Глава 8
Алексей Агапов держался из последних сил. Нервы на пределе, финансовое положение тоже. Поговорил, называется, по душам со старым приятелем, нашел поддержку и помощь. У Пронина дела еще хуже, еще серьезнее. Тут хоть жене никто не угрожает. А может, это пока, может, не наступил тот решительный момент, когда они перестанут намекать и уговаривать? Черт! Танька дура, конечно, но все равно ее жалко. Ведь столько лет прожили вместе. Да, в последнее время с женой отношения разладились, перестал Алексей ее понимать.
В дом заходить не хотелось. Алексей постоял немного у забора, посмотрел на дом, на двор с постройками, на свой деревообрабатывающий цех поодаль. Где-то рядом шумела Чусовая среди камней, шумели вековые сосны. Ведь все родное, с детства знакомое и любимое, так что же изменилось в жизни, что происходит? Вроде бы все налаживалось, дела шли в гору, приобреталось оборудование, даже помощников пришлось нанимать, хозяином себя начал чувствовать. Не хозяйчиком, а солидным человеком, у которого в руках дело, который…
К горлу подступил комок. Агапов с трудом сглотнул его и побрел в сторону цеха. Там было темно, тишина. Алексей шел медленно, молча стоял, гладя стены здания цеха. Он обошел его вокруг, сел на обрезок деревянного бруса у задней стены, прислонился спиной и стал смотреть на скалы. Вспоминалось детство, как они на эти скалы лазили. Что от него осталось, от этого детства. Вон и Денис Сергунов умер. Альпинист был, с детства любил там лазить. Остальные по низам, а он…
Быстрые шаги Алексей услышал совсем рядом и удивился. Кто-то был за углом. Он то торопливо шел, то останавливался и замирал без звуков. Как вор! Алексей насупился, весь подобрался и стиснул кулаки. Вот так и бывает, когда дело встало. Начинают, как шакалы, подкрадываться те, кто хочет поживиться на дармовщинку чужим, кто начинает рвать еще теплое тело. «Эх, я тебе сейчас!»
Алексей поднялся и тихо пошел на звук. А человек за углом стал заниматься странным делом. Судя по звуку, он что-то сгребал. Опилки, что ли, нужны? Для огорода? Так опилки не здесь, бункер с другой стороны. А здесь лишь обрезки, которые никуда не годны. Разве что только на дрова, да и те давно вывезены.
Было непонятно, и злость на вора стала проходить. Кажется, это и не вор даже. Если бы не отчетливо слышанные только что шаги, то можно было подумать, что роется собака. Алексей вышел из-за угла, и глаза его расширились. Стоявший на коленках человек чиркал зажигалкой и дул, помогая разгореться небольшому огоньку на куче стружки и мелкой древесной щепы, что сгреб к деревянной стене цеха. Алексей мгновенно взорвался от негодования: какие могут быть костры рядом со строением, рядом с деревообрабатывающим цехом! Это же не по правилам…
Когда в свете разгорающегося огня Алексей узнал Вовчика, все встало на свои места. И вся наивность суждений, наивность его мышления, отношения к людям, к жизни. Подлая неприятная рожа Вовчика, огонь у стены, все неприятности последних недель его жизни связались воедино. Вовчик был последним звеном всей цепочки. Этого гаденыша – братца дуры Таньки – они купили, они его подговорили сжечь цех! Вот что тут происходит!
Алексей пинками разбросал костер… Вновь наступила темнота, и в ней черной тушей ворочался Вовчик, отползая в сторону. От него даже пахло страхом. Подлым, гаденьким страхом.
– Ах ты падаль! – заорал Алексей и бросился вперед, ловя в темноте воротник куртки.
Он рывком поднял парня с земли, тряхнул так, что у того зубы лязгнули. Бешенство, обида – все это переполняло, затмевало разум. И Алексей с широким размахом, по-мужицки хрястнул ему кулаком в лицо. Вовчик вскрикнул и опрокинулся на спину, широко разбросав руки. Алексей снова подскочил, снова сгреб воротник куртки и рывком поднял безвольное тело на ноги. Вовчик захлебывался соплями и кровью, он тихонько подвывал от страха и пытался что-то сказать. Но Алексей с наслаждением снова врезал ему прямым ударом тяжелого кулака точно в центр лица. Что-то хрустнуло, и Вовчик с воем повалился на землю.
Алексей упивался, он как будто нашел решение, нашел выход застарелой боли, накопившемуся напряжению. Он выплескивал все в эти удары, он бил всю подлость этой жизни…
Вовчик корчился на земле и истошно орал фальцетом. Откуда-то взялась Танька, но Алексей ее отпихнул в сторону, как неодушевленное тело. Он пинал Вовчика ногами, стараясь попасть ему в солнечное сплетение, по печени, в промежность. Жена снова повисла на нем, вцепилась в волосы, скользнула по лицу ногтями. Алексей сбросил ее, схватился за саднящее лицо и посмотрел на ладони. Они были мокрыми, липкими…
Потом был свет фар, чужие руки, мужские голоса и… отчаяние. Так бывает, когда бежишь по спортивной легкоатлетической дорожке, когда сил уже нет, но надо побеждать, когда ты делаешь последний рывок перед финишем, вот-вот достигнешь лидера, но понимаешь, что уже не сможешь его догнать, что сил не осталось совсем. И он удаляется к заветной ленточке, и тебя обходит еще один соперник, потом еще один. И ты уже не попадаешь в тройку призеров, ты проиграл! А ведь вот она, победа, так была близка, только руку протяни, и вдруг в несколько секунд все рухнуло, все надежды… годы тренировок, годы подготовки…
В себя Алексей пришел уже в камере. Способность размышлять трезво вернулась, но внутри все еще кипело и бурлило. Синий цвет стен, массивная дверь – все это давило, толкало в пропасть отчаяния, но Алексей пока еще находился в состоянии возбуждения. Он мерил камеру шагами, он стискивал кулаки, не обращая внимания на сбитые костяшки, он пытался убеждать себя, что еще не все потеряно, что он докажет, что избил Вовчика, находясь в состоянии глубокого возбуждения. Да и попытка поджога – факт в его пользу.
Черт! Может, это и к лучшему, может, вот такая скандальная огласка и на руку. Следователь, полиция, прокуратура. Вдруг из-за этого случая все начнет постепенно всплывать, на все безобразия в Харитонове обратят внимание органы власти, правопорядка. Может, начнется что-то позитивное! А вдруг!
За дверью раздались уверенные шаги, в замке провернулся массивный ключ.
– На выход! Боец хренов… Пошел наверх, вон туда по лестнице.
Алексей промолчал, полагая, что неприязнь этого полицейского вполне законна, раз он вывел из камеры человека, задержанного за избиение другого человека. Этого прапорщика можно простить, потому что он не знает сути, не его это забота. А вот тот, к кому Алексея ведут, тот должен разговаривать иначе, более уважительно…
Но вели Агапова мимо кабинетов следователей, вели мимо таблички «Отделение уголовного розыска». Прапорщик остановил задержанного перед дверью с табличкой «Приемная». Когда дверь распахнулась, они оказались в самом деле в приемной. Только за столом, где должна была бы восседать симпатичная и строгая девушка – страж покоя своего босса, – никого не было. Было много цветов на окнах и на полу в кадках, телефонов на двух составленных буквой П столах. И была тут дверь с блестящей дорогой табличкой. Агапова привели лично к начальнику местного отдела полиции полковнику Портному.
Плечистый прапорщик отстранил Агапова, открыл дверь с табличкой, сунул голову внутрь, потом распахнул ее. Перед Алексеем к дальней стене тянулась красная ковровая дорожка. Упиралась она прямо в массивный стол. А за ним в таком же массивном кресле с высокой черной спинкой восседал тщедушный мужчина с мелкими чертами лица, но с погонами полковника. Рядом, за приставным столом сидел… Пашка Рублев, который сосредоточенно рассматривал ногти на правой руке.
Агапов настолько опешил от увиденного, что замер на пороге. Из состояния ступора его вывел сильный тычок в спину, заставивший все же переступить порог и встать на красную дорожку. Он все еще недоумевал, переводя взгляд с полковника на Рублева и назад. Вот-вот все разъяснится, сейчас полковник скажет, что теперь все понятно, и прикажет увести Рублева. И бывший участковый, а ныне бандит встанет, понуро заложит руки за спину и выйдет в сопровождении все того же прапорщика с бычьей шеей.
– Вот он – наш дебошир, – с усмешкой произнес Рублев и поднял взгляд с ногтей на Агапова. – Драчун-забияка!
Полковник сидел, подперев подбородок двумя кулаками. Он шевельнул пальцем, не опуская рук, и прапорщик вышел за дверь. Все постепенно вставало на свои места. Снова на солнце наползали грязные тучи, а вместе с ярким чистым светом уходила и надежда на справедливость. Теперь совсем все ясно.
– Слушай, Агапов, – сказал Портной с брезгливостью. – Ты совсем дурак? Любой, у кого есть в голове мозги, давно бы все понял, продал лесопилку, получил бы деньги, кстати, не такие уж и плохие. Продал бы дом и переселился в другое место, где был бы у него и очаг, и все сопутствующее семейному счастью. А сейчас что?
– А сейчас, – добавил Рублев, поднимаясь со стула и обходя Агапова по кругу, – сейчас наш промышленник, наш дорогой бизнесмен нажил себе кучу неприятностей. Он жестоко избил ни в чем не повинного человека, причинив ему тяжкие телесные повреждения. А это карается отбыванием в колонии.
– Это получается, что вы меня сейчас шантажируете, запугиваете? – нахмурил лоб Агапов, хотя ему хотелось лишь сесть, закрыть глаза и отключиться от всей этой гнусности…
– Что? – удивился Портной. – Да как тебе не стыдно, Агапов? Мы тебе помочь пытаемся, мы же тебе обрисовываем картину твоего положения. Ты же с кем-то чего-то не поделил, ты сам себя поставил в такое положение. Мы бы и рады тебе помочь, но улик-то никаких, доказательств того, что у нас в районе кто-то занимается противоправными деяниями, нет. Мы и так превышаем свои полномочия и помогаем тебе советом.
– «Мы» – это вы и он? – Агапов поднял руку и наставил палец на Рублева. – Вы вместе, да?
Рублев, мгновенно оказавшись рядом, схватил Агапова за указательный палец. Он рывком так согнул его, что Алексей непроизвольно оказался на коленях из-за страшной боли в суставе.
– Не надо, не надо! – насмешливо велел Портной. – Не стоит мараться. Не хочет по-хорошему, будет иначе. Посидит в камере с уголовниками, наберется ума-разума. А с уголовниками сидеть – удовольствие сомнительное, а, Паша? Ты ему расскажи, расскажи.
Агапов опустил голову, скрипнув зубами. Все, теперь понятно все. Они заодно, они тут все преступники, просто лично он с этим не сталкивался и проморгал тот момент, когда эта мафия у них здесь пустила свои корни. Нет, не корни, а метастазы!
– Но есть и выход, – подойдя вплотную, сказал Рублев. – Я тебе даю бумаги, ты их подписываешь и… через пару дней выходишь.
– Почему через пару?
– Чтобы сдуру глупостей не наделал. А за два дня ты остынешь, в себя придешь, смиришься, осознаешь, что это лучший и самый безболезненный выход. Два дня – самый хороший срок.
…Антон в тот вечер ждал Алексея Агапова возле дома. Хотел поговорить без свидетелей. Было темно, а Агапов к дому подошел совсем не с той стороны, с которой Антон его ждал. Зато откуда-то появился Вовчик, который жил у Агаповых вот уже недели две, как говорят, и который якобы родственник жены Агапова Татьяны.
Антон с интересом наблюдал, как Вовчик воровато оглядывается, как он напряженно прислушивается, явно опасаясь машины со стороны города. То, что Вовчик побывал в колонии, Антон не сомневался. Сквозило в его манерах зэковское. Антона не волновали телодвижения Вовчика, потому что он считал, что тот не будет воровать в доме родственников.
А когда Вовчик исчез в стороне цеха, когда там появились отблески открытого огня… И уж тем более когда стали раздаваться звуки ударов и истошные вопли Вовчика, Антон стал догадываться о смысле происходящего. Вовчик пытался поджечь цех? Какого черта? Антон уже совсем собрался пойти и вмешаться, как из дома выскочила жена Алексея Татьяна. Она кинулась на шум и стала оттаскивать мужа от Вовчика. Потом откуда-то вынырнул полицейский «уазик».
Агапова в наручниках затолкали в «собачник». Потом на сиденье усадили Вовчика. Антон еще какое-то время боролся с желанием остаться и попытаться поговорить с Татьяной Агаповой. Отказался он от этой мысли по многим причинам. Во-первых, женщина одна дома, за окном ночь, да еще предшествующие события. Вторая причина не менее важная, чем первая. Были основания у Антона полагать, что Вовчик не тот, за кого себя выдает. Он, скорее всего, никакой не родственник Татьяны, а ее любовник. Достаточно было понаблюдать за отношениями «брата» и «сестры», когда они оставались наедине.
И Антон решил, что добывать информацию следует у человека из более привычной категории общения – у Вовчика. Он догнал полицейскую машину на своей «99-й» уже в городе. И вовремя. Вовчика в сопровождении молодого сержанта высадили возле травмпункта, и «уазик» с Агаповым уехал. То, что Агапова повезут в полицию, было и так понятно, а вот с Вовчиком… И Антон, оставив машину в темноте парка, решил понаблюдать за дверями медицинского учреждения.
Сержант вышел минут через пять. Он быстрым шагом двинулся в сторону отдела полиции и скрылся за углом. Вовчик, облепленный пластырями, которые делали его заметным на плохо освещенной улице, вышел примерно через тридцать минут. Он как-то странно потоптался, потом двинулся в сторону здания полиции.
Решение созрело мгновенно. Антон бегом, перепрыгивая через кусты и лавки, вернулся к машине, развернул ее и помчался догонять потерпевшего. За углом он догнал Вовчика, остановил машину, не выключая двигателя, и вышел на тротуар с улыбкой на лице. Вовчик сморщился то ли от боли, то ли оттого, что он в таком виде предстал пред кем-то.
– Простите, вы не подскажете, а где тут полиция располагается? – спросил Антон, как можно шире улыбаясь.
Вовчик помялся и промямлил нечто нечленораздельное, показывая рукой в сторону следующего перекрестка.
– А вы не туда? Вы, я вижу, пострадали? Из больницы? Давайте подвезу, если вам тоже в полицию. Человек человеку должен помогать, этому нас еще в школе учили, так ведь?
Вовчик помялся, но под напором Антона сдался и уселся на переднее сиденье. Видимо, в таком виде ему очень уж не хотелось идти по улице. Антон уселся на водительское место, успев по дороге достать из кармана электрошокер. Короткий тычок в шею, и Вовчик затих на сиденье, завалившись набок и бессмысленно глядя вперед сквозь полуприкрытые веки.
Действовал Антон по всем правилам дешевого триллера. Правда, он нарушал закон, но, как говорится, à la guerre comme à la guerre. Привязанный к дереву Вовчик приходил в себя после электрического шока, а Антон найденным камнем демонстративно точил лезвие складного ножа. Точнее, делал вид, что точит. Портить лезвие не стоило, да оно и так было достаточно острым. Это был спектакль для трусливой и впечатлительной натуры бывшего уголовника.
– Ты кто? Чево тебе! – начал допытываться Вовчик, придя в себя окончательно и осознавая свое положение.
Антон посмотрел на привязанного и с ледяной улыбкой подошел вплотную. Он специально оставил на некоторое время рот Вовчика свободным. Нужно было понять степень его страха, а понять это можно по нарастанию истеричности в голосе. Вряд ли Вовчик такой уж талантливый актер, чтобы сыграть страх, чтобы хладнокровно разыграть какую-то роль и попробовать сбежать.
Холодный скотч лег Вовчику на рот, и темный лес огласили лишь сдавленные звуки, больше похожие на мычание. Антон зашел сбоку, чтобы Вовчик не мог его видеть. Так ему будет еще страшнее…
– Ну, Вова! – почти в самое ухо сказал Антон. – Вот и все. Совратил чужую жену, хотел поджечь чужое имущество. Нехорошо это, Вова. И наказание тебе будет страшное за это. Таких, как ты, нужно уничтожать, это мое личное мнение. Вот я тебя и привез сюда.
Вовчик бился и дергался, пытаясь издать сквозь пластырь хоть один членораздельный звук. Кажется, он пытался Антона в чем-то убедить. Антон специально говорил иносказательно. Собственно, он и не врал, он говорил сущую правду, а уж что там себе нарисовал в голове перепуганный Вовчик, оставалось только догадываться. И про страшное наказание он не врал, потому что для нормального человека колония не рай. И про свое личное мнение, отличное от официального мнения государства, Антон не врал. Он привез Вовчика в лес для сурового наказания…
– Что дергаешься? – страшным голосом спросил Антон и резким, неожиданным движением ударил Вовчика в бок.
Даже сквозь скотч было слышно, как заорал пленник, решивший, что в бок ему воткнули нож. Антон определил накал страха как достаточный и встал перед Вовчиком.
– Жить хочешь, Вова? Хочешь, чтобы все это прекратилось?
Такой отчаянной жестикуляции и мимики Антон еще не видел. Вовчик так энергично кивал головой… А уж что выделывали его пальцы… Антон подождал немного и строго предупредил:
– Я сейчас сниму скотч с твоего лица, но помни, место здесь глухое, голоса твоего никто не услышит. А если ты меня обманешь и закричишь, то я тебя убью. Это ты понял? Хорошо. Тогда я сниму скотч, и мы с тобой о многом поговорим. Договоримся – будешь жить. Не договоримся… ну, значит, не договоримся.
Судя по глазам Вовчика, он был просто уверен, что они обязательно договорятся. Антон вздохнул. Мерзко, конечно, все это, но куда деваться. Не Вовчика жалко, мерзко самому такими вещами заниматься. Но в данный момент и в данной ситуации – это наиболее надежный и наиболее быстрый способ получения информации и вербовки союзника. Нужны свидетели!
– А-а! – непроизвольно вскрикнул Вовчик, когда Антон сорвал с его рта скотч. Вскрикнул и сразу испугался, что незнакомец воспримет вскрик боли как попытку позвать на помощь.
– Я не то… Больно просто! Ты не думай, я все понял!
– Зачем ты хотел поджечь цех Алексея Агапова? – прервал его лепет Антон, схватив Вовчика пальцами за нижнюю челюсть. – Быстро говори!
И тут пленник побледнел. В поле его зрения появилась страшная буро-черная лохматая собака. Ее огромная голова с маленькими глазами повернулась в сторону пленника. Нос задрался, собака двинулась к Вовчику. Она снова понюхала воздух, потом ноги привязанного к дереву человека, отчего пленник задрожал как осиновый лист. А потом Огр вдруг толкнул Вовчика носом в промежность.
Антон еле сдерживал смех. Чего хотел Огр, что и с какой целью он сейчас делал, было непонятно, но что-то это должно было означать. Он подыгрывал Антону, выражал антипатию к привязанному человеку, чувствовал его страх и нюхал этот страх?
– Убери… – почти прошептал Вовчик побелевшими губами. – Убери собаку…
– Огр! Фу! – попытался сделать серьезное лицо Антон. – Марш к машине! Охранять машину!
Пес только что не сплюнул брезгливо, так красноречива была его походка, когда он неторопливо и с презрением удалился с поляны. Вовчик был близок к обмороку или истерике. Надо доводить его состояние до полезного финала…
– Кто велел поджечь цех? – резко выкрикнул Антон свой вопрос.
– Рубль, это он! – поспешно залепетал Вовчик. – Он денег обещал, обещал от Лехи избавить, чтобы мы с Танькой… того…
Антон задавал вопросы коротко, как по лицу хлестал, и Вовчик очень поспешно и старательно отвечал, спасая свою шкуру признаниями. У него внутри все сжималось, когда он представлял, что с ним будет, если Рублев узнает обо всем сейчас происходящем.
– Ты не бойся, никто не узнает о нашей беседе, – как будто прочитал его мысли Антон. – Все останется между нами. Ты, главное, наколки мне дай, дай возможность зацепить Рублева.
Часа через два обессиленный Вовчик сполз по дереву на землю. Антон сматывал веревку и думал о том, как ему использовать полученную информацию. Странно, Вовчик не догадался, что Антон из полиции. Или догадался, но молчит? Нет, не смолчал бы. Значит, думает, что это обычная вражда между группировками. Ну и хрен с ним!
– Придется тебя, Вова, спрятать пока, – сказал Антон. – Нельзя тебе показываться Рублеву на глаза. Сейчас ты себя можешь выдать, да и он может догадаться, что ты тут про их дела наговорил. Ну ничего, ничего. Главное, ты мне верь! Веришь мне?
– Верю, ага, – попытался встать Вовчик, но ноги его не слушались.
Антон позвонил Ольге Встречиной, когда привез Вовчика в город. Журналистка вышла к калитке, кутаясь в большой платок. Жила она в старом частном доме. Стоял этот дом в черте города, но на самой его окраине. И фасадом он был обращен в сторону леса. Этот дом Антону порекомендовал Ковригин, потому что знал его хозяина. Сейчас в доме никто из хозяев не жил, потому что там вот-вот должен был начаться ремонт. С соседями новый хозяин, приятель Ковригина, познакомиться не успел, поэтому инкогнито можно было сохранить. Высокий забор не позволял заглянуть на территорию двора и даже на окна дома. Оставлять Ольгу одну Антон с Ковригиным побоялись. Потом Пронин решил пожить тоже в этом доме, потому что ему все равно нужно было на какое-то время исчезнуть. В результате Антон возил затворникам продукты, как будто содержал квартиру тайного общества.
– Кто это с тобой? – спросила Ольга.
– Это человек, который многое знает о преступлениях в городе. Где Пронин?
– Скоро должен вернуться.
– Я предупреждал, чтобы не выходили, – проворчал Антон.
– Почему?
Антон только махнул рукой и вышел из машины.
– Передай Пронину, чтобы посматривал за новым жильцом. Пока он на нашей стороне, но может и передумать. Трусоват слишком, может запаниковать. К тому же нам с тобой надо подумать, как дальше быть с Лысенко.
– Я знаю, – горячо зашептала Ольга, – я придумала!
– Тихо, тихо! – остановил Антон пылающую энтузиазмом девушку. – Не сейчас. Мне нужно срочно уехать.
– Что-то случилось?
– Нет, Оля, пока ничего. Просто есть возможность прощупать еще раз участкового одного, Николая Паутина. Сдается мне, что парень неплохой. А он сейчас в отделе. Как раз вот этого типа привозил. Все, завтра созвонимся и решим с Лысенко.
– Слушай, а что ты все командуешь? – встала в позу журналистка. – Ты тут решаешь за всех, да? А кто ты такой?
– Оленька, – взмолился Антон, – ради всего святого! Только не сейчас, ладно. Будет еще время поговорить, еще обсудим все. А сейчас у меня времени нет!
Девушка промолчала, продолжая кутаться в платок. Она пропустила в калитку притихшего Вовчика и ушла следом, задвинув изнутри железный засов.
Если бы Антон знал, что из этого ночного разговора получится, он бы остался и выслушал Ольгу. Он даже и предположить не мог, что в этой юной особе кроются такие авантюристические наклонности. Оказывается, операцию журналистка замыслила еще несколько дней назад, когда они просто не могли пробиться к главе администрации. Тогда-то она все и рассчитала…
Эта дверь в небольшом двухэтажном здании администрации муниципального района открывалась редко. Располагалась она на задней части фасада, там, где был хозяйственный двор, где стояли мусорные баки, где рабочие во время последнего ремонта складировали стройматериалы и часть их вместе со строительным мусором все еще «радовали» глаз постороннего наблюдателя. Дверь открывалась фактически два раза в сутки, как определила Ольга путем простого хронометража. Холл, коридоры и первый этаж мылись вечером, кабинеты начальства второго этажа – ранним утром, с шести часов. И через эту «заднюю» дверь выносился мусор из здания. Два раза в день приходил дворник, который выметал территорию перед зданием, убирал мусор с газонов и опорожнял урны. Вечером он приходил после восьми, а утром ровно в семь. И как ни крути, попасть через нужную дверь можно было только в период с шести до семи утра. Когда уборщицы ее уже открывают и когда дворник еще не пришел и не отпер свой сарайчик с инвентарем во дворе.
Была еще одна сложность, на этот двор нужно было еще попасть. Но и тут помогло наблюдение. За баками забор деревянный, сбитый из досок. И ленивый сторож частенько срезал путь, пролезая через отодвинутую доску. Чем и воспользовалась журналистка Ольга Встречина в шесть утра.
Она сидела за баками в купленном в местном магазине синем халате, точно в таких здесь работали уборщицы. Наконец дверь со скрипом открылась. Ольга нетерпеливо выглянула и стала ждать. Но никто не выходил. Прошло около минуты, прежде чем она увидела женщину в синем халате и косынке на голове, которая что-то там подкладывала, чтобы дверь на закрывалась. Добившись нужного результата, она отправилась к бакам и вывалила в один из них ведро с бумагами и какими-то полиэтиленовыми пакетами.
Ольга выждала еще несколько минут, уже задыхаясь от вони, а затем вышла из своего убежища. Где-то на втором этаже хлопнула пару раз дверь, потом послышался звук открываемых оконных шпингалетов. Девушка быстро подбежала к стене, чтобы ее не увидели из окна второго этажа.
Здание встретило ее прохладой и специфическим запахом казенного учреждения. Ольга прекрасно помнила планировку, поэтому побежала налево, к лестнице, которой пользовались в основном служащие для перемещения между этажами. Вторая лестница была удобней для гостей и граждан, которые приходили сюда с визитами. Именно она вела в коммунальный отдел, торговый и другие, чаще всего посещаемые.
Вот и второй этаж. Прислушавшись, Ольга высунула голову и посмотрела по сторонам. Приемная была открыта, и кто-то там двигал стулья, справа в коридоре было тихо. Ольга еле успела убрать голову, когда поняла, что уборщица выходит из приемной в коридор. Попятившись, она встала за одну из створок двери. Мимо неторопливо прошла уборщица с маленьким ведром. Видимо, она поливала и протирала цветы…
Ольга успела пробежать расстояние до двери в приемную, пока в туалете слышался звук наливаемой из крана в ведро воды. Дверь в кабинет Лысенко оказалась открыта. Прибрано, чисто, значит, уборщица сюда не вернется. Теперь тот самый шкаф, который Ольга присмотрела для себя в прошлый визит к Лысенко. Слава старинной встроенной мебели, которой очень много в казенных кабинетах в глубинке еще с советских времен. Они забиты старыми журналами, переходящими вымпелами, устаревшими кубками и подарочными буклетами. В них чего только нет, и все это периодически перебирается, частично выбрасывается, но копится снова и снова… Ольга еще в прошлый раз увидела, что нижняя внушительная часть встроенного шкафа слева от входной двери чуть приоткрыта. И там пустое пространство. Она присела на корточки, потянула на себя одну из створок. Так и есть, если эти стопки подвинуть вправо, кое-что сложить компактнее, то она вполне разместится здесь, лежа на боку. Даже ноги можно будет вытянуть, если затекут. А вот через эту щель можно сделать видеосъемку обычным видеорегистратором.
Когда Ольга забралась в шкаф и разместилась там с максимальным удобством, рядом щелкнул замок. Все, ее заперли. Теперь пути назад нет, теперь ей тут придется просидеть весь день, если не до глубокой ночи или до утра. Но результат может окупить все неудобства, все физические страдания. Она выведет Лысенко на чистую воду, она его раскусит, она получит подтверждение своим подозрениям. Она эту мафию прижмет к ногтю, и тогда в редакции о ней заговорят иначе. Не будут относиться как к взбалмошной неуравновешенной девчонке.
Ольга не подозревала, сколь мучительно сидеть без движения в неудобной позе час, два часа. И какое счастье, что шкаф встроен в стену, а не обычный. Потому что в обычном шкафу ей не удалось бы так спокойно двигать ногами. Обычный шкаф на все эти движения реагировал бы скрипом, шатанием… Замок щелкнул, и в кабинете процокали каблучки. Секретарша? Кажется, меняет воду в графине. Видеорегистратор равнодушно фиксировал и секретаршу. Ольга ждала, прикусив губу. Как назло, ногу стала сводить судорога. Пришлось терпеть…
Наконец секретарша ушла, и на полчаса воцарилась тишина. Ольга с наслаждением выпрямила ноги и заняла положение, чтобы отдохнуть. И тут снова хлопнула дверь и на пороге кто-то гулко и солидно кашлянул. Ольга узнала Лысенко. Хозяин кабинета прошел к своему столу, долго там возился с бумагами, скрипел креслом. Потом он по селектору попросил минералки… Секретарша вошла, они обменялись несколькими фразами. Потом что-то зашуршало, голоса перешли на шепот, потом хихиканье… Ольга приникла глазом к щели. В ужасе она смотрела, как Лысенко обхватил за бедра свою секретаршу, терся о ее живот лицом, а руками лез под подол, поглаживая полные белые бедра. Секретарша смеялась и не очень сильно отпихивала похотливого начальника. Вот тебе и номер! Тьфу, старый кобель!
После любовных утех еще около двух часов прошло в шуршании бумаг, коротких телефонных переговорах, приходах и уходах подчиненных. Очень не понравился Ольге некий Рыхлин, как звал его Лысенко. Неприятный остроносенький тип с жиденькими волосами. Он что-то говорил Лысенко, но говорил таким вкрадчивым голосом, что разобрать слов было невозможно. Судя по ответам самого Лысенко, кого-то они ждали, а те задерживались. Лысенко это беспокоило, очень беспокоило.
Ольге повезло, что Лысенко куда-то выходил минут на десять, и она смогла снова сменить позу. А потом Лысенко вернулся, и не один. К своему ужасу, девушка узнала того самого человека, который угрожал ей в гостинице и которого она приняла тогда за маньяка. Здесь он держался на равных, чувствовал себя едва ли не свободнее, чем сам хозяин кабинета. Еще один был, судя по внешности, армянин, а судя по словам – строитель. А вот кто были еще двое мужчин, Ольга не могла очень долго понять. Один сухощавый, какой-то мелкий. Он держался с важным видом, что выглядело при его внешних данных нелепо. А второй был широким в плечах, с короткой стрижкой и почти военной выправкой. Военный?
Они разговаривали минут тридцать. За это время Ольга поняла, что кроме строителя и Паши, как все называли большеголового «маньяка», двое были полицейскими полковниками. Один местный, а второй из Екатеринбурга. Звали его Глебом Николаевичем. Многое Ольга поняла из этих разговоров, отчего внутри все застыло от ужаса. Страшнее всего было понимание своей беспомощности. Если бы ее сейчас обнаружили, то скорее всего убили бы прямо здесь.
Они говорили о каких-то людях, кого еще осталось отселить с береговой зоны, о несогласных руководителях фирм и что с ними можно сделать. Потом они немного поспорили о каких-то долях. И тут армянин всех засыпал цифрами и обещаниями. Ольге почему-то показалось, что армянин врал.
А в конце все насели на Лысенко, который почти не участвовал в обсуждениях, только отвечал односложно на вопросы. А тут на него насели с какой-то бумагой. Ее называли то разрешением, то справкой, то просто бумагой. И от Лысенко требовали ее подготовить и завизировать, обещая, что она в области (областном правительстве) пройдет без сучка без задоринки. Там все решено. Лысенко пытался объяснять, что ему лично грозит, если начнется расследование прокуратурой. Его весело пожурили, но и попугали кое-чем похуже прокурорского расследования. Это уже смахивало на прямую угрозу.
Ольга сидела в шкафу, забыв, что у нее затекли ноги. На такую удачу она даже и не надеялась. Она просто хотела доказать своему редактору и тому же Антону, что способна на многое ради убойного материала…
А Лысенко отделывался общими фразами, короткими замечаниями. Ольга не могла понять этого человека. Ведь совсем недавно она видела его другим: уверенным в себе, давящим собственным авторитетом, положением, сильным характером. А сейчас она видела усталого, старого человека, придавленного обстоятельствами, ситуацией.
Женским чутьем Ольга поняла, что сейчас Лысенко очень тяжело, что он почти надломлен, что на него навалилась апатия. Еще немного, и он махнет рукой, тяжело поднимется из-за стола и побредет, шаркая ногами, вон из кабинета. И не вернется сюда уже никогда. Ощущение было сильным, а картинка в голове такой яркой, что девушка не удивилась бы, если Лысенко и в самом деле встал бы и ушел.
Но подниматься стали гости. Вставали шумно, стулья двигались, стукались спинками, эмоции переливались через край. Кажется, у этой четверки дела шли превосходно, они добились того, чего хотели. Потом кабинет опустел. Ольга снова приникла к щели.
Лысенко сидел как монумент, как памятник собственному прошлому. Прямая осанка, руки на подлокотниках кресла, упрямая посадка седовласой головы и плотно сжатые губы. Тянулись минуты, а хозяин кабинета не шевелился. Не умер ли он? Ольга забеспокоилась, но решила пока не вылезать.
Селектор мелодично и тихо зажужжал, но Лысенко не шелохнулся. Спустя пару минут дверь открылась и в кабинет вошла секретарша.
– Николай Иванович? С вами все в порядке? Там Рыхлин рвется…
– Оставьте меня все в покое, – глухим чужим голосом отозвался Лысенко. – К черту всех… Рыхлиных этих…
– Что-то не так? Может, валерьянки…
– В задницу себе налей валерьянки! – вдруг заорал Лысенко, вскакивая с кресла.
Секретарша коротко пискнула и хлопнула дверью. Лысенко зашагал по кабинету из угла в угол, сжимая ладонями виски. Он что-то шептал, тихо ругался непристойными словами, отпуская в чей-то адрес нелестные замечания. Даже кого-то проклинал. Потом он подошел к большому сейфу, выудил из кармана связку ключей на длинной цепочке.
Ольга не видела, что он там искал или перебирал, закрыв внутренности сейфа от нее спиной. Потом Лысенко захлопнул сейф, и Ольга увидела в его руке пистолет. Небольшой, черный, зловещий. Лысенко что-то нажал, вытащил черный прямоугольник магазина с желтенькими бочонками патронов, сунул на место, щелчком зафиксировал. Он покрутился на месте, потом схватил с приставной вешалки пиджак, сунув оружие в боковой карман.
Дверь распахнулась так, что ручка ударилась о стену. В приемной кто-то загалдел, потом резкий властный голос Лысенко пресек этот галдеж. Затопали ноги, затихли голоса, хлопнула входная дверь в приемную. И тишина. Нет, не тишина, кто-то хлюпает носом. Наверное, секретарша, обиженная шефом. Вот она всхлипнула и, стуча каблучками, убежала в коридор.
Ольга поняла, что лучшей минуты для побега у нее не будет. Она решительно выбралась из шкафа, запихивая регистратор в карман курточки. Свой синий халат она бросила в шкаф и закрыла дверку. В кабинете никого, в приемной тоже. Ольга чихнула, вытерла нос и деловито вышла в коридор. Никто не обратил на нее внимания, все перешептывались и смотрели в сторону лестницы, где, наверное, скрылся Лысенко. Она даже услышала первые гипотезы. Кто-то уверенным голосом рассказывал, что совершенно точно знает, что приезжает какой-то проверяющий. То ли из Счетной палаты, то ли еще откуда. И якобы против Лысенко будут возбуждать уголовное дело.
Ольга выбежала на улицу и закрутилась на месте, пытаясь посмотреть одновременно во все стороны. Широкую спину Лысенко в белой рубашке, державшего пиджак в руке, она увидела довольно быстро. Девушка поспешила следом, держась в нескольких метрах. Лысенко шел целенаправленно и решительно…
Антон с самого утра сбился с ног. Ольга пропала, уйдя очень рано и никому не сказав ни слова. Телефон не отвечал. Антон ломал голову, колеся по городу на машине, вспоминая вчерашний разговор с девушкой. Что она там говорила про идею, про Лысенко. Не натворила бы чего по глупости!
Огр восседал на заднем сиденье и деликатно молчал, шумно дыша с вываленным красным языком. Кажется, у него было свое собственное мнение по поводу журналистки, но он только поглядывал в окно и презрительно жмурился.
– Ну что, – остановив машину, спросил Антон, – едем в администрацию, идем к Лысенко и смотрим, что она там натворила?
Огр сглотнул обильную слюну и снова вывалил язык. Наверное, это надо понимать, как «делай что хочешь». Антон вздохнул, потому что идей у него не было. Обидно, если объявится, но как объект криминальной хроники. Или убьют, или… Думай, капитан Копаев, думай, суперкоп! Что она еще говорила, что она может предпринять. Ведь она журналистка, какие выходки у них в моде ради материала? Черт, да любые! Могла попытаться взять интервью у кого-нибудь, кто, по ее мнению, причастен к местному криминалу, могла кого-то шантажировать, чтобы дал показания. Вляпается девчонка по самые уши!
Телефон зазвонил в кармане. Антон посмотрел на экран и чуть не подпрыгнул от радости – звонила Ольга.
– Да! Где тебя носит…
– Антон, срочно! – заорала в трубку девушка. – Лысенко пытался застрелиться! Он ранен! Я не знаю, как ему помочь!
– Не ори! – пришлось заорать самому. – Где ты с ним, место назови.
– За городом. Справа от выезда к междугородной трассе стела есть, знаешь? От нее тропинка ведет в березовую рощу, красивая такая. Вот там. Метров тридцать от дороги!
Антон сорвал машину с места. Он проскочил светофор на красный свет, едва уйдя от столкновения с другой машиной, и под хор автомобильных сигналов помчался к выезду из города. Огр предусмотрительно слез с сиденья и устроился на полу, издавая осуждающие звуки.
– Терпи, – ворчал Антон. – Мы теряем важного свидетеля. Его надо спасти. Если стрелялся, то ему теперь все равно. Он теперь будет сдавать всех подряд. Если это не попытка убийства!
Машина вылетела к стеле, о которой говорила Ольга. Антон свернул прямо в траву и проехал по опушке в глубь рощи. Заглушил мотор и выскочил наружу. Огр без лишних напоминаний выскочил следом и рванул в лес. И только вырванная с корнем когтями его лап трава полетела в воздух.
Ольгу Антон увидел прежде, чем Огр огласил лес гулким басовитым лаем. Она стояла и озиралась по сторонам. У ее ног лежал человек в белой рубашке с оторванными рукавами. Ольга оторвала их и располосовала по длине, сделав жгуты. Молодец, сообразила, что нужна давящая повязка на грудь во избежание пневмоторакса.
– Живой? – подбежал Антон, успев бросить взгляд по сторонам.
– Не знаю! – выпалила Ольга, стоявшая в позе человека, который боится собственных рук. Руки у нее были в крови.
Антон понял, что Лысенко жив. Прерывистое поверхностное дыхание, небольшая струйка крови вытекает из уголка губ. Пистолет лежал неподалеку, и Антон машинально попытался представить его в правой руке мужчины, как тот прикладывает дуло к груди, нажимает на спусковой крючок, падает, роняет оружие… Кажется, положение соответствует.
Он схватил телефон и стал набирать единый номер экстренных служб. Пока рассказывал о происшествии, пришлось за локоть оттаскивать Ольгу подальше от тела, чтобы не оставляла лишних следов. На Огра покрикивать не пришлось. Пес шнырял по поляне кругами и нюхал землю и траву. Судя по реакции, а Антон уже Огра стал немного понимать, ничего интересного тот не унюхал.
– Не смог… – вдруг прошептал Лысенко, – обидно…
Антон нажал отбой, когда ему пообещали, что бригада выезжает, и присел на корточки. Лысенко приоткрыл глаза и посмотрел куда-то мимо Антона.
– Жил и не думал, что так вот меня возьмут в оборот. Они волки, они все дерут, до чего дотянутся… – Лысенко закашлялся, и Антону пришлось приподнять ему голову.
– Молчите, молчите, – посоветовал он. – Вам нельзя разговаривать.
– Мне теперь только и остается – говорить. Успею сам, значит, отомщу им за все… Или они успеют…
Антон посмотрел на Ольгу, которая жадно прислушивалась к словам раненого. Судя по ее разгоревшимся глазам, она уже видела себя с диктофоном у постели Лысенко в госпитале…
