Глава 5. Ограниченный доступ
Никогда прежде Лара не задумывалась, что происходит со страницами социальных сетей, чьи владельцы умерли. Никогда — до тех пор, пока однажды вечером, после дня рождения отца, она не зашла в Интернет и не увидела, что на стене ее аккаунта до сих пор висит сообщение от сестры, ссылка на какую-то новость. Новость давно была не нова, как не была нова для всего мира гибель Лили. Один щелчок кнопки, и в углу Лилиной страницы появилась надпись «Заходила 27 февраля». Но еще не успев понять, что делает, Лара уже набрала знакомый пароль (у сестер он был парный, неизменный с того момента, как обе стали пользоваться Сетью) и проникла на страницу Лили под ее именем.
Аватар Лили в виде лунного пейзажа с кратерами, любимая музыка Лили, любимые цитаты, сообщества, запросы, ссылки, новости, фотографии, видеозаписи. Придерживаясь строжайшего правила, Лара не открывала личную переписку сестры, но все остальное прослушивала и просматривала так тщательно, словно пыталась найти обрывки дорогих ей мыслей, отзвуки оборвавшегося голоса. Во всем этом была частичка вечности, на этих электронных вкладках все еще обитала ее бессмертная Лиля, так же, как и в ее душе, с той лишь разницей, что здесь она существовала отдельно. Обособленно.
С тех пор не проходило и дня, чтобы Лара не заглядывала сюда. Она делала это тайком, словно совершает преступление, хотя и знала, что любой может обнаружить то и дело обнуляющийся счетчик времени, говорящий об активности аккаунта. «Любой» значило «Егор» — а кому еще понадобится смотреть за страницей Лили? Но Егор не проявлял озабоченности. Лара еще раз убеждалась, что для него жена и правда умерла.
Так было и сегодня: голосок, поведавший легенды здешних мест, разбудил в Ларе тоску, с которой она не могла совладать в одиночку. Как наркоман с ломотой абстинентного синдрома, она в который раз припала к источнику, травившему и утешавшему ее — она открыла Лилину страничку. Просто поразительно, как можно чувствовать, что плетешь оборванную нить чьей-то жизни, всего-навсего удаляя рекламные рассылки…
Она еще просматривала старые комментарии, когда Егор без предупреждения заглушил двигатель у очередного придорожного мотеля, внезапно решив заночевать в предместье Челябинска.
— Все, приехали.
Лара засуетилась, принялась обуваться и зашнуровывать кеды. Арефьев уже распахнул ее дверь, чтобы вытащить вещи. Вылезая из машины, Лара продолжала возиться со шнурком, на котором неизвестно как возник узел, и именно из-за этого маленького узелка все и случилось.
Вытаскивая сумку с фотоаппаратом, Егор случайно смахнул с сиденья Ларин мобильный, и, поднимая его с коврика, мимоходом взглянул на зазывно светящийся экран, на котором все еще была загружена Лилина страничка. Ему хватило мгновения, чтобы узнать ее. Когда Лара протянула руку за телефоном, было уже поздно.
— Что это?
— Ты знаешь, — решила не отпираться она.
— Откуда у тебя ее пароль? Я… то есть… Почему ты не заблокировала страницу? До сих пор!
— Отдай мне мой телефон, — наплевав на развязанный шнурок, Лара тоже вышла из машины и встала рядом с Арефьевым.
— Лара, послушай…
— Отдай!
— Скажи мне, что ты там искала.
— Я ничего не искала. Это страница моей сестры, понятно? — кровь ударила ей в голову. — И если ты думаешь…
— Я думаю, что тебе надо было удалить страницу, — перебил ее Егор. — Уже давно!
— Это не твое дело!
— А это, — он сунул ей под нос предательски горящий экран и прежде, чем она успела выхватить телефон, снова отдернул руку, — не твое! И не мое тоже.
— Ладно! Отлично! Мысль понятна! — Лара разозлилась не на шутку. — А теперь дай сюда.
— Что ты там искала?
— Если ты о переписке, то я не такая! Не имею привычки читать чужие сообщения, — Лара обдумывала, броситься ли ей на него, но в то же время осознавала, что смотреться это будет комично, а что самое главное, схватку таким образом ей не выиграть. Вспомнилась сцена у ее подъезда, только тогда Арефьев угрожал сломать диск. Черт, почему он всегда встает у нее на пути?!
Егор упорствовал:
— Если нет, тогда зачем тебе заходить под ее именем?
Не получив ответа, он скользнул глазами сначала по ее лицу, потом по протянутой к нему руке и гаснущему экрану мобильника:
— Ты удалишь страницу? Сейчас?
— А то что? — Лара скрестила руки на груди. — Что ты мне сделаешь?
— Я так понимаю, ответ отрицательный? — уточнил он.
— Да, папочка, — скривилась она. — Ответ отрицательный. Потому что это не твое дело. Потому что из нас двоих я знаю пароль, а ты нет. То есть мне она доверяла больше!
Егор вздохнул:
— Не сомневаюсь.
И прежде чем Лара поняла, что он делает, Арефьев уже сел в машину и заблокировал все двери.
— Эй! — она принялась долбить ладонями по стеклу и дергать ручку. — Открой! Что ты там делаешь!
Егор, полностью ее игнорируя, углубился в изучение аккаунта, пролистывая пальцем вкладки и что-то нажимая. Лара продолжала взламывать машину:
— Не смей читать, это ее сообщения, не твои! Открой сейчас же, слышишь! Егор, ну пожалуйста, открой, перестань. Это не смешно!
Егор потер рукой лоб, отгоняя мгновенное сомнение. И тогда вдруг Лара с ужасом поняла, что именно он собирается сделать, и забилась в окно как птица:
— Не смей! Не смей это делать! Егор, пожалуйста. Пожалуйста, я тебя умоляю, только не это. Не надо…
Она даже не замечала, что плачет. Когда наконец Егор опустил телефон и посмотрел на нее сквозь стекло, в его светлых глазах Лара прочитала то, чего так боялась. И похолодела.
Дверной замок тихо щелкнул, Арефьев вышел из джипа и отдал ей телефон.
Со всхлипом Лара принялась пролистывать вкладки, сенсорный экран с трудом распознавал движения ее дрожащих пальцев. Наконец она открыла нужную вкладку. Вместо аватара с лунными кратерами там зияло белое безликое полотно и единственная фраза: «Страница удалена».
Слезы потекли беспрерывным потоком.
— Нет, нет… Как ты мог? Как же ты мог, зачем?.. Ненавижу тебя. Ненавижу.
— Пойдем, — глухо проговорил Арефьев.
И тогда она собрала все силы и бросилась бежать, не разбирая дороги, не обращая внимания ни на болтающийся во все стороны шнурок, грозивший ей падением, ни на окрики человека, которого в эту минуту действительно ненавидела.
К гостинице она вернулась спустя два часа, с трудом отыскав путь назад среди гаражей и домов низкой застройки рабочей окраины. Уже вечерело, гулкую от рыданий голову приятно холодил воздух, ползущий из оврага и смешивающийся с теплым потоком от нагретых за день бетонных стен здания, запахом пыли и дивным ароматом старой черемухи, цветущей неподалеку так щедро, что под ее белыми ризами едва угадывалась свежая листва.
Тронув рукой шершавую водосточную трубу, Лара остановилась, собираясь с мыслями и глядя, как над крыльцом загорается, мигая с нервным тиком, неоновая вывеска. Ей было тошно от осознания того, что идти больше некуда, и в любом случае нужно возвращаться к Арефьеву.
Тут ее внимание привлекло какое-то шевеление возле их припаркованного джипа. В сумерках было плохо видно, Лара, прищурившись, сделала пару шагов и различила парня, который в этот самый момент вскрыл замок и распахнул дверь. Взвыла сигнализация. Девушка бросилась вперед:
— Эй!
Парень проворно схватил с переднего сиденья сумку и бросился наутек.
Лихорадка Лариных размышлений. Бежать за ним? Звать на помощь? Сумка, сумка, что за сумка была на переднем пассажирском сиденье?..
И тут же ответ, как удар тока. Лиля. Рюкзачок.
Лиля.
Лара рванула вдогонку. Вор был всего метрах в тридцати впереди и бежал быстро и ровно, его локти равномерно ходили взад-вперед, словно все тело приготовилось к изнуряющему марафону. У него было преимущество в скорости, но Ларина мотивация явно превосходила. Злость и страх («догоню и убью, только не разбей, только не исчезни, я этого не переживу!») делали ее гончей на охоте, так что все вокруг, кроме спины ее жертвы, превратилось в пелену смазанных кадров.
Парень бежал, петляя, как заяц, ныряя в подворотни, так что Лара пару раз на полном ходу врезалась в углы домов, стараясь не упустить его из виду. Несмотря на ее усилия, на разрывающиеся, огнем горящие легкие, она не могла его нагнать. Но сдаться она тоже не могла.
Вот похититель бросился в проулок и пересек двор, окруженный трехэтажками и весь увешанный сохнущим на веревках постельным бельем. Он ловко подныривал под простыни, и Лара повторяла этот трюк, но внезапно один из пододеяльников соскользнул с веревки прямо на нее. Она беспомощно забарахталась, сдернула и отшвырнула его, не слушая хозяйского гневного вопля. Но время было упущено, она увидела, как спина парня мелькнула далеко впереди. Лара, подгоняемая ужасом того, что вот-вот потеряет его, понеслась дальше.
После этого двора начался большой пустырь, заросший полынью и тысячелистником, а за ним тянулись унылые ряды гаражей и контейнеров. Она заметила, как парень забегает в один из них, и, воодушевленная, пустилась следом. Через полминуты Лара была на месте и без лишних раздумий заскочила внутрь.
Вор не ожидал, что она настигнет его. Он уже развязывал тесемки рюкзака, желая проверить добычу, когда Лара появилась на пороге, и за ней громыхнула тяжелая железная дверь. Болтающаяся под потолком лампочка вздрогнула, и по стенам закачались тревожные желтые тени.
— Верни мне мой рюкзак, ты!
От неожиданности парень мягко, пружинно осел, отступая в тень, и этим снова напомнил зайца. В левой руке он держал рюкзак, внутрь которого так и не успел заглянуть, а правой пошарил на полке стеллажа, и в ней нехорошо блеснул ножик.
Лара быстро оценивала ситуацию, и то, что Лиля когда-то назвала эмоциональным рентгеном, заработало на полную мощь, так что голова чуть не взорвалась от напряжения и яркости. «Страх быстро рассеивается, это оттого, что я одна и выгляжу неопасно, а у него нож… Но агрессии немного». Силы и впрямь были неравны. Но уйти она все равно не могла.
— Отдай, и мы разойдемся по-хорошему. Я не хочу проблем, тебе они тоже незачем. Просто для меня рюкзак важен, а для тебя нет. Он стоит копейки, много ты за него не выручишь.
— Насколько важен? — парень сделал пару шагов вперед, встав под лампочкой.
На вид ему было не больше восемнадцати. Коренастый, с довольно спортивной фигурой — видимо, именно регулярные тренировки позволили ему так быстро убегать от нее. Леденцово блестящие, облизанные тонкие губы, лоб и щеки, густо покрытые воспаленными прыщами, кое-где в засохших кровавых корочках. Вокруг парня начинало клубиться что-то красное, с грязным опасным привкусом. Лара содрогнулась от страха и отвращения, но все же ответила:
— Очень важен.
— Ну тогда гони бабло.
— Я… у меня ничего нет, — растерялась она, с безумной надеждой шаря по карманам. — Вот…
На ее вспотевшей ладони лежали три монеты, на которые в сумме можно купить разве что жвачку. Парень осклабился. Его взгляд соскользнул с Лариной руки на грудь, все еще неровно волнующуюся от долгого бега, с капелькой пота, которая медленно катилась все ниже и ниже в трепещущую ложбинку, пока не скрылась за вырезом майки. Алая дымка его ощущений стала наливаться и густеть, обозначая ничем не сдерживаемую похоть.
«Только не это», — успела подумать Лара.
— Девкам всегда есть чем заплатить… — он неторопливо, вальяжно направился к ней, пугая все больше. — Мы с тобой сейчас повеселимся. Раздевайся.
Понимая, что убедить не получится, она покосилась на дверь. Бежать! Это было бы логично и даже просто — вряд ли он погонится за ней. Но тогда урна с прахом Лили останется в этом гараже. И все будет хуже, чем просто кончено.
Не давая себе возможности передумать, Лара кивнула. Все это неважно, просто нужно отключить голову и переживания и сделать…
Она стиснула зубы и отступила на шаг, чтобы избежать близости парня: какая щепетильность, учитывая, что сейчас произойдет! Решительно потянула вниз «молнию» джинсов. В установившейся тишине этот звук показался ей самым пошлым и омерзительным из всего, когда-либо слышанного.
Все внутри нее корчилось от ужаса и стыда, она готова была молить, ползать на коленях, торговаться. Но вместо этого заторможено, скованно стянула одну штанину, другую, аккуратно сложила джинсы пополам и оставила на старом деревянном ящике от овощей. И замерла. Майка и трусики — вот и все, что у нее осталось. И решиться снять их было сложнее, чем джинсы.
Лара умоляюще взглянула на парня, но споткнулась о его остервенело-лихорадочное зарево вожделения, в котором стремительно растворялись последние капли осторожной недоверчивости. Заметив, что она застыла, парень снова подошел вплотную:
— Что задумалась?
У него уже не было ни ножа, ни рюкзака. Рука легла на Ларину грудь и грубо стиснула, а вторая моментально оказалась между ног. Липкую подрагивающую ладонь от ее заледеневшей плоти отделял только лоскуток хлопка. Лара испугалась, что ее сейчас вырвет, и взбрыкнула, начала отбиваться, отбрасывать его руки, извиваться. Но парень оказался очень сильным.
— Помогите! — крикнула она изо всех сил, и тут же получила по лицу так, что отлетела в угол, на пыльный пол. На пару мгновений Лара перестала соображать. Ощущала только: древесную стружку, приставшую к ладоням, и звон в голове, будто ударили не рукой, а чем-то вроде доски, да еще с размаху. Очнулась она только от звука рвущейся на ней ткани и снова забилась, пытаясь руками отстранить наваливающееся на нее тело.
И тут краем глаза заметила движение. «Господи, неужели еще кто-то…» Тело, лежавшее на ней, стало вибрировать, сопротивляясь чьей-то хватке, а потом и вовсе соскользнуло в сторону. Посыпались беспорядочные удары. Лара отползла в самый угол и прикрыла голову руками.
— Лара, вон отсюда!
Голос принадлежал Егору, но в клубке двух сцепленных тел она едва различила его. Арефьев и ее несостоявшийся насильник катались по полу, производя какие-то утробные животные звуки и нанося удары, раздававшиеся ненастоящими хлопками. Немыслимо, что этот звук производили кулаки, врезаясь в человеческую плоть.
Тем не менее приказ был воспринят беспрекословно и мгновенно. Лара метнулась к джинсам, втиснулась в них за секунду и, прижав к груди рюкзак со своим спасенным сокровищем, исчезла за дверью.
Она не знала, что ей делать. Дорогу обратно она найти не могла, да и оставить Егора в гараже, несмотря на приказание, было бы неправильно, но сунуться туда снова Лара боялась. Так что она слонялась неподалеку, а с наступлением темноты и вовсе присела на старую покрышку, не сводя глаз с желтой, подсвеченной изнутри дверной щели в дальнем конце вереницы контейнеров и гаражей.
Лара обхватила руками колени, сжалась в комочек, то трясясь всем телом, то вдруг успокаиваясь, то начиная обгрызать ноготь, сломавшийся во время схватки. Ее мучило неведение. Что происходит? Почему Егор не выходит? Почему так долго? Кто победил, он или тот парень?
Наконец переживания за Егора пересилили первобытный страх, и Лара осторожно, стараясь не хрустеть гравием, подошла поближе. Тихий разговор двух мужчин, подходящий к концу, показался ей галлюцинацией, и она заглянула в щель неплотно прикрытой двери, в залитое гепатитным светом гаражное нутро.
Егор и его недавний оппонент вполне мирно соседствовали на перевернутых овощных ящиках.
— Ты все-таки странный, — продолжал со вздохом парень, неосознанно трогая прыщ на лбу. Под глазом у него наливался видный Ларе даже от двери фингал. — Набил мне морду, а теперь так спокойно говоришь о таких штуках…
— Просто я знаю, о чем говорю, Женек. Я был на твоем месте. Но со мной никто не говорил, ни во что не посвящал, так что приходилось дойти до всего самому. Так что не лажай больше, лады? Ну все, бывай!
Егор поднялся, протянул Женьку руку, и тот крепко пожал.
— Слушай… А что в рюкзаке? — поинтересовался парень, когда Егор был уже возле двери. — Девчонка твоя была готова ради него на все.
— Там… урна с прахом, — Егор явно не горел желанием делиться с парнем всей историей.
— Чего? — не понял тот.
— Урна. Знаешь, когда человек умирает, и его не хоронят, а сжигают, а пепел потом развеивают. Вот в рюкзаке и лежит урна. Ее сестра.
Женек присвистнул. Было заметно, что ему не по себе.
— Блин, она бы сразу сказала. Я бы это… отстал.
— Ну, в следующий раз так и сделает. Я ей передам.
Подойдя к Ларе, Арефьев оглядел ее цепко, насколько позволял слабый свет фонаря, наверняка отмечая и синяки на предплечье, и ссадину на ладони, и уж тем более — разорванную до половины по шву майку. Сдернул с себя толстовку, помог Ларе надеть ее, как ребенку застегнул молнию до самого подбородка, взял за руку и повел прочь.
Она ждала чего угодно — проклятий, увещеваний, обвинений, — но Егор оставался молчалив, и в этом безмолвии не было гнева, накала, агрессии — ничего, что бы напоминало о недавней свирепой драке. Лара все ждала, что он потребует объяснений или сам объяснит что-нибудь, но Арефьев просто вел ее по каким-то закоулкам так уверенно, что не возникло и мысли усомниться в правильности их пути.
Наконец она не выдержала:
— Как ты меня нашел?
— Я видел, когда ты за ним погналась, и побежал следом. Потерял вас только у гаражей. Так что спасибо, что хотя бы голос подала…
События недавнего прошлого казались такими ненастоящими, что Ларе почудилось — она смотрит кино с собой в главной роли. Призналась:
— Я видела, вы не все это время дрались. Что ты ему говорил?
— Ты правда хочешь знать? Это не для женских ушей…
— И все-таки? Вкратце?
Егор провел рукой по затылку, растрепав кудрявую гриву:
— Что нельзя никого насиловать. Что он непременно за это загремит на зону, а там таких не любят. И что лучше пусть устроится на работу, потому что, если у него будут деньги, проблем с сексом не возникнет.
— Что-о?! — Лара вытаращила глаза.
— А что я должен был сказать? Что после изнасилования… — Егор тактично избегал упоминания Лары, хотя и думал о ней, она видела это по глазам, — его настигнут муки совести и жизнь его будет разрушена, а на том свете его ждет страшный суд? Он бы меня послал, и правильно сделал. С каждым человеком надо говорить на его языке, иначе тебя не услышат. И потом — что я сказал неправильного?
— Ты фактически посоветовал ему покупать секс за деньги!
— Да. А что, это проблема?
— То есть для тебя это приемлемо? — их разговор не укладывался в ее голове.
— Для меня нет. Но мы ведь не обо мне сейчас говорим? Или обо мне? Хочешь узнать что-нибудь из моей неофициальной биографии? — усмехнулся мужчина. — Лучше спрашивай напрямую.
— Ну уж нет, спасибо! — Лара, чувствуя озноб, сунула руки в карманы. — Я думала, ты сдашь его в полицию или что-то типа этого. А ты давал советы… Уму непостижимо. Он ведь чуть меня не…
— Знаешь что? Сначала он бил меня, а я бил его. Потом бил только я. Потому что надо было вышибить из него все это, и потому что… — Егор словно покатал слова на языке, прежде чем произнести их, — потому что мне этого хотелось. Уделать его до полусмерти. А потом мы поговорили. Ему семнадцать, парня затапливают гормоны. Внешность подкачала, так что ему не особенно везет по этой части. К тому же слабовольный отец и мамаша, которая чуть что всегда говорила: «Ты что, озабоченный?» — или ломилась в ванную в самый неудобный момент. Ему никто не объяснил, что у людей ЭТО должно происходить по взаимному согласию. Я видел такое раньше. Мужская натура… Мы разрушители, особенно в подростковом возрасте, когда еще не соображаешь, что к чему. Просто чувствуешь, что внутри все кипит. Это потом большинство учится понимать свои желания, укрощать их. Взрослые лучше знают, как получить желаемое без крайностей. Незачем насиловать, если можно соблазнить или купить. Моя позиция кажется тебе жесткой, понятное дело, но в глубине души ты знаешь, что я прав. Разделять на «плохо» и «хорошо», добрый и злой, шлюха и приличная женщина, развратник и святой… Так по-детски, Лара!.. Либо инфантильность, либо лицемерие и ханжество. На самом деле все куда сложнее, чем тебя учат в детстве. И если ты хочешь быть взрослой… В твои-то годы.
— Я разве что-то сказала?
— Ты громко подумала.
Несколько кварталов они шли в тишине, и Лара украдкой изучала профиль Егора. Из его разбитой нижней губы сочилась кровь, и когда она собиралась в большую каплю, Арефьев слизывал ее. Лара гадала, где еще у него болит, наверняка повреждения в драке губой не ограничились. Она и сама ощущала, как отяжелела левая сторона ее лица от того единственного удара, и старалась не думать о том, как будет выглядеть завтра.
— У тебя кровь идет.
— Ты не представляешь, на что способен мужчина, когда он хочет женщину! — Егор засмеялся, придерживая разбитую губу пальцем. — Я еще легко отделался…
— Секс, всегда секс! Черт! — вскипела Лара. — Как будто все в этом мире вертится вокруг него! Ну неужели у людей нет ничего более важного, чем тереться друг о друга гениталиями? И думать о том, как бы потереться?
— Если ты так к этому относишься, ты глупее, чем я думал. Или просто не повезло… — в его глазах загорелся лукавый огонек, и Лара покраснела:
— Тебе еще и смешно?!
— Хм… Ты цела и невредима, я почти цел и невредим. Ничего трагического не случилось. И если уж начистоту… Не только Женек виноват в произошедшем. Почему твои джинсы не были заброшены в угол, или разодраны насильником в клочья, а преспокойненько лежали сложенными? А?
Он все-таки заметил. Был в гараже всего миг и все-таки заметил… Лара прикрыла глаза, давая себе время подумать. Никакого логического оправдания не находилось, и со стороны все произошедшее выглядело очень двусмысленно. Особенно со стороны Егора.
— И о чем ты думала, Лара? Я знаю, как все было, он сказал, но… О чем ты только думала?
Она тяжело вздохнула и обняла висящий у нее спереди рюкзачок. Вдалеке уже показалась вывеска гостиницы.
— Мой совет на будущее — не играй с мужчинами, даже самыми юными, они этого не любят… Так или иначе… — едва слышно пробормотал Егор, — я очень рад, что с тобой все в порядке.
Несмотря на то что утром ни один из них не возвращался к вечернему происшествию, в отношениях между Ларой и Егором что-то неуловимо изменилось. Как бы Ларе не хотелось этого признавать, она испытывала благодарность за вчерашнее спасение. Левая сторона ее лица немного припухла, щека ныла изнутри, разбитая о зубы в момент удара Женька, и вид ссадин на костяшках кулаков и раскроенной губы ее спутника будил в Ларе неведомое ей раньше тепло. Она вспоминала недавние слова Егора о том, что они должны быть сообщниками в этой дороге — вряд ли он имел в виду именно это, улыбалась Лара про себя. Но на душе у нее посветлело.
А еще она не могла выбросить из головы то, что Егор говорил, пока они брели до гостиницы. За его словами, за его советами Женьку, пусть даже преподнесенными ей в кратком выхолощенном пересказе, Ларе чудился другой опыт, другой Арефьев. Тот, кто точно знал, о чем говорит. Тот, кто не ходил в идеально скроенных костюмах. О ком она даже не догадывалась. Значит, он не всегда был уверенным в себе, безупречным Егором, для которого не существует трудностей. Были и тяжелые времена. Что она слышала о его детстве, о его взрослении, о его женщинах — о том, что предшествовало его знакомству с Лилей? Теперь Ларе хотелось узнать.
Но Егор помалкивал — по уже установившемуся между ними уговору, и она вела машину, следя за дорогой и резко отдергивая взгляд от очередного мертвого животного на сером асфальте. Сбитых животных было много, диких и домашних, и несмотря на то, что Лара строго-настрого запретила себе смотреть на них, еще ни одному человеку в мире не удалось проигнорировать смерть, ее глаза все равно цеплялись за эти кровавые дорожные вешки, и догадки подсовывались услужливым разумом так же мгновенно: вот собака, а этот рыжий комок, должно быть, лиса…
Они проехали километров двести, когда вдруг Егор потребовал:
— Останови!
Голос у него был непривычный, безжизненный.
— Что такое? — испугалась она.
— Останови, пожалуйста. Прямо сейчас.
Когда машина послушно замерла на обочине, Егор выскочил прочь. Лара встревоженно следила за ним, замершим у кустов, в боковое зеркало. Что-то явно было не так. Лара отстегнула ремень и вышла. Ей сразу бросился в глаза пепельный цвет его кожи и мелкое, поверхностное дыхание.
— Боже мой, да тебя укачивает…
— С детства, — пробормотал Егор и согнулся пополам.
Лара сходила в машину за бутылкой воды и протянула ему:
— Это потому что ты едешь… на заднем сиденье?
Егор нехотя кивнул. Лара продолжала допытываться:
— И ты терпел весь вчерашний день?
— А что прикажешь делать? — слабо отозвался он. Конечно, ведь она так рьяно защищала переднее кресло, оставив его для Лилиного праха… — Мятные конфетки сосал.
Ларе стало стыдно:
— Ты мог бы объяснить…
На мучнистых губах Арефьева зародилась усмешка, и, хотя он промолчал, смысл ее был понятен.
Они вернулись к джипу, и Егор открыл заднюю дверь, собираясь занять место.
— Подожди, — Лара коснулась его руки и тут же убрала. — А за рулем тебя не укачивает?
— За рулем никого не укачивает. Думаешь, почему я научился водить, как только мне исполнилось четырнадцать?
И она все-таки решилась:
— Тогда поведешь ты. А потом поменяемся, и ты можешь сесть вперед. Раз уж такое дело…
Изредка попадались самодельные указатели на озера и рыбхозы, иногда озера проносились мимо — в этих местах озер было невероятно много. А вот людей и населенных пунктов не встречалось вовсе. И Лара впервые ощутила, что она не просто наедине с Егором в дороге, она наедине с ним в целом мире.
Она включила диск с классикой рок-н-ролла и отыскала на нем «Surf Rider». Своим настроением, пронзительностью эта старая мелодия так напоминала свободу. Пу-те-шест-вие… Гитарные переборы, образ далекого горизонта, ветра в лицо, развевающихся волос — и ощущение надежды, что за бледнеющей полоской, где небо льнет к земле, ждет что-то хорошее… Лара хотела послушать всего одну композицию, не уверенная, что Егору нравится подобная музыка, и при начальных нотах следующего трека потянулась к кнопке «стоп», но Егор мягко остановил ее руку:
— Мне кажется, из всего мира рок-н-ролл мог возникнуть либо в Штатах, либо у нас. Такой простор… Впечатление, будто едешь куда глаза глядят, к горизонту, и только ветер в лицо…
Опять он это делает — читает мысли в ее голове! Выбитая из колеи, Лара принялась обгрызать сломанный ноготь, а затем попыталась обточить его о жесткий джинсовый шов. Пилка для ногтей, само собой, осталась дома.
Около Кургана они прослушали новое сообщение от Лили.
— Вот уж не думала, что окажусь в этом городе, — заявила та. — Нет, правда! А еще странно, конечно, было называть город курганом, в честь захоронения… III век нашей эры, и разграблен тоже в те дремучие времена. Как город для живых людей может называться мертвым именем? Все равно что говорить: «Эй, привет, я живу в могиле!..»
— Все воспринимается иначе, да? — заметил Егор. — Каждое ее слово имеет теперь другой смысл.
— Не хочу об этом говорить.
— Ладно, прости.
Вскоре Лара уже пожалела, что так оборвала его. Она чувствовала, что Егор — впервые за все их знакомство — хочет поделиться чем-то, что действительно его волнует. А она оттолкнула.
— Знаешь, раньше я была хорошей, — призналась она виновато. — Это сейчас я плохая.
— Ты не плохая. Просто тебе плохо.
— Да, мне плохо… Я слышу ее голос, и все становится лучше, но только ненадолго. А потом… Это не описать словами!
— И не описывай.
Лара только что заявила, что не хочет говорить, а теперь слова вдруг хлынули из нее:
— Двадцать девять. Знаешь, столько было нашей маме, когда она пропала. И я не хочу думать о том, что с ней случилось, потому что это слишком страшно. Но это теперь мне страшно, я выросла. А тогда… Уход мамы не стал для нас особым потрясением, — призналась Лара. — Звучит, конечно, ужасно, но нам было всего по восемь. В том возрасте все иначе. Мы всплакнули, погрустили, когда поняли, что она не придет, но… Она всегда много работала и дома бывала нечасто, и в школе нас окружало столько всего нового, что мама просто как будто растворилась где-то за границей жизни… Когда весной папа не разрешал слоняться по пустырю, чтобы искать там вышедшие из-под снега сокровища вроде битых стеклянных колпаков от ЛЭП и кусков разноцветной проволоки, чтобы сплести браслетик, — вот тогда было настоящее горе…
— Понимаю.
— На самом деле больше всего мы думали про маму, когда у папы появилась Рита. Мы уже учились в институте, такие взрослые и понимающие, как же! Сперва мы с нею враждовали. Она ведь отобрала у нас папу, как нам тогда показалось. И мы с Лилей ей мелко пакостили, грубили, насмехались, не разговаривали целыми днями. Даже вспоминать сейчас противно. — Но, произнеся это, Лара все-таки улыбнулась. — Наша партизанская война продолжалась, пока однажды Рита не расплакалась. Папа куда-то ушел, мы были втроем в квартире и делали вид, что ее не существует. А потом у нее сдали нервы. Она ревела и говорила, что больше так не может. Что она ни в чем не виновата и любит нашего папу. Я знала, это все правда. Видела все ее переживания. Но сначала все равно разозлилась, как будто Рита пустила в ход запрещенный прием… Как удар под дых.
Егор слушал внимательно, и Лара краешком глаза просканировала его настроение. Нет, никакого осуждения, он сосредоточен на дороге и ее рассказе. Тогда она продолжила:
— А потом я спустилась за вином. И мы решили проблему, поговорив по душам. Она рассказывала о своей жизни, о бывшем муже, который регулярно ее избивал… Когда папа вернулся, его ждали трое пьяных, но дружественно настроенных женщин.
— Ничто так не восстанавливает мировую справедливость, как две бутылки хорошего пива. Или, в вашем случае, вина, — понимающе кивнул Егор.
— Угу, — согласилась Лара. — Тогда-то, помню, вина было многовато. И знаешь… Я до сих пор благодарю бога, что мы не испортили все. А ведь могли. Особенно я. Я ведь вижу людей. Я могла надавить на самое больное, и Рита бы ушла.
Лара и сама уже не понимала, зачем признается в этом. Зачем намекает, что видит сокрытое. Ей было нужно, чтобы Егор понял ее — даже если для этого приходилось признаться в самом нелицеприятном.
— После того как папа женился на Рите, Лиля все чаще думала о маме, я знаю это. Она помнила ее всегда лучше, чем я, и шутила: а что ты хочешь, я же старше!.. Да уж, сорок минут имеют значение. И… Как-то раз Лиля спросила меня: может быть, она сама тоже не доживет до тридцатилетия? Я тогда не придала этому значения. Наши дни рождения всегда почему-то нервировали ее, а уж тридцать лет — Лиля страшилась этого рубежа. Она воспринимала его какой-то точкой невозврата, что ли…
— Каждый день — точка невозврата, ты не думала об этом?
— Конечно, думала, мистер очевидность… Но тяжело осознавать такое ежедневно, знаешь ли!
— Почему вы все воспринимаете в темных тонах? — Егора так взволновал разговор, что он даже начал жестикулировать левой рукой. — Ничего нельзя вернуть, но это не значит, что все становится хуже! Да и вообще… «Хуже», «лучше» — всего лишь вопрос оценки.
Лара оставила его выпад без ответа, хотя и заметила, что он относился не только к ней, но и к Лиле.
— В прошлом году, — вспомнила Лара, — когда я ее поздравляла, она сказала мне: вот еще год, и все будет поздно. Я спросила ее — что поздно? А она засмеялась и стала перечислять: поздно, чтобы стать актрисой, космонавтом, балериной… Так странно, она никогда не хотела стать никем из них… Правда, танцами занималась, бальными, ей это очень нравилось. Но выбрала-то она все равно медицину. И была довольна этим, разве нет?
Лара заглянула Егору в лицо:
— Разве нет? Скажи мне!
Она спрашивала не о Лилиной профессии, а обо всей жизни. И Егор отозвался не сразу, тщательно выбирая слова:
— Она… Дело не в балете, и не в космонавтике, это просто предлог, конечно. Ей хотелось знать, что все возможно. Что она может изменить себя, жизнь. Что все можно переиграть. Что она ничем не связана и еще ничего не решено.
— Что решено?
— Ей хотелось быть свободной. Абсолютная свобода. Где она, в чем она — я не знаю.
Лара приложила руку к пылающему лбу:
— Нам с ней сейчас по двадцать девять. И вот она свободна…
— Еще нет, — покачал головой Егор, и Лара тотчас поняла, что он имеет в виду. Прах заключен в урну, как душа была заключена в тело. Но Ларе невыносима была сама мысль, что грядет тот день, когда путешествие подойдет к концу. День, к которому она не готова, а он уже мчится навстречу ей со скоростью проносящихся мимо лесов, и вся планета летит в огромной черной звездной пустоте и вращается, подгоняя этот день, неумолимо ускоряя ход времени, похищая у Лары сестру, час за часом, минуту за минутой.
— Остановимся в городе? — предложила она, стараясь унять вращение Земли внутри себя. — Мне надо прогуляться.
На площади у облицованного белоснежным камнем здания, в котором оба безошибочно угадали городскую филармонию, шумел фонтан. Солнце то заходило за пышные кучевые облака, быстро скользящие в вышине, то озаряло всю площадь, высвечивая стены филармонии, преломляясь в водяных струях и рассыпая по парапетам фонтанной чаши радужные блики. В людском гомоне, шуме машин, в самом воздухе чувствовалась пятничная расслабленность, к темноте обещающая превратиться в бесшабашность, и Ларино напряжение наконец-то стало отступать. Нежный июньский жар ласкал ее бледные плечи в вырезах майки, а ветерок шевелил волоски у основания шеи. Коснувшись рюкзачка, который по-прежнему постоянно был рядом, Лара почувствовала, как нагрелся его кожаный бок.
Вокруг скакали дети, стайка подростков рассекала на роликах, зацепляясь друг за друга на виражах и отчаянно хохоча, помятого вида мужчина бродил в фонтане, закатав штанины до колен и выискивая что-то в воде, хотя Лара и сомневалась, что в подобном городе существуют те, кто кидает в фонтаны монеты. Или, по крайней мере, что таких людей наберется достаточно.
— Слушай, так нельзя! — Егор смотрел на нее, по своему обыкновению чуть склонив голову и прищурив один глаз.
— Что? — опешила она.
— Надо давать себе передышку. Хотя бы изредка. А то ведь иногда кажется, что ты либо переломишься, либо порвешься от натяжения, как тетива. Вот сейчас, например. Плечи как каркас, левый кулак сжат, будто для удара. Уж не меня ли собралась колотить?
Лара потрясла рукой, словно сбрасывая невидимое насекомое:
— Так лучше?
— Я сейчас, — Егор подскочил с парапета, сделал несколько шагов и обернулся: — Только, прошу тебя, никуда не уходи!
Она следила, как Арефьев перебегает площадь. Его движения, пружинистые, уверенные и четкие, выдавали человека, живущего в согласии с собой и своим телом, и Лара невольно позавидовала ему. Убедившись, что никто не смотрит, она сделала несколько наклонов головой, слушая, как щелкают позвонки, помассировала пальцами плечи и глубоко вдохнула. Откинулась, выставив назад руки, подняв лицо к густому солнечному свету, затекающему под сомкнутые веки, и представилась себе горкой на детской площадке. Хлоп! — с горки скатилось, соскользнуло что-то тяжелое. Надолго ли?
Она опять вдохнула и огляделась. Вокруг кипела жизнь, Лара стала наблюдать за ней из-под опущенных ресниц. Люди походили на большие калейдоскопы эмоций, и дважды рисунок ни у кого не повторялся. Вот две женщины средних лет общаются, сидя на скамейке, и любой посторонний уверился бы, что это две подруги, делящиеся новостями. Но Лара видела, что женщина в юбке со стразами окутана, словно плащом, серо-голубым унынием с оливковыми прожилками жалости и пурпурными — тщеславия. Ее собеседницу обуревали стыд, отчаяние и робкая, но все же не спутываемая ни с чем надежда. Лара любила замечать надежду, ее зеленый оттенок, а на кончике языка — ее мятный вкус, от которого мир становился краше и свежее. Вытащив из чехла фотоаппарат, она сделала несколько снимков.
— Вот это да, ты еще тут! — Арефьев уселся на парапет фонтана, не обращая внимания на водяную пыль, летящую от струй прямо на спину. И протянул Ларе пачку мороженого: — Мне пломбир, а тебе взял карамельное. Угадал?
Пока она разворачивала обертку, Егор порылся в кармане толстовки и выудил оттуда маленький маникюрный набор:
— Держи.
— Зачем это? — насторожилась Лара.
— Я заметил, ты сломала ноготь, и это тебя раздражает… А раз ты пытаешься запилить его о джинсы, значит, пилку ты забыла дома.
Она смутилась, и Егор, заметив это, тут же принялся увлеченно разворачивать мороженое.
— Можно подумать, ты агент тайной разведки… — проворчала она, чтобы Егор ни в коем случае не посчитал, что она благодарит его.
— Я просто внимательный. Нет, конечно, я мечтал быть разведчиком в детстве, после того как отец рассказал, что один его друг-разведчик прополз пять километров по трубе коллектора. Что такое коллектор, я не знал, как и то, что трубы бывают широкими, — мне казалось, что все трубы — как домашние, которые ведут к крану в ванной. Сама понимаешь, такой гибкий разведчик вызвал мое уважение. — Егор говорил, одновременно уплетая пломбир и причмокивая. — А сейчас я просто хорошо разбираюсь в людях, это помогает по жизни.
— Значит, внимательный и разбираешься в людях? — Лара подхватила его легкомысленный настрой и уже предвкушала свой тайный триумф. — Давай проверим! Что скажешь об этих ребятах? Какие у них отношения?
И указала на роллеров-подростков. Лара любила упражняться в таких задачках еще со школы, когда могла, оказавшись в незнакомой компании, за считаные секунды понять расстановку сил. Арефьев прикинул что-то в уме, глядя на ребят. Задумавшись, он мягко постукивал указательным пальцем по губе, не обращая внимания, что ранка на ней еще не затянулась.
— Тут все просто! — заявил он. — Две девочки, три парня. Двое парней влюблены в блондинку — в этом возрасте все влюбляются в блондинок. И они пытаются «опустить» друг друга перед барышней. Вон как из кожи вон лезут, финтят, толкаются, показушно сплевывают и курят. Тем временем брюнетка влюблена в того из них, который в бейсболке, и, наверное, ничто не обрадовало бы ее сейчас больше, чем кирпич, упавший подруге на голову прямо с этих солнечных небес. А третий, парень на скейте, искренне не понимает, что происходит и из-за чего весь сыр-бор, он-то просто пришел покататься с друзьями.
Оторопев, Лара откусила слишком большой кусок мороженого, и во рту у нее все онемело. Она еще раз оглядела компанию роллеров. А ведь Егор прав!
— Допустим, — осторожно согласилась она, с трудом проглотив комок, холодно провалившийся в желудок. — А вон те дамы на скамейке?
Она была уверена, что подростков Егор разгадал из-за очевидности всей ситуации, тогда как с женщинами дело обстояло сложнее.
Арефьеву и правда понадобилось больше времени, так что Лара успела доесть мороженое и теперь пожевывала деревянную палочку от него, перекладывая ее из одного уголка рта в другой.
— Кажется, что болтают подруги, но нет. Им обеим неуютно. Разное социальное положение, ровесницы. Скорее всего учились вместе, а потом та, что в юбке со стразами, удачно вышла замуж. Вторая явно о чем-то просит. Думаю… да, точно, просит о помощи. Кто-то из близких попал в беду. А муж дамочки со стразами — большая шишка, врач или чиновник. Но она вряд ли поможет своей бедной знакомой, хотя ей это ничего не стоит, всего-то подластиться к супругу.
Взгляд Лары метался между дамами на скамейке и Егором: как, как он это делает? Не может же он видеть ореолы так же, как она?
— А вот тут пальцем в небо! — заупрямилась Лара. — Твоя правота под сомнением.
— Моя неправота под таким же сомнением, — парировал он. — Только если ты не пойдешь и не спросишь у них напрямую. Идешь?
— Хорошо, объясни.
— Смотри внимательно, — Егор подсел ближе, чтобы видеть объект их наблюдения с одного ракурса, и Лара ощутила его локоть, соприкоснувшийся с ее локтем. — Одна из них холеная, хотя и безвкусно одета, а у второй сумка вся обтрепалась и обувь стоптана. Положение разное, да и сидят друг от друга далековато, так что не подруги. У первой на лице плохо скрываемая скука, а вторая теребит ремешок и все время пытается дотронуться до первой. И лицо припухшее, недавно плакала, а теперь явно просит о чем-то. О деньгах? Но разговор начался уже давно, а с деньгами все обычно решается намного скорее — да или нет. Значит, мольба о помощи. Работа?.. Возможно, но вряд ли, о работе редко переживают до слез. Нет, скорее касается кого-то из близких. Муж той, со стразами, какой-то большой человек. И просительница умоляет спасти дорогого ей человека — или от болезни, и тогда большая шишка — врач, или от тюрьмы или чего-то подобного, и тогда большая шишка — чиновник. Ну а раз даме со стразами скучно, скорее всего, хлопотать она не будет.
Это было действительно здорово. Лара вдруг испытала удовольствие оттого, что этот мужчина рядом с ней видит сокрытое, почти как она — но все-таки иначе. Но вслух она не позволила себе восхищаться чудесами его логики, наоборот, возразила:
— Не пойму, муж-то тут при чем? Может, это она сама…
— И одевается в стразы? Чиновница или врач — ни та, ни другая не оделась бы так. Надеюсь!
И Арефьев принялся поедать стремительно оплывающее в трескучую фольгу мороженое.
— А ты и правда психолог. Откуда у тебя это?.. — Лара была заинтригована. — Я никогда не слышала ничего подобного.
— Скажем… Когда твоя жизнь зависит от того, насколько быстро ты соображаешь, кто перед тобой стоит… Ты начинаешь соображать очень быстро! — И даже жизнерадостный его тон Лару не обманул. Было в прошлом Егора что-то, о чем он не собирался откровенничать. И она вспомнила, что в ту самую минуту, когда впервые увидела его в ресторане рядом с Лилей, она уже догадывалась о существовании этого опыта. Только потом забыла. Вот интересно, знала ли об этом и Лиля?
Задумавшись, Лара все еще продолжала неосознанно посасывать палочку от эскимо, пока не наткнулась на взгляд Егора, который следил за ее губами со странным выражением. Спохватившись, она резко вытащила изо рта палочку и встала.
— Наверное, нам пора?
По пути к машине их обогнала давешняя женщина в юбке со стразами. У остановки ее уже ждал черный седан, и стоящий рядом тучный мужчина в костюме протирал платком лысину. Под лобовым стеклом машины белел пропуск с большим российским триколором и надписью «Городской суд». Значит, все-таки чиновник, — подумала Лара и, обернувшись к Егору, увидела, что он подумал о том же.
— Что так долго? — с неудовольствием вздохнул мужчина, когда жена кивнула ему.
— Да так, встретила знакомую. Едва отделалась! — она картинно закатила глаза.
Обходя автомобиль, дама поравнялась с Ларой и Егором. И внезапно Лара решилась.
— Вы должны помочь ей. Она ведь вас умоляла! — проговорила Лара негромко. Женщина застыла, испуганно прижав к груди сумочку — тоже со стразами:
— Что?
Но Лара и Егор уже перебегали дорогу перед приближающимся автобусом.
— А ты добрая! — перекричал Арефьев шум дорожного потока.
Лара поморщилась, оставляя реплику без ответа, и нажала кнопку на брелке, открывая припаркованный джип.
— Только, если тебя укачивает, ты лучше сразу говори, и я остановлюсь, — предупредила она. — Не хочу, чтобы ты терпел из последних сил.
— На переднем сиденье все будет хорошо. И потом… Ты уверена, что меня и правда укачивает? — в глазах Егора прыгали смешинки. — Может быть, я устроил маленький спектакль, потому что мне до чертиков надоело болтаться сзади?
— Ах ты… — она замерла, не находя нужного слова, чтобы выразить всю глубину своего возмущения. И чтобы не рассмеяться. — Ты что, правда все это подстроил?!
— Видишь ли, добрая Лара… — вкрадчиво начал Егор. — Ты никогда не узнаешь этого наверняка. И уже в любом случае не сошлешь меня на заднее сиденье. Вероятность, что я буду испытывать там физические страдания, никуда не делась. А ты… Скорее ты оставишь меня впереди, чем допустишь хоть малейший шанс, что не поверила хорошему человеку и отправила его на пытки.
— Ты невыносим!
И тут Егор улыбнулся — своей свободной, ничем не омраченной, почти легендарной улыбкой.
Такую улыбку она видела всего у двух людей в жизни. Первый раз это случилось на отдыхе в Крыму, лет восемь назад, когда они с Лилей познакомились на ступенях концертного зала с ничем не примечательным парнем. Девчонки даже хотели отшить этого неловкого студентика, пока не увидели, как он улыбается. В тот день близняшки поверили в существование кэрролловского Чеширского кота, или, по крайней мере, в существование его улыбки, потому что видели ее прямо перед собой. Она жила, как и полагается, будто бы отдельно от своего владельца, который — без нее — был по-прежнему ничем не примечателен.
Егор Арефьев, вероятно, тоже имел к Чеширу какое-то отношение. Его улыбка зарождалась медлительно, почти лениво, в глубине глаз, а потом вдруг ошеломительно, ярко расцветала даже не на губах, а на всем лице целиком, так что невозможно было удержаться и не улыбнуться в ответ. Лиля, бывало, шутила, что хоть Егор и достался ей с своей чеширской улыбкой, но она так и не сообразила, улыбка ли прилагалась бонусом к мужу или, наоборот, муж к улыбке. И только сейчас Лара задумалась, насколько давно она видела эту улыбку в последний раз. Времени с того момента прошло намного больше, чем со смерти Лили! Не сказать, чтобы все эти месяцы Егор ходил угрюмым, но то были скорее ухмылки, усмешки или жалкие подобия того, что она когда-то видела и о чем сохранила — против своей воли — смутную тоску.
