Глава 13
Спала Хермия плохо. Ей снилось, что она разговаривает с каким-то полицейским-датчанином. Разговор был дружеский, хотя она и старалась себя не выдать, но со временем осознала, что говорят они по-английски. Полицейский по-прежнему держался как ни в чем не бывало, а Хермия трепетала в ожидании, что сейчас он ее арестует.
Проснувшись, она увидела, что лежит на узкой кровати в съемной комнатке на острове Борнхольм. Понимание, что разговор с полицейским всего лишь сон, принесло облегчение, но опасность, которая грозила ей наяву, никуда не делась. Она на оккупированной территории, с поддельными документами, под видом секретарши, приехавшей отдохнуть, и если ее поймают, то повесят как шпионку.
Тогда в Стокгольме они с Дигби еще раз обвели своих немецких преследователей, подсунув им двойника, и, стряхнув «хвост», сели в поезд, который увез их на южное побережье. В рыбацкой деревушке Калвсби нашелся рыбак, который согласился доставить Хермию на Борнхольм. Она попрощалась с Дигби, который за датчанина сойти никак не мог, и села в лодку. Дигби собирался на день в Лондон, доложиться Черчиллю, но потом сразу вернется в Калвсби и на причале будет дожидаться ее возвращения — если Хермия вернется, конечно.
Вчера на рассвете рыбак высадил ее на пустынный берег, вместе с велосипедом, и пообещал через четыре дня в тот же час вернуться на то же место. Для пущей надежности за доставку назад Хермия посулила ему двойной тариф.
Крутя педали, она доехала до Хаммерсхуса, замка, в развалинах которого была назначена встреча с Арне, и весь день его там ждала. Он не появился.
Хермия пыталась уговорить себя, что в этом нет ничего удивительного. Арне перед этим работал, и, видимо, после работы не успел на вечерний паром. Скорее всего в субботу сел на утренний и прибыл на Борнхольм слишком поздно, чтобы добраться до Хаммерсхуса до темноты. Значит, переночует где-то и пораньше придет на свидание.
В это она верила, когда отлегало от сердца. Но тревожила мысль, что его могли арестовать. Бесполезно было спрашивать себя за что, ведь преступление он еще не совершил. Ее воображение тут же принималось сочинять прихотливые сюжеты, в которых он то доверялся ненадежному другу, то вел дневник, то каялся перед священником.
К вечеру Хермия сдалась и покатила в ближайшую деревню. Летом многие островитяне сдавали отпускникам комнаты с завтраком, так что найти приют оказалось несложно. Рухнула в постель, несчастная и голодная, и заснула тревожным сном.
* * *
Одеваясь, она вспоминала тот отпуск, что провела с Арне на этом острове. Они зарегистрировались в гостинице как господин и госпожа Олафсен. Именно в те дни она остро ощутила, как ей дорог Арне. Азартный, он то и дело бился с ней об заклад, причем на кону были всякие пикантные штучки: «Если первым в порт войдет красный катер, завтра будешь весь день ходить без трусов, а если синий, то я позволю тебе быть наверху».
«Все, что хочешь, сегодня, любовь моя, — думала Хермия. — Только приди».
Утром, прежде чем снова отправиться в Хаммерсхус, она решила позавтракать. Вдруг придется прождать весь день, а не подкрепившись, чего доброго, свалишься в голодный обморок. Нарядилась в дешевое платье, которое купила в Стокгольме — английская одежда сразу бы ее выдала, — и спустилась вниз.
Входя в столовую, где все ели за общим столом, Хермия волновалась. Больше года ей не приходилось говорить по-датски в быту. Вчера, устраиваясь на ночь, обменялась с хозяевами всего парой слов. Теперь придется вести застольные разговоры.
За столом оказался только один средних лет постоялец.
— Доброе утро, — дружелюбно улыбнулся он. — Позвольте представиться: Свен Фромер.
— Агнес Рикс, — стараясь держаться непринужденно, назвалась Хермия именем, которое значилось у нее в документах. — Прекрасный сегодня день.
«Мне нечего опасаться, — сказала она себе. — По-датски я говорю в точности как копенгагенские буржуа, и датчане в жизни еще не догадывались, что я англичанка, пока я сама им об этом не сообщала».
Хермия положила себе овсянки, залила холодным молоком и принялась есть, но все-таки в таком напряжении, что каша комком застревала в горле.
— Предпочитаете по-английски? — поинтересовался Свен.
— Что вы имеете в виду? — Она в ужасе подняла на него глаза.
— То, как вы едите овсянку.
У него-то молоко было в стакане, и он запивал им каждую ложку каши. Именно так датчане едят овсянку, и Хермия превосходно об этом знала. Чертыхнувшись про себя на свою невнимательность, она попыталась сгладить промах.
— Мне так больше нравится! — браво объявила она. — Молоко охлаждает овсянку, и дело идет быстрее.
— А, так вы торопыга! Откуда будете?
— Из Копенгагена.
— О! Я тоже.
Хермия, опасаясь, что эта тема приведет к вопросам, где именно в Копенгагене она живет, решила, что безопаснее задавать вопросы самой. Ей еще не встречался мужчина, который не любит поговорить о себе.
— А вы тут в отпуске?
— Увы, нет. Я землемер, топограф, работаю на правительство. Работа, однако, сделана, дома мне нужно быть только завтра, так что решил провести денек здесь, осмотреться, покататься по острову. Уеду вечерним паромом.
— Так вы здесь на автомобиле!
— С моей работой без него не обойтись.
Вошла хозяйка, поставила на стол бекон и черный хлеб.
— Если вы одна, с удовольствием вас покатаю, — предложил Свен, когда хозяйка удалилась.
— Я обручена, — отрезала Хермия.
С явным сожалением он покачал головой.
— Вашему жениху повезло. И все-таки буду рад, если вы составите мне компанию.
— Не обижайтесь, пожалуйста, но мне хочется побыть одной.
— Вполне вас понимаю. Надеюсь, мое предложение вас не обидело.
— Что вы, напротив, я польщена! — Хермия пустила в ход самую очаровательную из своих улыбок.
Он налил себе еще чашку кофе из цикория, и уходить, похоже, не торопился. У Хермии слегка отлегло от сердца. Пока вроде все идет гладко.
В столовой появился еще один постоялец, примерно возраста Хермии, в опрятном костюме. Вошел, слегка поклонился и заговорил по-датски с немецким акцентом.
— Доброе утро. Меня зовут Хельмут Мюллер.
У Хермии сильней забилось сердце.
— Доброе утро, — ответила она. — Агнес Рикс.
Мюллер вопросительно повернулся к Свену. Тот встал, подчеркнуто его игнорируя, и твердым шагом вышел из комнаты.
С оскорбленным видом Мюллер уселся за стол.
— Благодарю вас за вежливость, — сказал он Хермии.
Хермия стиснула ладони, чтобы не так тряслись.
— Откуда вы, герр Мюллер?
— Я родом из Любека.
Порывшись в памяти, что благовоспитанный датчанин может сказать немцу в светской беседе, Хермия выудила оттуда комплимент.
— Вы прекрасно говорите по-датски.
— Когда я был мальчиком, мы всей семьей отдыхали на Борнхольме.
Он держался очень естественно, и Хермия осмелилась задать ему вопрос посерьезней:
— Скажите, многие здесь отказываются разговаривать с вами?
— Грубость, какую только что продемонстрировал наш собрат постоялец, встретишь не часто. Обстоятельства сложились так, что немцы и датчане принуждены жить рядом, и большинство датчан вполне вежливы. — Он взглянул на нее с любопытством. — Но вы и сами наверняка это знаете, если давно живете в этой стране.
Хермия поняла, что опять допустила промах.
— Нет-нет! — воскликнула она. — Просто я из Копенгагена, а там, как вы сами сказали, мы стараемся существовать мирно. Мне интересно, как обстоят дела здесь, на Борнхольме.
— Да так же.
Хермии стало ясно, что любой разговор опасен. Она поднялась с места.
— Что ж, приятного аппетита.
— Благодарю вас.
— И приятного пребывания на острове.
— Вам того же.
Она вышла из столовой, гадая, не перебрала ли с любезностью. Излишнее дружелюбие так же подозрительно, как враждебность. Но Мюллер вроде бы недоверия не проявил.
Выруливая со двора на велосипеде, она заметила Свена. Тот укладывал в машину багаж. У него был «горбатый» «Вольво PV-444», популярный в Дании шведский автомобиль. Заднее сиденье отсутствовало, чтобы было где разместить землемерное оборудование: треноги, теодолит и прочее, что-то в кожаных чехлах, что-то обернуто одеялом, чтобы не побить.
— Извините за инцидент, — пробормотал он. — Не хотелось бы выглядеть грубияном в ваших глазах.
— Я понимаю, — отозвалась Хермия. — Очевидно, вас одолевают сильные чувства.
— Я, видите ли, из военной семьи. Мне трудно смириться с фактом, что мы так легко сдались. Следовало драться, на мой взгляд. И сейчас тоже! — Он резко взмахнул рукой, слово что-то отшвыривая. — Но я не должен так говорить. Вам за меня неловко.
— Вам не за что извиняться. — Хермия коснулась его руки.
— Спасибо.
* * *
Черчилль расхаживал по лужайке для крокета в Чекерсе, официальной резиденции британского премьер-министра.
«Видно, сочиняет на ходу речь», — понял Дигби, который уже знал, как это бывает.
На эти выходные приглашены американский посол Джон Уинант и британский министр иностранных дел Энтони Иден с женами. Только их не было видно. Вероятно, произошло что-то важное, о чем Дигби еще не знает. Личный секретарь Черчилля, мистер Колвилл, повел рукой в сторону погруженного в раздумья шефа. По ухоженной травке Дигби направился навстречу Черчиллю.
Тот заметил его и остановился.
— А, Хоар, — проговорил он. — Гитлер напал на Советский Союз.
Дигби ахнул. Захотелось сесть куда-нибудь.
— О Боже, — прошептал он.
Не далее как вчера Гитлер со Сталиным были в союзниках, их дружба закреплена Пактом о ненападении 1939 года, а сегодня между ними война!
— Когда это произошло? — запинаясь, спросил Дигби.
— Сегодня утром, — мрачно ответил Черчилль. — Генерал Дилл только что был здесь со всеми подробностями.
Сэр Джон Дилл возглавлял имперский Генеральный штаб, то есть из военных был информирован лучше всех.
— По предварительным данным разведки, в СССР вторглась трехмиллионная армия.
— Трехмиллионная?!
— Наступление развернуто по линии фронта в две тысячи миль. Северная группа войск идет на Ленинград, центральная — на Москву, южная — на Украину.
У Дигби закружилась голова.
— О Господи… Это что, конец, сэр?
Черчилль затянулся сигарой.
— Не исключено. Многие думают, что русским не победить. Пока они проведут мобилизацию… При поддержке с воздуха танки Гитлера уничтожат Красную армию за пару недель.
Дигби еще не видел премьера таким расстроенным. Обычно при дурных новостях Черчилль становился только драчливей и всегда был готов ответить на поражение атакой, но сегодня выглядел совершенно изношенным.
— Хоть какая-то надежда есть? — спросил Дигби.
— Есть. Если русские продержатся до конца лета, все может поменяться. Русская зима в свое время укротила Наполеона. Может, и Гитлера победит. Три-четыре ближайших месяца решат все дело.
— Что вы собираетесь делать?
— Сегодня в девять вечера я выступаю по Би-би-си.
— И скажете, что…
— Мы должны делать все, что в наших силах, чтобы помочь России и русскому народу.
Дигби уставился на него.
— Непростая задача для убежденного антикоммуниста…
— Мой дорогой Хоар, если Гитлер вторгнется в ад, я, приведись мне выступить в палате общин, благожелательно отзовусь и о дьяволе.
Дигби улыбнулся, не исключая, что эту фразу Черчилль заготовил для своего выступления по радио.
— Но есть ли у нас средства, чтобы помочь?
— Сталин попросил меня начать бомбардировки Германии. Он рассчитывает, что это вынудит Гитлера отвлечь часть авиации на защиту фатерланда. Таким образом, ослабится его наступательная мощь и у русских появится шанс.
— И вы собираетесь это сделать?
— У меня нет выбора. Я отдал приказ о бомбардировке на следующее полнолуние. Это будет самая крупная операция с начала войны, самая крупная в истории человечества. С участием более пяти сотен бомбардировщиков. Это больше чем половина наших сил.
Похолодев, Дигби подумал, что скорее всего в операции будет задействован его брат…
— Но если потери будут такого масштаба, как прежде…
— Мы понесем невосполнимый урон. Потому-то я вас и пригласил. У вас есть ответ на мой вопрос?
— Вчера я внедрил агента в Данию. Ее задача — добыть фотографии радарного устройства на Санде. Это и станет ответом на ваш вопрос.
— Да уж, пожалуйста. До налета осталось шестнадцать дней. Когда вы рассчитываете получить фото?
— В течение недели.
— Хорошо. — Черчилль дал понять, что разговор окончен.
— Благодарю вас, премьер-министр.
— Не подведите меня, — произнес Черчилль в спину уходящему Дигби.
* * *
Хаммерсхус расположился на северной оконечности Борнхольма. Замок на холме, что глядит через море на Швецию, когда-то служил сторожевым постом от соседских набегов. Хермия катила по тропке, вьющейся по каменистому склону, и раздумывала о том, не окажется ли сегодняшний день бесплодным под стать вчерашнему. Светило солнце, от езды на велосипеде она согрелась.
В замке, выстроенном где из кирпича, где из камня, уцелели только стены, печально напоминающие о семейной жизни, которая когда-то кипела здесь: огромные закопченные камины открыты всем ветрам, холодные каменные подвалы, где хранились яблоки и эль, разбитые лестницы, ведущие в никуда, узкие окна, через которые когда-то смотрели на море дети.
Приехала она рано, никого еще не было. Судя по вчерашнему дню, еще час-другой сюда никто не придет.
«Ах как же это будет, если Арне сегодня появится», — думала она, толкая велосипед под арки входа, по поросшим травой мощенным камнем полам.
Раньше, перед вторжением, они с Арне в Копенгагене были блестящей парой, душой компании молодых офицеров и хорошеньких девушек из приличных семей: вечно на вечеринках и пикниках, на танцах или спортивных состязаниях, под парусом, в седле или в автомобиле, который мчится на пляж. Теперь, когда те дни остались в прошлом, Хермия ощущала беспокойство: не стала ли она для Арне просто воспоминанием? По телефону он сказал, что по-прежнему любит ее, но ведь они не виделись целый год… Даже больше года…
«Как я ему покажусь? Прежней или изменившейся, подурневшей? Понравится ли ему, как раньше, запах моих волос, вкус моих губ? Как знать, как знать…» — с тоской размышляла она.
За вчерашний день Хермия осмотрела здесь все, что можно, и развалины перестали ее интересовать. Она прошла на сторону замка, что смотрела на море, прислонила велосипед к стене и обратила взгляд к берегу, о который бились, далеко внизу, волны.
— Привет, Хермия, — окликнул ее знакомый голос.
Вздрогнув, она обернулась. Арне! Улыбаясь, он шел к ней с широко распахнутыми руками. Оказывается, ждал за башней. Волнений как не бывало. Хермия бросилась к нему и обняла крепко-крепко.
— Что такое? — удивился он. — Что ты ревешь?
Тут она и сама поняла, что плачет: слезы катились по лицу, грудь сотрясалась от рыданий.
— Я так счастлива… — пробормотала Хермия.
Арне принялся целовать ее мокрые щеки. Крепко, до боли, Хермия обхватила ладонями его голову, сильно-сильно сжала пальцами виски, словно стараясь доказать себе, что это не сон. Уткнулась лицом в его шею, вдыхая запах армейского мыла, бриллиантина, авиационного керосина… В снах запахов не было.
Эмоции захлестывали ее, но понемногу в восторг и счастье вкралось что-то еще. Ласковые поцелуи стали голодными, требовательными, нежные ласки — жадными. У Хермии подломились колени, и она опустилась на траву, увлекая за собой Арне. Повозившись с пуговицами, расстегнула форменные брюки, чтобы чувствовать его как должно, а потом нетерпеливо и неохотно разорвала объятия, чтобы стянуть с себя и отбросить белье. Мельком подумалось, что их увидит всякий, кто вздумает осмотреть замок, но Хермия тут же забыла обо всем, отвечая на страстный поцелуй. Она знала, что позже, когда это безумие уйдет, у нее сердце будет останавливаться при одной мысли о том, какому риску они себя подвергают, но сейчас ей было на все наплевать.
Арне вошел в нее, и Хермия ахнула, а потом обхватила его руками-ногами, с ненасытной жадностью прижимая живот к животу, грудь к груди, лицо к шее. Но потом и это прошло, когда она сосредоточилась на остром наслаждении, которое зародилось, маленькое и жаркое, как далекая звезда, понемногу разрастаясь, все больше и больше заполняя ей тело, пока оно не взорвалось.
Потом они лежали не шевелясь. Тяжесть его была так приятна, даже то, что от этой тяжести, казалось, трудно дышать. Потом на них пала тень. Всего лишь облако, ненадолго закрывшее собой солнце, стало напоминанием, что руины — туристический объект, и кто угодно может прийти сюда в любую минуту.
— Мы еще одни? — пробормотала Хермия.
Арне поднял голову, огляделся.
— Да.
— Давай-ка встанем, пока никто не пришел.
— Давай.
Но стоило Арне отстраниться, как Хермия снова притянула его к себе.
— Еще один поцелуй!
Он легонько поцеловал ее и все-таки встал.
Нашарив в траве трусики, Хермия торопливо их натянула, потом поднялась, отряхнула платье. Теперь, когда она выглядела прилично, ощущение жадной торопливости испарилось, и по всему телу разлилась чудесная расслабленность. Такая бывает порой, когда в воскресенье нежишься в постели, задремывая под звон колоколов.
Опершись на стену, она смотрела на море. Арне обнял ее за плечи. Ах как не хотелось возвращаться мыслями к войне, обману, секретности!
— Я работаю на британскую разведку, — без всяких преамбул сообщила Хермия.
Арне кивнул.
— Как раз этого я и боялся.
— Боялся? Почему?
— Потому что тогда ты в большей опасности, чем если бы пришла сюда просто повидаться со мной.
Было приятно, что первым делом он подумал о том, чем ей это грозит. Значит, и вправду любит.
— Но теперь ты тоже в опасности, просто потому, что здесь, со мной.
— Объяснись.
Усевшись на стену, Хермия попыталась собраться с мыслями. Придумать версию, чтобы он знал самый минимум, только то, без чего никак не обойтись, ей не удалось. Как ни обрубай тут и там, полуправда выглядела бессмыслицей — значит, придется рассказать все.
«Если уж прошу его рисковать жизнью, он имеет право знать, что и зачем».
И она поведала ему обо всем: про «Ночной дозор», про аресты на аэродроме в Каструпе, про огромные потери британских бомбардировщиков, про радар, установленный на острове Санде, про «небесная постель»-химмельбет и про участие во всем этом Поуля Кирке. По мере того как разворачивался ее рассказ, выражение лица Арне менялось. Веселость ушла из глаз, и вечная улыбка сменилась тревогой. Хермия даже засомневалась, возьмется ли он за дело.
Но будь он трусом, не стал бы летать на хрупких, из дерева и ткани, самолетиках, которыми обеспечена датская армейская авиация. А с другой стороны, то, что он летчик, — составная его мужественного имиджа. И как же часто он ставит удовольствие главнее работы!
«Но ведь потому я его и люблю: сама слишком серьезная, а он заставляет меня радоваться жизни. Кто же настоящий Арне — любитель удовольствий или рисковый парень?»
До нынешнего дня Хермия никогда не ставила его перед выбором.
— Я приехала попросить тебя сделать то, что сделал бы Поуль, останься он жив: отправиться на Санде, проникнуть на базу и осмотреть радарную установку.
Арне кивнул с самым серьезным видом.
— Нам нужны фотоснимки, причем хорошие. — Хермия нагнулась к велосипеду, расстегнула седельную сумку и вытащила маленькую тридцатипятимиллиметровую фотокамеру — немецкую «лейку».
Поначалу она думала взять еще более миниатюрную «минокс-рига», которую легче спрятать, но все-таки по оптике предпочла «лейку».
— Не исключено, — продолжала Хермия, — что важней поручения на твою долю не выпадет. Поняв, как работает их система радиолокации, мы сможем придумать, как ее побороть, и это спасет жизнь тысячам летчиков.
— Да, я понимаю.
— Но если тебя поймают, то казнят — расстреляют или повесят — за шпионаж. — Она протянула ему фотоаппарат.
Какой-то частью сознания ей хотелось, чтобы Арне отказался, ведь думать о том, какая опасность ему грозит, если он согласится, было очень тяжело.
«Но если откажется, — тут же мелькнула мысль, — как я смогу его уважать?»
Арне не взял камеру.
— Значит, Поуль возглавлял твой «Ночной дозор».
Хермия кивнула.
— Полагаю, туда входит большинство наших общих друзей.
— Лучше, чтобы ты не знал…
— Попросту говоря, все, кроме меня.
Она кивнула, с ужасом думая о том, что он скажет дальше.
— Ты считала, что я трус.
— Просто такого рода деятельность не вязалась с твоим образом…
— Из-за того, что я люблю вечеринки, много шучу и ухаживаю за девушками, ты решила, что у меня кишка тонка для подпольной работы?
Хермия промолчала.
— Ответь мне! — настаивал Арне.
С несчастным видом она снова кивнула.
— В таком случае я должен доказать, что ты не права.
Он вынул камеру из ее руки. Хермия уж и не знала, радоваться или горевать.
— Спасибо. — Она постаралась не зареветь. — Ты будешь осторожен, правда?
— Да. Но тут есть проблема. Всю дорогу на Борнхольм за мной был хвост.
— О черт! — Этого она не ожидала. — Ты уверен?
— Да. Я заметил двоих, которые болтались по базе, мужчину и женщину. Она была со мной в поезде, а он сменил ее на пароме. Когда я сошел на берег, он следовал за мной на велосипеде, а сзади шла машина. Я ушел от них, когда немного отъехал от Ронне.
— Видимо, считают, что ты сотрудничал с Поулем.
— Не забавно ли? Ведь этого не было.
— Кто они, по-твоему?
— Датские полицейские, действуют по приказу немцев.
— Теперь, когда ты от них ускользнул, они прочно уверились в твоей вине и наверняка всюду рыщут.
— Ну не могут же они обыскать каждый дом на Борнхольме.
— Да, не могут, но поставят под наблюдение причал парома и аэродром.
— Об этом я не подумал… Как же мне теперь добраться до Копенгагена?
«Не успел еще вжиться в роль, а мыслит совсем как шпион», — подумала Хермия.
— Придется тайком провести тебя на паром.
— И куда мне теперь? В летную школу возвращаться нельзя — туда они явятся первым делом.
— Поживешь у Йенса Токсвига.
— Значит, он входил в вашу организацию. — Арне помрачнел.
— Да. Он живет…
— Я знаю, где он живет, — перебил Арне. — Мы дружили с ним еще до того, как основался «Ночной дозор».
— Он может нервничать из-за того, что случилось с Поулем…
— Он не прогонит меня.
Хермия сделала вид, будто не замечает, как Арне рассержен.
— Предположим, ты сумеешь попасть на вечерний паром. Когда доберешься до Санде?
— Сначала надо поговорить с Харальдом, моим братом. Он работал там, когда база строилась, и сможет сказать, где там что. Потом целый день уйдет на то, чтобы добраться до Ютланда, потому что поезда вечно опаздывают. Думаю, буду там к вечеру во вторник, в среду проберусь на базу, а в четверг вернусь в Копенгаген. Как мне связаться с тобой?
— В следующую пятницу приезжай сюда. Если полиция будет держать паром под контролем, придумай что-нибудь, чтобы изменить внешность. Я буду ждать тебя здесь, на этом месте. Мы переправимся в Швецию с тем рыбаком, что привез меня. В британском представительстве тебе изготовят фальшивые документы, и ты улетишь в Англию.
Он с невеселым видом кивнул.
— Если это сработает, всего через неделю мы освободимся и сможем снова быть вместе, — тихо пробормотала Хермия.
— Даже не верится, — улыбнулся он.
«Да, он правда меня любит, — подумала Хермия, — хоть и обижен, что его не взяли в „Ночной дозор“».
И все-таки в глубине души таилось сомнение: вдруг у него не хватит духу для этой работы. Но это она, конечно же, выяснит.
Пока они разговаривали, приехали первые туристы. По руинам, заглядывая в подвалы и трогая старые камни, бродили несколько человек.
— Пошли отсюда, — встрепенулась Хермия. — Ты на велосипеде?
— Да, он за башней.
Арне прикатил велосипед, и они поехали: Арне, для маскировки, в солнечных очках и фуражке. Вряд ли это сделает его неузнаваемым при внимательной проверке пассажиров парома, но поможет, если наткнутся на преследователей где-нибудь на дороге.
Они катили вниз по склону, а Хермия обдумывала, как быть с побегом. Нельзя ли придумать маскировку получше? Под рукой ни костюмов, ни париков, даже косметики никакой за исключением помады и пудры. Арне должен переменить облик, а для этого нужна помощь профессионала. В Копенгагене их найти можно, а здесь — нет.
У подножия холма Хермия увидела Свена Фромера, с которым познакомилась за завтраком в гостинице. Тот выбирался из своего «вольво». Ей не хотелось, чтобы он видел Арне, и она рассчитывала проскочить мимо незаметно, но не повезло. Фромер перехватил ее взгляд, помахал рукой и подошел к краю тропки. Было бы грубо и более чем странно не обратить на него внимания, так что пришлось остановиться.
— Вот мы и встретились, — кивнул Фромер. — Полагаю, это и есть ваш жених?
«Мне нечего опасаться со стороны Свена, — подумала Хермия. — Я не делаю ничего подозрительного, и потом, Свен так настроен против немцев!»
— Это Олаф Арнесен. — Она переставила имя и фамилию. — Олаф, познакомься со Свеном Фромером. Он жил в гостинице, где я провела эту ночь.
Мужчины обменялись рукопожатиями.
— Давно вы здесь? — любезно осведомился Арне.
— Неделю. Сегодня уезжаю.
Хермию осенило.
— Свен, — улыбнулась она, — сегодня утром вы говорили, что нам следовало бы оказать сопротивление немцам.
— Я слишком много болтаю. Мне надо придержать язык.
— А если б я дала вам шанс помочь англичанам, вы пошли бы на риск?
Он уставился на нее.
— Вы? Но как… Вы хотите сказать, что вы…
— Вы бы согласились? — настаивала Хермия.
— Это не шутка, надеюсь?
— Вы должны мне поверить. Да или нет?
— Да! — воскликнул он. — Что я должен сделать?
— Как вы думаете, поместится мужчина в багажнике вашей машины?
— Конечно. Я могу спрятать его под оборудованием. Не скажу, что будет очень удобно, но место есть.
— Согласитесь сегодня контрабандой взять его на паром?
Свен поглядел на свою машину, потом на Арне.
— Вас?
Арне кивнул.
Свен улыбнулся.
— Черт побери, да!
