгущаются ли тучи.
— Я Харальд Олафсен.
Они обменялись рукопожатиями.
— Чертовски жаль Арне, — вздохнул Хендрик.
— Спасибо, что собрали его вещи.
— Рад, что помог хоть чем-то.
«Разделяет ли Хендрик убеждения Арне? Прежде чем высовываться с рискованными просьбами, надо получить этому подтверждение».
— Арне делал то, что считал нужным для нашей страны, — сказал Харальд.
Хендрик тут же подобрался.
— Для меня он был надежным товарищем и добрым другом.
Харальд скис. Очевидно, что стащить кабель Хендрик ему не поможет.
— Спасибо еще раз, — сказал он. — Прощайте.
Он вернулся в комнату Арне за вещами, не имея ни малейшего представления, что делать дальше.
«Уехать без кабеля нельзя, но как же его добыть? Можно ли достать его как-то еще? Но где? И времени совсем мало. До полнолуния осталось шесть дней. Значит, на починку самолета только четыре дня».
С вещами в руках Харальд поплелся к воротам. Придется вернуться в Кирстенслот… но зачем? Без кабеля «шершень» не полетит. И как сказать Карен, что у него ничего не вышло?
Проходя мимо склада, он услышал, как кто-то его зовет: «Харальд!»
Под стеной склада стоял грузовик, в тени которого прятался Бен. Харальд кинулся к нему.
— На, держи. — Бен протянул ему моток стального кабеля. — Тридцать метров, даже чуть больше.
— Вот спасибо! — обрадовался Харальд.
— Да возьми ж его, ради Бога, он тяжеленный!
Харальд взял кабель и повернулся, чтобы идти.
— Постой! Не пойдешь же ты с ним мимо часового! Спрячь в чемодан!
Харальд открыл чемодан. Он был полон.
— Отдай мне форму!
Харальд вынул из чемодана форму Арне, уложил моток вместо нее.
— Я от нее избавлюсь, не беспокойся, — взял форму Бен. — Ну, пошевеливайся!
— Но я обещал вам двести крон. — Харальд закрыл чемодан и полез за деньгами.
— Оставь их себе, — махнул рукой Бен. — И удачи тебе, сынок!
— Спасибо!
— А теперь исчезни, и чтоб я тебя больше не видел!
— Ага. — Харальд заторопился к выходу с базы.
* * *
Назавтра, в половине четвертого, в сером рассветном сиянии он стоял перед замком. В руке пустая двадцатилитровая канистра. Бак «шершня» вмещает сто семьдесят литров бензина, то есть приблизительно девять канистр. Законным путем бензин раздобыть нельзя, остается только одно — стащить его у немцев.
Остальное у него уже есть. Несколько часов работы, и «шершень» готов к взлету. Но бак для горючего пуст.
Дверь кухни бесшумно отворилась, и вышла Карен в сопровождении Тора, старого рыжего сеттера, до смешного похожего на ее отца, господина Даквитца. Карен помедлила на пороге, осторожно оглядываясь, как делает кошка, когда в дом приходят чужие. Даже в мешковатом зеленом свитере и старых коричневых брючках она выглядела потрясающе.
«Она назвала меня милым, — вспомнил он с нежностью. — Милым…»
Она ослепительно улыбнулась и слишком звонко для раннего утра сказала:
— Доброе утро!
Харальд приложил палец к губам. Безопасней будет молчать. Обсуждать больше нечего: ночью, сидя на полу церкви и жуя шоколад из кладовой Кирстенслота, они разработали план действий.
Под прикрытием леса они подошли к военному лагерю. Поравнявшись с палатками, осторожно выглянули из кустов. Как и ожидали, увидели только одного часового, который, зевая, стоял у палатки, где размещалась столовая.
Бензин ветеринарной роты хранился в цистерне, из предосторожности поставленной поодаль, в сотне метров от палаток.
«Жаль, что всего в сотне, — подумал Харальд, — лучше бы больше».
Бензин качали с помощью ручного насоса, и запора на нем не было.
Цистерна стояла на обочине дороги, ведущей к замку, так что подъезд к ней был обеспечен. Кран находился со стороны дороги, чтобы удобнее заправляться. Соответственно, тех, кто им пользовался, от лагеря за цистерной не разглядишь.
Все было как они ожидали, но Харальд медлил. Ну не безумие — воровать горючее под самым носом у немцев! Впрочем, затягивать с раздумьями не стоит. Страх может парализовать. Противоядие ему — действие. Харальд решительно вышел из укрытия, оставив Карен с собакой в кустах, и по мокрой траве быстро направился к цистерне.
Сняв с крючка наконечник шланга, он опустил его в канистру и потянулся к рукоятке насоса. Нажал на нее, внутри цистерны забулькало, и бензин шумно хлынул в канистру — но, пожалуй, все-таки недостаточно шумно, чтобы это услышал часовой.
Харальд беспокойно обернулся на Карен. Как они договорились, она следила за тем, что происходило вокруг, готовая дать сигнал, если кто приблизится.
Канистра быстро заполнилась. Завинтив крышку, Харальд поднял ее. Двадцать литров! Тяжелая! Аккуратно повесил наконечник, как положено, на крючок, и заторопился к кустам. Там торжествующе подмигнул Карен. План работал!
Оставив девушку на месте, он направился лесом к монастырю. Центральная дверь церкви была предусмотрительно отворена. Таскать тяжеленную канистру через окно было бы трудновато. В церкви Харальд с облегчением поставил канистру на пол. Открыл съемную панель на фюзеляже, открутил колпачок бака. Пальцы слушались плохо, онемели от тяжести. Опорожнив канистру, завинтил оба колпачка, чтобы меньше пахло бензином, и вышел.
Когда канистра наполнялась второй раз, часовой надумал сделать обход.
Харальд его не видел, но Карен свистнула и он понял, что дело неладно. Поднял глаза и увидел, как она с Тором выходит из-за кустов. Бросив рукоятку насоса, опустился на колени, чтобы из-под брюха цистерны оглядеть лужайку, и увидел приближающиеся солдатские сапоги.
Такую проблему они предвидели и подготовились к ней. Стоя на коленях, Харальд смотрел, как Карен шествует по траве. Часового она перехватила, когда он был метрах в тридцати от цистерны. Пес дружелюбно его обнюхал. Карен вынула сигареты. Неужели откажется часовой покурить с хорошенькой девушкой? Или он ярый сторонник порядка и попросит ее прогуливать свою собаку в ином месте, а сам продолжит обход? Харальд затаил дыхание. Часовой взял сигарету, и они закурили.
Солдат был низкорослый, с нездоровым цветом лица. О чем они говорят, не было слышно, но он знал, что Карен жалуется, будто не может уснуть, что ей одиноко и хочется с кем-то поговорить.
— Ты не думаешь, что ему покажется это подозрительным? — спросила Карен, когда они обсуждали ночью свой план.
Харальд уверил ее, что флирт с ней доставит жертве такое удовольствие, что часовому даже в голову не придет задуматься о ее мотивах. В глубине души Харальд был совсем не так в этом уверен, но, на удачу, часовой вполне подтвердил его прогноз.
Он видел, как Карен показывает на поваленный ствол чуть в стороне, как ведет к нему часового. Она уселась так, чтобы часовой был спиной к цистерне, если вздумает сесть тоже. Теперь, по плану, следует завести речь о том, что местные парни все такие скучные-пресные, и как она любит поговорить с мужчинами, повидавшими свет. Вот она похлопала ладонью по стволу, приглашая сесть рядом. И часовой, разумеется, не устоял.
Харальд возобновил откачку, наполнил канистру и поспешил в лес. Уже сорок литров!
Когда он вернулся, Карен и часовой сидели на том же месте. Работая рукояткой, он подсчитал, сколько времени потребуется на все. Наполнить канистру — примерно минута, дойти до церкви — примерно две, перелить бензин в бак — еще одна, обратный путь — еще две. То есть шесть минут на одну ходку, следовательно, пятьдесят четыре минуты на девять полных канистр. Если к концу устанет, может, уйдет час.
Выдержит ли часовой такую долгую болтовню? Делать ему больше-то нечего. Побудка у солдат в пять тридцать, до нее еще целый час, а к обязанностям своим они приступают в шесть. Если предположить, что британские войска в ближайший час в Данию не войдут, у часового нет причин прекратить разговор с хорошенькой девушкой. И все-таки он солдат, послушный воинской дисциплине, и, возможно, сочтет своим долгом сделать обход.
Оставалось надеяться на удачу и поторапливаться.
Он отнес в церковь третью канистру. В баке плескалось уже шестьдесят литров — хватит почти на треть дороги до Англии.
Харальд продолжил свои ходки. Согласно руководству, которое он нашел в кабине, с полным баком «хорнет мот» может пролететь шестьсот тридцать две мили, то есть почти тысячу километров. Но это если ветер попутный. До английского берега, судя по атласу, около шестисот миль, то есть девятьсот пятьдесят километров. Задела почти никакого. При встречном ветре они не дотянут до берега и рухнут в море.
«Надо взять еще канистру в кабину», — решил он.
Канистры хватит еще на сто километров — при условии, разумеется, что удастся придумать, как дозаправиться на лету.
Качал Харальд правой рукой, а тащил левой, и к тому времени, когда опорожнил в бак четвертую канистру, обе руки ломило. Придя в пятый раз, он увидел, что часовой встает, вроде бы собираясь уходить, а Карен разговора не прекращает. Вот она рассмеялась каким-то его словам, потом игриво хлопнула по плечу. Такой кокетливый жест был совсем не в ее характере, но Харальда все равно ревностью укололо.
«Меня по плечу ни разу игриво не хлопала! Зато назвала милым…»
Чувствуя, что пролетел уже две трети пути до английского берега, он доставил в церковь пятую и шестую канистры.
Всякий раз, замирая от страха, Харальд думал о брате. Осознать, что Арне мертв, оказалось непросто. Он советовался мысленно с братом: одобрит ли он его действия, что скажет по поводу того или иного пункта плана: рассмеется, съязвит или похвалит.
Харальд, не разделявший строгих религиозных убеждений отца — разговоры о рае и аде казались ему проявлением суеверия, — приблизился к пониманию, что в каком-то смысле мертвые живут в памяти тех, кто их любил, и что это и есть разновидность бессмертия. Когда решимость ослабевала, он вспоминал, что Арне за эту миссию отдал жизнь, и прилив преданности брату придавал ему сил, пусть даже брата, которому он обязан своей преданностью, уже не было на свете.
Вернувшись к церкви с седьмой канистрой, он увидел солдата, который в одном белье выскочил из монастырской галереи. Харальд замер. Канистра в его руках — улика не хуже дымящегося ружья. Полусонный солдат, зевая, стал мочиться в кусты. Харальд узнал Лео, рядового, который так навязывался со своей дружбой три дня назад.
Лео поймал его взгляд и сам перепугался.
— Извини, — пробормотал он.
«Ага, значит, мочиться в кусты запрещено», — догадался Харальд.
За монастырем выстроили уборную, но туда было далековато и Лео словчил.
— Пустяки, — выдавив улыбку, сказал по-немецки Харальд, но с дрожью в голосе совладать не сумел.
Но Лео этого не заметил и, застегнувшись, нахмурился.
— А что в канистре?
— Вода для моего мотоцикла.
— А! — Лео широко зевнул и ткнул пальцем в кусты. — Понимаешь, мы не должны…
— Да ладно!
Лео, кивнув, поплелся назад урвать еще немного сна.
Харальд вошел в церковь. Там постоял с закрытыми глазами, приходя в себя от пережитого, а потом перелил горючее в бак.
Подходя к цистерне в восьмой раз, он понял, что план их начинает давать слабину. Карен, которая шла к лесу, обернулась, чтобы помахать часовому, так что расстались они, надо думать, в дружеских отношениях, но, конечно же, часового звал долг. Впрочем, он удалялся от цистерны в сторону столовой и наполнить канистру Харальду не помешал.
На обратном пути, в лесу, Карен поравнялась с ним, чтобы прошептать:
— Ему надо затопить плиту в кухне.
Харальд кивнул и заторопился дальше. Опорожнив канистру в бак самолета, пошел в девятую ходку. Часового нигде не было. Карен подняла большой палец, что значило: «Давай, вперед!» Харальд наполнил канистру в девятый раз, вернулся в церковь. Как он и предполагал, бак наполнился до краев, в канистре даже осталось немного. Но нужна была еще канистра, про запас, и он снова пошел к цистерне, в последний раз.
На опушке его остановила Карен, кивком указав на цистерну, перед которой топтался часовой. Харальд увидел, что в прошлый раз он в спешке, черт побери, забыл вернуть наконечник шланга на крючок, и тот неопрятно висит-покачивается. Солдат в недоумении огляделся, потом повесил шланг как полагается, достал из кармана пачку сигарет, сунул одну в рот, открыл коробок со спичками и только тогда одумался, отошел от цистерны, прежде чем чиркнуть спичкой.
— Разве уже не хватит? — прошептала Карен.
— Еще одну нужно!
Часовой, покуривая, удалялся от цистерны, и Харальд решил рискнуть, перешел по траве к цистерне. Оказалось, что та не вполне скрывает его: если солдат обернется, непременно заметит, — тем не менее сунул наконечник в канистру и принялся качать. Наполнил, повесил наконечник на место, завинтил канистру и пошел к лесу.
И почти уже дошел, когда раздался окрик. Сделав вид, будто ничего не слышат, не повернув головы и не ускорив шаг, Харальд продолжал идти.
Часовой снова закричал, послышался топот сапог, но Харальд как ни в чем не бывало углубился в лес.
Из-за дерева возникла Карен.
— Спрячься! — прошептала она. — Я заморочу ему голову.
Харальд бросился за густые кусты, вжался в землю, укрыв канистру собой. Тор прыгнул за ним, думая, что это игра, получил по носу и, обиженный, поплелся прочь.
— Где он? — послышался голос.
— Ты про Кристиана? — невинным голосом поинтересовалась Карен.
— А кто это?
— Один из наших садовников. Слушай, Луди, тебе так идет, когда ты злишься!
— Да брось ты! Лучше скажи, что он там делает.
— Лечит деревья от этих, видишь, уродливых наростов на стволах. У него там в канистре специальная жидкость для этого.
Придумано, надо отдать должное Карен, здорово, хоть она и забыла, как по-немецки «фунгицид».
— В такую рань? — недоверчиво спросил Луди.
— Говорит, лекарство лучше действует, когда прохладно.
— Я видел, как он шел от цистерны с бензином.
— Бензином? А зачем Кристиану бензин? У него нет машины. Скорее всего просто срезал путь по лужайке.
— Что-то я, — хмыкнул Луди, — не заметил тут никаких больных деревьев.
— А посмотри сюда. — Трава зашуршала, когда они сделали несколько шагов. — Видишь нарост на стволе, похожий на огромную бородавку? Она погубит дерево, если Кристиан его не полечит.
— Надо же! Что ж, скажи своим слугам, пусть держатся подальше от лагеря.
— Непременно скажу. И прошу прощения за беспокойство. Уверена, Кристиан не хотел ничего плохого.
— Ну хорошо.
— До свидания, Луди. Может быть, завтра увидимся.
— Я буду здесь.
— Счастливо!
Харальд переждал несколько минут, пока Карен не прошептала: «Все чисто», — и выбрался из-под куста.
— Ты была великолепна!
— Становлюсь такой вруньей, что впору забеспокоиться!
Они направились к монастырю, где их ждал еще один сюрприз.
Почти уже выйдя из леса, Харальд заметил у церкви Пера Хансена, местного полицейского и нациста. Какого черта Хансену тут понадобилось? В такую, как выразился Луди, рань?
Хансен стоял как вкопанный, сложив руки на груди и расставив ноги, и взирал на лагерь, видневшийся между деревьями. Харальд, упреждая, коснулся руки Карен, но оба они не успели остановить Тора, который, немедля почуяв настроение хозяйки, кинулся на врага, но остановился на безопасной дистанции и залаял. Хансен от неожиданности испугался, разозлился и потянулся рукой к кобуре.
— Я с ним разберусь, — прошептала Карен и, не дожидаясь ответа, на ходу свистнула собаке: — Ко мне, Тор!
Харальд поставил канистру и снова улегся, сквозь листву наблюдая за происходящим.
— Собаку надо держать на поводке! — возмутился Хансен.
— Почему? Тор здесь живет.
— Злющий какой!
— Лает на чужих? Это его работа.
— Если он нападет на представителя полиции, его могут застрелить.
— Что за вздор! — произнесла Карен с высокомерием, поневоле заметил Харальд, свойственным богатым и знатным. — И что вы здесь делаете, в нашем парке? В такое-то время?
— Я здесь по служебному делу, фрекен, так что следите за своими манерами.
— По служебному? — недоверчиво протянула Карен. Харальд понял, что она актерствует, чтобы вытянуть из Хансена побольше. — По какому именно?
— Ищу парня по имени Харальд Олафсен.
Харальд опять чертыхнулся. Этого он не ожидал.
— Никогда о таком не слышала! — Карен мигом взяла себя в руки.
— Он школьный приятель вашего брата, и его ищет полиция.
— Не хватало еще, чтобы я помнила всех одноклассников брата!
— Он гостил тут, в замке.
— Да? И как он выглядит?
— Лет восемнадцать, рост метр восемьдесят шесть, волосы светлые, глаза голубые, возможно, одет в синий школьный пиджак с нашивкой на рукаве, — протараторил Хансен выученное назубок описание полицейского запроса.
— Похоже, симпатичный парень, если не считать пиджака… но я его не припоминаю, — беспечно отозвалась Карен, хотя по лицу ее Харальд видел, как она напряжена и встревожена.
— Он был здесь не меньше двух раз, — гнул свое Хансен. — Я сам его видел.
— Значит, мы с ним разминулись. А что он такого сделал? Забыл вернуть библиотечную книгу?
— Не зз… то есть сказать не могу. Поступил запрос. Обычное дело.
«Хансен явно не знает, в чем проступок, — решил Харальд. — Запрос поступил сверху, из Копенгагена, от Петера Флемминга скорее всего».
— Мой брат сейчас в Орхусе, а у нас тут никто не гостит. Кроме сотни солдат, разумеется.
— В прошлый раз, когда я видел Олафсена, он был на каком-то опасного вида драндулете.
— А, тот мальчик! — вроде как припомнила Карен. — Так его исключили из школы. Папа ни за что бы его не принял!
— Да? Ну, мне так и так нужно переговорить с вашим отцом.
— Он еще спит.
— Я подожду.
— Как угодно. Пойдем, Тор! — И Карен пошла к дому, а Хансен в противоположную сторону.
Харальд ждал. Карен приблизилась к церкви, оглянулась проверить, не смотрит ли Хансен, и проскользнула в дверь. Хансен шел по дорожке к замку. Харальд из всех сил надеялся, что ему не придет в голову поговорить с Луди, который мог бы поведать о том, как только что высокий блондин, подходящий под описание, околачивался у цистерны с бензином. К счастью, Хансен прошел через лагерь без остановки и вскоре исчез за поворотом, видимо, направляясь к заднему входу.
Харальд влетел в церковь и поставил канистру на плитки пола. Карен закрыла дверь, повернула ключ в замке, задвинула засов и повернулась к Харальду.
— Ты, наверное, совсем вымотался!
Так оно и было. Руки ломило, и от беготни по лесу с тяжелой ношей гудели ноги. Едва он перевел дух, как почувствовал, что к горлу подкатывает тошнота: надышался парами бензина.
— А ты-то была просто чудо! — похвалил он Карен. — Как флиртовала с Луди! Словно он завиднейший из женихов Дании!
— Да! На ладонь ниже меня!
— И полностью одурачила Хансена!
— Ну, это было совсем легко.
Харальд поднял канистру и поставил в кабину, на багажную полку за сиденьями. Закрыв дверцу и обернувшись, он обнаружил Карен, которая стояла совсем близко с широкой ухмылкой на губах.
— Мы справились! — торжествующе произнесла она.
— Черт побери, да!
Обхватив Харальда руками за шею, Карен выжидательно на него посмотрела, будто хотела, чтобы он ее поцеловал. Харальд подумал, может, сначала спросить разрешения, а потом решил вести себя по-мужски. Закрыл глаза, наклонился… Губы у нее были мягкие и горячие. Он мог бы стоять так вечность, недвижно, чувствуя прикосновение ее губ, но у Карен намерения были другие. Она откинула голову, а потом поцеловала его сама. Сначала верхнюю губу, потом нижнюю, потом подбородок, потом снова губы. Словно изучала его губами. Харальд никогда еще так не целовался. Открыв глаза, он увидел, что глаза Карен искрятся весельем.
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— Неужели я правда тебе нравлюсь?
— Конечно, нравишься, глупый!
— Ты мне тоже!
— Вот и отлично.
— Вообще-то, — чуть помедлив, прибавил он, — на самом деле я тебя люблю.
— Да я знаю, — отозвалась Карен и принялась целовать его снова.
