Глава 38
Геспер отступил от сломанной, безрукой, безногой, мутноглазой куклы, которая еще недавно была Каденцией. Он тщательно осмотрел ее — проверил, нет ли признаков жизни, не симулирует ли она коматозное состояние, тайком готовя контрманевр.
— Отвернись, — велел робот и выстрелил из энергетического пистолета. Запахло паленым. Когда я снова повернулась, Каденция превратилась в тлеющую черную кучку. В ранах мерцали синеватые уголья. — Больше она нас не потревожит.
— Тебе не хотелось ее добивать.
— Каденция из моего народа. Она рисковала жизнью во имя цели, в которую верила.
— Во имя геноцида.
— Не совсем так. Каденция искренне полагала, что биологические существа не могут примириться с существованием машинного интеллекта. Ненависти в ее вере не было, только острое чувство долга. В ее разуме жило нечто светлое и ясное, а я взял и уничтожил его. — Геспер вернул мне пистолет. — Да, мне не хотелось ее добивать, но иначе я поступить не мог.
— Геспер, я благодарна за все, что ты для нас сделал.
— Небось гадаешь, почему я рассуждаю иначе, чем Каденция.
От таких слов у меня мурашки по спине поползли.
— Ну, я задумывалась об этом.
— В определенной степени я с ней согласен. С учетом имеющихся доказательств глупо надеяться, что биологические и механические создания смогут мирно сосуществовать до скончания веков. Каденция не зря беспокоилась о будущем машинного народа.
— И была права в желании выпустить Первых Роботов из звездамбы?
— Нет, ее беспокойство было обоснованно, а действия — ошибочны, хоть и опирались на здравые рассуждения. Я по-прежнему полон решимости сорвать миссию Каскада.
— Даже ковчег уничтожить?
— Это в крайнем случае, если больше ничего не поможет. — Геспер сделал паузу, а потом добавил: — Сейчас тебе нужно погрузиться в стазис до окончания атаки Калгана.
— Во время прошлой атаки я не спала.
— Эта может сложиться иначе. И сама атака, и ответные удары обещают оказаться куда яростнее. Боюсь, вынести сильную недемпфированную нагрузку тебе будет тяжеловато.
— Тогда, в отсеке, Каскад и Каденция не пытались сохранить мне жизнь?
— Нет, в их планы ничего подобного не входило, — начал Геспер тоном взрослого, раскрывающего ребенку горькую правду. — Каскада с Каденцией интересовал лишь ключ. К их услугам разведданные, но неполные. Судя по воспоминаниям Каденции, один ключ они разыскали и использовали, но он оказался от другой дамбы. Причем ошибку они поняли, уже открыв дамбу.
— Угарит-Пант… Содружество… — Я потрясенно качала головой. — Хочешь сказать, это их работа?
— Банальная ошибка. Каскад и Каденция открыли не ту дамбу.
— И уничтожили целую цивилизацию.
— Это не слишком их смутило — так, небольшая помеха на пути. Каскад и Каденция заново проанализировали разведданные и вычислили, что ключ на борту «Серебряных крыльев». Где именно, они не знали, поэтому не устранили ни одного корабля в твоем грузовом отсеке. — Геспер взглянул на Каденцию, словно убеждаясь, что ее обугленные останки не подслушивают. — Так где он?
— В этом-то и проблема. Я не знаю.
— Значит, нужно найти его и вывести из строя. Но то и другое подождет до конца атаки Калгана.
Ближайшие стазокамеры были в двух шагах от мостика — у стены стояло целых четыре. Белые, по форме они напоминали параллелепипеды с закругленными углами или, наоборот, угловатые яйца.
— Не люблю стазис.
— Тем не менее он защитит тебя лучше заморозки. Возникнут трудности — я помогу тебе вернуться в реальное время. — Геспер открыл белую дверцу ближайшей камеры, демонстрируя ее белую же «начинку»: стазоустройство, кресло с высокой спинкой, системы управления и герметизации — все набито плотно, как кишки. Кресло тут же выдвинулось, приглашая меня погрузиться в его мягкие объятия, рычаги панели управления удобно разместились под пальцами.
— Какую продолжительность задавать? И какую кратность сжатия времени?
— Я сам разберусь с настройками. Не хочу, чтобы ты просыпалась, пока не буду уверен, что Калган больше не опасен.
Ледяные клешни клаустрофобии стиснули мне горло.
— Вдруг я не проснусь?
— Я позабочусь, чтобы проснулась. Хочешь сказать что-нибудь Лихнису, прежде чем заснешь?
Я села в кресло и сунула руки и ноги в самозатягивающиеся обручи-ограничители.
— А не слишком поздно?
— Не забывай, что я записывающее устройство высокой точности воспроизведения. Скажи, что хочешь, и я передам Лихнису, как только получится выйти на связь.
— Я люблю его и благодарю за то, что он летит за мной в такую даль.
— Нет, Портулак, скажи мне все это так, будто я Лихнис.
Я набрала в грудь побольше воздуха. Странновато смотреть в прекрасное золотое лицо и представлять, что это твой друг и любовник.
— Я люблю тебя, шаттерлинг. Спасибо за то, что ты делаешь. Постарайся остановить «Серебряные крылья», но и себя береги. Хочу увидеть тебя снова, хочу любоваться с тобой закатом, смаковать доброе вино и вспоминать нынешние события, когда они будут уже в прошлом, а после них было много хорошего и интересного.
— Так и будет, — пообещал Геспер.
Кресло въехало обратно в стазокамеру, ограничители пригвоздили меня к месту. В окошко со стеклом, прозрачным с одной стороны, я наблюдала, как робот закрывает дверцу. Ворот с жужжанием лег мне на шею и еще плотнее вжал в сиденье — достаточно сильно, чтобы создать неудобства, но недостаточно, чтобы придушить. Голос объявил, что я вот-вот погружусь в стазис с кратностью сжатия времени один миллион. Если я не желаю, чтобы вокруг меня образовалось поле, следует немедленно воспользоваться функцией аварийного прекращения операции.
«Последнее предупреждение, — отчеканил голос. — Стазополе активизируется через три секунды… две… одну».
Раз! — и Геспер исчез. Окружающий мир вспыхнул голубым и медленно принял псевдонормальное состояние. Я подумала, что засиделась в камере, а в реальности за этот миг прошло десять дней.
Геспер либо погиб, либо обманул меня. Руки потянулись к тактильной системе управления. Я сдвинула рычажок в обратную сторону, чувствуя, как меняются значения кратности. Один миллион. Сто тысяч. Десять тысяч.
«Обращаю ваше внимание, что ручное изменение настроек более невозможно, — предупредил голос. — Действуют лишь изменения, произведенные извне».
Пролетели десятки секунд. В реальности это сто дней.
«Серебряные крылья зари» уже летели на скорости настолько близкой к световой, что корабельное время текло более чем в двадцать раз медленнее планетарного. Корабль все ускорялся. Сто дней по корабельному времени — это две тысячи дней в стационарной вселенной. С тех пор как меня посадили в камеру, я едва вздохнуть успела, а корабль пролетел шесть световых лет. Еще шесть прошло с тех пор, как я впервые задумалась о расстоянии, которое преодолели «Крылья».
Двенадцать световых лет. Сейчас, наверное, уже восемнадцать. Или двадцать. Еще немного — и «Серебряные крылья зари» улетят от Невмы более чем на световой век.
Один день в стазокамере, и мы доберемся до звездамбы.
— Геспер, поганка лживая! — прорычала я.