Глава 21
Хермии, прожившей в Дании дольше, чем в Англии, показалась вдруг, что она в незнакомой стране. Родной когда-то Копенгаген сделался враждебен, стало чудиться, что на нее все смотрят. Торопливым шагом, как бездомная беженка, шла она улицами, знакомыми с детства, по которым, беспечную и веселую, водил ее за руку отец. И пугали не только контрольно-пропускные пункты, немецкая военная форма и серо-зеленые «мерседесы». Она вздрагивала даже при виде полицейских-датчан.
У нее здесь были друзья, но связаться с ними Хермия не решалась — боялась навлечь опасность и на них тоже. Поуль погиб, Йенс, не исключено, арестован, и кто знает, что стряслось с Арне.
Усталая, одеревенелая после бессонной ночи на пароме, Хермия маялась беспокойством об Арне, но, физически ощущая, как тикают часы, приближая полнолуние, вела себя с предельной осторожностью.
Дом Йенса Токсвига на улице Святого Павла стоял в ряду других, таких же одноэтажных, с входной дверью, выходящей прямо на тротуар. Номер пятьдесят три выглядел нежилым. Никто не подходил к двери за исключением почтальона. Вчера, когда Хермия звонила сюда с Борнхольма, в доме находился минимум один полицейский, а теперь, видимо, пост сняли.
Хермия пригляделась к соседним домам. В том, что справа, неухоженном, обитала молодая пара с маленьким ребенком, из тех, кто слишком поглощен собственной жизнью, чтобы обращать внимание на соседей. Однако дом слева, опрятный, свежевыкрашенный, с нарядными занавесками, принадлежал пожилой женщине, которая уже несколько раз подходила к окну.
Пронаблюдав часа три, Хермия подошла к двери аккуратного домика и постучалась. Дверь открыла пухлая особа лет шестидесяти, в переднике. Бросила взгляд на маленький чемоданчик в руке Хермии.
— Я, милочка, никогда не покупаю то, что мне приносят к порогу, — заявила она и покровительственно улыбнулась, словно такая позиция указывала на ее общественное превосходство.
Хермия улыбнулась в ответ.
— Мне сказали, дом пятьдесят три освободился и его можно снять.
Дама в переднике заулыбалась совсем иначе.
— Что, подыскиваете жилье? — заинтересовалась она.
— Да. — Соседка оказалась именно такой любительницей совать нос в чужие дела, как надеялась Хермия. — Я выхожу замуж.
Взгляд соседки тут же переполз на левую руку Хермии. Та показала ей свое обручальное кольцо.
— Как мило! Что ж, могу сказать, неплохо будет иметь респектабельных соседей… после всего, что тут произошло.
— А тут что-то произошло?
— Тут было гнездилище коммунистов-шпионов!
— Да что вы говорите? Не может быть!
Женщина скрестила руки на стянутой корсетом груди.
— Их арестовали в прошлую среду, всю шайку.
Хермия, похолодев, продолжала поддерживать беседу.
— О Боже! И сколько ж их было?
— В точности не скажу, но, во-первых, сам жилец, господин Токсвиг, никогда б на него не подумала, хоть он и мог бы вести себя поуважительней к старшим, а во-вторых, в последнее время у него квартировал летчик, симпатичный такой молодой человек, жаль только, неразговорчивый, и еще разные, в основном такой на вид военный народ…
— И что, их всех скопом в среду и арестовали?
— На этом самом тротуаре, вот видите, где спаниель господина Шмидта метит фонарный столб, видите? Тут прямо была стрельба!
Хермия ахнула и закрыла рукой рот.
Соседка покивала, очень довольная впечатлением, произведенным на слушательницу.
— Полицейский в штатском подстрелил одного из коммунистов. Из пистолета.
Хермия, в ужасе от того, что может услышать, с трудом выдавила:
— И кого подстрелили?
— Ну, сама-то я не видела, — с безмерным сожалением произнесла соседка. — Я была у сестры на Рыбачьей улице, ходила к ней взять узор для вязания, мне нужно жакет связать. Но подстрелили точно не господина Токсвига, это я могу вам сказать, потому что фру Эриксен из вон той лавки, которая все видела, сказала, что человек тот ей незнаком.
— Его… убили?
— Нет-нет! Фру Эриксен считает, что его ранили в ногу. Он громко стонал, когда приехала «скорая» и его укладывали на носилки.
Хермия была уверена, что раненый — Арне. Ей стало так больно, словно пуля вонзилась в нее. Дыхание перехватило, голова пошла кругом. Надо было отделаться от этой противной сплетницы, которая с таким смаком обсуждала трагедию.
— Мне нужно идти, — с трудом выговорила она. — Какая ужасная история.
— Так что дом сдадут, не сомневайтесь, надо лишь подождать немножко, — вдогонку произнесла дама.
Хермия пошла прочь, ничего не ответив. Она брела наугад, пока не увидела кафе. Хермия зашла туда и присела собраться с мыслями. Чашка морковного чая помогла немного справиться с потрясением.
«Надо выяснить поточней, что произошло с Арне и где он сейчас находится. Но сначала нужно устроиться где-то на ночь», — размышляла Хермия.
Удалось снять номер в дешевой гостинице неподалеку от набережной. Местечко сомнительное, но комната запиралась на ключ. Примерно к полуночи постучали, невнятный голос осведомился, не хочет ли она выпить, так что пришлось подпереть дверь стулом.
Заснуть так и не удалось. Большую часть ночи Хермия провела, гадая, кого все-таки ранили на улице Святого Павла. Если Арне, то серьезна ли рана? А если не Арне, то арестовали его вместе с остальными, или он еще на свободе? У кого это узнать? Можно связаться с его родителями, но если они не в курсе, то перепугаются до смерти, начни она их расспрашивать о здоровье сына. Можно обратиться к друзьям, у них много общих друзей, но те, кто мог бы знать, что случилось, либо погибли, либо сидят в тюрьме, либо скрываются.
Почти на рассвете ей пришло в голову, что есть один человек, которому наверняка известно, арестован ли подчиненный, — его командир. Потому она направилась на вокзал и села в поезд на Водаль.
Поезд неспешно ехал на юг, останавливаясь в каждой деревушке, а Хермия думала о Дигби. Теперь он уже в Швеции, нетерпеливо ждет на причале в Калвсби, когда она появится там с Арне и пленкой. Рыбак вернется без нее, расскажет, что Хермия в назначенное время не пришла. Дигби будет ломать голову, что случилось: то ли ее поймали, то ли что-то не заладилось. Также будет волноваться насчет ее, как она сама волнуется сейчас насчет Арне.
В летной школе атмосфера была невеселая. Ни единого самолета в поле, ни единого в небе. Занимались в основном мелким ремонтом да в одном ангаре объясняли новичкам устройство мотора.
Хермии подсказали, как пройти в штаб. Назваться пришлось настоящим именем, потому что тут находились люди, которые знали ее раньше. Она попросила, чтобы начальник базы принял ее, добавив:
— Скажите, что я приятельница Арне Олафсена.
Хермия понимала, что идет на риск. С майором Ренте она встречалась прежде и помнила, что он высокий, худой, усатый, но понятия не имела о его убеждениях. Если благоволит немцам, ей придется худо. Чего доброго, позвонит в полицию и доложит, что объявилась любознательная англичанка. Но он тепло относился к Арне, как, впрочем, относились к нему очень многие люди. Есть надежда, что не выдаст. Придется рискнуть. Необходимо выяснить, что случилось.
Он принял ее немедленно и сразу узнал.
— Боже мой! Вы невеста Арне! А я думал, вы уехали домой, в Англию. — И поторопился прикрыть за ней дверь.
«Хороший признак, — подумала Хермия. — Раз он не хочет, чтобы нас слышали, значит, не собирается оповещать о моем появлении полицию. По крайней мере сейчас».
Она решила не объяснять, что привело ее в Данию. Пусть сам делает выводы.
— Я ищу Арне, — просто сказала Хермия. — Боюсь, у него неприятности.
— Положение хуже, чем вы думаете, — отозвался Ренте. — Думаю, вам лучше присесть.
— В чем дело? — всполошилась Хермия. — Почему мне лучше присесть? Что случилось?
— В среду его арестовали.
— И?..
— Он попытался бежать, его ранили.
— Значит, это был он…
— Простите?..
— Соседка сказала, что один из арестованных был ранен. Как он себя чувствует?
— Прошу вас, присядьте.
— Плохо, да? — Хермия села.
— Да. — Ренте помедлил и только потом, понизив голос, медленно произнес: — К огромному моему сожалению, вынужден сообщить вам, что Арне больше нет.
Хермия отчаянно вскрикнула. В глубине души она предполагала, что такое возможно, но мысль о том, что потеряла его навеки, была невыносима. Теперь, когда сбылись самые страшные страхи, Хермия чувствовала себя так, словно ее сбил поезд.
— Нет, — вымолвила она. — Не может быть…
— Он умер в полицейском застенке.
— Что? — С усилием она заставила себя вслушаться в то, что ей говорят.
— Он умер в полиции.
Ужасная мысль настигла ее.
— Его пытали?
— Не думаю. У меня создалось впечатление, что он покончил с жизнью, чтобы никого не выдать под пыткой.
— Боже мой…
— Пожертвовал собой, чтобы спасти друзей.
Ренте расплылся у нее перед глазами, и Хермия поняла, что видит его сквозь слезы. И ощутила поток соленой влаги на щеках. Она принялась шарить по карманам, искать платок. Ренте протянул ей свой. Лицо Хермия вытерла, но слезы лились все равно.
— Я сам только сейчас узнал, — произнес Ренте. — Мой долг — позвонить его родителям.
Родителей Арне Хермия хорошо знала. С несгибаемым пастором ладить было непросто: взаимодействовать с людьми он мог, только подчинив их себе, а Хермия подчиняться умела плохо. Сыновей своих пастор, несомненно, любил, но любовь свою выражал, устанавливая правила поведения. Что касается матери, то больше всего Хермии запомнились ее руки, вечно красные от домашней работы: стирки, готовки, мытья полов. Хермию окатило волной сочувствия к старикам, и ее собственная боль слегка отступила. Что с ними будет…
— Какое тяжкое дело — сообщить им такое… — покачала она головой.
— Да. Ведь Арне — их первенец.
Это навело на мысль о втором сыне Олафсенов, Харальде. В отличие от смуглого брюнета Арне Харальд был светлокож и светловолос, да и в остальном они различались: Харальд куда серьезней, некоторым образом интеллектуал, обделенный непобедимым обаянием Арне, но по-своему мальчик славный. Арне говорил, что собирается посоветоваться с ним насчет того, как пробраться на базу в Санде. Любопытно, что известно Харальду? Принимал ли он участие в деле?
Мыслила Хермия деловито, но на автомате, ощущая опустошение в душе. Страшный удар, пережитый ею, не помешает действовать, но такой, как прежде, она уже никогда не будет.
— Что еще сказали в полиции? — спросила Хермия.
— Официальное сообщение состояло в том, что он умер во время допроса и что «виновных в его смерти не обнаружено», — так они называют самоубийство. Но приятель, который служит в полиции, сказал мне, что Арне сделал это, чтобы избежать допросов в гестапо.
— У него что-нибудь нашли?
— Что вы имеете в виду?
— Например фотоснимки.
Ренте весь подобрался.
— Мой приятель об этом не говорил, и для нас с вами даже обсуждать такую возможность небезопасно. Фрекен Маунт, я очень тепло относился к Арне и ради его памяти был бы рад помочь вам любым доступным мне способом, но прошу помнить: я присягал нашему королю, а король повелел нам сотрудничать с оккупационными силами. Независимо от моих собственных убеждений я не вправе потворствовать шпионажу. И если приду к выводу, что некто в подобную деятельность вовлечен, сочту своим долгом подать рапорт.
Хермия кивнула. Намек более чем прозрачный.
— Признательна вам за прямоту, майор. — Она встала, промокнула глаза, вспомнила, что платок одолжил ей майор. — Спасибо и за платок. Я выстираю и пришлю его вам.
— Пустяки какие, забудьте! — Выйдя из-за стола, он взял ее за руки. — В самом деле, мне невыразимо жаль. Примите мое глубочайшее сочувствие.
— Благодарю вас.
Хермия вышла из здания и слезы хлынули снова. Носовой платок Ренте промок насквозь.
«Кто бы мог подумать, что во мне столько воды», — подумала Хермия.
Глядя на окружающее сквозь пелену слез, кое-как она добрела до железнодорожной станции и, немного придя в себя, принялась обдумывать, как действовать дальше. Задание, из-за которого погибли Поуль и Арне, не выполнено: по-прежнему позарез необходимо до полнолуния добыть фотоснимки радара с острова Санде, — но теперь у нее имеется еще один побудительный мотив — месть. Выполнив задание, она самым чувствительным образом нанесет удар тем, из-за кого погиб Арне. И еще у нее появилось новое качество, которое пойдет на пользу делу: бесстрашие.
О себе Хермия больше не думала, готовая на любой риск: в том числе идти по улицам Копенгагена с гордо поднятой головой. И горе тому, кто попытается остановить ее.
«Но все-таки, что делать?» — вопрошала она себя молча.
Вернее всего, ключевая фигура — брат Арне. Только Харальд может знать, побывал ли Арне на Санде до того, как его схватила полиция, и были ли у него фотографии в момент ареста. Больше того, есть идея, где можно найти Харальда.
Поезд до Копенгагена тащился так медленно, что, когда наконец дополз до столицы, было уже поздно пускаться в дальнейший путь. Хермия вернулась в ту же скромную гостиницу, снова подперла дверь стулом и, наревевшись, заснула, а назавтра первым же поездом отправилась за город, в деревню Йансборг.
«На полпути к Москве», — гласил заголовок газеты, которую она купила на станции. Немецкие войска продвигались с удивительной скоростью. Всего через неделю после начала войны взяли Минск, и уже были на подходе к Смоленску, пройдя триста километров в глубь советской территории.
До полнолуния оставалось всего восемь дней.
Школьной секретарше Хермия представилась как невеста Арне Олафсена, и ее тут же провели в кабинет директора. Внешне Хейс напомнил ей жирафа в очках, взирающего на мир с высоты своего роста.
— Значит, вот вы какая, будущая жена Арне, — поднявшись навстречу, дружелюбно произнес он. — Рад знакомству.
Похоже, о трагедии он еще не в курсе.
— Значит, вы ничего не знаете?
— О чем? Боюсь, я…
— Арне погиб.
— О Боже! — Хейс рухнул на стул так, словно у него подломились ноги.
— Я думала, вам сообщили.
— Нет. Когда это произошло?
— Вчера утром, в полицейском управлении в Копенгагене. Он покончил с собой, чтобы избежать допроса в гестапо.
— Какой ужас…
— Означает ли это, что его брат пока ничего не знает?
— Понятия не имею. Харальд здесь больше не учится.
— В самом деле? — удивилась она.
— К сожалению, его пришлось исключить.
— Я-то думала, он у вас лучший ученик…
— Так и было, но он совершил проступок.
Вдаваться в существо школьных проступков времени не было.
— А где он сейчас?
— В родительском доме, я полагаю. — Хейс нахмурился. — А вам он, простите, зачем?
— Мне нужно потолковать с ним.
— О чем именно, позвольте спросить? — медленно произнес Хейс.
На этот вопрос Хермия ответила не сразу. Из осторожности следовало умолчать о задании, но последние вопросы Хейса подсказывали: он что-то знает.
— Видите ли, у Арне в момент ареста могло оказаться при себе кое-что из того, что принадлежит мне.
Хейс старался делать вид так, словно разговор мало что значит, однако, держась на край стола, сжал руки так, что побелели костяшки пальцев.
— Могу я узнать, что именно?
— Несколько фотографий, — снова помолчав, рискнула ответить Хермия.
— А…
— Вы понимаете, о чем я?
— Да.
«Очень важно, чтобы Хейс мне доверился, ведь, с его точки зрения, я вполне могу назваться невестой Арне, а на самом деле быть секретным агентом полиции».
— Из-за этих фотографий Арне погиб, — вздохнула Хермия. — Он должен был доставить их мне.
Хейс кивнул, словно пришел к какому-то решению.
— Уже после своего исключения Харальд вернулся сюда, в школу, ночью и разбил окно, чтобы попасть в фотолабораторию.
Хермия перевела дух. Значит, Харальд проявил пленку!
— Вы видели снимки?
— Да. Мне пришлось сказать, что на них изображены молодые дамы в рискованных позах, но это отговорка. На самом деле там было военное оборудование.
Фотографии сделаны! У Хермии камень с души свалился.
«Значит, — с облегчением вздохнула она, — задание выполнено. Но где же пленка? Успел ли Харальд передать ее Арне? Если да, значит, она в полиции и жертва Арне напрасна».
— Когда это было? — поинтересовалась Хермия.
— В прошлый четверг.
— Арне арестовали в среду.
— Значит, пленка еще у Харальда.
— Да.
«Значит, жертва была не напрасна. Пленка находится не у врага, она еще здесь, где-то».
— От души вас благодарю. — Хермия встала.
— Вы направляетесь на Санде?
— Да. Надо найти Харальда.
— Удачи вам! — вздохнул сочувственно Хейс.
