Глава 15
Слово вонзилось в голову Вольевой, словно раскаленное тавро.
(Илиа.)
Она не могла говорить, только формировать мысленные ответы.
«Да. Откуда вам известно мое имя?»
(Я пришел узнать тебя. Ты проявила столько интереса ко мне… к нам… это было трудно — не узнать тебя тоже.)
Вольева снова хотела постучать в закрытый люк наверху, но руки не слушались. Ее парализовало, осталась только способность дышать. Что-то, чем бы оно ни было, по-прежнему стояло за спиной — словно кто-то смотрел ей через плечо.
«Кто…»
Ей передалось чувство жутковатого удовлетворения — словно насмешка над ее невежеством.
(Управляющая субличность орудия, конечно. Можешь называть меня Семнадцатый. А кто я, по-твоему?)
«Ты говоришь на русише».
(Я знаю, какие языковые фильтры ты предпочитаешь. Русиш достаточно легкий. И старый. Он почти не менялся с тех пор, как мы были созданы.)
«Почему… сейчас?»
(До этого ты никогда не заходила настолько глубоко в нас, Илиа.)
«Я… подбиралась. Близко».
(Возможно. Но никогда — при таких обстоятельствах. Никогда — в таком ужасе, даже в самом начале. Ты отчаянно пытаешься использовать нас, верно? Отчаяннее, чем раньше.)
Несмотря на сохраняющийся паралич, страх немного отпустил. Это «нечто» — просто компьютерная программа, не более того. Ей просто удалось проникнуть на уровень управления орудием, который она никогда до сих пор никогда сознательно не пробуждала. «Нечто» казалось неестественно враждебным, но эта враждебность — как и паралич — имеет ту же природу, что и искусственно вызванный страх, который появился в самом начале.
Илиа почувствовала пробуждающийся интерес. Интересно, каким образом орудие с ней общается. У нее в голове нет ни одного имплантата, однако голос определенно возникает прямо в ушах. Такое могло происходить только при одном условии: внутреннее помещение работает как очень мощный трал, только в обратном направлении. Оно стимулирует определенные зоны мозга при помощи магнитных полей. Если оно может вызвать страх, то ему не составит большого труда генерировать фантомные сигналы в слуховом нерве — или, что более вероятно, непосредственно в слуховой зоне мозга — и считывать сигналы возбуждения в коре, которые предваряют намерение заговорить.
«Сейчас отчаянные времена…»
(Нам тоже так показалось.)
«Кто вас создал?»
Семнадцатый ответил не сразу. На мгновение хватка, которая держала мозг Вольевой в подчинении, разжалась. Страх исчез, сменившись моментом пустоты и покоя — это напоминало вдох перед криком агонии.
(Мы не знаем.)
«Не знаете?»
(Нет. Они не хотели, чтобы мы это знали.)
Вольева выстраивала свои мысли с осторожностью человека, который размещает тяжелые предметы на шаткой полке.
«Я думаю, вас создали Конджойнеры. Это просто моя рабочая гипотеза, но вы пока ее ничем не опровергли».
(Это неважно, правда? По крайней мере, сейчас.)
«Возможно. Мне просто любопытно. Куда важнее то, что вы до сих пор способны мне служить».
Оружие пощекотало ту часть мозга, которая регистрирует удивление.
(Служить тебе, Илиа? С чего ты взяла?)
«Раньше вы делали то, о чем я вас просила. Не ты конкретно, Семнадцатый, я еще никогда с тобой не общалась. Другие орудия всегда подчинялись».
(Мы не подчинялись тебе, Илиа.)
«Нет?»
(Нет. Мы смеялись над тобой. Мы развлекались, выполняя твои просьбы. Чаще всего это выглядело так, будто мы выполняем твои команды, но только с твоей точки зрения.)
«Вы просто разыгрываете меня».
(Нет. Илиа, ты должна понять. Тот, кто создал — кем бы он ни был — дал нам долю свободы. Должно быть, у него были причины. Возможно, ожидалось, что мы будем действовать автономно. Или выстраивать схему действий, собирая по кусочкам обрывки некорректных приказов. Скорее всего, нас создали как орудия уничтожения, понимаешь? Как последнюю надежду. Оружие Конца Времени.)
«Вы им и остались».
(Илиа, неужели настал Конец Времени?)
«Я не знаю. Может быть, настал».
(Могу сказать, что ты была напугана, прежде чем придти сюда. Мы все можем это сказать. Чего ты на самом деле от нас хочешь, Илиа?)
«Есть проблема, в которой вы бы могли поучаствовать».
(Локальная проблема?)
«Да, она касается этой системы. Мне бы хотелось вывести вас за пределы корабля… за пределы этого помещения… чтобы вы мне помогли».
(А если мы решим не помогать тебе?)
«Ваше право. Я присматривала за вами в течение столь долгого времени, заботилась о вас, сохраняя в неприкосновенности. Я знаю, вы мне поможете».
Казалось, что Семнадцатый держит сознание Вольевой на весу и время от времени игриво пощелкивает по нему. Теперь она знала, что чувствует мышка, пойманная котом. Пожалуй, еще немного — и шестиметровый «кот» свернет ей шейку.
И вдруг это ощущение исчезло — так же внезапно, как и возникло, а заодно прошел и паралич. Она все еще оставалась пленницей, но снова могла управлять собственными мышцами.
(Возможно, Илиа. Но давай не будем притворяться, что ситуацию ничто не осложняет.)
«Ничего такого, что нельзя было бы обговорить…»
(Илиа, это будет очень трудно сделать без согласия другого объекта. Даже если бы мы хотели.)
«Другого?»
(Другого. Он по-прежнему способен до некоторой степени нас контролировать.)
Вольева перебирала в голове варианты, пока она не поняла, о ком говорит орудие.
«Вы имеете в виду Капитана».
(Илиа, мы не настолько автономны, чтобы действовать без разрешения другого объекта. Никакие уловки, которыми ты пытаешься нас убедить, здесь не играют роли.)
«Капитана просто надо уговорить, вот и все. Я уверена, в конце концов он согласится».
(Ты всегда была оптимисткой, Илиа?)
«Нет… вовсе нет. Но я верю в Капитана».
(Тогда мы надеемся, что сила твоего убеждения окажется достаточной.)
«Я тоже надеюсь».
Внезапно у Вольевой перехватило дыхание, словно от сильного удара в живот. В голове стало пусто, но неприятное ощущение чужого присутствия исчезло — словно захлопнулась дверь. Она висела в пустом колодце, одна. И хотя люк был по-прежнему заперт, совершенно не боялась.
Илиа отдышалась и пришла в себя, потом попыталась переосмыслить то, что с ней только что произошло. За все годы работы с орудиями она даже не подозревала, что они снабжены охранной субличностью, искусственным интеллектом высокого гамма-уровня — по крайней мере, если не до средней «беты».
Так или иначе, но сейчас Илиа чувствовала себя как выжатый лимон. Похоже, на то и было рассчитано.
Потом вокруг началась какая-то суета. Входной люк, который, насколько помнила Вольева, находился совершенно в другом месте, начал открываться, образовав щель в дюйм шириной, а потом все больше и больше. В колодец ворвался резкий голубой свет. Илиа с трудом смогла различить фигуру в скафандре.
— Хоури?
— Ну, слава вселенским силам! Ты еще жива. Что случилось?
— Скажем так, моя попытка перепрограммировать орудие не закончилась несомненным успехом. Может, не будем развивать эту тему?
Она терпеть не могла обсуждать свои ошибки — ничуть не меньше, чем их совершать.
— Что, ты ввела неправильную команду, или что-то в этом роде?
— Нет, я ввела правильную команду. Только она была правильной для другого узла обработки, а не для того, который был мне нужен.
— Но это тоже ошибка, не так ли?
Вольева повернулась, и на ее шлем упала полоска света:
— Это вопрос технологии. Как ты открыла панель?
— С помощью лома и чьей-то матери. Или по технологии так не полагается?
Хоури продемонстрировала увесистую монтировку, потом вставила ее в едва заметную щель, и несколько раз качнула взад и вперед, пока люк не приподнялся.
— И сколько времени это у тебя заняло?
— Много. Я трахалась с ней с тех пор, как тебя заперло, но она поддалась только сейчас.
Вольева кивнула. Ее подруга могла продолжать в том же духе еще долго, если бы орудие не захотело пойти ей навстречу.
— Отличная работа, Хоури. Как думаешь, сколько тебе еще нужно, чтобы полностью ее открыть?
Хоури оценила свое положение относительно орудия, прикидывая, как увеличить рычаг.
— Еще секунда — и ты свободна, как ветер. Но прежде чем ты окажешься снаружи, давай все-таки решим, что делать с Оводом.
— Послушай, Хоури. Он только-только начал нам доверять. Хорошо, давай прямо сейчас покажем ему этот корабль. Пусть догадается, кто я такая на самом деле. Голову даю на отсечение, ты его больше не увидишь, по крайней мере, в обозримом пространстве и времени. Мы его потеряем. А заодно и единственную возможность по-человечески провести эвакуацию планеты.
— Вряд ли он станет сильнее нам доверять, если мы так и будем клеить отмазки, вместо того, чтобы пустить его на корабль.
— Ничего, какое-то время потерпит.
Ответа не последовало. Вольева немного подождала, а затем заметила, что светящийся голубой полумесяц исчез. Это означало, что фонарик Хоури уже не направлен на оболочку орудия. Монтировка торчала из щели, но не двигалась.
— Хоури… — спросила Вольева, снова теряя спокойствие.
— Илиа… — голос звучал слабо, будто она боролась с удушьем. — Мне кажется, у меня небольшая проблема.
— Вот дерьмо!
Вольева схватила конец монтировки и втянула ее к себе. Потом заняла устойчивую позицию, навалилась на рычаг и расширила отверстие настолько, что смогла высунуть наружу голову в шлеме. В мелькающем свете Илиа увидела, как Хоури уплывает в темноту. Ее «рюкзак» с двигателями летел в противоположном направлении. А на покатом боку орудия чернела фигура тяжелого робота, похожего на агрессивного богомола. Похоже, машиной управлял Капитан.
— Ты, ублюдок чертов! Это я взломала орудие!
Хоури уже преодолела значительное расстояние — примерно половину пути к дальней стене. Как быстро она двигается? Наверно, метра три-четыре в секунду. Не слишком быстро, но конструкция ее скафандра не рассчитана на столкновения и не снабжена соответствующей защитой. Если удар будет сильным…
Илиа еще сильнее навалилась на монтировку, пытаясь выиграть хотя бы несколько жалких дюймов. И смутно догадывалась, что не успевает. Слишком медленно! Хоури врежется в стену задолго до того, как она выберется из орудия.
— Капитан… ты зря это сделал.
Она надавила сильней. Пальцы соскользнули, монтировка чиркнула по шлему и исчезла в темных глубинах колодца. Вольева зашипела от злости. Теперь еще и искать эту хрень, когда и так нет времени! Щель была достаточно широкой, чтобы протиснуться в нее, сняв раму с двигателями и системой жизнеобеспечения. Она сможет вернуться к шаттлу даже без этого, но как помочь Хоури?
— Блин, — бессильно ругалась Вольева. — блин… блин… блин!!!
И тут люк распахнулся, словно она произнесла заклинание.
Илиа выбралась наружу и оттолкнулась от стенки орудия, забыв про робота. Не было времени размышлять, что произошло. Ясно одно: люк мог открыть только Семнадцатый. Или Капитан.
Вольева отдала шлему приказ включить радар и вывести изображение на щиток, потом начала медленно поворачиваться, пока не засекла Хоури. Траектория ее движения пролегала вдоль длинной оси помещения, мимо зловещего нагромождения орудий. Просто чудо, что Хоури до сих пор не столкнулась с аркой монорельса, который проходит по всему Тайнику… пока не столкнулась.
— Ана! Ты жива?
— Еще жива… — в голосе Хоури слышалась боль, словно у раненой. — Не могу остановиться.
Вольева летела вдогонку, лавируя между орудиями, которые казались знакомыми и одновременно таинственными. Картинка на радаре обретала форму и четкость и теперь внятно напоминала фигурку человека. За ней, приближаясь с каждой секундой, была дальняя стена. Вольева оценила свою скорость относительно преграды. Шесть метров в секунду. Хоури, похоже, двигалась не намного медленней.
Максимальное ускорение. Илиа выжимала из двигателей все, что можно. Десять метров в секунду… двенадцать… Она уже видела Хоури — серую фигурку, похожую на куклу с безжизненно болтающейся рукой — которая понемногу становилась больше. Вольева запустила реверсы. Рама задрожала мелкой дрожью, сзади неожиданно громко взревело пламя. Пятьдесят метров… сорок… Похоже, Хоури пришлось несладко. Ее рука словно делала какие-то бессмысленные, но экспрессивные жесты.
— Илиа… стена приближается на глазах.
— Я тоже. Держись. Может быть легкий…
Они столкнулись.
— … толчок.
К счастью, при столкновении Хоури не отбросило в сторону. Вольева ухватила ее за неповрежденную руку, одновременно разматывая трос, закрепила его на поясе Хоури и тут же отпустила подругу. До стены оставалось не более пятидесяти метров. Большой палец Вольевой давил на кнопку, реверсы надрывались, игнорируя протесты субперсоны скафандра. Трос натянулся как струна. Когда до стены оставалось столько же, сколько между Хоури и Вольевой, движение начало замедляться. Зловещая плоскость приближалась, но уже не с такой угрожающей быстротой.
— Ты в порядке? — спросила Вольева.
— Похоже, что-то себе сломала. Как ты выбралась? Когда этот железная мразь меня отшвырнула, люк был почти закрыт.
— Мне удалось открыть его чуть. Подозреваю, мне помогли.
— Капитан?
— Возможно. Но тогда я его не понимаю. Получается, он все-таки на нашей стороне?
Илиа смолкла, чтобы полностью сосредоточиться на процессе. Сматывая трос, она медленно развернулась вокруг себя. На радаре проступили бледно-зеленые призраки тридцати трех орудий, и Вольева прикинула курс отступления.
— Хоть убей, не понимаю, — сказала она. — Зачем Капитан натравил на тебя робота? Может, просто хотел предупредить, а не убить? По твоим словам, он мог уже пятнадцать раз нас прикончить. Может быть, Бренниген предпочитает, чтобы мы были под рукой — на всякий случай?
— Похоже, в люке на тебя снизошло откровение.
— Хоури, я не думаю, что нам стоит рассчитывать на помощь Капитана.
— Нет?
— Есть еще кое-кто, кого можно попросить о помощи, — сказала Вольева. — Силвеста.
— О нет.
— Ты уже однажды встречалась с ним — внутри Гадеса.
— Илиа, я лучше сдохну, чем полезу в эту гребаную штуковину. Черт, всю жизнь мечтала еще раз пережить это приключение…
— У Силвеста есть доступ к знаниям амарантян. Он должен представлять, что можно противопоставить Подавляющим. На худой конец, его может осенить какая-нибудь оригинальная идея. Он может располагать по-настоящему ценной информацией. Даже если он не сможет помочь нам ничем другим.
— Ни за что, Илиа.
— Ты уже не помнишь, как умирала? Сейчас с тобой все в порядке. По крайней мере, ничего страшного не случилось.
— Вот и общайся с ним, черт побери, если это так легко.
Голос Хоури был очень слабым, словно она бормотала сквозь сон.
Наконец Вольева увидела прямоугольные очертания входного шлюза и медленно направилась туда, сматывая трос и проталкивая Хоури вперед. К тому времени раненая уже потеряла сознание.
Илиа вплыла в шлюз, заперла люк и дождалась, пока камера наполнится воздухом. Когда давление достигло девяти десятых бар, она сняла шлем, отчего тут же заложило уши, и убрала с глаз слипшиеся от пота волосы. Все датчики биомедицинских показателей на скафандре Хоури горели зеленым — это означало, что ее состояние не вызывает опасений. Пожалуй, сейчас имеет смысл оттащить Хоури куда-нибудь, чтобы внимательно осмотреть и подлечить. Вольева как раз размышляла в этом направлении, когда в тесном пространстве тамбура негромко раздалось:
— Подожди.
Знакомый спокойный голос ничуть не изменился с тех пор, как Вольева его слышала в последний раз — много лет назад. Он напомнил ей о невыносимом холоде камеры, куда другие члены экипажа старались не заходить. Казалось, звук исходит прямо из стены, резонируя в пустоте помещения.
— Капитан? — спросила она.
— Да, Илиа. Он самый. Я готов поговорить с тобой.
Скейд вела Фелку и Ремонтуа «вниз», на корму «Ночной Тени», вглубь зоны действия секретных механизмов. Постепенно Ремонтуа почувствовал, как его охватывает странное, совершенно неуместное возбуждение. Может быть, у него просто разыгралось воображение? Однако пульс участился, удары сердца стали сильнее. Ощущение тревоги возрастало с каждым метром, словно они погружались в невидимый газ, расстраивающий нейрорегуляцию.
«Что-то происходит».
Голова Скейд резко обернулась на сто восемьдесят градусов, хотя механическое тело продолжало шагать как ни в чем не бывало.
(Верно. Мы довольно далеко зашли в поле. Думаю, безопаснее вернуться сейчас, пока можно сделать это без медицинской помощи. Психологическое воздействие скоро начнет выводить тебя из равновесия. Еще метров десять к корме — и тебе покажется, что прошел целый день.)
«Так что происходит?»
(Это довольно трудно объяснить. Мы находимся в зоне действия некоторых устройств, которые меняют свойства материи. Всей материи, в том числе и той, из которой состоит твое тело. Это поле подавляет инерцию. Что ты знаешь об инерции, Ремонтуа?)
«Полагаю, примерно то же, что и остальные», — признался он. — «По правде сказать, никогда не приходилось об этом задумываться. Мы просто живем с этим, и все».
(Только не сейчас.)
«Что ты сделала? Ты смогла ее… отключить?»
(Ну, не то чтобы отключить… Просто чуть-чуть уменьшить.)
Голова Скейд снова приняла нормальное положение. Ремонтуа успел поймать ее непринужденную улыбку и теперь наблюдал, как по гребню пробегают опаловые и светло-вишневые переливы. Можно себе представить, каково будет изложить эту концепцию в привычных понятиях, доступных хотя бы ученым-физикам. А Скейд говорит об этом как о чем-то само собой разумеющемся.
(Инерция — гораздо более сложное понятие, чем ты мог подумать, Ремонтуа.)
«Не сомневаюсь».
(Внешне все очень просто. Мы чувствуем инерцию постоянно, с самого рождения. Толкни круглый камешек, и он покатится. Толкни с той же силой валун, и он не сдвинется с места. Если этот валун катится, тебе потребуется немалое усилие, чтобы его остановить. Материя ленива, Ремонтуа. Тела сопротивляются изменению — неважно, находятся ли они в неподвижности или в движении. Они стремятся делать то, что делали. Так называемая инерция лени — только не стоит понимать это буквально. В течение тысячелетий человечество навешивало ярлыки, измеряло, заключало в уравнения… Но до сих пор только оставляло царапины на поверхности проблемы.)
«А сейчас?»
(Мы совершили открытие. Даже нечто большее. Недавно Материнское Гнездо научилось управлять инерцией на микроскопическом уровне.)
— Это вам дало Введение? — вслух спросила Фелка.
Скейд ответила мысленно. Возможно, она просто не желала ей потворствовать.
(Я уже говорила вам, что Введение дает только намеки. Мы узнали, что такие устройства в принципе могут существовать. Этого было достаточно. Впрочем, для создания опытных образцов нам потребовался не один год.)
Ремонтуа кивнул. Он не находил причин не верить Скейд.
«Хотя у вас были только намеки?»
(Нет… не только. Скажем так: нам было от чего отталкиваться.)
«И от чего же?»
Он отметил, что на гребне Скейд появились розово-лиловые и бирюзовые полоски.
(Была еще одна фракция, которая вела работу примерно в том же направлении. Материнскому Гнезду удалось добиться от них возвращения ключевых разработок по этой работе. Они стали отправной точкой, с которой мы начали создание экспериментальных образцов — ну, разумеется, и теоретические подсказки, которые получили во время Введения.)
Ремонтуа вспомнил сверхсекретную миссию в Городе Бездны, в которой участвовала Скейд — во время которой погибла вся группа, кроме нее самой. Несомненно, операция была санкционирована Внутренним Кабинетом. Членам Закрытого Совета сообщили лишь о факте ее проведения, но не более того.
«И ты участвовала в возвращении этой техники, Скейд? Как я понимаю, тебе очень повезло, что ты вернулась живой».
(Мы понесли страшные потери. И нам действительно повезло. Операция вообще могла закончиться полным провалом.)
«А прототип?»
(Мы работали годами, чтобы добиться каких-то результатов. Контроль над инерцией на микроуровне не имеет практической ценности — это просто подтверждение, что концепция верна, пусть даже это принципиально новая концепция. Позже нам удалось сделать еще шаг вперед. И сейчас можем управлять инерцией в масштабах классической физики. Этого достаточно, чтобы влиять на характеристики корабля.)
Ремонтуа посмотрел на Фелку, затем на Скейд.
«Смело, ничего не скажешь».
(Смелость людей — двигатель прогресса.)
«А другая фракция… те, у кого вы изъяли образцы… почему они не пошли по этому пути?» — похоже, Скейд формулировала мысли с крайней осторожностью.
(Все предыдущие попытки постичь природу инерции были обречены, потому что основывались на ошибочных предпосылках. Инерция — это свойство не материи как таковой, а квантового вакуума, в котором она находится. Сама по себе материя инерцией не обладает.)
«Вакуум создает инерцию?»
(На квантовом уровне вакуум — это не пустота. Это кипящая пена всевозможных взаимодействий, бурное море флуктуаций, где частицы и субчастицы пребывают в непрерывном движении… как блики солнца на океанских волнах. Так вот, инерцию массы создает волнение моря, но не само море. Вся хитрость в том, чтобы найти способ изменять свойства квантового вакуума с тем, чтобы уменьшать или увеличивать плотность энергии нулевого электромагнитного потока. Грубо говоря, успокоить море, только в отдельно взятом объеме.)
Ремонтуа сел.
«Я отдохну, если никто не возражает».
— Я тоже, — сказала Фелка, усевшись рядом. — Меня тошнит, и голова тяжелая.
Робот резко развернулся. Наверно, именно так двигались рыцари в старинных доспехах.
(На вас сказывается действие поля. Собственная масса ваших тел уменьшилась примерно наполовину. Ваше внутреннее ухо сбито с толку, потому что инерция жидкости в сообщающихся каналах снизилась. Ваше сердце бьется чаще: оно приспособлено к перекачке крови с собственной инерционной массой порядка пяти процентов от массы тела, а сейчас работает с половинной нагрузкой, а заодно более активно реагирует на электрические импульсы. Если мы пойдем глубже, у вас начнется тахикардия. Она будет усиливаться, и без медицинского вмешательства вы умрете.)
Ремонтуа усмехнулся, глядя на металлическую фигуру.
«И ты будешь счастлива».
(Уверяю вас, особого удовлетворения я не испытаю.)
«Так что делает это устройство? Полностью лишает инерции материю внутри некоторого объема?»
(В нынешнем режиме работы — нет. Радиальная эффективность глушения зависит от режима, в котором работает прибор. В данный момент зависимость обратна квадрату переменной поля. Это означает следующее: приближаясь к машине на метр, мы увеличиваем коэффициент затухания инерции в четыре раза. По мере приближения к работающей установке он возрастает почти до бесконечности, но инерционная масса никогда не уменьшается до нуля. Повторяю, в этом режиме.)
«Значит, есть другие?»
(Скажем так, другие состояния. Мы можем их вызвать, но они менее стабильны, чем это.)
Скейд сделала паузу и поглядела на Ремонтуа.
(Выглядишь неважно. Может, вернемся?)
«Сейчас приду в себя. Расскажи побольше о своей волшебной шкатулке».
Она улыбнулась, по обыкновению натянуто, и, как показалось Ремонтуа, с гордостью.
(Мы смогли вызвать противоположное состояние материи — это был наш первый прорыв. Мы создали область сверхплотного квантового вакуума и, как следствие, возрастания потока энергии-импульса. Мы назвали это «состояние один». Эффект заключался в возникновении зоны гиперинерции — пузыря, в котором все движения затухали. Но это состояние оказалось нестабильным, и нам ни разу не удалось увеличить поле до макроскопических масштабов. Зато какой простор для дальнейших исследований! Если заморозить движение путем увеличения количества инерции на несколько порядков, то получается поле стазиса — барьер, который может быть непроницаем. Но «состояние два» оказалось технически более достижимым. Кусочки мозаики почти встали на места.)
«Могу поспорить, что встали».
— А есть третье состояние? — спросила Фелка.
(«Состояние три» выявило особенность, о которой мы не подозревали. По нашим подсчетам получалось, что оно будет физически неосуществимо. Вся инерционная масса исчезает. Вся материя в пузыре третьего состояния становится фотонной, то есть чистым светом. Мы не рассчитывали, что это произойдет. По меньшей мере, оно бы вызвало массовое нарушение закона сохранения спинового числа в данном объеме пространства.)
— А еще глубже? Есть «состояние четыре»?
(Я думаю, мы и так превзошли сами себя. Мы изучаем, как ведут себя эти устройства в пространстве с хорошо изученными параметрами. И я не вижу смысла предаваться необузданному рассуждательству.)
«И много было испытаний?»
(«Ночная Тень» — действительно прототип. Первый корабль, который оборудован устройством контроля инерции. Во время первых полетов я провела некоторое количество тестов. Немного уменьшала инерцию — этого было достаточно, чтобы повлиять на расход топлива и подтвердить наличие поля, не привлекая внимания.)
«А сейчас?»
(Сейчас поле намного сильнее. Эффективная масса корабля составляет всего двадцать процентов от той, с которой мы покидали Материнское Гнездо. Небольшая часть корабля оказалась за границами поля, но мы можем это компенсировать. Достаточно просто увеличить напряженность поля.)
Скейд сомкнула ладони с металлическим лязгом.
(Подумать только, Ремонтуа! Мы можем уменьшить нашу массу до одного процента, а то и меньше, и поднять ускорение до ста «g». Если люди окажутся внутри «пузыря», мы сможем перенести такое ускорение и достичь субсветовой скорости за пару дней. Это означает, что путешествие между ближайшими звездами займет пару недель корабельного времени. И зачем нам тогда криосаркофаги? Представляешь, какие возможности? Как будто Галактика вдруг стала намного меньше.)
«Но вы создавали ее вовсе не для этого».
Ремонтуа поднялся на ноги, борясь с головокружением, и облокотился о переборку. Уже давно его организм не был так близок к состоянию тотальной интоксикации. Экскурсия оказалась весьма познавательной, но Ремонтуа был более чем готов вернуться наверх, где его кровь снова обретет естественные свойства.
(Я не уверена, что поняла тебя, Ремонтуа.)
«Вы сделали ее на тот случай, если сюда явятся Волки, верно? И для того же вы построили эвакуационный флот».
(Что?!)
«Даже если мы не сможем сразиться с ними, вы, по крайней мере, предоставите нам возможность убежать далеко и очень, очень быстро».
Клавейн открыл глаза, просыпаясь после очередного сеанса принудительного сна. Мирные сны о прогулках по лесам Шотландии во время дождя все еще манили, обещая несколько рискованных приключений. Соблазн вернуться в бессознательное состояние был велик, но старые солдатские инстинкты заставили Клавейна подняться, как по команде. Его ждали дела. Корвет получил инструкцию — будить пилота только в случае опасности или попытки установить связь. Беглая оценка ситуации указывала, что вызов был очень настойчивым.
Его кто-то преследовал. Подробности прилагались к отчету.
Клавейн зевнул и почесал буйно разросшуюся бороду, за которой уже давно перестал следить. Потом бросил взгляд на свое отражение в иллюминаторе. Зрелище внушало некоторые опасения. Воспаленные глаза, густая поросль на лице… ни дать ни взять спелеолог, который только что выбрался на поверхность после многонедельного блуждания по пещерам. Приказав корвету на несколько минут стабилизировать скорость, Клавейн набрал из крана воды — казалось, у него в ладонях дрожит гигантская амеба — и сполоснул лицо, а затем пригладил бороду и волосы. Новый взгляд на отражение не показал изменений к лучшему. Но теперь он, по крайней мере, больше походил на спелеолога, чем на кроманьонца.
Отстегнув ремни безопасности, Клавейн снова сел в кресло. Теперь можно было приготовить кофе и что-нибудь вроде легкого завтрака. Опыт показывал: все кризисные ситуации в космосе можно разделить на две категории. Первая — когда тебя пытаются уничтожить немедленно, атакуя без предупреждения или почти без предупреждения. Вторая — когда у тебя в запасе достаточно времени, чтобы поразмышлять над проблемой в поисках оптимального решения. Впрочем, обдумывать эту проблему — как и любую другую — на голодный желудок не следовало.
Из динамиков лилась музыка — звучала одна из незаконченных симфоний Квирренбаха. Попивая кофе, Клавейн просматривал отчеты о состоянии систем корвета. Корабль безупречно функционировал с момента побега с кометы Скейд — отрадно, но не удивительно. Остатков топлива было вполне достаточно, чтобы добраться до окрестностей Йеллоустоуна, включая соответствующие процедуры выхода на орбиту по прибытию. Со стороны корвета осложнений не предвиделось.
Сообщения из Материнского Гнезда начали приходить, как только стало известно о его побеге. Их передавали по «плотному лучу» с грифом высокой секретности. Корвет распаковал все записи и сохранил их в нужной последовательности.
Клавейн откусил кусок тоста.
— Проиграй все. Начиная с первого, по прослушивании сотри.
Он уже догадывался о характере первых посланий. Это будут отчаянные призывы вернуться в Материнское Гнездо. Первое дало повод для серьезных размышлений. В нем выражалась уверенность — или претензия на уверенность — что его поступку, который выглядел как попытка измены, можно будет найти превосходное оправдание. Но особого энтузиазма или уверенности Клавейн не заметил. Затем послания стали выглядеть иначе и превратились в банальные угрозы.
Следующим «посланием» Материнского Гнезда стали ракеты. Клавейн сменил курс и ушел от них. Похоже, это сообщение было последним. Корвет двигался быстро, теперь снаряды или корабли, посланные в погоню, могли догнать его только в одном случае — если бы Клавейн решил еще раз изменить курс и направиться в межзвездное пространство.
Но следующая группа посланий пришла не из Материнского Гнезда. Их источник располагался под небольшим, но достойным внимания углом относительно траектории корвета — несколько угловых секунд. Судя по фиолетовому смещению, этот объект двигался.
Клавейн подсчитал его ускорение — полтора «g», потом прогнал данные через тактический симулятор. Что и требовалось доказать: внутри системы ни один корабль не сможет догнать корвет на таком ускорении. Клавейн позволил себе вздохнуть с некоторым облегчением. Однако почему преследователи выбрали такую тактику? Может быть, это психологический ход? Не похоже. Объединившиеся не слишком любили пользоваться такими приемами.
— Открой сообщения, — приказал Клавейн.
Послание было в аудио-видео формате. В рубке возникла голова Скейд, окруженная расплывчатым овальным ореолом. Общение проходило вербально — она знала, что беглец никогда не позволит ей снова установить контакт сознаний.
— Привет, Клавейн, — сказала Скейд. — Пожалуйста, выслушай и постарайся понять. Как ты уже мог догадаться, мы преследуем тебя на «Ночной Тени». Ты полагаешь, что нам не под силу поймать тебя или даже подойти на расстояние обстрела. Поверь, ты ошибаешься. Мы увеличиваем ускорение и продолжаем набирать скорость с определенными интервалами. Если сомневаешься, внимательно проверь передачи по Доплеровскому эффекту.
Бестелесная голова застыла, затем исчезла.
Следующее сообщение пришло из того же источника; как указывал заголовок, отправлено оно было через девяносто минут после первого. Ускорение корабля составляло уже два с половиной «g».
— Клавейн. Сдавайся, и я гарантирую тебе беспристрастный суд. Ты не сможешь победить.
Качество передачи оставляло желать лучшего. Звук голоса казался странно механическим, а какие-то алгоритмы сжатия делали голову совершенно неподвижной — шевелились только глаза и рот.
Следующее сообщение: три «g».
— Мы засекли эмиссию твоих двигателей, Клавейн. Судя по температуре и фиолетовому смещению, ты вышел на предельную скорость. Я хочу, чтобы ты отметил один факт: мы уже совсем близко. Ты не можешь вообразить, на что способен мой корабль — даже если очень постараешься. Мне ничего не стоит перехватить твой корвет.
Лицо, похожее на маску, скривилось — это должно было означать улыбку… Улыбку привидения, страдающего парезом лицевых мышц.
— Но мы еще согласны решить дело переговорами. Я разрешаю тебе выбрать место, Клавейн. Скажи только слово, и мы встретимся на твоих условиях. Маленькая планета, комета, открытый космос — меня это совершенно не волнует.
Он уничтожил сообщение. Можно не сомневаться: заявление Скейд — блеф чистой воды. Она не могла засечь двигатели. А последняя часть послания, призыв ответить — скорее всего, просто попытка заставить беглеца выйти на связь и выдать свое местоположение.
— Скейд, хитрюга… — сказал Клавейн. — Но я, к сожалению, намного хитрее.
Однако ситуация настораживала. Преследователь слишком быстро набирал скорость. Похоже, насчет скоростных возможностей «Ночной Тени» Скейд не обманула.
За ним гнался корабль — более мощный, чем все, которыми располагало Материнское Гнездо, и разрыв сокращался с каждой секундой.
Клавейн откусил еще кусочек тоста и прослушал чуть более продолжительный фрагмент Квирренбаха.
— Следующие, — сказал он.
— У вас больше нет сообщений, — ответил корвет.
Клавейн изучал сводку новостей, когда корвет принял новый пакет сообщений. Судя по аннотациям, на сей раз автором посланий была не Скейд.
— Проиграй их, — осторожно сказал Клавейн.
Первое послание пришло от Ремонтуа. Он материализовался в рубке, похожий на лысого херувима. Изображение было гораздо более «живым», чем в посланиях Скейд, а в голосе даже угадывались эмоции. Ремонтуа склонился к объективу, в его глазах была мольба.
— Клавейн, я надеюсь, ты прослушаешь это сообщение. И не просто прослушаешь, но и услышишь то, что я хочу сказать. Если ты получил послания Скейд, то, думаю, уже понял, что тебе ничего не светит. Она тебя не обманывала. Она убьет меня, если узнает, о чем я собираюсь тебе рассказать. Но я помню твою привычку уничтожать записи передач, так что вряд ли что-нибудь выплывет наружу. Так вот, слушай. На «Ночной Тени» находится экспериментальная установка. Помнишь, ты говорил, что во время первых полетов Скейд проводила на корабле какие-то испытания? Но ничего конкретного мы так и не выяснили. Клавейн, это была машина для управления инерцией. Не буду врать, что понимаю принцип ее действия, но само это действие пережил на собственной шкуре. В буквальном смысле слова. Мы разогнались до четырех «g» — ты можешь сам подсчитать. Если я тебя еще не убедил, очень скоро ты получишь подтверждение — может быть, параллактическим сведениям об источнике сигналов ты поверишь. Все, что я говорю — правда. Скейд уверяет, что это не предел, и корабль может в несколько раз уменьшить свою массу.
Ремонтуа посмотрел в упор, словно мог видеть Клавейна в объективе камеры.
— Мы можем считывать излучение твоих двигателей. Мы наводимся на них. Ты не сможешь уйти, Клавейн, так что даже не пытайся. Я прошу тебя, как друга. Я хочу увидеться с тобой снова, поговорить, посмеяться.
— Сбросить, и следующее, — сказал Клавейн.
Корвет подчинился. Вместо Ремонтуа в рубке возникла Фелка.
Клавейн вздрогнул от удивления. До сих пор он не задумывался о том, кто входил в команду преследователей. Он точно знал, что среди них будет Скейд. Клавейн убедился в этом, когда наблюдал пуск ракет, от которых он ушел. Значит, она добилась того, чтобы командовать операцией. Ремонтуа присоединился из чувства долга перед Материнским Гнездом. Возможно, он считает это чем-то вроде священной миссии, так как только ему по силам выследить Клавейна.
Но Фелка? Он ожидал увидеть кого угодно, но только не ее.
— Клавейн, — ей было тяжело говорить при ускорении в четыре «g», и голос напряженно дрожал. — Клавейн… пожалуйста. Тебя хотят убить. Скейд не станет заботиться о том, чтобы сохранить тебе жизнь, что бы она ни говорила. Она хочет одного — сцапать тебя и ткнуть носом в то, что ты сделал…
— Что я сделал? — спросил он, словно забыв, что говорит с голограммой.
— … И если ей это удастся — не думаю, что ты заживешься на свете. Но если ты заглушишь двигатели и сдашься, и расскажешь Материнскому Гнезду, почему сделал то, что сделал, мне кажется, есть надежда. Ты еще слушаешь, Клавейн?
Она приблизилась настолько, что изображение ее лица заполнило весь экран.
— Я хочу, чтобы ты вернулся домой, вот и все. Мне даже не хочется спорить с тобой. Я сама во многом сомневаюсь — я имею в виду то, что тут происходит. Клавейн, и не могу сказать, что…
Фелка потеряла нить рассуждений. Несколько долгих мгновений она смотрела в бесконечность, прежде чем заговорила снова.
— Клавейн… мне надо тебе кое-что сказать… это может оказаться важным. Я никогда не говорила об этом раньше, но сейчас, кажется, подходящий момент. Скажешь, это цинизм? Да, наверное. Но, по-моему, это единственный способ уговорить тебя вернуться. Вряд ли возможно найти другую причину. Надеюсь, ты меня простишь.
Клавейн ткнул пальцем переборку и выключил музыку. На какой-то пронзительный миг в рубке стало очень тихо. Лицо Фелки нависало над ним. Потом она нарушила молчание.
— Это произошло на Марсе, когда ты в первый раз попал в плен к Галиане. Она продержала тебя несколько месяцев, потом освободила. Ты должен помнить о том, каково это — быть в плену.
Клавейн кивнул. Конечно, он помнил. И какая разница, что с тех пор прошло четыреста лет?
— Гнездо Галианы было окружено со всех сторон, но она не собиралась сдаваться. Она строила планы на будущее. У нее были большие планы. В том числе и привлечение значительного числа сторонников. Но Гнезду не хватало генетического разнообразия. Галиана пользовалась любой возможностью завладеть новыми образцами ДНК. Клавейн, ты никогда не занимался с ней любовью на Марсе, однако для нее не составило труда получить генетический материал без твоего ведома.
— И она… — прошептал он.
— После того, как ты вернулся к своим, она совместила твою ДНК со своей, сплела их. Затем из полученной ДНК создала меня. Я родилась в искусственной матке, Клавейн, но все равно я ее дочь. И твоя.
— Следующее сообщение, — сказал он, прежде чем Фелка успела произнести следующее слово. Это было слишком. Слишком сильно. Он не мог переварить информацию за один раз, хотя всего лишь получил подтверждение тому, что всегда подозревал. И о чем молился.
Но сообщений больше не осталось.
Поддавшись минутному порыву, Клавейн приказал корвету развернуться и ответить Фелке. Но предусмотрительность и осторожность старого солдата сделали свое дело: корабль предусмотрительно стер все записи, так что послание осталось только в памяти Невила.
Клавейн сидел в молчании. Он был вдали от дома, вдали от друзей, он затеял то, во что сам до конца не верил. Можно почти не сомневаться: скоро он погибнет, и никто не запомнит его иначе, как предателя. Даже враги. А теперь еще это сообщение, которое прибыло через пространство, чтобы раздирать его болью. Он говорил Фелке «до свидания», обманывая себя, убеждая себя в том, что больше не думает о ней как о дочери. Покидая Материнское Гнездо, Клавейн почти верил в это.
Но сейчас она рассказала ему правду. Это могло быть только правдой. И если он не вернется, то никогда больше не увидит ее.
Однако пути назад не было.
Клавейн заплакал. Больше ему ничего не оставалось.
