ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Однажды вечером, когда туземцы собрались на поляне у огромного костра и готовились к пляске, кто-то неожиданно крикнул:

— Смотрите: чудо! Звезды на большой воде!

Все устремили взгляды на два огонька в океане, которые мерцали в темноте, как крупные звезды, и медленно приближались к острову. При виде их, я задрожал. Не было никакого сомнения — огни парохода. Самый пароход еще не был виден, но движущиеся огоньки, несмотря на то что приближались очень медленно, ясно показывали, что пароход шел к берегу.

Ко мне подошел Боамбо и, показывая рукой на «звезды», сказал:

— Я видел падающие с неба звезды, но попав в воду, они тотчас гаснут. А эти не угасают. Почему?

Боамбо говорил о тех блуждающих в межпланетном пространстве метеорах, которые движутся с быстротой в семьдесят километров в секунду и иногда попадают в орбиту земного притяжения. Тогда они стремительно падают на землю, но в атмосфере ярко загораются от сильного трения в воздухе, расплавляются и скоро распадаются на мельчайшие частицы, оставляя на небе светлый след. Боамбо думал, что это звезды, упавшие с неба. Когда я ему объяснил, что «звезды», которые мы видим, совсем не звезды, а огни «большой пироги», и на ней есть много пакеги. Боамбо вздрогнул.

— Большая пирога с множеством пакеги! — вскричал он. — Правда? Ну, ладно же! Мы их не пустим на остров! Бей в бурум! — приказал он низенькому барабанщику, сидевшему на корточках рядом со своим деревянным корытом. — Все к оружию! Комунатуа, берите стрелы и копья! Убрать в хижины женщин и детей! Мы будем сражаться с пакеги! Карарам! Карарам!

Не посоветовавшись со мной, как он это делал в других, менее важных случаях, он решил защищать остров от чужеземцев в случае нападения. Разумеется, он был прав. Ведь пример был перед глазами. Только трое европейцев жило на острове, а создали столько хлопот и неприятностей вождю, что он действительно имел основания опасаться белых людей. А что же это будет, если на острове появятся много пакеги! Нет, нет! Боамбо не станет с ними церемониться. Он готов пролить кровь, но не допустит их на остров.

Так рассуждал Боамбо. И я бы так поступил, если бы был вождем племени. Но я иноземец. И, хотя люблю туземцев, без колебаний уеду на пароходе, который подходил к острову. Как бы мне не было хорошо здесь, но я день и ночь тосковал по Болгарии. Мне часто снились маленькая деревушка у подножия Стара-Планины, молодежь, среди которой я вырос, и товарищи, с которыми боролся против ненавистного врага. Часто, очень часто мне вспоминались мудрые слова Мехмед-аги: «Человек рождается помимо своей воли и умирает не по своему желанию, но в последнюю минуту своей жизни всегда вспоминает место, где родился». Правда, я был далек от последней минуты моей жизни, но никогда не забывал родной деревушки, маленького домика, покрытого плитами, мощенного булыжником двора, полуразрушенного сарая и грецкого ореха, на котором зимой ютились тучи воробьев и ворон.

Вдруг на судне сверкнула яркая молния, и через миг раздался сильный раскат грома. Земля дрогнула, снаряд пролетел над нашими головами и разорвался в лесу за селением. Было ясно, что к острову подходит военный корабль.

Женщины и дети бросились в селение. Берег огласился их визгом. Бой бурума еще больше увеличивал панику. Мужчины схватились за оружие и привязали к поясам сумочки со стрелами.

— Загасите костер! — крикнул Боамбо. — Слышите, загасите костер!

Туземцы угасили костер. Наступила тишина. Я велел стрелкам залечь между скалами. Все послушно исполнили приказ. Они хорошо знали, что значит вспышка молнии и сильный гром, но остались по местам. Они не разбежались даже и тогда, когда вторая молния на миг осветила океан и снаряд со страшным грохотом разорвался невдалеке от нас.

Прибежали Смит и капитан. Они уже готовились ложиться спать, когда услышали выстрелы. Увидев огни судна, Смит воскликнул:

— Конец нашим страданиям! Конец собачьей жизни! Мы спасены! Клянусь всеми святыми, это военное судно!

— Совсем не нужны клятвы в таких очевидных вещах, — заметил я плантатору.

Он задыхался от радости и не без причины: наши слабые надежды осуществлялись. К острову подходило судно, пришедшие из цивилизованного мира, и опять уйдет в тот же мир. Если оно нас возьмет на борт, мы вновь увидим свои страны. Может ли быть что-нибудь лучше этого?

Но я подумал и о туземцах. Что с ними будет, если военный корабль высадит на берег десант? В первый день пришельцы будут «исследовать» остров, на второй день погонят мужчин строить укрепления, а на третий начнут насиловать женщин. Я был уверен, что это так и будет, независимо от того, кому принадлежит судно — Америке, Англии, Франции или Японии. Во всяком случае, туземцы находились в большой опасности, с которой я должен был считаться.

Смиту легко. Он не интересовался судьбой племени. Наоборот, теперь он сможет осуществить свою мечту. Если судно английское, он присвоит лучшие земли на острове и превратит их в доходные плантации. Если же судно другой нации, он опять-таки ничего не теряет: вернется в свой волчий мир. Во всех случаях он выигрывал.

А Стерн? О чем он думал? Только об одном: как можно скорее попасть в Александрию к маленькой дочери, а после принять командование каким-нибудь пароходом и каждый месяц откладывать по несколько фунтов для дочурки.

Ночь была темная. Тучи заволокли все небо. Ни звезд, ни луны. Самого судна не было видно, а только его огни. Сначала они приближались к острову, но вдруг свернули на запад и начали медленно удаляться...

Смит забил тревогу:

— Почему оно уходит? Почему не бросило якоря в бухте?

— Оно не может войти в бухту, — сказал Стерн. — Капитан заметил надводные скалы и решил искать более удобной стоянки.

— Ну, а если не найдет? — волновался Смит. — Судно уйдет и никогда больше не вернется. О, это будет ужасно! Надо что-то предпринять... Подадим ему сигнал остановиться... Почему вы молчите, Стерн? Ведь вы знаете, что надо делать.

— Знаю, — промолвил капитан. — Надо разложить два костра. Это сигнал о бедствии.

— Зажигайте, Стерн! — крикнул Смит. — Я вам помогу. Только скорее, скорее!

Капитан задумчиво возразил:

— Очень жаль, сэр, но не могу этого сделать.

— Почему?

— Потому что вождь не разрешит.

— Вождь! — воскликнул Смит. — Мы его и не спросим!

— Нельзя, сэр... Остров Тамбукту не Англия, и мы здесь не можем распоряжаться как у себя дома.

— Почему не можем, Стерн? Дело идет о нашем спасении!

— Спасении? — от кого? — спросил капитан и вполголоса прибавил: — Я не вижу от кого и от чего нам надо спасаться.

Видя, что Стерн непреклонен, Смит обратился ко мне и, с отчаянием в голосе, сказал:

— А вы? Что вы скажете?

— То же, что и капитан, — ответил я.

— Безнадежные люди! — крикнул Смит и бросился бежать по тропинке вдоль берега.

— Куда? — закричал ему вслед капитан, но ответа не последовало.

Плавающие огни скрылись за Скалой Ветров. Судно потонуло во мраке тропической ночи. И вдруг на близком холме загорелись два костра. Глядя на яркие огни, Стерн пробормотал:

— Уже поздно...

На другое утро, чуть свет, неизвестное судно опять появилось. Ночью оно, вероятно, обошло остров и, не найдя более удобного места для стоянки, снова возвращалось к бухте. Я вышел на поляну. Боамбо и стрелки были там. Они провели ночь под открытым небом. Пришли и оба англичанина. Капитан был спокоен, а Смит выглядел очень усталым. Очевидно, он провел бессонную ночь. Его лицо посерело, а вокруг ввалившихся глаз появилась паутина из мелких морщин, как следы птичьих лапок. Но глаза светились бодростью. И почему им было не светиться? Ведь судно снова входило в бухту и, наверно, скоро бросит якорь. А он ничего другого и не желал...

— Английское? — обернулся он к капитану.

— Нет. Это не пароход, а подводная лодка. И не английская.

— Вы уверены?

— Совершенно уверен, — вскипел капитан. — Я знаю все типы английских подводных лодок.

— Может быть, американская?

— Нет. И не американская.

— В конце концов, это не так важно, — утешил себя Смит.

— Нет, очень важно, — возразил капитан. — Представьте себе, что подводная лодка принадлежит неприятельской стране. Например, Японии...

— Японская подводная лодка в Индийском океане? — перебил его Смит. — Это невозможная вещь! Японцы не посмеют сунуться сюда.

— Почему вы так думаете? — вмешался я.

— Потому что через Индийский океан проходит единственный морской путь, связывающий Англию с Индией. Наш флот не допустит, чтобы тут путалась японская подводная лодка. Она, наверно, какой-нибудь дружественной страны. Рассмотрите хорошенько, Стерн.

Стерн пристально вглядывался в подводную лодку, но ничего не мог прибавить к тому, что уже сказал. А Смит продолжал рассуждать вслух:

— Если лодка дружественной страны, мы поможем команде снабдиться пресной водой для питья и плодами и тогда — прощай, Тамбукту! Не навсегда, разумеется. Я полюбил этот райский уголок и думаю опять вернуться в один прекрасный день, но не один...

— Наверно, в сопровождении английских солдат и нескольких пасторов? — поддел его я.

— Зачем же нескольких? — усмехнулся Смит. — Пасторы дороже солдат. Достаточно одного пастора, а вот солдат надо побольше...

— Рыба еще в море, а вы к ней лук режете, — вспомнил я нашу болгарскую поговорку.

— Ошибаетесь, — возразил, осклабившись, Смит. — Рыба уже на сковороде. Этот остров будет принадлежать английской короне.

— А почему ему не принадлежать жителям, которые его населяют?

— Потому что они его не заслуживают. — И, указав на нескольких туземцев, стоявших вблизи, плантатор продолжал: — Я уверен, что эти несчастные будут себя чувствовать гораздо лучше подданными Англии, чем какой-либо другой страны.

— Почему вы так думаете? — полюбопытствовал я.

— О, это очень просто! Представьте себе, что сюда заберутся японцы. Вы можете их сравнить с нами, англичанами?

— Почему нет? Я не вижу особенной разницы...

— Не видите разницы? Ах, да! Я забыл, что вы одинаково ненавидите и японцев, и англичан.

— Ошибаетесь, сэр. Я одинаково люблю японцев и англичан и одинаково ненавижу колонизаторов, безразлично — японцы они или англичане.

— Напрасно, — сказал Смит. — Мы за демократию, а японские завоеватели — фашисты.

— Да, и во имя вашей демократии вы поработили часть Африки и Аравии и всю Индию с четырехсотмиллионным населением. Нет, сэр. Что бы вы там не говорили, ослу безразлично, кто на него взваливает груз.

— Совсем не безразлично! — возразил Смит. — Потому что, кроме груза, есть еще и кнут.

— А за кнутом — нож. Я не бывал в Индии, но знаю, что там есть памятники английским генералам, подвергавшим избиению индийский народ во имя этой самой вашей демократии.

Смит был готов вспылить, но быстро овладел собой и примирительно сказал:

— Если мы так будем продолжать, опять поссоримся. А как раз сейчас я не хочу с вами ссориться.

— Почему?

— Потому что вы мне нужны. Да, да, не смотрите так на меня. Я знаю, что говорю. Вы будете моим свидетелем...

— Свидетелем?

— Да, свидетелем. Вы подтвердите перед капитаном этой иностранной подводной лодки, что мы со Стерном были первыми белыми, ступившими на остров.

— Но какое это имеет значение? — удивился я.

— Сейчас вам объясню. Предположим, что эта подводная лодка неприятельская, например, японская. Если японцы высадят десант и оккупируют остров, Англия, на законном основании, сможет вмешаться и выгнать японцев.

Я с изумлением смотрел на плантатора. Меня удивило, что он ищет «законных оснований» для «вмешательства» Англии против Японии в то время, когда обе страны схватили друг друга за горло.

— Видно, что вы не дипломат, — снисходительно улыбнулся Смит. — Вы помните, что произошло, когда японцы напали на Пирл-Харбор, до объявления войны Америке. Весь мир возмутился этим пиратским нападением. Завоевав общественное мнение, Америка почувствовала, что у нее развязаны руки, и вступила в войну. Так что случай с Пирл-Харбором пришелся кстати американцам.

— Разве Америка не вмешалась бы в войну, если бы японцы и не напали на ее морскую базу? — спросил я.

— Извините, сэр, но я еще раз должен сказать, что вы не дипломат. Каждая война начинается задолго до того, как загремят орудия. Она ведется между пропагандными аппаратами двух враждующих лагерей в целях завоевания общественного мнения. Конечно, и без случая с Пирл-Харбором Америка вмешалась бы в войну — в этом нет никакого сомнения. Она искала повода, нетерпеливые самураи сами его создали.

— И Гитлер напал на Советский Союз внезапно, не подготовив общественного мнения, — возразил я.

— У Гитлера голова закружилась от успехов. Ему только смирительная рубашка поможет, и мне кажется, что сейчас она шьется в Москве. Но давайте вернемся к первому вопросу. Существует старинный закон, который гласит, что всякая ничья земля принадлежит тому государству, подданный которого первым ее открыл и первым ступил на нее.

Как это ни странно, но в словах Смита была известная логика. Я вспомнил о спорах между Португалией и Испанией, более четырехсот пятидесяти лет назад, когда они были самыми могущественными морскими державами в мире. Они спорили о каждом вновь открытом острове, где бы он ни находился, даже и после того, как папа разделил земной шар пополам и западное полушарие отдал Испании, а восточное — Португалии. Еще тогда был установлен этот хищнический принцип: добыча принадлежит тому, кто первым вцепился в нее своими когтями. За четыреста пятьдесят лет мир коренным образом преобразился, даже и лицо земли изменилось, только колонизаторы остались такими, какими были. Впрочем, нельзя сказать, что совсем такими же. И они переменились, изменился и их «принцип». Сейчас добыча не принадлежит тому, кто первым ее захватит. Если появится другой, более сильный хищник, он отнимет добычу у первого. Таков закон джунглей, усвоенный колонизаторами.

— Так вот, сэр, — продолжал Смит, жуя конец сигары. — Остров Тамбукту принадлежит Англии, потому что английские подданные первыми ступили на него.

— Ошибаетесь, сэр, — возразил я. — Остров Тамбукту принадлежит Болгарии.

— Что? — вытаращил глаза Смит и перестал жевать сигару.

— Да, он принадлежит Болгарии, потому что я первым ступил на него. Капитан подплыл к берегу после меня, а вы, мистер Смит, сошли на берег значительно позже.

Смит уставился на меня, открыв рот, пытаясь понять, шучу ли я или говорю серьезно, Потом он рассмеялся.

— Болгарии? Ха-ха! Вы комик, сэр! Вы просто меня уморите. На каком конце земного шара находится ваша Болгария? Давно я не разворачивал карты и забыл, хотя когда-то имел пять по географии. Насколько помню, вы граничите с каким-то болотом и даже имеете флот, не так ли? Какими морскими силами располагает ваша... гм... Болгария?

— Значит, все дело в силе, а не в том, кто первым ступил на остров. Выражайтесь точнее, сэр!

— Именно, раз вы так уж настаиваете на точности...

Стерн, редко вмешивавшийся в наши споры и избегавший становиться на чью-либо сторону, вдруг закричал:

— Смотрите! На подводной лодке поднимают японский флаг!

— Не может быть! — вздрогнул Смит и побледнел. — Японская подводная лодка в Индийском океане? Просто невероятно.

— Флаг японский, — повторил капитан. — Посмотрите и вы увидите изображение восходящего солнца.

Подводная лодка подошла настолько близко, что хорошо был виден развевавшийся на ней флаг. Не оставалось никакого сомнения — он был японский. Ясно были видны и маленькие японские матросы, которые сновали по палубе. Смит, онемев, смотрел на них. Англия воевала с Японией, и он не мог ожидать ничего хорошего от японцев. Это также касалось и капитана.

— Что же вы теперь будете делать? — спросил я обоих англичан. — Будете сражаться вместе с племенем против врагов Англии?

— Нет, — сказал капитан. — Никогда в жизни я не воевал. Все войны, которые вела Англия, я провел как капитан торговых судов.

— А вы, мистер Смит?

Смит сокрушенно вздохнул.

— Я? Я попрошу капитана лодки отвезти меня в Японию. У меня есть знакомые в Токио и Иокогаме. Видные промышленники, с которыми торговал. Я надеюсь, что они все же как-нибудь мне помогут... В худшем случае попаду в плен к самураям. В конце концов это не так уж страшно. Любой японский банк примет мои чеки. А деньги — большая сила, не так ли? Они смягчают самые черствые сердца. Но у меня есть и другая возможность... — Подумав, Смит вполголоса добавил: — Надеюсь, что капитан лодки согласится освободить меня в каком-нибудь порту. Например, в Джакарте. За такую услугу я бы ему заплатил хорошие деньги.

— Значит, вы думаете подкупить капитана? — спросил его Стерн.

— А почему бы и нет?

— И вы уверены, что это вам удастся?

— Я уверен только в одном, — сказал Смит, глядя на подводную лодку. — Лучше быть в плену у японцев, чем на свободе у этих дикарей. Вы согласны со мной, Стерн?

Капитан повернулся к нему спиной и не ответил.

Подводная лодка медленно входила в бухту. Сейчас еще виднее были и флаг, и маленькие японские матросы, которые сняли чехлы с двух орудий и навели их на берег.

Я предупредил Боамбо, что пакеги с большой пироги готовятся пускать «молнии» из своих «стрел». Вождь тут же обернулся к Смиту и велел выдать ружья, которые он отобрал у охотников под предлогом, что нет патронов. Смит прикинулся, что не понял его.

— Я требую стрелы, которые пускают молнии! — повторил Боамбо, и его голос прозвучал повелительно. — Не понимаешь, что ли? Дум-дум!

И он сделал жест руками, будто стрелял.

— На черта ему ружья? — встревоженно спросил меня плантатор. — Без патронов они не могут стрелять. Объясните ему, сэр...

Я объяснил, но вождь не поверил. Он еще настойчивее потребовал ружья. Смит должен сейчас же их выдать. Сию же минуту. Если нет, туземцы сами пойдут в хижину и возьмут. Найдут и патроны. В хижине Смита все есть...

Поняв намерения вождя, Смит начал протестовать. Как себе позволяет этот дикарь вторгаться в его жилище? Смит уже сын племени! Его жилище священно и неприкосновенно! Вождь не имеет права входить в него и тем более рыться в его ящиках...

— Заступитесь за меня, сэр, — попросил меня Смит. — Объясните вождю, что такой поступок обиден. Он равносилен грабежу... — И, посмотрев на меня в упор, он прибавил: — А может быть, и вы на его стороне?

Я промолчал. В эту минуту меня терзали самые противоречивые мысли. Японцы постараются оккупировать остров и превратить его в военно-морскую базу, а жителей — в рабов — в этом не было никакого сомнения. Нельзя же допустить, что они прибыли сюда, за тридевять земель, из Японии на прогулку. Что же мне делать? Сражаться вместе с туземцами против захватчиков, или оставаться нейтральным, как Стерн. Один голос мне шептал, что мое место среди защитников острова. Но другой противился и принуждал меня задуматься. Вспомнились маленькая деревушка в горах, старый домик с оклеенными бумагой окнами, ветвистый грецкий орех... По мощенному булыжником двору проходит пожилая женщина... Она в черной косынке, глаза сухие и скорбные — много, много слез пролили они по изгнаннику сыну... Представился мне и отец, но не скорбный, потому что я никогда не видел его унылым. На несчастья он смотрел философски, зная цену жизни. По натуре веселый и остроумный, отец встречал удары судьбы с усмешкой и никогда не опускал головы. Вспомнились и товарищи, и большой город у подножия Витоши, и Черный Верх, с которого открывается вид на всю Софийскую равнину, а за нею, на север и юг, на восток и запад — высокие горы и чудные долины, зимой покрытые глубокими сугробами, а летом — буйной растительностью... Вспомнил и подумал: «Эта подводная лодка — частица твоего мира. Она тебя отвезет в какой-нибудь порт, из которого ты сможешь вернуться на родину. Едва ли выпадет другой подобный случай...» Но другой голос противился: «Эта подводная лодка принадлежит колонизаторам. Они ее послали сеять смерть. Самураи превратят цветущий остров в сущий ад. Они поработят племя и через несколько десятков лет от него и следа не останется. С кем ты, сын храброго и свободолюбивого болгарского народа? С колонизаторами или свободолюбивыми туземцами? С поработителями или борцами против рабства? Ведь ты потомок Ботева и Левского — подумай хорошо!»

Смит прервал мои размышления.

— Чего вы молчите? — спросил он. — Неужели вы допустите абсолютно бессмысленное избиение дикарей? Если они окажут сопротивление, японцы их сметут за каких-нибудь два часа! Правда, Стерн? — обернулся он к капитану. — Нельзя допустить сопротивления японцам. Надо их встретить как наших спасителей. Чего вы молчите, Стерн? Или и сейчас скажете, что вы нейтрален?

Стерн, до сих пор задумчиво молчавший, вдруг решительно тряхнул головой и сказал:

— Сейчас я не могу оставаться нейтральным! Япония — враг Англии — этим все сказано. Я англичанин и буду сражаться, пока у меня голова на плечах. Да, буду драться! — твердо сказал старый морской волк, и глаза у него загорелись. — Иду за ружьями. Ведь патроны в зеленом ящике, а? Дайте мне ключ, сэр!

Сейчас он был неузнаваем. Лицо покраснело от волнения, голубые глаза сверкали.

Смит с изумлением смотрел на него. Он ждал от капитана поддержки и сочувствия, а тут перед ним стоял полный решимости человек, который требовал от него ружей и ключ от ящика с патронами. Плантатор не ожидал такого преображения. Даже меня решение Стерна привело в изумление. Раньше он, во время наших частых споров со Смитом, всегда отделывался нейтралитетом и спокойно курил трубку, в то время как мы горячились. А теперь вдруг он решил вмешаться. И против кого? Против японцев, от которых Смит ждал спасения...

— Вы ли это говорите, Стерн? — глухим голосом промолвил плантатор.

— Я!

— Значит, вы будете сражаться на стороне этих дикарей?

— Да!

— Но... это сумасшествие, Стерн!

— Сумасшествие? — повысил голос капитан. — Нет, сэр! Это самое благородное дело, которое может выпасть на долю честного человека.

— Не берите греха на душу, Стерн... Вы идете против собственных интересов.

— Я вам сообщил о моем решении. Оно бесповоротно. Могу добавить, что от дикарей я видел только добро. Они не сделали мне ничего плохого. А японцы — враги Англии. Вы хотите идти с врагами, потому что это в ваших личных интересах. Но я не могу последовать вашему примеру. Я англичанин и, прежде всего, честный человек.

— Но это безумие! — повторил Смит.

В его голосе звучало отчаяние. Он поперхнулся и закашлялся — вероятно, хотел еще что-то добавить, но воздержался.

— Я сказал то, что хотел сказать, — твердо заявил капитан. — Какой смысл пережевывать одно и то же? В последний раз спрашиваю: вы дадите мне ключ от зеленого ящика?

— Нет! — Смит круто отвернулся.

Капитан враждебно на него посмотрел.

— Ладно, я сломаю замок!

И он зашагал в селение.

Вождь, терпеливо слушавший до этих пор спор между Смитом и Стерном, повторил, что если «этот пакеги» не даст ружей добровольно, он возьмет их силой. Я сказал, что капитан их принесет, и он успокоился.

И действительно, скоро возвратился Стерн сопровождаемый пятью туземцами, которые несли ружья и зеленый ящик.

— В последний раз спрашиваю: вы дадите ключ? — обратился капитан к плантатору.

— Нет!

Одним ударом топора, который он захватил с собой, Стерн отбил крышку ящика. Он был полон патронами. Туземцы расхватали ружья. Многие из них стреляли раньше и имели известный опыт.

В это время подводная лодка бросила якорь, и резиновые лодки с вооруженными матросами тронулись к берегу.

Стрелки заняли позиции среди скал и в прибрежных кустах. Лодки подошли к берегу. Японцы взяли на изготовку автоматы. Их было десять человек — по пять в каждой лодке. Ими командовал офицер — он выделялся своей формой. В самом деле, они были очень самонадеянны, собираясь с такими ничтожными силами высадиться на берег. Я велел туземцам не стрелять, пока не скомандую. А когда настолько приблизились, что матросы могли меня услышать, я выпрямился во весь рост и крикнул по-английски, чтобы они остановились.

— Если желаете вести с нами переговоры, пусть выйдут на берег только двое без оружия, — крикнул я.

— Какие там переговоры? — откликнулся на ломаном английском языке офицер. — Мы требуем сдачи острова без боя. Иначе перебьем вас до одного!

— Назад! — крикнул я и выстрелил в воздух. Нужно было им дать понять, что у нас есть огнестрельное оружие и что мы не шутим.

Это подействовало. Лодки обратились вспять и, только отойдя на приличное расстояние от берега, открыли огонь. Мы отвечали. Тогда с подводной лодки начали стрелять два орудия. Снаряды хаотично взрывались на берегу, но не причинили вреда.

Огонь из обоих орудий японцы перенесли на селение. Вспыхнуло несколько хижин. Смит подбежал ко мне и в отчаянии закричал:

— Прекратите сопротивление, безумцы! Это самоубийство! Вы не знаете японцев! За каждого убитого солдата они перебьют тысячи дикарей! Поднимите белый флаг!

Я промолчал. Видя, что никто его не слушает, Смит убежал в селение.

Оба орудия стреляли непрерывно и умолкли только тогда, когда лодки подошли к подводной лодке и матросы поднялись на борт. В селении и в нескольких местах в лесу начались пожары.

— Мы победили! — крикнул Боамбо.

Я кивнул головой. Незачем было ему говорить, какую силу представляют японцы с их орудиями, автоматами и пулеметами. Не хотелось его пугать. Пусть думает, что мы победили. Вера в победу — сама по себе уже наполовину победа.

Из нескольких селений пришли люди и сообщили Боамбо, что ночью большая пирога пакеги обходила остров, пускала молнии и гром и подожгла несколько хижин в Калио. Пока этим ограничилось. Японцы нигде не пытались сходить па берег. Это показывало, что они избрали нашу бухту, как самое удобное место для высадки. Но почему они прекратили стрельбу? Неужели испугались наших десяти ружей?

Весь день прошел спокойно, только пожары напоминали о нападении, но и они скоро угасли. Подводная лодка легко покачивалась вдали, как символ несчастья.

Днем пришла Зинга и сказала отцу, что Арики хочет с ним поговорить.

Главный жрец, вместе с другими жителями селения, бежал в горы, но видя, что большая пирога не пускала больше молний и грома, вернулся в свою хижину. У него сидел и Смит.

Боамбо строго посмотрел на дочь и велел ей немедленно вернуться к другим в горы.

— Не сердись, набу, — прошептала Зинга. — Арики меня послал. Он хочет говорить с тобой.

— Скажи Арики, пусть оставит меня в покое!

Никогда еще Боамбо не говорил так грубо с дочерью. Но он сердился не на нее, а на главного жреца. Нашел время звать его на разговоры как раз тогда, когда решается судьба племени...

— Пойди посмотри, что хочет этот выживший из ума старик, — обратился ко мне Боамбо. — Скажи ему, что я не могу оставить стрелков. Если он хочет мне сообщить нечто важное, пусть придет сюда.

Мы пошли с Зингой в селение. Она была встревожена. «Ужасные люди — пакеги с большой пироги! Сожгли несколько хижин, подожгли лес... Хорошо еще, что народ бежал в горы и никто не пострадал... Плохие пакеги... Хотят сжечь остров. Неужели это им удастся? Неужели победят племя?»

— Не победят они его! — уверенно сказал я.

— Нет? Очень хорошо! Но ты берегись, Андо! Берегись, а то тебя убьют...

Подойдя к хижине Арики, мы расстались: Зинга пошла в горы, а я вошел к главному жрецу.

Я застал его сидящим на нарах. Рядом сидел по-турецки, со скрещенными на груди руками, Смит. Он во всем подражал Арики, воображая, что этим может ему угодить. Не успел я войти, и плантатор набросился на меня:

— Почему вы не дали японцам выйти на берег? Зачем напрасно проливаете кровь? Кто вам дал право?

— О какой крови вы говорите, сэр? Нет ни одного убитого...

— Все равно племя не устоит перед орудиями и пулеметами японцев. Почему вы не объясните вождю, что ожидает племя, если оно не сдастся без боя?

— А что его ожидает, если оно сдастся? — спросил я.

— У вас все шиворот-навыворот! — вскипел Смит. — Но да будет вам известно, вы будете отвечать!

— Уж не перед вами ли?

— Может быть, и передо мной!

Я повернулся к нему спиной и сказал Арики:

— Этот пакеги не знает, что он говорит...

— И я не знаю, что он говорит, но послушай, что тебе скажет Арики. — Он прищурил глаза, опустил голову и, подумав, продолжал глухим голосом: — Пакеги сожгут остров и нас перебьют. Обратят наши хижины в пепелища. Кто будет отвечать? Ты и Боамбо! Да, вы отвечаете вашими головами! Анге бу!

Он говорил то, что ему внушил Смит. Хотя плантатор и плохо знал язык племени, но они с Арики понимали друг друга с полуслова, по одному жесту или взгляду. Единственным желанием Смита было вырваться отсюда, хотя бы и в качестве пленника японцев. Но Боамбо не допустил японцев на берег, и эта возможность ускользала от плантатора. Он был в бешенстве.

— Что мне сказать тана Боамбо? — спросил я главного жреца.

— То, что я тебе сказал: не мешать пакеги сойти на берег. Шамит говорит, что они неплохие люди...

— Ладно, скажу.

Я тронулся к выходу, но Смит остановил.

— Где Стерн? — спросил он меня.

— На берегу со стрелками.

— И он стрелял в японцев?

— Да, и он.

— Я считал его умным человеком...

— Он не только умен, но и честен, — сказал я и вышел.

В течение всего дня японцы не делали новой попытки высадить десант, а вечером, подняв якорь, подводная лодка потонула во мраке ночи.

— Ушли! — с облегчением вздохнул Боамбо. — Теперь можем спокойно закурить.

И он, действительно в первый раз за весь день, закурил. Но спокоен он не был: часто обходил посты, подолгу всматривался со скалы в океан и ни разу не присел отдохнуть. Только к полуночи немного успокоился и прилег прямо на траву, а я ушел в хижину.

Я чувствовал себя ужасно усталым, но долго не мог заснуть. «Жалко, — думал я, — открыт последний, неизвестный и никем не захваченный остров. Японцы так легко не откажутся от своих намерений. Рано или поздно, но они вернутся, может быть, не на одной подводной лодке, а на нескольких военных кораблях. И почему бы нет? Они вторглись в необъятную землю, с неслыханной самонадеянностью ополчились против самого многочисленного народа в мире, оккупировали много островов в Тихом океане, появились и в Индийском океане... Почему им не захватить остров Тамбукту? Кто их остановит?