Глава 15
Утром дворецкий почтительно сообщил Джакомо, что его хочет видеть Фасих-бей и чем скорее венецианец выполнит желание высокочтимого, тем радостнее будет их встреча.
Белометти быстро позавтракал, оделся с помощью старого Руфино и отправился во дворец Фасиха. Хозяин принял его в своей любимой комнате, выходившей окнами в тенистый сад. После взаимных приветствий венецианец прямо спросил:
— Когда вы намерены выполнить свои обещания? По столице ходят упорные слухи, что султан уже принял решение о войне с русскими. Неужели вам, человеку, близкому к трону, ничего не известно об этом?
— Имя великого визиря не названо, — усмехнулся Фасих-бей.
— Я поспешил сюда не затем, чтобы услышать очередные отговорки, — разозлился Джакомо. — Кажется, мы уже обо всем договорились? И я считал вправе надеяться на уважаемого человека, поклявшегося на Коране!
Постоянные ловкие увертки и пустые обещания евнуха уже давно выводили его из себя. В последнее время он не раз думал, что хитрый старик нарочно подсунул ему красавицу недотрогу, чтобы отвлечь от главного. Русская рабыня прекрасна, но даже она не сможет заставить его потерять голову!
— Гнев вреден для печени, — язвительно заметил евнух. Он быстро схватил гостя за рукав, отвел подальше от дверей и заговорщически зашептал: — То, что было обещано, уже сбылось! Не стоит попусту растрачивать драгоценные силы души и наносить обиды тем, кто их не заслужил. Кроме того, не стоит повышать голос, поскольку и стены часто имеют уши. Мы и так сильно рискуем.
— Когда? — Белометти посмотрел ему прямо в глаза, и Фасих-бей, вопреки своим привычкам, не отвел взгляд в сторону.
— Сегодня, — просто ответил он. — Сегодня ты получишь фирман султана. Я никогда не нарушаю данного мною слова, а уж тем более клятвы на священной для мусульман книге.
Старик горестно вздохнул, показывая гостю, как глубоко его ранили недоверие и незаслуженная обида. Однако Джакомо успел достаточно хорошо изучить евнуха, чтобы поверить ему на слово: сколько он уже слышал от него разных слов? А где дело?
— Сегодня? — переспросил он. — Очень хорошо. Пусть это будет сейчас и здесь!
— Ты нетерпелив, — снова вздохнул евнух, — и неосторожен! Но я не стану томить тебя. Смотри!
Он подошел к столику с мраморной крышкой, на котором стояла резная шкатулка. Открыл ее, вынул свиток пергамента и показал Белометти висевшую на шнурах тогру — личную печать султана Ибрагима с зашифрованным в ней его именем.
— Вот то, что тебе обещано, — торжественно сказал Фасих, держа свиток перед собой. Однако, когда Джакомо требовательно протянул к нему руку, старик спрятал свиток за спину. — Э-э, нет! Такая вещь запросто может лишить головы нас обоих! Сейчас ты возьмешь фирман и выйдешь из моего дома. А если с тобой что-нибудь случится по дороге?
— Но это же не подлинник!
— Почему нет? Любая копия указа султана, скрепленная его печатью, имеет силу подлинника. Иначе как бы могли паши и сераскиры выполнять волю повелителя? Нельзя каждый раз собирать их всех во дворце и объявлять приказы падишаха. Кто будет тогда управлять войсками и флотом, наводить порядок в провинциях? Все они получают такие фирманы. Давай сделаем так: Али проводит тебя до дома, а там передаст указ тебе.
— Хорошо, — неохотно согласился венецианец. Вечно старик мудрит и перестраховывается. Однако он лучше знает все тайные пружины интриг турецкого двора, поэтому пусть поступает как считает нужным. Лишь бы заполучить от него вожделенный фирман.
Фасих-бей вызвал Али и вручил ему круглый серебреный пенал, в который спрятали свиток, строго приказав отдать его Белометти только по прибытии в особняк.
— Да поможет вам Аллах! — напутствовал он уходивших Джакомо и Али.
Дорогой албанец молчал: он размышлял, можно ли довериться скользкому итальянцу и попробовать содрать с него побольше золота. Али знал, что Гуссейн-паша неотвратимо сжимал кольцо вокруг старого евнуха, и вовсе не желал оказаться в петле. Он решил заранее заручиться поддержкой могущественного паши и стать слугой двух господ, чтобы получать золото и от одного хозяина, и от другого. Но почему бы не попробовать получить еще и золото венецианца?
Белометти, видя его задумчивость, не докучал разговорами. Дома Джакомо закрыл двери оружейной комнаты, приказал Руфино покараулить возле них и обернулся к Али:
— Фирман!
Албанец послушно достал серебряный пенал, вложил его в ладонь венецианца и чуть слышно шепнул:
— У Фасиха есть другой.
— Что? — вскинул голову Белометти. — Что ты сказал?
— Тише, — прошипел Али. — Я сказал, что у Фасиха есть еще один фирман падишаха о войне с урусами.
Джакомо похолодел: дьявол возьми проклятого евнуха! Тут дело не чисто! Либо он специально подослал Али, чтобы содрать побольше денег, либо действительно обманул и подсунул фальшивку. Но албанец и шагу не сделает без ведома хозяина, значит… Ну продувная бестия, ну хитрец! Политика сама по себе, а кошелек сам по себе? Клятвы клятвами, а золото никогда не помешает? Получается, что он должен купить настоящий фирман? Или и здесь старик приготовил новую ловушку?
— Какой из них настоящий? — спросил венецианец.
Али молчал, словно не слышал вопроса. Джакомо отбросил пенал с фирманом на диван и достал заветную шкатулку отца Паоло, поднес ее к албанцу и откинул крышку. Али медленно поднял руку и начал перебирать сверкающие камни. Взял несколько и зажал их в кулаке.
— Настоящий у Фасих-бея. Но ты можешь получить его, если захочешь.
Прекрасно поняв намек, Белометти показал Али пять крупных рубинов.
— Сегодня! И тогда эти камни твои.
Солнечный луч из окна упал на его ладонь. Камни вспыхнули, как тлеющие угли под порывом свежего ветра. Но албанцу показалось, что Джакомо протягивал ему пригоршню алой крови.
— Белые камни лучше, — меланхолично заметил он. — Ты готов дать их? Тогда после дневного намаза встретимся у мечети, что в конце квартала, и ты получишь желаемое.
— Война или мир? — не выдержал Джакомо.
— Все узнаешь из фирмана, — лукаво улыбнулся албанец и попятился к дверям.
Руфино едва успел отскочить от них, чтобы хозяин, провожающий Али, не догадался, что слуга подслушивал. К сожалению, Руфино не понял и половины — говорили тихо, к тому же он плохо знал турецкий, но главное ясно: Али предал своего хозяина. Теперь настала очередь Руфино предать своего, чтобы заполучить обещанный домик и обеспечить себе спокойную старость.
Меньше чем через час Руфино уже был у толстого Джафара. Гостя проводили к хозяину, усадили на мягкие подушки, разбросанные по коврам, и поставили перед ним шербет в хрустальном графине. Чуть заикаясь от волнения, сбиваясь и путаясь, с трудом подыскивая слова, Руфино рассказал Джафару о свидании своего хозяина с Али.
— Ай, ай, какие новости, — слушая его, хмурил брови толстяк. — Когда они договорились встретиться?
— Не знаю, — сокрушенно вздохнул старый слуга. Он уже жалел, что жадность заставила его впутаться в эту историю, и теперь легко можно оказаться между двух огней: не помилуют ни кровожадные турки, ни жестокий Джакомо. И еще получит ли он обещанное золото?
— Не знаю, — повторил он. — Но думаю, что сегодня!
— Ай, ай. — Толстяк бросил ему на колени небольшой кошелек. — Ты правильно сделал, что сразу пришел ко мне. Это задаток, остальное получишь после того, как их головы покажут Фасих-бею. Возвращайся домой и следи за хозяином!
Проводив Руфино, Джафар быстро переоделся и поспешил к евнуху. Упав перед ним на колени, он униженно склонил голову и сообщил об измене албанца.
— Он только что был здесь! — Фасих-бей сорвался с места и кинулся к шкатулке, в которой хранился настоящий фирман.
Она была пуста!
Евнух заметался, изрыгая проклятия и призывая все несчастья на голову продажного албанца. Джафар уродливой тушей распластался на полу и боялся проронить хоть слово.
— Где были твои дервиши? — Фасих подскочил к нему и зло пнул ногой в бок. — Почему не уследили?
Толстяк зажмурился и упорно молчал, надеясь переждать бурю: сейчас лучше ничего не отвечать разъяренному хозяину, чтобы не накликать на себя еще большую беду.
— Убирайся! — взвизгнул евнух. — До захода солнца ты принесешь мне фирман и голову Али! Иначе твою голову подадут мне на блюде!
Джафар встал на четвереньки и пятясь выполз из зала. В конце концов, до захода солнца еще уйма времени, и можно многое успеть. Например, последовать за Али в стан врагов хозяина или просто сбежать из столицы и пересидеть смутное время в каком-нибудь тихом местечке, развлекаясь с наложницами, пока Гуссейн и Фасих не выяснят, кто из них сильнее. Хотя можно и попытаться разыскать албанца, чтобы перерезать ему горло.
Занятый своими мыслями, Джафар не заметил, как очутился за воротами дворца на шумной, многолюдной улице. Внезапно он почувствовал укол в бок. Опустив глаза, увидел длинный кинжал, который держал в руке незнакомый молодой турок: одно движение и острый клинок вонзится бедному Джафару между ребер.
— М-м-м… — промычал скованный страхом толстяк.
— Тихо, — приказал незнакомец. — Иди и не вздумай орать! Иначе окажешься в аду!
И Джафар, как ведомая на убой скотина, послушно свернул в узкий переулок…
* * *
Утром Анастасию повели в баню. Приставленные к ней служанки закутали рабыню в длинное темное покрывало, стиснули ее с боков, как конвоиры, а позади пристроился вооруженный слуга-турок: обычно он сопровождал женщин до бани и ждал их на улице.
У ворот сидела на камне старуха Айша — массажистка и банщица, умевшая выдергивать все волоски на женском теле, делая его гладким и приятным, источающим тонкий аромат после ее хитрых притираний. Пожалуй, она была единственным человеком, с которым хотела бы поговорить Анастасия: она успела оценить томную негу, подаренную руками Айши, но как говорить с ней, если не понимаешь ни одного слова, когда она бормочет, разминая тебя? И только улыбается в ответ, услышав слова благодарности.
Все было как всегда: Айша пошла впереди, за ней старухи и рабыня между ними, а позади слуга. В бане прислужницы раздели девушку, что-то приговаривая на своем гортанном языке и восхищенно цокая языками, словно впервые увидели ее высокую упругую грудь, длинные стройные ноги и бело-розовую кожу. Айша, одетая в длинную рубаху до пят, взяла рабыню за руку и повела мыться, а старухи остались караулить одежду: в женских турецких банях тоже воровали.
Айша уложила Анастасию лицом вниз на теплую мраморную скамью и начала водить по ее спине мешком из тонкой ткани, наполненным невесомой мыльной пеной. Сразу захотелось закрыть глаза и ни о чем не думать, погрузившись в дремоту. Старая банщица что-то ласково приговаривала, скользкий мешочек с пеной легко ударял по икрам, по бедрам, щекотал пятки. Но все-таки родная русская банька с душистым паром и березовым веничком лучше. Словно десяток лет сбросишь и заново народишься на свет, каждой жилкой ощущая упругую силу молодости. А здесь становишься ленивой, податливой, будто воск.
Поглядывая по сторонам, Анастасия приметила красивую загорелую девушку с длинными темными волосами. Время от времени та тоже с нескрываемым интересом поглядывала в ее сторону. Наверно, девушку поразили светлые волосы рабыни с далекого севера, а может, ревнивое женское соперничество заставляло разглядывать незнакомку? В руках темноволосой девушки была какая-то тряпка. Подойдя поближе к скамье, на которой лежала Анастасия, она вдруг развернула тряпку, и рабыня чуть не вскрикнула: это же платок, который в памятную ночь выхватил из ее рук лихой похититель молодого мурзы! Откуда он у турчанки, как попал к ней, где хозяин платка? Неужели погиб и теперь незнамо где лежат его сиротливые косточки?
Настя хотела вскочить, но бдительная Айша с неожиданной силой надавила ей руками на плечики прижала к скамье, а темноволосая девушка еще раз показала платок и спрятала его в ладонях. Сделав еще шаг, она присела на корточки рядом с Анастасией и заглянула ей в глаза.
— Злата, — ткнув себя пальцем в грудь, представилась она. — Ты узнала платок?
Голос у нее был чистый, приятный, и Настя понимала ее. Правда, некоторые слова не похожи на русские и чудно звучат, но все понятно! Кто она?
— Откуда он у тебя? — насторожилась Анастасия.
— Юнак дал. — Легкая улыбка тронула губы Златы. — Он помнит тебя, а ты помнишь его?
— Да, — почти простонала девушка. — Он жив?
— Он здесь, — шепнула Злата. — Хочешь помочь ему?
— Кто ты?
Айша тем временем делала свое дело, словно происходящее ее совершенно не касалось. Заметив устремленный на нее взгляд рабыни, старуха лукаво подмигнула и снова принялась растирать ей спину.
— Сестра друга твоего юнака, — ответила Злата. — Мы пришли издалека.
— Как он узнал, что я у турок?
— Видел тебя в саду, с дерева. Ты любишь мужчину, в доме которого живешь?
— Нет. — Анастасия дернулась, как от удара. — Ненавижу!
— Юнаку и его друзьям надо попасть в твой дом. Хочешь помочь?
— Чем я могу помочь? У ворот вооруженный сторож, в доме полно слуг…
Настя хотела добавить, что смельчаки пойдут на верную гибель, но вспомнила, как они ловко проникли во дворец Алтын-карги и украли его сына. Разве такие люди побоятся повторить налет в столице турок, что остановит их? Наверное, они хотят украсть ее нового хозяина? Ну, уж его-то она жалеть не станет, как и татарчонка! И теперь точно убежит вместе с ними.
— Как тебя зовут? — спросила Злата.
— Настя… Я попробую помочь. Смотри. — Девушка начала водить пальцем по мрамору пола. — Вот тут покои хозяина, здесь моя комната, а тут слуги… Или давай я вышью план на платке и передам тебе в бане.
— Нет времени! Я запомнила. Откроешь двери?
— Сторож не даст. Лучше сделаем так: сегодня после обеда я выйду в сад и отошлю старух подальше. За забором есть высокое дерево. Пусть он влезет на него и поговорит со мной.
— Хорошо, — согласилась Злата. — Я передам. — Она поднялась и отошла.
Айша окатила Анастасию водой и вывела к ожидавшим прислужницам. Вскоре рабыня уже возвращалась в ставший ей постылым дом и невольно ускоряла шаг, словно могла этим приблизить время долгожданного свидания…
Время до обеда тянулось медленно, все валилось из рук. Настя едва заставила себя проглотить несколько кусков, побежала в сад и уселась на скамью, знаками приказав старухам уйти. Где-то горестно кричал муэдзин, призывая правоверных на молитву. Легкий ветерок приносил на невесомых крыльях ароматы отцветающих роз, шелестел густой листвой чинар. Издали Анастасия видела, как из дома вышел ее хозяин и направился к воротам. Сегодня он был в темном немецком платье без всяких украшений. За поясом у него торчали рукоятки двух пистолетов, а на боку висела длинная тяжелая шпага. Привратник распахнул перед ним калитку и проводил хозяина почтительным поклоном.
Девушка обрадовалась: назойливые попытки Белометти добиться ее благосклонности чем-то льстили ей и в то же время вызывали непреходящее раздражение, вскоре переросшее в яростную ненависть. Даже в рабстве она считала себя свободной и готова была до последнего вздоха отстаивать вольность если не тела, так чувств и сердца. Красота Джакомо казалась ей по-змеиному холодной, но она понимала, что он, судя по всему, человек решительный и достаточно отважный. Поэтому хорошо, что он сейчас ушел.
Анастасия поглядела на деревья за оградой, надеясь отыскать среди листвы того, кто должен прийти к ней на необычное свидание. Однако сколько ни всматривалась, среди зелени, пятен света и тени, причудливо менявших свои очертания чуть ли не каждую секунду, ей не удалось никого заметить. И вдруг кто-то окликнул ее по имени:
— Настя!
Девушка заставила себя остаться на месте, хотя ей хотелось вскочить и осмотреться: кто ее позвал? Она никак не могла понять, откуда раздался едва слышный голос, и решила, что ей просто почудилось. Но вновь послышалось:
— Настя!
Это же с дерева! Подняв глаза, она увидела, что на толстой ветке, прижавшись к стволу чинары, стоит молодой янычар в чалме. Турок?! Вспомнилась страшная ночь во дворце Алтын-карги, когда украли его сына. Тогда похитители были в татарской одежде, но говорили на русском языке. Конечно, сейчас они должны быть одеты турками, иначе как бы им удалось скрываться среди басурман?
— Ты узнала меня?
Девушка отрицательно мотнула головой: как она могла узнать его, если видела считанные минуты, да еще с лицом, вымазанным черной краской? Но голос удивительно знаком.
— Я узнала свой платок.
— Проведешь в дом?
— На дворе и в саду полно слуг. Хозяин ушел, но скоро может вернуться. Я боюсь за вас!
— Нам нужно успеть до возвращения твоего хозяина.
— Хорошо, — решилась Анастасия. — Лучше погибнуть вместе с вами, чем жить в неволе! Я отвлеку слуг.
Листва чинары слабо зашуршала. С ловкостью ярмарочного канатоходца молодой человек сделал несколько шагов по ветке, балансируя вытянутыми в стороны руками. Неожиданно он мягко спрыгнул вниз и приземлился совсем рядом со скамьей, на которой сидела девушка. Он упал почти бесшумно и, как большая сильная кошка, тут же распрямился и встал на ноги. От его пояса тянулся наверх, к стволу чинары, тонкий шнур, сплетенный из прочных сыромятных ремешков.
Движения этого человека настолько врезались в память Анастасии, что теперь она сразу узнала его; да, это он одним ударом уложил сына мурзы. Сколько раз потом являлся ей в снах высокий широкоплечий молодец с черным лицом, выхвативший из ее рук вышитый платок. Но только теперь она наяву увидела, каков он: светлые глаза, русые усы над твердо сжатыми губами, упрямо нахмуренные брови, ранняя складка морщины поперек высокого, чистого лба.
— Скорее! — Он схватил девушку за руку. — Беги к дому и закричи, чтобы собрать вокруг себя слуг!..
* * *
Несколькими часами ранее Тимофей отправился на очередную встречу с Куприяном. Тот ждал его в том самом доме, где молодому казаку пришлось провести несколько томительных часов, терзаясь невеселыми размышлениями. Однако что было, то прошло, и теперь старенький заброшенный домишко на окраине уже не казался таким мрачным, и Тимофей с радостью спешил туда, чтобы поскорее сообщить Куприяну, что Злата сегодня встретится в бане с русской рабыней итальянца. Головин предусмотрительно посвятил в свой план только сестру Богумира и передал ее с рук на руки навестившей караван-сарай старухе Айше.
На одной из оживленных улиц казак неожиданно увидел толстого турка в богатой одежде, лицо которого сразу напомнило ему о схватке на невольничьем рынке в Кафе. По милости этого жирного басурмана Головин оказался прикованным к скамье гребцов на галиоте. Вот так встреча!
Турок медленно шел, занятый своими мыслями, и совершенно не обращал внимания на происходящее вокруг. Прохожие уступали ему дорогу или обходили его, и у Головина внезапно возникла шальная мысль захватить толстяка и притащить к Куприяну. Представится ли еще когда-нибудь такой удачный случай? А басурман, до глаз заплывший жиром, должен знать многое: он купил в Кафе Тимофея и переправил на галиот, на его галере казак видел девушку, очутившуюся потом в доме венецианца!
Вытянув из ножен длинный острый кинжал, Головин спрятал его в рукаве и некоторое время следовал за толстяком, желая убедиться, что тот не служит приманкой и поблизости не притаилась засада. Наконец он решился, подошел ближе и приставил клинок к боку басурмана, причем проделал это так быстро, что никто не успел обратить на них внимания.
— М-м-м, — почувствовав боль, замычал турок и, увидев кинжал, готовый вонзиться ему между ребер, побелел от страха.
— Тихо! — приказал ему Тимофей. — Иди и не вздумай орать. Иначе окажешься в аду!
Толстяк послушно свернул в узкий переулок, даже не помышляя о сопротивлении, хотя за поясом его халата торчал украшенный серебром ятаган. Страх парализовал Джафара, и он едва переставлял ноги, двигаясь как механическая кукла. Головину приходилось взбадривать его легкими уколами кинжала. Вот и знакомый дом. Подталкивая впереди себя турка, казак поднялся на крыльцо и распахнул дверь. Из-за лестницы, ведущей на второй этаж, выглянул мужчина, лицо которого до глаз закрывал темный платок. При виде турка его глаза удивленно округлились, но он не произнес ни звука.
Ступеньки жалобно заскрипели под тяжестью жирной туши басурмана. Толстяк тяжело дышал, по его загривку градом катился пот, темным пятном расползаясь по ткани халата между лопаток. Сидевший на пустом бочонке Куприян привстал, изумленно открыв рот, потом басовито захохотал.
— Ха! Джафар! — Куприян раскинул руки, будто хотел обнять старого приятеля, с которым не виделся много лет. — Добро пожаловать!
Он выдернул из-за пояса турка ятаган и обернулся к Головину:
— Где ты его подцепил?
— На улице, — объяснил казак. — Случайно встретились.
— За вами никого? — Куприян встревоженно выглянул в окно.
— Я дам выкуп! — Толстяк неожиданно обрел дар речи. — Сколько вы хотите? И поклянусь на Коране, что буду молчать до гроба!
— Выкуп? — хитро прищурился Куприян и ногой подвинул ближе к турку пустую бочку. — Садись!
— Да, выкуп, — подтвердил Джафар и, как прачка, вытер рукавом потное лицо. — Ты назвал меня по имени, значит, знаешь, с кем говоришь. Я согласен заплатить. Сколько ты хочешь?
Выпученные глаза Джафара с тревогой уставились в лицо Куприяна, но тот не спешил с ответом.
— Ты узнал меня? — неожиданно спросил Тимофей.
Турок обернулся и скользнул по нему взглядом, словно силясь припомнить что-то, однако не вспомнил и отрицательно покачал головой:
— Нет, уважаемый. Я впервые попал в плен к разбойникам. Простите, что я вас так называю.
— Вспомни! Невольничий рынок в Кафе! Я тот, кого ты закрыл собой от стрел стражников, а потом отвез на галиот и приказал приковать к скамье гребцов.
Джафар побледнел и отшатнулся.
— Машшалах! Я не желал тебе зла! — Он упал на колени и прижал к жирной груди короткопалые руки. — Я только выполнял приказ своего хозяина! Пощади, я готов осыпать тебя золотом! Хочешь, я куплю тебе корабль с трюмом, полным товаров?
— Выкуп будет другим. — Куприян сел, вытащил из-за пояса пистолет, взвел курок и направил ствол в лоб стоящего на коленях толстяка. — Если расскажешь все, получишь жизнь! Будешь молчать — получишь пулю!
Джафар передернул плечами, будто от озноба, как зачарованный глядя в темную дыру ствола. Такого поворота событий он явно не ожидал. Покидая дворец Фасих-бея, он думал, что у него еще есть время до захода солнца, но жестокая судьба в образе молодого гяура уже караулила у ворот, готовая показать свою силу и власть над жалким человеком.
Пулю в лоб получать не хотелось, поэтому толстяк униженно спросил:
— Что вы хотите узнать?
— Почему ты спас меня в Кафе? — усмехнулся Тимофей.
— А как же? — удивился Джафар. — Я мог потерять и свою голову! Хозяин велел мне купить тебя у Сеида и отправить на галиот. Я не мог не выполнить его приказ!
— Твой хозяин Фасих-бей? — уточнил Куприян.
— Да, — подтвердил турок. — Он жесток, но щедр.
— Зачем я ему понадобился? — продолжал расспрашивать Головин.
Джафар смешался, но черный зрачок пистолета напомнил ему, что выбор, предложенный в начале разговора, предполагает полную откровенность. И стоило ли лгать? Если Аллах позволит ему выбраться отсюда живым, с евнухом придется немедленно распрощаться и удирать от него подальше. Опять же эти люди сами могут многое знать и тут же уличат его во лжи. А расплата известна!
— Он знает, кто ты, — опустил голову толстяк. — Азис-мурза сообщил, что взял в плен одного из урус-шайтанов. Фасих приказал ему сохранить тебе жизнь и отдать работорговцу Сеиду.
— Зачем?
— Вместе с тобой на галиоте плыл шпион итальянца Джакомо. Он ушел с тобой в горы и приехал сюда, чтобы помочь Фасих-бею найти тайных людей московитов.
Зрачки Куприяна хищно сузились, как у голодного тигра, наконец увидевшего добычу.
— Откуда он это знает? Шпионы уже нашли кого-нибудь?
— Из вас? — не удержался, чтобы не съязвить турок. — Из вас они знают купца Спиридона и его. — Он показал на Тимофея, поднял руки и патетически воскликнул: — Аллах свидетель! Я говорю истинную правду! Гяур Джакомо предлагает союз с Папой, а Фасих мечтает стать великим визирем. Для этого он хочет раскрыть заговор славян. Его шпионы рыщут повсюду.
— Какие у него еще дела с итальянцем?
— Евнух подсунул ему поддельный фирман. — Джафар виновато оглянулся и понизил голос: — Но гяур узнал об этом от Али-албанца — тот обещал добыть настоящий фирман и уже украл его у Фасих-бея. Это точно! Фасих велел мне до захода солнца принести на блюде голову Али и вернуть фирман.
— Какой фирман?
— О войне с урусами.
Тимофей и Куприян переглянулись: как завладеть фирманом султана?
— Я не знаю, что решил падишах. — Предваряя дальнейшие расспросы, турок поднял пухлые ладошки. — Фасих не давал мне читать указы: ни настоящий, ни фальшивый.
Куприян отметил, что Джафар перестал называть своего хозяина беем, ограничиваясь только именем. Значит, он уже отмежевался от своего повелителя, более не рассчитывая на его милость.
— Где Али? — словно невзначай поинтересовался Куприян.
— Не знаю. — Джафар пожал жирными плечами. — Я как раз думал над тем, как его поймать, когда меня… Но я знаю, что он должен встретиться сегодня с итальянцем, чтобы передать ему украденный у евнуха настоящий фирман.
— Как зовут шпиона Джакомо?
— Гравино. Но кто может сказать, какое имя у него сейчас? Думаю, у него больше имен, чем блох у бродячей собаки.
— Ты сможешь его узнать? — напрягся Тимофей. — Каков он из себя?
— Обычный, — скривил губы турок. — Ничего особенного, но ловкий, очень ловкий. А узнать я его смогу.
Куприян отозвал Тимофея к окну, и Джафара на некоторое время оставили в покое. Он был несказанно рад, что перед глазами перестало маячить дуло пистолета и наконец-то можно хоть немного перевести дух. Но о чем там совещаются урус-шайтаны? Решают его судьбу?
— Оставлять его здесь нельзя, — шепнул Куприян. — Давай перейдем в другой дом и там продолжим.
— Я приведу своих попутчиков, — нахмурился Тимофей. — Пусть он укажет шпиона итальянца, а потом все вместе нападем на дом Джакомо и завладеем фирманом.
— Надо предупредить кое-кого, — озабоченно поскреб затылок Куприян и, наткнувшись пальцами на чалму, зло сплюнул: — А, чтоб тебя!
— Потеряем время, — убеждал его Головин. — Злата должна сейчас вернуться из бани. Если русская рабыня согласна нам помочь, мы сумеем проникнуть в дом без лишнего шума. Ты же сам слышал, что итальянец встретится с Али, чтобы взять у него настоящий фирман. Сразу он с ним никуда не уедет, а наверняка вернется к себе, чтобы удостовериться, не подсунули ли ему опять подделку. Лучше захватить его прямо в доме после встречи с албанцем.
— Хорошо, — нехотя согласился Куприян. — Ты приведешь своих приятелей. Но им ни слова! А я тем временем пошлю верного человека, чтобы предупредить о наших планах.
— Что потом делать с этим боровом? — Тимофей кивнул на Джафара.
— А черт его знает! — разозлился Куприян. — Потом будет видно, зачем сейчас голову ломать? Пошли!
Он заставил турка подняться, развернул лицом к выходу, подтолкнул в спину и приказал спуститься по лестнице.
— Зачем? — взвизгнул Джафар.
— Иди, иди! — Его вновь подтолкнули, и толстяк покорился. Ему завязали глаза платком и куда-то повели. Сначала под его ногами скрипели половицы, потом хлопнула дверь, и в лицо пахнуло свежим воздухом улицы. Прошуршала трава под ногами, но вскоре турок ощутил, что идет по каменным плитам. И вновь скрипнула дверь. Где он? Страх помешал даже сосчитать число шагов, однако странное путешествие было непродолжительным. Наконец с глаз сняли повязку, и Джафар увидел, что он в комнате заброшенного дома, выходившей окнами во двор. Но где этот дом? Ладно, важно другое: он жив! Если не прирезали сразу, всегда остается надежда выкрутиться.
— Я мигом. — Тимофей убежал.
Куприян шепнул несколько слов на ухо мужчине с закрытым лицом, и тот тоже ушел. Куприян вытащил из-за пояса пистолет и снова направил на Джафара:
— Садись, будем ждать.
— Чего? — Толстяк послушно сел у стены. Даже оставшись один на один с этим кряжистым мускулистым человеком, он не решился бы вступить с ним в схватку: кому охота получить пулю или нож под ребро?
— Покажешь нам шпиона итальянца, — объяснил Куприян.
Джафар согласно кивнул — жизнь Гравино не имела для него никакой ценности, он готов отдать его этим людям, чтобы спасти себя…
Всю дорогу до караван-сарая Тимофей почти бежал. Только бы уже успела вернуться Злата, чтобы не терять драгоценное время на ее ожидание. Поэтому он вздохнул с облегчением, увидев девушку, сидевшую рядом с братом. В ответ на его вопросительный взгляд она чуть прикрыла глаза — встреча в бане прошла благополучно.
— Что с тобой? — Жозеф поднял голову. — На тебе лица нет!
— Мы уходим. — Головин начал торопливо собирать оружие.
— Куда? — усмехнулся Кондас. — Отчего такая спешка?
— Турки? — насторожился Богумир. — Они что-то пронюхали?
— Здесь кругом одни турки, — рассудительно заметил Сарват, засовывая за кушак пистолеты. — Я готов! Кто останется с девушкой?
— Она пойдет с нами, — сообщил Тимофей, поочередно поглядев в лица бывших гребцов. Кто из них предатель? Неунывающий Жозеф, мрачный Сарват, невозмутимый Кондас или Богумир?
— Тебе виднее, — пожал плечами грек. — А как с лошадьми? Бросим их здесь?
— Мы еще вернемся, — успокоил его казак. — Нужно срочно сделать одно важное дело, с которым мне не справиться без помощи всех вас.
— И Златы тоже? — недоверчиво прищурился болгарин.
— Да, может быть, ей лучше остаться? — поддержал его Жозеф. — Мне не нравится внезапное появление старух турчанок и таинственные прогулки Златы в их обществе. Что все это значит?
— Мне нужна помощь всех вас, и Златы тоже, — твердо ответил Тимофей, не желая ничего объяснять.
— Хватит разговоров! — Кондас положил руку на рукоять торчавшего за поясом кинжала. — Мы женщины или воины? Идем!
Он первым направился к выходу. За ним последовали остальные. Головин потребовал, чтобы Злата прикрыла лицо, по турецкому обычаю, и повел их туда, где ожидал Куприян.
По дороге казак решил сначала впустить в комнату мужчин, потом войти самому, оставив Злату за спиной. Тогда предателю не удастся бежать.
— Куда мы так торопимся? — Жозеф догнал его и пошел рядом.
— Нас ждет один человек, — ответил Тимофей, — он будет проводником.
— Предстоит драка? — Кондас прислушался к разговору и воинственно подкрутил усы.
— Не исключено. Сюда! — Головин распахнул калитку в заборе, окружавшем покосившийся домишко на окраине, и первым вошел в нее. — Скорее, не задерживайтесь на улице.
Они свернули за угол домика и остановились перед дверью. Тимофей приоткрыл ее и заглянул внутрь. Увидев его, сидевший у стены Джафар поднялся, а Куприян сделал знак мужчине с закрытым лицом, чтобы тот встал сбоку от входа.
«Он уже успел предупредить кого нужно и вернулся», — понял Головину шире открыл дверь.
— Заходите!
Француз шагнул через порог и попятился, увидев незнакомца с пистолетом и прижавшегося к стене турка, но сзади уже напирали остальные.
— Пусть меня сожрут галерные крысы! — Жозеф обернулся. — Что здесь происходит?
— Гравино! — Джафар указал на переступившего порог Кондаса.
Грек, взмахнув рукой, метнул в турка нож. Того словно сразило молнией. Удар клинка был настолько силен, что Джафара отбросило к стене, и он медленно осел на пол: нож вошел ему в грудь по самую рукоять. Кондас ловко сбил с ног мужчину с завязанным лицом, метнулся к окну, выбил остатки рамы и вывалился во двор. Вслед ему бухнул выстрел из пистолета Куприяна. Шпион пошатнулся, схватился рукой за окровавленное плечо, но тут же выпрямился и сиганул через забор. Тимофей бросился следом, однако предатель уже достиг перекрестка, миновал его и нырнул в один из многочисленных закоулков. Искать его там было гиблым делом. Головин вернулся.
Его товарищи сгрудились у дверей. Злата прижалась к брату. Жозеф кусал губы, Сарват мрачно смотрел исподлобья, как тяжело поднимается сбитый с ног мужчина. Платок сполз с его лица, и все увидели, что это молодой горбоносый турок. Он морщился от боли, потирая ушибленный затылок. Куприян стоял над валявшимся у стены Джафаром.
— Готов, — обернулся он к Тимофею.
— Что здесь происходит? — Богумир, ни к кому не обращаясь, повторил вопрос Жозефа.
— Кондас предатель, — ответил Головин. — Это он оставлял туркам знаки на постоялых дворах. Но кто-то рисовал рядом с ними и другие знаки!
— Я, — признался француз. — Когда я заметил эти кружки и стрелки на стенах, то понял, что дело не чисто. И решил спутать карты тем, кто следил за нами. Кто эти люди? — Он показал на поспешно закрывшего лицо платком молодого турка и Куприяна.
Сарват выхватил из-за пояса пистолеты.
— Не нужно, — остановил его Тимофей. — Это мои друзья.
— Он поднимет всех на ноги. — Куприян кивнул на разбитое окно. — Что удалось узнать в бане?
Злата вопросительно поглядела на Головина и тот махнул рукой:
— Говори, теперь некого опасаться.
— Ее зовут Настя, — сообщила девушка, — она готова помочь нам. После обеда она ждет тебя в саду. Около забора высокое дерево, она сядет под ним, и ты сможешь поговорить с ней.
— Она проведет нас в дом? — спросил Куприян.
— Там полно вооруженных слуг, но Настя обещала отвлечь старух, которые ее охраняют.
— Кто это Настя? — заинтересовался Жозеф.
— Потом объясню. — Тимофей обвел глазами лица друзей. — Нельзя терять время! Надо проникнуть в дом к хозяину шпиона Кондаса, которого на самом деле зовут Гравино, чтобы заполучить фирман султана о войне. Кто идет со мной?
— Все, — впервые нарушил молчание Сарват. — Где этот дом?..
* * *
Муэдзин кричал протяжно и заунывно, будто старался надорвать сердце тех правоверных, которые не захотят услышать его призыва прийти поскорее в мечеть, чтобы вознести молитвы Аллаху. Белометти положил руку на эфес шпаги и усмехнулся: везде одно и то же, только внешне проявляется по-разному. У христиан призывно звонят колокола, у мусульман завывают муэдзины, а у буддистов… Кстати, а что у буддистов? Впрочем, сейчас не до них. Важнее — придет Али или нет?
Эта продувная бестия вполне может выкинуть дурную шутку, если скроется с задатком и не принесет обещанный фирман. Что тогда делать? Растолочь в пыль приготовленные для оплаты услуг албанца алмазы и, вдохнув эту пыль, принять смерть, достойную падишаха? Не пойдешь же к другому хитрецу и обманщику, Фасиху, чтобы потребовать от него удовлетворения? Наверно, старый лис сейчас потирает сухие ладошки и радуется, что облапошил легковерного гяура! Евнух надеялся, что венецианец, прихватив подаренную ему красотку, подальше запрятал пенал с фирманом и поспешил в гавань, чтобы сесть на первый же корабль, уходящий в Италию. Ну нет, еще посмотрим, кто кого облапошит, драгоценный Фасих-бей!
Крики муэдзина раздражали, хотелось заткнуть уши, чтобы больше не слышать гнусавый голос, и Белометти начал мерить шагами улицу, подавляя растущее раздражение. Али задерживался. Хотя что значит время для восточных людей? Они привыкли относиться к нему с величайшим пренебрежением, совершенно не задумываясь о его быстротечности и невосполнимости. Оно для них течет медленно, как патока, и стоит ли торопиться, когда все и так заранее предначертано в книге судеб?
— Скоты! — Джакомо выругался сквозь зубы, повернулся и двинулся в обратную сторону, маятником болтаясь около мечети.
Действительно, что делать, если Али не придет? Не жаль отданных ему камней, жаль проиграть и потерять время. Придется все начинать сначала и лезть в душу к фаворитам нового султана. А это не просто и далеко не безопасно. Никогда не сумеешь узнать, что на уме у проклятого турка, который улыбается, а сам прикидывает, как половчее содрать с тебя кожу или отрезать тебе голову, чтобы подарить ее султану в знак своей преданности.
Как назло, и солнце припекало все сильнее. Или это от волнения казалось, что душно? И еще он опрометчиво надел темный костюм европейского покроя и теперь торчит у мечети как пугало, притягивая любопытные взгляды. Ложь, что Восток чурается праздного любопытства! Все эти Мухаммеды и Магомеды любопытны, как последние базарные торговки!
Зачем он поддался льстивым речам евнуха, поверил этому хитрому кастрату? Не зря здесь говорят: ты сказал раз, и я тебе поверил, ты сказал второй раз, и я начал сомневаться, а когда ты сказал в третий раз, я понял, что ты лжешь! Сколько раз твердил ему Фасих одно и то же? Давно было пора понять, что он водит за нос!..
Ага, вот и Али! Албанец крался вдоль стены словно тень, стараясь никому не попадаться на глаза. Еще один присяжный мошенник! Однако что остается делать, приходится принимать мир таким, каков он есть! Стремиться к его переустройству и совершенствованию просто глупо.
— Принес? — Джакомо увлек албанца в закоулок позади мечети.
— Это было не так просто, — начал набивать себе цену Али, но венецианец, тут же прервал его, не желая слушать пустые разглагольствования, столь свойственные жителям Константинополя.
— Я не спрашиваю, просто это было сделать или нет. Принес?
— Да.
Джакомо требовательно протянул руку, но албанец отвел ее в сторону.
— Без денег и на кладбище не отвезут! Где камушки?
— Я должен убедиться, что это настоящий фирман, — не уступил Белометти. — Давай его сюда! Ты уже получил задаток.
— Убедиться? — Али искренне удивился. — Как? Ты уже получил один фирман от Фасиха и был уверен, что он настоящий. Если бы я не открыл тебе правду, ты так и остался бы в неведении. Неужели ты сумеешь отличить подделку от подлинника, если этого не могут сделать даже визири? Как это тебе удастся?
— По содержанию. — Джакомо нетерпеливо пошевеливал пальцами. — Давай!
— Камни! — Али был упрям. — Или я ухожу!
— Черт с тобой! — Белометти сунул руку в карман камзола и вытянул за шнурок небольшой кожаный мешочек. Высыпал из него на ладонь несколько мелких алмазов и отдал албанцу. — Остальное потом. Мое слово твердо.
— Мое тоже, — заверил Али. Оглянувшись, он достал из-за пояса длинный узкий пенал.
Джакомо недоверчиво хмыкнул: Фасих отдал ему фирман в серебряном футляре, а этот фирман — якобы настоящий — спрятан в простом деревянном пенальчике. Ладно, посмотрим. Раскрыв пенал, он вытянул из него пергаментный свиток с тогрой султана, быстро развернул и пробежал глазами по строкам. Лицо венецианца слегка побледнело: похоже, Али не обманул.
— Ты доволен? — Албанцу не терпелось поскорее уйти, но сначала он хотел получить все сполна.
— Доволен, — буркнул Джакомо и спрятал фирман в пенал. — Бери свои камушки.
— Ты принес слишком мелкие алмазы. В твоей шкатулке были крупные. — Али раскрыл мешочек и проверил его содержимое. Конечно, того, что он получил, вполне достаточно, но почему не попробовать выжать еще?
— Вымогатель, — засмеялся венецианец и протянул ему кошелек с золотом. — На! Считай, что у меня сегодня приступ небывалой щедрости.
— Храни тебя Аллах!
— Надеюсь, он поможет и тебе сохранить свою голову! — Джакомо повернулся и быстро пошел к дому.
Наконец-то можно вздохнуть спокойно! Сейчас он соберет самое необходимое, возьмет красавицу рабыню, спустится в подвал, откинет крышку заветного люка и спрыгнет в темноту подземных галерей. Ночью над его головой уже распустит паруса корабль, а через несколько дней отец Паоло сможет выбрать фирман по вкусу. И кто знает, на каком он остановит свой выбор?
Неожиданно венецианец увидел странную для этого квартала фигуру: навстречу ему шел высокий худощавый господин в европейском платье и шляпе с пышными черными перьями. На боку у него висела длинная шпага, а за поясом торчали пистолеты. Незнакомец направился прямо к нему и вежливо поинтересовался на итальянском:
— Простите, синьор! Не вы ли господин Джакомо дель Белометти?
— Именно так, синьор, — гордо выпрямился Джакомо. Неужели генерал иезуитов устал ждать и прислал «погонялу»?
— Прекрасно! — Тонкое лицо незнакомца расплылось в улыбке. — Мне просто повезло, что не пришлось долго искать вас в этом Вавилоне. Получите, синьор! — Он медленно стянул с руки перчатку и резко бросил ее в лицо венецианца. — Я — Антонио да Камерино! Угодно ли вам скрестить со мной шпаги?
Джакомо похолодел: он ожидал чего угодно, только не появления жаждущего мести родственника убитого им на дуэли в Риме Ридольфо да Камерино! И надо было этому дураку разыскать его в Константинополе именно сейчас! Выходит, даже сам отец Паоло оказался бессилен, не смирил потомков гордых патрициев.
— Вы ищете смерти? — Белометти презрительно усмехнулся.
— Все в воле Божьей, — ответил Антонио. Его глаза смотрели холодно и спокойно, а жилистая рука легла на эфес шпаги. — Где и когда мы сможем решить наше дело, синьор?
Джакомо понял, что так просто отделаться ему вряд ли удастся, но не желал понапрасну подвергать риску свою жизнь, уже имея на руках целых два султанских фирмана. Надо было срочно придумать, как избавиться от Антонио.
Да Камерино ждал ответа Белометти с ледяным спокойствием уверенного в себе человека. Такие люди ничего не делают наобум, четко взвешивают каждый свой шаг и каждое слово. Если он отправился в Константинополь, значит, прекрасно владел шпагой и не поленился заранее заказать заупокойную мессу по своему будущему противнику: вон как его гибкие, сильные пальцы ласкают рукоять шпаги, с нетерпением ожидая, когда же наконец можно будет вытянуть ее из ножен. И тогда она выползет на свет Божий, будто стальная змея из темной норы, чтобы через несколько мгновений ужалить Джакомо в сердце.
Венецианец вздрогнул и встряхнул головой — что это он, в самом деле? Еще рано хоронить себя! Но в душе уже поселился мерзкий страх: неожиданно возникший перед ним человек показался Джакомо неумолимым посланцем безносой дамы в белом саване и с косой в костлявых руках. В жаркий день среди прокаленной солнцем пыльной улочки турецкой столицы от Антонио словно пахнуло могильным холодом, и перед Белометти на миг приоткрылась завеса, скрывающая будущее.
— Я жду, синьор, — бесстрастно напомнил да Камерино. — Соблаговолите сказать: где и когда? Не хотелось бы откладывать. Нам вряд ли удастся найти секундантов в этой варварской стране, поэтому предлагаю довериться дворянской чести друг друга. Кажется, ваша шпага такой же длины, как моя? Не начать ли нам прямо сейчас, здесь?
— Это невозможно. — Джакомо усилием воли подавил страх и вновь обрел уверенность.
Антонио правильно сказал, что здесь варварская страна. Если кто и знает о его прибытии в Константинополь, то вряд ли кто потом сможет узнать, куда он делся: катакомбы и морские волны хорошо умеют хранить тайны.
— Это невозможно, — любезно улыбаясь, повторил венецианец. — Рядом мечеть, а поблизости нет ни одного уединенного места, где мы сможем без помех разрешить наши разногласия.
— Какое дело до нас туркам? — Антонио недоуменно пожал плечами.
— О, вы их плохо знаете. Предлагаю отправиться ко мне. При доме есть большой сад с широкими и ровными аллеями, скрытый от посторонних взглядов высоким забором. Там нам никто не помешает. Надеюсь, вас не затруднит совершить небольшую прогулку?
— Доверяюсь вашей чести, — поклонился да Камерино. — Где ваш дом, синьор?
— Через десять минут мы уже будем в саду. Почти райском.
Они пошли рядом, как два приятеля. Вот уже и знакомые ворота. Джакомо стукнул кольцом калитки, и она распахнулась. Вежливо пропустив вперед Антонио, венецианец вытянул из-за пояса пистолет и тихонько взвел курок. Сейчас он всадит пулю в затылок самоуверенного мстителя, а потом прикажет привратнику зашить тело в парусиновый мешок с камнями. Вечером страшный сверток бросят в Босфор.
Ничего не подозревавший да Камерино вошел в калитку. Следом шагнул Белометти и вскинул пистолет, но выстрелить не успел. Пистолет у него вырвали и так толкнули в спину, что он чуть не сбил с ног Антонио. Уцепившись друг за друга, они еле удержались на ногах. Обернувшись, Джакомо уже открыл рот, чтобы гневно обрушиться на турка-привратника, и замер в изумлении.
Калитка захлопнулась. Прижавшись к ней спиной, стояли двое мужчин — их лица до глаз закрывали темные платки. У обоих в каждой руке было по пистолету. Один из мужчин держал на мушке да Камерино, а другой прицелился в грудь Белометти.
— Видимо, я зря полагался на вашу честь, — процедил сквозь зубы Антонио.
— Боюсь, синьор, мы оба попали в дурную историю, — обреченно вздохнул Джакомо…
* * *
Выскочив в окно, Гравино почувствовал сильный удар ниже плеча и тут же услышал выстрел. Пошатнувшись, шпион быстро ощупал руку: ничего страшного, пуля прошла вскользь, а кровь — ерунда: хороший стакан крепкого вина и кусок жареного мяса быстро восстановят силы. Но сейчас нужно думать не о мясе и вине, а о том, как сохранить голову! В два прыжка он очутился у забора и перемахнул через него, не обращая внимания на боль и набухший кровью рукав. Скорее, пока они не опомнились!
Гравино кинулся по улице, надеясь достичь перекрестка и затеряться в толпе: там преследователи не осмелятся палить по нему из пистолетов. Кварталы старой части города изобиловали закоулками, словно специально предназначенными для того, чтобы в них удобнее было скрыться. В один из таких проулков он и метнулся, моля всех богов, чтобы тот не оказался тесно застроенным тупиком. Тогда — конец, догонят и прирежут! Однако всегда столь благосклонная к нему удача и сегодня не покинула шпиона: помогла ему удрать, открывая перед ним одну за другой узкие, грязные улочки, уводившие все дальше и дальше от преследователей.
Наконец, Гравино остановился. Кажется, удалось скрыться, но успокаиваться еще рано. Он оторвал от рубахи лоскут, наскоро перевязал рану и отправился дальше, невесело размышляя над досадным происшествием, чуть было не закончившимся для него весьма плачевно. Как, дьявол их раздери, они сумели поймать толстого Джафара? Вечно этого дурака носит где не следует! Впрочем, как они его изловили, не так уж важно, интереснее другое: что этот кусок сала успел рассказать?
К сожалению, он слишком много знал и выдал Гравино, иначе русский не повел бы их так спешно в дом на окраине: хотел, чтобы Джафар поскорее указал на шпиона! Тот указал, не подумав, как близко возмездие за неумение держать язык за зубами. Дурак!
Так, с жирным Джафаром все ясно, а вот как быть ему, бедному Гравино? Попадаться на глаза бывшим галерникам нельзя — это равносильно самоубийству. Денег нет, зато есть оружие и голова на плечах. Кстати, она начала нехорошо кружиться и к горлу подступила тошнота. Проклятая пуля заставила его пролить немало крови, рукав уже весь мокрый, даже повязка не помогает. А поначалу, в горячке, показалось, что рана незначительная. Куда же теперь податься: к хитрому венецианцу или во двор старого кастрата? Наверно, куда поближе — солнце припекало, плечо болело, и силы иссякали с каждым шагом.
Гравино свернул за угол и неожиданно увидел Али, медленно идущего ему навстречу.
— Эй! — Шпион прислонился к стене и призывно взмахнул здоровой рукой. Ноги у него мелко дрожали от слабости и предательски подгибались в коленях.
Албанец огляделся, отыскивая взглядом того, кто его окликнул. Заметив Гравино, торопливо приблизился, увидел кровь на одежде шпиона и недоуменно поднял брови.
— Меня раскрыли, — объяснил Гравино. — Джафар попался им в руки.
— Джафар? — Али недоверчиво улыбнулся.
— Да. Но он больше ничего не скажет. — Шпион чиркнул себя по горлу оттопыренным большим пальцем. — Помоги, я уже едва держусь на ногах.
Однако албанец не торопился: сообщенная шпионом новость заставила его задуматься. Жирный Джафар мертв, Гравино не может больше шпионить за урусом и его приятелями, Джакомо обладает двумя фирманами султана — настоящим и подложным, а Фасих, судя по всему, еще ничего не знает и спокойно сидит в своем дворце. Что сделать теперь ему, Али, чтобы и выгоду получить, и разом от всех них избавиться? И при этом сохранить не только золото, но и голову? Предать евнуха, но теперь уже вместе с Джакомо и его шпионом?
— Да, конечно — Али подхватил Гравино под руку. — Пойдем!
— К Белометти? — Шпиона качало, как пьяного.
— Нет, туда нельзя, — быстро ответил албанец. — В другое место.
— К Фасиху? — Гравино навалился на Али, с трудом переставляя отяжелевшие ноги.
— К его лучшему другу, — усмехнулся албанец. — Это совсем рядом, держись.
Вскоре он подвел шпиона к воротам большого дворца и пошептался с привратником. Оставив Гравино на попечение слуг, албанец в сопровождении вооруженного охранника поднялся по ступенькам во дворец. Его ввели в комнату, где на низком и широком диване сидел дородный человек в богатой одежде, поглаживая унизанной перстнями холеной рукой длинную бороду.
— О, паша! — Али бухнулся на колени и стукнул лбом в пол, покрытый пушистым ковром.
— Кто ты? — Гуссейн-паша с любопытством разглядывал нежданного гостя. Он уже знал, кто пожаловал в его дворец, но прикидывался, что ни о чем не догадывается. Неужели дела проклятого сморчка Фасиха настолько плохи, что самые верные его слуги побежали, как крысы с тонущего корабля?
— Я Али-албанец, который был слугой презренного Фасих-бея.
— Встань, — милостиво разрешил паша и усмехнулся в бороду. — Что тебе нужно от меня?
— О, паша! Ты самый преданный слуга султана. — Али поднял голову, но не встал с колен, а на четвереньках, как собака, преданно заглядывал в глаза Гуссейну. — И я, ничтожный, маленький человек, тоже всегда верно служил нашему падишаху, повелителю мира. Поэтому, когда презренный евнух замыслил измену, я припадаю к твоим ногам в поисках справедливости.
— Измена? — Гуссейн насторожился, как гончая, почуявшая свежую кровь подранка.
Кажется, старший сын Сулейман говорил ему о продажности Али, которого присвоивший чужое имя кастрат приблизил к себе. Неужели всемилостивый Аллах решил покарать нечестивца и привел сюда албанца с вестью об измене евнуха?
— Измена, — подтвердил Али и довольно натурально изобразил на лице ужас от содеянного его бывшим хозяином. — Он подделал фирман султана и передал его гяурам.
— Что? — Челюсть паши отвисла. Подделать тогру султана и его фирман — страшное государственное преступление! Это не просто измена, это…
— Да. — Голова Али печально поникла. — Я не могу быть пособником презренного Фасиха, поэтому ищу милости и справедливости у твоих ног, великий паша!
— Какой фирман? Кому он его передал? — Гуссейн вскочил с дивана и заметался по комнате. — Говори, говори! Если это правда, я щедро награжу тебя, но если ты солгал!..
— Клянусь Аллахом. Чистая правда! Фасих подделал фирман султана о войне с урусами и продал его гяуру Джакомо Белометти, которого тайно прислал сюда верховный имам христиан, называемый ими Папой.
— Лжешь! — Гуссейн подскочил к Али и схватил его за горло.
— Клянусь Аллахом! — прохрипел албанец. — Фирман у Джакомо, я готов отвести твоих людей к его дому, а у тебя во дворе раненый шпион гяура. Фасих и Джакомо подсылали его к урусам.
— Вот как?
Паша ослабил хватку, и Али жадно стал хватать ртом воздух: только бы Гуссейн поверил, только бы накинулся на Фасиха и послал людей к дому венецианца! Не нужно Али его золото, ему нужно руками паши уничтожить Джакомо и Фасиха, а о себе он позаботится сам.
— А где второй подручный твоего кастрата?
— Толстый Джафар? Его убил шпион гяура.
Гуссейн задумчиво пощипал бороду, потом решительно махнул рукой:
— Ты отведешь моих людей к дому гяура! Если они не принесут поддельный фирман, твоя башка будет выставлена на пике около рынка. Или, еще лучше, я подарю тебя Фасиху! Пусть старый козел потешится! — Он захохотал, хлопая себя ладонями по животу.
Али встал и твердо ответил:
— До захода солнца фирман будет у тебя, великий паша!
— Да? — Гуссейн оборвал смех и хлопнул в ладоши. — Стража! Тридцать янычар сюда! Раненого, который пришел с этим человеком, кинуть в подвал и не спускать с него глаз! Поедете, куда скажет албанец. И приглядывайте за ним!..
* * *
— Поднимите руки! — глухо прозвучал голос одного из мужчин. Приказ подтверждали четыре темные дырки длинных пистолетных стволов.
Джакомо предпочел не искушать судьбу и покорно поднял руки. Да Камерино пришлось последовать его примеру. Кто-то ловко выдернул из ножен их шпаги. Белометти скосил глаза и увидел великана в турецкой одежде. Темный платок закрывал нижнюю часть его лица.
— Резать! — поймав его взгляд, прогудел великан и хрипло захохотал.
Венецианец зябко передернул плечами: какая глупость попасть в руки разбойников на пороге собственного дома! Он думал, как избавиться от внезапно свалившегося на его голову мстителя, а тут, оказывается, подстерегали еще большие неприятности. Только бы удалось спасти фирман!
— Что происходит? — Антонио спросил на итальянском, и его никто не понял, кроме Джакомо.
— Бандиты, — объяснил он.
— Идите в дом! — Великан легко развернул их и подтолкнул к крыльцу.
Синьоры понуро поднялись по ступенькам, миновали прихожую и оказались в оружейной комнате. Там, к своему изумлению, Белометти увидел русскую рабыню и рядом с ней незнакомую турчанку — молодую и красивую, чего не мог скрыть даже яшмак. Чуть поодаль стояли трое мужчин в турецкой одежде. Их лица тоже были закрыты платками. И не видно никого из слуг.
— Чему обязан вашему пребыванию в моем доме? — Джакомо решил наступать. Пусть даже словесно. Разбойники везде одинаковы: он посулит им выкуп, и они уберутся. А еще лучше, если они прихватят с собой проклятого да Камерино и отправят его на тот свет.
— Ты гяур из Кызыл-Элме? — спросил один из мужчин.
— Кого вы имеете в виду, — усмехнулся Джакомо, — меня или моего спутника?
— Ты гяур Белометти?
— Да, я синьор Джакомо дель Белометти! Я готов дать вам выкуп. Сколько вы хотите?
— Фирман! — Высокий мужчина шагнул вперед и требовательно протянул руку. — Фирман султана!
Венецианец отшатнулся, словно его ударили в грудь, — откуда они знают о фирмане? Уж не ряженые ли это прислужники драгоценного Фасих-бея? Опять старый евнух измыслил дурацкую шуточку и хочет дважды получить за одно и то же? Иначе как бы эти молодчики проникли в хорошо охраняемый дом?
— Фирман? — Джакомо тонко улыбнулся. — И больше ничего?
— Девушку! — Мужчина положил руку на плечо рабыни, и та доверчиво прижалась к нему. От этого венецианцу тоже стало не по себе: как они сумели договориться? Он считал девушку своей немой богиней, а этот турок кладет руку на ее плечо и хочет увести ее? Так ли нема рабыня, как утверждал евнух? Выходит, она знает турецкий язык или… Или это не турок! Но такого не может быть!
— Что они хотят? — подал голос Антонио. — Не забывайте, синьор, за вами долг чести!
— Да погодите, — оборвал его Джакомо. И вновь перешел на турецкий: — Где мои слуги?
— В подвале, — ответил другой мужчина. — Связаны.
— Я ничего не понимаю. — Белометти провел кончиком пальцев по лбу, лихорадочно отыскивая выход из создавшегося положения. — Как вы попали в мой дом? Если вас прислал Фасих-бей, то он напрасно…
— Фирман! — Тон высокого мужчины стал угрожающим. — Отдайте фирман — и мы уйдем!
— Он в серебряном футляре на диване. — Мне нужен настоящий фирман!
Джакомо похолодел: проклятый албанец, он дважды предатель! Сначала предал евнуха, а теперь успел продать и его! Не продаст ли он за один день и в третий раз? Но кому он запродал тайну фирмана?
— Погодите! — Джакомо отступил на шаг. Бежать не удастся: он безоружен, а в дверях, как глыба гранита, стоит великан разбойник. Фирман могут отнять силой, но против силы следует попробовать применить хитрость! — Погодите, — повторил он, — Ответьте мне, как вы попали в дом?
— Ты заставляешь нас терять время, но я отвечу. Анастасия вышла в сад, а я сидел на дереве. Потом спрыгнул к ней, и следом за мной спустились остальные. Девушка криками созвала слуг, и мы связали их. Теперь все. Отдай фирман, или мне придется забрать его силой.
Венецианец поглядел на широкие плечи незнакомца, оценил длину его мускулистых рук и понял: это не пустая угроза. А еще здесь мрачный великан да два молодца с платками на лицах. Во дворе еще двое с пистолетами. Что же, уступить грубой силе и вернуться к отцу Паоло ни с чем? Вернее, с фальшивым фирманом?
Он чувствовал себя глупым мышонком, попавшимся в мышеловку, поддавшись соблазну отведать пахучего сыра. Только впился в него острыми зубами, а сзади ка-а-ак хрясть! И ловушка захлопнулась. Нырнуть бы сейчас в темную норку… Стоп! Именно в темную нору ему и надо — в подвал, туда, где заветный люк в катакомбы.
— Как же вы договорились? — Белометти скривил губы. — Она не знает турецкого. А вы знаете ее имя. Откуда?
— Мы говорим на одном языке. — Незнакомец шагнул к венецианцу и потребовал: — Фирман!
«Святая мадонна! — с ужасом подумал Джакомо. — Неужели он русский ?»
Он уже забыл, что узнал имя северной богини. Сейчас этот варвар грубо отнимет у него все: прелестную женщину, расположение отца Паоло, карьеру, драгоценный фирман — и уйдет в никуда, торжествуя победу. Ну нет!
Джакомо внезапно метнулся в сторону и сорвал со стены две сабли. Взмахнул перед собой клинками, описав широкий, сверкающий смертоносной сталью полукруг. Незваные гости отступили.
Богумир выхватил из-за пояса пистолет и взвел курок, но Головин остановил его, подняв руку.
— Ну, стреляйте! — Белометти прижался спиной к стене и торжествующе рассмеялся. — Первый же выстрел поднимет на ноги весь квартал! Вы проникли в мой дом, как воры, без шума. И надеялись уйти без шума? Нет, стреляйте, и тотчас сюда сбегутся янычары. Ну, что же вы? Убейте меня и возьмите фирман.
— Надо было сразу его обыскать, — зло бросил Богумир.
— Я задушу тебя! — Сарват шагнул от дверей, вытаскивая из ножен широкий кинжал.
— Стой! — Тимофей сорвал с лица платок. — Он прав, нельзя поднимать шум.
— Ага! — Джакомо сделал шаг к двери, ведущей в винный погреб. Там его заветная норка: нырнуть в нее — и пусть все катится к чертям! Через час он будет уже у Рибейры, а там — на корабль. — Ты хотел сразу все — фирман, красавицу, наверно, не откажешься и от драгоценностей? Зачем ты открыл свое лицо, ведь я могу тебя потом узнать?
— Не узнаешь! — Головин размотал пояс и бросил на пол. Одно движение — и в его руках сверкнул искривленный булатный клинок: последний подарок погибшего гонца.
Белометти вздрогнул: второй раз сегодня он явственно ощутил ледяное дыхание смерти. Этот человек не зря сорвал с лица платок! Он решил убить его, Джакомо, и тогда… А если враги бросятся на него разом? Словно в подтверждение его самых мрачных мыслей, мужчины обнажили сабли.
— Синьоры! — Да Камерино шагнул вперед и загородил собой венецианца. — Он принадлежит мне! Я первый вызвал его на поединок!
— Что он кричит? — Тимофей обернулся к Жозефу.
— У них назначена дуэль, — объяснил тот.
— Пусть лучше не вмешивается. — Казак снял со стены саблю и взял ее в левую руку. — Скажи ему!
— Хотите драться один на один? — Джакомо хищно оскалился. Он прекрасно владел саблей и не боялся вступить в бой с неизвестным противником. — Отлично! Победитель получает все! Фирман и женщину! Согласны?
— Согласен! — Головин взмахнул обоими клинками. Жозеф торопливо переводил их диалог Антонио, мешая итальянские и французские слова. Тот отступил в сторону и умоляюще посмотрел на казака.
— Синьор! Оставьте его мне! Я поклялся, что этот негодяй умрет от моей руки, пусть даже он и считается лучшей шпагой Италии. Я проткну выкормыша иезуитов, чего бы мне это ни стоило!
— О, твой противник иезуит? — удивился француз, переведя слова Антонио. — Это коварные бестии, будь осторожен, Тимофей!
— Русский, — шипел Джакомо. — Великий иезуит Поссевино бывал в вашей Московии и сказал, что с вами невозможен никакой разговор, кроме драки!
— Вот и подеремся.
Клинки с лязгом скрестились, высекая синеватые искры. Анастасия слабо охнула и побледнела. Злата до крови закусила губу. Сарват шумно дышал. За его спиной появился молодой турок из охраны Куприяна — тот послал его узнать, отчего в доме так долго копаются. Жозеф и Богумир отодвинулись, давая место бойцам.
С первого же удара Тимофей почувствовал, что противник далеко не прост: клинки в его руках сверкали, описывая замысловатые круги и восьмерки, словно отыскивая, куда быстрее и вернее ужалить, чтобы располосовать острой сталью живую плоть. Умело защищаясь, Джакомо внезапно переходил в яростные контратаки и словно взрывался сериями финтов, грозил то справа, то слева, пытаясь достать концом сабли до горла Тимофея или подсечь ему ноги, стараясь держать противника на расстоянии, он часто далеко вперед выставлял прямую руку и, вытянув клинок, будто действовал шпагой, делал низкие выпады. Сабли держал уверенно, одинаково хорошо фехтуя и правой и левой рукой.
Головин отступил перед его натиском, и Анастасия вскрикнула, но Богумир зажал ей рот.
— Не мешай ему!
— Ты хочешь фирман? — шипел Белометти. — И женщину? Получай!
Но его сверкающий клинок рассек только пустоту. Тимофей опять отступил, и Джакомо немного успокоился: теперь он уже был почти уверен в победе. Но зачем она ему? Потешить самолюбие, отправив в мир иной еще одного самонадеянного болвана? Плевать на рабыню, сейчас важнее сохранить фирман и собственную голову. Надо немножко попугать наглеца и, незаметно перемещаясь, добраться до двери в подвал. Она не заперта, а с другой стороны есть задвижка. Юркнуть за дверь и скорее вниз, к люку…
Но тут неожиданно все для него изменилось. Вращая клинками, выставленными перёд собой, русский мелкими шажками пошел на венецианца. Тот не знал, что это древний восточный прием фехтования двумя мечами, носящий поэтическое название «Дракон играет с жемчужиной», но интуитивно почувствовал, что игра закончена. Начался настоящий бой. Русский просто, оказывается, дал ему показать себя, выясняя, на что способен противник.
«Дьявол его раздери! — мелькнуло в голове Джакомо. — Что он делает?»
Словно танцуя, Тимофей легко двигался на носках, и разящие клинки Белометти всюду встречали смертоносную сталь, как будто русский был окружен непробиваемой броней. Откуда было знать итальянцу, что казак рождается и умирает с острой саблей в руках?
Впервые Головин вытянул из ножен тяжелый отцовский клинок, когда ему был всего один год от роду! Но тогда он, конечно, еще ничего не умел, зато потом, в монастыре отца Зосимы, его до седьмого пота гоняли наставники, сначала вложив в слабые детские руки легкую сабельку из липы, потом потяжелее — из ясеня, а там и дубовую, которая оставляла болезненные синяки на теле, если пропустишь удар. Незаметно дело дошло и до боевого клинка. И так год за годом, каждый день по несколько часов. Чернецы-наставники не знали ни устали, ни жалости, воспитывая бойца, способного выстоять перед любым противником. Они передавали ему накопленные веками хитрости непростого сабельного боя. Это не фехтование европейской школы! Здесь все диктовал жестокий закон Дикого поля, никогда не знавшего мира, но всегда готового к страшной сече! Либо ты, либо тебя!
Один клинок вверх, другой делает неожиданный выпад! Этот прием древние китайские мастера называли «Бабочка летит на цветок». Белометти едва успел закрыться, но тут же правый клинок казака отбил его защиту, а левый распорол острием камзол на груди — это называлось «Обезьяна ворует плоды». Поэтично, но Джакомо не знал этих названий, да ему сейчас было не до поэзии.
Русский упорно теснил его, не давая приблизиться к заветной двери. Его клинки все чаще и чаще с треском разрывали камзол венецианца, превращая его в лохмотья. Когда-то Джакомо сам так тешился на дуэлях, теперь пришел его черед обливаться холодным предсмертным потом и с содроганием ждать каждого нового выпада, который мог поставить последнюю точку. Иногда венецианцу казалось, что у противника две пары рук.
Неожиданно Головин повернул клинки в одну сторону, а сам шагнул в другую и резко развернулся. Белометти вскрикнул от боли в запястьях, отшатнулся и совсем рядом увидел лицо русского — загорелое и светлоглазое. Толчок в грудь — и он оказался прижат к стене. Руки его были раскинуты в стороны, а у самого горла, почти касаясь кадыка синеватой сталью, остановился булатный клинок Тимофея. Одно движение — и голова венецианца скатится с плеч.
Тяжело дыша, облизывая пересохшие губы, Белометти скосил глаза и увидел непонятные буквы на клинке, готовом перерезать его горло.
— Знаешь, что там написано? — Русский дышал на удивление ровно, будто и не бился на саблях. — «Аз каждому воздам по делам его!» Фирман!
— Под камзолом, за поясом, — прошептал униженный Джакомо.
— Жозеф! Возьми у него оружие и фирман!
Француз вырвал у венецианца сабли и вытащил из-за пояса деревянный пенал. Тимофей отпрыгнул и опустил оружие.
— Синьор! — Антонио снял шляпу и низко поклонился ему. — Пока я жив, не забуду этот поединок и ваше великодушие! Теперь вы мой, господин иезуит! Не угодно ли вам немного отдохнуть и дать мне удовлетворение? Я полагаю, что эти люди здесь более не задержатся.
Во дворе вдруг послышались крики и бухнули пистолетные выстрелы, а потом раздался яростный визг турок.
— Рано обрадовались. — Джакомо сел на диван и хотел сердито отшвырнуть попавшийся под руку серебряный футляр с подложным фирманом, но передумал и спрятал его под камзолом.
Жозеф кинулся узнать, в чем дело, но на крыльце уже протопали сапоги, с лязгом закрылись запоры входной двери, и в комнату ввалился Куприян.
— К окнам! — крикнул он. — Дом окружен! Турки!
Схватив со стола подсвечник, он с размаху высадил им раму и осторожно выглянул. Злата уже вытащила мешочек с пулями и пороховницу, чтобы заряжать ружья и пистолеты, Анастасия принялась помогать ей. Остальные поспешили встать у окон и приготовили оружие. К огромному неудовольствию Белометти, его соотечественник уселся рядом с ним и доверительно сказал:
— У них свои дела. Не правда ли, синьор? Давайте вместе подождем, пока представится возможность разрешить наши дела.
Джакомо только покосился на него налившимся кровью глазом и ничего не ответил. Принесла нелегкая этого Антонио! Сейчас был удобный момент улизнуть в подвал, но помешал да Камерино — вцепился как клещ.
— Я стрельнул, когда полезли, — объяснил Куприян. — Они сначала окликали сторожа, а потом давай ломать калитку. Похоже, их привел Али.
Услышав имя албанца, Белометти насторожился: неужто его подозрения так скоро подтвердились и этот прохвост предал в третий раз за один день? Теперь предал уже его, заплатившего за настоящий фирман алмазами из шкатулки отца Паоло. И куда запропастился Гравино, дьявол его раздери? А вдруг появление Али сулит спасение? Гравино мог предупредить албанца о замыслах русских, и тот поспешил на помощь. Хорошо, если так.
С улицы донесся громкий голос:
— Эй, Джакомо! Ты слышишь меня? Я Али-албанец! Подойди к окну, я хочу говорить с тобой. Не бойся, мы не станем стрелять.
— Мне не о чем с ним говорить, — отрицательно мотнул головой Белометти. — Спросите, чего он хочет?
Куприян поглядел в окно: во дворе перед домом стояли Али и два бородатых янычара. В руках у них, в знак мирных намерений, были белые прутики. А позади фонтана и среди кустов роз уже расползлись, заняв позиции для стрельбы, другие янычары с длинноствольными ружьями. За забором ржали лошади и гомонила толпа, — наверное, на выстрел сбежались любопытные.
— Чего тебе? — Куприян мрачно следил за приготовлениями турок к атаке.
— Сегодня гяур Джакомо получил от Фасиха подложный фирман падишаха, — понизив голос, чтобы не слышали собравшиеся у ворот, объяснил Али. — Отдайте фирман — и можете проваливать! Пусть Джакомо выйдет сюда, его хочет видеть сам Гуссейн-паша.
— Предатель, — это скрипнул зубами венецианец.
Пожалуй, впервые в жизни он готов был зарыдать от отчаяния: несколько часов назад у него было все, а теперь отнимали последнее. Он уже лишился фирмана, северной красавицы, а теперь должен лишиться ловко изготовленной евнухом подделки, а вместе с ней и жизни. Встреча с Гуссейн-пашой означает только одно: очную ставку с Фасихом, а потом отрубят голову и насадят ее на пику янычара. Убежать не удастся, дом окружен турками, и пробраться в подвал ему тоже не дадут. Или рискнуть? Плевать на фирман, жизнь дороже!
Вскочив, Белометти подбежал к окну. Албанец впился глазами в его бледное лицо и нагло ухмыльнулся, чувствуя за собой силу.
— Али! — Джакомо старался говорить спокойно. — Где Гравино?
— В подвале у паши. — Улыбка албанца стала шире. — Но ты не бойся, Гуссейн-паша великодушен. Если ты отдашь фирман и все расскажешь, с тобой ничего плохого не случится.
— Шпион уже не поможет тебе!
Белометти резко оглянулся. Сзади стоял Тимофей. Женщины уже зарядили все ружья и пистолеты и были готовы разделить судьбу мужчин.
— Кинь им фирман. — Жозеф подмигнул венецианцу.
— А мы попробуем прорваться. — Богумир взвел курки пистолетов.
— Дай сюда эту штуку! — Сарват схватил Джакомо за локоть и повернул лицом к себе.
— Прочь! — Белометти вырвался и хотел оттолкнуть гиганта, но тот уже вертел в толстых пальцах тускло поблескивающий серебряный пенал. Венецианец побледнел и сжал кулаки, готовый вцепиться ему в горло, но тут со двора донесся голос Али:
— Можете поразмыслить, но недолго. Когда свеча догорит, янычары ворвутся в дом!
Он поставил на ступеньку крыльца фонарь и зажег в нем огарок свечи — тоненький и коротенький, не больше половины мизинца. Крохотный огонек красным мотыльком затрепетал на кончике черного фитиля, грозя вот-вот сложить крылышки и умереть.
— Когда догорит свеча! — повторил Али и скрылся в кустах.
Осажденные притихли, как зачарованные глядя на уменьшавшийся с каждой секундой огарок. Только синьор Антонио, не понимавший ни слова по-турецки, оставался в счастливом неведении. Он спокойно сидел на диване, пристально следя за Белометти, чтобы тот не вздумал улизнуть.
— Здесь, под домом, должен быть вход в катакомбы, — хрипло сказал Куприян. — Богумир! Тащи сюда слуг, пусть покажут, где это!
— Они не знают, — поспешно прервал его Джакомо. — Вы напрасно потратите время. Отдайте мне фирман, и я покажу, где можно спуститься в галерею.
— Свеча! — Анастасия отшатнулась от окна. Из сада по окнам грохнул залп янычарских ружей. Пули цокали по камню стен, тяжелыми шмелями залетали в комнаты, с глухим стуком впивались в мебель.
Тимофей оттолкнул девушку от окна и выстрелил в ответ из пистолета. Его друзья тоже открыли огонь. В комнате слоями поплыл сизый пороховой дым.
— Алла! — завыли янычары, подбираясь ближе к дому. Огарок в фонаре потух.
— Где вход в катакомбы? — Куприян ухватил Джакомо за грудки и рывком притянул к себе. — Не покажешь — первая пуля тебе, а нам как Бог даст! — Он сунул под нос венецианцу кисло пахнущее порохом дуло пистолета и взвел курок.
Белометти понял, что выбора у него больше нет, если он еще хочет сохранить жизнь.
— Я покажу, надо спуститься в подвал. Но янычары…
— Эй, не стреляйте! — не отпуская Джакомо, заорал Куприян. — Мы отдадим фирман!
— Ты что? — удивленно обернулся Жозеф. — Спятил?
— Единственный путь к спасению — в катакомбах, — объяснил старый казак. — Сарват, покричи им! Пусть перестанут палить!
— Кончай стрелять! — заревел арнаут и выкинул в окно серебряный футляр с фальшивым фирманом. Прыгая по ступенькам крыльца, футляр скатился вниз и остался лежать на дорожке. Стрельба утихла.
— Он ваш, когда догорит свеча! — Тимофей быстро принес со стола шандал со свечами, зажег их и выставил на подоконник так, чтобы янычары видели огонь.
Кусты в саду зашуршали, из зарослей высунулась пика: кто-то из турок хотел подцепить пенал и подтянуть его к себе, но меткая пуля Богумира перебила древко пики.
— Веди! — Куприян подтолкнул Джакомо. — Один из нас должен остаться и приглядеть за турками.
— Я останусь, — вызвался Сарват. — Идите! Когда все будет готово, позовете. Дайте еще пару пистолетов!
— Куда вы? — Антонио забеспокоился и встал с дивана. Все это время он сидел спокойно, казалось, совершенно не обращая внимания на залетавшие в окна пули.
Жозеф быстро объяснил, но да Камерино потребовал, чтобы ему дали две шпаги: как только они вырвутся из этого вертепа, он намерен сразиться с Белометти. Француз понимающе усмехнулся и восхищенно покрутил головой:
— Вы мне нравитесь, мсье. Но шпаги вы получите позже.
Сарват остался у окна, а Джакомо под дулом пистолета Куприяна повел остальных в винный погреб. Сдвинув пустую бочку, он показал предусмотрительно приготовленный заранее фонарь и моток веревки. В полу был люк с кольцом. Ухватившись за него, Тимофей одним рывком открыл темный зев провала. Оттуда сразу пахнуло сырым холодком. Богумир зажег фонарь и спрыгнул первым.
Вторым спустился Куприян и потребовал, чтобы к нему немедленно отправили венецианца. Следом за ним спрыгнул синьор да Камерино, готовый последовать за Джакомо хоть в ад. Головин бережно опустил в люк Анастасию, потом Злату и попросил Жозефа:
— Погоди, я сбегаю за Сарватом.
Поднявшись наверх, он увидел албанца, караулившего засевших в саду янычар, как кот караулит мышей у норки. Стоило кому-нибудь из них высунуться, из окна тут же раздавался выстрел.
— Скорей!
Тимофей потянул Сарвата за собой. Бегом, запирая за собой все двери, они спустились в подвал. Вот и темный провал люка. Казак спрыгнул вниз и увидел неясные тени, сгрудившиеся вокруг тусклого фонаря. Рядом тяжело приземлился Сарват, потянул за веревку и захлопнул крышку люка. Сразу стало еще темнее.
— Ну! — Куприян подтолкнул Джакомо стволом пистолета.
— Прекратите, — огрызнулся тот. — Я тоже хочу жить. Идите за мной!
Куприян намертво вцепился пальцами в его рукав. Впереди маленькой процессии встал Богумир с фонарем, и они медленно двинулись в черноту галереи…
— Свечи будут гореть долго. — Янычарский ага, которого Гуссейн послал вместе с Али, больно пихнул его в бок. — Иди забери фирман! Ведь ты обещал доставить его паше до захода солнца.
Ага хищно оскалил крепкие белые зубы, и Али понял, что, если он сейчас не полезет за серебряным пеналом, ему будет худо, очень худо. Янычары не ожидали встретить ожесточенное сопротивление и, при всей своей несомненной храбрости, не желали рисковать понапрасну: кто знает, вдруг футляр пуст?
Али пополз, проклиная собственную глупость. Надо было сразу сматываться, как только он получил от гяура алмазы. И что стоило ткнуть в бок кинжалом раненого Гравино? Теперь не пришлось бы лезть под пули. С замиранием сердца он высунулся из кустов, каждую секунду ожидая, что в окне дома мелькнет огонек выстрела, звука которого он уже никогда не услышит. Большая свинцовая пуля стукнет в лоб и расколет голову, как перезрелый арбуз. Разве янычарский ага сможет понять, какие мозги брызнут из нее? Но, к его удивлению, никто не стрелял.
Али прыгнул вперед, упал на пенал, потной дрожащей рукой схватил его, быстро перекатился и, не помня себя, юркнул в кусты. Удалось! Хвала Аллаху, удалось! Он торопливо сорвал крышку и облегченно рассмеялся: фирман на месте. И тут ему пришла в голову новая мысль.
— Вот он! — закричал Али, размахивая пергаментом, как боевым знаменем.
— Дай сюда! — Ага вырвал из его рук фирман. Как мухи на мед, к нему спешили другие янычары, чтобы посмотреть, ради чего они рисковали шкурой прямо в столице падишахов.
Али незаметно сделал один шаг в сторону, потом второй и отступил в тень кустов. Пока все увлеченно разглядывали печать и футляр, он уже выскочил за калитку, поймал за повод лошадь, прыгнул в седло и сразу пустился галопом. Вон отсюда, поскорее вон! В Магриб, где у него есть надежные приятели. Вечером из гавани отходит галера знакомого капитана-тунисца, и тот за один из камушков, полученных от гяура, не откажется доставить Али к берберам или во владения алжирского бея. Лучше отдать один камушек и несколько дней качаться на волнах, чем потерять все и качаться на виселице…
Галерея то сужалась, то вновь становилась шире. Каменный свод, тяжело нависший над головой, то давил на темя, то внезапно поднимался. Казалось, катакомбам не будет конца и всю оставшуюся жизнь придется шагать по ним, навсегда потеряв надежду вновь оказаться на поверхности. Ход впереди раздвоился, Белометти уверенно показал на левый рукав:
— Нам туда!
— А тут метка. — Богумир поднял фонарь, и все увидели пятно копоти над правым туннелем.
— Я оставил, — неохотно признался венецианец. Ах, если бы этот кряжистый мужчина не держал его так цепко за рукав, он давно оставил бы их плутать здесь до скончания века, а сам вернулся и спокойно взял фирман. Но…
Ход вновь раздвоился, и в стене появились темные дыры. В одну из них Джакомо велел лезть, пояснив, что там выход на поверхность. Богумир отдал фонарь Жозефу и полез первым. Почти сразу послышался его голос:
— Сюда! Я вижу море!
— Святая мадонна! — Антонио перекрестился и нырнул в темноту, не дожидаясь остальных.
Вскоре беглецы раздвинули корни, свисавшие над выходом из катакомб, и выбрались на береговой откос, полого спускавшийся к воде. Внизу пенились волны, справа был пустынный берег, поросший густым кустарником, а далеко слева угадывалась изогнутая линия городской набережной. Прыгая на гребнях волн, по морю быстро скользила легкая лодка под косым парусом. Куприян сорвал с головы чалму и начал призывно размахивать ею. Лодка развернулась и направилась к ним.
— Кто это? — насторожился Тимофей.
— Свои, — радостно засмеялся Куприян. — Не подвели.
— Откуда они знали, что мы выйдем здесь? — не отставал Тимофей, держа наготове оружие.
— Ходили вдоль берега, — объяснил старый казак. — Я предупредил, что из дома нам, возможно, придется выбираться через подземелье.
Лодка ткнулась в прибрежную гальку, и Тимофей не поверил своим глазам: на ее носу стоял купец Спиридон.
— Живей, живей! — поторапливал он. — Все удачно?
— Да, — улыбнулся ему Головин. — Куда мы теперь?
— Домой! — Куприян от души хлопнул его по спине тяжелой ладонью.
— Пардон! Пусть меня съедят галерные крысы, но дом у всех в разных местах, — насупился Жозеф, галантно подсаживая девушек в лодку.
— Сейчас надо поскорее убраться отсюда, — резонно заметил Сарват, потирая вздувшуюся на лбу шишку — где-то в темноте галереи он неосторожно распрямился и боднул выступ низкого свода.
— Иди! — Куприян махнул рукой Белометти, понуро стоявшему поодаль.
— Синьоры, синьоры! — закричал да Камерино. — Вы же мне обещали!
— Ах да! — Жозеф бросил к его ногам две шпаги. — Это вас устроит?
— Вполне! — Антонио поднял их и твердым шагом направился к Джакомо. Подойдя, он протянул ему оба клинка. — Выбирайте, синьор иезуит. По-моему, здесь вполне подходящее место. Нам никто не помешает!
Помогая поднимать парус, Тимофей бросил взгляд на удаляющийся берег. Антонио и Джакомо скинули камзолы и остались в одних рубашках. Вот они смерили длину клинков и разошлись в разные стороны, но тут же резко повернулись и бросились навстречу друг другу…
* * *
Керболай медленно брел по выжженной солнцем пустыне, тяжело вытаскивая усталые ноги из рыхлого, сыпучего песка, покрывавшего все вокруг насколько хватало глаз. Лучи косматого солнца нестерпимо жалили голову и спину, выжимая из ослабевшего тела последние капли влаги. В ушах начали глухо рокотать барабаны, с каждым шагом их удары становились все чаще и чаще, больно отдаваясь в голове: он знал, это стучала его сгустившаяся кровь, предвещая скорую потерю сознания от жары, голода, жажды и усталости.
Он уже не помнил, когда отправился в путь и куда идет, не помнил, сколько дней он в этом палящем аду, не помнил, откуда вышел, и лишь как заклинание повторял свое имя, чтобы не забыть и его: Керболай, Керболай, Керболай…
Где-то очень далеко, за барханами, тонко шуршавшими струйками осыпающегося песка, остались селения лурдов — нищих и безответных людей, не раз взрывавшихся отчаянными восстаниями против шаха, который с невероятной жестокостью подавлял их, утопив в крови. Кровь? Да, это стучала в ушах его кровь, мешая слышать неумолчный и страшный шорох песчинок, похожий на шипение змеи, готовой ужалить тебя в самое сердце. Проклятая пустыня пела ему прощальную песню, терпеливо дожидаясь, пока обессиленный человек упадет и не сможет подняться. И тогда она укроет его саваном из мириадов песчинок, предварительно высушив на солнце до костяной твердости. Или обитатели пустыни, прячущиеся до наступления темноты в глубоких норах, выползут, чтобы справить жуткую тризну, по кусочкам растащив то, что еще недавно было живой плотью, а коварное солнце и суровый горячий ветер выбелят кости и только потом скроют их под толщей песков.
Его столько раз обманывали миражи, что он не поверил глазам, когда увидел нечто светлое и продолговатое на вершине бархана. Песчаная поземка, поднятая раскаленным ветром, лениво обтекала непонятный предмет, и Керболай, сам не зная почему, вдруг решил, что это сосуд из пустой тыквы, потерянный караванщиками. Может быть, в нем осталась хоть капля воды?
Однако пустыня зло посмеялась над ним: пока он взбирался на бархан, падая и вновь поднимаясь, струи песка скрыли вожделенный предмет, и сколько Керболай ни пытался найти его, разгребая потрескавшимися ладонями сухой песок, ничего не обнаружил. Он хотел рассмеяться, но рот не открывался. Тогда он посмотрел вперед и увидел, что за барханом простирается голая каменистая равнина и среди разноцветных камней тут и там раскидано множество тыкв.
Он поспешил к ним, не ощущая ни горячего ветра, секущего лицо песчинками, ни палящего зноя. Откуда только взялись силы? Керболай чуть не бегом припустился к камням и рухнул на колени перед первым сосудом. Протянул к нему дрожащие почерневшие руки.
— Намаз ягана чикмаз! Лицом к пустыне не молятся, — вдруг сказал кто-то по-турецки у него за спиной.
Но Керболай не удивился и не обратил внимания на эти слова. Какое ему дело до них, если сосуд, в котором еще могла остаться вода, — вот он, перед ним! Он жадно схватил его и с ужасом увидел, что это не тыква, а человеческий череп!
Поднявшись, Керболай зло пнул его ногой, и череп покатился, глухо стуча по камням и мелькая темными провалами глазниц. А вокруг лежало множество черепов, и совсем свежих, и уже готовых обратиться в прах при малейшем прикосновении.
— Педер-сухте! Сын сожженного отца! — обругал его по-персидски тот же голос. — Что ты делаешь?
Керболай обернулся и увидел иссохшего старца в белых широких одеждах. Его длинная седая борода спускалась почти до колен, узловатые пальцы крепко сжимали посох, черные глаза смотрели осуждающе.
— Воды! Дай воды, — прохрипел Керболай и не узнал своего голоса.
— Ты разве пьешь воду? — удивился старик, но лицо его оставалось бесстрастным. — Иди за мной!
Он повел рукой, и вдруг появились скалы с темным зевом пещеры. Керболай, следуя за старцем, вошел в прохладную полутьму и принял из его рук чашу. Заглянув в нее, он увидел, что она наполнена кровью. Но ему было уже все равно, и он выпил чашу до дна, чувствуя, как медленно затихает, удаляется грохот барабанов, разрывавший уши.
— Смотри!
Старик подвел его к черному, гладкому, как зеркало, камню, в глубине которого загадочно мерцали синеватые искры. Керболай взглянул на свое отражение и изумился — там стоял маленький, тщедушный человечек в богатых одеждах, но у него не было головы!
— Это я? — Керболай недоуменно оглянулся.
— Ты, — мрачно подтвердил старик.
— А голова? Где моя голова?
— Ты только что пнул свою голову ногой, Фасих-бей!..
Евнух вскрикнул и проснулся, весь дрожа, словно в лихорадке. Какой страшный и зловещий сон! И откуда отшельник мог знать его имя, которое он давно изменил? Так давно, что уже и сам начал забывать, как его звали когда-то. Неужели ему во сне явился дух пустыни, про которого он слышал в детстве столько жутких сказок?
Нет, все это бред! Прочь, проклятые духи, прочь! За окнами уже видна алая полоска вечерней зари, и пора узнать, не пришел ли толстый Джафар. Сделал этот бездельник что-нибудь или опять захочет заставить хозяина работать за него?
— Эй, кто там? — Фасих хлопнул в ладоши, вызывая слуг. Однако, к его удивлению, в комнату вошел не слуга, а Гуссейн-паша в сопровождении вооруженных янычар.
«Наверное, я все еще сплю!» — подумал евнух и протер глаза. Но паша и янычары не исчезли. Тогда он ущипнул себя заруку и чуть не вскрикнул от боли. А Гуссейн, трижды проклятый Гуссейн, зло рассмеялся ему прямо в лицо:
— Что, Керболай? Ты решил, что глаза обманули тебя?
— Боро! Пошел! — не помня себя, по-персидски крикнул Фасих.
Паша захохотал еще громче.
— Собака! Ты забыл старую пословицу: два плясуна на одном канате не танцуют? Думал, никто не узнает о твоих кознях, никто не проведает, что ты подделал фирман нашего великого и всемилостивейшего падишаха, повелителя мира?
— Ложь! — Евнух вскочил и пошел на Гуссейна, истерично крича и брызгая слюной. — Все ложь, ложь! Еще сегодня палачи вырвут твой поганый язык, сын оспы! Кто тебя впустил в мой дом? Вон отсюда!
— Молчи, — презрительно бросил паша и щелкнул пальцами. Один из янычар подал ему большое медное блюдо, покрытое платком, но Гуссейн не принял его, а дал знак сдернуть платок.
Фасих отшатнулся. На блюде лежала голова Джафара. Синий язык высунулся изо рта, словно поддразнивая бывшего хозяина.
— Смотри! — Гуссейн вновь щелкнул пальцами, и другой янычар подал ему второй поднос, покрытый платком. Паша сам скинул платок, и евнух увидел на блюде серебряный футляр, а рядом изготовленный по его приказу фирман с поддельной тогрой султана Ибрагима.
— Ты, презренный исмаилит , присвоивший имя Фасих-бея, замысливший измену и подделавший фирман владыки мира, заслужил смерть!
Из-за спины паши неслышно вышел палач султана Махмед. Длиннорукий, похожий на уродливую лысую обезьяну, он держал раскрытый мешок, полный крупной соли.
— Нет!
Евнух отпрыгнул назад и зажмурил глаза. Рушилось все, о чем он мечтал долгими бессонными ночами, рушилась любовно построенная им лестница, ведущая к сияющему трону, и под ее обломками должен найти смерть он, принявший множество лет назад имя Фасих-бея? Ему ли не знать, что означает мешок с солью в руках лысого дурбаши Махмеда?!
— Это все он, он! — Евнух показал на блюдо с головой
Джафара. — Он!
— Боишься? — Гуссейн презрительно скривил губы. — Даже перед лицом смерти юлишь и изворачиваешься? Да, мы нашли Джафара уже мертвым, но тебя мы нашли еще живым! Чего ты ждешь, Махмед?
В наступившей вдруг тишине стало слышно, как палач забормотал слова джинази — заупокойной мусульманской молитвы. И евнух разом ослаб.
Махмед приблизился и схватил его за ухо. Наклонил над мешком с солью. В руке палача появился острый кривой нож, и паша брезгливо отвернулся, не желая смотреть, как отделят от тела голову его врага, чтобы положить ее на широкое медное блюдо и показать султану Ибрагиму…
