Глава двадцать третья

Куэйхи находился в своей мансарде один, если не считать резного скафандра. И не слышал иных звуков, кроме собственного дыхания и голоса отзывчивого ложа. Жалюзи были полуопущены, пол расчерчен на параллельные полосы свирепым алым светом.

Он мог чувствовать – только потому, что научился этому, – слабейшую боковую и продольную качку движущейся вперед по Вечному Пути «Пресвятой Морвенны». Эти движения нисколько не раздражали его, скорее придавали уверенности. В тот самый миг, когда собор станет намертво, Куэйхи поймет: они упустили из виду Халдору. Но собор не останавливался вот уже больше века, разве что на несколько часов для починки реактора. Все это время, увеличив свой размер и вес сначала в два, а потом и в четыре раза, он двигался по поверхности спутника с неизменной скоростью, чтобы газовый гигант всегда оставался над крышей, как можно ближе к зениту, и зеркала могли направлять изображение планеты в лицо настоятеля, в его навеки раскрытые, возведенные горе очи. Никакой другой собор не мог похвастаться таким достижением: ближайший соперник «Пресвятой Морвенны», «Железная леди» пятьдесят девять лет назад остановилась на целый оборот. Триста двадцать дней «Железная леди» ждала, пока остальные соборы не догонят ее и не пройдут мимо, – и по прошествии шестидесяти лет позор все еще лежит на ней тяжким грузом. Все соборы, включая «Пресвятую Морвенну», обзавелись витражным окном в память об этом унижении.

Ложе приблизилось к западному окну, немного наклонилось, чтобы обеспечить хозяину лучший вид. Стоило Куэйхи пошевелиться, и зеркала вокруг тоже приходили в движение, сохраняя в поле зрения Халдору. Не важно, в каком положении Куэйхи устанавливал койку: Халдора всегда доминировала в зеркалах. Настоятель видел ее, даже отраженную многократно; свет ломался под прямым углом, снова и снова поворачивал; ахроматические линзы увеличивали и уменьшали изображение. Но это был настоящий облик Халдоры, а не вторичное или третичное изображение на экране.

И этот облик не оставался неизменным. Прежде всего, в течение сорокачетырехчасового цикла сокращалась площадь освещаемой поверхности газового гиганта, вплоть до того, что оставался узкий месяц на краю охваченной бурями ночной стороны. Но и в пределах любой конкретной фазы сочетания света и теней не повторялись никогда. Этого было достаточно, чтобы Куэйхи не казалось, будто от продолжительного наблюдения образ планеты впечатался в его мозг.

Разумеется, он видел не только это. Халдору окружала темно-серебристая кольцевая тень, а чуть дальше, уже размытое до неразличимости, находилось ее ближайшее окружение. Куэйхи мог смотреть в сторону, оставляя Халдору на периферии зрения, поскольку зеркала фокусировали изображение на всем глазу, а не только на зрачке. Но Куэйхи проделывал такое не слишком часто – боялся, что исчезновение произойдет в тот миг, когда его внимание будет сосредоточено на планете не полностью.

Но он научился пользоваться периферийным зрением, даже глядя прямо на Халдору. Настоятель поражался способности своего разума заполнять пробелы, восстанавливать детали, которые глазу не удавалось различить. Не раз и не два Куэйхи думал о том, что если бы люди в полной мере осознали, насколько фальшив их мир – как велика доля не воспринятого непосредственно органами чувств, а скроенного из интерполяций, догадок, воспоминаний, фантазий, – то они немедленно сошли бы с ума.

Он взглянул на Путь. На востоке, куда направлялась «Пресвятая Морвенна», горизонт явственно мерцал. Это были северные отроги Гор Гулльвейг, самой большой гряды в южном полушарии Хелы и крупнейшего геоморфологического образования из тех, что собору предстояло пересечь перед относительно легко проходимыми Плоскогорьями Ярнаксы и примыкающим к ним отрезком пути до Лестницы Дьявола. Маршрут пролегал через северные подножия Гор Гулльвейг, вился по ущельям с высокими крутыми стенами. Как следовало из донесения, в одном из этих ущелий случился ледопад. Обширный, высотой в сотню метров, завал целиком перегородил Путь. Куэйхи лично переговорил с начальником бригады чистильщиков, которого звали Уайатт Бенджамин. В результате давнишнего, уже забытого несчастного случая этот техник потерял ногу.

– Я считаю, это диверсия, – сказал Бенджамин. – Во время предыдущего перехода в стену была заложена дюжина шашек с часовым механизмом. Какой-то собор не выдерживает общего темпа, вот и пытается притормозить остальных.

– Слишком серьезное обвинение, чтобы его оглашать, – ответил Куэйхи таким тоном, словно у него самого никак не могло возникнуть подобное подозрение. – Но ты, возможно, прав, как ни печально это признавать.

– Диверсия, точно.

– Сейчас важнее другое: кто расчистит дорогу в ущелье? Нужно это сделать самое большее за десять дней – прежде чем мы пойдем к горам.

Уайатт Бенджамин кивнул:

– Пока мы будем там работать, собору лучше держаться подальше.

– Это еще почему?

– Потому что одними лопатами не обойтись.

Куэйхи прекрасно понял, что имеет в виду бригадир:

– Помнишь, как три или четыре года назад в этих широтах случился ледопад? Как раз возле Хмурого Перекрестка? Насколько я знаю, завал тогда убрали при помощи стандартной техники. И гораздо быстрее, чем за десять дней.

– Мы и здесь бы управились быстрее, – сказал на это Бенджамин. – Беда в том, что в нашем распоряжении только половина обычного парка и людей.

– Странно слышать, – хмыкнул Куэйхи. – А что случилось со второй половиной?

– Да ничего. Машины и персонал у меня забрали. Не спрашивайте, куда их отослали и зачем. Я занимаюсь только Вечным Путем. Вроде вы должны быть в курсе того, что имеет отношение к Часовой Башне.

– Возможно, я в курсе, – проговорил Куэйхи. – Но скорее всего, дело не настолько важное, чтобы решения принимала Часовая Башня. Вероятно, какой-то департамент обнаружил на Пути проблему, которую в прошлый раз забыли устранить, и решил подсуетиться, пока другие не заметили.

– Вообще-то, мы заметили, – сказал Бенджамин.

Версия Куэйхи была невнятной и шитой белыми нитками, но бригадир не стал спорить.

– Значит, мы должны найти другой способ расчистки завала, – продолжал настоятель.

– Похоже на то, – кивнул Бенджамин.

– Божественный Пламень! – с благоговением проговорил Куэйхи.

– Если другого средства нет, используем Божественный Пламень. Не зря же мы возим его с собой.

– Ядерные заряды должны применяться только в самых крайних случаях, – предостерегающим тоном произнес Куэйхи. – Ты уверен, что обычными средствами этот завал не убрать?

– За десять дней, при нехватке людей и техники? Ни единого шанса.

– Тогда пусть будет Божественный Пламень. – Куэйхи сложил колоколом сухонькие пальцы. – Извести по обычным каналам другие соборы. Мы берем расчистку этого завала на себя. Остальные пусть следуют позади, на безопасном расстоянии, если только с прошлого раза они не усилили броню.

– Да, иначе никак, – согласился Уайатт Бенджамин.

Куэйхи положил руку ему на плечо:

– Все в порядке. Чему быть, того не миновать. Бог все видит и знает.

Куэйхи оторвался от воспоминаний и улыбнулся. Начальник службы расчистки Вечного Пути ушел, чтобы заняться не очень-то привычным и любимым делом – закладкой термоядерных взрывных устройств. Настоятель остался в компании Пути, резного скафандра и далекого заманчивого мерцания Гор Гулльвейг.

– Это ты устроил обвал?

Куэйхи повернулся к резному скафандру:

– Кто позволил вам говорить?

– Никто..

Настоятель усилием воли заставил себя сбавить тон, чтобы не выдать накатившего страха.

– Но вы не должны говорить, пока я не обеспечу такую возможность.

– Вот тут ты ошибаешься. – Голос был слабым, тонким: исходил он из плохонького динамика, приваренного к затылку резного скафандра, чтобы не попадаться на глаза непосвященным гостям. – Мы слышим все, Куэйхи, и говорим тогда, когда считаем нужным.

Но это просто невозможно. Динамик не способен заработать, пока Куэйхи его не включит.

– Как вам это удалось?

Казалось, что обладатель голоса, похожего на звучание грошового деревянного духового инструмента, насмехается над собеседником.

– Это только начало, Куэйхи. Поверь, мы выберемся из любой твоей клетки.

– Тогда мне остается одно – уничтожить вас.

– Ты на такое не способен. Да это и ни к чему. Мы не враги тебе, Куэйхи. Давно уже пора это понять. Мы здесь для того, чтобы помочь. А в ответ попросим о небольшой услуге.

– Вы демоны. А с демонами у меня не может быть никаких дел.

– Мы не демоны, Куэйхи, просто тени. Точно так же, как ты тень для нас.

Они уже говорили об этом. Многократно.

– У меня есть средства, чтобы вас уничтожить, – пригрозил настоятель.

– Ну и почему же ты до сих пор этого не сделал?

Ответ был в его голове, тот же, что и всегда: тени могут быть полезны. И пока еще он способен с ними справиться. И того, что произойдет после их уничтожения, он боится сильнее, чем деятельности живых. А еще там, откуда пришли эти тени, есть и другие, имя им – легион.

– Вы знаете почему, – ответил он, кривясь от того, как жалко звучал его голос.

– Исчезновения учащаются, – ответил за него резной скафандр. – Ты ведь понимаешь, что это означает?

– Это означает, что приближается Конец Времен, – ответил Куэйхи. – Ни больше ни меньше.

– Это означает, что маскировка рушится. Это означает, что технику скоро увидят все.

– Нет никакой техники.

– Ты же сам ее видел, Куэйхи. И другие тоже увидят, когда процесс достигнет кульминации. И рано или поздно кто-нибудь согласится иметь с нами дело. Так зачем ждать, Куэйхи? Почему бы не заключить сделку сегодня, сейчас, на лучших для тебя условиях?

– Никаких сделок с бесами!

– Мы лишь тени, – снова повторил резной скафандр. – Просто тени, чей шепот доносится через разделяющую нас пропасть. Помоги нам перейти эту пропасть, и мы поможем тебе.

– Нет, этому не бывать. Никогда!

– Надвигается катастрофа, Куэйхи. Свидетельства тому уже есть. Ты сам видел беженцев, слышал от них о машинах, возникающих из тьмы, из космической стужи. Это средства тотального уничтожения. Такое уже происходило в нашей Вселенной. Вам не справиться с машинами без нашей помощи.

– Господь не оставит нас, – ответил Куэйхи.

Его глаза увлажнились, образ Халдоры затуманили слезы.

– Бога нет, – сказал скафандр. – Есть только мы, а наше терпение не безгранично.

Наступила тишина – на сегодня все было сказано. Куэйхи остался наедине со своими слезами.

– Божественный Пламень, – прошептал он.