За три года у Мурловых родилось два ребенка. Дочурку назвали Машей, а сынишку Колей. Манюся, сколько помнили ее, все играла в куколки, рисовала и любила слушать, а потом и сама читать сказки. Рот у нее был постоянно раскрыт до ушей. Колянчик же, как встал с четверенек на ноги, так стал сущим бесенком. Первые три года каждую минуту ждали, что или с ним приключится беда, или в беду ввергнется весь дом. Старший же, Димка, не по годам был рассудительный и цепкий, учителя прочили ему блестящее будущее, и у родителей лишний раз не болела голова.

Денег катастрофически не хватало, и если бы Мурлов регулярно не подрабатывал, где придется, когда придется и с кем придется, нельзя было бы свести концы с концами. Этот не облагаемый налогами приработок повышал уровень благосостояния их семьи довольно ощутимо, но, разумеется, не кардинально.

– В Америке я давно бы уже был миллионером и кровопийцей рабочего класса, – говорил Мурлов. – Там, наверное, никто так не работает.

– Не так, а столько, – поправляла Наташа.

Родители Наташи на старости лет необдуманно поменяли трехкомнатную квартиру в райцентре на двухкомнатную в соседнем от Мурловых доме, что было для среднего поколения, конечно же, очень удобно. Наташин брат Петр изредка привозил дочку, а еще чаще Анюта приезжала сама, Наталья же забрасывала к матери десант чуть ли не ежедневно. Димка хлопот особых не доставлял, он не вылезал из книг, а тихоня Манюся одна могла за день свести бабушку с ума одними только расспросами о героях народных сказок. О Колянчике вообще разговор особый. Он находился в том беспокойном, кстати, свойственном всем политикам, возрасте, когда мир познается через его разрушение. Колянчик познавал мир с орудиями труда в руках, и ручки его уже все, не сговариваясь, именовали ручонками. Когда он с зеркала трюмо (с тыльной его стороны) ножом стал соскребать черный слой, то сильно озадачился: с лицевой стороны почему-то изображение не соскребывалось, а с тыльной – начинало исчезать, причем как-то странно – не целиком, а кусочками или полосками. Зеркало, вернее изучение устройства зеркала и механизма его действия, внесло в его душу большое смятение и заставило наверняка если не задуматься, то подготовиться к более поздним мыслям о том, что видимая сторона вещей, оказывается, не самая важная сторона этих вещей и что она может вообще ничего не значить.

Подлинной же страстью Колянчика стали разнообразные отвертки. Как-то раз ему попала в руки отвертка, и уже через пять минут он орудовал ею, как заправский мастер. По воскресеньям вся семья собиралась вместе за обеденным столом. Приехали, проклиная дорогу, Петр с Ниной и Анютой, пришли Мурловы с тремя детьми. Стол, раздвинутый, со специальными подпорками, сделанными Петром, был уже накрыт на десять кувертов. В такие дни Колянчику отвертку в руки не давали, так как многочисленные его эксперименты с винтами давно превратили стол в паралитика с подламывающимися ногами.

К трем часам пришел дед. После двух сведенных к ничьей шахматных партий и, соответственно, пары бутылок пива, в которых он вышел победителем, дед был слегка возбужден и чуть больше голоден. Он надел свои новые светло-коричневые штаны, подаренные ему на день рождения, сел к столу, налил холодного пива, выдрал перышко из воблы, хлебнул, удовлетворенно крякнул и стал смаковать плавничок. Перед ним стояла глубокая тарелка с жирным золотисто-красным борщом, сахарной косточкой и ароматным куском мяса. Все расселись и ждали, когда, наконец, перестанет колготиться бабка, чтобы начать есть, и все завидовали деду, который уже успел хлебнуть пивка. Дети возили ложками по тарелкам, женщины ковыряли хлеб, мужчины мужественно сосали перышки.

Наконец бабушка, намаявшись на кухне, подошла к столу и буквально рухнула на табуретку рядом с дедом. Локтем она надавила на стол и стол тоже рухнул, и все вылилось на деда: и холодное светлое пиво, и горячий золотисто-красный борщ с сахарной косточкой – все на его новые светлые брюки. Дед взвыл и подскочил на табуретке. На пол посыпались ложки, тарелки, куски хлеба, салат из свежих огурцов и помидоров в сметане, полилась красно-желтая бурда. Дед залетел в ванную и стал поливать себя из душа, не снимая штанов и тапочек.

Что тут началось! Атаковала, как всегда, первая и с успехом, бабка. Она была прирожденным начштаба и полководцем в одном лице. Досталось всем: деду, который ни черта не хочет делать по дому, сыну, который дожил до лысины, а не может сделать добрые подпорки, внуку с его отвертками, Наталье, которая занята только собою… Правда, досталось и самой бабке, которая из штанов вылезает, чтобы угодить всем, и совершенно не следит за своим здоровьем.

– Надо и о себе думать, мама! – призвали ее к порядку остальные.

А Колянчик вопил:

– Дай отвертку, я закручу сам!

Мурлов не вытерпел общего напряжения и дал сыну подзатыльник. Колянчик мгновенно заткнулся.

– Слава богу, хоть этот успокоился, – сказала Наташа.

А когда все убрали, доели уцелевшие остатки салата и борща, пили пиво и смеялись до вечера. Смеяться было чему, так как каждый день нес в себе какие-то неожиданности.

Вчера, например, хоть это было и не совсем смешно, бабушку едва не хватил удар. По уверениям медиков, это случается чаще от радостных событий, нежели от грустных. Так оно оказалось и на этот раз, когда бабушка разобралась, что происходит. Но началось с того, что в этот день ей приснился дурной сон. Будто бы она приходит к Наталье, а в ее квартире распахнуты настежь двери и окна, ветер свищет, комнаты пусты, хоть шаром покати, и никого нет, ни души. А в то же время, прямо как в фильме ужасов, звуки разные непонятные слышатся, и будто бы вода где-то бежит, хотя воды в доме вроде как и нет совсем. Ремонт очередной… Такой вот нехороший сон приснился ей, и встала она совсем разбитая. Взглянув в зеркало, сказала деду:

– Опять давление подскочило.

– Ну, и не скачи, как коза, раз подскочило. Лежи, – порекомендовал дед, отчего у бабушки давление поднялось еще выше. Но она сдержала себя и не стала выговаривать деду (все равно без толку!), кто тогда, в этом случае (она любила этот оборот – «в этом случае»), приготовит еду, уберет в доме, отоварит талоны и сходит к внукам. Она верно полагала, что это будут праздные риторические вопросы. Русская классика. А посему, с грехом пополам переделав свои домашние дела, поплелась к Мурловым.

Войдя в подъезд, она насторожилась. Какие-то неясные звуки доносились сверху, словно она все еще была во сне. Бабушка схватилась за перила и на слабых ногах донесла себя до дверей мурловской квартиры. Так и есть! Распахнуты! Двери распахнуты, а из глубины несется невнятный шум какого-то большого скопления людей или еще чего-то, неведомого, но страшного. Отдышавшись, бабушка вошла.

На полу были следы крови. Свежей, поскольку даже отпечатки чьих-то ботинок еще не успели высохнуть и тянулись из зала на кухню и оттуда в зал. В зале шумели и спорили. Потом что-то глухо ударило, упало на пол, незнакомый женский голос вскрикнул:

– Да осторожнее! Кровью забрызгал меня!

И снова глухо ударило – раз, другой, третий. Незнакомый мужской голос произнес в сердцах:

– Не хочет, не нравится ему!

– Таз! Таз принеси! В ванной, – раздался вроде как Наташин голос.

Из зала в ванную проскочила в белом окровавленном халате незнакомая женщина.

«О, Господи, смертоубийство!» – решила бабушка и опустилась без сил на пол. У нее уже стали закатываться глаза, как у курицы в обмороке. И тут из зала вышла Наталья.

– Мама! Ты что тут делаешь, на полу?

– Умираю, доченька, – слабеющим голосом произнесла бабушка и привалилась к стене.

– Дима! Дима! – закричала Наташа.

Выскочил из зала Мурлов. Бабушка приоткрыла один глаз и увидела зятя в каком-то фантастическом облике: в трико, окровавленном клеенчатом фартуке и со следами крови на лице и шее. Бабушка лишилась последних сил.

Когда ее привели в чувство, сунув под нос склянку с нашатырем, она увидела пять-шесть незнакомых лиц, Наталью и Дмитрия. Все имели крайне затрапезный вид, и на всех была кровь, смешанная с озабоченностью.

– Фу, мама, как ты меня напугала! – сказала Наталья.

Бабушка хотела поспорить, но у нее не было сил даже вымолвить, что ее тут тоже вроде как не успокоили.

– Что здесь происходит? – прошептала она.

– Как что? – сказала Наталья. – Дима из деревни бычка привез. Вот, делим промеж собой. А это Димины коллеги.

Коллеги Мурлова поклонились его теще низким поклоном и вернулись в зал.