13. Карнавал
Так. Это уже третья версия событий, услышанная мною за прошедшую неделю. «Прошлое глазами сеньора Файя». Запросто можно спятить.
– Вы серьезно, господин Маркони? – простонала я.
Маркони согласно закивал в ответ, хитрющие глазки радостно засверкали:
– Произошел переход власти от одного троюродного брата к другому, но… не на совсем законных основаниях. После насильственной смерти маленького Ивана Дмитриевича, потребовалось немного «подправить» историю, что и было мастерски проделано.
Главный же факт – коронацию царя Дмитрия в Москве – убрать из всех русских и западных письменных источников не удалось. Абсолютно никому не понятное, логически необъяснимое, вопиющее о своей глупости событие задержалось на страницах истории. Поэтому-то маститые историки обходят его стороной и прячутся за чехардой дат и мнимыми убийствами «ложного» царя. То Дмитрий царствует шесть лет, то – четыре дня, то ему двадцать лет, то пятьдесят, то его убили, то сожгли, то повесили…
Плавная речь сеньора Файя прервалась скрипом зеркальной двери. Массивная дверь приотворилась, и в проеме показалась аккуратно причесанная голова молодого человека, на лице которого застыл вопрос. Старик Маркони взглянул исподлобья, голова кивнула и немедленно исчезла.
Я поняла, что нам пора уходить и с сожалением отложила недоеденный бутерброд и недопитый кофе. Честно, уходить не хотелось. Диван был удобен, еда вкусна, а заключения Маркони импонировали. Престарелый внук мафиози мне нравился.
– У меня немного изменились планы, и сейчас я вынужден прервать встречу, – извинился он, провожая нас до зеркальных дверей, – но вечером прошу стать моими гостями на карнавале в «Венеции». Будет страшно весело! Начало в полночь. Танцы, игры и ужин с шампанским!
О-о-о! Только этого не хватало! Прекрасно помню, куда завело меня легкомысленное согласие посетить вечеринку в «Хилтоне» несколько дней назад с Галкой! Нет-нет-нет, никаких карнавалов!
Я открыла было рот, чтобы вежливо отказаться, но сеньор Файя резво опередил слабую попытку улизнуть от царского приглашения следующими словами:
– Елизавета Ксаверьевна сказала, что убийство семьи последнего российского императора напрямую связано с историей Лжедмитрия и Марины, не так ли? А я упомянул, что искать надо пропавшие письма царя, а не дневники Марины из сожженной библиотеки Ивана Грозного?
Мур настороженно кивнул, а Маркони, пристально и внимательно глядя мне в глаза, тихо закончил:
– Приходите на карнавал. За полночным ужином, когда снимаются маски, ты, девочка, возможно, узнаешь, где их искать…
* * *
Добравшись до своего номера, я без сил, прямо в туфельках упала на кровать. Ну и денек!
Часы показывали восемь, до карнавала оставалось полно времени. Мур попросил быть готовой к половине двенадцатого, а с Машкой мы договорились встретиться в баре гостиницы только через час.
Я лежала на мягком покрывале и лениво размышляла о том, о чем никогда не подозревала: как много людей, знающих историю, не согласны с официальными версиями событий.
Когда Елизавета Ксаверьевна поведала мне, что в истории России не было никакого Лжедмитрия, я испытала легкий шок. Хотя старая дама подготовила меня этим неожиданным заявлением к последующим откровениям нервных коллекционеров-любителей.
Никто из них не признавал официальную историческую версию о Дмитрии-самозванце. Никто! Правда, их предположения не были едины. Каждый тащил одеяло событий в свою сторону, но, как ни странно, все они как один отрицали «самозванщину».
Интересно, о чем расскажет мне сегодня ночью сеньор Файя? Нужно подготовиться к любым неожиданностям. Неужели, правда, он откроет секрет, где искать письма Николая II?
Я немного пришла в себя и ровно в восемь спустилась в бар.
Народу было – не пропихнуться. Бармены сбивались с ног, надрывалась громкая музыка, гости смеялись, пили и тоже кричали другу другу прямо в уши. Меня всегда удивляло подобное времяпровождение. Чего хорошего сидеть в душном, прокуренном помещении да еще и непрерывно орать своему визави?
Машка выглядела уставшей, непохожей на себя. Сказала, что на работе куча проблем, с повышением в который раз обошли, да и личный фронт не радует переменами. Я знала, что она давно встречается с одним человеком, отношения сложные, запутанные и бесперспективные, но кто он, мне никогда не говорила.
Мы сели за столик под навесом, плотно увитым листьями синтетического винограда. Гостиница «Мираж» – непередаваемая смесь деревенского «французского» шарма и тропического леса. Поэтому стены выкрашены в веселые розовые тона и цветочки, а с потолка свисают мясистые лианы и плющи. Я не представляю себе, каким образом чистятся тонны искусственных растений на потолочных балках, и всегда ожидаю, что в любой момент в бокал с вином может упасть жирная сороконожка или дохлая муха.
Веселые толпы народа дефилировали за окнами, потные официанты бегали с огромными подносами, заставленными горами тарелок, но в нашем уголке было сравнительно тихо.
Как всегда, Маша не захотела обсуждать личные темы, но с удовольствием выслушала резюме исторических версий, от которых у меня пухла голова, огорошив совершенно неожиданным вопросом:
– Ну и что ты будешь делать с письмом, когда найдешь его?
А, действительно – что? Об этом я как-то не подумала.
– Ничего, – озадачилась я.
– Тогда зачем все эти расследования, поиски коллекционеров?
– Мур считает, что когда найдет исторический документ, за которым охотится секретная польская организация, то сможет узнать, существует ли связь между убийством Марины и казнью последнего русского императора, а потом вычислит убийцу бабушки, Моргулеза, моей Елизаветы Ксаверьевны и… закроет дело.
– Хм, – только и сказала недоверчивая Машка.
– Что значит – «хм»?
Машка скептически скривилась и уверенно заявила:
– Тут что-то не то. Неужели сама не видишь? Секретная организация, связь с последним императором, отравленная бабушка, убийство садовника в «Хилтоне», обеспокоенный твоей безопасностью беверли-хиллзский полицейский с итальянским прошлым – все до кучи. Самой-то не смешно верить в подобный бред?
Твоя цепочка умозаключений не выдерживает никакой критики. Знаешь, я недолюбливаю Галку. Она – того… без царька в голове, но здесь права: шустрый полицейский явно преследует какую-то тайную цель, но к убийству бабушки или этого… как его… садовника Моргулеза поставленная цель не имеет никакого отношения!
И вообще не понимаю, что конкретно вы ищите? Дневник Марины? Так он у тебя!
– Исторический документ, который в 1916 году перед самой революцией Николай Николаевич, отец Елизаветы Ксаверьевны, показал офицеру Алексею, – сердито ответила я. – Что представляет собой этот документ, мы не знаем… Может, действительно письмо убиенного Николая II?
Машка раздраженно зафыркала:
– Исторический документ! Но при чем здесь секретная организация-то? А что касается убийств, то и без исторических документов могу придумать сто версий. Первая: Моргулеза и Елизавету Ксаверьевну убили уставшие ждать наследства родственники… Или все подстроил доверенный адвокат старушки, – как его?
– Мистер Дейвис, – обалдело подсказала я, теряясь от Машкиного напора.
– Или, если Мур так настаивает на суперценностях, государство могло потихоньку убрать Елизавету Ксаверьевну, чтобы раритет не ушел из страны, ведь она стала переписывать завещание в пользу нищей русской… А, может, толстый любитель старины из Анахайма был в сговоре с адвокатом? Или с твоим разлюбезным Муром, который сидел в тот момент в долговой яме? Вот и помог любимой бабушке отправиться на тот свет, чтобы заполучить часть акций на конюшне…
– Маня, ты говоришь ерунду, – возмутилась я, отмахиваясь от нее. – Большая часть акций принадлежит мне!
– А то я тебя не знаю, – прищурилась Машка, подписывая принесенный замученным официантом счет. – Небось уже предложила отдать полицейскому задарма свою долю? Правильно Вацек не дает тебе развод. За тобой нужен глаз да глаз. Прошу, Лиза, будь со своим сыщиком-Мурзавецким поосторожнее. Он подозри-и-и-телен…
Хорошо, что я не поведала Машке, как и где провела предыдущую ночь.
– А на карнавал мне можно с ним пойти? – сердито спросила я, обиженная на подружку за несправедливые нападки на Мура.
Подумать только, приписать ему убийство собственной бабушки! Ну, просто из рук вон! Машка совсем спятила на своей работе. Впрочем, ничего удивительного. Вкалывая на огромный финансовый концерн, где сотрудники бьются за место под солнцем с жестокостью римских гладиаторов и коварством отцов-иезуитов, любая нормальная психика придет в расстройство и везде будут мерещиться убийства.
Узнав, что господин Маркони Файя пригласил меня на приватный сабантуй, уж не знаю в честь какого события, Машка впала в ступор.
– Серьезно? – еле выдавила она. – Ты хоть знаешь, кто он такой?
– Внук гостиничного мафиози.
Подружка помолчала.
– Лиза, можно, попрошу тебя об одном одолжении? – тихо спросила она. – Маркони – владелец компании, где я работаю. Я столько лет пытаюсь перейти на более высокий уровень. Все есть – желание работать, образование, опыт, но… Нужны либо связи наверху, – и Машка потыкала пальцем в потолок, в мясистые лианы, хищно раскачивающиеся над нашими головами, – либо элементарно найти покровителя – мужика или бабу из верхнего эшелона, с которыми придется прыгнуть в койку.
– Маша!
– Что – Маша? Ты думаешь, мир бизнеса в Америке сильно отличается от нашего? Или какого-то другого? Я тебя умоляю! Путь на повышение лежит через диван покровителя. Все кругом одно и то же, поверь мне. Ты можешь быть семи пядей во лбу, но если у тебя нет сильной руки или любовника, так и будешь тухнуть на первичных позициях, пока не изработаешься как лошадь. Я не прошу устроить меня на новую должность. Мне нужно только интервью. Помоги мне, а? Мне необходимо повышение… Поможешь?
Мы посидели еще с полчаса, но Машка сильно устала, да и мне было пора двигать в номер, чтобы успеть переодеться к карнавалу. Расцеловавшись с ней у выхода из бара, я клятвенно пообещала сегодня же переговорить с Маркони.
* * *
В номере меня ждали платье времен Лукреции Борджиа, роскошный веер из пышных перьев, выхоленный изнеженный стилист и насупленный Мур.
– Ни за что не надену ЭТО, – Мур указал пренебрежительным жестом на яркий костюм венецианского сеньора.
Я подавила смешок. Если помните, знатные сеньоры той эпохи носили камзолы, белые чулки и туфли с бантами, высокими каблуками и посеребренными пряжками.
– Что же ты оденешь?
– Черный фрак.
– Ваш муж – очень красивый мужчина, – закатил в восторге подкрашенные глазки молоденький стилист, как только за Муром закрылась дверь. – Зачем надевать черный фрак? Фи! Немодно, несовременно!
Я хотела сказать восхищенному стилисту, что Мур вовсе не мой муж, но почему-то промолчала.
Ровно в полдвенадцатого мы встали в конец длиннющей очереди приглашенных на карнавал. Зрелище, надо отдать должное, впечатляло. Разноцветно-камзольная очередь извивалась веселой змейкой и быстро просачивалась сквозь открытые двери в комнату, наполненную зажигательными звуками музыки.
Когда очередь дошла до нас, вежливый распорядитель спокойно глядя на Мура, объявил:
– Извините, сэр, но ваш костюм не соответствует требованию сеньора Файя. Пропустить вас не смогу.
Мур молча продемонстрировал удостоверение. Молодой человек даже глазом не моргнул.
– Это частная вечеринка, сэр. И будь вы хоть президентом Соединенных Штатов, вход сюда сегодня открыт только тем, кто одет в костюм венецианской знати XIV века. Всего доброго!
И он удивительно незаметно оттер обалдевшего Мура от дверей, а меня протолкнул в ярко освещенную залу да так быстро, что я не успела сказать Муру ни слова.
Я подумала, что же буду делать одна на карнавале? Но буквально через несколько минут молодой человек с прилизанной головой, тот самый, кто присутствовал несколько часов назад в номере старика, подхватил меня под локоток и отвел к ожидавшему сеньору Файя.
Старик Маркони выглядел восхитительно – камзол и парик удивительно шли ему и сильно молодили. Я отпустила сеньору любезный комплимент и стала ждать благоприятного момента, чтобы заговорить с ним о Машке.
Но его разрывали на части – он был нужен всем и таскал меня за собой как пришитую. Знакомил с какими-то вальяжными мужчинами и представлял выхоленным подружкам последних. Он ловко вел необременительные беседы – легкие замечания о современном искусстве, моде, кино и великолепно, дипломатично, обрывал серьезные реплики о финансах и политике.
Я стала проникаться к старику все большей и большей симпатией, а еще искренне позавидовала его железному здоровью: бегать вприпрыжку, непрестанно болтать, пить, есть и танцевать поздней ночью не каждому дано.
Где-то через час, устав как полковая лошадь, к великому ужасу я узнала, что карнавал – не просто праздник. Раздавая щедрые улыбки направо и налево, Маркони провел меня сквозь пеструю толпу и представил высокой молодящейся даме с шикарными брильянтами на морщинистой шее и на редкость писклявым голосом. Дама радостно расцеловалась с Маркони и защебетала, что эта вечеринка – благотворительная акция и в конце бала все гости будут принимать участие в аукционе, а вырученные средства пойдут на «благие цели».
– Вы собираете деньги на борьбу с голодом и СПИДом в развивающихся странах Африки, сеньор Файя? – тоскливо спросила я веселого, подвыпившего Маркони.
– А вы против помощи несчастным голодающим детям? – тут же ощерилась бриллиантовая дама, сразу растеряв всю свою светскость.
– Нет, – ответила я, а Маркони в удивлении воззрился на меня:
– Почему ты решила, что собираются средства для Африки?
– Потому что в Америке сегодня модно усыновлять детей из Эфиопии и посылать деньги в Зимбабве, – уныло сообщила я. – А я не всегда считаю правильным следовать течениям моды.
– Деньги пойдут на поддержание исторических домов в Венеции, – презрительно заявила дама и, зловеще прошуршав пышными юбками, величественно отвернулась.
Маркони засмеялся и оттащил меня от сердитой любительницы Африки.
– Я тоже не люблю следовать моде, Бетси, – интимно прошелестел старик на ухо, почти касаясь губами мочки. – «Мода, это то, что слишком быстро выходит из моды», верно? Поэтому предпочитаю всегда идти своим путем и собираю деньги на реставрацию уходящим под воду особнякам Венеции, которые, увы! – сами не могут попросить о помощи.
– Но я никогда не принимала участия в аукционах, – растерянно сообщила Маркони.
Старик, находясь в отличнейшем настроении, легко ущипнул меня за щечку и решительно заявил, что беспокоиться не о чем – все будет проделано прилизанным секретарем. От меня требовалось только одно – выбрать желаемый предмет. Пришлось молча покориться – против несущейся с горы снежной лавины бороться бесполезно.
В процессе аукциона я ничего не понимала, что не помешало уйти оттуда обладательницей симпатичного старинного кольца. После чего, осушив пару бокалов великолепного шампанского, собравшись с духом, стараясь не смотреть в глаза старику и запинаясь на каждом слове, я изложила просьбу моей Машки.
Сеньор Маркони задумчиво гладил подбородок и, понимая, что мне сейчас откажут, поддала жалости в голос и просительно взяла Маркони за руку. (Как же трудно быть просителем!)
– Ладно, помогу твоей протеже, – миролюбиво протянул мафиозный внук и задержал мою ладонь сухонькими пальцами, удивительно сильными для столь преклонных лет, приобнял за плечи, радостно осклабился фарфоровой улыбкой и заговорщически прошептал: – Кстати, для друзей я просто Маркони, Лиза…
Ага, понятно, для особо приближенных к батюшке. Ох-ох-ох, «минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь»… Но делать было нечего – Маркони – значит, Маркони.
– Твой друг выбрал очень неудобный день для встреч, Лиза, – продолжал старик, не выпуская меня из цепких и жарких полуобъятий – Утром улетаю в Европу, но у меня есть еще пара часиков. Подходи минут через тридцать в личные апартаменты, туда, где встречались днем. Обещаю, честно расскажу все, что знаю.
И сеньор Файя – для друзей просто Маркони – растворился между разноцветными гостями как чеширский кот.
Я медленно побрела к выходу, путаясь в длинных юбках маскарадного платья.
Нет, ну как ловко этот мафиозный наследник играет на распиравшем меня любопытстве! Просто загнал в угол. Зачем-то пригласил на маскарад… Естественно, встречусь с ним в «личных апартаментах», зря, что ли, парилась на празднике целую ночь, но вот что делать ближайшие полчаса?
Я постояла немного, а потом решила пройтись вдоль «плазы», имитирующей площадь Святого Марка.
В этот ранний час торговые залы «Венеции» спали. Бутики и рестораны были закрыты, пустые гондолы покачивались в зеленой воде, уткнувшись длинными носами к стенам канала. Только секьюрити да редкие гости медленно прогуливались по притихшим лабиринтам муляжно-театрального города. Из казино долетал глухой шум толпы, но у канала было тихо. Полчаса пролетели незаметно.
И тут я сообразила, что не знаю, где находятся личные апартаменты мафиози. Днем-то к старику Маркони меня провел Мур.
Ничего не попишешь, уныло подумала я. Придется спускаться вниз на ресепшен по длиннющей и скользкой лестнице, потом идти через сигаретно-дымное казино, брести невесть сколько километров вдоль мраморно-зеркального коридора… Как раз доберусь к утру – дизайнеры супермодного отеля «Венеция» не скупились на квадратные метры.
У стойки администратора, выслушав мою вежливую просьбу, вышколенный клерк на несколько мгновений замер за своей конторкой, а потом дрогнувшим голосом пригласил старшего по смене. Не иначе как просьба клиентки узнать номер богача Файя, приравнивалась здесь к выдачи секретов расположения всех американских атомных боеголовок, космических спутников-шпионов и нефтяных скважин.
Я разглядывала себя в многочисленных зеркалах и терпеливо ждала, когда служащие кончат шушукаться и выдадут нужную информацию, как вдруг, в отражении зеркала, поймала знакомый силуэт Мура.
Быстро обернулась и увидела Джона, медленно бредущего с потрясающе красивой молоденькой женщиной: осиная талия, стройные ноги на высоких шпильках, пышная грива белокурых волос. Сама богиня красоты Афродита позеленела бы от зависти, увидев подобный человеческий экземпляр. Мур нежно поддерживал красотку под ручку, что-то рассказывал той на ушко, а девушка весело смеялась.
Заинтригованная выше всякой меры, я осторожно двинулась за ними, путаясь в длинном платье, так и норовящем соскользнуть вниз.
Видимо, собираясь на карнавал, незнакомая с хитростями туалета венецианских сеньор далекого XVI века, я несильно затянула средневековый наряд, и приходилось то и дело подтягивать лиф, что выглядело очень вульгарно. К счастью, никто из редких гостей не обращал никакого внимания ни на меня, ни на мой необычный костюм, ни на то, что я периодически поддергиваю верх платья. Как давным-давно сказала Машка: «Если в Лас-Вегасе увижу голую даму, только поинтересуюсь, не холодно ли ей».
Мур с красавицей исчезли за вращающейся дверью бара прямо перед входом в казино. Я притормозила невдалеке, раздумывая, что же следует сделать, но буквально через несколько минут Мур вышел из тех же дверей – вместе с Галкой!
Протерев глаза, пришлось убедиться: да, это действительно Галка, собственною персоною. Каким образом красавица Мура превратилась в мою подружку – было выше моего понимания.
Не успела я и глазом моргнуть, как парочка, словно бестелесные предрассветные тени, быстро растворилась среди игральных аппаратов казино. Догнать их в сползающем платье мне не удалось бы ни за что.
Что происходит? Что за шпионские игры? Ладно, сейчас повидаюсь с Маркони, а завтра вытрясу всю правду из подружки, встречающейся с Муром инкогнито глухой ночью в баре гостиницы «Венеция»!
На ресепшен меня встретил встревоженный секретарь с прилизанной головой. Бросая грозные взгляды на притихших клерков, приседая и расшаркиваясь, отвел до дверей номера Маркони.
– Господин Файя просил вас немного подождать, – тихо сказал он и испарился, словно роса жарким полднем, оставив скучать в молчаливом обществе золоченой мебели, гигантских букетов и распахнутых настежь итальянских окон, через которые вливался гомон многотысячной толпы с улицы.
Я смирно сидела на диване, прислушиваясь к звукам ночного города, а потом стала все чаще поглядывать на часы. Оно понятно, что сеньор-господин Файя был нужен больше мне, чем я ему, но, согласитесь, заставлять даму ждать – отнюдь не показатель воспитанности и хороших манер.
Прошло минут двадцать. Не зная, чем заняться и уговаривая себя не раздражаться, я решила найти секретаря и осторожно открыла дверь в соседнюю комнату. Никого. Прилизанный секретарь бесследно исчез, и сеньор Маркони не показывался.
Неожиданно тишину нарушили гневные голоса – мужской, глухой и невероятно сердитый, явно принадлежащий господину Файя, а другой, женский, истерический и молодой, срывающийся на плач.
Стать свидетелем ссоры или мафиозной разборки мне решительно не хотелось. Но не успела я выскользнуть в коридор, как закрытая перед моим носом шикарная дверь распахнулась, и на порог выплыл старик Файя, все еще одетый в карнавальный камзол, в парике. Он был зол, как осенняя муха. За ним выбежала юная горничная с заплаканными глазками.
– Извини, Лиза, задержался, – любезным тоном сказал сеньор Файя и небрежно кивнул девчушке.
Та мгновенно исчезла, всхлипывая, а сердитый Маркони, не смущаясь, уютно расположился в кресле напротив меня. Я сделала вид, что ничего не заметила.
Зализанный секретарь бочком просочился в гостиную и прикатил полную тележку напитков. Маркони так же вяло кивнул, задумчиво покопался в красиво расставленных на зеркальном столике бутылках и не спеша наполнил два бокала. Потом стащил парик и расстегнул камзол.
– Поезжай в Носсу, девочка, – вдруг устало сказал он мне.
– Почему в Носсу? – опешила я.
– Потому что там найдешь то, что ищешь.
– Письмo Николая II?
– Я очень любил Марию, – невнятно заговорил старик и я не сразу догадалась, что он говорит о бабушке Мура. – Что я эти письма с собой в могилу возьму? Моим детям и внукам денег на две жизни хватит, а мне на том свете вряд ли дублоны золотые понадобятся. Эх, девочка, голыми приходим, голыми и уйдем. Мария просила меня помогать внуку…
Я невольно почувствовала сострадание к престарелому сеньору. Вот ведь поколение было! Войны, концлагеря, голод, эмиграция – о какой любви можно говорить? Оказывается, любить можно во все времена.
– Лиза, я хочу кое-что подарить тебе, на память о встрече, – вытаскивая из недр разноцветного камзола маленькую коробочку, заявил Маркони и, не слушая возражений, вложил в руку маленький медальончик в виде изящной греческой вазы-амфоры, только без ручек.
– Подарок от Лжедмитрия, – усмехнулась я, внимательно рассматривая симпатичную безделушку.
– С вами, молодыми, очень-очень сложно, – пожаловался неизвестно кому сеньор Файя.
Всего час назад на балу он шутил и смеялся, а сейчас передо мной сидел очень грустный старик с потухшим взором. Что такое могло произойти за истекшие шестьдесят минут? А может, Маркони просто устал?
Я чувствовала себя не совсем в своей тарелке от странно поменявшегося настроения хозяина и хотела быстренько распрощаться, но он как-то умоляюще попросил меня:
– Поскучай со стариком еще немножко, хорошо? – и щелкнул музыкальным пультом.
В предрассветной тишине комнаты зазвучала печальная мелодия саксофона. Через минуту-другую к нему присоединился необычный, «простуженный» голос певца. Под сумасшедше-прекрасную мелодию он даже не пел, а хрипло рассказывал историю, и, похоже, интересную, но как я ни вслушивалась, ничего не понимала, потому что в итальянском – ни в зуб ногой. Что-то о «салате» и «ди маре» с «аморе».
– Маркони, о чем он поет?
– О любви.
Ну, естественно, о чем же еще петь итальянцу, как не об «аморе» салатового цвета?
– Мы играли в случай и не знали, что за чувство возникло между нами, – вдруг начал медленно переводить Маркони, отвернувшись к широко распахнутому в ночь окну. – Мы играли в жизнь – игру нечестную и тяжелую. Мы любили друг друга, но потерялись в мире проблем… А сейчас уже поздно начинать жизнь сначала, и все, что я могу сказать тебе: между нами была любовь и ты даже не знаешь, какой силы…
Простуженный голос певца смолк, но рыдающий саксофон продолжал свою мелодию, нежную и хрупкую. Она была как морозная корочка на воде ранней весной – дотронься неосторожными пальцами и корочка превратиться в тающее на глазах крошево. Саксофон пел и страдал, и оплакивал нечто такое, что на человеческом языке и высказать-то невозможно…