VII

Через час пути, перед самым закатом, они увидели огромный луг. Его дальняя, южная граница скрывалась в тумане, поднимающемся от реки, он казался бесконечным. И только небольшая церковка, выглядывавшая поверх стелющейся по земле дымки, показывала, что до цели сегодняшнего перехода – первой деревушки на берегу Бужи – им осталось не более получаса.

Однако сначала нужно было осмотреться, и Шурик был послан оборудовать на ближайшем дереве наблюдательный пункт. Олег решил потратить несколько минут свободного времени на то, чтобы показать Норману, как собирать подзорные трубы. Принцип здесь был тот же самый, что и со стаканами, из которых они пили накануне: на каркасе зафиксировать двухслойную кожаную обтяжку, затем установить линзы. Сложность была только одна: чтобы все защелки каркаса сработали, нужно было одновременно надавить на него в восьми разных местах.

Олег взял все эти железки, стекляшки и лоскуты потрепанной кожи, выглядевшие как хлам, извлеченный из сумки старьевщика, сделал, казалось, только одно движение и протянул Норману элегантный цилиндр:

– На, любуйся!

Норман посмотрел на опушку соседнего леса, до которого было не меньше двух километров, и удивился качеству оптики: он разглядел даже красную макушку дятла, расширявшего дупло в сосне. А лису, с любопытством наблюдавшую за этим занятием с земли, не успел, потому что Феликс забрал подзорную трубу и полез на сосну к Шурику. И почти сразу же удачно передразнил майского тетерева. Три раза.

Это было знаком опасности, а потому Олег быстро собрал еще пару подзорных труб и забрался на соседнее дерево.

Теперь у реки, закрыв церквушку, поднимались дымы. И если бы они были белесыми, то Олег сразу же успокоился бы, решил, что на луговине начали жечь прошлогоднюю траву. Но дым был черным, горело что-то хорошо просмоленное.

Поднявшийся следом Норман притащил с собой оба лука – свой и Олегов, поднял на веревке остальное оружие и всю поклажу. Олег проверил, крепко ли все привязано к веткам, и снова поднес к глазам подзорную трубу. Теперь он увидел, что в их сторону бегут люди. Бегут изо всех сил, спотыкаясь, падая, снова поднимаясь, задыхаясь и снова падая, – в изнеможении.

Причин паники он сразу понять не смог. И только когда догадался окинуть взглядом всю долину, южнее увидел конный отряд – полсотни смуглых людей в кожаных доспехах на низкорослых лошадях. Всадников этих Олег лучше всего знал под названиями «монголы», «монголо-татары» и «ордынцы». Они, судя по всему, только переправились через реку, потому что как раз с ног предводителя стаскивали сапоги, чтобы вылить из них воду. На месте отряд задержался совсем недолго: командир, сотник, судя по значку на длинной жерди, который возили рядом с ним, взмахнул рукой, и монголы рассыпались по приречной луговине – понеслись за бегущими людьми.

Два километра для ничего не опасающегося всадника – пара минут. Когда они прошли, с луга по все стороны понеслись крики. В основном женские – ужасные в своей непоправимой отчаянности крики женщин Средневековья, которые поняли, что спасения им уже нет – ни мужчина не избавит от приближающейся смерти, ни бог.

Олег прижал окуляр подзорной трубы к глазнице. Восприятие, настроившееся на мемографирование, фиксировало одну за другой страшные картинки: здесь зарубили женщину, пытающуюся прикрыть руками двоих маленьких мальчишек, потом затоптали их копытами; здесь свалили арканом безбородого парня, неумело отмахнувшегося рогатиной; здесь старушка, еле-еле передвигающаяся, вдруг упала в траву да так и не встала; здесь маленькая девочка, поднявшая отрубленную руку, плача, на коленях ждала, когда ей следующим ударом снесут голову…

Минут через десять подзорные трубы уже стали не нужны – монголы решили отсечь убегающих от леса и оказались у самой опушки.

В этот момент отдельные человеческие трагедии спаялись для Олега в одну большую, коллективную. Минуту назад он видел только кусочки – старушку, парня, девочку, а теперь перед глазами у него оказалось большое горе – три или четыре сотни людских судеб, которые перемалывали конские копыта и кривые сабли.

Олег работал в Центре прикладной хрономенталистики почти тридцать лет, был, наверное, одним из самых опытных проводников в мире и не раз попадал в опасные ситуации. Видел, как карательный отряд прожженных чекистов-большевиков на протяжении двух дней расстреливал в Богословке на Тамбовщине заложников из местных жителей. Был в числе тех, кого спас от смерти уоррент-офицер ВВС США Хью Томпсон, посадивший свой вертолет посреди вьетнамской деревни Милай и остановивший бойню, вошедшую в историю под названием Сонгми.

Он много чего видел. Ему приходилось делать даже такие мемограммы, которые потом он просил стереть из собственной памяти, оставить только копии в базе данных Центра. Но теперь у него почему-то свело легкие – несколько секунд он не мог выдохнуть. И только когда на глаза ему попался здоровенный мужик, который поймал за хвост лошадь всадника, чуть было не полоснувшего его саблей, и стряхнул его на землю, это оцепенение прошло.

Норман подал голос. Это был то ли всхлип, то ли стон, то ли «ебенамать», произнесенная сквозь сжатые челюсти. Олег посмотрел туда же, куда была направлена подзорная труба Нормана, и чертыхнулся. В полусотне метров от них один из всадников, наклонившись в седле, волок по земле вдоль опушки леса за косу молоденькую женщину. Она кричала и пыталась перевернуться на спину. Когда ей это удалось, то Олег увидел, что она беременна.

Ему даже показалось, что он встретился с ней взглядом. По крайней мере, мозг рассекло что-то вроде молнии – так на занятиях по мемографированию его мозг реагировал на ментальный призыв о помощи.

Олег зажмурился, чтобы не схватиться за лук. А когда открыл глаза, понял, что на земле случилось какое-то чудо: отрезанная коса осталась в руках у ордынца, а женщина поднялась на ноги и, прихрамывая, бежала к деревьям, казавшимися ей, наверное, спасительными.

Всадник взвыл и резко остановился. Потом развернулся и сдержанным галопом пустил своего коня следом за беглянкой. Приблизился, отпустил вожжи, вытащил правой рукой из ножен саблю, а левой из-за спины то ли недлинное копье, то ли удлиненный дротик. Догнал, нагнулся в седле, примерился и расчетливо взмахнул клинком. Беглянка рухнула. Вмиг, без крика. Монгол сделал небольшой круг и потянулся к ней копьем. В следующее мгновение поднял коня на дыбы с новым воплем – восторженно-победным.

На конце копья у него висело красное тельце ребенка. Такое маленькое, что наконечник еле-еле поместился у него в груди.

Олег потом не мог вспомнить, успел ли он еще раз взглянуть на убийцу в подзорную трубу или у него на несколько секунд значительно обострилось зрение… Но он был абсолютно уверен, что четко, будто с пары метров, видел дорожки от выпущенных слюней на запыленном лице, глаза как в поволоке от наркотика и подергивающийся в восторге кадык. А потом… Потом он так же ясно увидел, как этот кадык вырвала стрела, как мохнатые пальцы ордынца схватились за горло, как окрасились кровью и как все это провалилось вниз – в прошлогодний сухостой, на который прошедшим летом не нашлось косы, а зимой не хватило снега, чтобы примять его к земле.

Олег простонал «нет» и повернулся к Норману. Тот был неестественно бледен и медленно опускал лук, тетива которого еще дрожала.

Феликс, с соседнего дерева увидевший стрелу в горле ордынца и, конечно же, не слышавший, как Олег застонал, посчитал, что руководитель экспедиции решил вмешаться. И тоже прицелился в ордынца, который примеривался половчее рубануть старика, в ужасе замершего всего в двух десятках шагов от опушки. Первая стрела степняка напугала, свистнув рядом, и он озадаченно завертел головой, оставив в покое жертву. А вторая прошила доспех под левой ключицей, и всадник упал с коня.

– Не, лук все-таки не мое, – проворчал Феликс и соскользнул по веревке вниз.

– Ты зачем стрелял? – этими словами встретил его внизу весьма и весьма раздраженный Олег. Но ордынцы, разглядевшие их на опушке, не дали начаться перепалке. С предельной дистанции они выпустили десяток стрел, одна из которых стукнула Олега по шлему, а это уже означало, что действует четвертый пункт международной конвенции обладателей вормхоул-технологий о безопасности трансвременных экспедиций. Он устанавливал, что она, эта безопасность, – превыше всего.

– Справимся или в лес уходим? – спросил Олег, доставая из-за спины свой лук.

– Какой лес, если лошади сами к нам прискакали! – откликнулся Феликс. – Сэкономим. Вы только выведите меня на оперативный простор, и я покажу им еще раз Евпатия Коловрата.

– Хорошо, – кивнул Олег. – Норман, отгони их подальше, пожалуйста.

Тот кивнул, но повторять великолепный выстрел, сделанный с сосны, не стал – несколько его стрел просто воткнулись в землю рядом с копытами монгольских лошадей, хотя и с завидной силой. Впрочем, ордынцам и того хватило: непонятный враг среди деревьев, видимо, показался им весьма опасным, они загорланили что-то недовольно и убрались на безопасное расстояние. И только лошади убитых монголов остались возле опушки, обнюхивая упавших седоков.

Олег уже собрался добежать до них и увести, но Феликсу вдруг вспомнились курсы имитации голосов животных, на которые его занесло, в общем-то от безделья, с год назад, и он решил попробовать себя в роли манка для Equus ferus caballus, то есть лошади одомашненной, и громко зафыркал.

Пегая лошадка заинтересованно наклонила вперед уши, а после того как Феликс продемонстрировал, что может быть совсем уж убедительным, легкой рысцой затрусила на опушку. Ее, как и товарку по создающейся конюшне, хорошо встретили, дали слизнуть несколько капсул пивного концентрата, и обе решили, что грешить на перемену судьбы им совершенно не стоит.

Пока остальные занимались лошадями, Олег наблюдал за тем, что происходило на лугу, благо сумерки сгущались не очень быстро. Оставшиеся в живых крестьяне воспользовались заминкой у ордынцев и сумели спрятаться в лесу, а те бестолково сновали туда-сюда вдалеке от опасной опушки и вообще казались очень растерянными.

Олег надеялся, что с темнотой они скроются за реку и стычки удастся избежать, но не тут-то было. Когда верхний край солнечного диска скрылся за лесом, к ордынцам на лугу присоединился предводитель с другой частью отряда. До этого, по-видимому, он руководил грабежом в деревне, а теперь принялся энергично наводить порядок среди своих солдат, и скоро они растянулись в линию перед лесом. Из того, что ему рассказали, сотник, видимо, сделал вывод, что врагов не может быть много, потому нужно попытаться их изловить, а как сказано еще великим ханом Тэмуджином, ни один поднимающий оружие на воина степи жить не должен.

– Внимание! – скомандовал Олег. – Они решили прочесать опушку.

– Ну-ну, – откликнулся Феликс и немедленно оказался в седле.

Нормана и Шурика Олег послал на сосну и велел стрелять, даже если прицельно бить не получится. А когда приближающимся монголам до первых деревьев осталось шагов двадцать, они с Феликсом с места подняли своих лошадей в галоп и вылетели ордынцам навстречу.

Монгольский командир выбрал строй для своих воинов в расчете только на то, что им придется провести банальную операцию по зачистке местности от противника. В результате между каждым был интервал метров пять, а то и больше, и к первой сшибке с Олегом и Феликсом никто, кроме тех, кого они себе выбрали в качестве чучел для рубки, не успевал.

А один на один у монголов, конечно, никаких шансов не было. Точнее говоря, даже при соотношении один к пяти вероятность выйти целым из боя для них была практически нулевой, а уж тут…

Первым до своего противника дотянулся Феликс. Всего лишь кистевой удар мечом, и ордынец недоуменно рассматривает обрубок, из которого хлещет кровь – оттуда, что было лодыжкой. Он вываливается из седла, потеряв опору в стремени, и вопит.

Олег был гуманнее. Он просто вышиб своего противника на землю палицей – сыграл им в лапту.

Прорвав строй, Олег и Феликс немедленно повернули под прямым углом направо и понеслись за спинами ничего не понимающих монголов. Не просто, конечно, понеслись. Олег изображал трактор, который расчищает обочины дорог от лопухов, а Феликс, пропустивший товарища вперед, добивал тех, кто показывал хотя бы слабое намерение подняться на ноги.

Монголы не умели и даже после двух столетий борьбы с европейскими противниками не научились вести бой в непривычной для них тактической ситуации. Если им удавалось ошеломить врага первым натиском, засыпать стрелами, испугать, лишить воли к сопротивлению, у них все получалось. Но если враг хотя бы не паниковал или умело контратаковал, как при Айн-Джалуте, у Синих вод или на Куликовом поле, то монгольский натиск быстро терял силу, и командирам как минимум приходилось выводить стушевавшийся отряд из боя, чтобы привести его в порядок.

Они дрогнули и теперь. Как не растеряться, если в сгущающейся темноте десяток глоток орали про «Ипати-батура», который, как известно по сказкам, не опускал копье, пока на нем оставалось место хоть для одного мертвого врага. Да еще откуда-то полетели стрелы, и были многие из них под стать той, что пускал великий Гурхан.

Когда взошла луна, на левый берег Бужи выбрались на четвереньках не больше полусотни ордынцев. И также по-собачьи скрылись в траве – им казалось, что иначе их и здесь может догнать смерть.

Олег и Феликс, проследив за ними, съехались с Норманом и Шуриком у деревенской церкви, бревенчатые стены которой днем безрадостно серые – цвета жизни, размытой дождями, – теперь при свете нескольких костров казались медными.

Идея разжечь костры принадлежала Шурику. «Давайте сделаем маяк!» – предложил он, когда стало понятно, что монголы в панике бегут и надо придумывать, как вытащить из леса разбежавшихся крестьян, ведь иначе они там и сгинут. Это был уже неоднократно проверенный факт: паническое бегство от степняков в леса оборачивалось тем, что люди сутками бродили в чаще, потеряв ориентацию, кляли лешего, умирали от голода или, ослабев, становились добычей волков.

Олег сначала от него досадливо отмахнулся – в суете после стычки ему показалось, что Шурик предлагает поджечь церковь, которую монголы не тронули по заведенным у них правилам общения с присягнувшим на верность священноначалием в завоеванных странах. Но тот не уступал. «Я не говорю, что ее надо сжечь, – уточнил он. – Давайте подсветим. Ее же с опушки видно. Хоть кто-то должен там остаться! Не у всех же крышу снесло. Я вот уверен, что тот кузнец, который лошадь за хвост поймал, он никуда далеко не уйдет!»

И кузнец этот оправдал ожидания. Теперь он, осторожно оглядываясь, шел к церкви. В одной руке у него был круглый монгольский щит, довольно нелепо выглядевший на громадной ручище, а в другой – дубина из половины свежесрубленной елки.

– Я вот смотрю на русского мужика, – тихо заговорил Феликс, – он не меняется столетиями. В тринадцатом веке лапти, портки и рубахи, в двадцатом – то же самое.

– У Зощенко есть повесть. Называется «Мишель Синягин». Там есть про это… – тоже еле слышно ответил ему Олег и вышел навстречу кузнецу.

Тот запнулся на мгновение на месте, переложил дубину в руку, на которой был щит, огладил бороду и уважительно поклонился.

– Богатыри в земле у нас. Поп говорил нету, а я ж не в веру брал те слова. Боярин, ты отколь?

И в этот момент Олег придумал, что скажет Андрею, когда у них зайдет разговор об этой стычке.