Глава 23
Просторный внутренний двор полицейского управления в тот день был залит солнцем. Окружала его аркада из сдвоенных колонн, расставленных в строгом порядке. На взгляд Петера Флемминга, идея архитектора заключалась в том, что порядок и регулярность позволяют свету истины освещать человеческое несовершенство. Он часто думал о том, прав ли в своей догадке, или архитектор просто решил, что неплохо бы соорудить круглый внутренний двор.
Они с Тильде Йесперсен стояли в галерее, опершись на колонны, и курили. Тильде была в блузке без рукавов, на гладких предплечьях виднелись тонкие светлые волоски.
— Гестапо закончило с Йенсом Токсвигом, — сообщил он.
— И что же?
— Ничего. — Петер раздраженно передернул плечами, словно желая стряхнуть с себя усталость и отчаяние. — Конечно, он рассказал все, что знал. Что состоял в «Ночном дозоре», что передавал информацию Поулю Кирке, что согласился принять у себя Арне Олафсена, когда тот пустился в бега. Кроме того, сказал, что группа организована невестой Арне, которая работает в британской разведке.
— Интересно, но никуда не ведет.
— Именно. К несчастью для нас, Йенс не знает, кто проник на военную базу на Санде, и понятия не имеет про пленку, которую проявлял младший брат Арне, Харальд.
Тильде глубоко затянулась и выпустила дым из ноздрей.
Петер смотрел, как она обращается с сигаретой. Ему казалось, Тильде целует ее.
— Думаю, пленка по-прежнему у него.
— Либо у него, либо он кому-то ее передал. В любом случае с ним надо потолковать.
— А где он?
— У родителей, на Санде, скорее всего. Другого дома у него нет. — Петер бросил взгляд на часы. — Через час у меня поезд.
— А почему просто не позвонить?
— Еще сбежит, чего доброго.
Тильде нахмурилась.
— А что ты скажешь родителям? Не думаешь, что они обвинят тебя в том, что произошло с их Арне?
— Откуда им знать, что я был рядом, когда Арне застрелился? Они не знают даже, что я его арестовал.
— Пожалуй, — с сомнением призналась Тильде.
— Мне наплевать, что они думают, — отмахнулся Петер. — Генерал Браун чуть до потолка не подскочил, когда я доложил, что шпионы могли добыть фотографии с Санде. Бог его знает, что там у немцев, но это первостепенный секрет. И винит он в этом меня. Если пленку вывезут из Дании, даже не представляю, что он со мной сделает.
— Но ведь именно ты раскрыл эту шпионскую сеть!
— Сдается мне, лучше бы я этого не делал… — Бросив окурок на пол, Петер растер его подошвой. — Я хочу, чтобы ты поехала на Санде со мной.
Ясные голубые глаза ответили ему оценивающим взглядом.
— Разумеется, если нужна моя помощь.
— И еще я хочу познакомить тебя с моими родителями.
— А где я остановлюсь?
— В Морлунде есть маленькая гостиница, там тихо и чисто. Думаю, тебе понравится.
«Конечно, отец сам держит гостиницу, но она слишком близко к дому. Если поселить Тильде там, судачить примется все население Санде», — подумал Петер.
Они никогда не говорили о том, что произошло между ними на квартире у Петера, хотя это случилось почти неделю назад. Петер считал, что обязательно должен сделать это: заняться любовью с Тильде на глазах у Инге, — и Тильде пошла на такое, поняла эту его потребность, разделила страсть. Но потом ей стало неловко, и Петер отвез ее домой, где оставил, на прощание поцеловав.
Больше это не повторялось. Одного раза достаточно, чтобы доказать то, что хотел доказать Петер. На следующий вечер он пошел к Тильде домой, но ее сын раскапризничался, никак не мог заснуть, и пришлось уйти. Нынешняя поездка на Санде казалась ему шансом наконец заполучить Тильде, закрепить отношения.
— А как же Инге? — помедлив, спросила она.
— Агентство обеспечит круглосуточный уход, как в ту нашу поездку на Борнхольм.
— Понятно.
Обдумывая положение, она глядела в глубь двора, а Петер смотрел на ее профиль: маленький нос, улыбка в углах рта, решительный подбородок. Он вспомнил, как им было хорошо. Неужели она забыла?
— Разве ты не хочешь провести вместе ночь?
Она повернулась к нему с улыбкой.
— Конечно, хочу! Пойду соберу чемодан.
Назавтра утром Петер проснулся в гостинице «Остерпорт» в Морлунде. Гостиница была вполне респектабельная, однако владелец ее, Эрланд Бертен, не был женат на женщине, которая именовала себя «фру Бертен». В Копенгагене у Бертена имелась законная жена, не дававшая ему развода. Ни одна душа в Морлунде об этом не знала. Флемминг сам случайно узнал, когда расследовал дело об убийстве некого Якоба Бертена, даже не родственника.
Петер намекнул Эрланду, что познакомился с настоящей фру Бертон, но распространяться об этом не стал, понимая, какую власть дает ему этот секрет над владельцем гостиницы. Теперь он всегда мог рассчитывать на благоразумие Эрланда. Что бы ни случилось здесь между Петером и Тильде, Эрланд никому не расскажет.
Однако провести ночь вместе Петеру с Тильде не удалось. Поезд опоздал, и в Морлунде они оказались глубоко за полночь, когда последний паром на Санде давно ушел. Вымотанные, раздраженные, они расселились по одноместным номерам, чтобы поспать хоть пару часов. Теперь надо было попасть на первый паром.
Петер, торопливо одевшись, постучался в дверь Тильде. Глядясь в зеркало над камином, та надевала соломенную шляпку. Чтобы не смазать помаду, он поцеловал ее в щеку.
До гавани прошлись пешком. При посадке на паром местный полицейский и немецкий солдат вместе проверили у них документы. Петер удивился и решил, что это еще одна мера безопасности, введенная немцами из-за проявления серьезного интереса противника к базе на Санде. Но Петеру она тоже на руку. Предъявив полицейское удостоверение, он попросил проверяющих несколько следующих дней записывать имена всех, кто направляется на остров. Интересно проверить, кто прибудет хоронить Арне.
На острове их дожидалось конное такси, обычно доставляющее приезжих в гостиницу. Петер велел вознице доставить их в дом пастора.
Солнце, показавшись из-за горизонта, оранжевым светом зажгло оконца низких домов. Ночью прошел дождь, и на лезвиях жесткой травы, покрывающей песчаные дюны, сверкали капли. Море чуть волновалось под ветерком. Похоже, остров хотел показать себя перед Тильде во всей красе.
— Как тут красиво! — воскликнула она.
Петеру было приятно, что ей тут нравится. Он показал, на что обратить внимание: вон гостиница, вон дом его отца (самый большой на острове), вон военная база, которая так привлекает шпионов.
Подъехав к дому пастора, Петер заметил, что дверь в церковь приоткрыта, и услышал пианино.
— Это, наверное, Харальд, — воскликнул он и понял, что взволнован.
Неужели все так просто? Откашлялся и, когда заговорил снова, позаботился, чтобы голос звучал ниже и спокойней.
— Пойдем посмотрим?
Они вышли из коляски.
— Когда мне вернуться за вами, господин Флемминг? — поинтересовался возница.
— Подождите, пожалуйста, здесь.
— Но у меня другие клиенты…
— Я сказал, подождите!
Возница пробурчал что-то себе под нос.
— Если, когда мы вернемся, вас здесь не будет, вы уволены, — громко произнес Петер.
Недовольный возница только развел руками.
Они вошли в церковь. У дальней стены сидел за пианино высокий человек. Сидел он спиной к двери, но Петер сразу узнал эти широкие плечи и купол головы. Сам пастор, Бруно Олафсен.
Петер кисло поджал губы. Он жаждал арестовать Харальда. Следует взять себя в руки и постараться, чтобы сила желания не сказалась на здравости суждений.
Пастор играл протяжный, печальный церковный гимн. Глянув на Тильде, Петер понял, что ее переполняет сочувствие.
— Не обольщайся, — пробормотал он. — Старый тиран весь в броне.
Гимн все длился и длился. Петер решил не дожидаться конца.
— Пастор! — громко окликнул он.
Но тот оборвал игру, лишь доиграв пассаж, и еще мгновение музыка витала в воздухе. Наконец он повернулся к вошедшим.
— А, юный Петер, — тусклым голосом уронил он.
Петера поразило, как старик сдал. Лицо избороздили морщины, голубые глаза утратили свой ледяной блеск.
— Мне нужен Харальд, — справившись с удивлением, заявил Петер.
— Я и не предполагал, что ты пришел с соболезнованиями, — холодно ответил пастор.
— Он здесь?
— Это что, допрос?
— Почему вы об этом спрашиваете? Разве Харальд замешан в чем-либо противозаконном?
— Разумеется, нет!
— Рад слышать. Так он дома?
— Нет. Его нет на острове. Я не знаю, где он.
Петер глянул на Тильде. Вот незадача! Но, с другой стороны, получается, у Харальда рыльце в пушку. Иначе с чего бы ему скрываться?
— А где он может быть, как вы думаете?
— Пошел прочь!
«Как всегда, высокомерен, но на этот раз ему это с рук не сойдет», — злорадно подумал Петер.
— Ваш старший сын покончил с собой, потому что его поймали на шпионаже, — безжалостно произнес он.
Пастор вздрогнул, будто Петер его ударил. Тильде ахнула, и Петер понял, что она неприятно поражена, но все равно продолжил:
— Ваш младший сын, не исключено, виновен в таком же преступлении. Так что не советую заноситься перед полицией.
Когда-то гордое лицо пастора сделалось несчастным и уязвимым.
— Говорю тебе, я не знаю, где Харальд, — вяло отозвался он. — Еще вопросы есть?
— Что вы скрываете?
Пастор вздохнул.
— Ты один из моих прихожан, и если придешь ко мне за духовной поддержкой, я не оттолкну тебя. Но говорить с тобой по иной причине не стану. Ты нагл, жесток и никчемен, как мало кто из Божьих созданий. Пошел прочь с глаз моих!
— Вы не вправе выгонять людей из церкви, церковь вам не принадлежит!
— Придешь молиться — добро пожаловать. В ином случае — вон!
Петер помешкал. Не хотелось признавать, что его выгнали, но он знал, что потерпел поражение. Петер взял Тильде за руку и повел из церкви.
— Говорил же тебе: его голыми руками не возьмешь.
— По-моему, он страшно страдает. — Тильде была сама не своя.
— Еще бы. Но говорит ли он правду?
— Очевидно, что Харальд скрывается, а следовательно, пленка почти наверняка у него.
— Значит, надо его найти. Сомневаюсь, что отцу неизвестно, где он.
— Разве пастор когда-нибудь лгал?
— Нет, никогда. Но ради сына можно сделать исключение.
— Ничего из него не вытянешь, — отмахнулась Тильде.
— Согласен. Но мы на верном пути, это главное. Ладно, пойдем попытаем мать. Уж она-то по крайней мере из плоти и крови.
Они направились к дому. Петер постучал в кухонную дверь и вошел, не дожидаясь ответа, — так на острове поступали все.
Лисбет Олафсен праздно сидела у стола. Петер в жизни не видел ее без дела: вечно она что-то шила, готовила, убирала. Даже в церкви была занята: расставляла стулья, раздавала или собирала молитвенники, подкладывала торф в печку, которой зимой отапливалось просторное помещение. Теперь она сидела и смотрела на свои руки. Кожа на них была в трещинах и мозолях, как у рыбаков.
— Фру Олафсен?
Она обернулась на голос. Глаза у нее были красные, щеки ввалились. Гостя признала не сразу.
— Здравствуй, Петер, — без выражения произнесла она.
На этот раз он решил подойти к делу помягче.
— Мне так жаль Арне…
Мать безучастно кивнула.
— Это Тильде. Мы работаем вместе.
— Рада знакомству.
Петер уселся за стол и кивнул Тильде, чтобы тоже села. Кто знает, может, простые, обыденные вопросы выведут фру Олафсен из оцепенения.
— Когда похороны?
— Завтра, — подумав, ответила она.
Уже лучше.
— Я говорил с пастором, — сказал Петер. — Мы заходили в церковь.
— Его сердце разбито. Хотя он этого не показывает.
— Я понимаю. Харальд, наверное, тоже переживает.
Бросив на него взгляд, она снова уставилась на свои руки. Взгляд был беглый, но Петер прочел в нем страх и желание обмануть.
— Мы не говорили с Харальдом, — произнесла она.
— Почему?
— Мы не знаем, где он.
Петер не мог сказать точно, когда она лжет, а когда нет, но нюхом чуял, что задача ее — обмануть. То, что пастор и его жена — люди, которые претендуют на то, что они морально выше других, считают возможным сознательно скрывать правду от полиции, ужасно его злило.
— Очень вам советую с нами сотрудничать! — Он повысил голос.
Тильде остерегающе коснулась его рукой и вопросительно посмотрела. Он кивнул, разрешая продолжить.
— Фру Олафсен, — вступила она. — Мне очень жаль, но должна сказать вам, что Харальд, возможно, тоже вовлечен в противозаконную деятельность, как и Арне.
В глазах матери мелькнул страх.
— Чем дольше он этим занимается, — продолжала Тильде, — тем бо2льшие неприятности его ожидают.
Женщина покачала головой и ничего не сказала.
— Сообщив нам, где он находится, вы окажете ему самую большую услугу.
— Я не знаю, где он, — повторила она уже не так твердо.
Почувствовав слабину, Петер встал и, облокотившись на стол, приблизил к ней лицо.
— Я видел, как Арне умер, — резко произнес он.
Фру Олафсен в ужасе распахнула глаза.
— Я видел, как ваш сын приставил дуло к своему горлу и нажал на спуск!
— Петер, не надо! — выдохнула Тильде.
Он отмахнулся.
— Я видел, как брызнули на стену его кровь и мозги!
Несчастная мать вскричала от ужаса и горя.
«Вот-вот расколется», — с удовлетворением подумал Петер и стал давить дальше.
— Ваш старший сын был шпион и преступник, и он плохо кончил. Кто с мечом пришел, от меча и погибнет, как говорится в Библии. Хотите той же судьбы для своего второго сына?
— Нет, — прошептала она, — нет!
— Тогда скажите мне, где он!
Дверь распахнулась, и в кухню широким шагом вошел пастор.
— Ты мразь, — объявил он.
Петер выпрямился, захваченный врасплох.
— Это моя обязанность — опросить…
— Вон из моего дома!
— Пойдем, Петер, — пробормотала Тильде.
— Я все-таки хочу знать…
— Немедля! — загремел пастор. — Вон! — И пошел обходить стол.
Петер на шаг отступил. Он знал, что не должен позволять кричать на себя. Он здесь на законной основе, по работе, он полицейский и потому имеет право задавать вопросы. Но присутствие неистового пастора внушило ему робость, хотя под пиджаком у него был пистолет. Петер обнаружил вдруг, что шаг за шагом пятится к двери.
Тильда, открыв ее, вышла.
— Я с вами еще не закончил, — неубедительно проговорил Петер уже за порогом.
Пастор захлопнул дверь прямо перед его лицом.
Петер развернулся.
— Чертовы лицемеры! Оба!
Коляска их дожидалась.
— Домой, к отцу, — велел Петер, и они уселись.
В дороге он попытался выбросить унизительную сцену из головы и сконцентрироваться на том, что делать дальше.
— Харальд где-то скрывается, — буркнул он.
— Это очевидно, — сухо произнесла Тильде, и Петер понял, что она расстроена.
— Он не в школе, не дома, и у него нет родственников, кроме тех, что в Гамбурге.
— Можно разослать его фотографию.
— Сложно будет найти. Пастор не позволял детям сниматься, он считает, что это грех тщеславия. Ты ведь не заметила в кухне никаких фото, верно?
— А школьная фотография?
— В Янсборге нет такой традиции. Единственная фотография Арне, которую мы отыскали, — из его армейского дела. Сомневаюсь, что у Харальда вообще есть хоть один снимок.
— Так каков наш следующий ход?
— Я думаю, он у кого-нибудь из друзей, а?
— Разумно.
Тильде не смотрела на него. Петер вздохнул. Недовольна. Ну что ж.
— Значит, вот что ты сделаешь, — произнес он командным тоном. — Позвони в управление. Пошли Конрада в Янсборгскую школу. Пусть возьмет там домашние адреса всех одноклассников Харальда. Потом по каждому адресу надо разослать людей, порасспрашивать там, поразнюхать.
— Так они живут по всей Дании. Потребуется месяц, не меньше, ко всем съездить. Сколько у нас времени?
— Очень мало. Трудно сказать, как скоро Харальд найдет способ переправить пленку в Лондон, но он парень сообразительный, черт бы его побрал. Привлеки местную полицию, если необходимо.
— Хорошо.
— Если он не у друзей, значит, прячется у кого-то из членов этой шпионской группы. Надо остаться на похороны и посмотреть, кто появится. Проверить каждого. Один из них может знать, где Харальд.
Коляска сбавила ход на подъезде к дому Акселя Флемминга.
— Ты не против, если я поеду в гостиницу? — спросила вдруг Тильде.
Родители ждали их к обеду, но Петер видел, что Тильде не в настроении.
— Хорошо. — Он хлопнул возницу по плечу: — Давай к парому.
Некоторое время они ехали молча.
— Чем займешься в гостинице? — поинтересовался Петер.
— Думаю, мне лучше вернуться в Копенгаген.
— Да что, черт побери, с тобой такое? — разозлился Петер.
— Мне неприятно то, что здесь произошло.
— Но мы должны были это сделать!
— Не уверена.
— Наш долг вынудить этих людей рассказать, что им известно.
— Долг — это еще не все.
Эту же фразу, помнилось, произнесла она, когда они спорили про евреев.
— Не играй словами! Долг — это твоя обязанность. Никаких исключений. В том-то и беда с нашим миром.
Паром стоял у причала. Тильде выбралась из коляски.
— Это просто жизнь, Петер, вот и все.
— Потому-то у нас такая преступность! Разве ты не хотела бы жить в мире, где каждый исполняет свой долг? Только представь! Добропорядочные люди в ладной форме делают что положено — без всякой расхлябанности, в срок, никаких полумер. Если бы все преступления карались, и без поблажек, у полиции стало бы гораздо меньше забот!
— Ты на самом деле хочешь именно этого?
— Да! И если когда-нибудь возглавлю полицию, а нацисты по-прежнему будут у власти, именно так все и будет! Что плохого?
Она кивнула, но на вопрос не ответила.
— До свидания, Петер.
Тильде пошла к парому, а он закричал ей вслед:
— Ну так скажи, что, что в этом плохого?!
Но она взошла на паром, так и не повернув головы.
