Глава 36
Пока Ратко вел нас к Гедеону, я позволил себе посмотреть продолжение эпизода. Удивительно: оказывается, для меня не составляет труда вспоминать события трехсотлетней давности, сортируя их в подобии хронологического порядка и время от времени раскрывая сознание для очередного отрывка. Теперь это превратилось в нечто вроде ритуала. Я даже начал предугадывать развитие событий — во всяком случае, не ожидал никаких сюрпризов, как будто после долгого перерыва перечитывал хорошо знакомую книгу.
Осторожно ступая по скользким выступам, Небесный и Норквинко спустились к самому краю красного озера, посредине которого лежала многометровая личинка, и она называла себя Лаго.
Небесный собрал всю свою волю. Неизвестность пугала до безумия, но он был убежден: ему суждено пройти через это и выжить.
— Лаго? — проговорил он. — Не знаю. Мне казалось, что Лаго — человек.
— Я не только Лаго, но и то, что существовало до него, — громоподобный голос звучал на удивление спокойно и миролюбиво. — Мне трудно объяснить это на языке Лаго. Но я не только он, но и Путешествующий Бесстрашно.
— Что случилось с Лаго?
— Сложный вопрос. Прошу прощения…
Последовала пауза, во время которой из тела гигантской личинки вытекло несколько галлонов красной жидкости, потом столько же втянулось обратно.
— Теперь лучше. Гораздо лучше. Позвольте объяснить. До Лаго был лишь Путешествующий Бесстрашно, его личинки-помощники, и садок-в-пустоте… — щупальца шевельнулись, словно огромное создание указывало одновременно на пол и стены пещеры. — Но потом садок-в-пустоте был поврежден, и многим бедным личинкам-помощникам пришлось… В памяти Лаго нет подходящего слова. Сломаться? Раствориться? Деградировать? Но не исчезнуть полностью.
Небесный покосился на Норквинко. С тех пор, как они оказались здесь, тот не произнес ни слова.
— Что случилось до того, как на твоем корабле произошла авария?
— Да. Корабль. Совершенно верно. Не садок. Корабль. Так гораздо лучше, — рот личинки жутковато скривился, и из тела снова потекла красная жидкость. — Это было давно.
— Начни сначала. Зачем вы нас преследуете?
— Вас?
— Флотилию. Пять других кораблей. Пять других… садков.
Несмотря на страх, Небесный начал испытывать раздражение.
— Черт возьми, это не так сложно, — он вытянул кулак и стал поочередно разгибать пальцы. — Один. Два. Три. Четыре. Пять. Понимаешь? Пять. Пять садков, которые построены людьми — такими, как Лаго. Вы зачем-то преследуете нас. Мне хочется знать почему.
— Это было до аварии. После нее осталось только четыре садка.
Небесный кивнул. Значит, эта тварь имеет представление о том, что случилось с «Исламабадом».
— Ты плохо помнишь?
— Плохо помню, верно.
— Ну, так постарайся вспомнить. Откуда вы взялись? Что заставило вас прицепиться к Флотилии?
— Слишком много было садков. Слишком много для Путешествующего Бесстрашно, чтобы помнить каждый.
— Тебе и не надо вспоминать каждый. Просто скажи про тот, где мы находимся.
— Когда-то давно были только личинки, потом садков тоже стало много. Мы искали другие типы личинок, но не нашли.
Это значит, подумал Небесный, что в свое время команда Путешествующего Бесстрашно начала обследовать космос, но так и не столкнулась с разумными существами.
— Как давно это было?
— Много эпох назад. Полтора оборота.
Небесного охватил беспредельный леденящий ужас. Возможно, он что-то не так понял… но сильно подозревал, что эта личинка говорила про оборот Млечного Пути — срок, за который звезда проходит путь вокруг галактического центра. В среднем это составляет более двухсот миллионов лет… Значит, видовая память личинки — если таковая есть — охватывает более трехсот миллионов лет космического путешествия. Когда оно началось, динозавров не существовало даже в виде набросков проектного бюро эволюции. Речь шла о временных масштабах, в которых человечество и все, что им создано, было лишь слоем пыли на вершине горы.
— Рассказывай все остальное.
— Потом мы нашли других личинок. Но они были не похожи на нас. Вообще не похожи на личинок. Они не захотели… терпеть нас. Они были похожи на садок-в-пустоте, но только… внутри тоже пустой.
Корабль без живых существ на борту.
— Разумные машины?
Личинка снова ухмыльнулась, на этот раз крайне непристойно.
— Да. Разумные машины. Голодные машины. Машины, которые едят личинок. Машины, которые едят нас.
Машины, которые едят нас.
Я думал о том, как это было сказано. Словно о каком-то досадном аспекте реальности… Так говорят, смиряясь с происходящим, зная, что винить в этом некого. Я вспомнил отвращение, которое вызывало у меня смирение гигантской личинки.
Нет, не у меня, поправился я. У Небесного Хаусманна.
Был ли я прав — или нет?
Ратко по-прежнему вел нас по грубо вырубленным туннелям подземной фабрики, где производилось Горючее Грез. Время от времени мы проходили через просторные, слабо освещенные помещения, где склонялись над столами рабочие в блестящих серых халатах. Тысячи разнокалиберных пробирок и колб, громоздящихся на столах, напоминали миниатюрные стеклянные города, а среди них возвышались огромные реторты, наполненные литрами мерцающей темно-красной жидкости.
Десятки литров Горючего Грез.
В конце конвейера на аккуратных полках ждали отправки десятки заполненных пузырьков. Многие из рабочих носили специальные очки — вроде тех, что были на Ратко. Время от времени их линзы пощелкивали и жужжали, перестраиваясь для очередной технологической операции.
— И куда мы направляемся? — спросил я.
— Вы хотели пить — или нет?
— Думаю, мы идем к старику, — шепнул Квирренбах. — Он заправляет здесь всем, так что не стоит его недооценивать. Правда, у него довольно необычная система верования.
— Ты про Гедеона? — спросила Зебра.
— Да, можно сказать и так, — отозвался Ратко, неверно истолковав ее вопрос.
Миновав еще одну анфиладу лабораторий, мы вошли в кабинет с шероховатыми стенами, где перед огромным металлическим столом сидел иссохший старик — а может быть, и полулежал, разобрать было невозможно. Его тело утопало в некоем подобии инвалидного кресла — грубом бронированном механизме черного цвета. Из неплотно закрытых клапанов с шепчущим свистом вырывались струйки пара. Трубки, подающие питательную жидкость, тянулись от кресла и уходили в стену. Как я понял, кресло отсоединялось от системы, после чего оно могло передвигаться — его поддерживали на весу колеса с тонкими изогнутыми спицами.
Тело старика терялось в складках пледа из металлизированной ткани. Потом наружу высунулись две костлявые руки. Левая легла на невидимое колено, а правая начала поигрывать многочисленными черными рычажками и кнопками на подлокотнике — судя по всему, это был встроенный пульт управления.
— Здравствуйте, — сказала Зебра. — Как я понимаю, вы здесь главный.
Он по очереди оглядел нас. Череп неплотно обтягивала морщинистая кожа, местами тонкая, как старый пергамент, отчего голова старика казалась полупрозрачной — странное впечатление. И тем не менее его по-прежнему окружала аура былого очарования. Я был последним, на кого он посмотрел — его глаза походили на острые осколки замерзшего звездного света. Волевой подбородок придавал его лицу почти презрительное выражение. Губы старика вздрагивали, словно он вот-вот собирался заговорить.
Вместо этого его правая рука снова начала шарить по панели управления, дергая за рычаги и нажимая кнопки с удивительным проворством. Тонкие пальцы казались сильными и опасными, как когти хищной птицы.
Наконец ладонь старика соскользнула с подлокотника. Внутри кресла что-то проснулось, я услышал торопливый, шумный перестук механизмов. Когда стук прекратился, кресло заговорило. Слова складывались из мелодичного посвистывания, и приходилось вслушиваться, чтобы хоть что-то разобрать.
— Само собой. Что вам угодно?
Я изумленно уставился на него. Каким я только не представлял себе Гедеона — но такого не ожидал.
— Ратко сказал, что у вас есть вода, — проговорил я.
Старик кивнул — еле заметно, словно экономя силы. Ратко прошел к встроенному буфету, который занимал каменную нишу в углу кабинета, и вернулся с двумя стаканами. Я осушил свой одним глотком. Вполне неплохо, по крайней мере на вкус — особенно учитывая тот факт, что эта вода только что была паром. Второй Ратко предложил Зебре. Она приняла стакан с некоторым недоверием, но явно предпочитала умереть от отравления, чем от жажды.
Я поставил пустой стакан на обшарпанную металлическую столешницу.
— Я представлял вас несколько иначе, Гедеон.
Квирренбах ткнул меня локтем.
— Это не Гедеон, Таннер. Это… м-м-м… — он замялся и наконец буркнул: — Это старик. Я же говорил.
Старик снова опустил руку на пульт управления, отдавая креслу приказ. Снова послышался стук — в течение секунд пятнадцати, — и мелодичный голос произнес:
— Нет, я не Гедеон. Но вы, вероятно, обо мне слышали. Я создал это место.
— Этот подземный лабиринт? — спросила Зебра.
— Нет, — ответил он после паузы, в течение которой кресло принимало очередную команду. — Не этот лабиринт. Весь Город. Всю эту планету.
Последовала пауза — на этот раз запрограммированная стариком.
— Я Марко Феррис.
Помнится, Квирренбах говорил о необычной системе верований. Ладно, назовем это так. И все же в глубине души я не мог не испытывать сострадания к этому человеку в инвалидном кресле, которое приводилось в движение паром. В чем-то мы были похожи. Я тоже считал себя не тем, кем был на самом деле.
— Хорошо, Марко, — сказал я. — Ответьте на мой вопрос. Кто управляет этой фабрикой: вы или Гедеон? И существует ли вообще этот Гедеон?
Кресло застучало и защелкало.
— О, несомненно, главный здесь я, господин…
Я хотел представиться, но старик остановил меня, слабо покачав рукой. Ему было слишком тяжело прерываться на середине фразы — тем более ради такой мелочи.
— Но Гедеон тоже здесь. Гедеон всегда был здесь. Если бы не он, меня бы тут не было.
— Почему бы вам не отвести нас к нему? — предложила Зебра.
— Потому что в этом нет необходимости. Потому что нужна очень веская причина, чтобы навестить Гедеона. Вы работаете со мной. Зачем втягивать в это Гедеона? Гедеон — всего лишь изготовитель. Он ни в чем не разбирается.
— И все же хотелось бы перекинуться с ним парой слов, — настаивал я.
— Извините. Это совершенно невозможно, — старик откатил кресло от стола. Колеса с изогнутыми спицами загрохотали по полу.
— Я хочу видеть Гедеона.
— Эй! — Ратко шагнул к нам, чтобы встать между мною и стариком, который считал себя Марко Феррисом. — Вы слышали, что он сказал?
Ратко сделал ход первым — но он был любителем. После того как я ответил, он со стоном свернулся на полу с переломом предплечья. Затем я дал знак Зебре; она наклонилась и сделала то, что пытался сделать Ратко — вытащила его пистолет из кобуры. Теперь оба мы были вооружены. Я достал свой лучевик, а Зебра навела пистолет Ратко на Ферриса. Или самозванца, который называл себя Феррисом.
— Вот мои условия, — сказал я. — Отведите меня к Гедеону. Или вы отведете меня к Гедеону, вопя от боли. Что скажете?
Он снова защелкал набором рычагов, и шланги, присоединенные к креслу, отвалились.
Думаю, этот катафалк был укомплектован каким-нибудь оружием, но старик трезво оценивал скорость своей реакции и понимал, что оно вряд ли ему поможет.
— Сюда, — сказал Феррис, закончив свои манипуляции.
Мы последовали за ним — вновь по туннелям, спиралями уходящими вниз. Кресло катилось, пыхтя совсем по-человечески. Феррис ловко управлял им, лавируя в хитроумных закоулках прохода. Он все больше удивлял меня. Похоже, Квирренбах и Зебра считали его выжившим из ума стариком. Но кем он был на самом деле?
— Расскажите, как вы сюда попали, — попросил я. — И что вас связывает с Гедеоном?
Кресло снова защелкало.
— Это долгая история. К счастью, меня просят рассказать ее чаще всего. Поэтому я держу про запас готовый текст… Я родился на Йеллоустоуне, в стальном чреве робота. Это было до того, как мы научились транспортировать живых людей от звезды к звезде. Люди рождались из замороженных яйцеклеток, а сигналом к рождению была весть о прибытии на планету.
Феррис был одним из американо — об этом я уже знал. Он жил задолго до Небесного Хаусманна. Та эпоха была для меня частью древней истории, наравне с парусниками конквистадоров, концентрационными лагерями и эпидемиями «черной смерти».
— Мы обнаружили Бездну, — продолжал Феррис. — Это было нечто очень странное. С Земли ее не разглядеть — даже с помощью самых мощных приборов, для этого она слишком мала. Но едва мы начали исследовать этот мир, как обнаружили ее. Глубокая рана в коре планеты, изрыгающая раскаленную смесь газов — после переработки этой смесью можно дышать. С точки зрения геологии — это необъяснимо. О, я знаком с некоторыми теориями — например, о том, что в недавнем прошлом Йеллоустоун перенес сближение с газовым гигантом. В коре планеты скопилась тепловая энергия, которая нашла выход на поверхность через естественные отдушины, одна из которых — Бездна. Возможно, отчасти это так. Но как объяснить другие загадки Бездны? Почему состав газов так непохож на состав атмосферы? Почему их температура и влажность выше, а токсичность гораздо ниже? Это выглядело почти как приглашение. По сути, так оно и оказалось. Кому как не мне об этом знать — именно я спустился в Бездну, чтобы исследовать ее до самого дна…
Феррис спустился в Бездну в шлюпке для атмосферных исследований. Он двигался по спирали, все ниже и ниже, пока не оказался в слое тумана. Радар не давал ему врезаться в скалы, но путешествие оказалось опасным. Однажды утлая шлюпка едва не рухнула вниз, когда в цепях упало напряжение. Наконец он достиг самого низкого уровня, куда могла опуститься шлюпка — тридцать километров, считая от поверхности. Дно покрывал слой слабо утрамбованных каменных обломков. При посадке включился режим автоматизированного устранения неполадок, но ремонт должен был занять не один десяток часов — лишь после этого шлюпка смогла бы взлететь.
Делать было нечего. Феррис облачился в один из атмосферных скафандров — они были приспособлены для работы в экстремальных условиях, в том числе и в агрессивных средах — и начал исследовать каменистый слой, или щебень, как назвал его Феррис. Из разломов поднимались струи газовой смеси — теплой, с высоким содержанием кислорода.
Феррис выбрал одну из таких трещин и начал спускаться вниз, отыскивая путь в щебне. Стояла невыносимая жара. Много раз он мог разбиться насмерть, но каким-то чудом уцелел, преодолев путь в несколько сотен метров. Под щебнем оказались другие слои, но Феррис обнаруживал щели, куда можно было протиснуться, и точки, в которые можно было вбить опорные крючья. Мысль о смерти постоянно преследовала его, но казалась чем-то отвлеченным. Именно так относились к смерти перворожденные американо. Им не приходилось видеть, как люди рядом с ними стареют и умирают. Их подсознание было свободно от самой идеи смерти.
И это было к лучшему. Вряд ли Феррис, в полной мере осознавая степень риска, понимая, какая смерть ему грозит, решился бы отправиться вглубь.
И никогда не нашел бы Гедеона.
Должно быть, они скитались по космосу, пока не встретили кого-то, подумал Небесный. Кого-то вроде разумных роботов или кибернетических организмов.
Понемногу, с огромным трудом, он добился от Путешествующего Бесстрашно относительно связного повествования. Цивилизация личинок насчитывала миллионы лет. Это были мирные звездные странники — и такими они оставались до тех пор, пока не столкнулись с машинами. Небесный так и не смог понять причины, которые побудили их осваивать космос. По крайней мере, Путешествующий Бесстрашно не мог этого объяснить. Судя по всему, их вело не любопытство и не потребность в ресурсах. Жажда странствий была свойственна личинкам изначально. Развитие технологий и научный прогресс не были для них самоценны. Они лишь использовали приемы, которые сохранялись в расовой памяти — так долго, что базовые принципы были давно забыты.
В итоге, столкнувшись с машинами-пожирателями, передовые колонии личинок не смогли оказать настоящего сопротивления. Машины устремились в глубь их территории. Привычный порядок вещей, который оставался неизменным на протяжении тысяч миллионов лет, был нарушен. Но личинкам еще надо было осознать, что они подверглись нападению.
На это ушел миллион лет.
Затем они начали действовать — с медлительностью ледника. Они по-прежнему не сопротивлялись — скорее, пытались приспособиться к новым условиям. Спасаясь от пожирателей, они покидали колонии на поверхности планет и перебирались в межзвездное пространство. Они начали строить гигантские садки, подобные астероидам. Постепенно личинкам удалось установить связь с остатками других цивилизаций. Все они называли пожирателей по-разному — но все пострадали от них. Личинки перенимали полезные технологии, хотя обычно не опускались до того, чтобы вникать в принципы, на основе которых они были разработаны. Способы управления инерцией и гравитацией им подарила симбиотическая раса Гнездостроителей, технику мгновенной связи — существа, которые называли себя Клоунами-прыгунами. Последние выдвинули категорическое требование: ни при каких условиях не использовать эти приемы для перемещения в пространстве. Клоуны видели огромную разницу между мгновенной передачей сигналов и путешествиями со сверхсветовой скоростью — пренебрежение этой разницей казалось им почти кощунством. Если мгновенное перемещение в строго ограниченном ряде случаев допускалось, то перемещение материальных тел считалось немыслимым извращением — настолько омерзительным, что утонченные Клоуны съеживались и умирали от потрясения.
Даже самые неотесанные из молодых личинок смогли усвоить это правило.
Но ни одна из технологий, которыми владели личинки и их союзники, не позволяла справиться с пожирателями. Каждый раз машины оказывались быстрее и сильнее. Время от времени органическим цивилизациям удавалось одержать победу, но в целом преимущество было на стороне их врагов.
Небесный размышлял над этим, когда его вновь вызвал Гомес. Сигнал был слабым, но это не мешало услышать тревогу в его голосе.
— Небесный, плохие новости. Оба шаттла выпустили трутней. Возможно, это просто камеры, но я подозреваю, что они снабжены противоударными боеголовками. Они находятся на высоких траекториях и долетят до нас минут через пятнадцать.
— Можешь не беспокоиться, — перебил Норквинко. — Они не атакуют, пока не прояснят ситуацию. Думаешь, они рискнут уничтожить корабль Флотилии, на котором могут быть… хм-м… уцелевшие люди, запасы топлива… Мы же сами так думали.
— Нет, — возразил Небесный. — Они атакуют — хотя бы для того, чтобы отбить у нас то, что мы нашли на корабле.
— Не может быть.
— Почему бы и нет? Я бы поступил именно так.
Он приказал Гомесу затаиться и прервал связь. От часа, обещанного Норквинко, не осталось и четверти. Пожалуй, вернуться на шаттл и улететь они уже не успеют — даже если им ничто не помешает. И все-таки за это время можно кое-что сделать. Например, дослушать историю. Не исключено, что это в корне изменит ситуацию. Стараясь не думать ни о минутах, которые таяли все быстрее, ни о шаттлах, которые приближались к кораблю, он предложил личинке продолжить рассказ.
Путешествующего Бесстрашно обрадовала эта просьба.
— Гедеон, — произнес старик, неожиданно прервав свое повествование, и снова защелкал рычагами на подлокотнике кресла.
Мы стояли в пещере — несомненно, естественного происхождения, в отверстии, пробитом в одной из ее вогнутых каменных стен, высоко над полом. Выступ, на котором мы стояли, был достаточно велик, чтобы на нем могло поместиться инвалидное кресло. Я с трудом подавил желание столкнуть Ферриса вниз. Впрочем, мне бы это не удалось: выступ ограждали прочные перила. В том месте, где ограждения не было, виднелась спиральная лестница, уходящая вниз, на дно пещеры.
— Мать… твою, — ахнул Квирренбах, заглянув через парапет.
— Уже неплохо, — отметил я.
Честно говоря, я был бы потрясен не меньше — если бы не знал, с чем встретился Небесный на борту «Калеуче». Внизу лежала личинка, еще крупнее той, которую нашел Небесный. Правда, личинок-помощников здесь не было.
— Не совсем то, чего я ожидала, — заметила Зебра.
— Думаю, этого никто не ожидал, — отозвался из кресла старик Феррис.
— Что это за тварь, черт подери?! — выпалил Квирренбах. Это был вопль человека, который понимает, что сходит с ума.
— Вы сами видите, — ответил я. — Крупное инопланетное существо. Вдобавок, по-своему разумное. Они называют себя личинками. — Откуда… вы… знаете? — вымолвил Квирренбах, стуча зубами.
— Просто в свое время я имел удовольствие встретиться с подобным созданием.
— Когда? — спросила Зебра.
— Очень давно.
— Я… отказываюсь вас понимать, Таннер! — похоже, маэстро был на грани истерики.
— Поверьте, я тоже не совсем себя понимаю, — я кивнул Феррису: — Так вы действительно сотрудничаете с этим червяком?
Из кресла раздался стук.
— Это довольно просто. Гедеон дает нам то, в чем мы нуждаемся. Я помогаю Гедеону выжить. Вам не кажется, что это образец честной сделки?
— Вы издеваетесь над ним.
— Нет, что вы. Просто иногда ему необходимо взбодриться.
Я снова взглянул вниз, на личинку. Гедеон неподвижно лежал в крутобокой металлической ванне, наполовину заполненной темной жидкостью, точно осьминог в собственных чернилах. Бледная туша была скована цепью, ванну окружали леса, соединенные узкими мостиками. Какие-то механизмы непонятного назначения, укрепленные на подвесных рельсах, словно ждали команды, чтобы прийти в движение и зависнуть над ванной. Все тело несчастной личинки было утыкано электродами и катетерами.
— Где вы его откопали? — поинтересовалась Зебра.
— В Бездне, — ответил Феррис. — Среди обломков корабля, который разбился около миллиона лет назад. Но Гедеон уцелел. Корабль был искорежен и уже не мог летать, но поддерживал его в полузамороженном состоянии.
— Значит, корабль потерпел крушение? — уточнил я.
— Могу сказать больше. Он от кого-то или от чего-то убегал — я так и не понял, от чего именно.
Из динамиков все еще доносились какие-то звуки, но я решил пренебречь правилами хорошего тона.
— Позвольте догадку. Это были разумные машины-убийцы. Они на протяжении миллионов лет преследовали таких, как Гедеон — и не только их, — вынуждая бежать от звезды к звезде. Наконец личинкам пришлось переселиться в межзвездное пространство и держаться подальше от планетных систем. Но этот корабль зачем-то прилетел сюда. Возможно, на разведку.
— Откуда вам это известно? — прозвучал вопрос, запрограммированный стариком на пульте.
— Я уже сказал Квирренбаху: мне уже доводилось встречаться с личинками.
Я снова обратился к воспоминаниям Небесного. Путешествующий Бесстрашно поведал ему о том, как беженцы учились выживать. Они научились скрываться, причем делали это мастерски. В космосе еще оставались потаенные уголки, куда пока не успел проникнуть разум — планеты, стерилизованные взрывами сверхновых, окрестности нейтронных звезд. Лучшее убежище трудно было представить. Но и здесь личинки не могли чувствовать себя спокойно. То и дело во Вселенной возникали островки разумной жизни, новые цивилизации расцветали и выплескивались в космос. Именно эти вспышки жизни привлекали внимание машин-хищников. Они размещали вокруг обещающих поживу планетных систем автоматические следящие устройства и ловушки, готовые сработать, как только новые исследователи космоса проявят к ним интерес. Поэтому личинки и их союзники — те немногие, кто уцелел — все с большим страхом и настороженностью следили за появлением новых форм жизни.
Личинки никогда не уделяли особого внимания Солнечной системе. Они по-прежнему считали любопытство роскошью, которая требует непомерных волевых усилий. И лишь после того, как появление разума на Земле стало неоспоримым фактом, личинки соизволили обратить взор в сторону этой планеты. Они наблюдали, они ждали, когда человечество начнет осваивать межзвездное пространство. Но проходили сотни, тысячи лет — и ничего не происходило.
Но долгожданное событие произошло — и его трудно было назвать приятным.
История, рассказанная Феррису Гедеоном, почти дословно повторяла рассказ, который Небесный услышал на борту «Калеуче». Пленник Ферриса спасался от погони. Он летел через сотни световых лет, в течение эпох — и все это время его преследовал один и тот же корабль. Вражеская машина двигалась быстрее, легче маневрировала и меняла скорость. Мастерство, с которым личинки управляли кинетической энергией и инерцией, казалось ничтожным по сравнению с ее возможностями. Однако даже быстрота и сила машины-убийцы были не беспредельны. У врага были свои слабые стороны — точнее, слепые пятна, которые личинкам удалось обнаружить после тысячелетий тщательных наблюдений. Их методы считывания колебаний гравитационного поля были на удивление примитивными. Поэтому иногда «садкам» удавалось спастись, затаившись рядом с какой-нибудь превосходящей массой — или внутри нее.
Спасаясь от настигающей его машины, Гедеон обнаружил желтую планету и понял, что это его шанс на спасение. Вид глубокой впадины в коре наполнил его радостью, почти блаженством — в том смысле, в каком позволяла организация его нервной системы.
На подлете корабль Гедеона попал под обстрел. Враг использовал оружие дальнего действия, но «садок» успел укрыться за Луной. Ракеты с зарядом антивещества, выпущенные почти одновременно, оставили на ее поверхности ряд кратеров. Беглец дождался момента, когда положение Луны позволило ему быстро и незаметно войти в атмосферу, а затем достичь Бездны — укрытия, которое он заметил еще из космоса. Он начал расширять и углублять трещину при помощи корабельных орудий, вгрызаясь в кору планеты, а густые ядовитые испарения позволяли делать это незаметно. И тут он допустил ужасную оплошность. Защитная энергетическая паутина корабля задела отвесные стены пропасти. Миллиарды тонн щебня обрушились на корабль, превратив убежище в склеп. Убежище, где можно было отсидеться, пока машина не уйдет в поисках новой добычи — примерно тысячу лет, жалкий миг для личинок.
Но корабль был обнаружен гораздо позже намеченного срока.
— Наверно, он ждал, пока его найдут, — сказал я.
— Конечно, — согласился Феррис. — Как только стало ясно, что враг ушел, он приказал кораблю подавать сигналы, чтобы дать знать о своем присутствии. Сначала — изменяя соотношение газов в Бездне… ну и, заодно, повышая их температуру. Потом попробовал необычное излучение. Но мы этого даже не заметили.
— Как я понимаю, другие личинки тоже.
— Думаю, какое-то время они поддерживали связь… Я кое-что нашел на корабле — нечто такое, что не может быть его деталью. Оно совершенно не пострадало — а все остальное оборудование давно вышло из строя, в том числе от времени. Это был сверкающий шар около метра в диаметре, похожий на одуванчик. Он плавал в специальной камере — видимо, его удерживало силовое поле. Невероятная, завораживающая красота.
— И что это было? — спросила Зебра.
Похоже, Феррис предвидел этот вопрос.
— Я пытался выяснить, но в моем распоряжении были слишком грубые инструменты с ограниченными возможностями. Результаты, которые я получил, противоречили друг другу. Парадокс! Прежде всего — удивительно высокая плотность. Далее — способность мгновенно останавливать солнечные нейтрино. Искривлять световые лучи. Все это предполагает наличие мощного гравитационного поля — однако его не было. Этот шар просто плавал в пространстве. Казалось, до него можно дотронуться — но он защищен барьером: стоит протянуть руку, и ощущаешь покалывание.
Не переставая «говорить», Феррис набирал на пульте новые и новые команды. Его пальцы легко бегали по кнопкам, словно у пианиста, исполняющего виртуозный этюд.
— Разумеется, в конце концов я выяснил, что это такое. Но мне пришлось привести Гедеону некоторые аргументы.
— Аргументы? — переспросил я.
— У него есть то, что мы называем болевыми точками. А также зоны нервной системы, которые отвечают за страх и панику — вернее, их эмоциональные аналоги. Мне оставалось лишь определить их местоположение.
— И что это было? — настаивала Зебра.
— Устройство связи — правда, весьма необычное.
— Для мгновенной передачи сигналов?
— Не совсем так, — после обычной паузы ответил Феррис. — Мы подразумеваем под этим нечто иное. Это устройство не передает и не принимает никакой информации. Ни Гедеону, ни его сородичам на борту других кораблей это ни к чему. Они уже владеют полным объемом информации, которая была когда-либо получена.
— Не совсем понимаю, — признался я.
— Тогда позвольте сказать это по-другому.
Похоже, у старика наготове ответы на все случаи жизни!
— В каждом из этих устройств содержится запись всех сообщений, которые один корабль когда-либо может передать другому. Но при этом запись эта остается недоступной, пока не возникнет необходимость отправить то или иное сообщение. Это нечто вроде запечатанных приказов, которые были в ходу на старинных парусниках.
— Все равно не понимаю, к чему вы клоните, — обескураженно пробормотал я.
— Я тоже, — добавила Зебра.
Старик Феррис с заметным усилием выпрямился в своем кресле.
— Послушайте, это совсем просто. Личинки хранят записи всех сообщений — все до единого, которые были когда-либо отправлены с момента возникновения их вида. Затем, в отдаленном будущем — это будущее в нашем понимании, — они объединяют все эти записи в… Это выше моего понимания. Некая скрытая система, которая распространяется на всю Галактику. Признаюсь, мне всегда было нелегко вникать в подробности. Я уловил только название — в переводе оно приблизительно отражает суть… — он выдержал паузу, впившись в нас ледяными глазами. — «Конечная Галактическая Память». Это прототип нынешнего — и будущего — гигантского живого архива. Думаю, сейчас он существует лишь в неполной форме, как скелет того, что будет выстроено через миллионы или миллиарды лет. Тем не менее, все очень просто. Это архив, существующий вне времени. Он способен поддерживать связь со всеми своими версиями, прошлыми и будущими, вплоть до нынешней эпохи и еще глубже, в наше прошлое. Он постоянно перемещает данные во всех направлениях, бесконечно сверяет и перепроверяет их. Что касается артефакта, который я нашел на корабле личинок… на мой взгляд, это нечто подобное. Крошечный фрагмент архива, в котором содержатся только послания личинок и их немногочисленных союзников.
— А что мешает личинкам прочесть сообщения раньше, чем они были отправлены, и придумать, как им избежать будущих неприятностей?
Феррис снова выдал готовый ответ:
— Они не могут. Сообщения, записанные в этом устройстве, закодированы — без ключа вы до них не доберетесь. Блестящая выдумка. Ключом служит картина фоновой гравитации Вселенной, возникающая в определенный момент времени. Когда личинки вводят в устройство связи сообщение, артефакт чувствует гравитационный пульс Вселенной — биение пульсаров, мчащихся навстречу друг другу по спиральным орбитам, тихие стоны далеких черных дыр, поглощающих звезды в сердцевинах галактик. Устройство слышит это все и создает уникальную «подпись» — ключ, которым оно кодирует входящие сообщения. Сообщение сохраняется в каждом артефакте, но его нельзя прочесть до тех пор, пока устройство не убедится в том, что гравитационный фон остался прежним — или почти прежним — разумеется, с поправкой на координаты получателя. Это обеспечивает зону охвата радиусом в несколько тысяч световых лет. Но стоит кораблям разойтись на большее расстояние, как устройство перестает узнавать код. Любые попытки подделать его или предсказать, как будет выглядеть гравитационная подпись в будущем, основываясь на известных данных, просто бесполезны. Очевидно, устройство отключится и «умрет».
Итак, Гедеону удавалось на протяжении веков поддерживать связь со своими далекими союзниками. Затем число сообщений, записанных в устройстве связи, начало подходить к концу, и он резко ограничил число передач. Над личинками нависла новая угроза: у врагов появились копии артефактов. Теперь они тоже получили доступ к сообщениям и могли этим воспользоваться. Беглец чувствовал себя одиноким и прежде, когда на него охотились, но лишь теперь начинал понимать, что никогда не испытывал настоящего одиночества. Оно давило, словно гигантские скалы, нависающие над поверженным кораблем. И все же ему удалось сохранить рассудок.
Раз в несколько десятилетий беглец позволял себе связаться с союзниками, поддерживая слабое подобие родственных отношений, которые по-прежнему играли некоторую роль в жизни личинок.
Но Феррис вытащил его из корабля, лишив доступа к устройству связи. После этого беглец начал понемногу скатываться в подлинное безумие.
— Вы сделали из него дойную корову, не так ли? — спросил я. — Корову, которая дает вам Горючее Грез. По большому счету, вы питаетесь его страхом и одиночеством. Вы перегоняете эти эмоции и продаете их.
— Именно так! — подхватил Феррис. — Мы вживили в его мозг датчики, считывающие реакцию нейронных цепей. Затем данные прошли обработку на Ржавом Поясе, где есть соответствующее оборудование, после чего мы поняли, что это тоже можно превратить в наркотик.
— О чем он говорит? — спросила Зебра.
— Об эксперименталиях, — ответил я. — Черные, с узором в виде личинки на конце. Между нами, я попробовал и получил незабываемые ощущения. Тогда я еще не знал, чего от них можно ожидать.
— Я о них слышала, но они никогда мне не попадались. Я думала, что это просто городская байка.
— Отнюдь.
Я вспомнил, какой хаос эмоций обрушился на меня во время опыта с эксперименталией, который я провел на борту «Стрельникова». Основным чувством был страх: жуткий, давящий страх замкнутого пространства и страх перед тем, что находилось снаружи. Но самое отвратительное — то, что гнетущая теснота была лучше пустоты за ее пределами, населенной хищными монстрами. Я до сих пор помню этот ужас — в нем едва уловимо ощущалось нечто чужеродное. В то время мне было трудно понять, почему люди готовы платить за подобные переживания, но теперь я понимаю. Все дело в предельной остроте ощущений — более сильных, чем всепоглощающая скука.
— А что он получает взамен? — спросила Зебра.
— Облегчение, — промолвил Феррис.
Я понял, что он имел в виду.
Внизу, в резервуаре, по колени в черной слизи возились рабочие в серых костюмах. То и дело кто-нибудь из них проводил концом огромного шокера по дряблому боку личинки, и ее тело, похожее на дирижабль, содрогалось по всей длине. Бледно-красная жидкость выплескивалась из пор крапчатой серебристой кожи. Я заметил, как один из рабочих проворно подставил под струйку свою флягу.
На конце туловища раскрылась пасть, и пещеру огласил пронзительный вопль.
— Кажется, раньше он охотнее стравливал Горючее, — заметил я, подавляя приступ тошноты. — Как вы думаете, что оно собой представляет? Какая-то органическая субстанция?
— Скорее всего, — ответил Феррис. Каким-то образом кресло смодулировало интонацию равнодушия. — В конце концов, это он занес сюда Комбинированную Эпидемию.
— В самом деле? — спросила Зебра. — Но он находится здесь уже тысячи лет.
— Безусловно. Все это время он пребывал в спячке — пока мы не начали копошиться на планете. Строить свои жалкие, крошечные поселения и города.
— Он знал, что заражен? — спросил я.
— Сомневаюсь. Возможно, он сам не подозревал об этом. Может быть, это произошло давно, и его организм уже адаптировался к ней. Горючее Грез чуть моложе эпидемии. Это защита, которую они выработали или изобрели — коллоид из микроскопических живых механизмов, постоянно выделяемый их телами. Эти механизмы невосприимчивы к Чуме и контролируют ее — но не только. Они лечат и питают клетки «хозяина», передают и получают информацию от личинок-помощников… В общем, они стали неотъемлемой частью организма, без которой личинкам стало просто не выжить.
— Но эпидемия все-таки добралась до Города, — возразил я. — Как давно вы здесь находитесь, Феррис?
— Почти четыреста лет, с тех пор как я нашел Бездну — целая вечность. Вы понимаете, что мне нет дела до эпидемии — ей нечем во мне поживиться. Можно сказать, Горючее Грез — по сути, это кровь Гедеона — поддерживает во мне жизнь, поскольку я не позволяю себе пользоваться другими методами, — он коснулся пальцами серебристого пледа, скрывающего его тощее тело. — Конечно, процессы старения нельзя остановить полностью. Горючее — это действенное средство, но не панацея.
— Значит, вы никогда не видели Город Бездны?
— Не видел — но знаю, что там произошло.
Он уставился на меня, и я почувствовал, как температура воздуха вокруг меня ощутимо падает.
— Я предвидел это. Я знал, что это случится. Что Город превратится в чудовище и наполнит себя демонами и оборотнями. Я знал, что ваши умные, проворные крошечные машины выступят против нас, разлагая умы и тела, плодя всякого рода извращения и мерзости. Я знал, что наступит время, когда вам придется обратиться к более простым машинам — старым, грубым и надежным, — он указал на меня пальцем, словно произнося обвинение: — Все это я предвидел. Вы можете представить себе, что я сконструировал это кресло за какие-то жалкие семь лет?
Краем глаза я заметил рабочего, который наклонился с мостков, держа в руках какой-то инструмент наподобие бензопилы. И вырезал из спины Гедеона огромный радужный лоскут.
Я перевел взгляд на пестрые заплаты, украшающие мой сюртук.
— Ладно, Феррис, — произнесла Зебра. — Вы не против, если я задам вам последний вопрос — перед тем, как мы уйдем?
Он набрал на подлокотнике слово «да».
— Это вы тоже предвидели?
Она вскинула свой пистолет и выстрелила в него.
На обратном пути я раздумывал о том, что показал мне Феррис, и о том, что узнал из воспоминаний Небесного.
Личинки обнаружили массивный выброс энергии в районе Солнечной системы. Пять могучих вспышек — верный признак того, что вещество и антивещество, прореагировав, уничтожили друг друга. Пять садков, двигающихся со скоростью, которая не вызвала бы протеста Клоунов-прыгунов — жалкие восемь процентов от скорости света. Тем не менее это было достижением для приматов, которые какой-то миллион лет назад дубасили друг друга по голове костями мамонтов.
К тому времени, когда корабли людей были обнаружены, личинки несли тяжелые потери. После столкновений с врагами их гигантские корабли были разбиты и разграблены. Наступило время, о котором личинки-долгожители вспоминали с печалью. Звездные крепости пришлось разделить на части — их превратили в множество крошечных маневренных субсадков. Личинки — общительные существа, и разлука с сородичами причиняла им огромные страдания, хотя удивительная система связи Клоунов-прыгунов позволяла им поддерживать контакты друг с другом.
Наконец один из субсадков нагнал группу человеческих кораблей и принял форму одного из них. Статистический анализ десяти миллионов лет стычек с врагом показал, что в конечном счете подобная тактика приносит личинкам пользу, хотя в отдельных случаях может закончиться неудачей.
План Путешествующего Бесстрашно был достаточно прост в понимании личинок. Он изучит людей и решит, что с ними делать. Если они проявят тенденцию к массированной экспансии в данном секторе космического пространства, нарушая спокойствие и привлекая внимание машин-пожирателей, то их придется списать в расход. Среди беглецов найдутся те, кто сможет заставить себя выполнить столь болезненную, но необходимую операцию.
Путешествующий Бесстрашно надеялся, что до этого дело не дойдет. Он предполагал, что люди останутся досадным недоразумением, слаборазвитыми существами и немедленной ликвидации не потребуется. Если они собираются просто заселить пару ближайших планетных систем, их можно на некоторое время оставить в покое. Отбраковка способна привлечь пожирателей, поэтому подобный шаг не следует совершать без крайней необходимости. Однако шли десятилетия, а люди не выказали ни враждебности, ни дружелюбия, и Путешествующий рискнул приблизиться к человеческим кораблям. Возможно, ему следовало заявить о своем присутствии, вступить диалог с людьми и извиниться за недоразумение. Он как раз обдумывал первый ход, когда один из кораблей взорвался.
Взрыв был вызван аннигиляцией. Садок Путешествующего Бесстрашно серьезно пострадал: маскировочная оболочка корабля была повреждена, и множество личинок, работавших в это время на корпусе, погибло. Их выделения проникли внутрь корабля, передав их предсмертные страдания Путешествующему, и он впитал память каждой из них — боль, которую они пережили, возвращаясь в свое первоначальное состояние. Истерзанный страданиями и мучительными воспоминаниями, Путешествующий Бесстрашно отвел садок от Флотилии.
Но его уже заметили.
Оливейра и Лаго были первыми, кто прибыл на борт корабля. Они и сами не знали, чего ожидать, и даже не слишком верили в старую легенду о корабле-призраке — шестом корабле Флотилии, вычеркнутом из истории.
Они обнаружили нечто иное.
Оливейра приказал Лаго проникнуть внутрь, чтобы найти необходимое для возвращения топливо. Лаго быстро сообразил, что оказался на корабле, созданном иными существами. Но когда личинки-помощники доставили его в камеру Путешествующего Бесстрашно, ситуация сложилась хуже некуда. Путешествующий попытался помочь пришельцу, показывая, что ему незачем пользоваться скафандром, поскольку для дыхания им обоим нужна одна и та же газовая смесь. Однако он сделал это не лучшим образом, поскольку приказал личинкам-помощникам употребить в пищу скафандр человека. Лаго расстроился и принялся наказывать личинок-помощников своей горелкой. Те сгорали в пламени, и Путешествующий Бесстрашно, впитывая их выделения, корчился в агонии, словно сам испытывал эту боль.
Ему пришлось демонтировать Лаго. Это было неприятно, но иного выхода не оставалось. Понятно, что Лаго встретил это предложение без особого энтузиазма, но было уже поздно. Личинки-помощники отделили его внешние детали, обнаружили внутри еще более любопытные устройства и исследовали схему их взаимодействия, а затем растворили его центральную нервную систему. Путешествующий Бесстрашно впитал в себя воспоминания Лаго — все, что удалось. Он научился воспроизводить звуки языка, на котором говорил Лаго, а заодно — ради сходства с Лаго — смастерил себе рот. Прочие личинки скопировали сенсорные органы Лаго, а некоторые даже встроили в себя отдельные части его тела.
Теперь Путешествующий Бесстрашно достиг более глубокого понимания человека. Он понял, почему Лаго чувствовал себя неловко, находясь в камере с личинками, и испытал сожаление, поскольку вынужден был причинить Лаго много неприятностей. Единственное, что могло послужить оправданием — это возможность максимально использовать память и детали человека.
Он был уверен, что люди оценят этот жест.
— После того, как пришел Лаго, — промолвил Путешествующий Бесстрашно, — мне снова стало одиноко. Еще более одиноко, чем раньше.
— Ты не мог постичь суть одиночества, пока не сожрал Лаго, треклятый тупица.
— М-м-м… Возможно.
— Ладно, теперь слушай меня внимательно. Ты объяснил мне, что чувствуешь боль. Хорошо. Мне нужно было это узнать. Как я понимаю, тебе не чуждо чувство самосохранения — иначе ты просто не смог бы уцелеть. Так вот: у меня при себе Разрушитель. Если тебе не ясен смысл этого слова, поищи его в памяти Лаго. Я уверен, он знал, что это такое.
Наступило молчание. Огромная личинка тревожно заворочалась, расплескивая красную жидкость, точно кит, выброшенный на мелководье. Разрушителями назывались ядерные боеголовки — оружие, которое нес каждый корабль Флотилии. Оно могло пригодиться по достижении Конца Путешествия.
— Я понимаю.
— Хорошо. Возможно, ты способен провернуть какой-нибудь трюк с гравитацией, чтобы вывести его из строя. Но я готов поспорить, что ты не можешь сгенерировать достаточно сильное поле — иначе ты смог бы защитить себя от Лаго, когда тот начал создавать тебе проблемы.
— Я рассказал тебе много.
— Да, может быть. Но мне нужно узнать еще больше. И в первую очередь — об этом корабле. Как я понимаю, ты сражался? Возможно, ты не победил — но я сомневаюсь, что ты смог бы уцелеть, не имея настоящего оружия.
— У нас нет оружия, — пасть изогнулась в брезгливой гримасе. — Только бронированная паутина.
— Бронированная паутина?
Небесный задумался, пытаясь представить себе этот образ.
— Какая-то технология спроецированной энергии? Вы можете создать вокруг этого корабля нечто вроде защитного поля?
— Когда-то нам это было под силу. Но необходимые компоненты были повреждены, когда разрушился ваш пятый садок. Теперь можно окружить паутиной лишь часть корабля. Это абсолютно бесполезно, если нападет опытный враг — такой, как пожиратели. Они видят дыры.
— Ладно, послушай меня. Ты чувствуешь, что к нам приближаются две маленькие машины?
— Конечно. Они друзья Лаго?
— Не совсем.
Возможно, на этих шаттлах действительно находятся друзья Лаго, подумал Небесный. Но вряд ли их можно назвать друзьями Небесного Хаусманна. Сейчас это важнее.
— Я хочу, чтобы ты развернул свою паутину, что позволит закрыться от этих машин — или я использую Разрушитель против тебя. Тебе ясно?
— Ты хочешь, чтобы я уничтожил их? — сообразила личинка.
— Да. Или я уничтожу тебя.
— Ты этого не сделаешь. Взрыв убьет тебя.
— Ты не понимаешь, — терпеливо произнес Небесный. — Я не Лаго и думаю — а тем более поступаю — по-другому.
Он прицелился в одну из личинок и разрядил в нее часть пулеметной обоймы. В бледно-розовой шкурке существа заалели дыры — казалось, кто-то несколько раз проткнул ее пальцем. Небесный видел, как они медленно наполнились пурпурной жидкостью, и тварь пронзительно вскрикнула.
Впрочем, прислушавшись, он понял, что ошибается: кричала не личинка, которую он подстрелил, а Путешествующий Бесстрашно.
Раненая личинка барахталась в пунцовом озере, едва удерживаясь на поверхности. Несколько сородичей подплыли к ней и принялись подталкивать ее своими щупальцами. Через некоторое время крик страдания смолк, сменившись тихим стоном.
— Ты причиняешь мне боль.
— Я просто подтверждаю свои слова делом. Лаго тоже причинял тебе боль, но он делал это непроизвольно. Он просто был напуган. Я не боюсь. Я просто хочу показать тебе, на что способен.
Пара личинок-помощников отчаянно билась у самого берега, пытаясь выбраться наружу неподалеку от места, где стояли Небесный и Норквинко.
— Даже не думай, — предупредил Небесный. — Не приближайся, или я пристрелю еще одну. И никаких фокусов с гравитацией, иначе я взорву бомбу.
Личинки замерли и лишь истерически размахивали пучками щупальцев.
Желтый свет, заливающий пещеру, мгновенно погас. Небесный не ожидал темноты. На миг его охватил беспредельный ужас. Он забыл, что личинки способны регулировать освещение. Теперь, в темноте, они способны на что угодно. Он представил себе, как они вылезают из красного озера, хватают его за ноги и тянут вниз. Тогда ему уже не взорвать Разрушителя. Он даже не сможет избавить себя от страданий.
Возможно, ему следует сделать это сейчас.
Но желтый свет снова осветил пещеру.
— Я сделал то, о чем ты просил, — произнес Путешествующий Бесстрашно. — Это было трудно. Пришлось применить всю энергию, чтобы толкнуть паутину на такое расстояние.
— Она сработала?
— Там еще два маленьких садка.
На этот раз — шаттлы.
— Да. Но они доберутся сюда не скоро. И ты сможешь опять повторить свой фокус, — сказал Небесный и включил рацию.
— Что случилось, Гомес?
— Разведчики просто взорвались, Небесный — словно на что-то наткнулись.
— Ядерный взрыв?
— Нет. У них же нет Разрушителей.
— Хорошо. Жди указаний.
— Небесный… Черт подери, что там у вас происходит?
— Поверь мне, Гомес, тебе совершенно не хочется об этом знать.
Небесный почти почувствовал, как его друг делает усилие, чтобы задать следующий вопрос:
— Ты нашел этого парня… как его… Лаго?
— Ну да, мы его нашли. Правда, Лаго?
— Послушай, Небесный, — вмешался Норквинко. — Нам пора убираться. Какого черта нам убивать этих людей? Ты же не хочешь, чтобы началась война между кораблями.
Он заговорил громче — так, что его голос, доносящийся из встроенного динамика, загремел над озером.
— Разве у тебя нет другого способа защитить нас? Почему тебе не переместить нас вместе с этим кораблем — или садком, как ты его называешь — в безопасное место? Где нас не достанут шаттлы?
— Нет, — сказал Небесный. — Мне необходимо уничтожить эти шаттлы. Если они хотят, чтобы началась война между кораблями — считай, что они ее получили. Посмотрим, как долго они продержатся.
— Пожалуйста, Небесный…
Норквинко протянул к нему руки, словно пытаясь схватить его. Небесный отступил — и потерял равновесие, поскользнувшись на гладком полу пещеры. Пошатнувшись, он упал навзничь и наполовину погрузился в красную слизь. Волна плеснула на прозрачный щиток шлема со странной поспешностью, словно искала путь в скафандр. Краем глаза он заметил пару личинок, которые, извиваясь, плыли к нему. Небесный забился, но никак не мог нащупать твердую поверхность, чтобы выбраться наружу.
— Норквинко… Помоги мне вылезти!
Норквинко осторожно приблизился к урезу багровой «воды».
— А может, оставить тебя здесь, Небесный? Может быть, так будет лучше для всех нас?
— Вытащи меня, ублюдок.
— Я пришел сюда не за тем, чтобы творить зло, Небесный. Я пришел сюда, чтобы помочь «Сантьяго» — и, возможно, всей Флотилии.
— У меня Разрушитель.
— Не думаю, что у тебя хватит мужества им воспользоваться.
Личинки уже добрались до Небесного, к ним присоединилась еще одна, которую он до сих пор не заметил. Они ощупывали его скафандр пучками щупальцев. Небесный снова рванулся, но красная жидкость словно загустела, помогая личинкам удерживать его в плену.
— Вытащи меня, Норквинко. Предупреждаю тебя последний раз…
Норквинко остался стоять на прежнем месте, не приближаясь к краю озера.
— Ты болен, Небесный. Я всегда это подозревал, но у меня не было случая в этом убедиться. Я даже не представлял, на что ты способен.
И тут произошло нечто неожиданное. Силы почти оставили Небесного, когда ему показалось, что красная жидкость выталкивает его на поверхность, а личинки помогают ей. Через секунду, дрожа от страха, он уже стоял на берегу, а со скафандра в озеро торопливо стекали последние красные струйки.
Он молча смотрел на Путешествующего Бесстрашно, зная, что тот чувствует его взгляд.
— Ты поверил мне, верно? Ты не убьешь меня, потому что знаешь, чем это обернется.
— Я не хочу убивать тебя, — произнес Путешествующий. — Потому что тогда я снова буду одинок, как до твоего появления.
Небесный понял, и эта мысль наполнила его горечью. Гигантской личинке по-прежнему было дорого его общество — даже после той боли, которую он ей причинил, убив ее частицу. Это существо отчаянно страдало от одиночества — настолько, что было готово терпеть мучения от того, кто согласился бы находиться рядом. Он вспомнил ребенка, который только что пережил предательство друга — хотя этого друга не существовало в реальности, который захлебывался криком в абсолютной темноте… И мысленно оправдал Путешествующего. И возненавидел его еще больше.
Ему пришлось убить еще одну личинку, прежде чем он убедил Путешествующего Бесстрашно уничтожить оба шаттла. Но на этот раз Путешествующий страдал не только из-за гибели личинки. Он испытывал боль, генерируя паутину, словно ощущал нанесенное кораблю повреждение.
Вскоре все было кончено. Небесный мог остаться и пытать Путешествующего до тех пор, пока тот не выдал бы ему все, что знал. Он мог бы заставить его объяснить, как движется корабль, мог спросить, сможет ли тот доставить их к Концу Путешествия быстрее, чем «Сантьяго». Можно было бы даже перевезти сюда, на борт садка, часть экипажа «Сантьяго». Люди жили бы в бесконечных туннелях, а личинки изменили бы состав атмосферы и температуру под их потребности. Сколько людей сможет вместить корабль пришельцев — десятки, сотни? А может быть, и момио — даже если они проснутся. Возможно, несколько спящих пришлось бы скормить личинкам-помощникам, чтобы осчастливить их. Он это переживет.
Но он решил уничтожить этот корабль.
Так будет проще. Не надо будет вести переговоры с Путешествующим, не надо будет снова переживать отвращение, которое охватило его, когда он понял, как одиноко это создание. И не надо будет опасаться, что садок попадет в руки других экипажей Флотилии.
— Позволь нам уйти, — сказал он Путешествующему Бесстрашно. — Открой нам выход наружу — к тому месту, где мы вошли.
Он услышал гулкие мелодичные удары — это возникали новые туннели, открывались и закрывались воздушные шлюзы. Легкий ветерок погладил красную воду.
— Теперь вы можете уйти, — произнес Путешествующий. — Мне жаль, что мы не поладили. Ведь ты скоро вернешься?
— Можешь не сомневаться, — заверил его Небесный.
Вскоре шаттл отчалил.
Гомес все еще не знал о том, что произошло на борту, и не мог понять, почему вражеские шаттлы внезапно взорвались на подлете.
— Что вы там нашли? — спросил он. — Оливейра действительно говорил что-то дельное? Или это был бред сумасшедшего?
— Думаю, так оно и было, — отозвался Небесный.
Норквинко промолчал. После того инцидента на берегу «озера» они почти не говорили друг с другом. Возможно, Норквинко надеется, что Небесный забудет эту историю, если не вспоминать о ней лишний раз. В конце концов, все можно объяснить нервным срывом. Но Небесный ни на минуту не забывал о том, как барахтался в озере, а по щитку его шлема ползли красные ручейки. Оставалось только догадываться, сколько молекул жидкости успело просочиться внутрь скафандра.
— Как насчет медикаментов? Вы что-нибудь нашли? — не отставал Гомес. — А что с обшивкой? Вам удалось хоть что-то выяснить?
— Кое-что мы нашли, — сказал Небесный. — Но сейчас не время об этом говорить. Врубай полную тягу и гони отсюда.
— А может быть, все-таки посмотрим, что в двигательном отсеке? Может быть, доберемся до…
— Быстрее, Гомес, — повторил Небесный. Пожалуй, сейчас стоило солгать во спасение: — Мы вернемся за антивеществом в другой раз. Корабль никуда не денется.
Садок уплывал прочь. Обогнув его по дуге, шаттл развернулся над неповрежденным бортом, и Гомес запустил двигатель на полную мощность. С расстояния двух-трех сотен метров корабль ничем не отличался от своих собратьев. На миг Небесный вспомнил легенду о «Калеуче», корабле-призраке. Как же все-таки они ошибались! Но винить в этом некого — правда оказалась удивительнее любых легенд.
Разумеется, по возвращении на «Сантьяго» их ждут неприятности. Один из кораблей послал за ними шаттлы — а значит, Небесному не избежать взыскания, а может, и трибунала. Следовало ожидать. Но ему хватит ума, чтобы обратить факты в свою пользу.
Они с Норквинко уже позаботились об уликах, которые выставят Рамиреса главным инициатором экспедиции на «Калеуче» — а заодно к этой затее окажется причастной Констанца. Небесный будет выглядеть послушным исполнителем замыслов одержимого мегаломанией капитана. Рамирес будет отстранен от должности капитана. Возможно, его даже казнят. Констанцу тоже ждет наказание. И, само собой, не будет двух мнений о том, кто унаследует пост капитана.
Небесный выждал еще пару минут. Тянуть с исполнением своего плана было рискованно: Путешествующий Бесстрашно мог заподозрить неладное и попытаться помешать ему. Детонатор Разрушителя сработал.
Вспышка яркого, девственно чистого пламени, затем плазменный шар раскрылся и облетел, точно цветок. Когда бело-синие лепестки растаяли в межзвездной тьме, от корабля не осталось ничего. Абсолютно ничего.
— Что ты наделал? — ахнул Гомес.
Небесный улыбнулся.
— Избавил кое-кого от мучений.
— Я должна была убить его, — заметила Зебра, когда робот-обходчик почти вывез нас на поверхность.
— Понимаю, — сочувственно отозвался я. — Но в таком случае мы едва ли смогли бы оттуда выбраться.
Она целилась ему в грудь, но понять, где кончался Феррис и начиналось его инвалидное кресло, было непросто. Поэтому луч лишь повредил какие-то вспомогательные механизмы. Феррис застонал и попытался что-то сказать, но из недр его кресла донеслось лишь жалобное скрипучее попискивание. Тогда я понял, что четырехсотлетнего старика, кровь которого перенасыщена Горючим Грез, не так-то просто убить одним выстрелом.
— Итак, чего мы добились в результате этой милой прогулки? — спросила Зебра.
— Я задаю себе тот же вопрос, — вздохнул Квирренбах. — Боюсь, очень немногого. Узнали о том, как может выглядеть производственный процесс. Гедеон по-прежнему находится в Бездне — вместе с Феррисом. Ничего не изменилось.
— Скоро изменится, — сказал я.
— Как это понимать?
— Мы просто провели разведку боем. Когда все это закончится, я вернусь туда.
— В следующий раз нас будут ждать, — сказала Зебра. — Сомневаюсь, что мы сможем влететь туда на крыльях ветра.
— Мы? — переспросил Квирренбах. — Тарин… Ты тоже решила туда вернуться?
— Да. И сделай одолжение, называй меня Зеброй, ладно?
— На вашем месте, я бы ее послушался, Квирренбах.
Робот-обходчик понемногу возвращался в горизонтальное положение. Мы приближались к выходу, где нас должна была ожидать Шантерель.
— Кстати, мы действительно вернемся туда. И это действительно будет не просто.
— Что вы там забыли?
— Как сказал когда-то один близкий мне человек, надо избавить кое-кого от мучений.
— Ты собираешься убить Гедеона, верно?
— Для него это лучше, чем терпеть пытки.
— Но Горючее Грез…
— Городу придется обходиться без него. И без прочих благ, которыми он обязан Гедеону. Вы слышали, что сказал Феррис. Останки корабля по-прежнему там, и они продолжают изменять состав газов в Бездне.
— Но Гедеона на корабле уже нет, — возразила Зебра. — Хочешь сказать, он по-прежнему управляет своей посудиной?
— Лучше бы ему этого не делать, — сказал Квирренбах. — Если вы его убьете, Бездна перестанет снабжать Город необходимыми ресурсами… Вы представляете, что здесь начнется?
— Вполне, — ответил я. — По сравнению с этим эпидемия покажется легким недомоганием. Но я все равно это сделаю.
Шантерель ждала нас на прежнем месте. Она нервным рывком распахнула заслонку и примерно секунду разглядывала нас, словно желая убедиться, что нас не подменили. Затем опустила на пол свою винтовку и помогла нам покинуть кабинку. Никто из нас не смог сдержать стона облегчения. Мы наконец-то выбрались из этой дыры. Воздух в камере трудно было назвать свежим, но я вдыхал его полной грудью.
— Ну как? — спросила Шантерель. — Что хорошего? Вы добрались до Гедеона?
— Мы были от него в двух шагах, — ответил я.
В этот момент из-под одеяния Зебры раздался приглушенный перезвон. Она передала мне свой пистолет и вытащила из потайного кармана неуклюжий телефон, стилизованный под старину — последний писк моды в Городе Бездны.
— Похоже, он звонил мне все время, пока мы поднимались, — пробормотала она, откидывая экранчик дисплея.
— Кто это? — спросил я.
— Пранский.
Зебра поднесла телефон к уху. Пока она разговаривала, я объяснил Шантерель, что этот парень — частный сыщик, и что он имеет некоторое отношение ко всему, что здесь произошло с тех пор, как я прибыл в Город.
Зебра говорила тихо, вдобавок прикрывая рот ладонью. Я не расслышал ни слова из сказанного Пранским и примерно половины из того, что отвечала ему Зебра, но этого было достаточно, чтобы понять суть разговора.
Похоже, убили кого-то из связных Пранского. В настоящий момент сам Пранский находился на месте преступления и, судя по репликам Зебры, был бы рад поскорее оттуда убраться, поскольку событие его сильно взволновало.
— …А ты успел…
Кажется, Зебра хотела спросить, сообщил ли он об убийстве в полицию, но вовремя сообразила, что он находится там, где стражей порядка еще меньше, чем в Кэнопи.
— Нет, погоди. Никому ни о чем не говори, пока мы не подъедем. Держи рот закрытым, а уши открытыми, — с этими словами Зебра захлопнула экранчик и снова спрятала телефон.
— Что случилось? — поинтересовался я.
— Кто-то убил ее, — ответила Зебра.
— Кого? — прищурилась Шантерель.
— Толстуху Доминику. Вот такая история.
