Глава 17
Похоже, людям свойственно заблуждаться. Они путают мнения с фактами, склонны верить в то, во что верят окружающие, и готовы умереть за любую разновидность истины в их собственном понимании.
Арманд Ти. Иллюзии
– Думаю, – сказал Алекс, – пришло время нанести визит в Мортон-колледж.
Мы сидели в номере отеля в Западном Чибонге.
– Которым заведует Эверсон?
– А куда еще?
– Но если ты прав насчет Эверсона…
– Я прав.
– …не слишком ли это рискованно?
– Не больше, чем взглянуть на горгону, – ответил Алекс. – Чейз, там куда безопаснее, чем здесь.
Нельзя сказать, что его слова сильно меня успокоили.
– Почему ты так считаешь?
– Эверсон знает, что мы не отправимся туда, никому об этом не сообщив. Вряд ли ему захочется, чтобы мы погибли или пропали без вести, если кто-то будет знать о нашем намерении посетить колледж.
– Что ж, разумно.
– Когда будем готовы?
– Сегодня днем, – поколебавшись, ответила я. – У меня есть работа.
– Работа подождет. Попробуй забронировать перелет как можно раньше. Лететь долго, а я хотел бы прибыть туда уже сегодня.
– Как хочешь.
– Ладно.
Я подождала, не скажет ли он что-нибудь еще, но он повернулся и направился к двери.
– Алекс, мы действительно собираемся кому-то об этом сообщить?
– Джейкоб сообщит, если мы не вернемся.
– И что мы собираемся выяснить?
– Хочу найти подтверждение своей идее.
Мортон-колледж находится в долине Кало – на дальнем северо-западе, почти у самого океана. Климат там холодный и суровый, температура доходит до минус сорока в погожий день, а скорость ветра – до семидесяти километров в час. Гор там немного, но земля изрезана хребтами, оврагами, бороздами и ущельями. Есть и громадный водопад: будь эти места гостеприимнее, он мог бы стать главной туристической достопримечательностью.
Ближайший населенный пункт – Транквил, где в то время проживало шестьсот человек. По данным переписей, в течение почти тридцати лет жители Транквила постоянно покидали его. Поселок был плодом социального эксперимента, попыткой воссоздать эмерсоновский образ жизни. Три поколения спустя его жители, видимо, почувствовали, что сыты по горло. Я спросила Алекса, не знает ли он, почему так случилось. Он лишь пожал плечами и сказал:
– Идеалы одного поколения не всегда подходят для следующего.
Колледж находился в шести километрах к северо-востоку от Транквила. Он занимал солидный – акров двенадцать – участок, бо́льшая часть которого пребывала в первозданном состоянии. На этой земле располагались четыре здания в тяжеловесном лицентийском стиле. Множество колонн, тяжелые стены и дугообразные крыши создавали ощущение, что здания простоят века. Землю покрывал нетронутый снег, и мы поняли, что постройки связаны между собой переходами.
Судя по данным из базы, в Мортон-колледже на тот момент имелось одиннадцать учащихся и декан по фамилии Марголис. Колледж готовил аспирантов и присваивал докторские степени по гуманитарным наукам, биологии, физике и математике.
Вопреки нашим ожиданиям, день был ясным и теплым, точнее, холодным, но таким, когда понимаешь, что может быть намного холоднее. На крыше главного здания стояла солнечная батарея, нацеленная в небо. В некоторых окнах горел свет.
Но посадочной площадки не было. Судя по всему, ее засыпало снегом.
– Здравствуйте, – послышался по связи приятный женский голос. – Вы что-то ищете?
– Нельзя ли нанести вам визит? – спросил Алекс. – Моя фамилия Бенедикт, и я подумываю над тем, чтобы сделать пожертвование.
– Алекс, – сказала я, прикрыв микрофон, – если в этом замешан Эверсон, твоя фамилия им наверняка известна. Возможно, не стоило говорить им, кто ты такой.
– Можешь не сомневаться в них, Чейз, – ответил Алекс. – Как только мы войдем в дверь, они сразу все поймут.
– Весьма любезно с вашей стороны, господин Бенедикт, – сказал голос, – но все пожертвования обычно проходят через господина Эверсона. Сообщите вашу контактную информацию, я передам ее.
– Понимаю. Просто мы были рядом, и я еще не решил окончательно. Я надеялся, что вы позволите мне взглянуть на колледж.
– Одну минуту, пожалуйста.
Мы кружили несколько минут, прежде чем голос послышался снова:
– Профессор Марголис побеседует с вами, хотя и не сможет уделить вам много времени. Он встретит вас у пандуса.
Снежный покров к северу от комплекса раздвинулся. К небу поднялись две створки, снег соскользнул назад, и мы увидели подземную посадочную площадку, на которую и опустились, пройдя через толщу снега в несколько метров глубиной. Створки над головой закрылись, и мы оказались внутри.
– Все просто, – сказала я.
Площадка выглядела больше, чем казалась с воздуха. По обе ее стороны стояло еще два скиммера. Мы выбрались из кабины, и голос велел нам идти направо, к выходу. Отодвинулась дверь, за которой открылся туннель. Вспыхнули новые огни.
Марголис был из тех преподавателей, у которого согласился бы учиться каждый: приятная улыбка, дружелюбный вид, голос, подобный журчанию воды по камням. Ему было лет семьдесят – преждевременно поседевшие волосы, аккуратно подстриженная бородка, голубые глаза. Правая рука висела на перевязи.
– Сломал при падении, – объяснил он. – С годами становишься неуклюжим. – Он посмотрел на меня. – Не доводите дело до этого, юная леди. Оставайтесь такой, как сейчас.
Стены были обшиты светлыми деревянными панелями. Я заметила два бюста – драматурга Халькона Рендано и Тариена Сима, – а также портреты незнакомых мне людей. В подобной обстановке инстинктивно хотелось говорить тише обычного.
Профессор показал нам на стулья, представился и спросил, не хотим ли мы чего-нибудь – например, кофе?
Мы не возражали. Он шепотом отдал распоряжение по связи и опустился на жесткий деревянный стул, на вид – самый неудобный из всех, стоявших в комнате.
– Итак, господин Бенедикт, – сказал он, – чем могу быть полезен?
Алекс наклонился вперед:
– Не могли бы вы рассказать о колледже, профессор? Как он работает, чем занимаются студенты и так далее?
Марголис кивнул, явно довольный, что может чем-то помочь:
– Наше учебное заведение полностью независимо. Мы принимаем студентов, которых считаем особо одаренными, даем им лучших преподавателей и, если можно так выразиться, предоставляем им полную свободу.
– Как я понимаю, преподаватели физически не присутствуют в колледже.
– Совершенно верно. Но участники программы предоставляют свои услуги в соответствии с заранее утвержденным графиком. Мы пытаемся создать атмосферу, поощряющую развитие. Как мы выяснили, взаимное общение талантов порой приводит к выдающимся результатам.
– Синергия.
– Именно. Наши студенты получают жизненное пространство, где они могут общаться с себе подобными и имеют доступ к неограниченным академическим ресурсам. Наша цель – дать им возможность контактировать с лучшими умами, которые работают в интересующей их области.
– Со студентов берется плата?
– Нет. Нас полностью финансируют.
Появился робот с кофе и подкатился ко мне. Чашек было две, каждая – с выгравированной надписью «Мортон-колледж» и эмблемой. Я взяла одну, и робот переместился к Алексу.
– Свежеприготовленный, – сказал Марголис.
После холодного посадочного портала – как раз то, что надо.
– Меня интересуют отдельные преподаватели, – сказал Алекс. – Кто участвует в программе?
На обветренном лице Марголиса появилась широкая улыбка. Тема явно понравилась ему.
– Ну, их не так уж мало. Конечно, это зависит от того, кто сейчас преподает в Мортоне. У нас есть Фарнсуорт из Сидонии, Макилрой из Баттл-Пойнта, Чивис из Нью-Лексингтона, Моралес из Лан-Тао и даже Хохмайер из Андиквара.
Фамилии были мне незнакомы, но в то время я не слишком внимательно следила за событиями в академическом мире. На Алекса же, похоже, они произвели немалое впечатление. Я решила, что мне стоит внести свой вклад в беседу, придумав какой-нибудь умный вопрос.
– Скажите, профессор, – спросила я, – колледж на вид такой небольшой. Может, целесообразнее было бы специализироваться, например, на гуманитарных науках? Или на робототехнике?
– Мы не стремимся к целесообразности, госпожа Колпат, – по крайней мере, к целесообразности в этом смысле слова. Возможность привлекать преподавателей со всего мира позволяет нам не ограничивать себя. Здесь, в Мортоне, люди работают во многих областях науки. Мы признаем значение науки, улучшающей нашу жизнь, и искусства, которое делает нашу жизнь полноценной. Среди наших студентов есть физики и пианисты, врачи и драматурги. Мы не ставим пределов человеческим стремлениям.
– Профессор, – спросил Алекс, – в чем состоял проект «Солнечный свет»?
Улыбка стала шире.
– Он перед вами. Он вдохновил нас стать тем, чем мы стали, дал возможность развиваться талантам. С него все начиналось, и с тех пор мало что изменилось.
– Шестьдесят с лишним лет. Впечатляет.
– Десять с лишним тысяч лет, господин Бенедикт. Мы считаем Мортон прямым продолжением Платоновской академии.
– Нельзя ли, – спросил Алекс, – поговорить с кем-нибудь из студентов?
– Гм… прошу прощения, но они на занятиях. Мы никогда не прерываем занятий, за исключением экстренных случаев.
– Понятно. Обычай, достойный восхищения.
– Спасибо. Мы прилагаем все усилия к созданию самой благоприятной атмосферы для… – Марголис поколебался.
– Обучения? – подсказала я.
– Скорее для созидания. – Он рассмеялся. – Да, я понимаю, как это звучит. Порой не могу удержаться от употребления этого слова. Но мы слишком часто считаем обучение пассивным процессом. Здесь, в Мортоне, мы не заинтересованы в том, чтобы выпускать ученых. Мы не пытаемся помочь людям оценить Ротбрука и Вакарди. Мы хотим найти нового Ротбрука.
Ротбрук был знаменитым математиком прошлого века, но я не знала, чем он прославился. Имя Вакарди вызывало какие-то ассоциации, но о том, чем знаменит он, я тоже не имела никакого понятия. Мне вдруг стало ясно, что в Мортон-колледж меня никогда бы не приняли.
– Как насчет небольшой экскурсии? – спросил Алекс.
– Конечно, – ответил Марголис. – С удовольствием.
После этого мы бродили по комплексу в течение двадцати минут. Двери сами открывались при нашем приближении. Мы вошли в общий зал, где студенты проводили бо́льшую часть свободного времени.
– Мы поощряем социальное развитие, – пояснил Марголис. – Есть масса случаев, когда потенциальный талант не может реализоваться из-за невозможности общения с другими. Хороший пример этого – Хассельман.
– Само собой, – кивнул Алекс.
Мы перешли в спортзал с бассейном, где какой-то студент плавал взад-вперед.
– Иеремия пришел к нам в этом году, – сказал Марголис. – Он уже добился ряда интересных результатов в изучении структуры пространства-времени и живет по иному графику, нежели весь остальной мир.
Он искренне рассмеялся. Похоже, для Марголиса это было шуткой, и он явно был разочарован тем, что мы не выдали соответствующей реакции.
Дальше была библиотека. И лаборатория.
И голографический зал.
– Чаще всего он используется для выполнения упражнений, но иногда и для развлекательных мероприятий.
Появилась молодая рыжеволосая женщина в строгом костюме.
– Прошу прощения, – смущенно улыбнулась она. – Профессор, на линии Джейсон Корбин. Он хочет с вами поговорить. Говорит, что очень важно.
Марголис кивнул:
– Это насчет программы «Образование в море». – Он покачал головой. – У них постоянные проблемы. Боюсь, я вынужден вас покинуть. Было очень приятно побеседовать с вами обоими. Надеюсь, вы еще раз заглянете к нам, когда у нас тут будет поспокойнее. – Он посмотрел на рыжеволосую. – Таммани покажет вам дорогу к выходу.
С этими словами он исчез.
– Нас все время слегка лихорадит, – извинилась Таммани.
Мы пообедали в Транквиле, в «Вэлли ланч» – единственной закусочной в поселке, маленькие окна которой выходили на ряд полуразвалившихся зданий. Там были и другие посетители – все в теплых куртках и сапогах.
Робот принял у нас заказ, и мы стали ждать. Алекс встал и подошел к стойке, где заговорил с женщиной лет пятидесяти – вероятно, хозяйкой. Они побеседовали пару минут, после чего он достал из кармана фотографию и показал ей.
Женщина взглянула на фото и кивнула: да, точно, никаких вопросов.
Вернувшись, он сказал мне, что в Мортоне действительно есть студенты.
– Ты в этом сомневался? – спросила я.
– Я слышал голоса наверху, – ответил он. – И видел парня в бассейне. Но я не был уверен, что они не устраивают для нас шоу.
– Если уж ты заговорил так, откуда ей знать про студентов?
– Собственно, она и не знает. По крайней мере, не знает, кто они: студенты или нет. Но там действительно есть живые люди. – Принесли наши сэндвичи, и он откусил кусочек. – Мне бы хотелось проверить, есть ли такие ученые в тех городах, которые он называл. И если есть, действительно ли они участвуют в программе.
– Откуда у тебя столько подозрений, Алекс? Если это не колледж, то что?
– Подождем, пока не удостоверимся.
Несносный тип.
– Ладно, – ответила я. – Чью фотографию ты ей показывал?
Он достал фото из кармана. Еще не глядя на фотографию, я подумала, что на ней Эдди Крисп. Не спрашивайте почему; у меня уже кружилась голова. Но этот человек был мне незнаком – худощавый, ничем не примечательный, лет двадцати с небольшим, с волнистыми каштановыми волосами, карими глазами, дружелюбной улыбкой и высоким лбом.
– Кто-то из студентов? – спросила я.
– Она его видела, но не думает, что он студент.
– Значит, преподаватель?
– Скорее всего. Хотя, вероятно, в этом семестре он ничего не читает.
– Кто он, Алекс?
– Не узнаешь? – улыбнулся он.
Опять догадки. Но я его узнала, это правда.
– Похож на молодого Уркварта, – сказала я.
По пути домой Алекс не отрывался от электронного блокнота. Меньше чем через час после взлета он сказал, что приглашенные профессора действительно оттуда, откуда и предполагалось.
– Естественно, это ничего не доказывает.
Пока я спала, он рылся в базах данных. Незадолго до прибытия в Андиквар он меня разбудил:
– Взгляни, Чейз.
Он повернул блокнот так, чтобы я могла увидеть экран:
СТРАННАЯ АВАРИЯ СКИММЕРА. ПОГИБ МУЖЧИНА
Шон Уокер из Табата-Ли, что находится в окрестностях Буковича, погиб сегодня из-за отказа антигравитационных генераторов его скиммера, которые заклинило на нуле. В результате машина потеряла вес и поднялась за пределы атмосферы. Предположительно это первая авария подобного рода.
Уокер был пенсионером, родом из Буковича, и ранее работал в компании «Киберграфик». Он оставил жену Одри и двух сыновей, Питера в Белиозе и Уильяма в Либерти-Пойнте. У Уокеров было пять внуков.
Заметка датировалась 1381 годом. Шестнадцать лет после происшествия с «Полярисом».
– Единственный подобный случай, – сказал Алекс. – Не считая, естественно, нашего.
– Но, Алекс, – удивилась я, – это было сорок пять лет назад.
– Да. – Глаза его сузились.
– И где этот Букович?
Бросив фразу о том, что садиться в хорошую погоду очень даже неплохо, он сказал:
– На Сакракуре.
– Ты же не предлагаешь туда отправиться?
– У тебя есть срочные дела?
– В общем-то, нет. Но это не значит, что мне хочется пускаться в очередное путешествие, да еще на другую планету.
– В любом случае было бы разумно убраться подальше от сумасшедших, пусть даже ненадолго. – Он очистил экран и многозначительно взглянул на меня. – «Киберграфик» специализировался на установке и обслуживании искинов.
– Ясно.
– Этой компании больше не существует. Они изготовили серию плохо настроенных систем, что привело, среди прочего, к нескольким авариям лифтов. После лавины судебных процессов «Киберграфик» обанкротился. Это было около четырнадцати лет назад. Самое интересное, что Шон Уокер был техником на борту «Пероновского», когда тот пришел на помощь «Полярису». – Он посмотрел на меня так, словно это все объясняло. – Одри, его вдова, до сих пор жива. Она снова вышла замуж и опять овдовела. По-прежнему живет в Табата-Ли.
– Не хотела бы прослыть бесчувственной, но при чем тут мы?
Алекс самодовольно улыбнулся, будто знал нечто такое, чего не знала я. В такие минуты он меня просто бесит.
– Судя по данным того времени, – сказал он, – скиммер Уокера кто-то повредил.
– И никого не поймали?
– Нет. Дело так ничем и не закончилось. Знавшие Уокера утверждали, что он не имел врагов. Они даже представить не могли, кто мог бы желать его смерти.
Я снова перечитала заметку:
– Что ж, давай слетаем и поговорим с этой женщиной.
