День пятый. Трудовые будни, лошадиная фамилия и рост конкуренции
По месту новой работы я явилась в десятом часу утра.
Охранник на служебном входе не проявил к моей персоне избыточного интереса, и я направилась прямиком в офисный терем, с трудом удержавшись, чтобы не послать воздушный поцелуй камере наблюдения у турникетов.
Как я и думала, в образе Лельки Смеловской Индия Кузнецова, она же Мария Сарахова, оказалась неузнаваема. В коридоре офис-терема было приятно прохладно и пусто, но за закрытыми дверями гудели голоса, кофеварки и принтеры. Я огляделась: куда мне?
На этот раз администрация парка решила не оставлять вольнонаемную пиарщицу-рекламщицу без присмотра, вероятно, опасаясь, что она тоже захочет кого-нибудь убить. Правильно, от любви до ненависти один шаг! Я сколько раз замечала: чем больше заботишься о целевой аудитории в целом с безопасной дистанции, тем сильнее хочется пристукнуть отдельных ее представителей при личной встрече!
Пока я искательно озиралась в поисках общего стойла коллег, мимо меня гибридной балетно-моряцкой походкой — размеренно покачиваясь и красиво выворачивая стопы наружу — прошел бородатый юноша в красном дождевике с логотипом парка. Он был похож на танцора-расстригу, в порыве протеста подавшегося в геологи. На сгибе локтя геолог-балерун, как корзинку, нес мотоциклетный шлем, содержимое которого таинственно укрывал носовой платок.
«Это или сисадмин, или рекламщик!» — уверенно диагностировал мой внутренний голос.
Я мысленно согласилась с ним: мы видели личность творческую. Бухгалтерам и юристам столь лихой и придурковатый вид при исполнении, как правило, не свойствен. Хотя в приватной жизни я знавала и финансистов-байкеров, например.
Конспиративно приобняв раскидистое лимонное дерево в кадке, я немного постояла в тихом закутке. В прошлый раз мне не удалось познакомиться с коллективом, и я хотела заранее морально подготовиться к контакту. Что ж, похоже было, что в офисе Русляндии работают вполне обыкновенные люди, имеющие привычку слегка опаздывать на работу и начинать новый день в конторе с чашечки кофе и необременительного трепа с сокамерниками.
Я увидела и пяток хорошеньких нарядных девушек с блеском в умело нарисованных очах, и пару строгих теток с бульдожьими щеками и взглядами, и мужиков с пивными животами и лицами государственной важности. Все как у всех! Некоторое разнообразие типичному офисному ландшафту придавали граждане, томящиеся у некоторых кабинетов. Как правило, это были молодые симпатичные девушки и юноши. Они подпирали спинами стены в коридоре с видом глубоко разочаровавшихся в жизни и профессии уличных путан и отличались от них исключительно наличием бумаг в уныло опущенных руках.
Я не сумела так сразу понять, в чем суть этого странного явления, но оно совершенно явно имело массовый характер. Редкие прохожие печальным стояльцам сочувственно улыбались, иногда ободряюще похлопывали их по выступающим частям организмов, но проходили мимо без остановки.
Еще одной особенностью офиса оказалась совершенно небанальная нумерация помещений. Мне нужен был кабинет номер двести восемнадцать, и я с трудом нашла его между кабинетами номер триста семь и двадцать девять. К этому моменту моя способность удивляться несколько притупилась, так что меня не сильно шокировал новый образ все того же бородатого юноши.
Он выступил из искомого и найденного мной кабинета без мотоциклетной корзинки, но с пачкой неких официальных бумаг. Их скучный казенный вид пикантно контрастировал с длинными, до плеч, мохнатыми перчатками, в которых я с тихой грустью узнала фрагмент медвежьего костюма. На ногах у интригующего бородача были мишкины меховые снегоступы шестьдесят какого-то размера, что добавило в рисунок балетно-моряцкой походки просторных циркульных дуг. Собственная рыжеватая борода костюмированного юноши вполне гармонировала с медвежьим мехом.
Я потеснилась к стене. Звучно шлепая лапами, человек-медведь прошествовал по коридору до кабинета с табличкой «Главный бухгалтер», решительно потянул на себя дверь и внедрился в помещение, из которого отчетливо потянуло ароматом свежей сдобы.
Я заподозрила, что в офисе русского сказочного парка производится выпечка вкусных колобков, и не удержалась — заглянула в кабинет главбуха из-за спин разнополых граждан, прибежавших за медведем. Они заговорщицки перешептывались, нервно толкались локтями и возбужденно шикали друг на друга.
Не обращая внимания ни на странный наряд бородача, ни на заинтересованных зрителей, насупленная дама за столом коротко взглянула на бумаги и объявила:
— Я вам это не подпишу.
Она злобно укусила булочку и уткнулась в амбарную книгу, скрывшись за башней из персиков и плюшек, сооруженной на просторном блюде с большим искусством и неподдельной любовью к крупным архитектурным формам.
— А кому?! — плотно прикрыв за собой дверь, вскричал расстроенный бородач. — Кому она это подпишет?! Мы уже все к ней ходили, я даже дважды ходил!
Он обежал безумным взглядом печальные лица и задержал взор на моей физиономии. Я не успела изобразить подобающее прискорбие и явно диссонировала с массами.
— А вы кто? — спросил бородач.
В голосе его занятно смешались подозрение и надежда.
— А я ваш новый пиарщик, — призналась я, слегка робея.
— Ага! — сказали мои новые коллеги дружным хором.
В следующую секунду у меня отняли спортивную сумку и сунули в освободившуюся руку бумаги, изъятые из меховых лап бородатого юноши. Кто-то услужливо распахнул дверь, кто-то толкнул меня в спину.
«А позолоти-ка ручку, яхонтовая!» — пугливо припомнил мой внутренний голос свои же разглагольствования о бухгалтерах и бюджетах.
Я деревянной поступью топорного Буратино подошла к столу с булочками и главбухом, которой меня даже не представили, и откровенно жалко сказала:
— Э-э-э… Здрасьте.
Черт, почему я хотя бы не изучила табличку на двери? Обратилась бы к уважаемой даме как культурный человек, по имени-отчеству!
— Что?
Свежие булочки на блюде размером с тележное колесо упоительно пахли, лишая меня остатков ума-разума.
— Вот. — Я протянула хозяйке кабинета, стола и стратегического запаса вкусной еды чужие бумаги.
Главбулк, тьфу, главбух продолжала сверлить меня взглядом, чистотой и твердостью сопоставимым с якутскими алмазами.
— Вы кто?
Я чуть не ляпнула: «Индия Кузнецова, мэм!» — но вовремя спохватилась, а свое новое липовое имя с перепугу сразу даже не вспомнила, поэтому ответила уклончиво:
— Я новенькая!
И это оказалась удачная импровизация. Новеньких тут, очевидно, любили больше, чем стареньких. Еще пять секунд, три шага, ноль слов — и я вышла из кабинета с трясущимися руками и подписанными бумагами. Это очень расположило ко мне новых коллег, и уже через час я знала половину тайн русляндского двора.
Секреты были так себе, мелковатые, но пикантные, как баночные маринованные маслины.
Мне рассказали, например: для того чтобы оформить хоть какой-нибудь договор, в Русляндии надо собрать на официальные бумаги от шести до шестнадцати подписей. И это все злобные происки параноиков-финансистов — классовых врагов чистых душой маркетологов, рекламщиков и продажников. Последним унизительная погоня за полным собранием автографов здорово портит пищеварение и характер, так что, если мироздание прислушается к их коллективной молитве, гореть финансистам в аду на костре из неподписанных бумаг и неоплаченных счетов. Причем на противне рядом с котлом финансистов будут томно запекаться нерадивые сотрудники отдела кадров, которые лениво и некачественно латают бреши в рядах коллектива!
Тут мои новые коллеги вспомнили, что проклинаемый отдел кадров прислал им меня, и градус всенародного негодования совестливо понизился. У кого имелась неотложная работа, те обратились к ней, но по инерции продолжали обмениваться эмоциями и информацией о ситуации на родном предприятии, а я внимательно слушала и мотала на ус. А мой внутренний голос тем временем азартно составлял мини-досье на сослуживцев.
Сергей, коммерческий директор. Коварный тип гражданской наружности. Хитромудрый пастырь взрывоопасного департамента в служебное время и душа компании на вольном выпасе. Отличается умом, сообразительностью и ехидным остроумием, а также ковбойской походкой и привычкой держать правую руку наготове у кобуры с бурчащей рацией. Шутит колко, с проникновением в грудную клетку собеседника. Еще не тиран, но работает над собой.
Аня, брендменеджер. Крепкая невысокая девушка, неизменно устремленная в будущее, к новым приключениям и развлечениям, отчего улыбка у нее всегда мечтательная, шаг маршевый, а волосы постоянно растрепаны ветром странствий и дальних дорог. Любимые слова — «айдентика» и «брендбук». Дежурный вопрос: «А у нас будут халявные билетики?» При случае, который представляется очень часто, Аня смеется так заливисто и громко, что тонкая стена, разделяющая ее рабочее место и кабинет генерального директора, вздувается вулканическими пузырями от мощных ударов. В трудовом народе бытует представление, будто это сам гендир отчаянно бьется в стену головой.
«Надо присмотреться к генеральному», — подумала я с интересом. Мне всегда были симпатичны открытые эмоциональные люди.
Данила, директор по маркетингу. Неторопливый, вальяжный и обаятельный, как бегемотица Глория из мультика про Мадагаскар. Совершенно не умеет результативно скандалить и эффектно возмущаться, потому что самое бурное негодование выражает в замедленном темпе и без выразительной жестикуляции. Очень интеллигентно матерится: неприличное слово, рифмующееся с «тля», произносит с искренним удивлением, по-детски хлопая красивыми ресницами.
Денис, куратор интернет-проектов — тот самый бородач в медвежьих варежках. Интеллигентный и чувствительный, как Крокодил Гена, но со взрывным темпераментом старушки Шапокляк. Переход из образа в образ происходит мгновенно: только что он тихо сидел, поправляя очки, у монитора компьютера, и вдруг с трагическим воплем «О боже!» рушится головой на клавиатуру и настойчиво бьется лбом в кнопку Escape, как бы требуя перезагрузить кошмарную реальность. Дениса сильно шокирует мироустройство в Русляндии. Он думает, что это не лучший из миров, и я подозреваю, он прав.
Настя, пресс-секретарь. Идеальный пример славной девушки. Милая, добрая, красивая умница, напрочь теряющая волю при виде свежего номера модного журнала. На слово «распродажа» реагирует автоматически, с волшебной скоростью выхватывая из кошелька пластиковую карточку.
Ира, специалист по продажам. Еще один идеальный образец, на сей раз с акцентом на похвальную домовитость. Хрупкая блондинка с большим пакетом домашней выпечки и фруктов, ежедневно спасающая от голодной смерти неблагодарных короедов в офисе.
Кирилл, тоже спец по продажам. По натуре разгильдяй, пижон и мот, но с завидным навыком моментальной мобилизации для показательного трудового подвига. Всеобщий дружбан и великий хитрюга.
Еще одна Настя — дизайнер. Миниатюрная изящная брюнетка с глазами трепетной лани и выдающейся способностью к незаметной дематериализации на перекур. Душевно страдает от необходимости поддерживать конвейерно-поточное производство дизайна «розовых соплей» и разделяет революционные настроения Дениса.
К народу из других отделов я не присматривалась, бытовые сплетни без детективной интриги пропускала мимо ушей. Кто с кем спит и кто что ест, мне было вовсе не интересно (хотя пару плюшек у главбулка я бы, каюсь, утащила), но вялотекущий смотр грехов разнообразных служб парка рано или поздно непременно должен был затронуть и безопасников.
Я терпеливо ждала и дождалась зацепки — Кирилл обратился к Ане с сообщением:
— Слышь, Анчоус! К тебе опять гестапо наше приходило. Хотят нашить на форму охранников свою эмблему: железный шлем, а под ним скрещенные пика и секира!
— Дивизия СБ «Пустая голова»! — быстро подсказал Денис, пока Аня открывала рот, чтобы заклеймить позором идею, не соответствующую брендбуку.
— Модельеры-дизайнеры! — хмыкнула модница Настя. — Лучше бы своим делом занимались! Подозреваемую до сих пор не нашли!
— Какую подозреваемую? В чем подозреваемую?! — Я очень вовремя воткнулась с вопросом.
— Ну-у-у-у… — замялись коллеги.
— Да ладно, она же все равно узнает, — вздохнул Кирилл. — Короче, у нас тут недавно ЧП приключилось. Погиб один дядька, и безопасники наши показали себя не с лучшей стороны.
— Кто погиб? Как погиб? А в прессе об этом ничего не было! — поднажала я, показывая, что интерес у меня сугубо профессиональный.
Но, как выяснилось, никто ничего толком не знал.
— Мужик до одури накатался на горках, офигел от жары и упал в наш пруд, — сказал Кирилл.
— Гражданин не сам упал, его столкнули, — заспорила с ним Аня. — Какие-то хулиганы малолетние, два придурка, я видела, как их уводили.
— Так подозреваемые — юноши? — с надеждой уточнила я.
— Да нет же! Девушка!
Я потерла лоб.
— Давайте-ка сначала, я что-то ничего не поняла. Откуда девушка взялась?
— Отсюда, — мрачно буркнул Сергей. — Конкретно из нашего департамента!
— Это как? — Я «включила дурочку» и огляделась. — У нас тут что, криминогенная обстановка?
— Ну, главбуха я бы запросто убил, — пробормотал бородатый Денис.
— А тот мужик, он был бухгалтер?
— Да фиг его знает, кто он был! — пожал плечами Кирилл.
— Посетитель он был, — веско поправил младшего по званию руководитель департамента.
— А погиб он отчего? Утонул? — допытывалась я.
— Ах, если бы! Его шилом пырнули!
— Каким еще шилом?
— Сапожным!
— Но откуда в бассейне сапожное шило?! — Меня и вправду очень интересовал этот вопрос.
— Его туда бросили! Потом, когда пырнули мужика!
Еще немного попытав все более недовольных моей непонятливостью коллег, я выяснила, что злосчастное шило из пруда оперативники достали, но снять с него, мокрого и покрытого илом, преступные «пальчики» даже не надеялись. А найти того, кто запулил шило в воду, по записям камер наблюдения не вышло: центральную площадь у пруда камеры не просматривают.
— Но люди же видели, как кто-то что-то бросил в воду? Там же были тысячи людей!
— Ага, — сказали мне. — И все они бросали в пруд монетки, чтобы вернуться в парк еще раз, как обещает примета!
Я вспомнила россыпи злата-серебра на дне пруда и поняла: в толпе бросающих в воду деньги метатель шила был неразличим.
— Тогда почему подозревают какую-то девушку?
— Потому что она подозрительная!
— Чем же это?
— А тем, что она была не той, кем называлась!
«Ага, значит, полиция связалась с Сараховой, и она тебя выдала», — огорчился мой внутренний голос.
— Та девушка устроилась на работу по паспорту, который какая-то растяпа потеряла.
«А, нет, Сарахова тебя не выдала! — порадовался мой внутренний голос. — Ей хватило ума соврать, что она потеряла паспорт!»
— Ну, знаете ли, жизненные обстоятельства бывают разные, — сказала я, защищая собственную честь. — Мало ли, что заставило ту девушку устроиться на работу по чужому документу! Это еще не значит, что она способна кого-то убить!
Мысленным пинком я отогнала несвоевременную мысль составить список тех, кого я, пожалуй, охотно убила бы, и тут услышала:
— Так у нее же нашли улику!
— Какую еще улику?! Где?!
Такого я не ожидала. Отправляясь в Русляндию вместо Сараховой, я из предосторожности не взяла с собой ничего такого, что могло бы выдать мою настоящую личность. Ни собственных документов, ни пластиковых карточек с именем владелицы — Индии Кузнецовой. Да я даже сим-карту в мобильном заменила на новенькую, приобретенную по паспорту Маруси!
— У этой девушки в сумке нашли письмо от убитого дядьки, — охотно объяснил Кирилл. — То есть он его еще при жизни написал, конечно.
Тут у меня отвалилась челюсть, и разговор закончился. Коллеги вернулись к работе, а я уткнулась взглядом в чистый белый лист и машинально нарисовала на нем кабаний профиль в незабываемой манере Алки Трошкиной.
Итак, мне подложили свинью! Какая-то скотина подбросила мне в сумку реальный компромат. Когда? Как? Я девушка рассудительная и сумку с кошельком всегда держу в руках или хотя бы в поле зрения. И вот тут я вспомнила веселую вечернюю пирушку в отеле-замке и последовавшую за ней одинокую затяжную прогулку по ступенькам, этажам и коридорам.
Ай-ай-ай! Ведь я бросала свою сумку где попало, за неимением других предметов отмечая ею двери, за которыми я уже побывала! И у неизвестного злоумышленника было полно возможностей засунуть в мою торбочку любую дрянь! И ведь мерещился мне кто-то розовый!
— Фламинго, мать его так! — выругалась я вслух.
— Не, не похоже на фламинго, — заглянув в мою бумажку с нарисованной свиньей, авторитетно сказала дизайнер Настя. — Живопись — это явно не твое.
Я смяла портрет кабана в плотный шарик и потянулась за чистым листом.
Так, спокойствие! Только спокойствие! Надо избавиться от р-р-р-раздирающих меня эмоций и хладнокровно подумать! Да, да, водил меня по замку, как блуждающий огонек по болоту, кто-то в розовом…
«И в жутко душном аромате», — без удовольствия припомнил мой внутренний голос.
— Запах! — Я подпрыгнула на стуле.
— Тушеная капуста, а что? — встревожилась брендменеджер Аня, зависнув одноразовой вилкой над пластиковым контейнером. — Я мяса не ем, только овощи. Вам запах капусты не нравится?
— Плевать мне на капусту! — невежливо, но искренне сказала я. — Я вспомнила запах!
— Я тоже вспомнил, — брезгливо поморщился Кирилл. — Такой вонючей капустярой нас в пионерском лагере кормили. Анчоус, как ты ешь такую гадость?!
Я заткнула уши пальчиками, чтобы не отвлекаться на дискуссию о невкусной, но полезной вегетарианской пище, и сосредоточилась на ускользающем воспоминании. Определенно мне уже доводилось ощущать этот приторный запах, витавший в коридорах отеля-замка и тоже, кажется, где-то в коридорах…
Да! Точно!
Тем вечером, когда я вернулась в офис за забытым маслицем, из дамской уборной навстречу мне выскочила гражданка в душном облаке такого же цветочного парфюма!
«Так это что получается? — напрягся мой внутренний голос. — Получается, она к тебе еще тогда прицепилась?! Возможно, возможно…»
Я вытащила палец из уха и энергично почесала им в затылке.
— Возможно, вам это будет интересно? — мягко спросил приятный девичий голос, и на стол передо мной опустился лист ксерокопии.
Я вопросительно посмотрела на коллегу Настю.
— Полиция попросила сделать скан того письма, им электронная копия нужна была, вот я и сделала, — объяснила любезная пресс-секретарша. — Хотите посмотреть?
— Еще как! То есть почему бы и не посмотреть, так, исключительно скуки ради…
Я поблагодарила добрую девушку улыбкой и перевела взгляд на копию рукописного документа. Скан был цветной, и я наметанным глазом специалиста по полиграфической продукции оценила высокое качество бумаги, которую использовал автор письма. Дизайнерская, фактурная, кремового цвета — такую клиенты со вкусом и претензиями заказывают для печати приглашений на свадьбы, именины и крестины.
В данном случае текст был написан от руки и чуть ли не чернилами, хотя это могла быть и гелевая ручка, красивым мелким почерком с завитушками. Все вместе выглядело так изящно, что я бы с легкостью представила в роли автора благовоспитанную барышню из аристократического семейства, рассеянно теребящую гиацинтовый локон и задумчиво покусывающую кончик гусиного пера.
Жертву убийства, в котором заподозрили меня, я запомнила плохо, но это совершенно точно был толстый лысоватый дядька. Судя по габаритам, последние лет десять он сосредоточенно кусал не перья, а гамбургеры, так что представить его занимающимся изящной каллиграфией затруднилось даже мое небедное воображение. Однако подпись под текстом гласила: «Твой любящий Петруша», из чего определенно следовало, что его писала не дама. Напротив, даме сердца оно было адресовано.
«Солнышко мое, пушистый рыжик, коварная лисичка! — обращался к ней любящий Петруша. — Разве ты не знаешь, что мне без тебя не жить?
Разве ты хочешь, чтобы я умер, оплакивая любовь, которая наполняла меня и вчера, и позавчера, и день за днем, и ночь за ночью?
Мой легкомысленный одуванчик, пышная хризантема, золотистый персик, ты не можешь уйти, ты не оставишь меня, потому что я никогда, никогда, НИКОГДА не отпущу тебя к другому.
Мне не жить без тебя, а тебе — без меня. Не забывай об этом, хитрюга лисичка! Не убивай меня! Помни, что твой колобок не позволит проглотить себя, как в сказке.
Лисичка и колобок будут жить долго и счастливо.
Только смерть разлучит нас!».
«Какие-то дурацкие ролевые игры, — прокомментировал этот текст мой внутренний голос. — Но хотя бы понятно, что Колобок — это толстый дядька. Значит, Лисичкой он называет свою подружку».
Я согласно кивнула.
Должно быть, у дамы сердца Петруши рыжая или русая шевелюра. «Солнышко, пушистый рыжик, пышная хризантема, одуванчик» — это все указывает на цвет и качество волос. До перекраски в брюнетку Лельку я под это поэтическое описание вполне подходила, так что и в самом деле можно подумать, будто письмо Петруши было адресовано именно мне.
Тогда, конечно, можно предположить, что у нас с Петрушей был бурный роман, который расковарная лисичка надумала закончить. А влюбленный колобок был с этим категорически не согласен и не хотел свою лисичку отпускать. Так прямо и намекал ей — мол, мы будем вместе, пока смерть не разлучит нас, и донамекался до того, что озверевшая лисичка в свободолюбивом порыве отправила его на тот свет.
Драматично, ага. И при этом правдоподобно: кто знает бунтарскую натуру единственной дочки моих родителей, тот не усомнится, что Индия Кузнецова никому не позволит себя приватизировать. Но ведь я не та Лисичка! А это значит, что подозревать в убийстве Колобка Петруши надо вовсе не меня!
«Что ж, у нас появился кончик ниточки, — оптимистично резюмировал мой внутренний голос. — Надо выяснить, кто такой этот Петруша, найти среди его близких подруг пышноволосую золотистую блондинку и узнать, где она была и чем занималась в момент убийства».
К великому моему сожалению, оказалось, что коллеги по департаменту ФИО жертвы не знают. Таким образом, мое дилетантское расследование уперлось в стену, едва начавшись. Тупик у меня проассоциировался с лабиринтом, поиск выхода — со взглядом сверху, и я буквально полезла на крышу, смутно надеясь, что общий взгляд на место преступления позволит мне увидеть хоть какую-то зацепку.
С площадки на крыше терема открывался вид на задний двор, где репетировали артисты. Девушки и юноши в полосатых тельняшках плясали и нестройно пели песню бременских музыкантов из мультфильма: «Ничего на свете лучше не-е-ту, чем бродить друзьям по белу све-е-ту…» Лучше всего им удавался энергичный проигрыш со словами «Тым-тыгыдым, тыгыдым, тыгы-дыгы-дыгы-дыы-ы-ым!».
Впрочем, плясали они неплохо — задорно подбрасывая ноги, как в канкане. Я только не поняла, к чему там были тельняшки? Может быть, они символизировали собой странствие как таковое?
Полосатые и голосатые, тьфу, голосистые и полосистые, снова тьфу… Короче, эти бременские пираты меня позабавили, но не на них я хотела посмотреть, а на центральную площадь у озера.
«Тогда тебе туда!» — сказал мой внутренний голос, дрогнув в сладком ужасе.
Я обернулась и посмотрела: куда — туда? И увидела возносящуюся над парком красную стрелу.
«Это самая высокая в России башня свободного падения «Жар-птица»! — как экскурсовод, затарахтел мой внутренний голос. — Высота шестьдесят пять метров, скорость в полете двадцать шесть и две десятых метра в секунду, грузоподъемность — двадцать четыре камикадзе… Стой, ты же туда не полезешь, правда?»
— Чего только не сделаешь ради торжества закона и справедливости, — вздохнула я и повлеклась к аттракциону.
Знаете, что я вам скажу? Чтобы в минуту сомнений и тягостных раздумий резко улучшить себе настроение, катапультируйтесь на высоту полета птицы и повисите там всего минуточку. Если вы не провели детство в гнезде горного орла, незабываемые впечатления вам гарантированы. Оставленные на твердой поверхности родной и любимой планеты заботы и хлопоты вмиг покажутся вам маленькими, несерьезными, не заслуживающими переживаний!
С «Жар-птицы» открывался превосходный вид на черноморский регион и глобус Сочи. Тематический парк и его окрестности оказались у меня прямо под ногами и видны были немножко хуже, чем пограничные корабли в нейтральных водах, однако я все же углядела под своей правой ногой автостоянку отеля, а на ней — солнечно-желтую горошину. Опускаясь, я смотрела исключительно на нее и радостно опознала «Фольксваген» Трошкиной.
— Алка еще здесь?! — обрадовалась я наличию союзника.
Я-то думала, что Трошкина уже умотала из Русляндии, ведь не ее объявили подозреваемой.
До конца рабочего дня я совершила трудовой подвиг, перелопатив кучу информации по части парковой рекламы. Что не успела изучить, то записала на диск и забрала работу «на дом». На сей раз я собиралась честно и добросовестно сделать все, для чего меня (то есть на сей раз Лельку) наняли, но не могла затягивать этот процесс на целую неделю.
Мой план был прост и ясен: за день-другой закончить работу в Русляндии, а потом найти настоящего убийцу Колобка, чтобы вернуть себе нормальную жизнь, доброе имя и природный цвет волос.
Алка Трошкина хотела покинуть Русляндию, но не могла.
Дабы не дать сыскарям возможности допросить ее, Трошкина самоотверженно пьянствовала уже третий день и приходила в сознание лишь для того, чтобы поспешно опрокинуть в себя еще бутылочку из мини-бара. В краткие моменты просветления она с сожалением и тревогой констатировала, что чувствует себя все хуже и хуже, но прекратить героический запой не решалась.
Алла Трошкина свято верила в женскую дружбу и готова была хранить ей верность до последнего вздоха. Выдать Кузнецову полиции? Ну, нет! При всем уважении к полиции — нет, ни за что!
Именно Алкино неподдельное уважение к полиции позволяло ей надеяться на скорую победу добра над злом. В конце концов, что стоит доблестным сыскарям найти настоящего убийцу? Не затянется же этот процесс надолго!
Надолго могло не хватить самой Трошкиной. Она уже побаивалась, что закончит свои дни именно там, где начинала трудовую деятельность — в наркологическом диспансере, но уже не как инструктор по лечебной физкультуре, а как пациент-алконавт.
Тихий стук в дверь застиг жестоко мучимую головной болью Аллочку в момент сомнений и тягостных раздумий: пить иль не пить? Если бы к ней ломились более решительно, Трошкина не стала бы колебаться, но негромкий заговорщицкий стук со сложным ритмическим узором не походил на немузыкальный грохот, производимый уважаемыми полицейскими. Пошатываясь, Алка поступью контуженного краба подкралась к двери, затаила дыхание и прислушалась.
Тяжелые ботинки в коридоре не стучали, наручники не бряцали, и никто не шептал: «Второй прикрывает, Первый пошел!»
По мнению Трошкиной, повидавшей сотню полицейских штурмов в кино, это означало, что в филенку скребется кто-то нестрашный, мирный и даже не лишенный деликатности. Например, горничная со стопкой чистых полотенец и новыми бутылочками для пополнения мини-бара.
— Кто там? — опасливо шепнула Трошкина.
— Сто грамм! — предсказуемо ответили из-за двери тоже шепотом.
Как будто алкоголь был контрабандным и доставка его в номер означала нарушение сухого закона.
— Вы горничная? — уточнила личность незваного бутлеггера недоверчивая Алка.
— Дворничная! — бешено рявкнул в ответ знакомый голос. — Трошкина, открывай!
— Кузнецова! — обрадовалась Трошкина и тут же распахнула дверь. — То есть Сарахова!
— Она же Смеловская.
Я проскользнула в номер и заперла за собой дверь.
— Ты вышла замуж за Максима? Так вдруг, даже не позвав меня в подружки невесты? — заволновалась Алка.
— Нет, мы с Максом всего лишь условно породнились, по женской линии, — объяснила я, оглядываясь и принюхиваясь. — Фу, Трошкина, у тебя тут запах, как в конюшне!
— Еще бы! Я же тут пью, как лошадь!
Подружка хихикнула, икнула и стыдливо прикрылась ладошкой.
— Зачем пьешь, почему? С горя? Колобка убитого оплакиваешь?
Трошкина отвела ладошку и тоже искательно принюхалась:
— И ты тоже пила? Какого еще колобка?
— Такого, — просторным взмахом рук я нарисовала идеального сферического толстяка.
— Ты очень странно себя ведешь и странно выглядишь, — сказала Алка. — Брюнетка и в очках… Что, все еще прячешься от полиции? Значит, убийцу не нашли?
Она расстроилась.
— Да кто ж его найдет, Алка, если не мы с тобой.
Я вздохнула и опустилась в кресло, похожее на королевский трон — супермягкий, для пожилого хворого монарха с геморроем, артритом и подагрой.
— Я тут, Аллочка, узнала, почему это я главная подозреваемая! Ты удивишься, но, оказывается, меня подставили! Подбросили мне в сумку вот это.
Я протянула Трошкиной копию письма любящего Колобка коварной Лисичке.
— Хм, я явственно вижу тут угрозу, — сообщила подружка, изучив манускрипт.
— А то! Мне это явственно грозит тюремным сроком!
— Не тебе.
Трошкина помотала головой, застонала и прижала ладошки к вискам.
— Колобок этот явно угрожает неверной Лисичке! «Мне не жить без тебя, а тебе без меня» — каково? У них, похоже, соревнование назревало, кто кого скорее прикончит. И Лисичка победила, ведь Колобок — это тот толстый дядька с шилом в сердце, я правильно понимаю?
— Ты умная, — похвалила я ее. — Может, ты знаешь, кто они такие, эти персонажи из страшной сказки? Клянусь, я с детских лет не вожусь с Колобками!
— Погоди-ка…
Алка закрыла глаза и помассировала виски.
— Гудели они что-то такое… Дай бог памяти… «Знакомы ли вы, гражданка Трошкина, с гражданином Мукосеевым?» Или Мягкотеевым? Или Мохобреевым?
— Мехосуевым, — предложила я свою версию, вспомнив мишкин мохнатый костюм.
— Нет, там точно на «еевым» заканчивалось… Беевым, Веевым, Геевым…
— Геевый — это не фамилия, это ориентация, — я не сдержалась и хихикнула.
— Не мешай мне! Видишь, я пытаюсь вспомнить!
Алка крепче зажмурилась и забормотала:
— Деевым, жеевым, зеевым, кеевым…
— Маккеевым, — опять не удержалась я. — От американского «Маккей». Сразу запахло шпионской историей! Может, шило сжимала рука Вашингтона?!
— Отстань ты! — Алка стукнула меня подушкой. — У американского сенатора фамилия Маккейн, а не Маккей!
— Жаль, красивая была версия.
— Леевым, меевым, неевым, пеевым…
— Шарпеевым, — предложила я совсем тихонечно, но Алка грозно лязгнула зубами.
— Реевым, сеевым, теевым, феевым…
— Феевым — это хорошо, — тихо хрюкнула я. — Темные эльфы, иноземная агрессия волшебной нечисти против простого русского Колобка… — Меня понесло: — И стала святая Русляндия полем смертельной битвы между нашими добрыми сказками и их злыми!
— Хеевым! — сердито и громко, чтобы заглушить мои разглагольствования, вскричала Трошкина. — Цеевым, чеевым, шеевым и щеевым!
Она покончила с согласными родного алфвита, выжмурилась обратно и посмотрела на меня.
— Эевым, юевым, яевым, — договорила я исключительно из любезности и получила второй удар подушкой.
— Нет, — с сожалением признала Трошкина и горестно вздохнула. — Все не то. Какая-то понятная была фамилия, очень даже русская.
— Ну, так Шеев и Щеев вполне себе русские, — сказала я, чтобы ее подбодрить.
— Нет, там вначале несъедобное было, — несгибаемая Алка продолжала бороться со склерозом. — И красивое. Кажется, красное.
— Помидор, — предложила я. — Он же томат. И тогда вся фамилия — Борщеев.
— Говорю, несъедобное!
— Тогда турецкий помидор. Они на вкус прям пластмассовые!
— Сама ты помидор! Говорю, красивое!
— Красное, красивое и несъедобное? — Я задумалась.
Первым делом на ум пришли красные резиновые сапожки, в которых я щеголяла в раннем детстве, потом кое-что повзрослее:
— Рубин! Драгоценный камень такой. Или роза. Цветок такой. Или кумач. Первомайский!
— Флаг такой, — машинально договорила Трошкина. — Нет, это все не то… Хотя при слове «роза» что-то у меня в голове щелкнуло. Давай еще про цветы!
— Орхидеи! А что?
Алка вытаращилась на меня, и я торопливо сгенерировала подходящую фамилию:
— Орхидеев! Очень даже логичненько! Слух не режет.
— Ты думаешь? Ну, ладно, давай пока временно будем считать его Орхидеевым.
— Он же Борщеев, он же Маккеев… О! Мак! Красный же цветок!
— Маковеев!!!
Трошкина заорала, как футбольный комментатор в момент решительного штурма ворот:
— Точно, Маковеев! Я вспомнила!
Довольная Алка разулыбалась.
— Значит, Петр Маковеев, — я сноровисто подклеила к цветочной фамилии известное нам Колобковое имя и потерла ладони. — Считай, что он у нас в руках!
— Не, он уже в руце божей, — напомнила Трошкина.
— Это да, я же о другом. Так, у тебя есть Интернет? — Я огляделась и радостно забормотала: — Сейчас мы найдем его, Петрушу Маковеева, не уйдет Колобок от Индии Кузнецовой, это ему не от бабушки с дедушкой драпать, я ж его из-под земли достану…
— Лучше не надо из-под земли, — поежилась Алка. — Пусть она ему будет пухом… Да и нет у меня тут Интернета, к сожалению. А смартфон в машине лежит, в бардачке. Третий день.
Она заволновалась:
— Ой, а если мне Зяма звонил?!
— Это вряд ли, — успокоила я ее. — Зяма сейчас очень, очень занят. Творчеством. Ты за него не беспокойся, он с папулей на даче, я его вчера видела. Жив твой Зяма, здоров и вынашивает, так сказать, творческие планы по-большому. То есть большие творческие планы он вынашивает.
— Что-то ты темнишь, — сузила глазки умница Трошкина. — Говоришь, Зяма в Буркове? А ты-то там как оказалась?
— Ой, ты же ничего не знаешь!
Я спохватилась и пересказала подружке историю своих приключений, начиная с лихого побега в медвежьем костюме и до дерзкого камбэка в образе сестры Смеловского.
Это вернуло нас к теме отсутствующего Интернета, так как очередную новую сим-карту я оформила на Лелькин паспорт и телефончик для нее купила дешевый, плохонький, без возможности путаться во Всемирной паутине.
Бессовестно поржав над моими бедами, Алка притихла и задумчиво покусала губу:
— А Кулебякин нам в наших поисках не поможет? У полиции наверняка есть информация о личности жертвы, и Денису не составит большого труда все узнать.
— У меня нет уверенности, что Кулебякин поможет нам, а не полиции, — призналась я.
— Хм, хм… Так что, опять все сами?
Трошкина неожиданно оживилась. Знаю я ее! В душе Алка редкая авантюристка. По собственной воле она в опасные приключения не ввязывается, но уж если обстоятельства складываются так, что динамичного триллера не избежать, Трошкина сыграет свою роль достойно «Оскара»!
— Мне нужно еще день побыть в Русляндии, чтобы закончить работу Сараховой-Смеловской, — сказала я. — А потом предлагаю вернуться в город и плотно заняться расследованием убийства гражданина Маковеева и попытки подвода под монастырь гражданки Кузнецовой. Чует моя душа, стоит за этим один какой-то затейник или затейница.
— А мне бы надо выбраться отсюда, пока снова не пришли менты с клещами вырывать из меня правду-матку о личности подозрительной подружки, — разумно рассудила Алка и тут же подхватилась собирать свои вещи.
Их у нее и было-то всего ничего, один портфельчик.
— Я далеко не уеду, тебя подожду. Поселюсь тут, рядом, в частном секторе, — заталкивая в него вещички, планировала Трошкина. — Частники паспорт не спросят и дорого не возьмут, а ты, когда освободишься, мне звякнешь…
— Звякну, — согласилась я.
И тут отчетливо звякнуло за дверью. Трошкина замерла, как встревоженный суслик. Я живо вообразила притаившуюся в коридоре группу захвата. В дверь постучали.
— Не открывай, — одними губами шепнула Алка.
Я кивнула и на цыпочках подкралась к окну. Там был изящный намек на балкончик, а рядом с ним ниша с решеткой, маскирующей кондиционер. Потом снова балкончик, снова решетка и огороженная невысоким барьером площадка, на которой когда-нибудь появится летний танцпол ночного клуба «Башня Шута».
— Гражданка Трошкина! Откройте, полиция! — строго сказали за дверью, и Алка отмерла.
Я вовремя ухватила ее за руку, помешав в панике выброситься в окошко.
— Спокойно вышла на балкон, — зашептала я подружке на ухо. — Крепко держась за решетку, переступила в нишу, потом на следующий балкон, снова в нишу и на площадку! Совсем чепуховая физкультура, ты справишься запросто!
— А ты? — прощально пискнула послушная Алка уже с балкончика.
Я оглянулась на дверь и секунду, не больше, подумала.
— И я! Давай, живее двигайся!
Я тоже полезла в окно.
Нельзя мне было спалить себя-Смеловскую, никак нельзя! Такими темпами у меня все добрые знакомые с запасными паспортами очень скоро закончатся!
Через минуту, не успев ни испугаться, ни запыхаться, мы с Трошкиной резво ссыпались с лестницы в Башне Шута в тихий садик и, хоронясь под пальмами, ушли с территории замка.
— Чего им было подземный ход не вырыть, — бурчала Трошкина, критикуя архитекторов, не предусмотревших возможность тайного отступления из цитадели.
Забрать со стоянки Алкин «Фольксваген» мы не решились и утекли пешком. Найти кров и стол в частном секторе труда не составило. Некий дядя Гиви, мохнатый, как мой йети, только черного цвета, и одетый в юбку-фартук, как у средиземноморского официанта, сдал нам прекрасную комнату над гаражом и накормил превосходным шашлыком собственного изготовления.
Позже, в сумерках, я оставила сытую, но уже не пьяную подружку созерцать догорающий костерок в мангале и вернулась в замок.
Меня Смеловскую никто не в чем не подозревал, и я не могла упустить возможность узнать что-то новое о том, как продвигается следствие по делу об убийстве гражданина Маковеева. А источником информации мне должна была послужить одна из горничных.
Во время все той же незабываемой пьянки с персоналом отеля присутствующие за столом болтали на самые разные темы, в том числе, как водится в нормальных трудовых коллективах, перемывали косточки отсутствующим товарищам и товаркам. В числе прочих изрядно досталось какой-то Марьяне. Ее гостиничные дамы дружно осудили за то, что посиделкам с коллегами она предпочла приватную встречу с охранником парка.
— Фу, фу, фу, нашла, с кем закрутить! — подкатывала глаза и поджимала губы начальница службы персонала, и у меня сложилось впечатление, что охранник и горничная — это как дельфин и русалка: не пара, не пара, не пара.
В тот момент обсуждение и осуждение скандальной связи меня ничуть не заинтересовало, а вот теперь я вспомнила про неразборчивую Марьяну по причине острого информационного голода.
До меня вдруг дошло, что подружка сотрудника службы безопасности парка может быть в курсе того, какие производственные проблемы на работе у ее милого. С другой стороны, она знает и о происходящем в отеле. Как ни посмотри — полезный человек, очень стоит пообщаться!
На мое счастье, Марьяна в штате была всего одна, так что нашла я ее легко и быстро. Марьяна Семенова полировала лакированную мебель в новом Швейцарском клубе, где еще не ступала нога швейцарца.
— Я вам не помешаю? — спросила я, опускаясь на кожаный диван, где еще не сиживали ягодицы швейцарцев.
Марьяна покосилась на меня безрадостно, но вежливо ответила:
— Конечно, что вы, что вы!
Я не стала испытывать терпение человека труда. По себе знаю, как раздражает, когда ты работаешь, а какой-нибудь бездельник за тобой наблюдает.
— Простите, вы не могли бы мне помочь? — Япохлопала ладонью по дивану, давая понять, что для оказания мне искомой помощи Марьяне придется присесть.
Девушка сделала это неохотно, взирая на меня с откровенным подозрением и держа аэрозольный флакон с полиролью наготове, как газовый баллончик.
— Мне нужно кое-что узнать, а вопрос деликатный, и я не хотела бы обращаться с ним к администрации, — сказала я, в общем-то, правду. — Тем более что ваша директриса по персоналу не очень любезная дама.
Марьяна усмехнулась. Определенно я попала в точку: с начальницей Марьяна крепко не ладила.
— По правде говоря, она просто противная грымза, — доверительно сказала я, закрепляя успех. — Из тех, которые не пользуются успехом у мужчин и ужасно завидуют более молодым и красивым женщинам. Уж извините, что я так говорю о вашей начальнице.
— Да все так и есть.
Мы с пониманием улыбнулись друг другу: две молодые красивые женщины, страдающие от тирании злобных грымз.
— Я Леля.
— Марьяна.
— Очень приятно. Скажи, что происходит в этом замке? — Я сделала встревоженное лицо. — Сегодня я слышала, как в коридоре горланили: «Откройте, полиция!» Меня это сильно обеспокоило! Сама понимаешь, одинокая симпатичная девушка должна быть осмотрительной и держаться подальше от неприятностей.
«Ну, это точно не про тебя», — ехидно фыркнул мой внутренний голос.
— Может, мне съехать из этого отеля, пока чего не вышло?
— Да нет, не стоит.
Марьяна махнула тряпкой, распространяя сильный запах полироли.
— Это вообще-то не имеет отношения к отелю. Ну, как не имеет? Похоже, у нас в отеле проживала преступница, но мы же в этом не виноваты, правда? Она даже не похожа на преступницу — такая маленькая, миленькая, как воробушек. Правда, сильно пьющая.
— Воровка, наверное? — предположила я. — Или мошенница? Аферисты — они всегда имеют самую располагающую внешность.
Мой внутренний голос снова хмыкнул с ехидным намеком, который я предпочла не понять.
— Да нет, не воровка, — Марьяна хмыкнула, явно гордясь за отель. — Бери выше — настоящая убийца!
— Уби-и-ийца?! Все, я немедленно съезжаю!
— Да погоди ты! — Марьяна удержала меня за рукав.
Да я и не сильно рвалась.
— У нас в отеле все в порядке, убийство было в парке, но не сегодня, еще пару дней назад.
— А что ж убийцу сразу-то не взяли?
— А то, что сначала подумали на другую. Была у нас тут одна такая… Сама-то я ее не видела, но говорят, что та еще фифа.
Марьяна круто выпятила грудь и высоко задрала нос, показывая ту фифу.
— Не надо про ту, давай про эту, — мне вовсе не хотелось услышать о себе еще что-то нелестное. — Как разобрались, кто убийца?
— Сегодня поступил анонимный звонок! — Артистичная Марьяна приложила к уху баллончик, имитируя телефонный разговор. — Алло, алло, это служба безопасности парка Русляндия? У вас недавно гость погиб, так вот, я знаю, кто убийца: Алла Трошкина! Запомнили? Ал-ла Тро-шки-на! И пи-и, пи-и, пи-и — трубку бросили, а номер не определился.
— Как интересно, — протянула я.
Выходит, правильно Алка сбежала из номера. Вовремя! Еще немного — и стала бы подозреваемой номер один!
«Означает ли это, что ты сместилась на вторую позицию?» — спросил мой внутренний голос так светски, как будто речь шла о хит-параде модных шлягеров.
Мне даже стало немного обидно.
Поблагодарив Марьяну за содержательную беседу приятной денежной купюрой, я проследовала в отведенный мне гостиничный номер и позвонила новой подозреваемой номер один.
— Я?! — неприятно изумилась Трошкина, узнав, что теперь она лидер гонки на нары. — Но почему? Зачем? Кто меня так оклеветал?!
— Не знаю, Алка, но интуиция мне подсказывает, что надо нам искать Лисичку.
— Позвони Денису, — посопев, попросила подружка. — Теперь, когда подозревают не тебя, он должен повести себя как джентльмен, а не как чурбан в мундире.
— Не знаю, не знаю… Но ты права, нам очень нужен соратник. — Я не стала говорить, что не считаю таковым Кулебякина. — Давай-ка отдыхай, а я еще звоночек сделаю, потом тебе все расскажу.
Отправив Алку баиньки, я позвонила своему галантному джентльмену — но не Денису, а Максиму Смеловскому. Он человек публичный, со связями и широчайшим кругом знакомых. Может, знал и Петра Маковеева.
— Маковеев, Маковеев, — забормотал Максим. — Вроде знакомое что-то… С животными как-то связано…
— Ну-ну, — я хмыкнула, вспомнив Алкино «вроде как-то связано с цветком».
— Правда, с животными… Слушай, а тебе это срочно? — Макс зевнул. — Извини. Давай я завтра в отделе рекламы спрошу и в службе новостей? Там у нас народ на имена и факты очень памятливый, если этот Маковеев хоть чем-то известен, на него, глядишь, и досье найдется.
— Завтра? — Я вздохнула. — Ладно, спроси завтра.
— Эй, а тебе-то он зачем? — Макс запоздало взревновал.
— Да совершенно ни к чему! — заверила я. — Мне его дамочка нужна, красотка рыжая по прозвищу Лисичка. Ты и про нее своих памятливых поспрашивай, ладно? И позвони, если что-то узнаешь.
— Это не твой обычный номер, — заметил Макс. — Сменила?
— Да, вместе с именем и внешностью, — невесело хохотнула я.
Поговорив с Максимом, я связалась с мамулей. Сделать это было непросто, так как я не хотела, чтобы о нашем разговоре узнал кто-то еще, особенно майор Кулебякин.
Риск того, что он околачивается в нашем доме, был велик: мои домашние давно уже приняли Дениса в семью, да и живет он совсем рядом, в квартире над нашей. Если мамуля, ответив на звонок с незнакомого номера, с радостным удивлением возопит: «О, Дюша, это ты!» — Кулебякин конфискует у нее трубку и узнает много нового.
Поэтому я отправила мамуле эсэмэской секретный код своего собственного сочинения:
вставай проклятьем заклейменный
горланит лорд волан де морт
перебудил подлец крикливый
весь морг
Может, это были не самые изящные стихи, зато мамуля поняла, кто их автор. Ответив на вирши звонком, она тихонько вопросила:
— Алло, дорогая?
И я в очередной раз поблагодарила судьбу за то, что у меня такая классная мама. И умная, и понятливая: догадалась, что «ужастик в порошке» — это пароль и что беседа требует секретности.
— Привет, — шепнула я.
— Ин?
— Ин вино веритас, — подтвердила я. — Во всяком случае, это как никогда справедливо относительно Трошкиной. Мам, как там у нас обстановочка? Денис меня искал?
— Еще как! И ты уж извини, но мы ему честно рассказали, что ты ушла с дорожной сумкой, в моей французской соломенной шляпе, взяв свой заграничный паспорт и деньги, отложенные на поездку в Барселону.
— Прекрасно!
Я проказливо хихикнула, легко представив, куда заведет моего любимого майора прославленное дедуктивное мышление — как минимум в аэропорт!
— Но ты же не в Испании?
— Нет. Мамуль, я не могу тебе все рассказать, но в двух словах дела такие: у Алки неприятности с полицией, и в это трудное время я должна быть рядом с ней.
— А! Понимаю.
Мамуля явно догадалась, почему я прячусь от Дениса, и проявила женскую солидарность:
— Чем я могу помочь?
— Информацией. Тебе ничего не говорит такое имя — Петр Маковеев?
— Аптекарь?
— Он был аптекарь?!
— Был? Та-а-ак… Дюша, только честно, на какую статью Уголовного кодекса тянут ваши нынешние проблемы с полицией?
— Вот что значит — писатель, мастер слова! — искренне восхитилась я. — Схватила весь сюжет по одному лишь глаголу прошедшего времени «был»! Да, мам, не буду лукавить, Петр Маковеев этот мир покинул, и не по доброй воле, но и не по нашей вине…
— А полиция ищет его убийцу не там, где надо? — догадалась гениальная писательница. — Ладно, Дюша, я не буду тебя пытать. Пока не буду. Но после…
— Потом я тебе все расскажу, это будет шикарная история, — пообещала я. — Сейчас про Маковеева давай. Итак, он был аптекарем?
— Да вроде, — по голосу чувствовалось, что покойный Маковеев не вызывал у мамули особой симпатии. — Я толком не поняла, мы с ним недолго общались. Ему тоже вручали ту премию с нелепым названием, ты помнишь? «Люди города и года». Я ее получила в номинации «Литература и искусство», а Маковеев этот в номинации «Благотворительность». А что уж он там наблаготворил, я не знаю. Мы сидели за одним столиком, но почти не разговаривали, твой Маковеев слишком важничал.
Скорее всего, это означало, что Маковеев не оказывал мамуле знаки внимания в том количестве, которого она ожидала. Наша Бася Кузнецова в свои пятьдесят «с хвостиком» хороша, как в тридцать, и обидчива, как в пять.
— А он был с дамой? — спросила я.
— В том-то и дело, что нет! — обиженно ответила мамуля, и я поняла, что не ошиблась: Маковеев, царство ему небесное, оскорбил ее мужским невниманием.
Должно быть, эта его возлюбленная Лисичка на редкость хороша, если Колобок не флиртовал с другими красотками даже в ее отсутствие!
Я отпустила на покой мамулю и снова разбудила Смеловского.
— Макс, Петр Маковеев был лауреатом премии «Люди города и года»! — торжествующе сообщила я другу, как будто это он живо интересовался личностью господина Маковеева. — Он получил ее за благотворительную деятельность.
— Ну да, за программу по поиску новых семей для брошенных животных «Плюс четыре»! — невозмутимо согласился Максим. — Теперь я вспомнил этого Маковеева, он хозяин сети ветеринарных аптек, клиник, питомников и тому подобного.
— Это серьезный бизнес?
В серьезном бизнесе грех убийства вполне мог взять на душу нечестный конкурент. Для нас с Трошкиной это был бы самый лучший вариант: перевести стрелки на бизнес-противника, не поделившего с Маковеевым ареал обитания редчайших винторылых краснопупиков или что-нибудь в этом роде. Ясно же, что к звериному бизнесу мы с Алкой никакого отношения не имеем, тут нас и заподозрить не в чем. Хотя у Трошкиной есть небольшая овечья ферма в Австралии, это ее может скомпрометировать…
— Маковеев считает, что серьезнее некуда, — Смеловский фыркнул. — Ты бы слышала его речь на церемонии вручения премии! Все про доброе имя благородного семейства Маковеевых, про фамильную честь и родовую гордость! Послушать его — прям английский лорд! Весь такой чопорный и важный…
Макс душераздирающе зевнул и кротко спросил, можно ли ему идти спать дальше и не могу ли я отложить беседу до утра. Я ответила согласием на все, отложила телефон и посмотрела в окошко.
За окном сиял вечерний парк. В темное время суток Русляндия выглядела не менее роскошно, чем Лас-Вегас, но при этом даже более стильно: никакой тебе назойливой рекламы, только переливающееся красками море огней. Подсвеченные по контуру терема походили на гористую береговую линию, а футуристических очертаний аттракционы — на круизные лайнеры. Мне отчаянно захотелось окунуться в эту праздничную атмосферу, и я тут же придумала причину, почему мне нужно в парк.
Не только убийцу тянет на место преступления. Подозреваемую в убийстве туда тоже влечет! Я сказала себе, что должна осмотреться на площади у озера и попытаться мысленно реконструировать события рокового дня.
Я купила себе мороженое, села на лавочку с видом на красиво подсвеченный фонтан рыбы-кит и вдумчиво огляделась. Водоем уже огородили заборчиком, но до его появления свалиться в озеро было легче легкого, хватило бы толчка в спину, чтобы слететь с крутого берега птичкой.
В тот день, когда мы с Трошкиной с разгону вляпались в криминал, народу в парке было видимо-невидимо, и в горячих точках у киосков с едой и напитками не прекращалась толчея. Судя по комплекции, Маковеев морил своего червячка регулярно. Можно предположить, что в озеро его вытолкнули из какой-нибудь очереди за сосисками.
«Такого бегемота вытолкнешь!» — заспорил со мной внутренний голос.
— Да ладно! — отмахнулась я. — Толстяки очень плохо переносят жару. Было адское пекло, Маковеева разморило, его толкнули, он и упал. От контраста между горячим воздухом и холодной водой ему совсем подурнело — такие перепады даже здоровым людям вредны, что уж говорить о немолодом мужчине с избыточным весом. Запросто мог прямо в озере окочуриться!
«Возможно, на то и был расчет», — заметил мой внутренний голос.
— Возможно, — согласилась я. — А удар шилом под прикрытием общей суматохи — запасной вариант. Полагаю, убийца держался рядом с жертвой.
Надо бы узнать, с кем Маковеев явился в парк развлечений. Вряд ли один: мужчины — существа компанейские.
— С женой он явился, — охотно просветила меня вскоре Настя.
Мы с ней столкнулись у турникетов на выходе, и я тут же сделала вид, будто до сих пор занималась работой.
— Но в парк он пришел без супруги — она при заселении в отель узнала, что для постояльцев замка СПА бесплатно, и предпочла шумным аттракционам тихие процедуры, — рассказала коллега. — Только представьте, бедняжка лежала в костюме для прессотерапии, когда эсбэшники наши пришли к ней с ужасной новостью!
Я представляла себе, что такое костюм для прессотерапии: этакий надувной скафандр, который ни надеть, ни снять без посторонней помощи. В этом костюме самая изящная дама становится похожа на эмблему фирмы Мишлен — надувного человечка Бибендума. В таком виде не побегаешь и шилом не помашешь!
Очень довольная тем, как много всего мне удалось узнать за один только день, я вернулась в замок и легла в постель, но уснула не скоро. Вот сейчас я признаюсь: все люди произошли от обезьяны, а я от суслика. Суслики и разные прочие лемминги не выносят сотрясения почвы, а громкая ритмичная музыка срывает их с насиженных мест. Суслики затыкают пальчиками ушки и, горестно свистя, бегут прочь, в ночь вместе с чадами и домочадцами.
Я заметно кровожаднее среднестатистического суслика и танцевальную музыку в ночи не одобряю решительно. Проснувшись за полночь от задорных звуков ирландского рила за стеной, мой внутренний суслик положил на музыку чужой, но идейно близкий текст «Хочешь, я убью соседей, что мешают спать?» и вытащила из-под подушки топор войны.
К звукам ирландского танца тем временем добавились подозрительные мебельные скрипы и страстные выкрики: «Да, Василь! Да, Василек!» Внутренний суслик дал мне понять, что не дорожит никакими сорными васильками и готов искоренить их прямо сейчас. На предупредительные выстрелы в стену соседи не отреагировали. Потому что все люди произошли от обезьяны, а мои соседи, видимо, от лошади Пржевальского, которая вся вымерла как вид, и они, похоже, такие же суицидники.
Тогда мы с внутренним сусликом покричали «Кто не спрятался, я не виновата», натянули шорты и майку, мысленно повязали белую крахмальную салфетку, голодно цыкнули зубом и вышли в коридор.
Соседи Пржевальского выглядели очень колоритно. Не знаю, плясали ли они рил или запыхались и раскраснелись по какой-то другой причине, но тот, кто открыл дверь, был румян и растрепан. Из одежды на нем имелись розовые трусы и криво застегнутая лиловая рубашечка. С блестящим шелком красиво сочетались длинные волнистые волосы, которые мне захотелось приподнять, чтобы посмотреть, не острые ли там спрятаны ушки. Это оправдало бы любовь к народной музыке страны фейри, но не объяснило нетипичное для малого народца имя Василь.
Из-за плеча румяного чернокудрого эльфа выглядывал рыжий. Он тоже был мужского пола, и я понадеялась, что они действительно всего лишь плясали.
Увидев нас с боевым сусликом на пороге, соседи-эльфы удивленно сказали нам:
— Здравствуйте…
— И прощайте, — ответили мы, выразительно поигрывая топором войны.
— Ой, вам, наверное, музыка не нравится? — запоздало догадались они. — Сделать тише?
— Поздно, это уже не поможет, — вздохнули мы и чутко взвесили топор в рабочей правой лапе.
Соседи забеспокоились.
— Выключили все на хрен! — некультурно гаркнули мы. — Замолчали, затихли и спите, как уже убитые!
«Тынц-тынц-тынц» оборвалось. Мой внутренний суслик выдохнул и втянул ядовитые зубы. Я вернулась в постель, напоследок наставила чуткое ухо в стену, послушала — ти-ши-на! — и нырнула в подушку.
«Думаешь, это поможет?» — сонно свистнул мой суслик.
Я уклончиво пробормотала:
— Жизнь покажет…
«Или смерть», — шепнул он, укладываясь поудобнее.
Под подушкой по-прежнему отчетливо ощущался топор войны. В голове иллюминированной каруселькой с лошадками крутились мысли и образы. Чопорный аптекарь сэр Маковеев-Колобок, его рыжая бестия Лисичка, Зяма на горшке, фламинго с острыми, как шило, маховыми перьями, мамуля с ее порошковыми ужастиками…
Во сне я придумала для мамули сюжетик нового стишка — про Иванушку, который напился из копытца, а это был след дамской туфли, и превратился мальчонка не в козленочка, а в Кончиту Вурст. Я даже первые строчки сочинила:
хлебнул ивашка из копытца
не знал, что это лабутен…
Дальше дело не пошло, мой сон стал глубже и серьезнее. Я сочиняла какой-то пламенный манифест, но утром вспомнила только обращение: «Люди и селедки!»
Снилась мне вроде ночная Ницца, осыпающийся кирпичный балкон, а внизу грязевое озеро, в котором купаются бегемоты. Здоровенная черная горилла натирала спину, как мочалкой, скрученной в клубок лисой. Блондинка в розовой эмалированной венецианской маске и с сапфировыми бреккетами читала плохие стихи…
Все это совершенно не помогало вспомнить написанный во сне текст, а было так интересно, чего же я хотела от людей? А от селедок?!
