Глава 35
По мере того как мы приближались к куполу, в каньоне становилось все темнее. Постройки лепились друг на друга, нависая над водой так, словно были готовы обрушиться — пока не сомкнулись над каньоном, образовав что-то вроде грубого туннеля, истекающего зловонной жидкостью. Едва ли кто-нибудь здесь обитал — даже учитывая плотность заселения Малча.
Квирренбах направил машину в этот туннель, мощные фары освещали путь. Иногда в полумраке я замечал снующих крыс, но нигде ни следа двуногих — ни гуманоидов, ни свиней.
Крыс завезли в Город на кораблях ультра. В свое время их подвергли генетической модификации и использовали на кораблях в качестве мусорщиков. Потом несколько крыс оказались на свободе — это случилось сотни лет назад. С тех пор они одичали, и их поведение утратило всякий намек на услужливость. Сейчас они разбегались от ярких эллипсов, возникающих там, куда падал свет прожекторов, и торопливо уплывали по коричневой воде, оставляя за собой клиновидные дорожки.
— Что вы ищете, Таннер? — спросил Квирренбах.
— Ответ.
— И только? А может быть, хотите обзавестись личным запасом Горючего Грез? Не стесняйтесь, говорите. Мы же с вами старые друзья.
— Следите за дорогой, — бросил я.
Квирренбах вез нас все дальше. Туннель ветвился снова и снова. Теперь мы находились едва ли не в самой старой части Города. Похоже, эти подземелья не слишком изменились за время эпидемии.
— Вы уверены, что не заблудились? — спросил я.
— Есть другие пути, — отозвался Квирренбах, — но этот мало кому известен. Если кто-то нас увидит, то решит, что мы имеем полное право здесь находиться.
Вскоре он остановил машину. Я даже не подозревал, что Квирренбах провел ее по узкой сухой косе, которая тянулась вдоль грязной стены, обросшей серой плесенью.
— Надеюсь, это не конечная точка маршрута, — сказал я. — Иначе вам грозит украсить собой местный пейзаж.
Однако когда он пригласил нас выйти наружу, я не стал ему мешать. Фуникулер остался посреди островка вязкой жижи.
— Следуйте за мной, — сказал Квирренбах. — Это недалеко.
— Вы здесь часто бывали?
— Только по необходимости, — судя по тону, он говорил искренне. — Я не самая крупная фигура в операции с Горючим Грез, Таннер. Просто средних размеров шестеренка. Если кое-кто узнает, что я вас сюда привел, мне конец. Может быть, попробуем сохранить этот визит в секрете?
— Посмотрим. Я говорил, что мне нужны ответы.
Он пошарил по стене рукой.
— Я не могу провести вас туда, Таннер. Ну когда вы это поймете? Это просто невозможно. Вам лучше идти туда одному. И не вздумайте затеять там перестрелку. У вас просто не хватит боеприпасов.
— В таком случае — куда вы нас ведете?
Вместо ответа он потянул за рычаг, утопленный в кладку и скрытый слоем грязной слизи, и я услышал, как отодвигается панель. Почти точно над нами в стене открылось прямоугольное отверстие около двух метров шириной.
От Квирренбаха можно было ждать чего угодно — например, он мог воспользоваться отверстием и сделать ноги. Поэтому я полез туда первым, потом помог Квирренбаху и Шантерель. Зебра замыкала строй и осторожно поглядывала назад. Но за нами никто не следил — разве что крысы, обитавшие в туннеле, проявили к нам некоторое любопытство.
Мы оказались в низком квадратном туннеле, обитом сталью, по которому можно было двигаться, лишь согнувшись в три погибели. Кажется, он был длиной несколько сотен метров — хотя, скорее всего, гораздо короче. Чувство направления вскоре отключилось, и лишь какая-то частица мозга сигналила о том, что мы приближаемся к краю Бездны. Сейчас, наверно, мы уже оказались за пределами Москитной Сетки, и от ядовитой атмосферы нас отделяло лишь несколько метров скальной породы.
Наконец, когда боль в спине, поначалу вызывавшая лишь неудобство, стала почти парализующей, мы вышли в просторное помещение. Там было темно, потом Квирренбах повернул выключатель, и на потолке загорелись старинные галогенные лампы, образующие крупную решетку.
Еще в темноте я увидел, что через все помещение, из одной стены в другую, тянется нечто странное. Это оказалась тускло-серебристая труба, метра три в диаметре — скорее всего, трубопровод. С одной стороны из нее под острым углом выходила другая, точно такого же диаметра, но заканчивающаяся гладкой металлической заглушкой.
— Как я понимаю, вам это знакомо, — произнес Квирренбах, указывая на длинную часть трубы.
— Я бы так не сказал, — признался я и с надеждой посмотрел на Зебру и Шантерель. Однако разъяснений не последовало.
— Вы видели такое много раз, — Квирренбах подошел к трубе. — Часть городской системы атмосферного снабжения. Таких труб здесь сотни. Одним концом они уходят в Бездну, другим — в крекинг-станцию. По одним подается воздух, по другим — вода… по третьим — перегретый пар… — он побарабанил пальцами по металлу, и я заметил выступающую овальную панель — примерно того же размера была панель, которую мы обнаружили снаружи. — По этой, например.
— А что в ней сейчас?
— Давление в несколько тысяч атмосфер. Можно не беспокоиться.
Квирренбах опустил ладони на панель и отодвинул ее в сторону. Это не потребовало больших усилий. Под ней оказались выпуклая «линза» из темно-зеленого стекла и пульт управления в серебристой металлической рамке. На клавишах стояли какие-то древние буквы — не норт, но что-то очень похожее.
Американо.
Квирренбах пробежал пальцами по клавишам, и я услышал серию далеких глухих ударов. Через минуту по трубе прошла судорога, и она издала низкий утробный звук — то ли сглатывая, то ли срыгивая.
— Сейчас поток пара перенаправлен в другую сеть. Пока в режиме проверки.
Он нажал на кнопку. Толстое зеленое стекло отскочило, точно крышка шкатулки, открывая массивный бронзовый механизм, почти полностью перегородивший трубу. Справа и слева из него торчали какие-то поршни, соединенные коленчатыми сочленениями, увитые шлангами и металлическими усиками, увешанные сервомоторами и черными блюдцами-присосками. Оценить возраст этой штуковины было трудно. Может быть, ее соорудили еще при американо, а может быть, собрали из готовых элементов позже, после эпидемии. Как бы то ни было, она выглядела не слишком надежной. Однако в центре находилась крошечная кабинка с двумя глубокими пухлыми креслами и примитивным пультом управления. По сравнению с ней показался бы просторным даже салон древнего автомобиля.
— Слово за вами, — сказал я.
— Это робот-обходчик, — объяснил Квирренбах. — Машина, в которой перемещались внутри труб — искали протечки, слабые участки и прочее. А теперь… Впрочем, догадайтесь сами.
— Система транспортировки.
Я разглядывал это чудо техники, прикидывая шанс на выживание при его эксплуатации.
— Примите мои поздравления, отличная идея. И как долго придется добираться до конечного пункта?
— Я ездил на нем только раз. Мало похоже на увеселительную прогулку.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Час или два — надо спуститься ниже уровня туманов. Столько же времени на обратный путь. Не советую вам задерживаться там надолго.
— Чудесно. Я тоже этого не планирую. Как думаете, я сойду за своего, если приеду в этой штуковине?
Он задумчиво оглядел меня.
— Этим маршрутом пользуются только доверенные лица. На вас сюртук Вадима — значит, вы поставщик или некто из их компании. Только не сболтните лишнего. Просто скажите любому, кто вас встретит, что пришли повидать Гедеона.
— Проще некуда.
— Ничего сложного. А с машиной справится и обезьяна, не в обиду будет сказано, — Квирренбах быстро и нервно улыбнулся. — Поверьте, это действительно легко. Не должно быть никаких проблем — и по прибытии тоже.
— Конечно, — согласился я. — Особенно если вы составите мне компанию.
— Неудачная шутка, Таннер. — Квирренбах огляделся в поисках моральной поддержки.
— Таннер прав, — пожала плечами Зебра. — На мой взгляд, вполне разумный ход.
— Но я никогда не был близок к Гедеону. Они вряд ли отнесутся ко мне серьезнее, чем к Таннеру. А что я отвечу, если меня спросят, что мы тут делаем?
Зебра зло поглядела на него.
— Значит, ты что-нибудь сымпровизируешь, засранец. Например, ты слышал, что Гедеон захворал, и тебе захотелось убедиться в этом лично. Или поступают жалобы на качество Горючего… Кстати, неплохой вариант. По крайней мере, мою сестру под этим предлогом допустили к Гедеону.
— А вы знаете, на какое расстояние?
— В общем… постарайтесь, Квирренбах. Я уверена: Таннер окажет вам всестороннюю поддержку.
— Я не поеду.
Зебра качнула в его сторону винтовкой.
— Вы уверены?
Квирренбах поглядел на дуло винтовки, потом на Зебру и поджал губы.
— Черт бы вас побрал… и тебя тоже, Тарин. Считай, что путь назад тебе заказан. Я больше не желаю иметь с тобой дела.
— Кажется, вам пора в машину?
Я повернулся к Зебре и Шантерель.
— Будьте осторожны. Не думаю, что здесь вам что-нибудь угрожает, но все равно смотрите в оба. Думаю, вернусь через несколько часов. Дождетесь?
— Само собой, — ответила Зебра. — Но у меня несколько иные планы. В этой штуковине вполне поместятся трое. Если Шантерель сможет держать оборону…
Шантерель пожала плечами.
— Мне не слишком улыбается просидеть несколько часов в одиночестве… но, пожалуй, здесь все-таки лучше, чем внизу. Если не ошибаюсь, вас зовет сестринский долг?
Зебра кивнула:
— На моем месте она сделала бы то же самое.
— Надеюсь, ваша поездка себя оправдает.
— Не подвергайте себя лишней опасности, — предупредил я Шантерель. — Если что, мы сумеем выбраться. Так что… Вы знаете, где стоит наша машина.
— Не беспокойтесь обо мне, Таннер. Позаботьтесь лучше о себе.
— Что поделать, профессиональная привычка.
И я с напускным дружелюбием хлопнул Квирренбаха по плечу. Правда, я предпочел бы сделать это искренне.
— Ну как, готовы? Надеюсь, вас посетит вдохновение: дорожные впечатления вкупе с повышенной дозой депрессии…
Он мрачно посмотрел на меня.
— Не надо об этом, Таннер.
Что бы ни говорила Зебра, но в кабинке робота едва хватало места для двоих. После того как Зебра присоединилась к нам, там стало, мягко говоря, тесновато. Похоже, она судила по себе — не вполне человеческое сложение и сверхъестественная гибкость позволили ей разместиться с минимумом дискомфорта.
— О Боже… — заметила она. — Надеюсь, поездка не затянется.
— Заводите, — приказал я Квирренбаху.
— Таннер, еще есть…
— Заводите эту чертову машину, — сказала Зебра. — Иначе вам даже не придется сочинять себе реквием.
Довод прозвучал убедительно. Квирренбах нажал на кнопку, машина ожила и, дребезжа, поползла по трубе. Принцип движения был явно позаимствован у сороконожек. Передняя и задняя секции двигались рывками, блюдца-присоски звучно припечатывались к стенам, но середина, где сидели мы, ни разу не дернулась. Пар ушел из туннеля, но металлические стены дышали жаром, а воздух казался раскаленным, как в преисподней. Тесно, темно — только главные рычаги управления перед нашими сиденьями слабо подсвечивались. Чудовищное давление пара отполировало стены трубопровода до зеркального блеска. Поначалу труба тянулась горизонтально, но вскоре начала все сильнее извиваться и наконец заняла почти вертикальное положение. Теперь мое кресло превратилось в гибрид обвязки и люльки, в каких носят за спиной младенцев — безумно неудобная конструкция. Покачиваясь в ней, я ни на миг не забывал о том, что подо мной несколько километров пустоты и меня удерживает лишь разница давления, прижимающая присоски робота к стенкам трубопровода.
— Если не ошибаюсь, мы направляемся к крекинг-станции? — осведомилась Зебра, напрягая голос, чтобы перекрыть грохот. — Именно там его делают?
— Вполне логично, — отозвался я. Она словно прочла мои мысли: я как раз думал об этой станции. Из нее выходили все трубы — могучая корневая система Города. Станция гнездилась глубоко в Бездне, скрытая в слоях вечного тумана. Именно там находились гигантские преобразующие механизмы, которые всасывали горячие ядовитые газы, поднимающиеся из Бездны. — Вряд ли персонал, обслуживающий эту систему, кому-то подотчетен. И, безусловно, располагает самыми современными реактивами. Которые можно использовать для синтеза какого-нибудь вещества — например, Горючего Грез.
— Как думаешь: здесь все работают в условиях секретности?
— Вряд ли. Разве что горстка рабочих, которые занимаются непосредственно синтезом Горючего. Эти, скорее всего, незнакомы никому из служащих. Я прав, мистер Квирренбах?
Композитор щелкнул каким-то рычагом на пульте. Наша скорость существенно возросла, а шлепки присосок превратились в гулкую барабанную дробь.
— Я уже говорил вам, — отозвался он. — Меня никогда не допускали так близко к источнику.
— Но хоть что-то вам известно? Ну, хотя бы относительно синтеза?
— А почему это вас интересует?
— Потому что я не понимаю, какой в этом смысл, — сказал я. — Из-за эпидемии многие вещи стали бесполезными. Например, имплантаты — по крайней мере, самые сложные. Субклеточные нанороботы… как вы их называете — медишны? Кажется, послесмертных это в восторг не привело. Их здоровье, насколько я понимаю, в некотором отношении зависело от этой машинерии. Теперь им приходится обходиться без нее.
— И что дальше?
— Совершенно неожиданно появляется нечто новое. Оно решает те же задачи, только справляется еще лучше. Пользоваться Горючим Грез может даже ребенок — его не нужно приспосабливать под нужды каждого отдельного человека. Оно исцеляет раны и восстанавливает память…
Я вспомнил зачумленного, который корчился на земле, с безумной жадностью собирая капли алой жидкости, хотя эпидемия уже поразила половину его тела.
— Оно даже может защитить вас от Чумы — если вы не желаете отказаться от своей механической начинки. Просто фантастика. Слишком красиво, чтобы быть правдой, Квирренбах.
— И что из этого следует?
— То, что мне очень любопытно: почему этим изобретением мы обязаны, по большому счету, преступникам? Сильно сомневаюсь, что Горючее появилось до эпидемии, когда у Города было достаточно средств для разработки новых замечательных технологий. А что теперь? В некоторых районах Малча нет даже паровой энергии. Анклавы Кэнопи, где в ходу высокие технологии, можно пересчитать по пальцам, но тамошние жители больше увлечены Игрой, чем изобретением чудодейственных препаратов. Как ни странно, именно им удалось до этого додуматься — очень похоже на то, хотя поставки Горючего и сокращаются.
— До эпидемии Горючего не было, — вмешалась Зебра.
Я кивнул.
— Слишком много совпадений. Это наводит на размышления. Может быть, у болезни и лекарства общее происхождение?
— Только не надейтесь, что вы первый, кому это пришло в голову.
— У меня такого и в мыслях не было, — я вытер вспотевший лоб. Такое ощущение, что этот час я провел в сауне. — Но согласитесь, что это вполне логично.
— Не знаю. Я бы не сказал, что меня это слишком интересует.
— Хотя от этого, возможно, зависит судьба Города?
— Вы уверены? От этого зависят послесмертные — но их не более десяти тысяч. Горючее Грез представляет ценность для тех, кто от него зависит, но для большинства оно не имеет значения. Допустим, этих десяти тысяч не станет — мне все равно. Пройдет какая-нибудь пара столетий — и все, что здесь происходит, станет лишь незначительным фактом истории, не более того. Сейчас передо мной стоит более серьезная и масштабная задача.
Во время этого монолога Квирренбах лихорадочно перебирал рычаги на панели управления.
— Я действительно композитор. Все остальное — просто жалкая трата времени. С другой стороны, вы… честно говоря, Таннер, я вас не понимаю. Да, возможно, вы что-то обещали Тарин. Но ваш интерес к Горючему Грез был очевиден — с того момента, когда мы обыскивали каюту Вадима. Не спорю, вы могли по собственной инициативе отправиться сюда, чтобы убить Арджента Рейвича — но ведь не для того, чтобы расследовать мелкие недостачи на подпольной фабрике.
— Возникло небольшое осложнение, Квирренбах.
— И какое?
— Горючее Грез. Что-то наводит меня на мысль, что я видел его раньше. Не здесь.
Вход удалось найти. В течение получаса шаттл вился вокруг корабля, и в результате Небесный, Норквинко и Гомес обнаружили отверстие, через которое, скорее всего, проникли внутрь Оливейра и Лаго. Оно оказалось в каких-то двадцати метрах от того места, где был пристыкован шаттл Оливейры — там, где «хребет» соединялся с корпусом корабля. В первый момент Небесный не заметил отверстия — оно было совсем крошечным и терялось среди вспученностей и «нарывов», покрывающих изуродованный корпус.
— Думаю, нам стоит вернуться, — сказал Гомес.
— Мы идем внутрь.
— Ты не слышал, что сказал Оливейра? А то, что эта посудина выглядит немного странно, тебя не смущает? Такое чувство, что ее слепили кое-как, по образу и подобию наших кораблей.
— Да, это меня смущает. Именно поэтому мне надо попасть внутрь.
— Лаго это уже сделал.
— Значит, мы рискуем на него нарваться.
Небесный был настроен решительно. Он даже не позаботился снять шлем с тех пор, как прошел через воздушный шлюз.
— Мне тоже хочется посмотреть, что там, внутри, — признался Норквинко.
— Хотя бы один из нас должен оставаться в шаттле, — сказал Гомес. — Шаттл, который нас засек, может появиться в ближайшие часы. Так что будет неплохо, если кто-нибудь будет наготове и сможет об этом позаботиться.
— Прекрасно, — одобрительно кивнул Небесный. — Значит, у нас есть доброволец.
— Я не имел в виду…
— Это меня не интересует. Просто прими предложение. Если у нас с Норквинко будут неприятности, ты узнаешь об этом первым.
Они покинули шаттл и запустили портативные реактивные двигатели, чтобы пересечь короткое расстояние до корпуса «Калеуче».
Небесный и Норквинко приземлились возле отверстия. Обшивка ходила ходуном, точно пружинный матрас. Удерживаться на ногах удавалось лишь с помощью липких присосок на подошвах обуви.
Вопрос, который они очень не хотели себе задавать, встал теперь весьма остро и требовал ответа. Каким образом обшивку корабля превратили в нечто, больше всего напоминающее губку? С металлом такое в принципе не может произойти — даже если рядом произойдет аннигиляция. Нет, что бы здесь ни случилось, это не укладывалось в привычные рамки. Казалось, обшивку корабля-призрака до последнего атома заменили иной, пугающе пластичной субстанцией, воссоздав мельчайшие детали — но сходство было чисто внешним. Были сохранены форма, текстура и даже цвет — но все это не работало. «Калеуче» походил на грубый слепок настоящего корабля. Небесный поймал себя на мысли, что сомневается в реальности происходящего. Действительно ли он стоит на обшивке «Калеуче» — или это только кажется?
Небесный и Норквинко подошли к отверстию, целясь из лучевых винтовок в темноту. Рваная обугленная кромка напоминала приоткрытые морщинистые губы. Потом на глубине в пару метров в луче фонаря мягко блеснула густая волокнистая масса, покрывающая стенки «колодца». Эта картина показалась Небесному знакомой: так выглядела сетка из алмазных волокон, впрессованных в быстрозастывающий эпоксидный клей — таким образом заделывали пробои в обшивке. Похоже, Оливейра обнаружил в обшивке «Калеуче» слабое место, не пожалев времени, чтобы обследовать ее поверхность, составить карту плотности — после чего он вскрыл ее лазерным резаком или выхлопом из дюз шаттла. Пробив туннель, он распылил по его внутренней поверхности герметик, который входит в ремкомплект шаттла — скорее всего, чтобы стенки не могли внезапно сомкнуться.
— Попробуем здесь, — сказал Небесный. — Похоже, Оливейра нашел удачное решение. Нет смысла второй раз делать то же самое, у нас слишком мало времени.
Прежде всего нужно было настроить инерциальные компасы, встроенные в запястья скафандров, выбрав точкой отсчета нынешнюю позицию. «Калеуче» не вращался — ни вдоль продольной оси, ни вдоль поперечной, так что внутри они не заблудятся. Даже если компасы дадут сбой, трос поможет им вернуться и выйти через «рану» в корпусе.
Поймав себя на этой мысли, Небесный остановился. Почему он назвал дыру в корпусе раной?
Они полезли внутрь, Небесный шел первым. Сразу за отверстием начинался туннель с грубыми стенами, который уходил в глубь корпуса метров на десять-двенадцать. Будь это «Сантьяго», они бы давно миновали все слои обшивки и оказались в лабиринте тесных служебных камер, протискиваясь сквозь переплетение линий коммуникации, силовых кабелей и труб системы охлаждения, а может быть, даже в одном из железнодорожных туннелей.
Может быть, именно из этой точки туннель более или менее непрерывно тянется на несколько метров? Небесный не без оснований полагал, что это не так.
Стены туннеля, скважины или чего бы там ни было — становились все более твердыми и блестящими. Теперь они напоминали уже не слоновью шкуру, а хитиновый панцирь насекомого. Небесный направил луч фонарика в темноту, и впереди заиграла бликами черная глянцевая поверхность. Но туннель не заканчивался тупиком, как ему показалось в первый момент, а резко поворачивал вправо. Через изгиб едва удалось протиснуться — ранец с двигателями создавал дополнительный объем. К счастью, стенки туннеля были гладкими, и можно было не опасаться порвать скафандр или потерять что-нибудь из оборудования. Оглянувшись, Небесный увидел, как Норквинко пробирается следом — не без труда, поскольку был несколько крупнее.
После этого туннель расширился. Идти стало легче. Время от времени Небесный останавливался и просил Норквинко убедиться, что трос разматывается без помех и по-прежнему натянут, хотя инерциальные компасы исправно отмечали все их перемещения относительно отправного пункта.
Небесный проверил радиосвязь.
— Гомес? Как меня слышишь?
— Четко и ясно. Что вы нашли?
— Пока еще ничего. Но можешь быть уверен: это не «Калеуче». Мы с Норквинко прошли уже метров двадцать — и вокруг по-прежнему твердое вещество.
— Так не бывает, — после минутной паузы добавил Норквинко.
— Верно — если считать, что это корабль наподобие нашего. Но это не так. Думаю, такого мы совершенно не ожидали.
— Но ты согласен, что его отправили с Земли после отлета Флотилии?
— Нет. Прошло всего около ста лет, Гомес. Не думаю, что этого достаточно, чтобы додуматься до такого. Он не похож ни на что, созданное человеком. Я вообще сомневаюсь, что мы находимся внутри машины.
— Что бы он ни был, но на вид это корабль Флотилии.
— Пока не приглядишься повнимательнее. По-моему, он специально изменил форму, чтобы мы так думали. Что-то вроде маскировки. И ведь он своего добился! Тит… мой отец считал, что все это можно объяснить неким событием, которое случилось относительно недавно. Знай он, что нас преследует чужой корабль, все могло бы быть по-другому.
— И что бы он, по-твоему, сделал?
— Не знаю. Ну… например, сообщил бы об этом на другие корабли. Во всяком случае, понял бы, что нам грозит опасность.
— Возможно, он был прав…
В этот момент что-то произошло. Небесный и Норквинко скорее почувствовали шум, чем услышали его — словно где-то ударил гигантский колокол. Вокруг был вакуум, поэтому они скорее ощутили вибрацию корпуса.
— Что за чертовщина, Гомес?
— Не знаю, — слабо отозвался Гомес. — Здесь ничего не происходит. Только теперь вас почти не слышно.
Мы спускались уже почти два часа, когда далеко в глубине, куда вертикально уходила труба, что-то появилось.
Это было тусклое золотистое сияние, и оно приближалось.
Я все еще размышлял над событиями, которые только что пережил. Я все еще ощущал страх, с которым Небесный входил в нутро «Калеуче», и этот страх имел металлический привкус, словно от пули во рту. Сейчас я чувствовал почти то же самое. Я тоже спускаюсь сквозь темноту, тоже надеюсь получить ответ — или вознаграждение. Я знаю, что подвергаюсь огромной опасности, и понятия не имею о том, что ждет впереди. Совпадение было потрясающим, и я почувствовал, как мороз продирает по коже. Теперь Небесный перестал быть просто образом, который заполонил мое сознание. Он управляет мной, как кукловод, заставляя меня повторять его шаги… а ниточки тянутся сквозь столетия истории. Я стиснул кулак. Сейчас рука снова начнет кровоточить, как во время последнего видения.
Но на ладони не появилось ни капли крови.
Робот-обходчик продолжал с грохотом ползти вниз по трубе. Квирренбаху больше не удалось заставить его увеличить скорость. Жара была почти невыносимой. Еще три часа — и мы просто умрем от обезвоживания.
Но в трубе становилось все светлее.
Скоро причина стала ясна: секция трубопровода, к которой мы приближались, была сделана из грязного стекла. Квирренбах заставил кабину вращаться вокруг оси, так что не думаю, что снаружи можно было разглядеть, кто спускается по трубе. Но у меня по-прежнему был хороший обзор. Трубопровод тянулся через темную камеру, похожую на пещеру. Повсюду, точно гроздья, висели какие-то устройства — огромные емкости, наподобие доменных печей, соединенные целой паутиной блестящих шлангов, похожих на кровеносные сосуды, трубопроводов и тонких мостиков. На полу, точно стадо спящих бронтозавров, рядами стояли могучие турбины.
Мы почти добрались до крекинг-станции.
Я оглядывался, пораженный габаритами этого помещения — и тишиной.
— Похоже, ни одного дежурного, — заметила Зебра.
— Это нормально? — спросил я.
— Да, — ответил Квирренбах. — Здесь операции выполняются сами по себе. И мне бы ужасно не хотелось, чтобы именно сегодня сюда пришли дежурные… и обнаружили, что мы тоже здесь.
Справа и слева тянулись многочисленные трубопроводы — наподобие того, по которому мы спускались. Они упирались в круглое полупрозрачное перекрытие на подпорках из темного металла и проходили сквозь него. Ниже был лишь пепельно-серый туман — крекинг-станция располагалась глубоко в Бездне и обычно была скрыта его клубами. Лишь иногда беспорядочные спирали восходящих тепловых потоков на мгновение рассекали туман, позволяя увидеть отвесные каменные стены, уходящие в недра планеты. Далеко-далеко в высоте, точно антенна, торчал Стебель — туда Сибиллина приводила меня, чтобы понаблюдать за прыгунами в туман. Это было всего два дня назад, но мне казалось, что прошла вечность.
Мы были в Бездне.
Робот-обходчик полз и полз. Сначала я думал, что мы высадимся где-нибудь на полу крекинговой камеры, но Квирренбах спокойно продолжал вести его вниз, в темноту, сквозь перекрытие, на котором стояли турбины. Может быть, там есть еще одна камера? Некоторое время я тешил себя этой мыслью… пока не понял, что мы забрались слишком глубоко.
Труба, по которой мы двигались, проходила сквозь крекинговую станцию.
Спуск продолжался. Трубопровод несколько раз поворачивал, какое-то время шел почти горизонтально, затем — вновь под уклон. Жара стала невыносимой, и я едва держался на грани обморока. Губы пересохли, и мысль о стакане холодной воды превратилась в нечто вроде психологической пытки. Не представляю, каким образом мне удалось не отключиться. Наверно, я просто знал, что мне понадобится ясная голова, когда робот наконец доставит нас куда следует.
Еще тридцать-сорок минут — и внизу снова засиял свет.
Похоже, наше путешествие закончилось.
— Только этого не хватало… Норквинко, проверь…
Не договорив, Небесный посветил фонариком в шахту, откуда они только что пришли. Трос, только что натянутый, как струна, внезапно провис, словно стал длиннее. Похоже, перебит где-то посередине.
— Идем-ка отсюда, и поскорее, — сказал Норквинко. — Мы не успели забраться далеко, так что сможем выбраться.
— Ты предлагаешь выйти сквозь обшивку? Трос не может оборваться сам по себе.
— У Гомеса на шаттле есть специальный резак. Он сможет вытащить нас — он знает, где мы находимся.
Небесный задумался. Спору нет, Норквинко прав. Любой здравомыслящий человек сделает все возможное, чтобы выбраться обратно, наружу. Именно этого желала некая часть его личности. Но другая твердо решила разгадать тайну этого корабля — и она была сильнее. Теперь можно не сомневаться: «Калеуче» создан кем угодно, только не людьми. Это означает, что обнаружено первое в истории человечества свидетельство существования иного разума. Но самое удивительное — то, что «Калеуче» присоединился к Флотилии. Шанс обнаружить медлительные хрупкие звездолеты-ковчеги в бесконечности космоса был ничтожно мал. И после этого он не попытался установить контакт, предпочитая десятки лет следовать за ними, словно тень…
А что внутри? Корабельное имущество, на которое они рассчитывали, даже запасы антивещества — это ничтожная малость по сравнению с тем, что находится на борту «Калеуче» и ждет исследования. Каким образом кораблю удается двигаться с той же скоростью, что и Флотилия — восемь процентов скорости света, ни больше и ни меньше? Что-то наводило на мысль о том, что это не составляло для чужого корабля особого труда. Где-то внутри этого корпуса, в конце одного из туннелей, больше похожих на червоточины, должны находиться привычного вида устройства, которые позволяют разогнать корабль до его настоящей скорости. В любой момент их можно запустить снова. Не обязательно разобравшись, как они работают — но сделать так, чтобы они заработали.
И, возможно, это произойдет очень скоро.
Нужно двигаться дальше. Иначе все труды пропадут даром.
— Мы идем дальше, — сказал Небесный. — В ближайший час мы точно что-нибудь обнаружим. Постараемся не заблудиться. Компасы в порядке?
— Мне все это не нравится, Небесный.
— Я понимаю. Но представь, сколько всего ты сможешь узнать. Ты можешь понять, как функционирует этот корабль. Просто представь. Информационные сети, подробные отчеты, базовые проекты… Возможно, они будут настолько чуждыми нашему стилю мышления, настолько отличаться от всего, что нам привычно, как, скажем… цепочка молекул ДНК от одноцепочечного полимера. Нужен особый склад ума, чтобы понять хотя бы некоторые принципы, на которых все это строится. Особый масштаб мышления, Норквинко. И только не говори, что тебе это совсем не интересно.
— Надеюсь, ты будешь гореть в аду, Небесный Хаусманн.
— Будем считать это знаком согласия.
Робот-обходчик перевел стрелку и повернул на другую ветку в трубе — похожую на ветку, обнаруженную на поверхности Квирренбахом. Грохот присосок становился реже, глуше и наконец прекратился. Слышалось лишь приглушенное тиканье какого-то механизма.
Стало очень темно и тихо — только где-то вдали в трубах рокотал перегретый пар. Я коснулся пальцем горячей металлической стенки и ощутил едва уловимую дрожь. Будем надеяться, это не означает, что на нас несется облако раскаленного пара, сжатого под давлением в тысячу атмосфер.
— Еще не поздно вернуться, — заметил Квирренбах.
— И где ваше природное любопытство?
Черт возьми! Я чувствовал себя Небесным, уговаривающим Норквинко!
— Где? Примерно в восьми километрах над нами.
В эту минуту кто-то отодвинул панель в стенке трубы и посмотрел на нас так, словно на кучу дерьма, которую по ошибке прислали из Города Бездны.
— Тебя я знаю, — сказал человек, кивнув Квирренбаху, потом мне и Зебре: — А тебя — в первый раз вижу. А ее — тем более.
— Мне плевать, — ответил я. С подобными типами можно разговаривать только так — конечно, если хочешь, чтобы тебя считали за человека.
Я уже вылезал из кабинки, поскольку вот уже несколько часов мечтал размять ноги.
— Для начала покажи, где здесь можно промочить горло.
— Кто ты такой?
— Мать твою! Человек попросил глоток воды. Что-то не так? Или у тебя уши свиным дерьмом забиты?
Кажется, до него дошло. Если я правильно понял, этот парень — не самая главная птица в этом гнезде. Его работа в силу своей специфики предполагает необходимость выслушивать оскорбления от посетителей рангом повыше.
— Ладно, приятель, не обижайся.
— Ратко, это Таннер Мирабель.
Квирренбах наконец-то решил нас представить.
— А это… это Зебра. Я уже телефонировал, что мы спускаемся к Гедеону.
— Ага, — подтвердил я. — И если ты еще не въехал в тему, то это твоя головная боль, а не моя.
Квирренбах явно впечатлился:
— Это правда. И дай человеку воды… твою мать, — он вытер рукавом пересохшие губы. — И мне тоже, педрила сраный.
— Педрила?! Классно, Квирренбах! Честное слово, классно, — охранник похлопал его по спине. — Похоже, ты записался на курсы повышения самооценки? Продолжай в том же духе — тебе полезно.
Он посмотрел на меня почти с сочувствием — взглядом, каким один профи оценивает другого.
— Ладно, двигайте за мной.
Следуя за Ратко, мы покинули помещение, где вышли из трубопровода. Понять настроение охранника было непросто: его глаза прятались за серыми очками, снабженными массой хитроумных сенсорных устройств. Он был в сюртуке, похожем на сюртук Вадима, но покороче, а блестящие заплаты выглядели более аккуратными.
— Итак, ребята, — произнес Ратко. — Что привело вас сюда?
— Считайте это проверкой качества продукции, — предложил я.
— Насколько мне известно, никто не жаловался.
— Значит, вы плохо слушали, — сказала Зебра. — Сейчас это основная проблема.
— Серьезно?
— Вот именно, — подтвердил я. — И дело не в том, что Горючего не хватает. Проблема в качестве очистки. Мы с Зеброй снабжаем клиентов вплоть до Ржавого Обода. И получаем жалобы, — я добавил в голос угрожающей назидательности. — Это означает только одно: где-то в цепи поставок — отсюда до Пояса — завелась пара слабых звеньев. Поверь, я не поленюсь и проверю все. Другой вариант — проблема с качеством основного продукта. Может быть, его разбавляют или с чем-то смешивают… Вот почему мы прибыли сюда лично, при содействии господина Квирренбаха. Мы хотим убедиться, что качество Горючего Грез сохраняется с первой стадии изготовления и до последней. Если нет — значит, кто-то кому-то врет. Тогда в этом море дерьма разразится шторм не меньше десяти баллов. В любом случае, кое у кого будут проблемы…
— Эй, подожди… — заволновался Ратко, поднимая руку.
— …Так что лучше начинать с начала, то есть с источника. И вряд ли кто-то разъяснит ситуацию лучше, чем Гедеон…
А теперь подбросим наживку.
— …Но я слышал, что он склонен к уединению.
— А что ему еще остается?
Я рассмеялся. Надеюсь, это выглядело естественно. Правда, я не понял, что в этом смешного — в отличие от человека в сенсорных очках: он явно счел свою шутку удачной.
— Пожалуй, ты прав.
Я сменил тон. Похоже, уважение я уже заслужил, и теперь можно позволить себе сделать шаг навстречу.
— Может быть, поговорим по-простому? Как насчет того, чтобы развеять мои сомнения? Думаю, будет достаточно… скажем так, пробного образца.
— В чем проблема? — Ратко с готовностью сунул руку в карман и протянул мне маленький темно-красный пузырек. — Не упускаешь случая воспользоваться служебным положением, а?
Я взял пузырек, Зебра протянула мне свадебный пистолет. Это просто необходимость. Горючее поможет мне чуть-чуть разобраться в собственном прошлом.
— Угадал, парень, — ответил я.
Небесный и Норквинко шли вперед, подозрительно поглядывая на показатели инерциальных компасов. Туннель изобиловал развилками и крутыми поворотами, но дисплеи, укрепленные перед лицевыми щитками, по-прежнему показывали их местонахождение, положение шаттла и пройденный маршрут. Даже если на обратном пути возникнет какое-то препятствие, они вряд ли заблудятся. Выбранный ими маршрут проходил через центр корабля, к головной части — туда, где должна была находиться главная рубка.
Прошло около пяти минут, когда по туннелю снова разнеслось гулкое эхо. Корабль завибрировал, словно гигантский гонг — на этот раз чуть сильнее, чем в прошлый раз.
— Хватит, — сказал Норквинко. — Теперь пошли обратно.
— Нет, еще рано. Потом, мы все равно потеряли трос. Пути назад нет — значит, остается только идти дальше.
Норквинко неохотно последовал за ним. Неожиданно атмосферные датчики начали регистрировать следы азота и кислорода вместо глубокого вакуума. Похоже, воздух понемногу заполнял шахту. Может быть, удары, отголоски которых доносились сюда, были грохотом гигантских шлюзов инопланетного корабля?
— Впереди свет, — сказал Небесный. Давление уже достигло одной атмосферы и продолжало расти.
Он выключил свой фонарь, приказав Норквинко сделать то же самое. На миг стало темно. Небесный вздрогнул, вновь ощущая страх перед темнотой, с которым он так и не научился справляться — страх, пережитый им когда-то в детской. Но вскоре глаза начали привыкать к рассеянному свету — казалось, фонари горели по-прежнему. Пожалуй, даже стало светлее — бледно-желтое сияние заливало туннель на многие десятки метров вперед.
— Небесный?
— Что?
— Знаешь, кажется, мы ползем вниз.
Небесному хотелось рассмеяться, хотелось пристыдить Норквинко, но он чувствовал то же самое. Что-то прижимало его тело к стенке шахты. По мере того как он шел — или, скорее, полз — вперед, давление усиливалось. Наконец он уже не мог избавиться от ощущения, что вновь оказался на борту «Сантьяго», где вращение создает псевдогравитацию. Но чужой корабль не вращался и не набирал скорость.
— Гомес?
— На связи. Где вы находитесь? — голос был еле слышен.
— Внутри. Мы где-то возле главной рубки.
— Ты ошибаешься, Небесный.
— Так показывают инерциальные компасы.
— Значит, они дали сбой. Ваши сигналы приходят с середины «хребта».
Небесного снова охватил страх — словно он вновь оказался в темноте. Двигаясь почти ползком, они никоим образом не могли забраться так далеко — прошло слишком мало времени. Может быть, корпус трансформировался изнутри — чтобы помочь им быстрее оказаться в нужной точке? Радиоволны не могут ошибаться — Гомес должен довольно точно определять их местоположение по сигнальной триангуляции, несмотря на помехи, создаваемые массой корпуса. Значит, дело в инерциальном компасе — он врет с той минуты, как они оказались внутри. Теперь они перемещаются в чем-то вроде статического гравитационного поля или чего-то подобного, присущего туннелю — но это не иллюзия, вызванная вращением корабля или ускорением. Похоже, это поле тащит их в случайном направлении, которое определяется только геометрией шахты. Неудивительно, что инерциальные компасы стали бесполезны. Гравитация и инерция столь тесно связаны, что невозможно влиять на одно, не изменяя другого.
— Должно быть, у них полный контроль над полем Хиггса, — потрясенно проговорил Норквинко. — Жаль, что Гомеса здесь нет. Он точно нашел бы подходящую теорию.
Такая теория существовала. Согласно ей, поле Хиггса, о котором говорил Норквинко, пронизывало весь космос, всю материю. Масса и инертность не считались неотъемлемым свойством фундаментальных частиц. Они проявлялись как результат сопротивления, которое частица испытывает при движении в поле Хиггса — подобно знаменитости, которая проходит через зал, забитый поклонниками. По мнению Норквинко, создатели корабля придумали, как помочь «знаменитости» пройти через «толпу» без задержек — или хотя бы с минимальной потерей времени. Скорее всего, они научились по своему желанию увеличивать или уменьшать плотность «толпы» и способность «поклонников» досаждать «знаменитости». Понятно, что это было весьма приблизительное описание. И Гомес, и даже Норквинко обычно начинали с метафор, прежде чем представить блестящее математическое решение проблемы. Но для Небесного этого было достаточно. Создатели корабля управляли гравитацией и инерцией с той же легкостью, с какой могли включить или погасить этот мерзкий желтый свет — и, очевидно, делали то и другое без особых усилий.
Значит, его догадка была верна. Если на корабле существует нечто, способное научить его таким вещам… Можно представить, что это даст Флотилии — или хотя бы «Сантьяго». Корабли не первый год сбрасывали балласт, чтобы оттянуть торможение до последней секунды. А если просто «выключить» массу «Сантьяго», как выключают свет в комнате? Тогда им удастся войти в систему Суона на восьми процентах скорости света и застыть неподвижно на орбите Конца Путешествия, мгновенно сбросив скорость. Хорошо, пусть получится не столь впечатляюще. Но даже если удастся немного уменьшить инерцию корабля — хотя бы на несколько процентов, — он готов рискнуть.
Внешнее давление давно перевалило за полторы атмосферы и продолжало подниматься, хотя и медленнее. Воздух был теплым, тяжелым от влаги и примеси газов — безвредных, но не присутствующих в таких объемах в воздухе, к которому Небесный привык. Гравитация достигла половины g; время от времени она становилась чуть меньше, но не превышала этой величины. Нездоровый желтый свет стал настолько ярким, что можно было читать. То и дело приходилось перебираться через углубления в полу шахты, наполненные густой темной жидкостью. Ее следы были повсюду — кроваво-красные мазки, покрывающие все поверхности.
— Небесный? Это Гомес.
— Говори. Я тебя почти не слышу.
— Небесный, слушай меня. Через пять часов у нас будут гости. К нам приближаются два шаттла. Они знают, что мы здесь. Я рискнул направить на них радар, чтобы определить расстояние.
Отлично. Наверно, в этой ситуации он поступил бы так же.
— Оставь их в покое. Не разговаривай с ними и не давай им понять, что мы с «Сантьяго».
— Выбирайтесь оттуда скорее, слышите? Мы еще успеем удрать.
— Нам с Норквинко еще надо кое-что сделать.
— Небесный, мне кажется, ты не понимаешь…
Небесный отключил связь. Впереди происходило нечто гораздо более интересное. Навстречу, вверх по стволу шахты, что-то двигалось. Оно ползло, неуклюже изгибая жирное бело-розовое тело, и больше всего напоминало личинку.
— Норквинко? — спросил он, выставив вперед оружие и целясь вниз. — Похоже, нас пришли поприветствовать.
Он не ожидал, что его голос прозвучит так испуганно.
— Я ничего не вижу. Нет, погоди… теперь вижу. Ох…
Существо было величиной с руку — на самом деле, не столь велико, чтобы нанести человеку физические повреждения. У этой твари просто не было ничего, чем она могла бы это сделать — Небесный не заметил даже челюстей или жвал. Лишь на переднем конце туловища торчала бахрома прозрачных щупальцев, похожая на венчик, которая покачивалась при каждом движении. Возможно, на них яд, но в скафандре можно чувствовать себя спокойно. Ничего похожего на конечности, которыми можно производить действия, глаз тоже нет. Небесный мысленно перечислил эти утешительные моменты, потом оценил свое состояние — и с разочарованием обнаружил прежний страх.
Однако личинку, похоже, не напугало появление незваных гостей. Она лишь замерла и пошевелила своими щупальцами, точно привидение пальцами. Внезапно ее кольчатое бледно-розовое тело налилось глубоким пурпуром. Из сочленений засочился алый, как артериальная кровь, секрет, и вскоре личинка уже лежала в алой лужице. Потом лужица выпустила собственные щупальца — она словно текла под уклон. Небесный почувствовал, что очертания шахты начинают расплываться перед глазами. Кажется, одновременно изменил направление вектор силы тяжести. Красная жидкость продолжала прибывать, и вскоре вокруг его лодыжек плескались алые волны. В какой-то момент Небесному показалось, что он падает непонятно куда, перевернувшись вверх ногами. По щитку шлема поползла алая пленка, словно жидкость хотела проникнуть в скафандр.
Затем все исчезло.
Сила тяжести снова стала привычной. Едва переводя дыхание, Небесный смотрел, как личинка втягивает в себя красную жидкость. На миг тельце побагровело, затем понемногу стало бледнеть, пока не приобрело прежний оттенок — и вдруг произошло нечто странное: щупальца втянулись и тут же выросли из другого конца тела. После этого личинка, как ни в чем не бывало, уползла назад, в желтый полумрак.
И тогда с ними заговорил голос. Стены шахты задрожали. Наверно, он походил на голос божества — человеческие легкие не в состоянии исторгнуть звук такой силы.
— Приятно, когда приходят гости, — произнес он на португальском.
— Кто ты? — спросил Небесный.
— Я Лаго. Надеюсь, вы навестите меня? Это недалеко.
— А если мы откажемся?
— Будет жаль. Но я не задержу вас.
Раскаты громоподобного голоса стихли. Снова, как и после визита личинки, все стало по-прежнему. Небесный и Норквинко тяжело дышали, словно после хорошей пробежки.
Норквинко первым нарушил молчание:
— Мы возвращаемся на шаттл. Немедленно.
— Нет. Мы идем вперед, поскольку Лаго нас пригласил.
— Нет! — Норквинко схватил Небесного за руку. — Это безумие. У тебя такая короткая память? Ты уже забыл, что здесь случилось?
— Нас пригласили на борт. Причем пригласил тот, кто при желании мог бы запросто нас прикончить.
— Нечто, называющее себя Лаго. После того, что сказал Оливейра…
— Между прочим, он не сказал, что Лаго погиб, — Небесный пытался говорить спокойно, чтобы не выдать свой страх. — Он сказал, что с ним что-то случилось. И меня очень интересует, что именно с ним произошло. И не только с ним. Как я понимаю, этот корабль — или не корабль — может об этом рассказать.
— Вот и славно. Иди, а я возвращаюсь.
— Нет. Ты останешься и пойдешь со мной.
Норквинко поколебался, прежде чем ответить.
— Ты не можешь меня заставить.
— Конечно, не смогу. Но точно сумею тебя убедить.
На этот раз Небесный взял приятеля за плечо.
— Ты только представь себе, Норквинко. То, что там находится, может разнести вдребезги все наши представления о мире. Как минимум, там должно быть нечто такое, что поможет нам достичь Конца Путешествия раньше других кораблей. А может быть, обеспечит нам тактическое преимущество, если кто-нибудь попытается оспорить наше право на территорию.
— Ты же на борту инопланетного корабля! И ты не способен думать ни о чем, кроме мелких людских дрязг? Вроде драки за клочок земли?
— Поверь, через несколько лет никто не скажет, что это мелочи, — Небесный сильнее сжал плечо Норквинко, ощущая, как сопротивляется ткань скафандра. — Думай головой, дружище! Ты не представляешь, как много зависит от этого момента. То, что происходит здесь и сейчас, может изменить весь ход истории. Мы не какие-нибудь пешки, Норквинко, мы колоссы! Осознай это хоть на секунду. И подумай о том, какие награды получают люди, которые определяют историю. Такие, как мы.
Он вспомнил тайную комнату на «Сантьяго», где держал диверсанта-химерика.
— У меня далеко идущие планы, Норквинко. Когда мы достигнем Конца Путешествия, я буду в безопасности — даже если все обернется против меня. И я могу сделать так, что ты тоже будешь в безопасности. Если же все сложится хорошо, я смогу сделать тебя действительно большим человеком.
— А если я не соглашусь и вернусь на шаттл?
— Я не стану тебя упрекать, — мягко проговорил Небесный. — Здесь действительно страшно. Но я не обещаю, что в будущем с тобой ничего не случится.
Норквинко разжал пальцы Небесного, которые впились в его плечо, и некоторое время задумчиво молчал, глядя в сторону.
— Ладно. Пошли. Но я не собираюсь бродить здесь больше часа.
— Я рад, Норквинко, — кивнул Небесный. — Я знал, что тебя можно убедить.
Они продолжили путь. Теперь двигаться стало легче, поскольку шахта полого уходила вниз — усилий требовалось не больше, чем при обычном спуске. Небесный размышлял. Каким образом та красная жидкость оказалась у его ног? Похоже, местные обитатели могли так тонко контролировать гравитационное поле, что жидкость двигалась как живая, почти мгновенно растекаясь и принимая нужную форму. Для тех, кто создал этот корабль, управление полем Хиггса было вчерашним днем.
Кто бы это ни был — может быть, те самые личинки, — но они обогнали человечество на миллионы лет. Корабли Флотилии должны казаться этим существам чем-то крайне примитивным. Возможно, они вообще сомневаются, что Флотилия создана разумными существами.
И все же Флотилия им интересна.
Шахта открывалась в огромную пещеру с голыми бугристыми стенами. Вход оказался расположен довольно высоко, но внутри клубился густой, вязкий пар, мешающий разглядеть противоположную стенку. Пещеру заливал тот же омерзительно-желтый свет, а пол скрывался под слоем красной жидкости — целое озеро, глубина которого, возможно, достигала нескольких метров. И в этом озере копошились сотни личинок. Некоторые из них едва показывались наружу. Личинки отличались разнообразием размеров и форм. Некоторые были размером с человека и даже крупнее, а среди щупальцев торчали отростки — возможно, сенсорные органы. Одна из личинок пялилась на Небесного и Норквинко единственным глазом на стебельке; глаз был похож на человеческий. А в самом центре озера лежала самая крупная из них, похожая на многометрового червя, ее бледно-розовая туша поднималась над блестящей поверхностью. Личинка повернулась к ним, помахивая венчиком щупальцев, словно листом папоротника.
Под щупальцами находился рот — непропорционально маленький, но совершенно человеческий, с красным губами. И когда личинка заговорила уже знакомым громоподобным голосом, слова звучали вполне привычно.
— Привет, — сказала личинка. — Меня зовут Лаго.
Я поднял пузырек и посмотрел его на просвет, прежде чем опустить в обойму. Жидкость мерцала красным и переливалась в сосуде — то лениво, то с поразительной скоростью, — совсем как то алое озеро в недрах «Калеуче». «Калеуче»? Нет, это было нечто непостижимое, а миф о корабле-призраке лишь питался им, точно паразит. А разве это воспоминание Небесного не таилось где-то в уголке моего разума? Я узнал Горючее Грез, едва успел его увидеть.
В том красном озере запросто можно было утонуть.
Приставив свадебный пистолет к шее, я впрыснул Горючее в сонную артерию. Ни волны жара, ни наплыва галлюцинаций… Это вещество не было наркотиком в привычном понимании. Оно действовало на мозг в целом, а не на отдельные его зоны. Оно стремилось остановить распад клеток, устранить свежие повреждения, возвращая четкость воспоминаниям и восстанавливая связи, прерванные относительно недавно. Такое впечатление, что оно считывало какую-то запись — словно у человеческого тела есть некая область, которая отражает изменения в клеточных структурах, но с некоторым запозданием. Вот почему Горючее могло так легко исцелять и раны, и разрывы в памяти, хотя само по себе не различало особенностей физиологии и анатомии нервной системы.
— То, что надо, — заметил Ратко. — Знаешь, дружище, я чем попало не пользуюсь.
— Значит, отсюда может поступать что попало? — осведомилась Зебра.
— Эй, не придирайтесь. Это все к Гедеону.
Ратко вел нас по длинным петляющим туннелям. Они были хорошо освещены, пол покрыт чем-то вроде настила, хотя проходы были вырублены прямо в скале. Похоже, туннели вели от комплекса прямо в стену бездны.
Я нарушил молчание:
— Кстати, о Гедеоне. Поговаривают, что он нездоров. А кое-кто снаружи думает, что именно поэтому начали продавать всякое дерьмо вместо Горючего. Он слишком плох, чтобы это отслеживать.
Кажется, я не сказал ничего лишнего. По правде говоря, я понятия не имел об истинном положении дел.
— Как бы то ни было, Гедеон выпускает Горючее, — отозвался Ратко. — Это сейчас главное.
— Чтобы поверить этому, я должен с ним увидеться.
— Надеюсь, ты понимаешь, что картина будет не из приятных?
— Знаю, слышал, — улыбнулся я.
