Глава 37
— Может быть, ее убил Воронофф? — спросил я, когда мы приближались к вокзалу Гранд-Сентрал. Мы высадили его на вокзале, прежде чем отправиться в гости к Гедеону, но убийство Доминики… Это не вязалось с тем, что я знал об этом человеке. Скорее уж он убил бы себя — выбрав для этого какой-нибудь экстравагантный способ, способный избавить от скуки — но не такую видную личность, как Доминика. — По-моему, это на него непохоже.
— И на Рейвича тоже, — сказал Квирренбах. — Хотя вам виднее.
— Рейвич не станет убивать кого попало, — заметил я.
— Не забывайте, что Доминика могла легко нажить себе врагов, — вмешалась Зебра. — Кто-кто, а она не умела держать рот на замке. Рейвич мог убить ее за то, что она проболталась.
— Насколько нам известно, его сейчас нет в городе, — возразил я. — Рейвич находится на орбите, в анклаве, называемом Убежищем. Ведь это правда?
— Насколько мне известно — именно так, Таннер, — ответил Квирренбах.
Понятно, что Воронофф давным-давно испарился, не оставив и следа. Впрочем, этого следовало ожидать, поэтому, отпуская его, мы и не надеялись, что он будет сидеть на месте. Как бы то ни было, это ничего не меняло. Воронофф играл во всем этом спектакле роль третьего плана. В случае необходимости найти его будет несложно: он слишком популярен.
Палатка Доминики осталась такой, какой я ее помнил, и стояла на прежнем месте, в центре базара. Клапан опущен, ни одного посетителя в зоне видимости — но ничто не указывало на то, что здесь произошло убийство. Назойливый паренек-зазывала тоже куда-то исчез, но это почему-то казалось нормальным: сегодня на базаре было на удивление тихо. Возможно, в последнее время звездолетов было немного, и приток кандидатов на хирургическое вмешательство сократился.
Пранский, давно дожидавшийся нас, выглянул сквозь крошечную прореху в материи.
— Долго же вы добирались, — он хмуро покосился на Шантерель, потом на меня, Квирренбаха — и его глаза на миг округлились: — Неплохо, неплохо. Вы точно на охоту собрались.
— Можно войти? — спросила Зебра.
Пранский откинул клапан и впустил нас в «прихожую», где я не так давно ждал с операции Квирренбаха.
— Должен вас предупредить, — мягко проговорил Пранский. — Все осталось в том виде, в каком я застал. Боюсь, зрелище не из приятных.
— А где ее малыш? — поинтересовался я.
— Ее… малыш? — переспросил агент, словно я употребил малопонятное словечко из уличного жаргона.
— Том. Ее помощник. Он постоянно околачивался рядом. Может быть, он что-то заметил и понял, что здесь лучше не задерживаться.
Пранский прищелкнул языком.
— Не видел никаких… малышей. Мне и без того забот хватает. Кто бы это ни сделал…
Он не договорил, но я мог представить ход его мысли.
— Вряд ли это кто-то из местных талантов, — нарушила молчание Зебра. — Никто из них не покусился бы на такое сокровище.
— Помнится, ты говорила, что люди, которые за мной охотятся — тоже не из местных.
— О ком вы? — спросила Шантерель.
— Мужчина и женщина, — ответила Зебра. — Они заходили к Доминике, пытаясь выследить Таннера. Могу поручиться, они не из Города. В общем, довольно странная пара.
— Думаешь, они вернулись и убили Доминику? — предположил я.
— Они возглавляют мой список подозреваемых, Таннер. А ты еще не догадываешься, кто это?
— Похоже, я становлюсь слишком популярным, — ответил я, пожав плечами.
Пранский прочистил горло.
— Может, нам стоит… — он вяло махнул рукой в сторону занавески, закрывающей вход в операционную.
Мы отодвинули полог и вошли.
Доминика покачивалась в воздухе, словно левитировала в полуметре над кушеткой. В этом положении ее удерживала прикрепленная к консоли ременная обвязка, в которой помещалась нижняя часть ее тела. Поршни, приводящие в движение консоль, еще шипели, полупрозрачные пальца струек пара тянулись к потолку. У человека не столь грузного, как Доминика, голова запрокинулась бы назад или на сторону. Но из-за складок жира создавалось впечатление, что шея толстухи напряжена. Рот был безвольно открыт, широко раскрытые, остекленевшие глаза глядели в потолок.
И все ее тело было опутано змеями.
Самые крупные из них были мертвы. Казалось, туша Доминики увита пестрыми шарфами — змеи безжизненно свешивались ниже ее щиколоток, почти касаясь кушетки. Причина гибели рептилий была очевидна — длинные разрезы вдоль брюшины, явно сделанные скальпелем.
Их кровь украсила кушетку причудливыми узорами. Змеи поменьше были еще живы, они обвивали живот Доминики и лежали, свернувшись на кушетке, но едва пошевелились, когда я осторожно приблизился к ним.
Помнится, в Малче я видел торговцев змеями. Не сомневаюсь — эти твари были приобретены там, причем исключительно для создания антуража.
— Я предупреждал, что это неприятное зрелище, — голос Пранского вывел нас из столбняка. — Поверьте, в свое время мне много чего довелось повидать, но такое…
— Здесь прослеживается система, — тихо перебил я. — Это не так отвратительно, как кажется.
— По-моему, вы рехнулись.
Думаю, остальные думали то же самое. Весьма неприятно — но я знал, что говорю правду.
— О чем ты говоришь? — спросила Зебра. — Система…
— Это послание, — я обошел висящее в воздухе тело, чтобы получше рассмотреть лицо убитой. — Точнее сказать — приглашение. Адресовано мне.
Я коснулся лица Доминики и почти без усилия повернул ее голову так, чтобы остальные тоже увидели аккуратное отверстие у нее во лбу.
— Потому что… — произнес я, впервые озвучивая открывшуюся мне истину, — ее убил Таннер Мирабель.
Когда мне было под шестьдесят… Я давно уже перестал следить за ходом времени — какой в этом смысл, если ты бессмертен? Я подделал корабельные досье, чтобы убрать некоторые подробности моего прошлого — потому что понял, что настала пора действовать. Выбор момента диктовала стратегия нашего путешествия. При желании я мог пропустить этот момент, забыв о планах, которые занимали мой разум вот уже полжизни. Для их осуществления требовалась кропотливая подготовка — без нее они так и остались бы планами. Я позволил себе минуту сладостно-мучительного удовольствия, сравнивая два пути развития событий. В одном случае меня ждала победа. В другом — я покорно принимал то, что шло на пользу Флотилии, но не моему экипажу. Был один ничтожно короткий миг, когда меня охватило сомнение.
— Слушай команду, — произнес старина Арместо, капитан «Бразилии». — Начало торможения через двадцать секунд.
— Готов, — отозвался я, сидя в кресле командного пункта на мостике. И после короткой паузы услышал, как два голоса — капитанов «Багдада» и «Палестины» — эхом повторили мой ответ.
Конец Путешествия был близок. Уже можно было разглядеть его звезду — более яркую из пары под названием 61 Сигни — налитый кровью светильник в ночи. Несмотря на все испытания, вопреки всем предсказаниям, Флотилия успешно пересекла межзвездное пространство. Тот факт, что один из кораблей погиб, ни в малейшей степени не омрачал победу. Отправляя Флотилию в путь, ее создатели знали, что потери неизбежны. Разумеется, это касалось не только кораблей, но и части спящих — момио, которым не суждено было проснуться.
В общем, это была победа — во всех отношениях.
Однако путешествие еще не закончилось. Флотилия по-прежнему двигалась на крейсерской скорости. Оставался ничтожный отрезок — самый важный участок пути. И те, кто планировал это путешествие, об этом не догадывались. Они даже представить себе не могли глубины разногласий, которые со временем начнут раздирать Флотилию.
— Десять секунд, — продолжал Арместо. — Пожелаем себе удачи, и да поможет нам Бог. Гонка будет чертовски напряженной.
Не настолько, как ты думаешь, мысленно поправил я.
Отсчет был закончен — не совсем синхронно, — и во тьме, где только что сияла лишь россыпь звезд, вспыхнули три солнца. Впервые за полтора столетия двигатели Флотилии вновь заработали, поглощая вещество и антивещество и выплевывая чистую энергию, сводя на нет скорость, равную восьми процентам скорости света.
Выбери я другой путь, и мне пришлось бы услышать, как скрежещет под чудовищной перегрузкой могучий скелет «Сантьяго». Я бы не слышал, как сгорает топливо — работу двигателя выдавало бы только чуть слышное гудение. Но я принял решение — и все осталось по-прежнему.
— Полное сгорание за бортом… — произнес кто-то из капитанов, потом в его голосе зазвучало недоумение: — «Сантьяго», у нас нет данных о том, что вы включили двигатель… Небесный, у вас неполадки?
— Нет, — коротко и спокойно ответил я. — Пока все хорошо.
— Тогда почему вы не запустили двигатель?
Это был не вопрос, а вопль возмущения.
— Потому что нам это ни к чему.
Я улыбнулся. Теперь скрывать нечего. Кризис миновал секунду назад. Один вариант будущего был принят, другой отброшен.
— Извините, капитан, но мы решили еще некоторое время двигаться на крейсерской скорости.
— Но это безумие!
Могу поклясться: Арместо брызгал в микрофон слюной, как океанский прибой.
— Наша разведка хорошо делает свое дело, Хаусманн — очень хорошо. Нам прекрасно известно, что при реконструкции двигателя вы не использовали никаких нововведений, которых не было бы у остальных. Вы не можете достичь Конца Путешествия раньше нас! Вам надлежит немедленно запустить двигатель и следовать за остальными кораблями…
Я небрежно побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.
— И что будет в противном случае?
— Тогда мы…
— Вы ничего не сделаете. Вы все прекрасно знаете, что происходит при остановке аннигиляторных двигателей.
Я не обманывал его. Аннигиляторный двигатель — действительно чертовски нестабильная штука. Он спроектирован так, что продолжает работать, пока не опустеют магнитные резервуары с антивеществом. Хитрецы-техники придумали для этого специальное название — магнитогидродинамическая нестабильность. Из-за нее невозможно полностью перекрыть поток антивещества. Отсюда главное правило: горючее для фазы торможения должно было храниться абсолютно раздельно от горючего для разгона до крейсерской скорости. А теперь это означало следующее: после того как корабли запускали двигатели и начинали торможение, «Сантьяго» так или иначе был обязан последовать их примеру.
Отказавшись, я совершал ужасное преступление.
— Говорит Замьюдио, «Палестина», — послышался голос. — Аннигиляция стабильная, зеленое пламя вдоль борта… Мы намерены перевести двигатели в режим половинного выброса, пока Небесный нас не обогнал — иначе мы останемся далеко позади. Такой шанс вряд ли представится нам в будущем.
— Бога ради, не делайте этого! — воскликнул Арместо. — Наши модели-имитаторы говорят, что при частичном отключении двигателя остается лишь тридцатипроцентная вероятность…
— Судя по нашим данным, шансы выше… незначительно.
— Пожалуйста, подождите. Мы посылаем вам техническую информацию… Замьюдио, ничего не предпринимайте, пока с ней не ознакомитесь.
Они целый час муссировали этот вопрос — то перебрасывались данными с имитаторов, то спорили по поводу их трактовки. Разумеется, они были уверены, что переговоры проходят в строжайшей тайне. Надо сказать, мои агенты уже давно нашпиговали все три корабля «жучками»… хотя мой «Сантьяго», скорее всего, постигла та же участь. Я со спокойным удовлетворением следил за тем, как аргументы становятся все более нелепыми — с постепенным переходом на личности. Подвергнуть себя угрозе аннигиляции после полутора сотен лет путешествия — риск нешуточный. В обычной ситуации дебаты растянулись бы на месяцы, а то и годы, причем на одной чаше весов лежала ничтожная выгода, а на другой — вероятность гибели. Главное, что все это время они сбрасывали скорость, а «Сантьяго» по-прежнему шел впереди с победным отрывом, который с каждой секундой увеличивался.
— Хватит болтать, — сказал наконец Замьюдио. — Мы начинаем остановку двигателей.
— Прошу вас, — взмолился Арместо. — Разве нельзя подумать над этим хотя бы день?
— И позволить этому подонку убежать? Извините, но мы уже приняли решение.
В голосе Замьюдио появились деловитые нотки. Он зачитал показатели приборов, затем начал отсчет:
— Гашение скорости через пять секунд… топология «горлышка» выглядит стабильной… ограничиваем поток горючего… три… два… один…
Его голос утонул в вое статических помех. Одно из новых солнц внезапно превратилось в сверхновую, затмив соседей. Звезда превратилась в белую розу, окаймленную пурпуром, переходящим в черный. Я как завороженный глядел на адский костер, который пылал прямо передо мной. Корабль исчез в одно мгновение — точно так же, по словам Тита, погиб «Исламабад». Это белое пламя казалось очищающим… почти священным. Потом оно стало бледнеть на глазах. Мой корабль опалило потоком ионов — словно призрак «Палестины» коснулся его обшивки. Все дисплеи на капитанском мостике мигнули и запестрели помехами, но корабли Флотилии давно разошлись на достаточное расстояние, и гибель одного из них не могла повредить остальным.
Когда помехи пропали, я услышал голос Арместо:
— Ты действительно подонок, Хаусманн. Это твоя вина.
— Потому что я оказался умнее вас?
— Потому что ты солгал нам, мразь! — теперь я узнал голос Омдэрмана. — Тит стоил миллиона таких, как ты, Хаусманн. Я знал твоего отца. В сравнении с ним вы просто… ничтожество. Дерьмо. И знаешь, в чем твоя беда? Точно так же ты убиваешь и своих людей.
— Не думаю, что я способен на такую глупость.
— Еще как способен, — усмехнулся Арместо. — Я говорил тебе, что наша разведка очень хорошо работает, Хаусманн. Мы знаем твой корабль, как свой собственный.
— Наши тоже не сидят без дела, — подхватил Омдэрман. — У тебя не осталось ни одного козыря, будь ты проклят. Тебе придется тормозить, или ты проскочишь мимо цели и зависнешь посреди космоса.
— Сомневаюсь, — возразил я.
События развивались совершенно не по плану — но иногда приходится отступать от строгого следования плану, чтобы выдержать общее направление. Это все равно что слушать симфонию, не вслушиваясь в голоса отдельных инструментов.
Норквинко помог мне немного усовершенствовать кресло. Откинув обтянутую черной кожей крышку на подлокотнике, я выдвинул плоскую консоль, усеянную множеством кнопок, и опустил ее себе на колени. Несколько прикосновений к панели управления — и на экране появилась схема, похожая на кактус. Это был план корабля, где было отмечено местонахождение спящих и их состояние на текущий момент.
На протяжении многих лет я упорно работал, отделяя зерна от плевел. В результате капсулы с мертвыми момио располагались в определенном участке «хребта». Вначале приходилось нелегко. К моей досаде, спящие умирали в произвольном порядке, не считаясь с моими кропотливо разработанными планами. Но это лишь поначалу. Затем я взял ситуацию под контроль. Мне оставалось лишь пожелать, чтобы умерли те или иные момио — и схема начинала действовать, как по волшебству. Разумеется, для этого мне приходилось выполнять определенные ритуалы. Например — как и прежде, посещать момио, прикасаясь к их капсулам. Иногда — кажется, это происходило бессознательно — я слегка корректировал режимы систем жизнеобеспечения. Нет, я не причинял им вреда… но каким-то непостижимым образом мои действия приводили именно к такому результату. По сути, это была настоящая магия.
И она действительно принесла пользу. Теперь мертвые и живые были отделены друг от друга. Полный ряд из шестнадцати колец — сто шестьдесят капсул, занятых исключительно мертвецами. И еще половина ряда — восемьдесят шесть мертвых. К этому времени погибла четверть спящих.
Я ввел с пульта последовательность команд, которую давно заучил наизусть. Ее втайне ото всех составил Норквинко. Это была поистине гениальная идея — поручить ему эту работу. Лучшие специалисты, опираясь на массу технических выкладок, в один голос утверждали, что мой план неосуществим, что я завязну в мощной защитной системе. Однако на протяжении многих лет, медленно продвигаясь по ступеням иерархии команды контролеров, Норквинко искал и находил обходные пути вокруг каждого якобы непреодолимого препятствия, оставаясь незамеченным благодаря своей скрытности и сообразительности.
Но чем дальше продвигалась работа, тем более самоуверенным становился Норквинко. Поначалу эти перемены меня удивили, но я вскоре понял: после того как он стал контролером, это стало неизбежно. Я сам заставил его испытать все желания человека, живущего в обычном окружении — это так отличалось от добровольного отшельничества, к которому он привык. И по мере укрепления позиции в команде Норквинко приспосабливался к новой жизни с пугающей гибкостью. Скоро мне уже не приходилось прилагать усилий, чтобы продвигать его.
Но я так и не простил его за то, что он предал меня на борту «Калеуче».
Мы встречались лишь изредка, и с каждым разом Норквинко держался все более нагло и самонадеянно. Первое время это не слишком бросалось в глаза. Работа продвигалась быстро, Норквинко подробно докладывал о каждом взломанном им слое защитной системы. Я требовал, чтобы он продемонстрировал мне результат, и он подчинялся. У меня не возникало сомнений в том, что задача будет выполнена удовлетворительно и в нужный мне срок.
Однако без проблем не обошлось.
Четыре месяца назад Норквинко создал лазейку в последнем уровне защитных механизмов. Задача была выполнена, работа закончена. И я неожиданно узнал, почему он так старался мне угодить.
— Я хочу заключить с тобой соглашение, — заявил мой бывший друг. — Правда, с технической точки зрения это скорее можно обозначить как «шантаж».
— Ты это серьезно?
Мы встретились в туннеле, который тянулся вдоль «хребта», во время очередной инспекции, возле узла номер семь.
— Более чем серьезно, Небесный. Тебе давно пора это понять.
— Кажется, я начинаю понимать.
Я посмотрел в глубь туннеля. Вдали разливалось пульсирующее оранжевое сияние.
— Чего именно ты хочешь, Норквинко?
— Власти, Небесный. Мне недостаточно руководить контролерами. Возможно, для того, кто помешан на компьютерах, это предел мечтаний. Но техническая работа меня больше не интересует. Я побывал на борту чужого корабля. Тогда я понял, на что могу рассчитывать. Теперь мне нужны более широкие перспективы. Я помню, какие блага ты обещал мне на борту «Калеуче». Теперь пришло время мне получить частицу обещанной власти и нести за нее ответственность.
— Есть огромная разница между взломом программного обеспечения и управлением кораблем, Норквинко, — сказал я, тщательно подбирая слова.
— Только не надо меня учить, наглец. Мне это прекрасно известно. Поэтому и говорю, что мне необходимы перспективы. Не бойся, я не мечу на твое место. Пусть оно лучше перейдет ко мне естественным путем — по наследству. Я хочу стать старшим помощником — позиция на одну ступень ниже твоей, это меня вполне устроит. К тому же у меня будет масса возможностей, когда мы приземлимся. Думаю урвать себе жирный кусок по окончании нашего Путешествия.
— Кажется, я понял, к чему ты клонишь, Норквинко.
— Понял? Ну еще бы. Шантаж — весьма действенное средство.
Оранжевое свечение в коридоре приближалось, к нему начал примешиваться слабый гул.
— Назначить тебя в команду контролеров — это одно дело, Норквинко. У тебя, по крайней мере, была необходимая квалификация. Но сделать тебя старшим офицером я не могу. За какие бы нитки я не дергал.
— Это не моя проблема. Ты постоянно твердил мне, какая у тебя великолепная голова, Небесный. Пораскинь мозгами, проверни какую-нибудь интригу. Ты же знаешь, как обеспечить мне погоны офицера.
— Есть вещи, которые в принципе невозможны.
— Только не для тебя, Небесный. Для кого угодно — только не для тебя. Неужели ты хочешь меня огорчить?
— А если у меня ничего не выйдет?
— Тогда кое-кому станет известна твоя затея со спящими. Не говоря уже об истории с Рамиресом. Или о смерти Бальказара. Ну и про личинок на сладкое.
— Ты тоже замешан в этом.
— Я просто выполнял приказы. И только недавно понял суть твоих замыслов.
— Ты знал о них с самого начала.
— А кто это докажет?
Я хотел ответить, но к нам приближался грузовой состав, и мне пришлось бы слишком напрягать связки. По рельсам с грохотом неслась цепочка капсул, возвращаясь из отдаленной секции. Мы молча зашагали назад, пока не достигли ниши, где можно было переждать. Эти вагоны — и не только они — давно нуждались в реконструкции или, по крайней мере, в ремонте. Но пока они не рассыпались, и основная часть второстепенного оборудования была давно снята с них и использовалась для других целей, а то, что осталось, давно работало кое-как.
Мы стояли молча, плечом к плечу, а машина приближалась к нам, заполняя собой туннель — оставался лишь узкий просвет по бокам ее округлого корпуса. Интересно, о чем думал Норквинко в эту минуту? Неужели он и впрямь воображал, что я серьезно отнесусь к его предложению?
Когда грохочущий состав был в трех-четырех метрах от нас, я толкнул Норквинко.
Он упал на рельсы, раскинув руки.
Я увидел, как машина яростно поволокла вперед его тело — а потом оно исчезло из виду. Еще минуту состав продолжал двигаться, затем затормозил, словно не торопясь. По правилам он должен был остановиться немедленно, как только на пути возникало препятствие, но эта функция, как и многие другие, перестала действовать много лет назад.
Двигатель натужно захрипел, в туннеле запахло озоном.
Я с трудом выбрался из ниши. Пока состав продолжал движение, это было невозможно, но сейчас я сумел протиснуться вдоль вереницы капсул и подошел к головному вагончику. Больше всего я боялся ненароком задеть какой-нибудь рычаг, который включает задний ход — тогда меня бы просто расплющило о стенки туннеля.
Я заглянул под колеса, ожидая увидеть изуродованное тело Норквинко, застрявшее между рельсами и днищем капсулы.
Но он лежал рядом. А под днищем капсулы валялся его расплющенный кейс с инструментами.
Я опустился на колени. Норквинко получил скользящий удар по голове, кровь обильно текла из раны, хотя череп, похоже, был цел. Он дышал, но был без сознания.
И тут мне в голову пришла мысль. Отныне от этого человека будут только проблемы — так или иначе, рано или поздно, ему придется умереть. Но идея, которая у меня появилась, была слишком соблазнительна, слишком красива. Это будет сопряжено с большим риском, к тому же мне потребуется хотя бы полчаса полного одиночества. Да, получасовое опоздание груза не останется незамеченным. Но кто обратит на это внимание? И будут ли приняты какие-то экстренные меры? Вряд ли. Насколько мне известно, даже составы, которые находятся в лучшем состоянии, не отличаются надежностью. Забавно… Я стал правителем крошечной империи, но не мог заставить поезда ходить по расписанию.
Убедившись, что контейнер по-прежнему не дает составу тронуться с места, я поднял Норквинко и понес его вверх по «хребту», к узлу номер шесть. Это оказалось нелегко. Но в шестьдесят лет у меня было здоровье тридцатилетнего, а Норквинко за эти годы заметно потерял в весе.
К этому узлу были присоединены шесть модулей со спящими. Из шестидесяти несколько момио были мертвы. Я был уверен: среди этих шестидесяти найдутся как минимум трое, кого можно выдать за Норквинко — особенно если позаботиться о том, чтобы лицо жертвы было изуродовано при падении под поезд.
Пробравшись к обшивке корабля, истекая по́том и едва переводя дыхание, я добрался до капсулы, в которой лежал кандидат — на мой взгляд, лучший. Он был заморожен, но жив — и это идеально соответствовало моим планам. Пристроившись за пультом управления капсулой, я начал «разогревать» пассажира. Вообще, этот процесс занимает несколько часов, но сейчас меня не интересовало, насколько пострадают клетки его тела. Никто не будет проводить посмертное вскрытие. Труп найдут под поездом, и никому не придет в голову заподозрить подмену.
В этот момент у меня на запястье зазвенел браслет-коммуникатор.
— Капитан Хаусманн на связи.
— Мы получили сигнал о возможных технических неполадках, сэр. Состав в туннеле номер три, возле шестого узла. Прикажете отправить для проверки аварийную бригаду?
— Нет, в этом нет необходимости, — протянул я неторопливо, стараясь не выдать волнения. — Я нахожусь недалеко и сам все проверю.
— Вы уверены, сэр?
— Конечно… Нет смысла поднимать бригаду.
Пассажир «отогрелся», но его мозг погиб. Я поднял его из саркофага. Да, сложением он вполне напоминал Норквинко, совпадал и цвет волос. И оттенок кожи. Насколько мне известно, у Норквинко не было романтических связей с кем-либо на «Сантьяго» — но если и были, даже любимая женщина не сможет отличить его от мертвого пассажира, когда я закончу работу.
Приподняв своего бывшего друга, я уложил его в саркофаг. Он еще дышал и даже пару раз простонал, прежде чем снова потерять сознание. Я раздел его догола и опутал тело паутиной биомониторов. Устройства ввода автоматически прилипли к его коже и начали окончательную подстройку. Некоторые датчики аккуратно вошли под кожу и, змеясь, поползли к его внутренним органам.
На пульте загорелся ряд зеленых огоньков — саркофаг принял Норквинко. Потом крышка мягко опустилась.
Я осмотрел главную панель с показателями текущего состояния.
Запрограммированное время сна истекало через четыре года. «Сантьяго» уже достигнет орбиты Конца Путешествия, и для спящих настанет время «проснуться» и шагнуть в свой новый Эдем.
Этот срок меня вполне устраивал.
Я удовлетворенно кивнул. Теперь мне предстояло оттащить пассажира по туннелю вдоль «хребта» — предварительно облачив его в одежду, снятую с Норквинко.
Когда мы были на месте, я положил пассажира в десяти метрах от машины, которая все еще пыталась сдвинуть с места кейс Норквинко, наполняя воздух вонью пережженных обмоток. Затем я извлек из шкафчика для инструментов, который находился в нише, увесистый лом. Несколько ударов — и лицо пассажира было изуродовано до неузнаваемости. Кости его черепа хрустели, словно ореховая скорлупа. Вернувшись к поезду, я с размаху выбил кейс из-под днища капсулы.
Освобожденный состав мгновенно начал разгоняться. Пришлось бежать впереди, чтобы меня не расплющило об стену. Проворно перешагнув через труп, я укрылся в следующей нише и с отрешенным любопытством наблюдал, как груженые капсулы бегут все быстрее. Потом головная капсула ударила спящего и потащила его вперед, подминая под себя.
Наконец, где-то впереди, поезд снова остановился.
Я не торопясь пошел следом. Меньше часа назад я точно так же обходил состав — и даже не слишком удивился, обнаружив, что Норквинко уцелел. В конце концов, ему очень повезло. Но теперь ошибки быть не могло. Поезд достойно выполнил свою задачу. В данном случае его остановил не комплект инструментов, а стоп-сигнал, который наконец-то сработал… слишком поздно, чтобы спасти спящего.
Оттянув манжету, я произнес в динамик коммуникатора:
— Говорит Небесный Хаусманн. Боюсь, здесь случилось нечто ужасное.
Все это произошло четыре месяца назад. Наша дружба закончилась печально — зато Норквинко не предал меня. По крайней мере, я на это надеялся. Через несколько мгновений я буду знать точно.
На главном экране появилось изображение корабля — вид вдоль «хребта», с выигрышного расстояния в несколько метров над корпусом. Оно походило на этюд с исчезающими точками и хрупкими перспективами, способными вдохновить художника эпохи Возрождения. Шестнадцать кольцевых модулей с мертвецами выстроились друг за другом, уменьшались в размерах и искажались, превращаясь в эллипсы.
Наконец под первым, ближайшим из колец, пробудился ряд запалов, заложенных у его основания. Кольцо отсоединилось от корпуса и лениво поплыло прочь, понемногу накреняясь. Пуповины питающих линий между «Сантьяго» и кольцом натянулись до предела и разорвались, хлестнув по обшивке. Замороженные газы, которые еще оставались в отсеченных трубопроводах, взорвались хрустальными облаками. Где-то завыли сирены. Я почти не слышал, но на борту моего корабля, наверно, начался изрядный переполох.
От корабля медленно отделилось второе кольцо. Вздрогнуло и сорвалось с креплений третье. То же самое происходило по всему «хребту». Задумано неплохо. Вначале мне хотелось, чтобы заряды взорвались одновременно под всеми кольцами — тогда модули отчалили бы от корабля ровными параллельными рядами. Но в этом не было поэзии. Мне доставило куда большее удовольствие освобождать их по одному и наблюдать, как они уплывают друг за другом, словно подчиняясь врожденному миграционному инстинкту.
— Вы видите то, что я делаю? — спросил я.
— Прекрасно вижу, — ответил один из капитанов. — И меня от этого тошнит.
— Они мертвы, идиот! Какая им разница, где быть похороненными — в космосе или в земле Конца Путешествия?
— Они же люди. И заслуживают достойного обращения, даже мертвые. Вы не имеете права выбрасывать их за борт.
— Ошибаетесь. Сами спящие не играют особой роли. Их масса ничтожна по сравнению с массой аппаратуры, которая поддерживает их жизнь. Теперь у нас большое преимущество — и мы сможем сохранять крейсерскую скорость дольше, чем вы.
— Четверть спящих не дадут вам существенного преимущества, Хаусманн.
Похоже, этот тип прилежно учился в школе — его расчеты не слишком расходились с моими.
— И что останется от вашего преимущества, когда вы выйдете на орбиту вокруг Конца Путешествия? В лучшем случае несколько недель?
— Нам хватит. Этого достаточно, чтобы подыскать лучшие места для приземления, высадить на них наших людей и застолбить территорию.
— Если ваших людей будет достаточно. Как я понимаю, вы убивали спящих? Мы знаем, каковы ваши потери, Хаусманн. Уровень смертности на вашем корабле не может быть выше, чем у нас. Помните, я говорил о нашей разведке? Мы потеряли всего сто двадцать спящих. Примерно такая же обстановка на других кораблях. Вы были слишком небрежны, Хаусманн? Или хотели, чтобы они умерли?
— Не болтайте чепуху. Если я хотел их убить, почему не убил всех?
— И заселить планету горсткой уцелевших? Вы хоть немного разбираетесь в генетике, Хаусманн? Знаете, что такое инцест?
Да, я думал не только об этом. Но какой смысл посвящать этого недоумка в мои планы? Если у него действительно такая хорошая разведка, пусть узнает обо всем сам, без моей помощи.
— Я перейду мост, когда взойду на него, — сказал я.
Первым, кто бросил мне вызов, был Замьюдио. Правда, результат получился несколько неожиданным. Думаю, капитану «Палестины» показалось, что у него есть все шансы полностью перекрыть поток антивещества — иначе он бы не попытался остановить свои двигатели.
Вспышка была столь же мощной и ослепительно белой, как в тот день, который я помнил с детства — в день гибели «Исламабада».
Но на следующий день случилось нечто непредвиденное.
До последнего мгновения перед взрывом с корабля Замьюдио продолжала поступать техническая информация. И его союзники, вынужденно сохраняя режим торможения, которое безуспешно пытался прекратить Замьюдио, получали эти послания. Я не предвидел, что уцелевшие корабли объединятся против меня. Вначале это показалось мне странным — но следовало догадаться, что такое случится. Теперь у этих мерзавцев был общий враг. В некотором роде это была моя заслуга. Я вызывал у них такой страх, что они предпочли объединить усилия в борьбе со мной, забыв прежние раздоры.
Когтистые лапы Замьюдио тянутся ко мне с того света.
— Он даже не подозревал, какую ценность представляют эти данные, — произнес Арместо.
— Замьюдио это не помогло, — возразил я.
Уцелевшие корабли Флотилии продолжали торможение. Связь между ними и «Сантьяго» начала ухудшаться, но специальное программное обеспечение делало помехи почти неощутимыми. Ничего нельзя было поделать лишь с задержкой по времени, которая росла вместе с расстоянием, разделяющим нас.
— Согласен, — ответил Арместо. — Но, пожертвовав собой, эти люди дали нам информацию колоссальной ценности. Вам объяснить?
— Если это доставит вам удовольствие, — ответил я подчеркнуто скучающим тоном.
На самом деле меня терзала не скука, а страх.
Арместо рассказал. Информация с «Палестины» шла к ним сквозь космос — до последней наносекунды перед взрывом корабля. И до последней наносекунды команда пыталась перекрыть поток антивещества. Они знали, что им грозит смертельная опасность, но точные параметры аварийного режима до сих пор не были установлены и лишь приблизительно определялись в процессе компьютерного моделирования. Поговаривали, что при достаточно корректной работе в аварийном режиме есть возможность удержать ситуацию под контролем, регулируя поток горючего. Это было невозможно проверить заранее, но экипаж «Палестины» провел испытания, которые стоили ему жизни. Данные дистанционных датчиков перестали поступать сразу после выхода в аварийный режим, но они рассказали о нестабильности больше, чем все мои тщательно проведенные лабораторные тесты или компьютерные симуляции.
И Арместо смог извлечь из этого выгоду.
Информация позволяла прогнозировать развитие ситуации в аварийном режиме. Данные, загруженные в бортовой компьютер, вкупе с моделями, которые разработали специалисты по энергоустановкам, позволили разработать стратегию сдерживания дисбаланса. Стоило слегка поколдовать с топологией магнитного «горлышка» — и поток аккуратно гасился без риска обычного обратного выброса антивещества или его утечки. Это была чертовски опасная затея — но мои противники решили рискнуть.
Оба корабля, преследующие меня — «Бразилия» и «Багдад», — развернулись так, что сопла двигателей смотрели вперед. Сверкающие пики факелов из антивещества вспыхнули в небесной полусфере за кормой «Сантьяго», точно голубые солнца. Поток излучения, которое извергают двигатели — мощное оружие, что не стоит недооценивать. Но я знал: ни Арместо, ни Омдэрман не решатся опалить своими факелами корпус моего корабля. Они были готовы уничтожить меня — но не будущих колонистов, которые находились у меня на борту. С тем же успехом я мог бы запустить двигатель и накрыть выбросом одного из этих ублюдков, которые ползли за мной. Но это однозначно развяжет руки уцелевшему. Он спалит «Сантьяго» — и пассажиры на борту уже не спасут меня. Эксперимент на симуляторах показал, что я не успею повернуть — второй корабль очистит меня от грехов единственной вспышкой адского пламени.
Скверная перспектива… Значит, мне придется уживаться с парой врагов, пока не найдется способа от них избавиться. Я все еще просчитывал варианты, когда оба огненных конуса мигнули и погасли — абсолютно синхронно.
Затаив дыхание, я ожидал двойной ядерной вспышки, которая означала бы неполадку в аннигиляторных двигателях во время прекращения подачи антивещества.
Но вспышек не было.
Арместо и Омдэрману удалось заглушить двигатели, и теперь они по инерции двигались за мной. Впрочем, прежней скорости они не достигли.
Арместо вышел в эфир:
— Надеюсь, вы все видели, Небесный. Вам не кажется, что ситуация изменилась?
— Не настолько, как вам бы этого хотелось.
— Ах, перестаньте юлить. Вы понимаете, что это означает. Теперь мы с Омдэрманом можем запускать наши двигатели на любой отрезок времени, сколь угодно короткий. А вы — нет. В этом вся разница.
Выдержал паузу.
— Это ничего не меняет. Относительная масса покоя кораблей за этот день не изменилась. Вам все равно придется тормозить, если хотите попасть на орбиту 61 Сигни-А. Мой корабль по-прежнему легче на массу сброшенных мною модулей со спящими. Значит, я по-прежнему в преимуществе. Я буду двигаться с крейсерской скоростью до последней минуты.
— Вы кое-что упустили, — возразил Арместо. — У нас тоже есть мертвые.
— Это уже не имеет значения. В любом случае, крейсерская скорость «Сантьяго» выше. И, если я не ошибаюсь, вы сами говорили, что потери у вас меньше?
— Мы найдем способ остановить вас, Хаусманн. И не позволим вам прийти первым.
Я посмотрел на дисплеи дальнего обзора. Оба корабля изображались крупными вытянутыми точками. Они снова поворачивали — медленно, но верно. Потом у меня на глазах точки превратились в тонкие линии, затем линии снова стали точками…
И вдруг исчезли в сияющих нимбах излучения.
Корабли объединились, чтобы начать погоню.
— Наш разговор не закончен, — сказал Арместо.
Через день я увидел, как с обоих кораблей выбрасывают мертвецов.
Прошло ровно двадцать четыре часа с тех пор, как Арместо и Омдэрман возобновили погоню, продемонстрировав способность регулировать работу двигателей — я пока не знал, как они это делают. Гибель «Палестины» пошла им на благо, хотя об этом никто не говорил. Равно как и о том, что при взрыве погибла почти тысяча колонистов.
Теперь оба корабля снова летели с той же скоростью, что и «Сантьяго», приближаясь к Концу Путешествия. И они готовы были на все, чтобы побить меня моим же оружием. Понятно, что ничего другого им не оставалось. Масса моего корабля по-прежнему была меньше. Значит, им придется облегчиться, если они хотят следовать по той же кривой торможения.
То есть выбросить в космос своих мертвецов.
Это выглядело не слишком изящно. Должно быть, им приходилось работать круглыми сутками, чтобы выполнить те операции, на которые у Норквинко ушла почти вся жизнь… Но у них было преимущество: им не нужно было скрываться. Все люди на борту «Бразилии» и «Багдада» яростно работали ради достижения своей цели. Я почти завидовал им. Насколько проще выполнять работу в открытую… правда, при этом страдает элегантность исполнения.
Я смотрел на сильно увеличенное изображение модулей, которые отрывались от кораблей, точно клочки бумаги — мало похоже на продуманную и запланированную акцию. Качество изображения было скверным и не позволяло убедиться в том, что по обшивке кораблей ползают люди в скафандрах, орудуя резаками и взрывчаткой. Без грубой силы им было просто не обойтись.
— Вам все равно не победить, — сказал я.
К моему удивлению, Арместо снизошел до ответа — хотя я был почти уверен, что оба корабля отныне будут поддерживать режим радиомолчания.
— Мы победим. Непременно победим.
— Вы сами говорили, что мертвых у вас меньше, чем у меня. Даже если вы выбросите всех, этого будет недостаточно.
— Мы сделаем так, чтобы этого было достаточно.
Позже я разгадал их стратегию. Что бы ни случилось в дальнейшем, до Конца Путешествия оставалось не больше двух-трех месяцев полета. При разумном использовании запасов некоторых колонистов можно было разбудить раньше срока. Оживленные момио могут жить на борту вместе с экипажем; условия будут почти нечеловеческими, но все же пригодными для существования. Каждые десять разбуженных колонистов — это один сброшенный модуль и соответствующее уменьшение массы корабля, которое позволит обеспечить более крутую траекторию торможения. Это длительный и рискованный процесс. По моим расчетам, они потеряют примерно одного из десяти колонистов, потому что условия «размораживания» будут близки к экстремальным. Но этого действительно может оказаться достаточно.
Им удастся если не получить преимущество, то хотя бы сравнять шансы.
— Я знаю ваши планы, — сказал я Арместо.
— Очень в этом сомневаюсь, — парировал старик.
Вскоре я убедился, что был прав. Суета, которая сопровождала сброс первых модулей, сменилась стабильностью: каждые десять часов. Именно этого я и ожидал. На то, чтобы «оживить» всех колонистов в модуле, уходит десять часов. Количество людей, способных провести подобную операцию, очень невелико, так что им придется работать посменно.
— Не уверен, что вам это поможет, — сказал я.
— Думаю, поможет, Небесный… Я уверен.
И тогда я понял, что нужно сделать.
