Глава 9
Я открыла глаза. Все тело затекло и болело так, что я поняла: я находилась без сознания довольно долго – часа два, если не больше. Это означало, что наступил новый день.
Глаза с трудом привыкали к свету, льющемуся с потолка. Лампы, забранные частой решеткой, излучали не свет, а нечто похожее на гной – желтовато-зеленое и крайне депрессивное. Именно это, а также смирительная рубашка, рукава который были связаны у меня за спиной, и помогли мне понять, где я нахожусь.
Я в клинике Сосковца. Это точно.
Осознав этот факт, я забилась в своей рубашке, как пойманная рыбка. Я выгибалась дугой, пытаясь освободиться, но смирительная рубашка была рассчитана именно на такие случаи. Так что через полчаса я оставила бесполезные попытки и просто лежала, соображая, что же произошло.
Я прекрасно помнила, как сама назначила встречу Ксении в ресторане Узбека. Потом хозяин принес нам чай… Я успела сделать всего один глоток, как выключилась, словно тостер или утюг.
Это означало только одно – Узбек меня предал. Милейший отставной психиатр, угодливый хозяин ресторана «Фергана», меня провел, как первоклашку. Из рук Ксюши я не приняла бы и стакана воды. А вот ассириец был (ну, или казался) моим другом…
Что ж, Охотникова. Кажется, у тебя очень большие проблемы! Ты рано расслабилась, старушка! Да, Аким Увеков завалил Третьяка. Но бандит был не единственным опасным человеком в этой истории. Оставался еще Сосковец, добрый доктор. И вот я в его клинике, спеленутая, будто мумия, и беспомощная, как морская свинка…
Я еще немного – скорее для очистки совести, чем надеясь на успех – подергалась в смирительной рубашке. Все без толку. Оставалось только ждать.
Долго томиться ожиданием мне не пришлось. Минут через десять дверь приоткрылась, и в комнату вошел сам Евгений Павлович. На докторе был белый халат, в руке Сосковец держал шприц. Улыбка доброго доктора мне совершенно не понравились – такие улыбки бывают не у врачей, а у маньяков.
– Здравствуйте, Евгений Павлович! – приветствовала я психиатра. – Вы уже в курсе, что ваш покровитель и партнер мертв? Я имею в виду Владимира Третьяка.
Доктор на минуту запнулся, и на лице его возникло неопределенное выражение – ну совершенно как компьютер, который перезагружается, но экран пока пуст.
Так, значит, доктор не знал о гибели Третьяка.
Но Сосок удивительно быстро оправился от этой новости. Он оскалил белоснежные зубы в американской улыбке и произнес:
– Ах, Евгения, до чего же приятно иметь с вами дело! Вы всегда столь же непредсказуемы, сколь и очаровательны.
Я поморгала глазами, пытаясь сообразить, что он имел в виду, потом оставила напрасные попытки.
– Так что обстоятельства изменились, – сообщила я доктору. – Вам лучше развязать меня и отпустить. Тогда есть шансы, что на скамью подсудимых вы сядете в добром здравии.
Сосковец залился искренним смехом:
– Ах, Женя, вы такая остроумная! Ну просто прелесть! Скажите, это вы убили Третьяка?
– Не важно, – ответила я, пытаясь незаметно освободиться. – Скажем так, я поставила вашего партнера в уязвимое положение. А прикончил его другой человек.
– Не скажу, что буду сильно о нем горевать! – осклабился врач. – Иногда Вова бывал совершенно невыносим.
– Ну, без него вам придется поставить крест на ваших планах, – притворно вздохнула я. – Это я о производстве препаратов на «Медтехе»…
Сосковец внезапно оказался так близко, что я испугалась. Бледное лицо с улыбкой, более всего напоминающей оскал. Вот точно так же улыбался Джокер в фильме про Бэтмена…
– Знаешь, бэби, ты и в прошлый раз нам все точно так же испортила! – сообщил мне врач. Я ощутила на лице омерзительное тепло его дыхания и аромат мятной жвачки. – В тот раз мы тебя остановили буквально в двух шагах от цели. Еще немного, и ты уговорила бы Авдюшкина обратиться в полицию и тем самым немного осложнила бы нам жизнь… Но мы успешно решили нашу маленькую проблему. И вдруг я узнаю, что к тебе внезапно вернулась память!
Странное изломанное лицо с совершенно застывшей улыбкой и остекленевшими глазами. Я попыталась отодвинуться, но деваться мне было некуда.
– Нет, это совершенно никуда не годится! – заявил Сосок, изучающе глядя на меня. И вдруг приподнял мне веко холодными пальцами. Я задергалась.
– Не надо так волноваться, милая моя! – успокоил меня добрый доктор.
– Я тебе не милая, – прохрипела я, стараясь подавить неконтролируемый ужас, который вызывал у меня этот человек. – Не милая и не бэби. А если ты ко мне еще приблизишься, я тебе язык откушу, понял?
Сосковец с минут разглядывал меня, склоняя голову набок, точно ученый скворец, потом вдруг искренне рассмеялся:
– Да, ты можешь! Совершенно непредсказуема!
На мой взгляд, то же самое можно было сказать и о докторе. Настроение у него менялось ежеминутно, причем без всякой связи с происходящим. Я решила, что добрый доктор, скорее всего, сидит на каких-нибудь стимуляторах. Ну не может нормальный человек так себя вести! Даже злодеи из низкобюджетных боевиков постеснялись бы!
– Слушайте, ну объясните, зачем вы все это затеяли? – еле выговорила я, борясь с подступающей паникой. Эх, до чего же не вовремя мы поссорились с Кипчаком! Сейчас мне не помешал бы союзник…
– Ты о чем, детка?
– Да об этом вашем подпольном производстве.
– А деньги?! – внезапно распахнул глаза Сосковец. За стеклами очков голубые глаза казались большими и странно наивными. Только зрачок сужен в точку. – Очень большие деньги, кошечка моя.
– Слушайте, ну какая я вам кошечка! – не выдержала я. – Хватит ломать комедию! Вы ведь должны быть абсолютно нормальным, раз проворачивали такие дела! Хватит играть маньяка, а?
Сосковец сморгнул – миг, и на меня смотрел совершенно другой человек. Господи, да он еще страшнее, чем заманьяченный доктор…
– Верно, зайчик, – кивнул Евгений Павлович. – Я могу быть разным. Очень разным… Ну, хватит играть. Перейдем к делу.
– К какому? – прохрипела я, дернувшись. Сосковец поднял шприц и снял пластиковый колпачок с иглы. На кончике повисла мутная капля.
– Что это? – невольно спросила я, не отводя взгляда от страшного зрелища.
– Это? – усмехнулся доктор. – Это, рыбка моя, коктейльчик. Для тебя.
– Какой… коктейльчик?!
Доктор покрутил пальцами в воздухе, ища слова, потом махнул ладонью:
– Да какая тебе разница, малыш! Немного пирифазена, чуть-чуть атараксазола… В общем, тебе понравится, обещаю.
– И что… что со мной будет?
– О, это интересно! – оживился Сосковец. – Сначала все мышцы в твоем теле расслабятся. Потом начнутся судороги, но длиться это будет недолго. Неприятно, но потерпишь. Затем ты почувствуешь спазмы в гортани и рефлекторное мочеиспускание. И наконец, потеряешь сознание. А когда очнешься… в общем, тебя уже не будет.
Я поморгала, пытаясь сообразить, что он имеет в виду. Кажется, я догадываюсь…
– Точнее, это будешь уже не ты. Вижу, пятикратной дозой пирифазена тебя не успокоить, мышка моя. Поэтому я и придумал коктейльчик, который подействует наверняка. Ты будешь счастлива до конца дней своих, а я избавлюсь от угрозы. Труп – это негигиенично, котик мой. Его надо утилизировать, вдобавок он всегда вызывает нездоровый интерес со стороны властей. А больной в клинике, напротив, никакого интереса не вызывает… Псих он, ну что с него взять?
Да, я уже поняла, что добрый доктор хочет сделать меня овощем. Но есть одна маленькая проблема – я совершенно не желаю быть тыквой, пусть даже и очень счастливой.
– В общем, спокойной ночи, крошка!
И доктор приблизил ко мне шприц. Кольнет к плечо прямо через смирительную рубашку, и прощай, Охотникова… А я ведь даже толком не успела насладиться своей вернувшейся жизнью!
Я принялась извиваться, пытаясь оттолкнуть врача. Мне удалось скатиться на пол и заползти под каталку.
– Ну и дурочка! – вздохнул Сосковец. – У меня работают отличные санитары, мышонок мой, они тебя живенько вернут на место и даже подержат.
– А я буду орать, что я полицейский! – злобно прошипела я. – Вряд ли вам удалось купить всех. Кто-нибудь обязательно струсит, или совесть не вовремя проснется… И он на вас донесет!
Сосковец обошел каталку с другой стороны и попытался достать меня, но я проворно откатилась. Конечно, долго так продолжаться не могло: стоит только доброму доктору кликнуть санитаров, как все эти игры будут кончены. Но пока мы еще подрыгаемся…
– Кошечка моя! – нежно проворковал Сосковец. – Вылезай, а? Раньше ты так от меня не бегала! Жаль, что ты ничего не помнишь…
Я замерла. Потом перекатилась так, что оказалась на открытом пространстве, и кое-как села.
– О чем это вы говорите?
– А ты не припоминаешь? – расплылся в улыбке доктор. – Совсем-совсем ничего не помнишь?
– Совсем, – отрезала я.
– Ну как же, те два восхитительных дня, что ты провела у меня в клинике, заинька моя!
Смутное воспоминание промелькнуло в моем мозгу. Кажется, комната эта же самая… Я лежу вон на той кушетке… или все-таки на полу, а доктор наклоняется надо мной, придерживая спущенные штаны…
– То есть вы хотите сказать, что вы двое суток трахали меня, пользуясь тем, что я соображала не больше морской свинки?!
– Именно это я и хочу сказать, малышка! – улыбнулся Сосковец, наклоняясь ко мне. – Я исполнил все свои фантазии, порой очень прихотливые… Вот поэтому у тебя обрита голова, зайчик. Не могу сказать, что ты была чересчур страстной… но зато я получил все, что хотел. И не один раз.
Я ударила его головой в подбородок. Доктор с воплем отстранился, зажимая руками разбитое лицо. Из-под пальцев бежали струйки крови. Кажется, я выбила ему несколько зубов…
Я кое-как поднялась на ноги. Немного напоминает бег в мешке – было такое развлечение в летнем лагере, в далеком детстве… Прыжок, еще один… Только бы добраться до двери…
– Ну, ну! Смелее! – довольно гнусаво подбодрил меня доктор. Он теперь сопровождал меня, оценивая каждый мой прыжок ядовитыми комментариями. – А вот теперь хватит!
Доктор толкнул меня в спину, и я с размаху полетела на каменный пол, едва успев сгруппироваться, чтобы не удариться лицом. Доктор совершенно бесцеремонно уселся на меня сверху. Почему-то он не спешил звать санитаров – видимо, хотел завершить дело сам. То ли санитары были не слишком надежны, то ли Евгению Павловичу попросту нравилась его работа…
Все. Теперь мне точно конец. Эх, Охотникова… Это же надо было так глупо подставиться! Завалить медведя, каким был покойный Третьяк, и проиграть самой настоящей крысе…
Игла дрожала в миллиметре от моего глаза. Да, он точно маньяк…
Вдруг доктор как-то странно квакнул и стал заваливаться назад. Я поспешно заизвивалась и сбросила с себя его тело.
За спиной Сосковца стоял Антон Белогуров. Лицо журналиста пылало праведным гневом, в руке парнишка сжимал мраморный бюст Наполеона на тяжелой бронзовой подставке.
– Антон! Ну до чего же я рада тебя видеть! – совершенно искренне вздохнула я. – А теперь развяжи меня, и поскорее.
Белогуров неловко помог мне освободиться от смирительной рубашки. Тут выяснилось, что под ней на мне ничего нет. Антоша засмущался, но мне было плевать. Я бесцеремонно содрала с тела доктора белый халат, залитый кровью, и надела на себя. Когда я застегнула последнюю пуговицу, то выглядела как медсестра из немецкого порнофильма – халат не закрывал мне колени. Во всяком случае мой спаситель отводил глаза и поминутно облизывал пересохшие губы.
– Я убил его, да? – с надеждой спросил Антон.
Я подошла к телу доктора и присела рядом. Подняла веко, подержала безвольную руку.
– Нет, не убил. Просто оглушил.
– А жаль! – огорчился Белогуров. – Я слышал, что он вам говорил, Женя. Такие сволочи не должны ходить по земле…
– Это не тебе решать, – не оборачиваясь, сказала я. Мне нужно было подумать. И принять решение. Причем быстро – счет шел на минуты. Сейчас сюда сбегутся санитары, охрана…
Во дает журналюга – прошел сквозь охрану клиники незамеченным. Да, я явно недооценила этого мальчика…
– Вы что, Женя, всерьез верите в то, что говорите? Ну, что всякая жизнь священна? – взвился Белогуров. – После всего, что этот урод с вами сделал?!
Я вспомнила, как очнулась на свалке. Вспомнила жизнь в шалмане Тани Черной. Потом свою службу у Кипчака. Вспомнила убитого Авдюшкина. Поездку в Питер. Разговор с вдовой Ильи Сергеевича. Лидию Бармину – как сиделка кормила кашей бывшую миллионершу, отставную супругу олигарха. Припомнила, что мне говорил Сосковец о тех двух днях, что я провела в его клинике…
– Да, – сказал я и резко встала. – Да, Антон. Всякая жизнь священна. Я действительно верю в то, что говорю.
Я встала, нашла шприц. Он был пластиковым и не разбился. В нем по-прежнему был «коктейльчик», способный сжечь мозг, превратить человека в счастливую тыкву…
У Сосковца так же много влиятельных друзей, как и у покойного Третьяка. Сколько из них обязаны доброму доктору тем, что он решил их «проблемы» – вот как с Барминой?
Как будет выглядеть Сосковец на процессе, если дело вообще доведут до суда? Да это фарс получится, а не суд! Кто сможет дать показания против доброго доктора? Его пациенты? Их родственники, с чьего согласия все и происходило? Санитары? Кто?!
Без малейших колебаний я вонзила иглу в предплечье доктора. Евгений Павлович на секунду приоткрыл глаза. Его взгляд встретился с моим.
– Прости, зайчик, – сказала я тихо, так, чтобы услышать меня смог только он. И надавила на поршень. Лекарство ушло под кожу. И добрый доктор соскользнул в бездну беспамятства – с тем, чтобы никогда оттуда не вернуться.