Глава 27
– Черт побери, что происходит? – спросила Харпер.
Ричер покачал головой.
– Не могу произнести это вслух. Ты решишь, что я окончательно спятил. И отвернешься от меня.
– Почему я должна решить, что ты спятил? Расскажи.
– Не могу. Пока что это лишь карточный домик. И ты разрушишь его одним дуновением. Его может разрушить кто угодно. Так что ты должна увидеть все собственными глазами. Проклятие, ясамдолжен увидеть все собственными глазами. Но я хочу, чтобы ты была рядом, при задержании.
– При каком еще задержании? Расскажи же мне.
Ричер снова покачал головой.
– Где твоя машина?
– На стоянке.
– Пошли.
* * *
Все время службы в армии подъем для Риты Симеки происходил ровно шесть часов утра, и она сохранила эту привычку в новой, гражданской жизни. Из двадцати четырех часов она спала в сутки шесть, с полуночи до шести утра, то есть, четверть своей жизни. А потом просыпалась, чтобы столкнуться лицом к лицу с оставшимися тремя четвертями.
Бесконечная череда пустых дней. Поздняя осень, в саду делать нечего. Зимой в этих местах слишком холодно, и молодые растения не выдержат морозы. Поэтому все посадки приходятся на весну, а прополка и обрезание завершились еще в конце лета. Половину осени и зиму двери дома оставались запертыми, и Рита не выходила на улицу.
Сегодня она решила поработать над Бахом. Отточить до совершенства трехголосые инвенции. Рита обожала этот канон. Ей очень нравилось, как музыка двигалась вперед, безукоризненно логическая, до тех пор, пока не завершалась тем, с чего начиналась. Подобно лестнице Мориса Эшера, которая вела вверх и вверх до самого основания. Восхитительно. Но это было очень сложное произведение. Рита исполняла его медленно. В первую очередь она училась брать нужные ноты, затем добивалась четкости, потом смысла, и в самую последнюю очередь отрабатывала темп. Нет ничего хуже, чем исполнять Баха быстро и плохо.
Приняв душ, Рита оделась в спальне. Сделала она это быстро, потому что в доме было прохладно. На северо-западе осень бывает сырой и промозглой. Но сегодня небо расчистилось. Выглянув в окно, Рита увидела на востоке первые лучи рассвета, рассекавшие небо спицами из полированной стали. Она решила, что день будет облачный, но с проглядывающим изредка солнцем. Такой, каких ей уже пришлось пережить много. Ни хороший, ни плохой. Но терпимый.
* * *
Задержавшись на мгновение в подземном коридоре, Харпер провела Ричера к лифту, и они вышли на улицу. Прошли, ежась от холода, к ее машине. Крохотной двухместной модели желтого цвета. Ричер мысленно отметил, что видит эту машину первый раз. Харпер отперла дверь, Ричер нагнул голову и сложился пополам, чтобы поместиться в салоне. Недовольно посмотрев на него, Харпер бросила ему на колени свою сумку и села за руль. Внутри было очень тесно, и она, переключая передачи, задела своим локтем локоть Ричера.
– Как ты собираешься попасть в Портленд?
– Придется лететь обычным авиарейсом. Езжай в Национальный аэропорт. У тебя кредитные карточки с собой?
Харпер покачала головой.
– На всех перерасход. Они нигде не принимаются.
– Все?
Харпер кивнула.
– Я сейчас на мели.
Ричер промолчал.
– А ты?
– Я всегда на мели.
* * *
Пятая трехголосая инвенция Баха считается самой сложной из канона, но Рита Симека любила ее больше всего на свете. Она полностью зависела от эмоционального настроя, который задавался мозгом и проходил через плечи и руки к пальцам. Эмоциональный настрой должен быть капризным, но в то же время уверенным. Все произведение представляет собой очаровательную безделушку, и эмоциональный настрой должен передавать это; при этом для того, чтобы иметь возможность развиваться дальше, звучать инвенция должна серьезной. Безукоризненно отточенной, но в то же время сумасбродной. В глубине души Рита была уверена, что Бах был немножко сумасшедший.
Помогал рояль. Он звучал зычно, но в то же время нежно и изящно. Рита дважды исполнила произведение от начала до конца, в замедленном темпе, и испытала удовлетворение от услышанного. Она решила поиграть еще три часа, затем сделать перерыв, пообедать и заняться домашними делами. Насчет вечера Рита еще не определилась. Может быть, надо будет поиграть еще немного.
Ты занимаешь наблюдательный пост заранее. Так, чтобы успеть до смены дежурств в восемь часов утра. Ты внимательно следишь за происходящим. Все происходит в точности так же, как вчера. Агент Бюро не спит, но он уже потерял бдительность. Появляется «Краун» с непрогретым двигателем. Машины останавливаются бок о бок. «Бьюик» заводится, «Краун» разворачивается, «Бьюик» спускается вниз по склону, «Краун» ползет вперед и занимает освободившееся место. Двигатель замирает, полицейский поворачивает голову. Сползает вниз. Начинается его последнее дежурство в качестве сотрудника правоохранительных органов. После того, что произойдет сегодня, этому парню не доверят регулировать дорожное движение на Северном полюсе.
– Так как же мы попадем в Портленд? – снова спросила Харпер.
Ричер ответил не сразу.
– Вот как.
Раскрыв ее сумочку, он достал сотовый телефон. Закрыл глаза, вспомнил, как сидел на кухне у Джоди и набирал номер. Вспомнил драгоценную последовательность цифр. Медленно нажал кнопки. Моля бога о том, чтобы не ошибиться. Ему ответили. Низкий голос, слегка запыхавшийся.
– Говорит полковник Джон Трент.
– Трент, это Ричер. Вы меня по-прежнему любите?
– В чем дело?
– Мне нужен самолет, с авиабазы Эндрюс до Портленда, штат Орегон.
– Когда?
– Прямо сейчас. Немедленно.
– Вы шутите?
– Нет. Мы уже на пути в Эндрюс. Будем там через полчаса.
Небольшая пауза.
– С Эндрюса в Портленд, штат Орегон, так? – переспросил Трент.
– Так.
– Как быстро вам нужно туда добраться?
– Как можно быстрее.
Опять пауза.
– Хорошо, – сказал Трент.
В телефоне послышались гудки. Ричер закрыл аппарат.
– Он тебе поможет? – спросила Харпер.
Ричер кивнул.
– Он передо мной в долгу. Так что поехали.
Отпустив педаль сцепления, Харпер выехала со стоянки. Крошечную машину здорово тряхнуло на «лежачих полицейских». Проехав мимо часового ФБР, Харпер нажала на газ и пронеслась мимо первого контрольно-пропускного поста морской пехоты. Ричер успел краем глаза разглядеть повернутые вслед головы, удивленные лица под зелеными касками.
– Так в чем же дело? – спросила Харпер.
– Правда и ложь, – ответил Ричер. – А также средства, мотив и возможность. Святая троица правоохранительных органов. Три из трех – это уже что-то, верно?
– Я не могу увидеть и одного из трех, – заметила Харпер. – В чем ключ?
Машина быстро промчалась мимо второго контрольно-пропускного поста. Ее проводили взглядом другие удивленные лица под касками.
– Надо собрать воедино разрозненные кусочки, – сказал Ричер. – На самом деле нам известно все, что нужно. Кое-что из этого нам уже известно на протяжении многих дней. Но мы все испортили, Харпер. Страшные ошибки и ложные предположения.
Развернувшись на развилке, Харпер поехала на север по И-95. Движение было плотным. Они попали в дальние отголоски утреннего часа пик в Вашингтоне. Харпер, перестроившись в левый ряд, вынуждена была нажимать на тормоза, так как полоса была занята медленно ползущими машинами.
– Проклятие! – выругался Ричер.
– Не тревожься. Симеку охраняют. Как и всех остальных женщин.
– Недостаточно хорошо. Успокоюсь я только тогда, когда мы сами туда прибудем. Мы имеем дело с очень хитрым преступником.
Кивнув, Харпер принялась метаться вправо и влево, выискивая самую быстро движущуюся полосу. Машины едва тащились везде. Харпер сбросила скорость с сорока до тридцати миль в час. Затем до двадцати.
Ты достаешь полевой бинокль и следишь, как полицейский совершает первый визит по малой нужде. Он просидел в машине час, потягивая привезенный в термосе кофе. Теперь ему необходимо удалить жидкость из организма. Открывается передняя левая дверь, полицейский разворачивается на сиденье, опускает ноги на землю и встает. Все его мышцы затекли без движения. Он потягивается, держась для равновесия за крышу машины. Закрывает дверь и направляется по дорожке. Поднимается наверх. Ты видишь, как он заходит на крыльцо. Берется рукой за шнурок колокольчика. Отходит от двери и ждет.
Симеку ты не видишь. Угол зрения не тот. Но полицейский кивает, улыбается и заходит в дом. Ты не опускаешь бинокль, и спустя три-четыре минуты полицейский снова появляется на крыльце. Оборачивается, что-то говорит. Затем спускается вниз. Проходит по дорожке. Обходит капот машины. Садится за руль. Рессоры прогибаются, дверь закрывается. Полицейский откидывается назад. Поворачивает голову. Он наблюдает.
Метнув крошечную машину вправо, Харпер выехала на обочину. Увеличила скорость до тридцати, тридцати пяти миль в час, обгоняя по внешней полосе застывший поток транспорта. Слева проплывали здоровенные шестиосные фуры, чьи колеса были высотой с автомобиль.
– Что за ошибки? – спросила Харпер. – Что за ложные предположения?
– Очень любопытные, учитывая данные обстоятельства. Но в этом не только наша вина. Хотя и мы заглотили крупную ложь.
– Какую ложь?
– Крупную, очаровательную, захватывающую ложь, – сказал Ричер. – Настолько крупную и бросающуюся в глаза, что никто ее не распознал.
* * *
После ухода полицейского Рита Симека осталась стоять у двери, учащенно дыша и пытаясь расслабиться. Весь день он приходил и уходил, приходил и уходил. Это не позволяло ей сосредоточиться. Для того, чтобы исполнять музыку должным образом, необходимо погрузиться в своеобразный транс. А этот проклятый глупый фараон постоянно все портил.
Сев за рояль, Рита снова исполнила инвенцию, десять раз, пятнадцать, двадцать, от начала и до конца. Все ноты она брала правильно, но это было не главное. В чем тут смысл? Где эмоциональное содержание? Идея? Рита решила, что в целом ей удалось достичь определенного совершенства. Она улыбнулась. Увидела свое отражение в крышке рояля и улыбнулась снова. Прогресс налицо. Теперь надо оттачивать скорость исполнения. Но ни в коем случае не переусердствовать. Рита предпочитала, чтобы Баха исполняли медленно. Убыстрение темпа делает его произведения чересчур банальными. Хотя в основе своей они действительнопростые. Однако, на ее взгляд, Бах специально так задумал. Он сознательно писал простую музыку, которая прямо-таки напрашивается, чтобы ее исполняли с большой торжественностью.
Встав, Рита потянулась. Закрыла крышку клавиатуры и вышла в коридор. Следующей проблемой будет обед. Ей придется заставлять себя глотать пищу. Возможно, с той же самой проблемой сталкиваются все одинокие люди. Трапеза в полном одиночестве не доставляет особого удовольствия.
Тут Рита заметила в коридоре на паркете следы. Отпечатки больших, грязных ног. Этот чертов фараон, опять он устроил тут свинарник. Рита печально взирала на грязь, и тут зазвонил звонок. Этот идиотснова вернулся. Что с ним случилось? Он начисто разучился управлять своим мочевым пузырем? Обойдя отпечатки грязных ног, Рита открыла дверь.
– Нет, – сказала она.
– Что?
– Нет, я не позволю вам воспользоваться туалетом. Я уже устала от вас.
– Мисс, мне очень нужно, – сказал полицейский. – Мы ведь договаривались...
– Обстоятельства изменились, – отрезала Рита. – Я больше не хочу, чтобы вы заходили ко мне в дом. Это просто вздор какой-то! Вы меня с ума сведете.
– Я должен быть здесь...
– Это какой-то вздор, – повторила Рита. – Мне не нужна ваша защита. Уходите отсюда, хорошо?
Она решительно закрыла дверь. Заперла ее на замок и вернулась на кухню, учащенно дыша.
Полицейский не входит в дом. Ты внимательно следишь за ним. Он просто остается стоять на крыльце, несколько растерянный. Затем его охватывает недовольство. Ты видишь это по его движениям. Он что-то говорит, подавшись назад, словно защищаясь, и тут, судя по всему, дверь закрывается у него перед носом, потому что он резко отступает назад. Какое-то время стоит на месте, уставившись перед собой, затем спускается с крыльца, через двадцать секунд после того, как поднялся. Что все это значит?
Полицейский обходит капот своей машины и открывает дверь. Садится на сиденье, но не забирается в салон. Он сидит боком, поставив ноги на землю. Протягивает руку и берет микрофон. Полминуты держит его в руке, задумчиво рассматривая. Затем кладет на место. Полицейский не станет докладывать сержанту: «Сэр, она больше не пускает меня в дом пописать.» Итак, что он предпримет? И как это скажется на твоем плане?
До авиабазы Эндрюс они доехали, двигаясь в основном по обочине, выезжая в случае необходимости в правый ряд. Сама база явилась оазисом спокойствия. С прошлого раза ничего почти не изменилось. В воздухе висел вертолет, но он был достаточно далеко, и шум его не был слышен. Трент связался с контрольно-пропускным постом и назвал фамилию Ричера. Это было очевидно, потому что часовой ждал их. Подняв шлагбаум, он предложил поставить машину у здания транспортного отдела морской пехоты и справиться внутри.
Поставив свою крошечную желтую машину рядом с четырьмя «Шевроле» защитного цвета, Харпер заглушила двигатель. Догнала Ричера, который уже поднимался на крыльцо. Капрал, бросив на Харпер удивленный взгляд, передал их сержанту. Тот, бросив на Харпер удивленный взгляд, передал их с Ричером капитану. Капитан, бросив на Харпер удивленный взгляд, сказал, что новый транспортный «Боинг», совершающий испытательный полет, отправится вместо Сан-Диего в Портленд. Сказал, что самолет может их подбросить. Добавил, что они, скорее всего, будут на борту единственными пассажирами. И, наконец, сообщил, что вылет через три часа.
– Через три часа? – переспросил Ричер.
– Портленд – гражданский аэропорт, – объяснил капитан. – В нем плотный график посадок и взлетов.
Ричер молчал. Капитан пожал плечами.
– Это все, чего смог добиться полковник.
