Глава 14
Триумвир Илиа Вольева пристально вглядывалась в глубины Тайника и гадала, не совершила ли какой-нибудь фатальной ошибки, которая приведет ее к безвременной кончине.
— По-моему, нам надо еще раз все как следует обдумать, — задребезжал в ее шлеме голос Хоури.
— Спасибо за совет, — Вольева проверила застежки своего скафандра и покосилась на индикаторы состояния оружия.
— Я действительно так считаю.
— Знаю. К сожалению, я уже успела это сделать. И того, что я надумала, более чем достаточно. Если я подумаю хотя бы еще немного, то могу додуматься до того, чтобы вообще послать эту затею к чертям собачьим. С учетом всех обстоятельств, это будет еще более самоубийственная глупость. Так что лучше действовать прямо сейчас.
— Не спорю, логично. Но у меня такое чувство, будто корабль… я имею в виду Капитан… ему такое придется не по вкусу.
— Да? — Вольева помедлила. — Тогда, может быть, он решит сотрудничать с нами.
— Или убить нас. Тебе такое в голову не приходило?
— Хоури?
— Что?
— Заткнись, пожалуйста.
Они вплыли в помещение через шлюз — достаточно широкий, но двум дамам в скафандрах было тесновато: громоздкие рамы с портативными реактивными двигателями, одетые на манер рюкзаков, существенно увеличивали их габариты. К тем же рамам крепилось оборудование, дополнительная броня и некоторое количество полуавтономного оружия, установленного в стратегически важных точках.
— Все в порядке, — произнесла Хоури. — Так что делаем все по-быстрому и сваливаем. Мне здесь никогда не нравилось — с того самого раза, как ты меня первый раз сюда притащила. И с тех пор мое мнение об этом местечке не улучшилось.
Под приглушенное стаккато двигателей подруги влетели в помещение.
Это был один из пяти равных по размеру отсеков «Ностальгии по Бесконечности» — огромное пространство, где мог разместиться целый флот пассажирских шаттлов или несколько мегатонн полезного груза, который мог потребоваться для нужд колонии. Впрочем, для этих целей корабль уже давным-давно не использовался, и только слабые следы, которые пережили несколько веков переделок и износа, напоминали о его изначальном предназначении. Долгие годы на борту находилось не более дюжины человек. Будя эхо, они свободно разгуливали по внутренним помещениям, словно грабители по городу, из которого эвакуировалось все население. Но время шло, а все оставалось в прежнем виде — если не брать в расчет бурную деятельность Капитана.
Гладкие отвесные стены отсека удалялись и исчезали в кромешной тьме, которую лишь изредка пронзали рыскающие лучи фонарей, которые были закреплены на скафандрах. Вольевой так и не удалось отремонтировать главную систему освещения этого отсека: он считался одним из «владений» Капитана, а он не любил, когда кто-то вторгался на его территорию.
Стены понемногу расступались. Скоро вокруг была полная темнота, только дисплей на щитке шлема Вольевой указывал, куда они движутся и как быстро.
— Я чувствую себя как в открытом космосе, — пробормотала Хоури. — Трудно поверить, что мы все еще внутри корабля. Где эти чертовы пушки?
— До ближайшей — около пятнадцати секунд хода.
Орудие замерцало в темноте, словно материализовалось по ее слову. Невзирая на невесомость, оно не висело в пространстве, а удерживалось на месте замысловатой системой лесов и креплений. Это сооружение, в свою очередь, было установлено на не менее сложной монорельсовой системе, которая крепилась к стенам отсека огромными косыми опорами и, извиваясь во всех трех измерениях, уходила куда-то в темноту.
Это было одно из тридцати трех орудий — изначально их насчитывалось сорок. Первое из сорока Вольева и Хоури уничтожили на границе системы, когда оно внезапно начало самостоятельно проявлять инициативу. Это была работа системного паразита, которого Ана сама занесла на борт корабля. Другие шесть после эпизода с Гадесом так и остались в космосе. Их даже можно было возвратить на место — или хотя бы попытаться, — но никто бы не дал гарантии, что их снова удастся использовать. К тому же, по мнению Вольевой, по мощности они уступали остальным.
Женщины прибавили скорость и подлетели ближе.
— Номер семнадцать, — сказала Вольева. — Мерзкая штуковина, не находишь? Настоящее свинство… — последнее слово она произнесла по-русски. — А я даже находила с этим страшилищем общий язык. Машинный, как ты понимаешь. С соответствующими особенностями лексики.
— Значит, ты можешь с ним общаться?
— А как же?
Внешне орудия Тайника мало походили друг на друга, однако единство стиля определенно прослеживалось. Номер семнадцать напоминал гибрид турбинного двигателя с буровой машиной Викторианской эпохи — шестиметровый цилиндр с осевой симметрией, облицованный чем-то вроде турбинные лопаток, которым придали форму отточенных зубов. Очевидно, они не являлись ни тем, ни другим. Оболочка выглядела изношенной и потускневшей. В лучах фонарей она переливалась то изумрудом, то бронзой. Охлаждающие рельефы и ребра напоминали эксцентричную отделку.
— Ты можешь с ним разговаривать, — повторила Хоури. — А почему тебе не приказать этой штуке покинуть корабль, а затем направить ее на Подавляющих?
— Вот было бы здорово, правда? — сарказм Вольевой мог бы пробивать дырки в металле. — Проблема в том, что Капитан тоже контролирует оружие. Как только я отдам команду, он тут же ее отменит, поскольку подключился к ним на «корневом» уровне.
— М-м-м. Помнится, кому-то пришла в голову столь светлая мысль…
— Мне, как ты правильно подумала. В свое время я хотела, чтобы орудиями можно было управлять с любого места. И тогда это была действительно хорошая идея.
— С хорошими идеями всегда возникают проблемы. И все, как одна, на твою собственную задницу.
— Значит, я учусь, хоть и на собственных ошибках, — Вольева понизила голос и деловито произнесла. — Следуй за мной и держи глаза разутыми. Я хочу проверить контрольную «упряжь».
— Есть следовать за тобой, Илиа.
Они облетели орудие, с трудом пробираясь через хитросплетения монорельса.
Упряжью Вольева называла раму, которую наварила вокруг орудия, оборудованную толкающими двигателями и управляющим интерфейсом. Нельзя сказать, что Илии действительно удалось найти общий язык с адскими агрегатами. Те, с которыми она добилась некоторого взаимопонимания, сейчас болтались где-то в пространстве. Однажды она попыталась управлять всеми орудиями из одной точки, посадив оператора с соответствующими имплантатами в кресло артиллериста. Концепция выглядела вполне логично, но орудия, как выяснилось, имели свое мнение по этому поводу. По большому счету, вся каша заварилась именно из-за этих экспериментов.
— Упряжь выглядит нормально, — сказала Вольева. — Пожалуй, попробую прогнать низкоуровневую проверку.
— Разбудить орудие?
— Нет, конечно… просто шепнуть ему пару нежных слов, и все… — она набирала команды на массивном браслете, стягивающем кисть, и время от времени поглядывала на диагностические графики, которые извивались на дисплее. — Я буду очень занята, так что смотри в оба — мало ли что. Поняла?
— Поняла. Э… м-м… Илиа?
— Что?
— Мы должны решить насчет Овода.
Вольева не любила, когда ее отвлекали, особенно во время столь серьезной работы.
— Овод?
— Ты слышала, что он сказал? Он хочет попасть на корабль.
— Но я же сказала: нет. Это не обсуждается.
— Думаю, тогда мы от него помощи не дождемся.
— Дождемся. Поможет как миленький.
Хоури вздохнула в динамиках.
— Илиа, это не какой-нибудь агрегат, который можно пинать и тыкать, пока он не заработает. У него нет «корневого» уровня. Зато есть сомнения и страхи, как у всякого мыслящего человеческого существа. Свои мотивы, которые его отчаянно волнуют. Думаешь, он захочет рисковать? Он же думает, что мы от него что-то скрываем. Если бы мы сразу сказали Оводу все как есть, нам не пришлось бы отказывать ему. В конце концов, он уже знает, что мы можем попасть на корабль. Вот он и хочет посмотреть на ковчег, на котором повезет свой народ в Землю Обетованную. А заодно и на причину, по которой ему необходимо с этим поторопиться.
Во время этого монолога Вольева тестировала первый уровень протоколов, подключив свой модуль программного обеспечения к операционной системе орудия. Пока ее действия не вызвали никакой агрессивной реакции ни со стороны Номера Семнадцать, ни со стороны корабля. Ситуация становилась все более и более запутанной, и Вольевой было не до разговоров.
— Не думаю, что в этом есть хоть какой-то смысл, — отозвалась она наконец.
— Ты просто не понимаешь людей. Поверь мне. Или он побывает на корабле, или откажется с нами работать.
— Увидев корабль, Овод поступит, как любой другой здравомыслящий человек в подобной ситуации — постарается сделать ноги.
— А зачем водить его по всему кораблю? Самые скверные места, где прошла жестокая трансформация, можно не показывать. Думаю, этого будет достаточно.
Вольева вздохнула, по-прежнему не сводя глаз с дисплея. У нее возникло ужасное, до боли знакомое чувство: Хоури давным-давно подготовилась к атаке и найдет контраргумент любому возражению.
— Он до сих пор что-то подозревает, — пробормотала Триумвир.
— Нет. Мы выложим свои карты, но выложим их правильно. Например, можно выбрать пару отсеков, замаскировать следы трансформации и удерживать его там. Достаточно будет провести маленькую обзорную экскурсию. Просто чтобы Овод понял, что мы ничего не скрываем.
— А Подавляющие?
— Он должен узнать о них. Рано или поздно каждый о них узнает. Пусть узнает это сейчас, а не позже. В чем проблема?
— У него возникнет слишком много вопросов. Быстро сложив два и два, Овод поймет, на кого работает.
— Нам стоит быть с ним пооткровеннее.
— Да неужели?
Вольева была в гневе. И не потому, что орудие упорно игнорировало ее команды.
— А может, мы просто хотим держать его при себе, потому на него загляделись? Подумай очень хорошо прежде, чем ответить, Хоури. Возможно, от этого зависит наша дальнейшая дружба.
— Для меня он ничего не значит. Он просто оказался под рукой.
Вольева опробовала новую синтаксическую комбинацию и затаила дыхание, ожидая реакции оружия. Судя по предыдущему опыту, во время «разговора» с орудием ошибки вполне сходили с рук. Она делала много ошибок. И орудие либо оставалось спокойным, как камень, либо начинало сопротивляться. Но сейчас у нее получилось. В боку шестиметрового цилиндра, где до этого, казалось, не было ни единого шва, открылась крышка. Это был вход в наблюдательный канал, который тянулся по всей длине «адской машины», освещенный мутным бледно-зеленым сиянием.
— Я пошла внутрь. Прикрой меня.
Вольева пролетела вдоль орудия и зависла над отверстием — ровно на секунду. Затем двигатели дали короткий толчок, она проникла в люк и чуть притормозила, прежде чем ноги коснулись дна колодца. Внутри оказалось достаточно просторно — можно было поворачиваться и кувыркаться, не рискуя задеть какой-нибудь важный рычажок.
Не в первый раз Вольева поймала себя на том, что размышляет о происхождении этих тридцати трех агрегатов. Несомненно, их создали люди. Но разрушительная сила этих творений оказалась слишком велика — настолько, что изыскания в этом направлении больше не проводились. Несколько сотен лет назад — задолго до того, как Вольева появилась на борту «Ностальгии по Бесконечности» — команда корабля нашла тайник, помещенный внутри укрепленного астероида. Это был один из безымянной группы камней на орбите безымянной звезды. Возможно, глубокое тщательное исследование астероида могло хотя бы предположительно установить, кто изготовил оружие или его использовал. Однако команде «Ностальгии» было некогда задерживаться. Орудия спешно извлекли из тайника, разместили на корабле и покинули место преступления, прежде чем система защиты астероида вышла из оглушенного состояния.
У Вольевой, разумеется, были свои теории. Скорее всего, орудия были созданы Конджойнерами. В свое время «пауки» часто наведывались в тот сектор Галактики. Но если это так, почему хозяева решили расстаться с таким мощным оружием? Почему ни разу не попытались вернуть его, хотя имели на это полное право?
Теперь вопрос потерял актуальность. Орудия из Тайника находились на борту «Ностальгии» в течение долгих веков. И никто не явился и не потребовал их обратно.
Она огляделась, изучая колодец. Со всех сторон ее окружали механизмы — контрольные панели, считывающие устройства, схемы, реле и масса всякой всячины малопонятного назначения. На задворках сознания уже зашевелилась тревога: магнитное поле, сфокусированное на определенной доле ее мозга, вызывало навязчивый и необоснованный страх.
Но Вольева была здесь не в первый раз и успела привыкнуть.
Отцепив набор модулей, привешенный к раме, она начала устанавливать их на стенках колодца при помощи прокладок с эпоксидным покрытием. Эти модули Вольева разработала и изготовила собственноручно. Потом она вытащила из каждого по дюжине разноцветных кабелей и соединила между собой или воткнула в порты приборов.
— Как дела, Илиа? — поинтересовалась Хоури.
— Отлично. Непохоже, что я задержусь здесь слишком надолго. В любом случае, эта штука меня наружу не выкинет — я ввела все коды доступа.
— Она тебя уже запугивает?
— Да, есть немного…
Как раз в этот момент Вольева переживала приступ запредельного ужаса. Казалось, кто-то ковыряет ее мозг электродом, взбалтывая воспоминания и выуживая самые потаенные страхи.
— Хоури, ты не возражаешь, если мы поговорим потом? Я хочу побыстрее с… этим … разобраться.
— Все-таки нам надо решить…
— Всенепременнейше. Тебя устроит, если мы это сделаем позже?
— Он должен побывать здесь.
— Хоури, сделай одолжение! Отстань от меня со своим ненаглядным Оводом и следи за обстановкой, понятно?
Илиа перевела дух и заставила себя сосредоточиться. Если не считать страха, все шло как по маслу. Так глубоко проникнуть в архитектуру контроля над орудиями ей удалось лишь однажды. Тогда она смогла установить приоритет над командами, приходящими из корабля. Теоретически, если она правильно подберет синтаксис командного языка, у нее появляется шанс вообще отключить Капитана от управления орудием. Правда, только этим орудием. Остаются еще тридцать два, и к некоторым она еще толком не пыталась подступиться. Но, по идее, между орудиями Тайника не должно быть принципиальной разницы. Если удастся взять под контроль хотя бы дюжину орудий, этого будет вполне достаточно, чтобы вставить в колеса Подавляющим гигантский гаечный ключ.
Уходя от проблемы, проблему не решишь.
— Хоури, слушай меня. Наши планы чуть-чуть меняются.
— О-хо-хо…
— Я собираюсь забраться поглубже. Посмотрим, получится ли полностью взять эту хрень под контроль.
— И это называется «чуть-чуть изменить планы»?
— Ой, перестань дергаться.
И, прежде чем сказать себе «стоп», прежде, чем осознать, чем это чревато, Вольева соединила два оставшихся кабеля. Индикаторы состояния систем вспыхнули и замигали, по дисплеям поползли колонки цифр и букв. Страх нарастал. Орудие действительно не хотело пускать ее на этот уровень.
— Грубо и тупо, — пробормотала Вольева. — Сейчас посмотрим…
Она с расстановкой ткнула в кнопки браслета, открывая сеть сложного до умопомрачения синтаксиса командного языка. Троичная логика, в которой работала операционная система, указывала на то, что программа действительно создана Конджойнерами. И на то, что ее будет дьявольски трудно раскусить.
Вольева сидела неподвижно и ждала.
Где-то в недрах орудия команда будет тщательно изучена, разобрана безумным количеством модулей синтаксического анализа и проверена на легальность. И будет допущена в систему, лишь если удовлетворит всем критериям. Если это произойдет, команда сделает то, что задумала Илиа — система немедленно исключит Капитана из списка пользователей, имеющих доступ к управлению орудием. Тогда из всех способов запуска адской машины останется один — через упряжь, через систему управления, которую установила Вольева. Через устройства, изолированные от корабельной инфраструктуры, которую контролирует Капитан.
В теории все выглядело очень красиво.
Синтаксис не подошел. Первое доказательство успело поступить перед тем, как закрылась крышка люка. Браслет замигал красным, и Вольева как раз подобрала несколько цветистых русских выражений и даже выстроила из них фразу. Орудие заперло ее в колодце. Потом свет погас, и остался только страх. Страх усиливался — хотя, возможно, это была вполне естественная реакция.
— Свинство… — проговорила Вольева. — Хоури… ты меня слышишь?
Никакого ответа.
Без какого-либо предупреждения вокруг зашевелились механизмы. Колодец стал шире, из полумрака выступали слабо светящиеся своды, которые уходили куда-то вглубь. Какие-то чудовищные, постоянно меняющие форму агрегаты плавали в тусклом кроваво-красном свете. Холодные голубые всполохи возникали на их поверхностях, растекались извилистыми нитями. Казалось, орудие перестраивает само себя изнутри.
Илиа умирала от страха. Внутри орудия что-то находилось, и она это чувствовала. Нечто приближалось, подкрадывалось между движущимися механизмами — беззвучное, как фантом.
Она отчаянно забарабанила в люк.
— Хоури!!!
И тут Нечто настигло ее. Илиа не видела, как оно подкралось, лишь ощутила, что оно совсем рядом. Что-то бесформенное притаилось у нее за спиной. Сейчас она увидит его боковым зрением… Но стоило чуть-чуть повернуть голову — и Оно тут же отступало в слепую зону.
Потом в черепе возникла резкая боль, и Вольева дико закричала.
Тощее тело Ремонтуа прилипло к поверхности одного из смотровых куполов «Ночной Тени». Кажется, двигатели были остановлены, и Ремонтуа собирался убедиться в этом воочию. Чувствуя, что скорость корабля непрерывно уменьшается и наступает невесомость, он уже выдал правильную последовательность нейрокоманд и теперь испытывал потребность получить дополнительное подтверждение того, что приказ принят. С учетом последних событий, его бы не слишком удивило, если бы голубое пламя все еще вырывалось из дюз.
Но за стеклом была только темнота. Двигатели действительно заглохли, и корабль дрейфовал с почти неощутимой постоянной скоростью курсом на Эпсилон Эридана. Слишком медленно, чтобы настигнуть Клавейна.
— Что теперь? — тихо поинтересовалась Фелка. Она подплыла незаметно, одна рука пряталась в очаровательной мягкой муфте, любезно предоставленной кораблем.
— Ждем, — сказал Ремонтуа. — Если я не ошибся, ждать придется недолго.
— Скейд это не понравится.
Он кивнул.
— Я запущу двигатели, как только нам объяснят, что происходит. Но для начала мне бы хотелось задать кое-какие вопросы.
Через несколько минут из небольшого отверстия в стене появился краб:
— Это немыслимо. Какого черта…
— Я отвечаю за двигатели, — с удовольствием констатировал Ремонтуа — он уже несколько раз репетировал эту фразу. — Это очень деликатная и опасная техника — более того, они находятся на стадии экспериментальной разработки. Любое отклонение от ожидаемого течения процесса может указывать на возможность катастрофических неполадок.
Краб взмахнул манипуляторами.
— Ты прекрасно знаешь, что двигатели в полном порядке. Я требую, чтобы ты немедленно их запустил. Каждая секунда простоя отдаляет нас от Клавейна.
— Правда? — переспросила Фелка.
— В некотором смысле, конечно, да… Если мы еще хоть немного задержимся, нам останется только убить Клавейна. Взять его живым нам уже не удастся.
— Неужели кто-то такое предполагал? — поинтересовалась Фелка.
— Ты никогда не узнаешь, если Ремонтуа продолжит… нарушать субординацию.
— Ах, субординацию? — воскликнула Фелка. — Ты заговорила прямо как Демархисты.
— Хватит играть в игры, — краб развернулся на ножках-присосках. — Немедленно запусти двигатели, Рэми, или я найду способ сделать это без тебя.
Скорее всего, она блефовала. Но Ремонтуа мог поверить, что член Внутреннего Кабинета сможет обойти его команды. Скорее всего, это будет нелегко. Куда проще добиться, чтобы он сам выполнил приказ… но Ремонтуа не сомневался: Скейд сможет добиться своего.
— Я запущу… после того, когда ты покажешь мне свои машины в действии.
— Мои машины?
Ремонтуа сделал рывок и отлепил краба от стены. Присоски комично чмокнули. Держа механическое существо на уровне глаз, Ремонтуа разглядывал коллекцию сенсоров и миниатюрного оружия, не опасаясь, что Скейд чем-то повредит ему. Робот возмущенно размахивал многочисленными крошечными ножками.
— Ты прекрасно знаешь, о чем идет речь, — сказал Ремонтуа. — Скейд, я хочу понять, что это. Хочу знать, чему ты научилась.
Ремонтуа и Фелка следовали за роботом через лабиринт серых коридоров и вертикальных межпалубных шахт «Ночной Тени», удаляясь от носовой части корабля. По мнению внутреннего уха Ремонтуа, они «спускались». Ускорение поднялось до одного с четвертью «g» — он согласился запустить двигатели на минимальной тяге. Если верить ментальной карте, на которой отображалось местонахождение членов экипажа, никто так и не покинул носовой части звездолета. Они с Фелкой были единственными, кто добрался почти до кормы звездолета. Ремонтуа попробовал выяснить, где по-настоящему находится Скейд — до сих пор она общалась с ними только через динамик краба. И обнаружил, что на его карте корабля, обычно весьма подробной, появились загадочные белые пятна, наподобие лакун на некачественной распечатке.
— Эти машины … чем бы они ни были…
— Рано или поздно ты бы о них узнал, — перебила Скейд. — Как и все Материнское Гнездо.
— Может, это как-то связано с Введением?
— Введение подсказало направление исследований, вот и все. А ты думал, нам чертежи поднесли на блюдечке?
Краб проворно засеменил вперед, к запечатанному люку в переборке. Похоже, он закрылся перед тем, как корабль начал разгонятся.
— Теперь мы пройдем сюда, в ту часть корабля, которую я опечатала. Должна предупредить, что там ваше восприятие немного изменится. Не сразу. Но мы находимся на границе зоны, где действие установки начинает влиять на сенсорику. Возможно, у вас уже появились немного неприятные ощущения. Вы уверены, что хотите идти дальше?
Ремонтуа посмотрел на Фелку, и та утвердительно кивнула.
— Веди, Скейд.
— Что ж, прекрасно.
Люк с натужным хрипом открылся. Пространство за ним казалось темным и мертвым. Следуя за роботом, Фелка и Ремонтуа прошли на дискообразный подъемник, похожий на поршень, и спустились по вертикальной шахте еще на несколько палуб.
Ремонтуа прислушался к своим ощущениям. Ничего необычного. Он покосился на свою спутницу, вопросительно подняв бровь, Фелка отрицательно качнула головой. Она тоже ничего не почувствовала, хотя очень легко улавливала подобные вещи.
Дальше начались вполне обычные коридоры. После нескольких коротких остановок — необходимых, чтобы восстановить силы — робот привел их к неприметной стене. На ней не было никаких меток — ни визуальных, ни голографических, ни энтоптических. Однако краб уверенно ткнул куда-то манипулятором, и через секунду на этом месте начало раскрываться отверстие, похожее на вертикальный кошачий зрачок. Сходство усиливал багровый свет, который лился из щели.
— Здесь я и живу, — произнес робот. — Милости прошу.
Они проследовали за представителем в просторное теплое помещение. Ремонтуа удивленно огляделся. В самом деле, весьма неожиданно… Обыкновенная полупустая каюта, в которой установлена какая-то аппаратура. Один предмет — небольшой, немного жутковатый, похожий на обломок скульптуры — Ремонтуа никак не смог опознать. Помещение наполнял мягкий гул, исходящий от приборов, но и в этом звуке тоже не было ничего странного.
Еще здесь находился предмет, на который Ремонтуа сразу обратил внимание — самый крупный из всех. Это было черное металлическое яйцо. Оно покоилось на постаменте ржаво-красного цвета, усеянном дрожащими аналоговыми циферблатами — настоящий антиквариат, пережиток зари космической технологии, когда исследования ограничивались околоземельным пространством. Ремонтуа понял, что перед ним спасательная капсула, сделанная по проекту Демархистов, простая и надежная. На борту кораблей Объединившихся такой штуки никогда не встретишь.
Капсула была маркирована предупреждающими инструкциями на всех общих языках — норте, русише, каназиане, яркими пиктограммами и схемами спектрально чистых цветов. Корпус украшали двухполосные и крестообразные толкающие двигатели, серые выпуклости сенсоров и коммуникационных систем, сложенные солнечные батареи и парашюты. Дверь с маленьким треугольным окошком по периметру крепилась взрывными болтами.
Внутри капсулы кто-то был. Через окошко Ремонтуа увидел тело, скрюченное и бледное — очень смутно, потому что оно лежало в янтарном геле, то ли защищающем, то ли питательном. Гель чуть заметно колыхался — непонятно почему.
— Скейд? — вырвалось у Ремонтуа. Он вспомнил, как навещал ее перед отлетом.
— Смотри, смотри, — отозвался краб. — Внимательно. Уверена, это тебя позабавит.
Ремонтуа и Фелка прижались к окошку. Туша, заточенная в капсуле, была розоватой и напоминала эмбрион. Сквозь хитросплетения проводов и катетеров можно было разглядеть движение, не более одного в минуту. Существо дышало.
Это явно была не Скейд и даже не ее останки. Это был вообще не человек.
— Что это? — почти шепотом спросила Фелка.
— Скорпио, — ответил Ремонтуа. — Гиперсвин, которого мы нашли на корабле Демархистов.
Фелка коснулась металлической стенки капсулы. Ремонтуа сделал то же самое, и оба ощутили ритмичное гудение систем жизнеобеспечения.
— И что он здесь делает? — поинтересовалась Фелка.
— Ожидает суда, — объяснила Скейд. — Когда «Ночная Тень» достигнет внутренней системы, мы вытащим капсулу и передадим ее Феррисвильскому Конвенту.
— А потом?
— Потом этот поросенок предстанет перед судом. Его признают виновным во многих преступлениях, которые он, по всей вероятности, совершил, — прокурорским тоном произнесла Скейд. — Затем, согласно существующему законодательству, его казнят. Необратимая смерть со стиранием личности.
— Звучит так, будто ты это одобряешь.
— Мы должны сотрудничать с Конвентом, — ответила Скейд. — Иначе в районе Йеллоустоуна у нас начнутся серьезные жизненные проблемы. В общем, поросенка надо вернуть, хотим мы этого или нет. Поверь, для нас предпочтительнее, чтобы он умер, пока находится под нашим попечительством. К сожалению, в этой капсуле Скорпио имеет все шансы выжить.
— О каких преступлениях идет речь? — спросила Фелка.
— О военных, — со вздохом ответила Скейд.
— Это мне ни о чем не говорит. Как он может быть военным преступником, если не принадлежит ни к одной официально существующей фракции?
— Очень просто. Согласно законодательству Конвента, любой экстралегальный акт, совершенный в зоне военных действий, априори считается военным преступлением. Так что приговор по делу Скорпио нетрудно угадать. Убийство. Терроризм. Шантаж. Грабеж. Вымогательство. Экологические диверсии. Транспортировка нелицензионной альфа-симуляции. Откровенно говоря, я не припомню ни одного преступления, совершенного в пространстве от Города Бездны до Ржавого Обода, в котором этот поросенок не был бы замешан. Даже по законам мирного времени он вполне заработал такой приговор. А во время войны, как ты понимаешь, законы ужесточаются, и кара за их нарушение — тоже. Он заслужил того, чтобы этот приговор исполнили несколько раз, даже если учитывать то, что он сделал, и не рассматривать то, как он это сделал.
Гиперсвин мерно дышал: вдох — выдох, вдох — выдох. Ремонтуа смотрел, как гель колышется в такт его дыханию, и размышлял. Снится ли что-либо Скорпио? И если да, какими могут быть его сны? Могут ли люди-свиньи видеть сны? Ремонтуа не знал. И не помнил, говорил ли что-нибудь об этом Седьмой Заход. Правда, Седьмой заход существенно отличался от других «свиней» по образу мышления. Он принадлежал к одному из самых ранних, несовершенных подвидов, и его психику Ремонтуа никак не мог назвать здоровой. Это вовсе не означало тупость или отсутствие здравого смысла. Изощренные пытки, которым пираты подвергали пленников-Конджойнеров, были свидетельством весьма развитого и оригинального мышления Седьмого. До сих пор где-то на задворках сознания Ремонтуа (бывали дни, когда он этого почти не замечал) звучал несмолкающий крик — нить запредельной боли, соединяющая его с прошлым.
— Что за преступления совершил Скорпио? — настойчиво спросила Фелка.
— Он любит убивать людей. Для него это что-то вроде искусства. Я не говорю, что он один развлекается подобными вещами — это свойство всех нынешних отбросов криминального мира, — краб прыгнул на капсулу и беззвучно прилепился к ней. — Но Скорпио уникален. Он получает от этого наслаждение.
— Мы с Клавейном его протралили, — спокойно кивнул Ремонтуа. — Поверь, даже за то, что мы выцепили, стоило бы немедленно прикончить эту тварь.
— Так почему вы этого не сделали? — спросила Фелка.
— При других обстоятельствах мы бы именно так и сделали.
— Из-за свина никаких задержек не будет, — сказала Скейд. — Ему повезло, что Клавейн сбежал — теперь нам придется лететь во внутреннюю систему. Иначе мы вернули бы Феррисвильскому Конвенту труп, упакованный в скоростную ракетную боеголовку, причем имели бы на это полное право. Такой вариант вполне серьезно обсуждался.
— Я думал, там находишься ты, — пробормотал Ремонтуа и отошел от капсулы.
— Ну и как, вздохнул с облегчением?
Ремонтуа вздрогнул: голос исходил не из краба. Он обернулся и впервые задержал взгляд на странном предмете, которому поначалу не уделил внимание. Та самая «абстрактная скульптура» на цилиндрическом серебряном пьедестале, который возвышался в центре помещения, оказался подобием человеческой головы, украшенной гребнем.
Голова слегка кивнула в знак приветствия и заговорила с ним напрямую.
(Да, это я. Рада, что вы согласились следовать за моим представителем. Сейчас мы в зоне действия прибора. Как ощущения?)
«Все нормально», — отозвался Ремонтуа. — «Только подташнивает».
Фелка подошла поближе к пьедесталу.
— Не возражаешь, если я дотронусь до тебя?
(Будь как дома.)
Ремонтуа смотрел, как она, легко касаясь пальцами лица Скейд, настороженно исследовала его очертания.
— Это ты, не так ли? — спросила Фелка.
(Ты, кажется, немного удивлена. Почему? Тебе беспокоит мое состояние? Я тебя уверяю, самое неприятное уже позади. Это временно.)
Но в глубине ее сознания Ремонтуа видел зияющую бездну ужаса и отвращения — настолько сильных, что они граничили с благоговейным страхом. Интересно, Скейд специально позволяет ощутить некоторые свои эмоции — или просто перестала справляться с маскировкой?
«Зачем ты позволила Дельмару такое сотворить?»
(Это не его идея. Для того чтобы мое тело полностью восстановилось, требовалось слишком много времени. У Дельмара далеко не лучшее оборудование. Поэтому я предложила ампутировать тело и оставить только голову, потому что она совершенно не пострадала.)
Скейд опустила глаза — согнуть шею она не могла.
(Система жизнеобеспечения устроена достаточно просто. Она вполне надежна и достаточно компактна… Словом, то, что надо. Правда, химический состав крови поддерживается не слишком аккуратно — эта штука забывает, что у меня нет нормального тела. Так что мой мозг периодически получает забавный коктейль из гормонов и прочей ерунды. Однако на моем состоянии это почти не отражается. Разве что случаются перепады настроения.)
— А твое тело? — спросила Фелка, отступая назад.
(К тому времени, как я вернусь в Материнское Гнездо, Дельмар вырастит клон-замену. Не думаю, что можно опасаться отторжения — образцы ткани брали под моим личным наблюдением.)
— Все прекрасно. Но пока ты здесь как в плену? Или я чего-то не поняла?
(Нет. Свободы передвижения меня никто не лишал.)
Голова повернулась вокруг своей оси на двести семьдесят градусов. То, что вышло из затененного угла, больше всего напоминало многофункционального слугу для домашней работы — такие есть у каждой уважающей себя современной хозяйки. Машина выглядела удручающе: безголовый двуногий «гермафродит» с круглым отверстием посередине плеч.
(Помоги мне туда забраться. Представитель может это сделать, но он провозится до скончания вечности.)
«Помочь тебе туда забраться?» — переспросил Ремонтуа.
(Прямо под основанием моей шеи есть стойка.)
Ремонтуа обхватил ладонями серебристый пьедестал и легко надавил. Что-то мягко щелкнуло, и крышка аппарата отделилась вместе с головой и оказалась у него в руках. Приподняв ее, Ремонтуа обнаружил, что она тяжелее, чем могло показаться. В отверстии шевелился целый узел кабелей — они извивались, ощупывая пустоту, словно клубок угрей.
(Теперь неси меня… аккуратно… к роботу.)
Ремонтуа повиновался. Возможно, пару раз у него сознании проскальзывала шальная мысль уронить голову. Однако он не без оснований полагал, что Скейд при этом не слишком пострадает. Скорее всего, пол стал бы упругим и смягчил удар. Пару раз отфутболив эту соблазнительную идею, Ремонтуа подошел к роботу.
(А сейчас вставляй в тело. Подключение произойдет автоматически. Так… аккуратно… аккуратно…)
Ремонтуа опускал серебристую втулку, пока не почувствовал сопротивление.
«Ну как, теперь все?»
(Все.)
Глаза Скейд немного расширились, на лице проступили живые краски, которых раньше не хватало.
(Отлично. Соединение установлено. Теперь проверим… контроль сервоприводов…)
Предплечья «гермафродита» резко дернулись вперед, кулаки несколько раз судорожно сжались и разжались. Скейд согнула руку в локте и повертела ладонь перед глазами, неприязненно и восхищенно разглядывая искусственную конечность — блестяще-черную с полированным хромом. Робот, навевающий воспоминания о средневековых латах, был красив и одновременно омерзителен.
«Похоже, ты уже наловчилась им управлять».
Скейд сделала несколько шаркающих шагов, слегка вытянув вперед руки.
(О да… По правде сказать, я на редкость быстро освоилась. Еще немного — и я скажу Дельмару, чтобы он не беспокоился.)
— О чем? — спросила Фелка.
(О восстановлении моего старого тела. Останусь в этом. Шутка, между прочим.)
— Конечно, — с трудом выговорила Фелка.
(А ты должна радоваться, что со мной такое произошло. Теперь, скорее всего, я сделаю все возможное, чтобы взять Клавейна живым.)
— Почему?
— Пусть увидит, что он со мной сделал, — Скейд развернулась, звонко щелкнув пятками. — Ну что ж, кажется, пора показать вам еще кое-что интересное. Продолжим?
И, сверкая доспехами, она направилась из камеры.
