Артикул семнадцатый
ЧЕЛОВЕК В ЗЕЛЕНОЙ ШУБЕ
Итак, они продолжали ехать в том направлении, которое им указал трубач из корпуса Виктора. И оказалось, что он не ошибся – вскоре лес кончился, и сержант увидел, что Мари вынесла его на широкую дорогу, которая была сплошь покрыта множеством совершенно свежих следов. Сержант посмотрел по сторонам и увидел, что шагах в двухстах от него к небу поднимается с десяток дымов. Самих костров еще не было видно, они скрывались за холмом, но тем не менее сомнений быть не могло – это колонна! Император! Франция! Ну так и радуйся, сержант, кричи, ликуй, подумал Дюваль, чего ж ты молчишь?!
И, тем не менее, он продолжал молчать. Неторопливо развернув теперь уже ненужную карту, сержант сверился с местностью, еще раз посмотрел на дымы… и уронил карту в сугроб. Всё, теперь ему не нужно ничего, сердито подумал сержант. Вот только бы немного решимости! Сейчас, вот погоди, сейчас раскроют клетку, после тряхнут ее как следует – и вытряхнут на тесный пятачок. Вокруг стеной стоят большие незнакомые люди. Они кричат от нетерпения и спорят, бьются об заклад, и в этом невообразимом шуме хозяина уже совсем не слышно. Но ты не волнуешься, ты же уверен в себе. И знаешь, что нужно делать – ты, совсем немного оттопырив крылья, стоишь и ждешь противника. Глаза твои горят от нетерпения, а на твоих тоненьких голых ногах сверкают большие железные шпоры, которые острее бритвы! Вот о чем ему тогда вдруг вспомнилось! Сержант вздохнул и оглянулся. К нему подъехала Мадам и остановилась несколько поодаль. А солдаты, те и вообще еще только выезжали из лесу.
– Ну, скоро вы там? – раздраженно воскликнул сержант. Он был очень зол на солдат, на Мадам, на войну, на Россию – на всех и вся, кроме себя. А себя он просто ненавидел и желал лишь одного – чтобы все, что он задумал, свершилось как можно скорее. И уж свершится, куда оно денется, главное – это не смотреть на Мадам…
Подъехали солдаты, посмотрели на дымы, переглянулись. Сержант, откашлявшись, сказал:
– Ну вот и все, путешествие наше закончено. Там, за холмом, император и армия. Мы выполнили свой воинский долг… Но не будем спешить! – Сержант помолчал, давая солдатам время собраться с мыслями, а затем продолжал: – Надеюсь, никто еще не забыл, как нас встречали на переправе? Так вот, на всякий случай, мало ли, на этот раз я вначале поеду один. Посмотрю и вернусь, – и сержант привстал в стременах.
– А если? – спросил Чико.
– Тогда считайте, что Дюваль… полковник Дюваль подписал вам отставку! – и с этими словами сержант дал лошади шпоры и поскакал по дороге.
Оставшиеся некоторое время молчали, а потом Франц удивленно спросил:
– Какой полковник?
– Дюваль, он же ясно сказал, – ответил Гаспар. – Он был полковником в Тильзите.
– А откуда ты это знаешь? – настороженно спросил Чико.
– Знаю. Сам видел.
– А почему он сейчас не полковник?
Гаспар уклончиво пожал плечами. Мадам внимательно посмотрела на бывшего кучера, но ничего не сказала. Однако Гаспару и без ее слов стало страшно, и он сказал, обращаясь к Мадам:
– Но я и в самом деле ничего не знаю!
– Да, конечно! – сказала Мадам и даже улыбнулась. И продолжала: – Кто бы сомневался! Ты ведь никогда не лжешь. Потому что лгать надо уметь! А ты просто говоришь неправду. Вот как в последний раз, когда я тебя слушала, когда врал про тринадцатую дивизию. Да господин барон, я имею в виду теперь уже покойного господина Дельзона, командующего, о тебе разве когда-нибудь что-нибудь слышал? Да и как о тебе можно слышать, если ваше ведомство, как раз тем и славно, что о нем нигде ни слуху, ни духу! Так или нет?
Гаспар подавленно молчал. Мадам сказала:
– Ладно, не будем об этом. А ты теперь вот что скажи… И не пытайся мне врать, пока жив! Ты давно у Оливьера?!
Гаспар открыл рот, но пока что молчал. Он собирался с силами…
Ну а сержант тем временем взъехал на холм и увидел расположившуюся на отдых колонну Великой Армии. Счастливчики, которым удалось перейти Березину, грелись у чахлых костров.
(Если, конечно, у них нашлось по 6 франков за место у огня. – маиор Ив. Скрига.).
Да, к сожалению, надо признать, что последние крохи дисциплины и самолюбия были ими окончательно утеряны на переправах у Студзёнки. Рваные салопы, бабьи платки, обмотки поверх сапог – что это, если не толпа, рассерженно думал сержант, подъезжая к колонне и продолжая внимательно рассматривать ее. Он был почти уверен, что не только императора, но и даже хоть кого-нибудь из штабных генералов он здесь ни за что не встретит! Эти мальчики, думал сержант, себя в обиду не дадут, на жесткое себя не положат и постным себя не попотчуют. Не говоря уже о том, чтобы…
И вдруг среди костров, среди всего этого ужаса и беспорядка сержант и в самом деле увидел карету императора. Ну, если не самого императора, тут же поправился сержант, то, по крайней мере, карету, украшенную императорским вензелем. Но, в остальном, что у нее был за вид! Грязная, замызганная и какая-то еще, просто нужные слова на ум не приходили! Да и запряженные в эту карету тощие клячи смотрелись просто ужасно! Опять же грязные и изможденные, они стояли, понурив головы, и, наверное, дремали. А офицеров свиты – тех и вовсе нигде рядом видно не было! И вообще, а есть ли здесь кто-либо из ответственных чинов, раздраженно подумал сержант.
Однако приказ есть приказ, и он направил лошадь к карете. Проезжая мимо костров, сержант старался не смотреть по сторонам, не замечать всех этих злых и жадных взглядов, не слышать дерзких выкриков. А что! Он выполняет приказ, он спешит к императору, ему и дела нет до этих опустившихся людей, которые сами во всем виноваты. Да-да! Ведь стоит только однажды утром не побриться… Хотя, тут же подумал он, он же и сам третий день как не брит, поэтому…
Ну, и так далее! Однако много думать было некогда. Подъехав к карете, сержант подчеркнуто легко соскочил с седла и, ведя Мари в поводу, вдруг столкнулся с неизвестно откуда взявшимся офицером свиты.
– Вашу лошадь, сержант! – властно потребовал офицер, протягивая руку в ослепительно белой перчатке.
Сержант препоручил ему Мари и, теперь уже налегке, подступил к самой карете. Дверца, увенчанная императорским вензелем, была распахнута. Сержант сделал еще один шаг и замер в невольном почтении: в карете сидел невысокий человек в собольей шубе, покрытой зеленым бархатом и украшенной золотыми шнурами. Тяжелая меховая шапка была надвинута до самых щек. Круглых, кстати, упитанных щек! Так неужели же вот так вот запросто, растерянно подумал сержант, этот недоступный и великий человек, которого сержант в последний раз так близко видел еще по ту сторону Немана, в Ногаришках…
Но тут человек в собольей шубе пробудился ото сна, медленно поднял голову…
И эта голова несказанно удивилась при виде сержанта!
– Шарль! Боже мой! – воскликнула она.
Сержант был удивлен не меньше! Но он все же нашел в себе силы достойно ответить:
– День добрый, Оливье! Рад видеть тебя в добром здравии!
Генерал Оливье Оливьер – а это был именно он – расплылся в доброжелательной улыбке и неподдельно радостно воскликнул:
– И я, и я, мой друг! Я тоже очень рад!
Однако сержанту было вовсе не до любезностей.
– Где император? – мрачно спросил он.
– Император? О, император на вершине славы! – высокопарно воскликнул генерал. – Да он их всех перехитрил!
– Кого?
– Русских, а кого же еще! – глаза у Оливьера так и горели от напускного восторга, и он поспешно продолжал: – Мы, Шарль, навели ложные переправы, они, эти безмозглые русские варвары, сразу бросились туда, а мы сюда! Чичагов перепугался, Витгенштейн растерялся…
– А император сжег мосты и погубил армию! – жестко перебил его Дюваль.
– Но-но! – и лицо Оливьера стало таким же строгим, как и пять лет тому назад. – Не надо распускать дезинформацию! Боеспособные части переправились почти все. А трусы и мародеры остались на том берегу. Ряды наши очистились! Стратегия, мой друг, стратегия!
– Так, так! – Дюваль был очень мрачен. – А где же он сейчас?
– Там! – и при этом Оливьер неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. – Война окончена, армии, сам видишь, больше нет. И он, конечно, сейчас в Тюильри, ведь надо же спасать династию… Э! Да что это я! Весной мы опять сюда вернемся, и вот тогда…
– Понятно! – перебил его сержант. – Ну а прямо сейчас? Как же мои солдаты? И как же Мадам?
– Мадам? Какая Мадам? Ах, да… – глаза у Оливьера забегали… И также бегло он заговорил: – Мадам – гадалка императора, его довереннейшее лицо. Девица… Мадам Ленорман! Ты слыхал о такой?
Сержант кивнул.
– Вот и прекрасно! – продолжал Оливьер еще быстрее. – Так вот, вкратце суть дела! Я не знаю, что там у них произошло, но… Храни ее пуще собственной чести, Шарль! Ступай с Богом, мой друг, и да вернутся на твои плечи махровые эполеты! – Тут генерал увидел в руке у сержанта тот самый пакет, с которым он отправлял его к императору, и веско добавил: – А это можешь оставить у меня!
Однако сержант отрицательно покачал головой и, подумав, сказал:
– Оливье, ты обманул не только меня. Что я теперь скажу своим солдатам?
– Скажи, что приказ отменяется, – и генерал потянул руку за пакетом. – Отпусти их, пусть каждый добирается домой как сумеет. Сейчас, сам видишь, не до союзников.
– Молчи! – перебил его Дюваль и спрятал пакет под мундир. – Наполеон, – тут он впервые за много лет назвал императора по имени, – Наполеон бежал. Так что, Оливье, повторяется каирская история?
– Может и так, может и так, – нехотя признал Оливьер. И тут же озабоченно добавил: – О, какой у тебя нездоровый вид! Перекусим? А что, у меня есть еда и выпивка. А у тебя женщина. Мы неплохо устроились, не так ли?
– Не смей так говорить о даме! – вспыхнул сержант.
– О даме? – рассмеялся Оливьер. – Может, ты еще и веришь ее россказням? Перевидали мы таких дам под телегами!..
Дюваль не сдержался и дал Оливьеру пощечину.
– Полегче, полегче! – прикрикнул Оливьер. – Не забывай, что ты разговариваешь с генералом! А твоя девка…
И получил еще одну пощечину. А потом он мог получить и саблей в грудь, но тут подскочивший офицер встал между сержантом и генералом.
– Оч-чень хорошо! – обрадовался сержант. – Теперь-то я уверен, что ваш… его высокопревосходительство не откажет мне в чести!
– Да! Я слушаю вас! – с готовностью ответил офицер.
– Так вот, я посылаю вызов этому, с позволения сказать, господину. – И, повернувшись к Оливьеру, Дюваль продолжал: – Что? Сабли, пистолеты?
– А где Мадам, а где солдаты? – в свою очередь спросил Оливьер.
– Тебе их не достать. Так что же: сабли, пистолеты?!
На что Оливьер улыбнулся и мило, но двусмысленно, как он это умел, ответил:
– И сабли, и пистолеты, мой друг, а также просто голыми руками. Вот, полюбуйся! – и он сделал широкий приглашающий жест.
Дюваль обернулся. От ближайшего костра к нему поднимались с десятка полтора солдат, вооруженных чем попало. Всего лишь двое оставалось у костра. Ну вот и все, подумал сержант, вот он и дождался: его убьют свои же! Но не сразу! И сержант, не сводя глаз с Оливьера, стал медленно вытаскивать саблю…
Как вдруг за спиной у него засмеялись! Сержант оглянулся…
Что это?! Те двое, что остались у костра, со смехом свежевали… красотку Мари!
(Каннибалы! – маиор Ив. Скрига. – Каннибалы!)
Сержант уронил саблю в ножны, отвернулся… И услышал:
– Судьба! – печальным голосом воскликнул генерал. – И так всегда: уж если жеребенок родится с зубами, то его обязательно сожрут волки!
Сержант, уткнувшийся лицом в стенку кареты, не ответил. А что тут было говорить? Да и кому? Поэтому сержант молчал и, хоть того и не хотел, но слушал голос Оливьера, который вот так продолжал:
– Да, я был плохим кавалеристом, Шарль, и ты это знаешь лучше других. Да и разве только кавалеристом?! Но, тем не менее, поверь мне, я здесь не при чем… – И вдруг этот голос сорвался на крик: – Подите прочь, ублюдки! Я вас не звал! Люсьен, гони ты их отсюда! Пусть обжираются кониной!
Сержант, не оборачиваясь, слышал, как солдаты глухо возмущались, как им что-то доказывал Люсьен – должно быть, тот самый офицер, что принял у сержанта Мари… Потом все стихло, было долго тихо… и вновь заговорил генерал:
– Шарль, ты даже не представляешь, что здесь творится. Не сегодня так завтра они поджарят и меня. Уходи. У тебя есть Мадам, есть солдаты. Даст Бог, ты вернешься во Францию. Я был не прав, я был несправедлив к тебе и к этой женщине. Я не прошу прощения, я просто говорю что думаю.
Дюваль отступил на шаг от кареты и посмотрел на генерала. Вид у Оливьера был растерянный и непривычно виноватый.
– Ты первый честный человек, которого я встретил, Шарль…
Сержант не ответил. Сержант развернулся и пошел прочь. Никто его не останавливал. И, что, может, еще важней, никто за ним тогда не последовал.
Подойдя к своим, Дюваль через силу улыбнулся и сказал:
– Вы все получили отставку, друзья. Наш император был весьма любезен, – и замолчал. Он больше не мог и не желал продолжать.
А Чико спросил:
– Где ваша лошадь, сержант?
Дюваль задумчиво посмотрел в сторону и не сразу ответил:
– Все дело в том, что я оставлен при армии. Повышен в чине. Обласкан…
А потом посмотрел на солдат, на Мадам, и спросил:
– Чего вы ждете? Езжайте домой.
Солдаты не тронулись с места. Тогда опять заговорил сержант. И он сказал вот что:
– Мадам! Император весьма лестно отозвался о вас и желает вам счастливого возвращения на родину. Прощайте! – и он развернулся…
– Шарль! Это неправда! – громко сказала Мадам. – Куда вы?!
– К Мари.
– Но это же!.. – воскликнула Мадам. – Да что вы говорите! Гаспар! Да не молчи же ты!
Гаспар понуро сошел с лошади и, несмело подняв глаза на Дюваля, сказал:
– Простите, сержант, но я подсматривал за вами. И я знаю, где Мари.
– Ты?!.
– Я, так точно, – сказал Гаспар, не отводя глаз от сержанта. – Я – ординарец генерала Оливьера. Давно уже, еще с шестого года. А в седьмом, летом, в то утро, если помните, когда и вас, и лейтенанта Лабуле…
– Довольно!
– Как прикажете. Но я хотел сказать не это, а вот что: я, знаете ли, прежде всего кучер, и мне верхом несподручно. Позвольте мне вернуться к генералу!
Сержант молчал. Тогда Чико сказал:
– Если после всего того, что я сегодня узнал, Гаспар останется с нами, я его ночью зарежу! Не так ли, Франц?
Франц растерялся, не зная, что и ответить. Тогда опять заговорил Гаспар:
– Мадам, о том, что вас интересует, я, к сожалению, не имею ни малейшего понятия.
– О чем вы? – удивилась Мадам.
– Вы знаете, о чем. Прощайте!
И, видимо, чтобы не расчувствоваться, Гаспар резко развернулся и побежал к колонне, по колено утопая в снегу. Сержант нахмурился и опустил голову. Чико подвел ему лошадь Гаспара и тихо сказал:
– Пока вас здесь не было, Мадам чуть было не лишилась чувств. Я сам растирал ее снегом. Простите…
Сержант улыбнулся. Тогда Чико совсем осмелел и взял на душу еще один грех, заявив уже громче:
– Гаспар проболтался. Он рассказал, как вы в Тильзите – в две колоды – вчистую обыграли самого русского царя Александра Первого Ивановича! И тут Оливьер, конечно, не прав, потому что за такое нужно награждать, а не рвать эполеты!
Сержант рассмеялся, легко вскочил в седло и приказал:
– За мной!
А в это время бывший кучер подбежал к карете и, запыхавшись, отрапортовал:
– Жду… дальнейших… приказаний!
И тут взбешенный Оливьер и выместил на нем все свое зло!
– Мерзавец! Все из-за тебя! – крикнул он и наотмашь ударил Гаспара кулаком по лицу. Из разбитой губы у того потекла кровь. В подобных случаях Гаспар прежде молчал. Но теперь…
– Снег! Отменное средство снег! – сказал он, боком опустился в сугроб и принялся прикладывать снег к разбитой губе. – А вам, господин генерал, я посоветую вот что: пиявки, пиявки и еще раз пиявки. За уши, к вискам и на спину. Пиявки помогают от запоя, при ударе и при неспособности к учению…
– Расстрелять! – закричал Оливьер. – Расстрелять негодяя! Вы что, оглохли все?!
Но все молчали.
