Книга: Полярис
Назад: Глава 15
Дальше: Глава 17

Глава 16

Мы не можем изъять смерть из круговорота жизни. Если мы вправду хотим сохранить своих бабушек и дедушек, пожилых друзей и в конечном счете себя самих – в расцвете сил на неопределенно долгое время, – мы должны быть готовы к отказу от деторождения. Но стоит это сделать, как человечество лишится творческого потенциала, гения и даже смеха. Мы попросту станем стариками внутри молодых тел. И все, что делает нас людьми, перестанет существовать.
Гарт Уркварт. Обращение по случаю Дня Свободы (1361 г.)
Искина в Приюте Эпштейна, где долгое время работал в своей лаборатории Даннингер, звали Флэшем – в честь его любимого ретривера. Через три дня после отлета «Поляриса» неосторожность туристов, остановившихся неподалеку, вызвала лесной пожар, который полностью уничтожил лабораторию.
Устав гадать, что же хотел сообщить нам Кирнан, мы вернулись к расшифровке невербального общения между Даннингером и Мендосой. В конце концов мы решили узнать, что говорилось о пожаре в новостях.
Когда прибыла пресса, пожар уже вышел из-под контроля. Пожарные появились всего несколькими минутами позже, но там уже творился настоящий ад.
Приют Эпштейна находился на берегу Большой реки. Заведение состояло из двух белых одноэтажных зданий, построенных в современном стиле, – жилого дома и лаборатории. Когда-то там располагались лодочная станция и ресторан. Ходили слухи, что Даннингер приблизился к решению проблемы Крэбтри, но мне с трудом верилось, что он мог отправиться в далекую звездную систему, если был на грани величайшего в истории открытия.
Пламя полностью поглотило лабораторию. Сами здания, естественно, устояли, но лес доходил до самой воды, так что все вокруг выгорело. Лабораторные материалы погибли в огне или расплавились. Остались лишь обугленные и дымящиеся стены, ничего больше не уцелело.
Спасти лабораторию никто всерьез не пытался. Вероятно, под угрозой оказались частные дома на западной окраине долины, и пожарные в первую очередь отправились туда. Когда они появились возле лаборатории, было слишком поздно. Судя по тому, что мы узнали о пожаре, это все равно не имело значения: перед этим долго стояла засуха, и деревья вспыхнули, словно трут.
Погиб и Флэш – искин, а не собака. Главный труд Даннингера по продлению жизни, который он называл просто Проектом, еще не был представлен экспертам для оценки. Все материалы тоже погибли, сгорев дотла в буквальном смысле слова. Сохранил ли он копию базы данных в другом месте? Наверное, да. Но никто не знал, где она и как до нее добраться.
Во время пожара никто не пострадал, бо́льшую часть домов на западной окраине удалось спасти. Служба спасения поздравляла сама себя, а пресса сообщала о том, как всем повезло: дело вполне могло закончиться катастрофой.
Алексу хотелось знать, как на эту новость отреагировал Даннингер, но в публичных сетях ничего такого не нашлось. Покопавшись, мы обнаружили, что об этом упоминается в архивах Службы охраны природы. Но для получения доступа к информации требовалось подать заявку и обосновать свою просьбу.
– Займемся этим завтра, – решил Алекс. – Взглянем, что у них есть.
– Ладно, – согласилась я.
– А потом пообедаем.
Алекс обожал обедать вне дома.

 

Департамент Службы охраны природы находится примерно в десяти километрах к юго-западу от Андиквара, на окраине заповедника Кобблер-Грин – тихого и спокойного места. Днем туда любят ходить молодые матери, а по вечерам – влюбленные. Темные деревья, цветущие кусты, журчащие ручьи, извилистые тропинки, обычная и виртуальная скульптура. Само здание соответствует пейзажу: не имеет никаких украшений и увито лозой.
Мы вошли в главный вестибюль, где стоял автопроцессор.
– Доброе утро, – бесполым голосом произнес он. – Чем могу помочь?
Алекс объяснил, что нам хотелось бы увидеть архивную запись с «Поляриса», где есть сведения о реакции Томаса Даннингера на известие о гибели его лаборатории.
– Тысяча триста шестьдесят пятый год, – добавил он.
– Очень хорошо, – ответил автомат. – Соответствующая архивная единица имеется в наличии. Бланки заявок – на дисплее перед вами. Прошу воспользоваться специальными шлемами.
Сев за стол, мы надели шлемы, и перед нами появились заявки. Мы оба заполнили их, указав в качестве цели «работу со старинными материалами», что бы это ни означало. Несколько минут спустя нас направили в кабинку. Появился усталый человек средних лет в форме лесника и представился как Шагал, Шакал или что-то вроде этого. Проводив нас к экрану, он велел позвать его, если нам потребуется помощь, повернулся и вышел. Включилась панель доступа, и экран засветился.
Мы увидели несколько цифр, а также дату и время нужного нам сеанса связи. Четвертый день полета, 1365 год, только звук. Связист со станции извещает доктора Даннингера на «Полярисе», что лесной пожар уничтожил лабораторию в Приюте Эпштейна.
«На данный момент, – сказал связист, – сведения таковы: лаборатория полностью разрушена. Из ценного уцелели только сами здания, но и они повреждены. К несчастью, погиб и искин».
Ответ пришел два дня спустя. Голосом Мадлен сообщалось:
«Скайдек, известие о пожаре передано по назначению. Если есть дополнительная информация, прошу дать знать».
Затем она отключилась.
– И это все? – спросила я.
– Черт побери, – выдохнул Алекс.
– Я думала, он выйдет на связь и захочет подробностей о том, как все случилось, уцелело ли хоть что-нибудь, и так далее.
– Видимо, нет. Впрочем, все уже сказано: «Лаборатория полностью разрушена».
Мы встали и направились к двери.
– И что теперь? – сказала я.
– Как далеко отсюда до Эпштейна?
Приют Эпштейна находился в Западном Чибонге, на севере. Взяв билеты, мы вылетели в тот же вечер и прибыли в Вахирицентрал вскоре после полуночи. Не слишком удачный план. Мы заселились в отель, а наутро отправились на место, взяв такси.
Западный Чибонг – одно из тех уединенных мест, где сразу за пределами города начинаются горы и леса, простирающиеся на сотни километров. Через эти края протекает Большая река: как говорят местные, в ней хорошо ловится рыба. И конечно, Западный Чибонг славится водопадом Уэйнрайт.
Алекс велел такси пролететь над Приютом Эпштейна, но автопилот не имел о нем никакого понятия. Вздохнув, Алекс распорядился высадить нас у здания специальных служб, где располагались Служба воздушного спасения, Служба охраны леса и Служба охраны природы.
Это было большое и грязное сооружение с куполом в центре города – не совсем еще обветшавшее, но близко к тому. Внутри оно оказалось столь же невыразительным, унылым и сырым: совсем не то место, где хотелось бы работать. Я ожидала увидеть фотографии спасательных служб за работой, скиммеров, распыляющих огнегаситель на пылающие деревья, спасателей, которые помогают пострадавшим, патрулей, догоняющих унесенную быстрым течением лодку. Но стены были пусты, не считая нескольких пыльных портретов: пожилые мужчины и женщины, которых вы вряд ли захотели бы пригласить на ужин. В свое время я подумывала заняться чем-то подобным. Работа в службе спасения всегда считалась почетной, да и вообще это здорово – посвятить жизнь помощи тем, кто попал в беду. Но то ли я из этого выросла, то ли выяснила, что там не слишком хорошо платят.
– Привет, друзья, – сексуальным голосом проговорил искин, явно запрограмированный в соответствии с пожеланиями молодых самцов. – Чем могу помочь?
– Моя фамилия Бенедикт, – ответил Алекс. – Мы с моей помощницей занимаемся кое-какими исследованиями. Не могу ли я с кем-нибудь поговорить? Много времени это не займет.
– Могу я поинтересоваться предметом ваших исследований, господин Бенедикт?
– Лесной пожар в тысяча триста шестьдесят пятом году.
– Это было очень давно, сэр. Одну минуту, пожалуйста. Узнаю, на месте ли дежурный.
Дежурный, вопреки моим ожиданиям, оказался миниатюрной женщиной лет тридцати, с карими глазами и каштановыми волосами, в стандартной зеленой форме лесничего. Похоже, она была искренне рада гостям.
– Пойдемте, – сказала она, ведя нас по коридору в офис. – Как я понимаю, вас интересует один из пожаров тысяча триста шестьдесят пятого года?
– А их было больше одного?
Она представилась как рейнджер Джемисон. Чувствовалось, что у нее неукротимый характер: после того разговора я больше никогда ее не видела, но помню рейнджера Джемисон и поныне. Я даже пообещала себе, что найду повод вернуться и увидеться с ней.
Она вывела на монитор несколько цифр:
– Похоже, семнадцать. Конечно, это зависит от того, что считать пожаром.
– У вас в том году было семнадцать пожаров?
– Да, – кивнула она. – Близко к среднему показателю для этой местности. Территория у нас небольшая, но постоянно случаются засухи из-за ветров. К тому же здесь бывает множество туристов, и далеко не все они отличаются большим умом. Часто случаются и удары молний. Летом или осенью любая мелочь может вызвать пожар.
– Меня интересует пожар, случившийся в Приюте Эпштейна.
Она тупо уставилась на меня:
– Прошу прощения?
Ну да, конечно же: мы полагали, что каждый житель планеты знает про лабораторию в Приюте Эпштейна, хотя, вообще-то, я сама ничего о ней не знала еще несколько дней назад. Алекс объяснил, чем занималась лаборатория, кто там работал и что могло пропасть, а также каким образом все это связано с «Полярисом».
– Я слышала о «Полярисе», – сказала она, когда Алекс закончил. – Это звездолет, который исчез в прошлом веке?
– Исчезли пассажиры, а не корабль.
– Да, конечно. Странная история.
– Да.
– И никто так и не выяснил, что случилось?
– Нет.
Ее взгляд на мгновение задержался на мне. Значит, она тоже мало что знала о «Полярисе». Для большинства людей это было не таким уж великим событием.
– И вы считаете, что это связано с пожаром?
– Мы не знаем. Вероятно, нет, но пожар случился сразу же после отлета «Поляриса». – Алекс назвал конкретную дату.
– Что ж, давайте посмотрим, что у нас есть, господин Бенедикт. – Она села перед дисплеем. – Случаи возгорания, тысяча триста шестьдесят пятый год. – Появились данные, и она начала пальцем пролистывать список. – Знаете, проблема в том, что мы не храним подробных данных. А до тысяча четыреста шестого года их совсем мало.
– Тысяча четыреста шестого?
– Не ссылайтесь на меня.
– Конечно не буду. Что случилось в тысяча четыреста шестом?
– Скандал, а за ним – реорганизация.
– Вот как?
– Так, нашла, – улыбнулась она, затем взглянула на экран, вывела новую картинку и покачала головой. – Впрочем, вряд ли это сильно вам поможет.
Она посторонилась, и мы просмотрели данные – в основном технического свойства: время начала пожара, зона, охваченная огнем, оценка ущерба, анализ причин возгорания и так далее.
– Что конкретно вы хотели бы узнать про пожар? – спросила рейнджер Джемисон.
Чего мы хотели? Я хорошо знала Алекса: он исходил из предположения, что поймет все с первого взгляда.
– Здесь говорится, что причина пожара – неосторожное поведение туристов. Насколько можно доверять этим выводам?
Она пролистала запись и пожала плечами.
– Лишь в небольшой степени, – сказала она. – Мы всегда определяем причину пожара, в том смысле, что озвучиваем ту или иную причину. Но… – Она откашлялась и скрестила на груди руки. – Сейчас мы подходим к этому строже. Но в те годы, если ночью ударила молния, а затем случился пожар, причиной указывалась молния, если только какие-либо обстоятельства не указывали на иное. Понимаете, о чем я?
– При необходимости причину могли подделать.
– Я бы не стала так утверждать. Скорее исходили из самого простого варианта.
Она снова улыбнулась, старательно дистанцируясь от рейнджеров тех давних времен.
– Ладно, – сказал Алекс. – Спасибо.
– Прошу, не думайте, будто мы и сейчас поступаем так же.
– Нет, конечно, – успокоил ее Алекс. – Полагаю, сейчас уже не определить, где находилась лаборатория?
– Могу попробовать.
– Где-то на берегу реки, – уточнил он.
Женщина вывела на экран ту же сводку, которую мы видели раньше, и показала на карте реку:
– Это Большая река, примерно в сорока пяти километрах к северо-востоку отсюда. Могу дать вам маркер.
С помощью маркера скиммер мог найти нужное место.
– Да, пожалуйста.
– И еще, возможно, вам стоит поговорить с человеком по имени Бенни Санчай. Он уже давно тут живет и стал кем-то вроде местного историка. Если кто и способен вам помочь, то именно он.

 

Бенни было уже далеко за сто. Он жил в маленькой хижине на окраине города, за скоплением низких холмов.
– Конечно, я помню тот пожар, – поделился он. – Потом посыпались жалобы на рейнджеров, которые будто бы позволили лаборатории сгореть. Но ее не считали чем-то важным.
– А она была чем-то важным? – спросила я.
Он прищурился, задумчиво глядя на Алекса:
– Наверняка, раз вы спрашиваете о ней столько лет спустя.
Бенни Санчай, низенький и толстенький, был одним из немногих виденных мной мужчин, у кого не осталось ни единого волоса на макушке. Он явно не любил бриться: лицо его покрывала густая щетина, а глаза обложила сетка морщин. Может быть, он проводил много времени, глядя на солнце?
Он пригласил нас внутрь, указал на пару потертых стульев и поставил на огонь кофейник. Мебель была старая, но прочная. В комнате стояли стол и книжный шкаф, проседавший под тяжестью огромного количества томов. Из двух больших окон виднелись холмы. Мое внимание привлекла работающая кухонная плита.
– Если захотите ее продать, – сказал Алекс, – можете заработать неплохие деньги.
– Мою плиту?
– Да. Могу назначить хорошую цену.
Улыбнувшись, Санчай сел за стол, на котором лежали листки бумаги для заметок, груда кристаллов, ридер и открытая книга – «Без иллюзий» Омара Макклауда.
– И на чем я буду готовить? – спросил он.
– Купите соответствующую технику, и этим займется ваш искин.
– Мой искин?
– У вас его нет, – сказала я.
Он рассмеялся по-дружески, словно решил, будто я нарочно сморозила глупость.
– Нет, – ответил он. – Уже много лет.
Я огляделась. Как он поддерживал контакты с внешним миром?
– Мне искин не нужен, – сказал Санчай, бросив на меня взгляд и подперев подбородок рукой. – В любом случае мне нравится быть одному.
Итак, перед нами сидел весьма эксцентричный тип. Впрочем, какая разница?
– Бенни, расскажите, что вам известно о погибшей лаборатории, – попросил его Алекс.
– В этих штуках нет ничего хорошего, – продолжал тот, словно не слышал этих слов. – С ними никогда не чувствуешь себя по-настоящему наедине.
Мне показалось, будто он насмехается над нами.
– Что вы хотели узнать?
– Про лабораторию.
– Ах да. Эпштейн.
– Да, именно.
– Это был намеренный поджог. Пожар начался возле лаборатории как раз в то время, когда ветер дул на восток.
– Вы точно знаете, что это сделали специально?
– Конечно. Все про это знали.
– Но об этом так и не стало известно.
– Все потому, что никого так и не поймали. – Он встал и взглянул на кофейник. – Почти готово.
– Как вы узнали, что это был поджог?
– Вам известно, что происходило в лаборатории?
– Я знаю, над чем они работали.
– Над достижением вечной жизни.
– Вообще-то, – сказала я, – я думала, что они говорили о продлении жизни.
– На неопределенно долгое время. Так они выражались.
– Хорошо, на неопределенно долгое время. И что дальше?
– Многие считали, что это не лучшая идея.
– Например? – Я сразу же подумала про общество Белых Часов.
Он снова рассмеялся. Тон его изменился – теперь он говорил так, будто обращался к ребенку:
– Некоторые не считают, что нам предназначено жить сколь угодно долго. Вечно. К примеру, с точки зрения группы местных прихожан, то, что пытался делать Даннингер – святотатство.
Я вспомнила, что где-то уже слышала об этом:
– Универсалисты.
– Были и другие. Помню, приходили люди из окрестностей, устраивали митинги, писали письма, собирали подписи под петициями, мутили воду. Я всегда думал, что именно из-за этого Даннингер и улетел.
– Думаете, он считал, что ему угрожает опасность?
– Не знаю, считал ли он, что его попытаются убить или сделать нечто в этом роде. Но его действительно пробовали запугать, а он, как мне казалось, был не способен противостоять угро зам. – Санчай вернулся к плите, снял кофейник, решил, что кофе готов, и разлил по трем чашкам. – И дело не только в религиозных деятелях.
– Кто еще? – спросила я.
– «Фонарщики».
– «Фонарщики»? Им-то какое дело?
«Фонарщики» были благотворительной организацией с представительствами почти в каждом крупном городе Конфедерации. Они пытались заботиться о тех, кто оказался без поддержки общества, – стариках, сиротах, вдовах. Когда обнаруживалась новая болезнь, «фонарщики» оказывали политическое давление там, где это было необходимо, добиваясь выделения средств на исследования. Несколько лет назад, когда лавина уничтожила маленький городок в Тикоби, местные власти позаботились об эвакуации выживших и возмещении им ущерба; но именно «фонарщики» долгое время заботились об инвалидах, утешали тех, кто потерял близких, следили за тем, чтобы дети получили образование. Уркварт и Класснер были «фонарщиками».
– Да, они сделали много хорошего, – сказал Бенни. – Можете не сомневаться. Но это не все. Если наступить им на мозоль, они могут стать фанатиками. Если они решат, что ты чем-то опасен – например, собираешься загрязнять реки или играешь со взрывчаткой, – приятного будет мало.
Кофе оказался неплохим. Запах был не слишком привычным для меня – возможно, из-за добавления мяты, – но в любом случае напиток был лучше того, что я пила у себя дома. Бенни покачал головой, сокрушаясь по поводу вероломства «фонарщиков» и непонимания людей вроде нас их истинной сущности.
Он наверняка преувеличивал. Я считала, что «фонарщики» – это те, кто всегда появляется на местах катастроф, раздавая горячее питье и одеяла.
– Они послали в лабораторию своих представителей, чтобы спросить Даннингера, как он собирается спасать человечество от застоя, когда люди перестанут умирать.
– Откуда вы знаете, Бенни?
– Эти люди постоянно делали все, чтобы добиться известности и представить другую сторону в как можно худшем свете. Они считали, что смерть полезна: позволяет избавиться от балласта. Да, они действительно так говорили. А когда не смогли ничего сделать с лабораторией, подняли шум в прессе. Какое-то время тут даже проходили демонстрации.
– В Приюте Эпштейна?
– Да. – Он потер затылок. – И потом, были еще «зеленые». – (Так называли тех, кого беспокоило влияние народонаселения на окружающую среду.) – А кое-кто говорил, что им придется обходиться минимальными пенсиями, так как правительство не сможет платить всем. Дошло до того, что в лабораторию пришлось нанять охрану.
– Бенни, вы знали кого-нибудь из них? Из охранников?
Он расплылся в улыбке:
– Черт побери, Алекс, я сам был одним из них.
– Правда?
– О да. Я проработал в охране примерно полгода.
– Значит, вы знали Тома Даннингера?
– И Мендосу тоже. Он приезжал пару раз.
– Они ладили?
– Не знаю. – Он задумчиво наморщил лоб. – Я ведь в основном стоял снаружи.
– Как Даннингер относился к тому факту, что у него есть противники?
– Ну… ему это не слишком нравилось. Он пытался всех убедить, давал интервью, даже побывал на одном митинге в городе. Но кажется, что бы он ни делал, что бы ни говорил, становилось лишь хуже.
– А что насчет Мендосы?
– Не знаю, общался ли он хоть раз с демонстрантами. Да ему это было и не нужно. Он иногда приезжал сюда, и все.
– Случались ли за время вашей работы чрезвычайные происшествия? Кто-нибудь пытался вломиться в лабораторию?
Бенни развернул стул, придвинул скамеечку и положил на нее ноги.
– Вряд ли в лаборатории хоть раз бывали посторонние. По крайней мере, при мне их не было. – Он немного подумал. – Иногда, правда, подходили к самым дверям, вешали плакаты прямо у меня под носом. Угрожали.
– Чем угрожали?
– Говорили, что прикроют лавочку, и все такое. Дошло до того, что Даннингер перестал бывать в городе, и за покупками приходилось ездить нам. Но ситуация всегда оставалась под контролем. Идиоты приходили и уходили. Порой мы никого не видели целыми неделями, а потом они начинали появляться каждый день.
– И вы наверняка сообщали в полицию.
– Да. Некоторых арестовали. За вторжение на чужую территорию или за угрозы, точно не помню. – Он прищурился. – Стоит человеку захотеть, и он становится настоящей сволочью.
– И что вы об этом думали?
– Я думал, что протестующие – чертовы придурки.
– Почему?
– Любой, кто хоть что-то знал, понимал, что он ничего не добьется. Мы не предназначены для вечной жизни. – Он снова задумался. – С другой стороны, если кто-нибудь придумает, как это сделать, мне бы совсем не хотелось, чтобы ему помешали.
Двадцать минут спустя мы с Алексом парили над Большой рекой в поисках руин Приюта Эпштейна, на которые указывал маркер. Оказалось, что их просто не существует. Бенни предупреждал нас, что там ничего не осталось. Мы считали, однако, что он преувеличивает и там есть хоть что-то – обугленная стена, несколько столбов, обвалившаяся крыша.
Деревья доходили до самого берега реки – относительно молодые, выросшие на месте уничтоженных пожаром. Следы разрушений виднелись до сих пор – поваленные стволы, почерневшие пни, – но понять, остались ли они от пожара 1365 года или какого-то другого, было невозможно. Впрочем, это вряд ли имело значение.
– Взгляните на изгиб реки, – сказал нам Бенни. – Там есть островок с нагромождением камней. Лаборатория находилась к западу от него, на южном берегу.
Мы нашли несколько торчащих из земли труб, обгоревшие плиты и заросшие кустами остатки солнечной батареи. И все.
Река в этом месте была широкой, и для того, чтобы доплыть до острова с камнями, требовалось несколько минут. Я стояла на берегу, думая, как многое могло бы измениться за последние шестьдесят лет, не случись в 1365 году пожара.
Назад: Глава 15
Дальше: Глава 17