Часть вторая

Старуха замолчала.

– Караул, – только и смогла выговорить я.

– Отцом Ивана Грозного был дальний родственник Елены, конюший, князь Иван Федорович Телепнев-Овчина, – безапелляционно закончила Эрвина. – Поэтому-то бояре Захарьины-Романовы и вышибли Марину из Кремля. По справедливости, они имели такое же право посадить на престол своего наследника Михаила Федоровича, как и Марина – Ивана Дмитриевича.

– Но убитый ребенок, – запинаясь, напомнила я.

– Лес рубят – щепки летят, – невозмутимо констатировала старуха.

– Может, легенда о том, что Марина прокляла род Романовых и не фантазии историков? – спокойно заметил Мур. – Я бы тоже всех проклял, если бы моего ребенка повесили. Но как часто проклятия сбываются в реальной жизни? Это все для дамских романов.

Я прямо содрогнулась от его замечания.

Тут у Эрвины громко заорал сотовый. Старуха выхватила телефон и что-то невнятно забормотала.

От бесконечных ночных разговоров усталость одолела меня так, что чувствовалась дрожь в ногах и неудобство во всем теле как будто после долгого сидения в кресле самолета. Пока Эрвина бубнила в трубку, я встала и прошлась по чистой студии.

На стенах висели прекрасно выполненные и идеально оформленные акварели, натюрморты, карандашные зарисовки. Похоже, Эрвина была не только талантлива, но и потрясающе трудолюбива.

– Зачем вы живете здесь? – тихо спросила я. – Вы же талантливая художница. В конце концов не у всех одаренных людей карьера складывается гладко в молодости. Почему бы не попробовать опять выставить работы? Прошло столько лет! Все сплетни давно забылись, Эрвина.

– Хм, талантливая художница, – проворчала, скривившись, старуха. – На устройства выставки деньги нужны. Кто ж на хлеб подаст? Рисование – хобби не из дешевых. Здесь работа держит.

– А кем работаете? – заинтересовалась я.

– Содержу бордель, – спокойно ответила немыслимая старушенция, и в очередной раз мы с Муром застыли с вытаращенными глазами.

Товарищи дорогие, это что же такое делается на свете, а?

Через минуту в комнату впорхнула аппетитная полуголая девушка с ушками зайчика в пышных волосах и хвостиком на невесомых трусиках. На подносе в ее руках дымились чашки с ароматным кофе. Девушка-зайчик кокетливо прищурилась на Мура, и тот в ответ приветливо улыбнулся. А меня почему-то охватила жуткая злость: то медсестра в госпитале, то зайка в притоне!

Старушенция буркнула, девушка исчезла, и Мур, увидев мое покрасневшее и насупленное лицо, смущенно закашлялся и нерешительно пробормотал:

– Нам надо ехать, Лиза?

– Ну, ерунда, – отмахнулась старуха. – Глупости. Сегодня тихая ночь, клиентов мало и полным-полно пустых комнат. Выбирайте любую. Допивайте кофе, а завтра я накормлю вас отличным завтраком. У меня первоклассный повар, с огромным опытом работы, – по-детски радостно похвасталась Эрвина.

Мур вопросительно поднял глаза, но я демонстративно отвернулась. Злость прямо-таки распирала меня. Вот вам и суровый полицейский, расследующий убийство бабушки! Только со мной и Аленом строгий да пасмурный, а вон как разулыбался при виде полуголой красотки.

Мур неловко начал прощаться, но вредная старушенция ехидно заулыбалась и решительным тоном, не терпящим пререканий, приказала двигать за ней.

Через почти незаметную в стене дверь мы прошли, как я поняла, в «публичную» часть дома. К удивлению, везде было тихо: ни громкой музыки, ни мрачных вышибал, ни обнаженных танцующих прелестниц. Но, может, они все заняты с клиентами? И потом, с какими борделями я могла бы сравнить заведение Эрвины? Уж так получилось, что никогда ни в один из них не заходила.

Мы дружно протопали мимо уютного полутемного бара, где вокруг стойки сидело несколько прилично одетых мужчин. Они даже не повернули к нам головы, занятые своими разговорами. Из бара неизвестно куда вел длинный пустой коридор.

Вдруг я с ужасом вспомнила, что сумочку с документами и мобильник оставила в джипе Мура. Звонила детям, глупая курица, и по привычке запихнула телефон в «карман» двери, а потом благополучно забыла о нем.

Только-только я собралась решительно объявить об этом Муру, и что нипочем не останусь одна в спальне неизвестного борделя, как оказалась в одиночестве в крошечной комнатке, основным украшением которой являлась огромная многоярусная кровать. Невнятная реплика Эрвины и – дверь захлопнулась, щелкнул замок, затихли шаги в коридоре.

Я осторожно присела на пышную кровать и огляделась.

Над комодом висело зеркало, на прикроватном столике лежала толстая Библия. Я не удержалась и громко, на всю комнату, негодующе фыркнула. Подумать только – кому и зачем здесь понадобится Библия?! Притворство и лицемерие – вот что прежде всего продает этот дурацкий бордель, если вам интересно мое мнение.

Одну стену комнаты полностью скрывали полосатые задернутые гардины. Я подошла к окну, отодвинула штору и… взгляд уперся в идеально покрашенную стену! В комнате не было окон.

Вот это да. Комната-то больше напоминает камеру! Господи, куда меня занесло? Зачем, зачем я согласилась поехать с Муром?

Вот совсем недавно по телевидению транслировали жуткий фильм о запрещенных методах вербовки молоденьких иностранок, которыми пользуются в Штатах сутенеры подпольных борделей. Как раз в заброшенных городах Невады.

Страшный фильм припомнился совсем некстати. Конечно, я не такая уж молоденькая, но… документы остались в машине… И Мур знает, что я стала богатой наследницей…

Почему Эрвина расселила меня и Мура по разным комнатам? Она ведь даже не предложила нам остаться вдвоем, что выглядело бы более чем естественно!

А Мур? Отчего Мур не предложил остаться со мной? Конечно же я не собиралась провести с ним романтическую ночь, но он так незаметно исчез, что я, если бы даже и захотела, ничего не успела бы сказать.

От глупых мыслей по позвоночнику пробежали мурашки, а в желудке, как говорят американцы, «закопошилась стая бабочек».

Стараясь не паниковать, я открыла следующую дверь, за которой обнаружила чистую крохотную ванную комнату. Небольшое оконце, забранное решеткой, находилось под самым потолком. Я встала на крышку унитаза и дотянулась до оконца. Оно было открыто, из него тянуло жаром душной ночи, но ни единого звука не долетало со спящей улицы.

Может, попробовать выбраться отсюда и найти машину Мура, оставленную около рассыпающегося от грязи дома Алена? Но как отыскать этот дом ночью в незнакомом городе? На дворе стояла темнотища, хоть глаз выколи.

Как же так получилось, что, разыскивая подтверждения законного царствования Марины Мнишек, я попала невесть куда?

Вдруг площадка перед оконцем залил яркий свет. Я затаила дыхание за своей решеткой.

– Ты собак спустил? – послышался низкий «шаляпинский» голос.

Ответа на вопрос я не разобрала, но услышала цокот каблучков.

– Домой? – миролюбиво поинтересовался тот, кто спрашивал о выпущенных на волю собаках. – А кто «крышей» сегодня заниматься будет?

– Не я, – ответило мелодичное сопрано. – Она сегодня капризничает, сердится и пьет, Эрвина меня отпустила. Ой, только собаку попридержи, пока в машину не сяду.

– Не спеши, – миролюбиво ответил бас. – Новенькую предупредила? Чтоб не выходила?

– Два раза, – прозвенело сопрано. – Она сказала Эрвине, что наш гость отрывается по полной.

Взревел мотор, зашуршали шины по сухому гравию. Вытянув шею, я увидела красные огоньки отъехавшей к воротам машины.

Потом под окном раздалось громкое чавканье, и показалась собака размером с хорошо упитанного слона. Вид у нее был недовольный и пресвирепый. Уткнув нос в землю, животное неторопливо пробежало мимо оконца, виляя хорошо откормленным и натренированным телом.

Свет погас, двор опять погрузился в темноту.

Так, в любом случае поиски развалюхи Алена-грязнули на сегодняшний вечер отменяются – из дома я ни ногой. Вот и решай дилемму – остаться ночью совершенно одной в незнакомом борделе или быть съеденной зубастым волкодавом?

Я аккуратно спрыгнула с крышки унитаза, тихонько подошла к двери, покрутила ручку и приложила ухо к замочной скважине. В доме царила такая же мертвая тишина, как и на улице.

Странно. Разве в борделях ночью не должен царить праздник веселья и любви, предлагаемой хмельными красавицами всем без разбору гостям? Или бордель находится под прикрытием профсоюзов, кои строго следят за расписанием работающих девушек и выставляют всех клиентов ровно в 9 вечера?

Осторожно и бесшумно приоткрыв дверь, я высунула нос в темный коридор и на цыпочках вышла из комнаты, напряженно прислушиваясь к темноте.

Сначала я ничего не слышала, кроме шума монотонно гудящего кондиционера, но через некоторое время ухо уловило едва различимый говор. Я немного подумала, а потом почти на ощупь стала пробираться на звук приглушенных голосов где-то вдалеке.

Тихий гул раздавался из бара. Мур и Эрвина сидели в самом его углу, уютно устроившись на полукруглом диванчике и о чем-то очень миролюбиво беседуя, словно знали друг друга тысячу лет.

Застыв у входа в бар и подрагивая от струй холодного кондиционера, я отрешенно подумала: а вдруг Мур – та самая крыша, о которой говорила уезжавшая девушка? Которая «капризничает» и «отрывается по полной»? Тогда понятно, почему Эрвина не предложила ему остаться со мной!

Вот почему Муру приспичило заехать в богом забытый городишко. Встретиться с любителем старины, как бы не так! Только такая дура, как я, права Галка, могла поехать с неизвестным человеком неизвестно зачем и неизвестно куда!

Тихо-тихо я отползла назад, закрыла дверь, которая, кстати, оказалась без замка, осмотрела еще раз комнату и решительно подошла к комоду. Вытащила из него все ящики, сняла тяжеленные подсвечники и стала толкать по направлению к двери. Комод был из настоящего дерева, раритетный и тяжелый как черт, но я лихо передвинула его к двери, идеально загородив массивом дверной проем. Теперь никто в комнату ко мне не зайдет.

Не раздеваясь и не умываясь, свернулась калачиком на шелковом покрывале, тараща глаза в потолок. Время тащилось медленно, стрелки просто застыли на циферблате… Три часа ночи, четыре, пять…

Утешала меня только одна мысль. Машка поднимет дикую бучу, если не увидит меня завтра. Брат, естественно, знает, с кем я путешествую. Главное – не открывать дверь. На этой мысли я благополучно провалилась в сон.

Разбудил меня назойливый стук в дверь и шум голосов в коридоре. Дверь была задвинута комодом, и, естественно, никто войти в комнату не мог.

– Лиза! – надрывался невидимый Мур. – Что случилось?

– У тебя есть мобильник? – вместо приветствия сонно ответила я, выползая из-под скользкого покрывала и с огорчением рассматривая припухшие от почти бессонной ночи глаза в зеркало комода. – Не открою дверь, пока не наберешь номер брата.

За стеной послышалось удивленное покашливание. Через полчаса Мур принес мне мобильник и просунул через зарешетчатое оконцо в ванной комнате. Я переговорила с Машкой, потом с братом.

Сережка хотел узнать, благополучен ли был путь до Лас-Вегаса. От всех пережитых волнений я плохо соображала и поэтому честно ответила, что пришлось переночевать по дороге в одном из борделей Невады. Повисло недоуменное молчание, а потом, по обыкновению, громко и сердито проорав: «Не забудь прихватить телефончик заведения!», – Сергей дал отбой.

– Теперь выходишь? – спокойно поинтересовался Мур откуда-то из-за окна. – Поторопись, есть очень хочется.

– Да, – пробурчала я и попробовала отодвинуть комод от двери.

Вы не поверите, но я не то чтобы оттащить комод на место, а и на сантиметр отодвинуть его не смогла, и пропыхтела целый час, пытаясь сдвинуть проклятый с места.

Наконец между мебелью и дверью образовалась малюсенькая щель, через которую мне и удалось протиснуться в коридор, потной, злой и с дрожавшими от физического перенапряжения коленками. Дюжие секьюрити при виде меня не смогли сдержать смеха.

– Девчонка одна сказала мне утром, – заметил один другому, – что посреди ночи из соседней комнаты раздался странный шум. Она не могла понять, что происходит? Оказывается, наша гостья комодом дверь загораживала! – и мускулистые ребята громко заржали как сытые кони.

Я величественно прошла в бар, стараясь не обращать на зубоскалов внимания. Странно, но утром заведение не выглядело так зловеще, как вчера ночью. Пахло лавандовым мылом, хорошо заваренным кофе и сдобными булочками с корицей.

Присев за стол, покрытый свежей накрахмаленной скатерью, я хмуро поздоровалась с Эрвиной, которой что-то шептал на ухо дюжий молодец.

– Зачем придвинула комод к двери? – весело поинтересовался Мур, одетый сегодня не в полицейскую форму, а в потертые джинсы и простенькую беленькую футболку.

Перед ним стояла тарелка с огромной горой пухлых блинчиков, которую он щедро заливая вонючим кленовым сиропом.

– А зачем ты оставил меня совершенно одну ночью? – возмутилась я, раздражаясь от его веселого тона. – И где? В сомнительном заведении! А если бы кто ко мне пришел? Дверь, к твоему сведению, не запиралась на замок!

– Извини, не понял, что ты была готова провести со мной ночь, – миролюбиво промычал Мур с набитым ртом, – поэтому и не остался.

Сердито выхватив из рук бармена чашку кофе, я отвернулась от Эрвины, которая прямо-таки повалилась на стол от истерического хохота. До нее наконец дошло, почему я полночи двигала мебель в комнате.

– Девочка моя, – всхрюкивая и икая, еле выдавила она. – Не хочу обижать, но в твоем возрасте у меня работают только уборщицы и прачки.

Я задохнулась от негодования. Какая гадина!

Тут к столику подошла одна из ее девочек, не вчерашняя, субтильная, а весьма пышная «зайка» – и Эрвина, все еще смеясь, отошла с ней к бару.

– Я прекрасно выгляжу, – сердито сказала я, глядя вслед на диво откормленной девице. – А ее зайчику не мешало бы сбросить парочку килограммов.

– Угу, – наливая кофе себе и мне, опять спокойно согласился Мур, набрасываясь на вторую гору пухлых блинчиков. – Только не понял, откуда столько сарказма, Лиза? Скорбишь о неиспользованных этой ночью возможностях?

Ну и что ответить на такое хамское заявление? Только больно стукнуть по наглой макушке! Но я заставила себя сдержаться.

– Просто не предполагала, что поиски убийцы твоей бабушки заведут нас в подобное заведение, – колко ответила я, и завтрак закончился в полном молчании.

Когда мы вышли из борделя, наш чисто отмытый и отполированный джип ждал прямо у порога. Мур галантно поцеловал сухую лапку Эрвины и помог мне забраться на высокое сидение.

– Заезжайте на обратном пути завтракать, – послала нам ручкой воздушный поцелуй старушенция, делая вид, что не замечает моего пасмурного лица, а чернокожие молодцы за ее спиной дружно заулыбались.

Мне ничего не оставалось, как также вежливо помахать в ответ. Ноги моей не будет больше в этом заведении!

Через десять минут грязный, забытый богом городишко остался позади. Я искоса поглядывала на спокойно сидящего за рулем Мура. Интересно, а он… воспользовался гостеприимством Эрвины? Вспомнив вчерашнего улыбающегося Мура, свои страхи, бессонную ночь, таскание тяжеленного комода туда-сюда, я покраснела от злости.

Не обращая на меня никакого внимания, Мур порылся в дисках и сунул один в плеер. «Паоло Конте» прочитала я на обложке, где был сфотографирован большеносый изящный мужчина на фоне заброшенного английского сада.

В полном молчании под итальянский речитатив ближе к вечеру мы доехали до бестолкового, залитого бесчисленными неоновыми огнями реклам Лас-Вегаса.

В Лас-Вегасе мы остановились в шумной безвкусной гостинице «Мираж», которая, однако, пользуется колоссальным успехом у публики и всегда забита гостями до отказа.

Закинув сумки в номер, Мур, не дав умыться и поесть, потащил меня на встречу с другим, дорогим, в прямом смысле слова, коллекционером.

Аудиенция коренным потомком мафиози была назначена в его личных апартаментах в помпезном отеле «Венеция», который тоже пестрил мрамором и искусственной позолотой псевдо-Италии.

Перед тем как открыть последнюю дверь к наследию сеньора Маркони Файя, охранники обыскали нас несметное количество раз. Наверное, попасть на прием к президенту Соединенных Штатов было бы не столь затруднительно, как к престарелому внуку американского преступника.

Уже у раззолоченных дверей, перед входом в недоступный простым смертным Эдэм, под пристально-нехорошим взглядом сопровождающих, я обозленно прошипела Муру:

– Ты же сказал, что твой мафиози почти что родственник? Так какого рожна нас до трусов обыскивают в сто первый раз?

– И никакой он не мой родственник, – отбил мяч Мур, тоже злой, как черт. – Просто он знал мою бабушку.

Старинный поклонник Муровой бабушки занимал гигантский номер-люкс, набитый под завязку мебелью, телохранителями и горничными. Сам он оказался сухим невысоким стариканом с живыми темными глазами и острым, как бритва, языком.

– Дневник Марины – полное дерьмо, – с лету, безапелляционно и раздраженно заявил нам сеньор Маркони Файя, даже не дослушав Мура. – Только тупой полиции может прийти в голову такая идиотская версия. Дневник Марины! Да такой бумажке – пятачок за пучок в базарный день. Письмо последнего императора – вот бомба! – продолжал злобиться сеньор Файя на тупость полиции. – За этот документ любой коллекционер глотку перегрызет и на тот свет отправит.

Я навострила ушки.

– Николая II? – живо переспросил Мур.

– Николая II, а может, Александра I, – проворчал старик, пристально разглядывая меня колючими глазками. – А может, Ивана IV? Или Дмитрия I? Как думаешь, девочка?

– Не имею ни малейшего понятия, – неуверенно пробормотала я.

– Мы недавно встречались с господином Эдвардом Спенсером, – опять завел Мур. – Он предположительно высказал версию…

– О том, что Лжедмитрий вовсе и не Лжедмитрий, – откидываясь на шелковых подушках пренебрежительно прервал его Маркони Файя. – Знаю Эда. Иезус Мария! Да эта историческая версия давным-давно обросла огромной седой бородой! – было видно, что старику очень хотелось опять упомянуть о невысоких умственных способностях беверли-хиллзских полицейских, но он сдержался. – Ну а от меня-то вам что надо?

– Вы знакомы с секретной польской организацией, которая разыскивает документы, связанные с правлением Дмитрия и Марины? – спросил Мур.

– Ну, знаком, – зевнул сеньор Маркони. – И дальше что?

– Она взаправду существует? – страшно удивилась я.

– Сто лет в обед, – съехидничал старикан.

Я видела, что Мур немного растерялся и хотела ему помочь, но не знала как.

– Сеньор Маркони, – нерешительно поглядывая на странно раздраженного Мура, чинно сидящего на самом краешке дивана, начала я. – Вы считаете, что версия господина Спенсера неправдоподобна?

– Ох-ох-ох, – завздыхал манерно старик. – Версий может быть сколько угодно, но четыреста лет спустя не все ли равно, какая из них истинная?

– Лично мне не все равно, – холодно отчеканил Мур, недобро прищуриваясь. – Я ищу убийцу, господин Файя.

Ничего не ответив, старик Маркони едва слышно прищелкнул пальцами, и на кофейном столике как по волшебству появилась еда, поданная неслышными и почти незаметными официантами.

Мур вежливо, но непреклонно отклонил предложение мафиози перекусить, мне же есть хотелось невыносимо и, соорудив аппетитный многослойный бутерброд, я налила кофе в огромную чайную чашку, от души добавила сахара и щедро залила топлеными сливками. Мур с удивлением наблюдал за моими манипуляциями. Естественно, он не знал, что дома я пью, по презрительному выражению Вацлава, «сливки с кофе».

– В определенных кругах, – на удивление миролюбиво сказал Маркони, словно продолжая давно начатую беседу и одновременно одобрительно кивая и пододвигая поближе ко мне тарелки с паштетом, сыром, пирожными и фруктами. – в той же польской тайной организации, например, уже давно принята неофициальная версия о законности правления Дмитрия и, стало быть, его жены – царицы Марины.

Поверьте, собрано немало фактов, которые вопиют о несостоятельности общепринятой теории. Ну, например, Дмитрий хорошо ориентировался в вопросах дипломатии, был знаком с политесом. Его радушно принимали при дворе короля Сигизмунда, а проживал он в родовом замке Мнишехов в Самборе. Дмитрий обладал прекрасными манерами, знал иностранные языки. Согласитесь, чтобы бегло и правильно изъясняться с иноземцами, одной хитрости и пронырливости не хватит. Здесь требуются опытные учителя, усидчивость и, главное, время. Бесспорно, в Польше Дмитрия с раннего детства готовили к роли наследника престола и «отрока державного».

– Но, сеньор Маркони, – живо перебил старика Мур. – Любого ребенка можно подготовить к роли наследника, если задаться такой целью.

– Возможно, ты прав, – покладисто кивнул головой господин Файя. – Но вот как убедить московских бояр и патриарха русской церкви, с которым считались и Ватикан и западные монархи, признать в приблудыше, даже хорошо воспитанном и прекрасно образованном, но все равно, приблудыше, – царя? Как заставить патриарха и остальных Рюриковичей склонить головы перед сыном неизвестных родителей?

– Дмитрий приехал в Москву как законный наследник, – быстро напомнил Мур.

– Которого через несколько дней убрали с престола как самозванца, – влезла я, с любовью сооружая второй огромный бутерброд.

– Верно, – опять согласился старик. – Подумай сам, мальчик мой, зачем короновать польского приблудыша-самозванца в Успенском соборе с полного согласия русской церкви и боярской верхушки? Зачем присягать ему при толпах народа? Чтобы через несколько дней объявить самозванцем и убить? Неужели нельзя было оттянуть венчание на царство на несколько дней и убить самозванца до того?

Заключение Маркони отличалось логикой, а я всегда больше тяготела к логическим умозаключениям, чем к истерическим возгласам: «Я знаю, что все было именно так!»

– Ну и зачем московские бояре короновали польского ставленника Дмитрия, если они прекрасно знали, что он – самозванец? – спросил утомленно Мур.

Маркони взял пузатый бокал, подержал его в ладонях, внимательно рассматривая рубиновую жидкость, так похожую на кровь, словно пытался найти в ней ответ.

– Кровь… Всегда проливается кровь там, где идет борьба за трон, – задумчиво проговорил он. – Со слабым противником расправляются безжалостно, чтобы дать дорогу более сильному.

Марину и ее сына убили. С молчаливого согласия патриарха и верховных бояр – и церковная и светская власть одобрили убийство царицы. Удивительная, редкая солидарность. Боярская верхушка не грызется, а дружно голосует за выдвиженца Романовых. Почему именно Романовых? Не Бельских, Годуновых, Мстиславских?..

Вопрос повис в воздухе.

Я взглянула на Мура, сидевшего напротив, как каменное изваяние с острова Пасхи, потом на сеньора Файя. Под моим вопрошающим взглядом господин Маркони прекратил созерцание содержимого бокала, поставил его обратно на стол и потер маленькие ручки.

– Разрешите, господа, неглубокий экскурс в генеалогию одной семьи.

«Господа» молча, согласно покивали головами. Можно подумать, у них оставался выбор – не разрешить?

– В 1547 году семнадцатилетний Иван Васильевич IV женился на Анастасии Романовне Захарьиной из бедного рода бояр Юрьиных-Захарьиных-Кошкиных, – неторопливо начал внук мафиози, демонстрируя потрясающие знания деталей русской истории. – От брачного союза рождаются дети, два сына – Иван Иванович, будущий отец Дмитрия-самозванца, и Дмитрий Иванович, который трагически погибает в шестилетнем возрасте – няньки не углядели за мальчиком, и он утонул во время купания.

После смерти Анастасии и Ивана IV осиротевшие дети воспитываются в семье бояр Захарьиных-Кошкиных, ближайших родственников царицы. Естественно, кто же бросит детей умершей дочери и будущих наследников престола?

Кстати, почившую в мире царицу Анастасию Романовну при жизни часто называли Анастасией «Романовой» из семьи «Захарьиных» – по имени отца. Постепенно от длинной фамилии отваливаются части «Захарьины», «Юрьины», «Кошкины» и остается одна – Романовы.

Маркони прервал неспешное повествование, вновь взял бокал и повозился в разноцветных ярких подушках, почти утонув в них:

– Итак, семья Романовых постепенно разрастается, но по-прежнему является и считается родственной веткой венценосной фамилии.

У Романа Юрьевича, отца царицы Анастасии, кроме дочери выросли два сына: Даниил Романович и Никита Романович. У младшего сына Никиты Романовича тоже подрастал сын, Федор, который перед принятием иночества и имени Филарета в миру звали…

Тут старик Маркони, как великая Джулия Ламберт, выдержал эффектную паузу.

– Федор Никитич? – подумав с минуту, вопросительно уточнил Мур.

– Правильно. А кем приходится царица Анастасия митрополиту Филарету, если его отец – ее родной брат?

– Подождите, Маркони, – забыв о правилах этикета, удивленно пробормотала я. – Получается, что царица Анастасия приходится Филарету… родной тетей?!

Маркони согласно кивнул.

– Именно. А, стало быть, так называемый Дмитрий-самозванец, родной внук царицы Анастасии Романовны, приходится ее племяннику, митрополиту Филарету, – кем?

– Троюродным братом, – потрясенно закончила я. – Но тогда при чем здесь незаконность наследования престола, раз все они – ближайшие родственники?

– Ох-хо-хо, – опять завздыхал старик Маркони. – Вот поэтому-то не было никакой грызни в верхушке московского боярства между другими родовитыми семьями. Битва велась внутрисемейная, «внутриромановская» – обычное дело. Фамилия Романовых через наследников Анастасии приблизилась к надежде рано или поздно взять трон. И война за престол шла как раз между ближайшими родственниками, троюродными братьями: малолетним сыном царя Дмитрия Ивановича и Михаилом, сыном митрополита Филарета и Ксении-Марфы. У обоих был серьезный шанс! Кто оказался сильнее, ловчее, зубастее – тот и венчался на царство. А кто дал слабину – оказался не у дел…