Глава 15

Несмотря на первый класс, обратный полет оказался ужасным. Это был тот же самолет, но теперь он летел на восток, в Нью-Йорк, преодолевая вторую сторону гигантского треугольника. Самолет успели вычистить, проветрить, осмотреть, наполнили баки топливом; кроме того, поменялся экипаж. Ричер и Джоди сидели на тех же местах, с которых встали семь часов назад. Ричер вновь уселся у иллюминатора. Однако теперь все было иначе. Кресло оставалось широким и удобным, обитым мягкой кожей, но он больше не испытывал удовольствия.

В самолете царил полумрак, поскольку наступила ночь. У них за спиной остался роскошный тропический закат, они летели в темноту. Двигатели приглушенно шипели. Стюардессы двигались бесшумно, стараясь не мешать пассажирам. Впрочем, первым классом летел только один человек кроме Ричера и Джоди — высокий сухопарый мужчина в рубашке с коротким рукавом из льняной ткани в бледную полоску. Он сидел двумя рядами ближе к кабине пилотов, через проход. Его рука лежала на ручке кресла, а кисть свободно свисала вниз, глаза были закрыты.

— Какого он роста? — шепотом спросила Джоди.

Ричер наклонился вперед, чтобы лучше рассмотреть мужчину.

— Около шести футов и одного дюйма, — ответил он.

— Как Виктор Хоби, — заметила Джоди. — Помнишь досье?

Ричер кивнул, продолжая смотреть на костлявое запястье. Выгоревшие волоски и веснушчатая кожа. Хорошо просматривалась лучевая кость, уходящая к локтю. Хоби оставил шесть дюймов своей лучевой кости на месте падения вертолета. Ричер мысленно отмерил шесть дюймов от запястья. Как раз половина лучевой кости.

— Примерно половина? — спросила Джоди.

— Пожалуй, чуть-чуть больше, — сказал Ричер. — Культю пришлось немного обрезать. Если он, конечно, выжил.

Сидящий перед ними пассажир повернулся во сне, и его рука оказалась прижатой к телу, словно он понял, о чем они говорят.

— Он выжил, — уверенно сказала Джоди. — И сейчас прячется где-то в Нью-Йорке.

Ричер наклонился к иллюминатору и коснулся лбом холодного пластика.

— Готов поклясться своей жизнью, что он мертв, — заявил он.

Он не закрыл глаза, но за бортом царила полнейшая темнота. Черное небо и черный ночной океан семью милями ниже.

— Почему это так тебя тревожит? — тихо спросила Джоди.

Ричер повернулся и уставился на пустое сиденье перед собой.

— На то есть много причин, — ответил он.

— Какие, к примеру?

— Да все, что угодно. Мы словно сорвались в штопор. Моя интуиция мне что-то подсказывает, но получается, что я ошибся.

Джоди положила ладонь на его руку и слегка сжала пальцы.

— Нет ничего страшного в том, чтобы допустить ошибку.

Он нахмурился.

— Иногда ошибка может иметь большое значение. Это ведь тонкий вопрос, верно? Кто-то спрашивает у меня, кто станет победителем в серии, и я говорю: «Янки», — и это не особо важно. Всякому понятно, что я не могу знать правильный ответ. Но что, если я спортивный репортер, которому положено разбираться в таких вещах? Или профессиональный игрок? Предположим, что бейсбол — вся моя жизнь. И если я начну ошибаться, тогда наступит конец света.

— К чему ты клонишь?

— Я хочу сказать, что решения подобного рода и есть моя жизнь. Именно в таких вещах я разбираюсь. По крайней мере, разбирался раньше. И всегда мог рассчитывать на свою интуицию.

— Но у тебя нет никаких ниточек для продолжения дела.

— Чепуха, Джоди. Я располагаю очень многим. Часто у меня имелось намного меньше фактов. Я встречался с его родителями, читал письма. Говорил с другом детства, видел досье, беседовал с товарищем по оружию, и все указывает на то, что он не должен был так себя вести. Значит, я совершаю ошибку, а это не может меня не терзать, ведь в таком случае я должен сделать переоценку всех своих ценностей.

— В каком смысле?

— Я должен все рассказать родителям Хоби. И это их убьет. Ты бы их видела! Они боготворили своего мальчика. Они верили в армию, в патриотизм, в служение родине. А я должен прийти к ним и рассказать, что их сын убийца и дезертир. И плохой сын, в течение тридцати лет так и не подавший о себе весть. Я войду к ним в дом и убью их, Джоди. Мне стоит заранее вызвать «скорую помощь».

Ричер замолчал и отвернулся к черному иллюминатору.

— И? — спросила Джоди.

Он вновь повернулся к ней.

— И что меня ждет в будущем? Что я стану делать? У меня есть дом, мне нужна работа. Какая работа? Я больше не могу быть сыщиком, если не способен разобраться в подобных вещах, если все понимаю неправильно. Все произошло очень вовремя, не правда ли? Мои профессиональные способности изменили мне как раз в тот момент, когда мне нужно искать работу. Придется мне вернуться в Ки-Уэст и до конца жизни продолжать копать бассейны.

— Ты слишком суров к себе. У тебя было предчувствие, оно оказалось ложным, и не более того.

— Предчувствие не может подводить, — угрюмо сказал Ричер. — До сих пор такого со мной не случалось. Я могу рассказать тебе о дюжине подобных случаев. И не раз предчувствие спасало мне жизнь.

Джоди молча кивнула.

— Даже с точки зрения статистики я должен быть прав. Тебе известно, сколько человек официально признано пропавшими без вести во Вьетнаме? Всего пятеро. Пропало две тысячи двести человек, но они мертвы, и все это понимают. Со временем Нэш разыщет всех и сможет это доказать. Однако осталось пятеро парней, которых мы не можем отнести ни к какой категории. Трое из них перешли на сторону врага и остались во Вьетнаме. Двое исчезли в Таиланде. Один из них жил в хижине под мостом в Бангкоке. Всего пятеро из миллиона, и Виктор Хоби один из них, а я допустил ошибку.

— Нет, так говорить нельзя, — возразила Джоди. — Ты пытался судить прежнего Виктора Хоби, вот и все. Вся полученная тобой информация относилась к Виктору Хоби из прошлого. Таким он был до войны, до катастрофы. Война меняет людей. И единственным свидетелем являлся Девитт, а он очень старался ничего не замечать.

Ричер решительно затряс головой.

— Я все это учитывал, во всяком случае старался. Но я не могу поверить, что он изменился так сильно.

— Возможно, на него подействовала катастрофа, — продолжала Джоди. — Подумай, Ричер. Сколько ему было лет? Примерно двадцать два года? Погибло семь человек, и, быть может, он посчитал, что виновен в их смерти. Ведь именно он являлся командиром вертолета. К тому же он был изуродован. Потерял руку и, скорее всего, сильно обгорел. А для молодого человека это огромное несчастье, ведь так? А потом он попал в полевой госпиталь, его накачали наркотиками, и Хоби стало страшно возвращаться обратно.

— Никто не послал бы его сражаться, — буркнул Ричер.

— Конечно, — согласилась Джоди, — но едва ли он мог ясно мыслить. Морфий и все такое. Может быть, он решил, что его снова отправят в самое пекло. Может быть, он опасался, что его накажут за то, что он не сохранил вертолет. Мы не знаем, в каком он был состоянии в тот момент. Хоби попытался сбежать, санитар встал на его пути, и он ударил его бутылкой по голове. Позднее он мог прийти в себя и понять, что натворил. Наверное, он чувствовал себя ужасно. Мне с самого начала так казалось. Он старался спрятать свою вину, свою отвратительную тайну. Ему, конечно, следовало сдаться властям, ведь его вряд ли признали бы виновным. Слишком очевидны были смягчающие обстоятельства. Однако он прятался, и чем дальше, тем труднее ему было вернуться. Это как снежный ком.

— Тем не менее я не верю, что все произошло именно так, — упрямо сказал Ричер. — Ты описала иррационального человека, склонного к панике, лишенного чувства реальности и истеричного. А он представляется мне флегматиком. Очень разумным и совершенно нормальным. Выходит, что я потерял чутье.

Огромный самолет едва заметно гудел. Шестьсот миль в час в разреженном воздухе — казалось, они застыли в неподвижности. Просторный пастельный кокон, зависший в ночном небе в семи милях над океаном или двигающийся в неизвестном направлении.

— И что же ты намерен делать? — спросила Джоди.

— По какому поводу?

— В будущем?

Ричер пожал плечами.

— Я не знаю.

— А с Хоби?

— Я не знаю, — повторил он.

— Ты можешь попытаться его найти. Убедить в том, что никто не станет привлекать его к суду. Может быть, он согласится встретиться с родителями после стольких лет разлуки.

— Как я могу его найти? Сейчас у меня такое ощущение, что я не в состоянии отыскать нос на собственном лице. А ты так стараешься меня утешить, что кое о чем забываешь.

— О чем же?

— Он не хочет, чтобы его нашли. Ты правильно описала его желание: он хочет остаться в тени. Возможно, сначала он чувствовал себя не лучшим образом, но потом наверняка вошел во вкус. Он избавился от Костелло, Джоди. Он послал за нами бандитов. И все это для того, чтобы его не нашли.

Когда свет в кабине потускнел еще сильнее, Ричер сдался, опустил кресло и попытался заснуть, но в его мозгу продолжала звучать фраза: «Виктор Хоби избавился от Костелло, чтобы его не нашли».

На Пятой авеню, в доме на тридцатом этаже, Хоби проснулся в шесть часов утра, в обычное для него время, хотя многое зависело от того, насколько сильным был огненный кошмар. Тридцать лет — это почти одиннадцать тысяч дней и одиннадцать тысяч ночей, и каждую ночь ему снился сон о пожаре. Кабина отламывалась от хвостовой части, и кроны деревьев отбрасывали ее назад. Кусок обшивки ударял в топливный бак. Топливо выплескивалось наружу. Каждую ночь Хоби видел, как оно подступает к нему с жуткой медлительностью и неотвратимостью. Оно сияло и мерцало в сером воздухе джунглей. Оно было жидким и шарообразным, у него на глазах формировалось в огромные дождевые капли. Они постепенно росли, словно живые существа, плывущие в воздухе. Свет отражался в них, и они становились удивительными и прекрасными. В них сияла радуга. Они добрались до него прежде, чем кусок винта отсек руку. Каждую ночь он в последний момент резко поворачивал голову, но всякий раз огненное облако его настигало. Огонь выплескивался в лицо. Жидкость была теплой. Это удивляло. Она напоминала воду. А вода должна быть холодной. Он должен был ощущать холод. Однако прикосновение оказывалось теплым. И липким. Жидкость была более тягучей, чем вода. И она пахла. У нее был химический запах. Жидкость выплескивалась на левую сторону его лица, попадала на волосы. Волосы прилипали ко лбу, жидкость медленно стекала к глазу.

Хоби поворачивал голову и видел, как горит воздух. Пальцы пламени тянулись во все стороны, словно вечный укор. А потом пальцы превращались во рты. Они поедали парящие жидкие сферы. Процесс шел быстро, и на их месте возникали формы больших размеров, испускающие волны жара. Затем жидкие сферы воспламенялись одна за другой. Начался хаос, они просто взрывались. Он дергал головой одиннадцать тысяч раз, но огонь все равно ударял ему в лицо. От кожи пахло жаром, но ощущение было подобно прикосновению льда. Ледяная волна окатывала левую сторону его лица, падала на волосы. И тут появлялся кусок винта, летящий по широкой дуге. Он угодил в грудь парню по имени Бамфорд, а потом отсек руку Хоби.

Хоби видел в мельчайших подробностях, как отделилась кисть. Этого не было в его сне, поскольку там царил огонь, к тому же ему не требовалось засыпать, чтобы увидеть, как острая черная лопасть винта отсекает ему руку, — это он помнил превосходно. Она прошла сквозь кости и остановилась возле бедра, исчерпав энергию полета. А рука просто развалилась на две части. Часы так и остались на запястье, которое упало вниз. Он поднял то, что осталось от руки, и прикоснулся к лицу, пытаясь понять, почему кожа кажется такой холодной, а пахнет от нее жаром.

Потом он понял, что это движение спасло ему жизнь. Когда к нему вернулась способность мыслить, он сообразил, что произошло. Мощное пламя прижгло рану. Жар опалил плоть, и артерии закрылись. Если бы он не коснулся культей горящего лица, то умер бы от кровотечения. Еще одна победа. Даже оказавшись в смертельно опасной ситуации, он сумел принять правильное решение. Поступил умно. Он умел выживать. И с тех пор у него появилось твердое убеждение, что он никогда не проиграет.

Хоби оставался в сознании еще около двадцати минут и успел сделать все, что необходимо, внутри кабины, а потом выполз наружу. Он знал, что никто не выберется вслед за ним. Он оказался на земле и продолжал ползти дальше. Полз на коленях, опираясь на костяшки левой руки, точно обезьяна. Потом он наклонился и прижался обгоревшим лицом к земле. И тут на него волной нахлынула боль. Он продержался двадцать минут и потерял сознание.

Из последующих трех недель Хоби почти ничего не помнил. Он не знал, куда идет, что ест или пьет. Иногда к нему возвращалось сознание, и эти мгновения были самыми трудными. Он был покрыт пиявками. Обожженная кожа отслаивалась, а плоть под ней пахла разложением. В его культе жили какие-то существа. Потом он оказался в госпитале. Однажды утром он проснулся. Его сознание облаком окутывал морфий. Никогда в жизни он не испытывал таких приятных ощущений. Однако он сделал вид, что ему очень плохо. Так он оттягивал момент, когда его пошлют обратно.

В госпитале наложили на его сожженное лицо специальную мазь, очистили загнивающую рану. Много лет спустя Хоби прочитал отчет о новых медицинских исследованиях и понял, что поселившиеся в ране черви спасли ему жизнь. Червей использовали для борьбы с гангреной. Они без устали поедали гангренозную плоть, не давая гангрене распространяться дальше. Эксперименты были признаны успешными. Хоби улыбнулся. Он знал это на собственном опыте.

Эвакуация госпиталя застала его врасплох. Врачи ничего ему не сказали. Он случайно услышал, как санитары обсуждают планы на утро. Он тут же вышел из палатки. Никакой охраны не было. Только один санитар, случайно оказавшийся рядом. Встреча с санитаром стоила ему бесценной бутылки с водой, которую пришлось разбить о его голову, но не задержала Хоби ни на секунду.

Тогда-то и началось его долгое путешествие домой. Первым делом нужно было забрать деньги. Хоби закопал их в пятидесяти милях от госпиталя, в одном тайном местечке неподалеку от последнего базового лагеря, внутри гроба. С гробом ему попросту повезло. Гроб был единственной достаточно большой тарой, которую он сумел в то время раздобыть, но потом оказалось, что этим Хоби снова продемонстрировал свою гениальность. Деньги были в довольно крупных купюрах — по сто, пятьдесят, двадцать и десять долларов, но весили они сто семьдесят фунтов. Вполне подходящий вес для гроба. Чуть меньше двух миллионов долларов.

К этому времени лагерь остался далеко за линией фронта. Однако Хоби сумел до него добраться. Здесь он столкнулся с первыми трудностями. Как больной однорукий человек может выкопать гроб? Сначала потребовалось бесконечное упорство. Позднее помощь. Он сумел переместить с крышки большую часть земли, когда его нашли. Гроб уже торчал наружу из неглубокой могилы. Патруль армии Северного Вьетнама выскочил из-за деревьев, и Хоби решил, что сейчас умрет. Но этого не произошло. Более того, он сделал открытие. Одно из немалого числа серьезных открытий в его жизни.

Солдаты отступили, охваченные сомнениями. Они что-то бормотали. Хоби догадался, что они не понимают, кто он такой. Они не знали, что он такое. Ужасные ожоги лишили его лица. Он был в грязной, оборванной ночной рубахе, которую ему выдали в госпитале. И он не был похож на американца. Он вообще был не очень похож на человека. Хоби обнаружил, что сочетание жуткой внешности, дикого поведения и гроба производило сокрушительное впечатление на всякого, кто его видел. Древний страх смерти, ужас перед гробами и мертвецами делал людей пассивными. Хоби мгновенно сообразил, что если будет вести себя как безумец, если не станет расставаться с гробом, то эти люди сделают для него все. Он сумел извлечь пользу из их древних суеверий. Патруль помог вырыть гроб и погрузил его на тележку, запряженную буйволом. Хоби уселся верхом на гроб и принялся нести всякую околесицу, указывая на запад, и они везли его сотню миль в сторону Камбоджи.

Вьетнам — узкая страна, если смотреть по карте. Хоби передавали от одного патруля другому, и через четыре дня он уже был в Камбодже. Его кормили рисом, поили водой и даже дали черную пижаму, чтобы немного его приручить и справиться с собственными страхами. Камбоджийцы помогли ему двигаться дальше. Хоби подпрыгивал, дергался как обезьяна и указывал на запад, на запад, всегда на запад. Через два месяца он оказался в Таиланде. Камбоджийцы перенесли гроб через границу и убежали обратно.

В Таиланде все было иначе. Казалось, он попал в каменный век. Впрочем, здесь имелись дороги и повозки. Однако люди отличались от жителей Камбоджи. Постоянно что-то бормочущий, израненный человек с гробом вызывал у них жалость и легкую тревогу. Они не видели в нем угрозы. Его подвозили в старых грузовичках, и еще через две недели он оказался в сточной яме, где скапливались нечистоты со всего Дальнего Востока. Это место называлось Бангкоком.

В Бангкоке Хоби прожил год. Гроб он закопал за хижиной, в которой обосновался. Первую ночь ему пришлось работать изо всех сил при помощи саперной лопатки армии США, купленной на черном рынке. Ею можно было копать одной рукой — другой рукой солдат должен был держать винтовку.

Как только деньги были надежно спрятаны, Хоби отправился на поиски врачей. В Бангкоке их собралось немало. Пропитанные джином остатки империи, уволенные отовсюду, но вполне умелые — в те редкие моменты, когда они оставались трезвыми. Привести в нормальный вид его изуродованное лицо они, разумеется, не могли. Хирург лишь сумел сделать так, чтобы веко закрывалось, — на большее он здесь рассчитывать не мог. Однако над рукой врачи потрудились неплохо. Вскрыв рану, они обработали кости, сделав концы гладкими. Они зашили сухожилия и мышцы, тщательно натянули кожу и зашили. В течение месяца рана заживала, а потом Хоби отправили к человеку, который делал протезы.

Тот предложил ему выбор. Во всех случаях Хоби должен был носить нечто вроде корсета на бицепсе, ремни и чашку, сделанную по форме культи. Однако он мог сам решить, какой у него будет протез: деревянная рука, искусно вырезанная и раскрашенная дочерью мастера, или трезубец, похожий на садовый инструмент. Однако Хоби остановился на простом крюке, почему-то показавшемся ему особенно привлекательным. Крюк из нержавеющей стали, тщательно отполированный, был сплавлен со стальной трубой, надежно прикрепленной к тяжелой кожаной чашке. Мастер сделал из дерева копию культи и придал чашке нужную форму, пропитав кожу смолой, чтобы она затвердела. Потом он приладил к ней кожаные ремешки на пряжках. За свою работу он взял пятьсот американских долларов.

В Бангкоке Хоби прожил целый год. Первое время протез натирал ему кожу, и он чувствовал себя неловким. Но постепенно он овладевал протезом всю лучше и лучше. К тому времени, когда он вновь выкопал гроб и купил себе билет на пароход до Сан-Франциско, он и думать забыл о том времени, когда у него были две руки. А вот лицо продолжало его тревожить.

Он добрался до Калифорнии, получил гроб, проделавший путешествие в трюме, и потратил малую толику его содержимого на покупку подержанного легкового автомобиля с кузовом. Трое напуганных портовых грузчиков положили гроб в кузов, и Хоби поехал через всю страну в Нью-Йорк, где и прожил следующие двадцать пять лет. Работа бангкокского мастера все еще лежала рядом с его постелью, как и все предыдущие одиннадцать тысяч ночей.

Он перевернулся на живот, вытянул левую руку и взял протез. Сел на край кровати и положил его на колени. Достал детский носок с тумбочки. Десять минут седьмого. Утро еще одного дня его жизни.

Уильям Карри проснулся в шесть пятнадцать. Старая привычка, оставшаяся с тех времен, когда он работал в полиции. В наследство от бабушки он получил квартиру на втором этаже на Бикмен-стрит. Не слишком удобную, но зато она была дешевой, да и место ему нравилось. Вот почему после развода он переехал сюда, когда вышел в отставку. Пенсия полицейского покрывала расходы на содержание квартиры и маленького офиса на Флетчер. А доходы от частного агентства должны были обеспечить алименты и питание. Ну а потом, когда у него появится клиентура, Карри рассчитывал разбогатеть.

В шесть пятнадцать в квартире было прохладно. Высокие соседние здания защищали его от косых лучей утреннего солнца. Карри поставил ноги на линолеум, встал и потянулся. Сходил на кухню и заварил кофе. Потом направился в ванную. Он продолжал придерживаться обычного распорядка, позволявшего ему быть готовым к работе с семи часов.

С чашкой кофе в руке он подошел к шкафу, распахнул дверцу и принялся изучать свой гардероб. Когда Карри работал полицейским, он предпочитал брюки и пиджак. Серая фланель, клетчатый пиджак спортивного покроя. Он любил твид, хотя и не был чистокровным ирландцем. Летом он пробовал носить льняные пиджаки, но они слишком быстро мялись, и Карри перешел на синтетические ткани. Однако ни один из этих вариантов не годился сегодня, когда ему следовало представлять Дэвида Форстера, дорогого адвоката. Придется надеть свадебный костюм.

Это был обычный черный костюм от «Брук бразерс» — такие покупают для свадеб, крестин и похорон. И хотя костюму было пятнадцать лет, он выглядел вполне современно. Костюм сидел немного свободно: после того как Карри лишился обедов, которые готовила жена, он заметно похудел. Брюки были немного широковаты по стандартам Ист-Виллиджа, но это вполне устраивало Карри, поскольку он собирался надеть по кобуре на каждую щиколотку. Уильям Карри считал, что нужно быть готовым к любым осложнениям. Дэвид Форстер сказал, что «почти наверняка все пройдет спокойно». Карри такой вариант развития событий вполне устраивал, но двадцать лет работы в полиции Нью-Йорка учат осторожности. Так что он намеревался прихватить с собой все три своих пистолета, а самый большой, тридцать пятого калибра, собирался спрятать за спиной.

Он снял костюм в пластиковом чехле, который раздобыл по случаю, добавил белую рубашку и самый консервативный галстук. Затем надел черную кобуру на пояс и достал две маленькие кобуры. Все три пистолета — «магнум» тридцать пятого калибра и два короткоствольных «смит-вессона» тридцать восьмого — он убрал в портфель. Сложил по двенадцать патронов для каждого пистолета в коробочку и спрятал в портфель рядом с пистолетами. Сунул ноги в черных носках в туфли, предварительно надев на щиколотки по маленькой кобуре. Он решил, что положит пистолеты на место после раннего ланча. Зачем ходить в таком дурацком виде все утро?

Карри запер квартиру и пошел в сторону своего офиса на Флетчер с портфелем в руках. Он остановился только один раз, чтобы купить пончик с бананами и грецкими орехами.

Мэрилин Стоун проснулась в семь часов. Глаза у нее слезились, она чувствовала себя усталой. Им разрешили вернуться в ванную только после полуночи, поскольку там пришлось наводить порядок. Этим занялся коренастый мужчина в темном костюме. Он вышел из ванной раздраженным и заставил их ждать до тех пор, пока не просохнет пол. Они молча сидели в темноте, замерзшие и голодные, но им было страшно попросить еды. Тони приказал Мэрилин взбить диванные подушки. Она подозревала, что он собрался спать на диване. Ей пришлось нагибаться в коротком платье, и она чувствовала себя униженной. А Тони с улыбкой наблюдал за ней.

В ванной было холодно и сыро, сильно пахло моющими средствами. Полотенца были сложены в стопки и спрятаны под раковиной. Мэрилин расстелила несколько штук на полу, после чего они с Честером молча улеглись рядом. В офисе было тихо. Мэрилин не рассчитывала, что ей удастся заснуть. Но теперь она проснулась с ощущением, что начался новый день.

Из офиса доносился шум. Мэрилин ополоснула лицо и успела выпрямиться, когда коренастый мужчина принес кофе. Она молча взяла чашки. Кофе Честера она поставила на полочку под зеркалом. Честер не спал, он неподвижно лежал на полу, тупо глядя в потолок. Коренастому мужчине пришлось переступить через него, когда он выходил из ванной.

— Дело близится к концу, — сказала она.

— Ты хочешь сказать, все только начинается, — возразил Честер. — Куда мы пойдем дальше? Где будем ночевать?

Она хотела сказать: «Дома, слава богу», но потом вспомнила, что после двух тридцати у них не будет дома.

— В отеле, наверное, — ответила она.

— Они забрали мои кредитные карточки, — пожаловался Стоун и замолчал.

Мэрилин посмотрела на него и спросила:

— В чем дело?

— Это никогда не кончится. Разве ты не понимаешь? Мы же свидетели. Мы видели, что они сделали с полицейскими. И с Шерил. Как они могут нас отпустить?

Она слегка кивнула и озабоченно посмотрела на него. Мэрилин была огорчена, что он наконец это понял. Теперь он будет весь день тревожиться, а это только усложнит их положение.

Пять минут у него ушло на то, чтобы идеально завязать узел галстука, потом наступила очередь пиджака. Одевание было процессом, прямо противоположным раздеванию, из чего следовало, что туфли он надел в последнюю очередь. Он мог завязать шнурки почти так же быстро, как человек с двумя руками. Фокус состоял в том, чтобы прижать конец шнурка крюком к полу.

Потом Хоби направился в ванную. Там он засунул грязное белье в наволочку и выставил за дверь. Снял простыни с постели и убрал в другую наволочку. Он сложил все личные вещи, какие сумел найти, в пакет из универмага. Содержимое гардероба поместил в большой мешок. Распахнув дверь квартиры, отнес наволочки и пакет к мусоропроводу. Выбросил все и закрыл крышку. Вытащив мешок с одеждой в коридор, Хоби запер дверь, положил ключи в конверт, а конверт в карман.

Спустившись к конторке портье, он оставил у него конверт с ключами для торговца недвижимостью. Затем отправился в гараж, держа мешок с одеждой в левой руке, и забросил его в багажник «кадиллака». Запер багажник, обошел машину и сел за руль. Включил зажигание, выехал из гаража на юг по Пятой авеню и вскоре затерялся в центральной части города.

Хоби арендовал стоянку для трех автомобилей перед Всемирным торговым центром, но он продал две машины, и все три места оставались свободными. Он поставил «кадиллак» на среднем месте и не стал вынимать мешок с одеждой из багажника. Он решил, что поедет на «кадиллаке» в аэропорт Ла Гуардиа и оставит его там на долговременной стоянке. Потом возьмет такси и отвезет мешок в международный аэропорт Джона Кеннеди, где всякий примет его за обычного пассажира, который собирается пересесть с одного самолета на другой. «Кадиллак» спокойно простоит на стоянке несколько недель, а если после этого кто-то им заинтересуется, то полиция будет проверять списки пассажиров Ла Гуардиа, а не аэропорта Кеннеди. Конечно, при этом он потеряет деньги за «кадиллак», а также значительную сумму за аренду офиса, но эти деньги можно считать исключительно выгодным вложением — ведь он спасает свою жизнь.

Он поднялся наверх на скоростном лифте и через девяносто секунд оказался в приемной своего офиса. Усталый Тони сидел за конторкой и пил кофе.

— Яхта? — спросил Хоби.

Тони кивнул.

— У брокера. Они перешлют деньги. Они хотели, чтобы мы заменили перила, где этот идиот повредил их. Я сказал, чтобы они вычли расходы из общей суммы.

— Что еще? — спросил Хоби.

Тони иронически улыбнулся.

— Нам нужно переместить кое-какие суммы. Со счета Стоуна пришли первые платежи. Одиннадцать тысяч долларов, точно в срок. Сознательный придурок, не так ли?

Хоби улыбнулся в ответ.

— Обокрасть Питера, чтобы заплатить Полу? Проблема только в том, что Пол и Питер — одно и то же лицо. Отошли эти деньги на острова, как только откроется банк.

Тони кивнул и прочитал записку:

— Саймон снова звонил с Гавайев. Они успели на самолет. Сейчас они где-то над Гранд-Каньоном.

— Ньюмен уже знает? — спросил Хоби.

Тони покачал головой.

— Пока нет. Он намерен начать исследование сегодня утром. Ричеру удалось его уговорить. Похоже, он умен.

— Боюсь, что недостаточно, — усмехнулся Хоби. — Гавайи отстают от нас на пять часов, верно?

— Это произойдет днем. Предположим, он начнет в девять, часа два потратит на исследование — значит, закончит где-то в четыре пополудни по нашему времени. Нас уже здесь не будет.

Хоби вновь улыбнулся.

— Я же говорил тебе, что у нас все получится. Разве я не велел тебе расслабиться и предоставить мне решать наши проблемы?

Когда Ричер проснулся, было семь часов. Насколько он понимал, это было время Сент-Луиса, из чего следовало, что на Гавайях сейчас три часа утра, шесть в Аризоне и Колорадо, над которыми они сейчас пролетали, и восемь в Нью-Йорке. Он потянулся, встал и переступил через ноги Джоди. Она свернулась на своем кресле, и стюардесса накрыла ее тонким стеганым одеялом.

Джоди крепко спала. Ее дыхание оставалось ровным, волосы закрывали лицо. Ричер задержался в проходе, глядя, как она спит. Потом решил немного прогуляться.

Он прошел через бизнес-класс и оказался в салоне, где сидели пассажиры, заплатившие за билет меньше всех. Здесь также свет был приглушен, а по мере того, как он продвигался к хвосту, пассажиров становилось больше. На узеньких креслах устроились люди, накрытые одеялами. Пахло грязной одеждой. Ричер дошел до самого хвоста и повернул обратно мимо туалета. Теперь он шагал по другому проходу и вскоре вновь оказался в бизнес-классе. Здесь он немного задержался, чтобы оглядеть пассажиров. В креслах сидели женщины и мужчины в костюмах, снявшие пиджаки и распустившие узлы галстуков. Кто-то работал на портативных компьютерах. На свободных креслах стояли портфели, набитые папками с документами. Лучи света были направлены на крошечные столики перед каждым из работающих — для них рабочий день продолжался. То ли поздний вечер, то ли раннее утро следующего дня.

Ричер решил, что это люди среднего достатка. Они сумели подняться со дна, но до настоящего успеха им далеко. С точки зрения армии они были майорами и полковниками. То есть находились на одном уровне с ним. Он ушел в отставку майором, но если бы продолжал служить, то мог бы стать полковником. Он стоял, прислонившись к переборке, смотрел на спины и затылки этих людей и думал: «Леон меня сделал, а теперь он вновь меня меняет». Леон помог сделать ему карьеру. Нет, Ричер старался и неплохо работал, но без Леона он бы не продвигался так быстро. Тут у него не было ни малейших сомнений.

А потом служба в армии закончилась, и Ричер начал дрейфовать по течению. Теперь период дрейфа подошел к концу, и опять из-за Леона. Не только из-за Джоди. Все дело в завещании Леона. Старик оставил ему дом, и его завещание, подобно бомбе с часовым механизмом, дожидалось, чтобы заставить Ричера бросить якорь. Он согласился принять дом, и этого оказалось вполне достаточно. Прежде мысль о том, чтобы осесть на одном месте, носила чисто теоретический характер. Нечто вроде далекой страны, в которой ему, скорее всего, не суждено побывать. Билеты туда стоили слишком дорого. Слишком трудно переделать себя и изменить образ жизни. Но завещание Леона все меняло. Леон похитил его и бросил на границе неведомой далекой страны.

Ричер стоял, прижимаясь носом к переборке. Он видел жизнь, уготованную ему на той стороне. Ему вдруг показалось полнейшим безумием повернуть назад и проделать долгий путь в противоположном направлении. Теперь его дрейф должен стать сознательным выбором. Прежде он мог жить, не думая о будущем, поскольку альтернативы отсутствовали. Появление других возможностей все разрушало. Леон поставил его перед необходимостью выбора. И теперь Ричеру некуда деваться. Наверное, Леон улыбался, когда писал свое завещание. Улыбался и думал: «Что ж, посмотрим, как ты выберешься отсюда, Ричер».

Он обвел взглядом компьютеры и папки с документами и внутренне содрогнулся. Как ему пересечь границу далекой страны, не связавшись со всем этим? Костюмы и галстуки, устройства, работающие от батареек. Портфели крокодиловой кожи и папки из главного офиса. Он стоял у переборки, не в силах сдвинуться с места, его охватила паника, сдавило горло. Ричер вспомнил случай, который произошел с ним около года назад, когда он сошел с грузовика на перекрестке двух дорог, рядом с городом, о котором никогда не слышал прежде, в штате, где ни разу в жизни не бывал. Он помахал на прощание водителю грузовика, сунул руки в карманы и зашагал вперед — миллионы миль за спиной, миллионы миль впереди. Сияло солнце, под ногами поднималась пыль, а он шел и улыбался, его переполняла радость от возможности идти куда глаза глядят от свободы и одиночества.

Однако он не забыл и другой день, через девять месяцев после того перекрестка. Когда он понял, что у него кончаются деньги. За проживание даже в самых дешевых мотелях нужно платить. И за обеды в самых дешевых кафе тоже. Он устроился на работу в Ки-Уэсте, намереваясь задержаться в городе на пару недель. Потом подыскал себе еще и вечерний заработок, так что три месяца спустя, когда Костелло его нашел, Ричер все еще оставался в Ки-Уэсте. На самом деле он уже тогда закончил свои скитания. Он стал работающим человеком. Какой смысл это отрицать? Теперь осталось ответить на вопросы: где, как и на кого. Ричер улыбнулся. «Все равно что проституция, — подумал он. — Обратной дороги нет». Он немного расслабился, оттолкнулся от переборки и вернулся в первый класс. Мужчина в полосатой рубашке и с руками такой же длины, как у Виктора Хоби, проснулся и посмотрел на Ричера. Мужчина кивнул, Ричер поклонился в ответ и решил сходить в туалет. Когда он вернулся на свое место, Джоди проснулась. Она сидела и пыталась привести в порядок волосы.

— Привет, Ричер, — сказала она.

— Привет, Джоди, — ответил он.

Ричер наклонился и поцеловал ее в губы, затем, перешагнув через ноги Джоди, уселся на свое место.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

Она откинула голову назад и распустила волосы.

— Неплохо. Совсем неплохо. Гораздо лучше, чем я думала. Где ты был?

— Немного прогулялся. Пошел посмотреть, как живут остальные пассажиры.

— Нет, ты размышлял. Я заметила эту твою черту пятнадцать лет назад. Ты всегда начинаешь ходить, когда тебе нужно что-то обдумать.

— В самом деле? — удивился Ричер. — А я и не замечал.

— Конечно, ты всегда так делаешь, — продолжала Джоди. — Я очень внимательно за тобой наблюдала. Ведь я была в тебя влюблена, помнишь?

— А что еще я делаю?

— Ты стискиваешь левый кулак, когда сердишься или чем-то встревожен. Правая рука остается расслабленной — наверное, дело в специальной подготовке. Когда тебе скучно, ты мысленно проигрываешь музыку. Я видела это по твоим пальцам: казалось, ты играешь на пианино. Когда ты говоришь, кончик твоего носа слегка шевелится.

— Правда?

— Честное слово, — улыбнулась Джоди. — О чем ты думаешь?

Ричер пожал плечами.

— О самых разных вещах.

— О доме, должно быть? — спросила Джоди. — Тебя это тревожит, правда? И обо мне. Обо мне и о доме, которые связывают тебя, как того парня из книжки. Его звали Гулливер. Ты читал?

Он улыбнулся.

— Этого парня взяли в плен маленькие человечки, когда он спал. Привязали сотнями тонких веревок.

— И ты чувствуешь себя именно так?

Ричер немного помедлил перед ответом.

— Только не тогда, когда речь идет о тебе.

Однако Джоди заметила эту маленькую паузу.

— Когда ты один, все по-другому, верно? — спросила она. — Я это знаю, у меня есть опыт замужества. Нужно все время принимать во внимание кого-то еще, о ком-то беспокоиться.

Он улыбнулся.

— Я привыкну.

Джоди улыбнулась в ответ.

— А тут еще дом!

— Да, он вызывает у меня странные ощущения.

— Ну, это между вами с Леоном. Я хочу, чтобы ты знал: я в любом случае ничего от тебя не требую. Это твоя жизнь и твой дом. Поступай так, как считаешь нужным.

Ричер кивнул, но ничего не ответил.

— Значит, ты намерен искать Хоби? — спросила Джоди.

— Может быть. Однако это сложная задача.

— Тебе есть с чего начать. Ему наверняка потребовался протез, и это должно быть зафиксировано в медицинской карте. И если он получил ожоги — тоже. Кроме того, такого человека не пропустишь на улице, если встретишь. Однорукий человек со следами жестоких ожогов.

— Я могу просто подождать, и он сам меня найдет. Буду сидеть в Гаррисоне, пока он не пришлет своих людей, — сказал Ричер.

Отвернувшись к иллюминатору, он посмотрел на свое бледное отражение и понял: «Я только что мысленно согласился с тем, что Хоби жив. Признал, что ошибся». Он вновь повернулся к Джоди.

— Ты отдашь мне свой сотовый? Сможешь обойтись сегодня без него? Если Нэш что-нибудь выяснит и позвонит мне, я хочу узнать об этом сразу же.

Она пристально посмотрела ему в глаза, кивнула, наклонилась, чтобы открыть сумку, вытащила телефон и протянула его Ричеру.

— Удачи тебе, — сказала она.

Ричер положил телефон в карман.

— Я не привык рассчитывать на удачу, — ответил он.

Нэш Ньюмен не стал ждать до девяти часов утра, чтобы начать исследования. Он был педантичным человеком, в особенности если речь шла о профессиональной этике. Он собирался провести неофициальное расследование по просьбе встревоженного друга, так что должен был работать в личное время. Частные дела нужно выполнять частным образом.

Вот почему он встал в шесть часов утра, когда за горами только появилось красноватое сияние тропического восхода. Заварил кофе и оделся. К шести тридцати он уже был в своем кабинете. Ньюмен решил, что работа займет около двух часов. Затем он позавтракает и ровно в девять приступит к своим обычным обязанностям.

Вытащив ящик стола, Ньюмен извлек медицинские документы Виктора Хоби. Леон Гарбер собрал их, сделав несколько запросов врачам и дантистам в округе Патнам. Документы лежали в старой папке, перетянутой холщовым ремешком с металлической застежкой. Ремешок был красный, но от времени выцвел и стал бледно-розовым.

Ньюмен расстегнул застежку и открыл папку. Сверху лежало разрешение изъять медицинские карты, подписанное родителями Хоби. Ньюмен просматривал тысячи таких документов и мог без труда классифицировать юношей, о которых в них шла речь, по возрасту, месту рождения, доходам родителей, достижениям в спорте и множеству других факторов, влияющих на медицинскую историю. Большое значение имели возраст и место рождения. Новые методы работы дантистов зародились в Калифорнии, а потом, словно мода, распространились по всей стране, так что тринадцатилетний мальчик, получивший новое лечение в Де-Мойне, должен был родиться на пять лет позже, чем тринадцатилетний мальчик в Лос-Анджелесе. Ну а доходы родителей определяли, получит ли он такое лечение или нет. Звездам футбольных команд лечили поврежденные плечи, бейсболистам — сломанные кисти, а пловцы страдали от хронических ушных инфекций.

Досье Виктора Трумэна Хоби оказалось на удивление тонким. Ньюмен легко читал между строк. Он представил себе здорового мальчика, который неплохо питался и о котором хорошо заботились родители. Он почти не болел. Конечно, не обошлось без простуды и гриппа, а в возрасте восьми лет он перенес бронхит. Никаких несчастных случаев. Хоби никогда не ломал конечности. Он регулярно посещал дантиста. Вполне типичная картина для Нью-Йорка и его окрестностей в пятидесятые и шестидесятые годы. В те времена дантисты вели отчаянную войну с дуплами в зубах. Дупло отыскивалось при помощи рентгеновских снимков, после чего зуб сверлили и заполняли амальгамой. В результате приходилось часто посещать кабинет дантиста, что наверняка расстраивало юного Виктора Хоби, но благодаря этому у Ньюмена имелся обширный набор снимков челюсти мальчика. Он не сомневался, что их будет достаточно для идентификации.

Он сложил снимки и вышел вместе с ними в коридор. Отпер дверь и, миновав алюминиевые контейнеры, направился к углублению в дальнем конце лаборатории. В самом углу стоял компьютерный терминал. Ньюмен включил компьютер, и на экране появился список вопросов.

Чтобы его заполнить, требовалась лишь элементарная логика. Он щелкнул по «Все кости» и вошел в подраздел «Детские переломы отсутствуют, возможны переломы во взрослом состоянии». Мальчик не ломал ноги в средней школе, но это могло произойти позднее, во время обучения в летном училище. Медицинские документы военного периода иногда пропадали. Довольно много времени Ньюмен провел, отвечая на вопросы, связанные с состоянием зубов. Он ввел описание каждого зуба. Отметил наличие пломб, а возле каждого здорового написал: «Потенциальная пломба». Только так можно было избежать ошибок. Элементарная логика. Хороший зуб может испортиться и нуждаться в лечении, но запломбированные зубы уже никуда не исчезнут. Ньюмен просмотрел рентгеновские снимки и на вопрос «Расстояние между зубами» написал: «Ровные», а на вопрос о размерах зубов напечатал такой же ответ. На остальные вопросы он не стал отвечать. Некоторые болезни оказывают влияние на скелет, но только не простуда, грипп и бронхит.

Ньюмен еще раз просмотрел свои ответы и ровно в семь часов нажал на клавишу «Поиск». Жесткий диск тихонько зарычал — началось последовательное путешествие по базам данных.

Они приземлились на десять минут раньше расписания, перед самым полуднем по времени Восточного побережья. Самолет пролетел над водами бухты Джамайка, приземлился и медленно покатил к зданию аэропорта. Джоди переставила часы и вскочила на ноги еще до того, как самолет остановился. Впрочем, в первом классе за это нарушение порядка вас никто не стал бы ругать.

— Пойдем, — сказала она, — у меня мало времени.

Они подошли к двери прежде, чем она открылась. Ричер нес сумку, а Джоди всю дорогу через терминал торопливо шла впереди него. «Линкольн» ждал их на ближней стоянке, большой, черный и новенький, и им пришлось заплатить пятьдесят восемь долларов Раттера, чтобы получить разрешение его забрать.

— Я успею принять душ? — спросила себя Джоди.

Ричер в ответ поехал быстрее, чем следовало по Ван-Вик. Автострада Лонг-Айленд уходила на запад, к туннелю. Через двадцать минут после того, как самолет произвел посадку, они уже были на Манхэттене и ехали на юг по Бродвею. Рядом с домом Джоди они оказались через тридцать минут.

— Успеешь ты принять душ или нет, но я намерен все проверить, — решительно сказал Ричер.

Джоди не стала спорить. Как только они вернулись в Нью-Йорк, ее вновь охватила тревога.

— Ладно, только постарайся побыстрее.

Ричер остановил машину у входа в здание и оглядел вестибюль. Никого. Они оставили машину у тротуара, поднялись на лифте на пятый этаж, а потом по пожарной лестнице спустились на четвертый. В доме было тихо и пусто. Ричер не нашел следов чужого присутствия в квартире Джоди. В ярком солнечном свете копия Мондриана сияла яркими красками. Часы показывали двенадцать тридцать.

— Десять минут. Потом ты отвезешь меня в офис, ладно? — спросила Джоди.

— А как ты попадешь на встречу?

— У нас есть шофер, — ответила Джоди. — Он меня отвезет.

Она вбежала в спальню, на ходу срывая одежду.

— Хочешь есть? — спросил Ричер.

— Нет времени, — крикнула в ответ Джоди.

Она пять минут провела в душе и пять минут провозилась, выбирая, что надеть. Наконец вышла в угольно-черном платье и таком же жакете.

— Найди мой портфель, — попросила она Ричера. Затем причесалась и немного поработала феном.

Быстро подвела глаза и несколькими движениями подкрасила губы. Бросила взгляд в зеркало и вышла в гостиную. Ричер уже приготовил портфель. Он отнес его в машину.

— Возьми мои ключи, — сказала Джоди. — Потом ты сможешь вернуться сюда. Я позвоню тебе из офиса, и ты за мной приедешь.

Через семь минут они подъезжали к небольшой площади, на которой находилось здание ее офиса. Без пяти час Джоди выскользнула из машины.

— Удачи! — сказал на прощание Ричер. — Покажи им класс.

Она помахала ему рукой и устремилась к вращающимся дверям. Охранник кивнул Джоди и вызвал лифт. Она вошла в свой офис, когда часы еще не пробили час. Секретарь последовал за Джоди, держа в руке тонкую папку.

— Вот, пожалуйста, — церемонно сказал он.

Джоди открыла папку и быстро пролистала восемь страниц.

— Что это за бред? — спросила она.

— На совещании все были весьма взволнованы, — ответил секретарь.

Она просмотрела страницы в обратном порядке.

— Не понимаю, что их так поразило. Никогда не слышала об этих корпорациях, да и суммы, о которых идет речь, невелики.

— Но ведь дело не в суммах! — заметил секретарь.

Она внимательно взглянула на него.

— А в чем?

— Вас нанял кредитор, а не тот человек, который должен деньги. Упреждающий ход, понимаете? Это станет известно. Кредитор понимает, что, если вы будете поддерживать парня, который должен ему деньги, у него могут возникнуть серьезные проблемы. Поэтому он заранее нанимает вас, чтобы этого не допустить. Из чего следует, что вы знамениты. Вот почему партнеры так взволнованы. Вы стали настоящей звездой, миссис Джейкоб.