Глава 4
Украинское национальное движение: практическая деятельность

Как же сторонники украинского движения пытались преодолеть ощущавшееся ими несоответствие между своим видением национального и политического идеала Украины и Украинской ССР? Как уже говорилось, их задачей была борьба за язык, культуру, нацию, самостоятельную экономику и суверенность Украины. В эту формулу, выведенную аналитиками ГПУ, укладывалось не только содержание национально-культурных процессов, происходивших на Украине в 1920-х гг., но также стратегия и тактика национального движения того периода. Показательно, что задачи оказались расположены в порядке той очередности, которая отводилась им националистами. Так, борьба за язык и культуру подразумевала их более глубокое и всестороннее развитие, то есть укрепление этнического фундамента нации. Борьба за нацию означала осмысление тех составных «кирпичиков», из которых она складывалась (языка, культуры, территории, этнической составляющей и т. д.), как элементов национальной общности и дальнейшее их «вживление» в народные массы, то есть преобразование в символические ценности и превращение в объективные признаки национального коллектива.

Следующие задачи были более далекими в перспективе, но не менее важными. Их решение заключалось во всемерном укреплении политических и экономических институтов украинской (теперь уже советской) государственности как формы и непременного условия существования национальной общности. В указанную формулу вошли задачи разного уровня, которые стояли перед национальным движением на разных этапах его развития. В силу особенностей российского исторического процесса произошло совмещение разновременных задач движения, когда укрепление уже существующей национальной государственности происходило од новременно с утверждением национального сознания и идентичности в народных массах и формированием этнического фундамента национальной общности. Это «смешение эпох» стало особенностью украинского движения и украинского нациогенеза.

Как уже упоминалось, далеко не все «сознательные украинцы» приняли активное участие в Гражданской войне и в подпольном движении. Нашлось немало людей, предпочитавших не примыкать ни к одному враждующему лагерю и переждать «бурю», хотя их взгляды могли полностью совпадать со взглядами тех, кто с головой ушел в политику. Они, а также те, кто разочаровался в политической борьбе, составили значительную массу людей, обративших свои взоры к церкви и к так называемой культурной работе, то есть к преподаванию, к сотрудничеству в культурно-просветительских учреждениях УССР. Что же собой представляла эта «культурная работа» и почему именно она стала главным полем деятельности украинских националистов?

Насколько можно судить на основании аналитических материалов спецслужб, даже та часть сторонников национального движения, которая отказалась от политической борьбы и примирились с советской властью, не рассталась со своим прежним идеологическим багажом. Одни просто не могли сразу перестроиться и привыкнуть к новым реалиям, другие пересматривали свое отношение к советской власти исходя из перемен в ее национальной политике. Третьи же и вовсе не думали отказываться от своих взглядов. Но все они, как и те, кто в названии республики первым делом обращал внимание не на «ССР», а на слово «Украинская», в «культурной работе» видели возможность воплощения своих национально-государственных идеалов.

«Культурная работа» пришла на смену провалившемуся лозунгу вооруженной борьбы за независимость. Как полагали националисты, она должна была дать советской власти почувствовать «мощь национальной стихии», под напором которой власть вынуждена была бы сдавать одну позицию за другой. Нередко «культурная работа» именовалась также «борьбой». Надо сказать, что подобное сравнение имело под собой тогда веские основания, поскольку работа, направленная на строительство украинской нации, стала изменением не идеологии украинского национального движения, а его тактики. Сотрудники ГПУ отмечали, что, поскольку тактика открытой войны привела движение к поражению, «культурная борьба» «приобрела огромную популярность и втянула в ряды своих сторонников подавляющее большинство виднейших представителей укр[аинской] контрреволюции», а культурный фронт стал решающим в борьбе за массы между национальным движением и большевиками. Новая тактика открывала удобную возможность для постепенного овладения УССР изнутри и ее перерождения в подлинно «национальное» государство. Для этого могло подойти все: от сферы дошкольного, среднего и высшего образования, прессы до группирования «национально сознательных» элементов украинского общества «во всех жизненных частях государственного организма» или, скажем, в Академии наук, в которой, кстати, имелась «компактная масса» бывших видных деятелей УНР. Все это понимали адепты движения, остававшиеся внутри страны, а также их единомышленники, волею судеб оказавшиеся в эмиграции. Скажем, В. Винниченко и Н. Шаповал, возглавлявшие левые круги украинской эмиграции, высказывались за необходимость возвращения эмигрантов на родину с тем, чтобы они заняли ответственные посты и использовали их для наполнения УССР «реальным суверенитетом».

«Культурная работа» включала в себя два основных направления. Первое было ориентировано на развитие различных областей культуры, например театра или изобразительного искусства, особенно связанного с декоративными народными промыслами (народные костюмы, вышивки и т. п.) и прочей этнографической спецификой. Большое внимание уделялось музыкальному и хоровому искусству – ведь ключевым элементом славянской культуры является как раз музыкальность. Музыкальные произведения и форма их подачи оформлялись в национальном стиле, для чего опять же использовалась этнографическая специфика. Огромную роль играл и соответствующий репертуар, который подбирался преимущественно из казацких песен и дум о Сечи, былой славе и «поруганной воле». Многие из них (если не большинство) к тому же были созданы не в те далекие времена, а в XIX – начале XX в. как дань моде на романтическое прошлое или как мощный побудительный мотив к развитию («пробуждению») национального сознания. Развитию национального музыкального искусства способствовала богатая народная песенная традиция, которая, будучи обработанной и использованной в качестве исходного материала, была способна оказать сильное эмоциональное воздействие на массы и стать важным атрибутом национальной культуры. Сводки спецслужб подчеркивали то особое внимание, которое «национально сознательные» граждане уделяли организации музыкальных, хоровых коллективов, кобзарских студий. Например, при Обществе имени Н. Леонтовича (композитора и украинофила) была организована кобзарская студия, «состоящая преимущественно из шовинистических элементов – участников антисоветского движения». Согласно докладам чекистов, национальные музыкальные и художественные общества занимались не только своей прямой деятельностью, но и группировали вокруг себя «антисоветские элементы в целях противосоветской работы». Правда, эта «изнаночная» сторона деятельности подобных культурных обществ вполне соответствовала тем задачам (создания и распространения национальной культуры, развития самосознания и объединения единомышленников), которые стояли перед ними изначально.

Рамки исследования не позволяют подробно останавливаться на вопросах развития украинской культуры 1920-х гг., ее прямых и косвенных связях с идеологией украинского национального строительства. Становлению и развитию национального театра, музейного дела, литературы в интересующей нас плоскости, равно как и процессу, получившему в украинской историографии название «культурного возрождения» в целом, может быть посвящена не одна монография. Стоит лишь отметить, что уже само развитие украинской культуры не только превращало ее саму по себе в объективный фактор существования национальной общности и способствовало оформлению последней, но и служило мощным средством сознательного и подсознательного воздействия на народные, крестьянские массы, воспитания в них украинского самосознания и закрепления украинской идентичности.

Конечно, было бы упрощением смотреть на национально-культурные процессы в УССР как на какой-то линейный, единонаправленный процесс, облеченный к тому же в военизированные формы («фронт», «борьба»). Не всеми его участниками «культурная работа» воспринималась как целенаправленное продолжение неудавшейся борьбы за самостийность Украины. Для многих представителей интеллигенции она была профессией, сферой интересов, жизнью, наконец. Они просто занимались тем, что умели и любили. А нэп и украинизация предоставляли благоприятную возможность не только заниматься своим делом, но и облекать его в украинские формы. Но было и немало других людей, считавших, что поражение в Гражданской войне украинское движение потерпело «из-за недостатка национальной сплоченности», и потому своей работой (в школе, музее, библиотеке, академическом институте, за письменным столом) стремившихся «исправить этот основной недочет, то есть добиться национальной спайки в массах». Поэтому главной задачей адепты украинского движения считали укрепление национальной идентичности – работу с населением, особенно с молодежью, и выработку у него национального самосознания. Это стало вторым и, пожалуй, наиболее важным направлением «культурной работы».

Закрытые письма и отчеты секретарей окружных партийных комитетов, поступавшие в ЦК КП(б)У, содержали сведения, что в кругах «украинской интеллигенции – особенно в антисоветской части ее – по-прежнему (была. – А. М.) популярна идея самостийности Украины, освобождения ее из-под опеки Москвы (“Украина для украинцев”)», и убеждение, «что разрешать национальный вопрос нужно собственными силами, а сделать это можно будет только при самостийности Украины». А поскольку борьба за нее возможна «только при овладении украинскими массами» и их идеологической обработке, то своей ближайшей и важнейшей задачей националисты считали «завоевание командных культурных высот и охват своим влиянием украинских научных, культурно-просветительских и общественных организаций».

В условиях, когда из всех средств массовой информации была развита только пресса, слово учителя, музейный стенд или учебник истории и литературы (особенно если там подавалось соответствующее изображение прошлого Украины, Запорожской Сечи, казаччины) были способны оказать на массовое сознание ни с чем не сравнимое воздействие. Даже безобидная на первый взгляд музейная экспозиция могла стать «долговременной огневой точкой» «культурного фронта», опираясь на которую адепты движения могли вести работу по развитию у широких народных масс национального самосознания и утверждения среди них украинских ценностей. И борьба на «культурном фронте» развернулась нешуточная.

Воздействие на массы со стороны украинских националистов осуществлялось различными способами. Оно могло вестись через организации, созданные силами национального движения и являвшиеся его структурными подразделениями, скажем через «просвиты», многочисленные фольклорные общества, студии и союзы, автокефальную церковь. Могло оно осуществляться через государственные учреждения (например, Наркомпрос), местные органы власти, издательства (частные, кооперативные, государственные). Не меньшее значение имела «неорганизованная» работа, то есть не структурированная в советские или несоветские формы, и проводившаяся частным порядком, путем непосредственного общения с аудиторией. Поначалу ведущую роль играли самодеятельные формы национального движения. Сразу после окончания Гражданской войны, еще в «лучшие» времена подполья и бандитизма, «культурная работа» велась главным образом в «просвитах». Что же они собой представляли?

Эти общественные организации появились в 1905 г. после опубликования Октябрьского манифеста, разрешившего свободу собраний и организаций. С одной стороны, «просвиты» продолжили традиции прежнего украинофильского движения, а с другой – формировались под влиянием галицких «просвит», игравших заметную роль в деле национально-украинского развития русинов Галиции. Задачи, которые активисты «просвитницкого» движения ставили перед собой, ничем не отличались от задач украинского движения в целом: воспитание населения в украинском национальном духе через «определение начальных черт и идеалов украинского народа; ознакомление с духовными и материальными потребностями Украины и способствование его национально-культурному развитию». Они также должны были готовить кадры работников, «воспитанных на родных идеалах», тех, кто помог бы сбросить «русификаторские путы» с тела и души народа.

Практическая деятельность «просвит» заключалась в создании библиотек украинской литературы, издании прессы, организации школ с украинским языком преподавания, ознакомлении народа с «украинской» жизнью в Галиции и Буковине. Помимо этого, члены «просвит» организовывали украинские художественные и музыкальные вечера, читали лекции по истории Запорожья, истории национального движения, культуре Украины и т. д. На встречи приглашались люди всех сословий. Согласно сохранившимся данным о работе киевской «просвиты», около 52 % слушателей лекций были ремесленниками и рабочими, 20 % – относились к мелким служащим (конторщикам) и приказчикам. Из 3714 человек, посетивших 33 лекции, 45,5 % пришли впервые, на втором месте были те, кто посещал мероприятия «просвит» уже в пятый раз. Это говорит о том, что основная масса людей попадала туда из-за любопытства. Привлечение как можно более широких слоев населения к «украинской» работе и даже простое ознакомление их с украинским вопросом являлось важнейшей задачей «просвит». В то же время у них имелся определенный, устоявшийся контингент людей, преданных идее украинства и активно участвовавших в «украинской» жизни.

«Просвиты» появились во многих городах Малороссии, а также за ее пределами в местах проживания малорусского населения. Не везде их работа протекала так же успешно, как это было, скажем, в киевской, одесской или екатеринославской организациях. Многие из них существовали формально, причем не из-за преследований со стороны властей, отношения с которыми были «сравнительно неплохими» вплоть до 1909 г., а то и позже. Слабость многих «просвит» (как характерная черта всего украинского движения) крылась в них самих. Часто случалось так, что организации не имели даже плана развития культурной работы, но при этом пытались охватить все сферы деятельности, что в условиях ограниченности «украинских» сил и равнодушия населения к национальному (украинскому) вопросу приводило многие из них к упадку. К тому же между ними не было регулярных связей, а также общего центра, который взял бы на себя координирующую работу. Как это ни покажется парадоксальным, но у «просвит» на российской Украине связи были крепче не друг с другом, а со своими галицкими коллегами. Налаживанию контактов мешала ревность «просвитянских» лидеров друг к другу. Как об этом с горечью писал известный деятель движения Е. Чикаленко, каждый «вождь» украинского движения считал, что только он «утрет слезы неньке Украине», и не желал «поступиться своей булавой». Кроме того, разные люди по-разному понимали задачи «просвит». Например, идейное руководство Могилев-Подольской организацией взял в свои руки польский помещик И. Волошиновский, после чего в ней усилилось внимание к экономической работе, в частности к кооперации, а национально-культурные задачи были отодвинуты на второй план.

Однако вскоре просвитницкое движение пошло на спад. Нередко в качестве основной причины ликвидации «просвит» называют административное давление и репрессии со стороны властей. Действительно, случаи закрытия организаций имели место. Но не менее важными были и указанные внутренние причины. К тому же известны факты, когда «просвиты» открывались и после окончания революции и столыпинского «закручивания гаек», в 1913 г., а некоторые из них закрывали по нескольку раз, но так окончательно и не закрыли. Руководство страны и власти на местах прекрасно знали, что многие «просвиты» вместо развития народного просвещения, интересами которого они прикрывались, ставили своей целью борьбу с российским правительством, готовили агитаторов и пропагандистов, а их деятельность имела националистический и социалистический характер, антирусскую, сепаратистскую направленность. Еще по указу Правительствующего сената от 18 июля 1908 г. деятельность «просвит» и аналогичных организаций была признана вредной и «могущей вызвать последствия, угрожающие общественному спокойствию и безопасности».

Кстати, некоторые «просвиты» были закрыты не из-за своей национальной специфики, а из-за связей с эсерами и социал-демократами (например, одесская в 1907 г.). Но, даже несмотря на определенную угрозу, которую представляло «просвитницкое» движение развитию общерусской идентичности и единству государства, его судьба часто зависела от расположения того или иного крупного чиновника. Например, екатеринославский губернатор относился к украинскому движению благожелательно, к тому же у него в канцелярии управляющим был «свой» в украинских кругах человек, который, например, помог «пробить» разрешение на открытие филиала «просвиты» в селе Диевка (1913 г.).

Хотя действовали «просвиты» относительно недолгий период, их вклад в развитие украинского движения и формирование украинской идентичности был весомым. Являясь легальными центрами, вокруг которых группировались сторонники движения, они способствовали тому, что «украинская» культура и идентичность переставали быть делом небольшой группки украинских интеллигентов и начинали выходить в широкие массы.

После недолгого перерыва «просвиты» вновь возникают в 1917 г. На этом этапе их активисты, учитывая предыдущие ошибки, занялись созданием централизованной системы. В 1917–1918 гг. состоялось два Всеукраинских съезда «просвит», а также был создан Всеукраинский союз «просвит». Благодаря большей организованности, а также укреплению украинского движения в целом они стали реальной силой и взяли в свои руки значительную часть народного просвещения, особенно на селе. Число «просвит» неуклонно возрастало. В августе 1920 г. их насчитывалось 1541, в июне 1921 г. -3963, к февралю 1922 г. – 4500, объединявших около 400 тысяч членов. Сознавая силу украинской интеллигенции, объединенной вокруг «просвит», и стремясь привлечь учительство к работе, большевики были вынуждены идти с «просвитами» на сотрудничество и на первых порах не предпринимать против них враждебных действий. С «просвитами» порой обговаривались кандидатуры учителей, руководителей художественной самодеятельности, их представители участвовали в выборах заведующих отделами народного просвещения.

Но сотрудничество большевики считали временной и вынужденной мерой. Как и царские власти, они также хорошо понимали, что «просвитницкое» движение – «это, прежде всего, состояние души так называемого “сознательного украинца”, который поглощен любовью к песням, родному театру, родной культуре, неньке Украине, и не признает ничего в мире, что не является чисто украинским, национальным». С мест поступали сведения о том, что многие «“просвиты” находятся… в руках враждебных партии элементов», которые обладают «в большинстве кулацкой идеологией». Деятельность «просвит» была украинизацией «самовольной», неподконтрольной государству. Стремясь вытеснить своего идеологического конкурента, с начала 1920-х гг. большевики начинают наступление на «просвиты». Их деятельность замалчивалась или, наоборот, негативно освещалась в прессе, организации закрывались. На II Всеукраинском съезде комитетов незаможных селян (февраль 1922 г.) школа и образование были названы идеологическим фронтом. На незаможную часть села возлагалась задача следить за деятельностью «просвит», за литературой, имеющейся в ее хатах-читальнях и библиотеках, а главное – помочь советской власти взять систему начального образования в свои руки и вырвать ликбез «из рук поповско-кулацких» элементов.

Была организована кампания по перерегистрации статутов «просвит», направленная на придание их работе «правильной», «пролетарской» идеологической направленности. В случае, когда характер работы той или иной организации не соответствовал заданным критериям, ее статут не перерегистрировался. Случались в помещениях «просвит» и обыски, но проводились они в основном по подозрению в сотрудничестве их членов с подпольем и бандами. А это действительно довольно часто имело место. Например, в середине 1923 г. в селе Носовка на Черниговщине был ликвидирован повстанком и подчиненный ему отряд численностью 100 человек, занимавшийся диверсиями преимущественно на объектах железнодорожного транспорта. Повстанком и банда возникли вокруг местной «просвиты».

С 1922 г., по мере успешной ликвидации бандитизма и укрепления своих позиций на селе, советская власть начинает переходить к более активному оттеснению «просвит» от культурно-просветительской работы среди крестьянства. Основной акцент делался на создании советской системы народного образования (школы, сельские, волостные будинки, свои читальни, клубы, «красные просвиты») с опорой на коммунистов, комсомольцев, незаможников и сочувствующий актив. Советским учреждениям образования и культуры передавались имущество и помещения «просвит». Работа по созданию советской системы образования и культурно-просветительских организаций при одновременном оттеснении «просвит» и продолжении аграрных преобразований на селе приносила свои плоды. Участие кулаков (а любое просвещение на селе в значительной степени держалось на зажиточных и просто обеспеченных крестьянах) в движении падало, а сами «просвиты» оказывались парализованными деятельностью КНС, комсомола, комячейками или же переходили «под влияние селянского пролетариата». Работа многих из них замирала и по другим причинам, важнейшей из которых стал голод 1921–1922 гг. В связи с этим деятельность «просвит» «упала до минимума». В 1923 г. их оставалось всего 573, и вскоре они исчезли окончательно.

Таким образом, как легальная, организованная форма украинского национального движения к концу первой трети 1920-х гг. «просвиты» перестали существовать. Но хотя большевики и отмечали, что «просвиты умерли и выродились», в то же время они подчеркивали, что осталось живо петлюровское по своей идеологии «просвитянство», которое при благоприятной обстановке могло действовать «как организующая, враждебная сила». Работа по формированию у народных масс украинского национального самосознания и идентичности и развитию национальной культуры не прекратилась, а продолжалась в других формах и в других организациях, в частности в советской школе и советских учреждениях культурно-просветительского характера.

Как уже говорилось, эпоха культурной борьбы была характерна стремлением использовать любые легальные возможности. В письме руководителям Советского государства второй секретарь ЦК КП(б)У Д. З. Лебедь указывал, что в большинстве своем «состав культработников на уездах Правобережья (был. – А. М.) подобран из националистов». Впрочем, «неудовлетворительный состав учителей» (по социальному происхождению и национальной ориентированности) наблюдался не только на Правобережье, но в других местностях. «На селе украинская интеллигенция на украинском языке протаскивает в крестьянские массы петлюровские лозунги», – отмечал он далее. Деятельность националистически настроенной интеллигенции в школах и учреждениях культуры была большевикам неприятна уже сама по себе. Но больше всего их беспокоило то, что подобная деятельность велась среди «сочувствовавшего школе» многомиллионного крестьянства, в своей массе далеко не всегда довольного экономической и социальной политикой.

Село привлекало исключительное внимание националистов. Особенно оно усилилось после окончания Гражданской войны, поскольку адепты украинского движения воочию убедились, что их поражение было во многом обусловлено как раз недостаточным вниманием к реальным нуждам крестьянства. Хотя наиболее дальновидные представители движения старались проводить активную политику на селе еще до революции. Например, некоторые «просвиты» занимались укреплением кооперации, помогали создавать сельскохозяйственные, потребительские, кредитные общества, естественно привнося туда национальную идеологию. Эту идеологию – связь национального вопроса с экономическим – ярко выразил известный украинский кооператор Н. Гехтер на I Украинском просвитно-экономическом конгрессе в 1909 г. во Львове. Он считал, что «кооперация должна быть построена на национальной почве, ибо вне национальности нет никакого прогресса, никакого развития, никакой культуры. С другой стороны, национальная идея должна иметь своей базой экономические потребности народа, ибо иначе она будет висеть в воздухе и не будет иметь никаких видов на реализацию».

Деятели кооперации старались об этом не забывать. Например, участники Полтавского губернского съезда кооператоров в ноябре 1915 г. потребовали вести кооперативную пропаганду, издавать популярную литературу на украинском языке, призывали учителей пробуждать в крестьянстве национальное сознание. В годы Гражданской войны «просвиты» сотрудничали с кооперативными обществами, такими как «Днепросоюз», Центральный Всеукраинский кооперативный комитет и др. Члены «просвит» помогали открывать кооперативные школы, где читали лекции по украиноведческим дисциплинам. Но в целом связь украинского движения с реальным, а не придуманным интеллигентами-идеалистами селом была недостаточной, из-за чего национальная идея, как и предрекал Н. Гехтер, «повисла в воздухе». Чтобы этого не случилось в дальнейшем, активисты движения были вынуждены повернуться лицом к селу.

Работа по овладению украинскими массами и их идеологической обработке была важнейшим средством строительства нации. Но поскольку большевики сами взяли на вооружение национальные лозунги и повели борьбу за руководство процессом украинского национального и культурного строительства, вопрос перешел в несколько иную плоскость. Речь шла уже не о самом существовании украинской нации, а о путях ее развития, а вместе с этим – и о судьбе государственности УССР и СССР. Борьба за село и воплощение ее результатов на практике тесно увязывались с внутриполитической ситуацией в стране. На почве укрепления зажиточных элементов села и постоянно продолжавшегося распространения избирательных прав на лишенцев – кулаков, кустарей, зажиточных середняков – у противников большевиков сложилось мнение, что к власти на селе «приходит элемент антикоммунистический, которым партия управлять не в состоянии». В условиях несоответствия между социальной доктриной и повседневной практикой ожидалось, что власть зашатается и тогда откроются перспективы для «освобождения» Украины от коммунистов. Поэтому ставку украинские националисты делали на «бескровное» овладение селом, внедрение своих людей в кооперативные, просветительские, советские органы.

В середине 1920-х гг. на Украине стало наблюдаться усиление антисоветской активности. На нее оказывали влияние борьба внутри КП(б)У, охлаждение части украинской интеллигенции к официальной украинизации. Например, отмечалось, что на Полтавщине, Одесщине, Киевщине и Подолье осевший националистический элемент «вполне оправился от прошлого разгрома и постепенно начинает группироваться». Этот элемент, во многом состоявший из «бывших людей» – петлюровских и белых офицеров, атаманов, реэмигрантов, полицейских, жандармов, советских служащих, «вычищенных» из учреждений и потому злых на власть, – активно критиковал существующие порядки. Нередко в ход шли уже известные аргументы, вроде тех, что «Украина живет на подачки Москвы», «украинизация проводится исключительно под напором», украинской общественности УССР «и деятельности украинской эмиграции за кордоном», а советская украинизация – формальная, так как во всех учреждениях сидят «кацапы» и «жиды», и поэтому, как только власть укрепится, она ее непременно прекратит.

Показательным может служить письмо в редакцию журнала «Большевик Украины» лесника из Киевского округа, некоего М. Терещенко (1927 г.). Речь идет о национальном вопросе, который, по убеждению автора письма, «решается так, чтобы украинскую нацию выродить, чтобы слить с великодержавной российской нацией и этим стереть с лица земли те противоречия», которые мешают «московским владыкам». Он утверждал, что «Украина… просветила Москву», а та затем завоевала свою «просветительницу» и начала ее угнетать, что и продолжает делать уже при советской власти. С помощью КП(б)У, инородного пролетариата («жид, москаль, китаец, турок»), «функционеров», «торговцев», «кулацких сынов» и еврейской интеллигенции Москва убила в Украине «все святое». В то время как все народы Союза создавали свою культуру, «потомки рыцарей казацких» были «придушены жидками, москалями» и вынуждены бегать «то взад, то вперед», пытаясь что-то сделать и подвергаясь обвинениям со стороны КП(б)У в уклонах и национализме. Лесник указывал, что излагал мысли «не свои собственные… а массы», которая, по его словам, «бомбардировала» его «день и ночь». Возможно, что такие взгляды действительно имели место среди его знакомых. Но вероятнее, что источником их происхождения был сам Терещенко, как человек образованный (он полагал, что крестьян надо воспитывать на именах М. Грушевского, Д. Багалия, Н. Садовского), знакомый с работами известных националистов Д. Донцова и Н. Шаповала и внимательно следивший за политической жизнью в стране. Влияние трудов М. Грушевского на историческую «концепцию» Терещенко очевидно.

Людей, мысливших так же, как он, в 1920-х гг. по селам было немало. Обладая практическими знаниями и опытом, они не ограничивались устной пропагандой и помогали крестьянам защищаться от злоупотреблений местной власти, отстаивали их интересы и благодаря этому нередко завоевывали у крестьян авторитет и выбирались ими в правления кооперативов, на беспартийные конференции, а то и в сельсоветы. Любое слово «народных защитников» оказывало большое влияние. Не только враждебность по отношению к большевикам толкала национальную интеллигенцию и националистов из других социальных слоев на этот путь. Тяжелые экономические условия и желание сохранить авторитет в глазах населения, да и просто грамотность также заставляли становиться «выразителем и защитником крестьянских интересов». Иногда любой разговор с крестьянином, даже начатый по инициативе последнего, мог быть расценен как случай агитации. Такой способ воздействия на умы – путем непосредственного общения с населением или через школы, сельсоветы, беспартийные конференции и иные, вполне официальные советские формы – контролировался большевиками слабее и оказывался порой очень действенным.

Работа по формированию национального самосознания и воспитания села в национальном духе приносила свои результаты. Безусловно, националисты намеренно преувеличивали степень своего влияния, утверждая, что национальные идеи «впитались в крестьянство» и оно стало «национально сознательным». Отбрасывая эти явные преувеличения, аналитики ГПУ в то же время признавали, что «пионеры украинского национального движения» были «до известной степени правы», когда говорили о росте национальных чувств среди крестьянства и части молодежи. В. Балицкий докладывал, что хотя «украинские контрреволюционные элементы в целом не имеют еще за собой сколько-нибудь значительных крестьянских масс, однако проникновение организаторов и агитаторов контрреволюции на село и возможность работать там представляет собой большую опасность, так как делает село реальным местом смычки антисоветских элементов города с активизирующей частью кулачества» (терминология тех лет. – А. М.). Впрочем, по его словам, процесс этот «еще не принял угрожающих размеров».

«Работа» с населением велась не только на селе, но и в городе, хотя и в более скромных размерах. Объектом внимания являлись в основном мещанско-мелкобуржуазные слои, бывшие благоприятной средой для националистических настроений, и вчерашние крестьяне, переселившиеся в города, хотя не забывали националисты и о рабочем классе. Воспользовавшись удобной возможностью, предоставленной украинизацией, национальная интеллигенция активизировала попытки привнести в рабочую среду свою идеологию и сделать рабочий класс Украины «украинским» по духу и облику. Ее усилия были прежде всего направлены на приобщение рабочих к украинской культуре – через организацию гастролей театральных трупп, концертов, литературных вечеров. Правда, в большинстве случаев результатом работы становились лишь ознакомление рабочих с украинской культурой, пение украинских песен, просмотры спектаклей и т. п., не приводившие к значительным изменениям в их сознании. Причем активность интеллигенции была настолько высокой, а желание украинизировать рабочих (не формально, как это старались делать профсоюзы, а «по-настоящему») – настолько сильным, что они не могли не встревожить партийное руководство. Особую тревогу у него вызывало то обстоятельство, что в этом вопросе, как и во многих других, имеющих выходы на проблемы суверенности украинской государственности и самостоятельности украинской нации, позиции националистов и ряда ответственных деятелей КП(б)У совпадали. В данном случае на пути националистов стояли не только культурно-исторические традиции, но и партия, имевшая собственную точку зрения на проблему украинизации рабочего класса УССР. Со временем это стало очевидным и для носителей украинских ценностей.

Еще одним способом воздействия на массы со стороны украинских националистов стало церковное движение и возникшая в 1920–1921 гг. Украинская автокефальная православная церковь (УАПЦ). На протяжении 1920-х гг. она оставалась легальной (причем не советской) формой организации украинского движения, его политико-духовным институтом, объединявшим не только его церковное крыло, но и поддерживавшим связь со всеми прочими частями движения. Кроме того, эта церковь действовала преимущественно на селе. Поэтому, выяснив степень ее популярности, можно установить, насколько широко национальные идеи были распространены среди крестьянства и населения УССР в целом.