— Предатели! — мрачно сказал Олоннэ, услышав о том, что корабли Воклена и ле Пикара вышли из гавани Пуэрто-Морено и удалились в неизвестном направлении. Капитан был зол, но не удивлен. К самому худшему он был готов уже после отказа большей части корсаров штурмовать Сан-Педро. Исчезновение лукавого урода Лупо его тоже не лишило дара речи. Он нашел ему замену в лице двоих местных индейцев. Они брались привести экспедицию корсаров в «редукцию» — так между собой они называли поселок, интересующий капитана. Они неплохо понимали по-испански, и когда Олоннэ подробно изложил им все, что ему было известно со слов Лупо и дона Каминеро о таинственном поселении, индейцы понимающе закивали и всячески подтверждали, что все то, о чем идет речь, они знают. Да, говорили они, там живут индейцы, совсем не похожие на дикарей-людоедов, они одеваются чисто, работают в поле. У них есть два вождя, но сами эти вожди (или жрецы, понять было трудно) не индейцы. Люди они очень уважаемые, каждое их слово — закон. У каждого отдельный дом. Ходят в одежде до пят и зимой и летом. Один — старый, другой — молодой.

В этой ситуации переживать по поводу исчезновения безрукого бандита смысла не было.

Капитан Олоннэ развил бурную деятельность. Он не собирался откладывать экспедицию на долгий срок. Одной недели для отдыха измученным людям вполне достаточно. Этого же срока всем легкораненым должно было хватить для выздоровления. Тем, кому не суждено выздороветь через неделю, не суждено было выздороветь вообще. Раны гноились во влажном климате, и скоротечная лихорадка пожирала пиратов одного за другим.

Была и еще одна причина спешки. О ней капитан предпочитал не распространяться, но сам в уме держал ее непрерывно. Дело в том, что Сан-Педро оказался городом совсем не богатым. Осмотрев все склады, и королевские и частные, Олоннэ пришел к выводу, что продуктов едва-едва хватит на то, чтобы обеспечить экспедицию. Ни о каком роскошестве не могло быть и речи. Каждый мешок муки, каждый бочонок масла был на учете. Каждый мул и носильщик-индеец — тоже. Большинство разбежалось, последовав за своими хозяевами, испанцами. Негры же были плохо приспособлены для переноски тяжестей в местных джунглях.

Накануне выступления Олоннэ публично, даже, если так можно выразиться, с помпой казнил троих корсаров. Изрубил собственноручно. Негодяи пробовали склонять колеблющихся к бунту против Олоннэ.

Куда мы идем?

Зачем?

Нет там никакого золота, и мы все там сдохнем. Посмотрите на Сан-Педро, ради взятия которого положено столько жизней! Это ведь нищий город. Нищий город на окраине нищей страны.

В Гватемале четырехтысячный гарнизон, они перестреляют нас как куропаток. Даже с людьми Воклена и ле Пикара у нас не было шансов. Что же говорить теперь!

Многие думали так же, но предпочитали отмалчиваться. Не поддерживали бунтовщиков, но и не спорили с ними. Вероятность погибнуть от клинка Олоннэ казалась пока больше вероятности нарваться на испанскую пулю или индейское копье.

Беттега прознал о заговоре.

Олоннэ велел схватить говорунов и привести к нему.

Они вели себя нагло и своей вины не отрицали. Это больше всего разозлило капитана. Преступник должен трепетать, лгать, изворачиваться.

Ибервиль советовал капитану казнить их тихо. Не устраивать из казни представление. Как бы не получилось хуже.

Ибервиль оказался прав.

Пока безжалостная рука Олоннэ расчленяла первого заговорщика, остальные обращались со смелыми речами к собравшимся вокруг корсарам. Завидуйте нам, говорили они, ибо такая смерть, что обрушилась на нас, может считаться благом по сравнению с тем, что предстоит вам. Куда вы стремитесь, несчастные? Вы стремитесь в место, по сравнению с которым ад не так уж страшен.

И прочее в том же духе.

Много наговорить им не удалось. Поняв всю вредоносность этих речей, Олоннэ мгновенно прикончил всех троих.

— Те, кто согласен с этими трусами, могут выйти сюда, и я мгновенно избавлю их от страхов перед грядущими опасностями.

Произнеся эти слова, Олоннэ обвел тяжелым взглядом собравшихся. Все, на кого попадал этот взгляд, опускали глаза. Более желающих протестовать и умереть не нашлось.

На рассвете следующего дня отряд из трехсот двадцати корсаров, сотни носильщиков и пятидесяти мулов вышел из развалил Сан-Педро и взял курс на север.

Впереди рядом с проводниками шагал Олоннэ. Одет он был в обычный, груботканый сюртук, а на теле под рубашкой, в специально сшитом из тонкой кожи футляре, хранилась рукопись, найденная на борту «Сантандера». За поясом капитана торчали два пистолета и кинжал. Шпага ритмично ударяла по боку. Каблуки новых сапог из мягкой, хорошо выделанной козлиной кожи отбивали ритм безнадежного, по общему мнению, путешествия.

Стояла хотя и сухая, но душная и тяжелая жара. Несмотря на раннюю пору, солнце уже начинало свою испепеляющую работу. Пройдя миль около четырех, пришлось останавливаться на привал. Избрали место на берегу неширокого ручья под сенью пышных тропических деревьев: цизальпиний, маншинелл и пальмито. Впрочем, может быть, растения, давшие укрытие корсарам, назывались и как-то иначе.

Олоннэ не скрывал своего раздражения:

— Такими темпами мы будем добираться до Гватемалы месяц.

— Что делать, — усмехнулся Ибервиль, вытирая мокрый лоб, — удобнее, конечно, было бы плыть на корабле, а не топтать эту раскаленную сковородку.

Один из проводников, седой, но еще крепкий старик, наклонился над ручьем, зачерпнул воду и замер в непонятной задумчивости.

— Что там еще? — недовольно спросил Олоннэ.

— Скажи своим людям, что воду из этого ручья пить нельзя.

— Почему это?!

— Внутри будет огонь, сначала в животе, потом везде.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, — пожал плечами индеец, — всегда знал.

— Так это что, мы и воду должны на себе тащить?! — восхитился Ибервиль.

— Скажи, старик, а есть там дальше хорошая вода? Которую можно пить?

— Такая вода есть. Я покажу.

— Беттега! — позвал капитан.

— Я слушаю.

— Слышал?

— Да.

— Объясни нашим людям, что если они не хотят подхватить лихорадку, пусть воду из этого ручья не пьют.

Когда жара стала спадать, двинулись дальше вдоль берега того же «плохого» ручья. Места были пустынны. Слишком пустынны. Олоннэ поинтересовался у проводника, живет ли здесь кто-нибудь.

— Да, здесь есть лесные жители. Они следят за нами сейчас.

— Да-а?

— Но это неопасно.

— Надеюсь, когда станет опасно, ты нам скажешь?

— Скажу. Если будет опасно, то и для меня, а не только для вас.

Олоннэ ответ не понравился, но он решил не вдаваться в детали.

Еще перед началом путешествия проводник на вопрос, сколько дней займет путешествие до редукции, ответил, что сам бы он дошел за неделю. С бледнолицыми людьми придется затратить десять. Он показал растопыренные пальцы двух рук.

Проводникам было строго-настрого приказано скрывать истинную цель путешествия, чтобы они ненароком не проговорились. Олоннэ старался, чтобы они держались в стороне от корсаров. Да они и сами не горели жаждой общения. Во время отдыха сидели на земле спиной к спине, опершись руками на длинные палки, поставленные между ногами, и, казалось, дремали.

На рассвете второго дня миновали заброшенный поселок. Вернее, даже не поселок, а что-то вроде загородного дома с большим количеством мелких построек вокруг главного здания, выстроенного в классическом испанском колониальном стиле. Белые стены домов заметно потрескались, дворы захвачены буйно растущей зеленью.

— Чей это дом?

— Ничей.

Олоннэ поморщился.

— Ты можешь отвечать нормально? Кто здесь жил?

— Сеньор. И его дети. Потом сеньор умер. Дети уехали. Рабы разбежались.

Капитан махнул рукой, поняв, что ничего большего он не добьется. Но тут сам проводник сказал нечто любопытное:

— Старый сеньор был другом белого человека из редукции. Старого белого человека.

Дальнейшие расспросы, с которыми не замедлил навалиться на индейца Олоннэ, ничего не дали.

На третий день пути местность сделалось более холмистой, появились нагромождения камней, двигаться стало тяжелей. Над головами орали бесчисленные тропические птицы, проплывали кроны громадных деревьев, сыпались за шиворот и безобидные и опасные насекомые. Пятнистые спины косуль мелькали за стволами.

— Из этого родника можно пить? — непрерывно спрашивали у проводников измученные духотой корсары.

Мулы одуревали от слепней и прочих кровососущих тварей. Определить пройденное расстояние было трудно: путь оказался извилист, и временами Олоннэ казалось, что они просто топчутся на месте.

— Почему мы здесь свернули?

— Там нет дороги. Там город. Дорога здесь.

Такие диалоги возникали то и дело. Капитан чувствовал себя неуютно. Морская стихия была ему привычнее, палуба корабля казалась надежнее базальтовых плит, покрытых скользким мхом, по которому можно съехать в невидимую за лианами и листьями пропасть.

Несколько человек нашли в таких естественных ловушках свою гибель.

Перелом ноги в условиях такого путешествия — почти верная смерть. И даже не почти, а именно и единственно смерть.

По ночам часовые с интересом оглядывались по сторонам, крепко при этом сжимая оружие и пытаясь определить, какому хищнику принадлежат горящие в темноте глаза.

Разумеется, для такой толпы вооруженных мужчин дикие звери провинции Никарагуа особой опасности не представляли. Несколько больше волновало Олоннэ поведение местных индейских племен. Столкновение с ними не входило в его планы. А нарваться на столкновение было просто, стоило, например подойти к границе какой-нибудь священной долины предков — и война обеспечена.

— Кто может знать, что творится в башке у этих дикарей? — говорил капитан, оглядываясь по сторонам. — Посмотри хотя бы на наших проводников. Я иногда думаю, стоило ли так полностью им доверяться?

— Теперь уже поздно размышлять на эту тему, — пожимал плечами Ибервиль.

Утром пятого дня изрядно изможденная корсарская армия подошла к ущелью, которое называлось, если дословно перевести его с языка индейцев каварайя, тутошних жителей, Горловина Вперед-Назад.

— Дурацкое название, дурацкое ущелье, дурацкая жизнь! — в сердцах произнес Олоннэ.

— Что с тобой? — поинтересовался одноглазый друг. В голосе зазвучал живейший интерес. Вдруг сейчас Олоннэ скажет, что ему опостылело это путешествие черт знает куда, и он прикажет поворачивать.

Капитан уловил настроение Ибервиля:

— Нет, зря надеешься. Сейчас мы полезем в эту горловину. И только вперед.