Ночью снова заговорил голос. Его источник дождался, когда Рашмика вернется от настоятеля и останется одна. Она надеялась, что в тот первый раз действовал яд куэйхистов, каким-то образом попавший в ее нервную систему и сыгравший злую шутку с рассудком. Но это не было временным помешательством: тихий и спокойный голос звучал слишком разумно. А то, о чем он вещал, логично увязывалось с действиями Рашмики и вовсе не напоминало горячечный бред.

«Рашмика, – говорил голос, – пожалуйста, выслушай нас. Кризис приближается, и тому есть немало признаков».

– Уйди, – ответила она, зарываясь головой в подушку.

«Сейчас нам нужна твоя помощь».

Она знала, что, если не ответит, голос не угомонится, ведь его терпение бесконечно.

– Помощь? – переспросила она.

«Мы знаем намерении Куэйхи провести собор по мосту. У него ничего не выйдет, мост не выдержит „Пресвятую Морвенну“. Его строили не для соборов».

– Откуда вам это известно?

«Мост сделали не вертуны, он появился гораздо позже. И ему не выдержать тяжести „Пресвятой Морвенны“».

Рашмика села на узкой кровати и, подняв жалюзи, впустила в комнату цветной витражный свет. Она слышала, как гремит внизу машинное отделение, как вздрагивает и гудит на ходу тело «Пресвятой Морвенны», и представляла себе мост, вычурный, сверкающий где-то впереди, предчувствующий огромную тяжесть, что скользит к нему по льду.

Что значит «он появился гораздо позже»?

– Я не могу остановить собор, – сказала она.

«И не надо. Просто перенеси нас в безопасное место, пока не поздно».

– Попросите об этом Куэйхи.

«Неужели ты думаешь, Рашмика, что мы не пробовали? Часами его уговаривали, изо дня в день. Но настоятель не внемлет. Мы ему не нравимся; он предпочел бы, чтобы нас не стало вовсе. Иногда даже ухитряется внушить себе, что мы только мерещимся. Если собор упадет с моста, мы погибнем. И Куэйхи готов на это – тогда ему больше не придется думать о нас».

– Ничем не могу помочь, – ответила Рашмика. – И не хочу помогать. Я вас просто боюсь. Даже не знаю, кто вы такие и откуда взялись.

«Тебе известно больше, чем ты думаешь, – сказал голос. – Ты явилась сюда, чтобы встретиться с нами, а не с Куэйхи».

– Какая чушь!

«Мы знаем, кто ты, Рашмика, точнее, знаем, кем ты не являешься. Помнишь, мы говорили, что в голове у тебя есть машины? Как считаешь, откуда они там взялись?»

– Я ничего не знаю ни о каких машинах.

«А воспоминания – разве тебе не кажется, что они не твои? Мы слышали, как ты говорила об амарантийцах, о том, что помнишь Ресургем».

– Я просто оговорилась, – ответила она. – Ничего такого не имела в виду…

«Нет, ты сказала именно то, что хотела сказать, просто сама этого не поняла. Рашмика, ты нечто гораздо большее, чем самой себе кажешься. Сколько лет из жизни на Хеле тебе удается вспомнить? Девять? Вряд ли больше. А что было до того?»

– Я не хочу ничего слышать! – воскликнула она.

Источник голоса не отреагировал на ее крик.

«Ты не та, кем кажешься. Память о детстве на Хеле трансплантирована тебе. Под ней скрыто нечто совершенно иное. Девять лет эта ложная память помогала тебе жить в глуши, как будто ты родилась там. Иллюзия была превосходной, без единого изъяна, – ты даже ничего не подозревала. Но рано или поздно должно было открыться твое истинное предназначение. Ты чего-то ждала: некоего стечения обстоятельств. Обстоятельства привели тебя из Вигрида сюда, на Вечный Путь. И вот теперь, на финальном этапе миссии, ты пробуждаешься от сна. Вспоминаешь, кто ты на самом деле, и это приводит тебя в восторг и ужас».

– О какой миссии вы говорите? – спросила Рашмика, стараясь не расхохотаться от нелепости услышанного.

«Найти нас и вступить в контакт, – ответил голос. – Мы тени. Тебя прислали, чтобы начать переговоры с нами.

– Кто вы? – тихо переспросила она. – Пожалуйста, объясните.

«Девочка, ложись-ка спать. Мы тебе приснимся, и ты все поймешь».

Рашмика уснула и увидела не только теней. Подобные сны бывали и раньше, и она их связывала с перевозбуждением или лихорадочным состоянием: изобилующие геометрическими и абстрактными фигурами, с часто повторяющимися фрагментами, пугающие или вызывающие экстаз. Сны человека, которого одолевают призраки.

Они были далеко, так далеко, что от привычной Вселенной – как в пространстве, так и во времени – их отделяло огромное расстояние, не укладывающееся ни в одну известную систему измерений. Но они были людьми, по крайней мере подобны людям. Они жили и мыслили. Их история тоже напоминала сон: необычайно долгий, невообразимо сложный, не поддающийся изложению эпос. Но Рашмике достаточно было знать (вернее, большего она сейчас не смогла бы постичь), что они достигли той черты, когда их воспоминания о начале межзвездной колонизации по человеческим меркам были столь далекими, потускневшими, затертыми временем, что почти сливались с их ранней историей, когда пращуры добывали огонь и приносили с охоты дичь.

Они колонизировали десяток звездных систем, потом свою галактику, а потом и другие гигантские пространства, бросками перемещаясь от одного форпоста к другому, танцуя от одной иерархической структуры к другой. Галактики, потом системы галактик, потом гигантские скопления из десятков тысяч систем. И наконец они стали взывать друг к другу через области абсолютной пустоты между суперскоплениями галактик – величайшими космическими образованиями, – словно обезьяны, перекликающиеся с верхушек деревьев.

Они творили добро и зло. Они менялись сами и меняли форму своих вселенных. Они строили планы на вечность вперед.

Но в итоге потерпели неудачу. Во все периоды этой головокружительной истории, при каждом скачке с одной ступени развития на другую не было такого мгновения, когда бы они не спасались бегством. Их преследовали не ингибиторы, но нечто родственное им. Это тоже были машины, но они больше походили на болезнь растений, на прожорливую, легко меняющуюся заразу. Картины сна в этом месте были расплывчаты, но Рашмика все же поняла, что эти механизмы создавались даже не как оружие, а как предметы сугубо утилитарного предназначения, мирные инструменты; но творцы не сумели удержать их под контролем.

Эта зараза не нападала на людей и даже как будто не замечала их. Но она с бездумной целеустремленностью лесного пожара разрушала материю, превращая миры в плывущие по космосу облака праха, окружая звезды оболочками из щебня и льда. Входящие в конструкцию механизмов зеркала собирали звездный свет, фокусировали жизнетворную энергию на частицах щебня; прозрачные мембраны улавливали ее и удерживали вокруг частицы; эти пузыри становились миниатюрными экологическими нишами. Когда внутри такой зеленой сферы оказывались люди, они выживали – если только не предпочитали самоубийство. Еще можно было спасаться бегством впереди неудержимой волны трансформирующих материю машин, беспомощно наблюдая, как «зеленый пожар» по космическим меркам стремительно пожирает бескрайнюю цивилизацию, как неисчислимые рои живых механизмов превращают звезды в изумрудные лампы.

И люди бежали, бежали, бежали… Они надеялись укрыться на дальних безвестных планетах, верили, что там, в безопасности, можно прожить несколько миллионов лет. Но машины постепенно добирались и до этих островков, и на них начинался все тот же медленный и неуклонный процесс звездной порчи. Люди устремлялись дальше, но бежать быстро они не умели. Против заразы не срабатывало ни одно оружие, оно причиняло еще больше вреда, чем болезнь, а то и ускоряло ее распространение. Машины развивались, действовали все активнее и разумнее. Не менялось только одно: их главная задача. А именно дробление планет, превращение их в мириады зеленых светящихся шариков.

Машины были созданы, чтобы работать, и они не жалели сил.

И вот истории человечества пришел конец – людям уже некуда было бежать, укромных уголков не осталось. Вернуться люди не могли, как и приспособиться к заразе. Опустели даже трансформированные машинами галактики, их химическая основа была отравлена, экологическое равновесие жизни и смерти нарушено мощным чуждым воздействием. Оружие, созданное, чтобы одолеть машины, само вышло из-под контроля и обернулось врагом, не менее опасным, чем звездная порча.

И тогда люди решили: коль скоро их выживают из собственной вселенной, настало время поискать другую.

К счастью, это было не столь уж невозможно.

Во сне Рашмика познакомилась с теорией бран, слоевых миров. Бархатные занавесы света и тьмы колебались в ее сознании с ленивой, величавой неспешностью северного сияния. Из этого она поняла следующее: во вселенной все, что она видит, – от собственной ладони до «Пресвятой Морвенны», от Хелы до самой дальней наблюдаемой галактики – непременно ловится браной и остается на ней подобно вышитому на ткани узору. Кварки и электроны, протоны и нейтрино – все, из чего состоит вселенная, в которой Рашмика живет и дышит, да и она сама, – все это вынуждено путешествовать по поверхности браны, одного из бесчисленных параллельных слоев, существующих в пространстве высших измерений, которое называется балком. Слои эти плотно прижаты друг к другу; быть может, даже скреплены по краям, этакие сложенные нотные листы космической партитуры. Некоторые браны имеют особые, только им присущие свойства. Хотя фундаментальные законы природы распространяются на все слои, величины констант взаимодействия, а следовательно, и макроскопические параметры вселенной зависят от расположения браны в балке. Жизнь, существующая в далеких бранах, принимает подчас весьма причудливые формы – если допустить, что тамошняя физика вообще допускает такое сложное явление, как жизнь.

И повсюду браны соприкасаются, трутся друг о друга. Видимые результаты таких контактов подчас имеют облик вселенской катастрофы, например Большого взрыва из традиционной космологии.

Если соприкасались две браны, линия контакта – складка – получалась космологически огромной, она даже не укладывалась в шкалу расстояний Хаббла. Но конечно же, ничто не мешало материи и лучам свободно огибать складку – это было лишь вопросом времени. Если отправиться вдоль поверхности одного из соприкасающихся слоев в далекое странствие – через бессчетные мегапарсеки, через обычную вселенную, состоящую из материи и света, – то, быть может, в конце концов путешественник достиг бы ближайшей браны в многомерном вакууме балка.

Рашмика не увидела топологической связи между ее браной и браной теней. Есть ли у них точки соприкосновения? Возможно, тени намеренно умолчали об этом либо просто сами не ведали.

Скорее всего, это не имело значения.

Единственное, что имело значение – что было по-настоящему важно, – так это возможность посылать сигналы из браны в брану. Гравитация совершенно не похожа на другие компоненты вселенной; со своим слоем она связана довольно слабо. Гравитация может отправиться в дальний путь, разлиться по бране, как пролитое вино по скатерти, а может протечь через скатерть, найти себе короткую дорогу сквозь балк.

Люди из сна – они же тени, поняла теперь Рашмика, – отправляли свои сообщения посредством гравитации, из браны в брану, перпендикулярно простиранию балка. Терпеливо – а терпения им было не занимать – тени ждали, когда кто-нибудь услышит их и отзовется.

Наконец это случилось. Ответили вертуны. Это тоже была раса покорителей звезд. Ее история была значительно короче истории теней; всего несколько миллионов лет назад они покинули родной мир, унеся с собой диковинную привычку к обмену частями тел, а также неприязнь к одинаковости и копированию. Культура вертунов была несказанно чуднуй, непонятной всем без исключения разумным формам жизни, которым доводилось сталкиваться с этими существами. По данной причине торговля вертунов с другими расами оставляла желать лучшего, так же как и дипломатия, союзничество и культурный обмен. Вертуны обитали на холодных планетах, предпочитая спутники газовых гигантов. Они жили замкнуто, их притязания были весьма скромны, не простираясь далее чем на несколько поселений в паре сотен звездных систем ближайшего сектора галактики. Ввиду привычки вертунов к уединению им долгое время удавалось не привлекать внимания ингибиторов.

Но это ничего не меняло. Ингибиторы не видели разницы между миролюбием и агрессивностью и ко всем разумным культурам подходили с одинаковой меркой. К тому времени как вертуны вступили в контакт с тенями, они уже стояли на грани истребления. И разумеется, были готовы хвататься за любую соломинку.

От вертунов тени узнали о постигшей их беде. Выслушав историю бегства и геноцида, тени несказанно поразились: целая раса была целенаправленно стерта с лица вселенной!

Мы вам поможем, сказали тени.

В то время они всего-навсего передавали через балк сообщения, но с помощью вертунов собирались продвинуться дальше. Смонтированный по инструкциям теней мощный гравитационный приемник накапливал их сигналы и имел потенциал для физического переноса. Внутри приемника находился масс-синтезатор, способный создавать на основе переданных схем и описаний любые осязаемые физические объекты. Как и приемник гравитационных сигналов, масс-синтезатор относился к старым технологиям галактического уровня и использовал в качестве сырья богатые металлом куски газового гиганта, разрушенного в самом начале специально для питания приемника. При всей своей простоте масс-синтезатор мог выполнять разные задачи. В частности, его можно было запрограммировать на создание вместилищ для теней: пустых, практически не знающих сносу тел-машин, пригодных для вселения иномирных сущностей. Тени, в своей бране и так живущие внутри машин, не считали это великой жертвой.

Но вертуны – очень осторожная раса – установили хитроумное предохранительное устройство, чтобы воспрепятствовать физическому перемещению из слоя в слой. Масс-синтезатор нельзя было активировать дистанционно, из браны теней. Только вертуны могли включить синтезатор, тем самым позволив теням начать колонизацию нашей браны-вселенной. По утверждениям теней, они не собирались захватывать всю галактику, а лишь хотели основать небольшое изолированное сообщество вдали от врага, сделавшего их собственный слой необитаемым.

В награду тени обещали передать вертунам оружие, которое поможет им одолеть ингибиторов.

От вертунов требовалось только включить масс-синтезатор и дать теням возможность пройти сквозь балк.

Рашмика проснулась. Снаружи был яркий солнечный день, из витражного окна на превратившуюся в мокрый от пота комок подушку падали косые окрашенные лучи. Несколько минут она лежала так, купаясь в нем, убаюканная мерным покачиванием «Пресвятой Морвенны». Казалось, будто она только что очнулась от глубокого сна и в то же время чувствовала себя измотанной и жаждала нескольких часов забытья без видений.

Голос в голове смолк, но Рашмика не сомневалась, что он вернется. Как не сомневалась в том, что этот голос был совершенно реальным и говорил правду.

Теперь наконец она начала что-то понимать. Вертунам предложили шанс избежать истребления, но взамен надо было открыть дверь теням. Вертуны были очень близки к тому, чтобы принять это условие, но все же не смогли довериться теням и сделать последний шаг. Тени остались на своей стороне балка, а вертунов уничтожили ингибиторы, всех до единого.

Рашмика ощутила мерзкий вкус поражения. Ее версия – что вертунов истребили не ингибиторы – оказалась ошибочной. То, над чем она работала эти девять лет, все больше уверяясь в собственной правоте, перечеркнуто одним ознакомительным сном. Тени поставили ее на место. Что значат все ее умозаключения против свидетельства целой инопланетной расы?

Она уже обдумала альтернативу: вертунов погубили тени. Но в этом было еще меньше смысла, чем в версии насчет ингибиторов. Если вертуны пустили к себе иномирян и те сумели накопить достаточно сил, чтобы расправиться со своими благодетелями, куда же они потом делись? Невозможно представить, что тени уничтожили население Хелы и спокойно вернулись в свою вселенную. Столь же маловероятно, что тени пересекли пропасть между мирами, устроили бойню и скрылись в дальнем уголке своих новых владений. Ведь голос сказал, что переход так и не был совершен. Тени стремятся попасть в ее мир, именно с этой целью они вступили в переговоры.

Они надеются, что у человечества хватит отваги сделать то, на что не решились вертуны.

Теперь Рашмика понимала, что Халдора всего лишь сигнальный механизм: огромный приемник, собранный вертунами. Они взяли газовый гигант, раздробили его на элементы и изготовили из них гравитационную антенну размером с планету, с масс-синтезатором внутри.

Глядя в небеса, наблюдатели видели иллюзию Халдоры, обычную проекцию, маскировку. Вертуны исчезли, а приемник остался. Время от времени камуфляж на доли секунды пропадал, и в такие моменты наблюдатели видели не сияющую твердыню Бога, а механизм приемника.

Дверь в небо дожидается, чтобы ее открыли.

Оставался всего один вопрос – наверное, самый трудный. Если судьба вертунов действительно сложилась так, как описывают тени, то и про саму Рашмику эти существа говорят правду.

Она не та, кем себя считает.