VIII
Когда киктоп просигналил Андрею, что пообщаться с ним хотят откуда-то издалека, он только что свернул с Си-Ти Новгород – Санкт-Петербург на дорогу к своему дому, построенному в самой вершине треугольника между двух рек – Оредежа и Луги. По обычаю, который все больше распространялся на северо-запад России из Прибалтики, трасса тут была тесно обсажена деревьями, здесь ухоженными липами. Им было лет по восемьдесят, их кроны наверху слились в плотную арку, и Андрею казалось, что он неспешно едет по нескончаемому туннелю, стены и свод которого отделаны искусно выточенными изумрудами.
– Ты, светлейший? – откликнулся он на вызов. – Что-нибудь срочное? Можем через полчаса поговорить?
Олег вроде бы не возражал, но в его интонациях было что-то необычное, и Андрей заставил мобиль резко разогнаться. Впереди появилось серебристое свечение – автоматика почуяла приближение мобиля и включила подсветку вокруг дома.
Дом Андрея был весьма своеобразной архитектуры. Основное здание выглядело так, будто кому-то вздумалось здесь, среди вековых сосен, надувать на земле гигантские мыльные пузыри. Олег, иногда здесь гостивший, сказал однажды, глотнув ром из пивной кружки: «Знаешь, Андрей, на что похож твой дом? На гигантского белого слизняка. Нет! На гигантскую личинку он похож! На личинку дракона!»
Андрей подъехал к дому, остановил мобиль на стоянке, засыпанной мелким гранитным гравием, и пробежал через лужайку к дому. Из-за входной двери слышался целый концерт: лай, повизгивания и партия барабана – бешеный цокот когтями по шпону. Минуту-другую пришлось постоять, пока электронный сторож не проверил рисунок ладони и не разблокировал запоры. Андрей чертыхнулся и в тысяча сто второй раз наказал себе врезать в дверь старый добрый замок, который открывается старыми добрыми ключами.
Из открывшейся двери выскочила белая, под окраску дома, собака – самми. Выскочила, подпрыгнула, пихнула хозяина лапами в грудь и завертелась вокруг его ног.
– Никто к нам не приезжал, Роберт, – проговорил Андрей, поймав пса и почесывая его за ухом. – Никому мы с тобой не нужны. Ну, иди, побегай.
Он поставил на ошейнике регулятор электронного поводка на расстояние в два километра и похлопал собаку по боку: давай, давай, ищи. Роберт опустил морду к земле и побежал вокруг дома. Андрей посмотрел псу вслед, усмехнулся: какой переполох начнется среди окрестных кабанов – и вошел в прихожую.
За дверью его встретил кибер, особенно любивший образ девушки-эльфа. Андрей похвалил новый купальник в дырочку, от ужина отказался:
– Поработать надо. Через часок, хорошо?
В кабинете на втором этаже он не стал включать свет и перевел вызов Олега на домашний коммуникационный центр. Темнота в дальнем углу, где, сейчас невидимый, стоял книжный шкаф, стала еще гуще, хотя на уровне верхней полки и заполоскалось на сквозняке пламя факела. Впрочем, оно даже огнем не казалось, а выглядело как хаотично колеблющаяся из стороны в сторону жидкая амальгама золота. Света от нее хватало только на то, чтобы выхватить из мрака лицо Олега и левый наплечник его кольчуги.
Сумрак Андреева кабинета перемешался с темнотой, окружающей Олега, и, казалось, они сидят в одном большом мрачном помещении. Только один в удобном кресле, а другой – на грубой деревянной лавке.
С минуту они вглядывались в лица друг друга, вдруг Олег дернулся и досадливо хлопнул себя по ладонью по бедру. Сочно звякнуло металлом о металл.
– Клопы?
– И блохи.
Андрей нашел на столе невидимую бутылку виски, плеснул в невидимый стакан и отсалютовал им Олегу. Тот угадал движение и поднял с пола перед собой корчагу с медовухой, поднесенную деревенскими жителями.
– Чтоб вам удача помогала! – сказал Андрей. – Давай, светлейший, рассказывай, что у тебя там.
Олег рассказал. Андрей, выслушав, спросил:
– Почувствовал себя наконец-то всемогущим богом?
Олегу показалось, что это ирония, и ответил резковато:
– Я почувствовал себя на месте.
И посмотрел на Андрея не без вызова: если считаешь, что мы наделали ошибок сверх меры, то отзывай нас с Феликсом, присылай кого-нибудь другого, но зубоскалить нечего. Но Андрей молчал и вроде бы ждал продолжения рассказа.
Олег продолжил: заговорил не о том, что случилось, а о своих ощущениях и трактовке событий, которая внезапно сложилась в его голове. Думаю, что мы ничего сегодня не поменяли в прошлом, говорил он. Никогда не было 16 мая 1252 года так, что один из монгольских разведывательных отрядов, высланных вперед Неврюем, вырезал всех до одного жителей деревни, одной из немногих, что остались на мещерской реке Буже со времен Батыева нашествия. Всегда было так, продолжал Олег, что часть селян был спасен случайно оказавшимся рядом небольшим отрядом – посланцами галицкого князя Даниила к зятю, великому князю владимирскому Андрею, а одновременно – экспедиция ЦПХ и НЦРИ.
И вообще, слова «никогда» и «всегда», как, впрочем, «раньше» и «позже», в отношении к истории имеют условное значение, развивал свою мысль Олег. Любая дата – это не более чем координата в пространственно-временном континууме, обозначающая точку, положение вещей в которой определятся набором воздействий, когда-либо на нее оказанных. В нашем случае это и ордынец, вспоровший живот беременной женщине, и Норман, который этого не смог стерпеть, и, может быть, какой-нибудь куратор этой эпохи из далекого будущего, решивший, что монгол это заслужил, а потому каким-то неведомым пока способом придавший стрелам Нормана особенную точность.
Все это Олег говорил, глядя в сторону – на светлый из-за взошедшей луны прямоугольник открытой двери. Он боялся, что если посмотрит на Андрея, то увидит на его лице ехидную усмешку и собьется.
Но Андрей на него не смотрел. Он открыл окно и разглядывал луну. Она висела примерно на том же самом месте, что и у Олега. Только цвет у нее был красноватый.
«Сейчас скажет – красиво оправдываешься», – решил Олег.
– Апология предопределенности, – однако проговорил, не оборачиваясь, Андрей. – Имеет право быть. Но…
– Совсем нет! – Олег не дал ему договорить. – Я для себя это сформулировал как… Как содействие энтропии несчастья. Ускорение ее.
Андрей промолчал.
– Я правильно понимаю, что сворачиваться не будем? – Олег решил свести этот не совсем понятный разговор к каким-то практическим итогам. – А с Норманом что делать? Все-таки угрозы в тот момент, когда он выстрелил, нам никакой не было, как ни крути.
– Это ты сам решай, – голос Андрея почему-то был печальным. – Ты на месте распоряжаешься. Я бы отослал. Прямое нарушение ключевых инструкций. Вам проще будет. Займетесь только нашей задачей.
Феликс, сидевший под дверью, из всего разговора понял одну вещь: Нормана отправят домой.
– Континуум… Временные координаты… – ворчал он, укладывая Олега, который захрапел сразу, как только прервалась связь. – Пойдет лучше простой неученый проводник в караул. Хороший караул еще никогда не был лишним.
Он растолкал Шурика, оставил его на крыльце вместо себя, сочувственно глянул на спавшего поодаль у костра Нормана и пошел к околице. Заставы из деревенских мужиков были на местах. Хотя опасности от ордынцев и не предвиделось, решено было создать что-то вроде ополчения – чтобы сами селяне были при деле и чувствовали себя увереннее.
– Слушаешь? – Феликс, неслышно подобравшись, хлопнул одного из них по плечу.
Тот от неожиданности выронил рогатину и долго и бестолково хватал ртом воздух.
– Слушаю, – все-таки он выдавил из себя слово. – Аки заяць. Но боярин аки рысь. Не услыхать его.
– Лучше слушай и услышишь, – безапелляционно закончил разговор Феликс и отправился на берег. Сел в первую попавшуюся лодку-долбленку, переправился на восточный берег Бужи и потерялся в темноте.
Назад пришел уже ближе к полудню. Недалеко от деревенского пруда ему встретился крупный гусак, судя по всему, разведчик от деревенского стада, разлетевшегося по округе. Птица косилась на человека недоверчиво, но скрываться в кустах тоже не торопилась.
– Можно, можно возвращаться, – сказал ему Феликс. – Ненадолго, но можно.
Тот как будто бы понял: заголосил, захлопал крыльями, а откуда-то издали ему ответили сородичи. И почти одновременно – уже по-человечески – заголосили в деревне.
– Ага, собрались, – пробормотал себе под нос Феликс и перешел на быстрый шаг.
Около церкви на вытоптанном куске земли, который они с Олегом вчера в один голос назвали площадью, сошлось все выжившее местное население. Женщины стояли поодаль, а мужики кучковались в центре: решали, на все ли божья воля или что-то самим делать надо.
Феликс вышел к церкви одновременно с Олегом, и собравшиеся, человек пятьдесят, нагнулись в поклоне. Олег махнул рукой величественно: я удовлетворен, мол, а вторым жестом позвал с собой четверых стариков, отошел шагов на сто пятьдесят и начал им что-то обстоятельно втолковывать.
Старики снова поклонились и вернулись к своим. Послышался неразличимый для Феликса бубнеж, который время от времени перемежался то восторженными вскриками «уух!», то опасливым «ууу!», то мрачным «ыыммм!».
– Ты что им наговорил? – спросил Феликс.
– Как и решили, – ответил Олег. – Сказал, что нескольких лошадей мы забираем и что им нужно уходить. Рассказал про возможности – про Новгород, про Волынь, про вятские земли, про Смоленск и про Литву.
– А про то, что мы проводим, сказал?
– Нет, – помотал головой Олег. – Зачем? Мы же проводим, только если они на север пойдут, а если на Волынь или в Литву, то им самим пробираться нужно.
Обсуждение на площади между тем затягивалось. Мало того, завязался спор, который, судя по издаваемым выкрикам, становился все более ожесточенным. Быстрого решения ожидать не приходилось, и Феликс предложил пойти в избу, где накануне ночевал Олег, и отдохнуть. Но тот брезгливо поморщился, вспомнив клопов и блох, и они отправились к главному деревенскому колодцу, где велено быть Норману и Шурику. Крутюнов, успевший поспать, довольный и бодрый, с удовольствием разглядывал трофеи – монгольских лошадей, привязанных к плетню, доспехи, шлемы, луки, сабли и прочую боевую всячину. Норман с задумчивым видом сидел на бревне и крутил в руках небольшой кинжал.
На Феликса это упражнение подействовало как шарики в руках гипнотизера, да и бессонная ночь наконец-то дала о себе знать: он сел, прислонился к стенке колодезного сруба и задремал.
Проснулся он, когда солнце перевалило через зенит и раскалило металлические пластины на его кольчуге. Норман по-прежнему крутил кинжал, Шурик теперь уплетал громадный бутерброд в классическом составе: на кусок ржаного каравая был намазан слой масла чуть ли не с палец толщиной. Еще были квас, сало, соленые грибы и чеснок.
– Огурца бы еще, – сев, сказал Феликс и потянулся за салом.
– Конец шестнадцатого, – буркнул сидевший к ним спиной Олег. – Раньше не будет.
Он постукивал ножнами о сапог и поминутно поглядывал в сторону церкви. Оттуда по-прежнему доносились возбужденные голоса.
– Старики приходили? – спросил Феликс.
– Уже три раза, – Олег раздраженно передернул плечами. – В первый раз спрашивали, как они уйдут, если от князя дозволения нет. Второй раз – не нужно ли отослать лошадей в Орду. В третий раз я им объяснял, что к единому мнению приходить совершенно не обязательно. Кто хочет, может оставаться, а другие…
Он не договорил. За церковью на площади раздался страшный вопль и громко заголосили женщины.
Олег и Феликс кинулись туда.
Олег еще издали заорал, не заорал даже, а зарычал, и мужики, сбившиеся в ожесточенно машущую кулаками толпу, прыснули в разные стороны. Троих особенно рьяных бойцов Феликс успокоил плеткой.
Деревенские, оказывается, решили делить трофейных лошадей, и размолвка между теми, кто решил оставаться, и теми, кто собрался уходить в недоступные для ордынцев места, вспыхнула с большей силой. Феликс, устроивший небольшое следствие, узнал, что драка началась из-за того, что один из деревенских предложил уходящим ничего не давать, так как они все равно сгинут и все добро пропадет. Идею одобрили многие, видимо, были уверены, что бояре рассудят в их пользу, потому что главный придумщик – крепкий мужик, выделявшийся из толпы старым шрамом поперек лба, – прохаживался по площади гоголем.
Феликс погрозил ему плеткой. Мужик сначала сделал удивленные глаза, но, когда было объявлено, что лошадей будут делить в два круга: сначала по тяглу, то есть на семью, а тех, что останутся, – по едокам, понял, что спасители придерживаются других представлений о справедливости, и спрятался за спинами соседей.
В итоге двенадцати уходящим семьям досталось восемнадцать лошадей, а двадцати двум остающимся – тридцать одна. Еще дюжину Феликс отобрал для экспедиции и вместе с Шуриком увел на реку купать, взяв в помощники четверых мальчишек.
– Я сильно виноват? – спросил Норман потерянным голосом, когда они ушли.
– Ты о чем?
Олег прекрасно понимал, о чем спрашивает Норман, и даже уже имел твердо согласованный с самим собой ответ, но не оказалось у него готовности проговорить эти слова, и, задав встречный вопрос, он взял паузу – подумать еще немного. Еще ему вдруг понадобилось проверить, насколько хорошо меч скользит в ножнах. Что-то там оказалось не в порядке, и он снял с них наконечник – металлического двухголового тигра, распустил кожаную оплетку и, рассоединив деревянные половинки, довольно долго над ними колдовал. Потом, не собрав все вновь, обернулся к Норману и проговорил спокойно, но довольно жестко:
– Виноват!
– Чем?!
– Виноват, – повторил Олег. – Первое правило, которое в базовой инструкции записано, – какое?
Дословно Норман не помнил, но его ответ: «действовать надо так, чтобы все вернулись живыми и здоровыми» – Олега удовлетворил.
– Да, примерно так, – кивнул он головой и процитировал по памяти: – Главной целью участников экспедиции является обеспечение их собственной безопасности. Все их действия в первую очередь должны быть подчинены ее решению.
– Да, так, – кивнул головой Норман. – И что?
– А под номером два что идет? – гнул Олег к чему-то своему, пока еще для Нормана непонятному.
Номером два, по словам Нормана, который теперь почувствовал себя экзаменуемым, подозревающим преподавателя, что тот настроился его заваливать, шли рассуждения про здравый смысл, рациональность поступков и соотношение этих «абстракций» с научными задачами экспедиции. Спич был красивый, многословный, в нем было много «как мне кажется», «я считаю» и «по-моему». Олег дослушал до конца, не перебивая, а потом переспросил:
– Если я правильно тебя понял, ты знаешь, что вторая важная цель – решение научных задач экспедиции. И поэтому участники должны избегать любых действий, которые с точки зрения здравого смысла и рациональности тому не способствуют. Так?
Норман опять кивнул.
– Хорошо, – повторил его жест Олег. – Так напомни мне, мил человек Норман Кирлин, о задачах своих научных.
Норман покосился на Олега, не понимая, почему тот так сменил строй речи, и, аккуратно выбирая слова, начал рассказывать.
В НЦРИ уже несколько лет в плане работ стояла тема конфликта – мнимого или реального – между двумя братьями Ярославичами: Александром и Андреем. Даже не так – шире! Тема выбора: бороться ли с монголами, очередным нашествием из степи, пусть и наиболее страшным из виданных ранее, или склониться, стать вассалом, слать захватчикам вспомогательные войска и усмирять соотечественников, если у них кончается терпение сносить поборы, грабеж и убийства. Ну и, конечно, хотелось понять, чем руководствовались те, кто выбрал коллаборационизм. Но без полевого исследования расставить точки над «i» никак не получалось.
Тема была более чем актуальной, так как тесть князя Андрея – Даниил Галицкий – успешно противостоял ордынцам, активно строил у себя на Юго-Западе Руси города и укрепления вокруг них, ловко маневрировал между многочисленными друзьями и неприятелями: союзниками, которым никогда нельзя было до конца доверять, и врагами, которые, тем не менее, при определенных условиях готовы стать в один с тобой строй, – и в конце концов спас свои владения от трехсотлетнего ига, хотя временами и должен был подчиняться Орде.
Олег, внимательно слушая Нормана, подумал, что без их экспедиции в этой теме действительно не разобраться, так как письменных источников с гулькин нос, а тех, которым можно доверять безоговорочно, и того меньше. И, чего скрывать, ему самому было очень интересно довести такую работу до конца.
– И что ты должен был сделать?
– В смысле? – Норман теперь понял, куда клонит Олег. И тоже взял паузу. Пытался сообразить, что же лучше сказать.
– Не тупи!
– Я не туплю! – возмущенно запротестовал Норман. По его тону Олег понял, что он будет выкручиваться до конца. Сейчас он скажет «а что такое здравый смысл?!» и рациональность попросит в чем-то измерить.
– Я не туплю! – повторил Норман. – Просто здравый смысл и рациональность – очень субъективно трактуемые понятия, надо бы договориться, о чем…
– Тупишь! Тупишь и выкручиваешься! – повысил голос Олег. – Ты же тесты проходил! У тебя такие же представления о здравом смысле и рациональности, что и у нас! Как и у восьмидесяти пяти процентов людей. Иначе тебя просто не отправили бы сюда! Так объясни мне, что из твоих действий, если, конечно, смотреть на них с точки зрения здравого смысла и рациональности, послужило… – он загнул палец: – …во-первых, защите нашей безопасности, а во-вторых, выполнению твоих задач?!
Но Норман не зря взял паузу.
– Теперь у нас много лошадей, – ответил он. – И это идет нам на пользу.
Олег, сам того не желая, вдруг рассмеялся. Такого он не ожидал.
– Нет! Не отмажешься! – покачал он головой, закончив хохотать. – Если бы ты о лошадях думал, когда стрелял, был бы рационален. А ты – о девчонке той, которую за косу тащили. И если бы наши конторы размещались в каком-нибудь тридцать первом веке и у тебя на визитной карточке или на лбу было бы написано «ангел-хранитель», твое поведение было бы обоснованным. Но мы не оттуда, и ты отправлен всего лишь проверять научную гипотезу. Так что отвечай на мой вопрос! Почему ты стрелял?
У Нормана вдруг растворились все слова, которыми он хотел убедить Олега в том, что он прав и что ни один нормальный человек не мог поступить по-другому. Разложить их, как пасьянс, и увидеть в глазах спутника тот же уважительный отблеск, который там был, когда он, Норман, несколько минут назад рассказывал о своем задании. Они растворились, эти слова. Поэтому на Олегово «почему?» он ответил очень коротко:
– Хорошо… И что теперь?
– Отправлять тебя назад нужно, – ответил ему Олег. Теперь уже мрачно. Да, согласие заказчика на свертывание его части экспедиции было получено. Но никакой радости по этому поводу Олег Владимирович Голицын, потомок литовских князей Гедиминовичей, больше всего мечтавший превратиться из проводника в нормального ученого-историка, не испытывал.
