Книга: Санкта-Психо
Назад: 42
Дальше: 44

43

– У всех все нормально? – Пятиминутка «Хорошее настроение», и Мария-Луиза задает свой обычный вопрос.
Тихий, нестройный ответ. Все нормально, но… Наступает зима, небо за окном серое, как прокисшая овсянка. Света явно не хватает. Осенняя депрессия.
Ян промолчал, но никто этого не заметил. Его смена закончилась час назад, но он, несмотря на усталость, задержался. Хотел узнать, не вызвал ли резонанс его неудачный визит в больницу. Не пришел ли ра порт от доктора Хё гем еда о ночном происшествии. Охранница стояла довольно далеко, лица его в слабом дежурном свете она разглядеть не могла, хотя кто ее знает…
Мария-Луиза, во всяком случае, ни словом об этом не упоминает. Но и она тоже, как показалось Яну, немного подавлена. Осенний мрак действует и на ее железобетонную психику.
Хуже всех, похоже, Лилиан. Она склонилась над своей чашкой с кофе, рыжие волосы скрывают лицо. Дремлет она, что ли?..
– Лилиан, – обращается к ней Мария-Луиза. – Что это у тебя?
– Где? Что?
Лилиан поднимает голову, и Ян видит, что она забыла смыть свою татуировку – змею на щеке.
– На щеке… У тебя что-то там нарисовано.
Лилиан машинально проводит рукой по щеке – на пальцах остается след краски.
– Ой, извините… Забыла смыть. Это для вчерашней вечеринки… Извините, пожалуйста.
Она закашливается и пытается подавить отрыжку, но неудачно. В комнате распространяется отчетливый запах перегара. Мария-Луиза нахмурилась:
– Лилиан…. могу я с тобой поговорить наедине?
– О чем?
– О том, что ты пьяна.
Мгновенный переход – тон ледяной и даже угрожающий. Мягких, доброжелательных интонаций как не бывало. Лилиан встает и выходит из комнаты. Мария-Луиза следует за ней.
На пороге Лилиан оборачивается:
– Я вовсе не пьяна. С похмелья – да. Но не пьяна.
– Скоро вернусь. – Мария-Луиза следует за ней.
Дальше раздевалки женщины, похоже, не пошли, и голоса их слышны совершенно отчетливо. Спокойная поначалу беседа быстро набирает обороты. Мария-Луиза по-прежнему говорит тихо, но Лилиан отвечает все громче и громче.
– Я что, не имею права расслабиться после работы? Или я должна, как ты, посвятить жизнь детям?
«Посвятить жизнь» прозвучало с почти презрительным оттенком.
– Успокойся, Лилиан, дети могут услышать…
– Я спокойна, черт подери!
За столом в воспитательской все притихли. Ханна и Андреас сидят с опущенной головой и молчат. И Ян молчит. А что говорить?
– Ты больна! Тебе надо лечиться!
А это кто сказал? Лилиан или Мария-Луиза?
Похоже, все-таки Мария-Луиза, потому что ответом служит пронзительный вопль Лилиан:
– А ты, конечно, само совершенство! Но я не могу быть такой, как ты! Пусть психи сами пасут своих детей!
– Лилиан, у тебя истерика, – коротко и тихо заявляет Мария-Луиза.
Теперь неприлично говорить «истеричка», некорректно, вспоминает Ян слова Хёгсмеда.
Андреаса передергивает, как от внезапного приступа тошноты. Он поднимается:
– Пойду к детям.
Он уходит в игровую, и через минуту оттуда доносятся звуки бравурной песенки – Андреас включил стереосистему, чтобы заглушить выкрики из раздевалки.
Но, как почти всегда, ссора быстро иссякает. Через несколько минут раздается хлопок наружной двери, и в воспитательской появляется Мария-Луиза. С обычной материнской улыбкой.
– Лилиан пошла домой, – объявляет она. – Ей надо немного отдохнуть.
Ян молча кивает, но Ханна, глядя начальнице прямо в глаза, спрашивает:
– Может быть, ей нужна помощь?
Улыбка исчезает с лица Марии-Луизы.
– Какая помощь?
– Чтобы меньше пить, – спокойно поясняет Ханна.
В воздухе повисает тяжелая тишина.
– Лилиан не ребенок… Она отвечает за свои поступки. – Мария-Луиза скрестила руки под грудью.
– Но и работодатель отвечает за своих сотрудников. – Ханна говорит это так, словно цитирует трудовой кодекс. – Если кто-то пьет на рабочем месте, существует схема лечения. Реабилитационный план.
– Реабилитация… Звучит красиво.
Но Ханна не сдается:
– И как насчет реабилитационного плана для Лилиан?
– Ханна, – серьезно говорит Мария-Луиза, – ты ведь прекрасно знаешь, сколько у нас недоброжелателей. Подумай об этом.
Она резко поворачивается и выходит из воспитательской. За столом остаются двое – Ханна и Ян. Ханна заводит глаза к потолку.
– Вот так, – говорит Ян. – Теперь будешь ходить в бузотерах.
– Мне совсем не все равно, что будет с Лилиан. А тебе все равно?
– Нет, конечно.
– А почему она так много пьет? Ты об этом думал?
Нет. Об этом он не думал.
– Чтобы быть пьяной, наверное, – пожимает он плечами.
– А зачем ей быть пьяной?
– Наверное, она несчастна… но ведь не она одна, правда?
– Ты ничего не знаешь… и ничего не понимаешь. – Ханна встает со стула.
И Ян встает. Хорошо наконец встать из-за этого стола. Скоро он пойдет домой. Пятиминутка для поднятия настроения явно не удалась. Настроение у всех стало намного хуже.
Домой. Домой и спать. Он хочет смотреть в будущее, начать жить нормальной жизнью.
И никогда больше, никогда в жизни не попадать за решетку.
У него нет никого, с кем бы он мог начать жить. Не так страшно попасть в самое жуткое, самое безнадежное положение. Страшно, когда на всем свете нет никого, кто бы тебя выслушал.
ЮПСИК
Рами спрыгнула с койки и села на пол рядом с Яном. Ее наконец заинтересовал рассказ Яна о Банде четырех.
– И что, они заперли тебя в бане?
– Не заперли… замка там не было. Они подперли ее чем-то… не знаю чем. То есть тогда не знал. Теперь знаю… Но дверь не сдвинуть.
– И включили агрегат…
Ян кивнул.
– Как же ты выбрался?
– Никак. Была же пятница. Все ушли домой.
Полная тишина. Ни хлопка двери, ни крика вахтера в душевой – что-нибудь вроде «Алло, есть здесь – ничего.
И дверь заклинена намертво.
Сауна постепенно нагревалась. Воздух сделался горячим, как в пустыне. Сорок градусов. Или, может быть, пятьдесят.
Он попытался ощупью сориентироваться среди совершенно одинаковых дощечек, которыми обшита сауна.
Все в дощечках – и пол, и стены, и потолок; и две полки вдоль стены. На них и сидят, когда приходят попариться.
Или покурить.
Рука его наткнулась на ведро на полу, и он услышал, как в нем плещется вода.
Он садится на одну из полок. По телу побежали ручейки пота.
Кто-то же должен прийти…
Голова совершенно пуста. Кожу на ягодицах начало припекать, но, как ни странно, он успокоился. Они ушли – Банда четырех.
И никого нет. За дверью все тихо.
Становилось все жарче.
Ян сидел на полу в ее палате, и Рами держала его за руку; она была совсем рядом, но в мыслях он все еще был там, в запертой сауне.
– Мне не повезло, – повторил он. – Дело было в пятницу, и спортзал до понедельника никто не собирался открывать.
– И как же?
– Не знаю…
Он и в самом деле не знал, но сейчас задумался. Что сделать, чтобы выжить три дня в раскаленной сауне?
Стучать в дверь. Стучать и стучать, пока не поймешь, что никто на помощь не придет. Петер Мальм со своими прихлебателями не вернется. Они приперли чем-то дверь и пошли дальше, и, скорее всего, уже про него забыли.
Можно еще стучать, можно кричать, пока не осипнешь, пока не отобьешь руки, пока не нахватаешь заноз от плохо оструганной двери.
Оказалось, он не совсем слеп – глаза привыкли к темноте, и он начал кое-что различать в свете из вентиляционной заслонки на стене под потолком и из-под двери и зловещей красной кнопки на агрегате. Собственные руки – два чуть более светлых пятна перед глазами.
Он забрался на верхнюю полку и обшарил ее. Пальцы наткнулись на гладкий цилиндр.
Пивная банка. В темноте, конечно, не видно, какой марки пиво, но в ней что-то плескалось. Он поднес банку к лицу, и в нос ударил острый, отвратительный запах. Видно, кто-то забыл банку, и она пролежала несколько дней. А может; и недель. Нет ничего противнее запаха прокисшего пива.
Брось эту банку. Сядь на полку и попытайся думать. Как отсюда выбраться?
И не надейся, что кто-то из Банды четырех вернется и освободит тебя. Они этого не сделают.
И на родителей не надейся. Они уехали к тете с младшим братом. Наверняка позвонят, но когда ты не возьмешь трубку, посчитают, что ты у какого-нибудь приятеля, хотя у тебя нет никакого приятеля, к кому бы ты мог зайти. Они живут в выдуманном мире. В этом их мире ты счастлив и благополучен, тебе хорошо в школе…
И Ян не хотел их разочаровывать.
Нет. Надо смириться. Ты здесь заточён, и, скорее всего, до понедельника.
Слава богу; сегодня на ланч были мясные фрикадельки с картофельным пюре, и он съел штук десять.
Больше никакой еды несколько дней не жди.
И радуйся, что ты голый. Конечно, было жутко стоять голым, как червяк, в душевой в окружении Банды четырех в шикарных свитерах и дорогих джинсах.
Но здесь-то он вовсе не тосковал по одежде.
И тут Ян сообразил, что на верхней полке жарче, чем внизу.
Перейди вниз. Там немного прохладнее. Сядь на пол, нагни голову, зажмурься и жди.
Зажмуриться.
Ждать.
Продолжать ждать.
А если здесь воздух кончится? Дышать становилось все трудней. Это только оттого, что жарко, или?.. Он как-то читал историю о человеке, которого заживо похоронили в деревянном гробу, и он должен был задохнуться от недостатка кислорода. Его, правда, спасли. Как – он не помнил.
Сауна. Тот же деревянный гроб.
Он принюхался – воздух свежий. Горячий, но свежий. Сюда же поступает воздух из-под двери. А может, и еще откуда-то. Будем надеяться, этого хватит.
Лечь на нижнюю полку.
Зажмуриться.
Не думать.
Ждать.
Только ждать…
Он вздрогнул.
Ты что, заснул?
В сауне по-прежнему темно. Сколько же прошло времени? Ни малейшего представления.
Когда ему исполнилось десять, бабушка подарила ему часы со светящимся циферблатом, но они остались в кармане брюк в раздевалке.
Если, конечно, Банда четырех не выкинула их вместе с брюками и остальной одеждой в пруд, как грозились.
Агрегат по-прежнему включен. Пот заливает все тело, попадает в глаза и щиплет невыносимо.
Ложись на пол. Поближе к ведру, любители сауны любят плескать воду на камни, и тогда сауна заполняется горячим паром.
В ведре осталось немного воды.
Погоди… откуда ты знаешь, сколько здесь простояла эта вода? Каждый путешественник знает, что застоявшаяся вода может быть ядовитой. Но жажда невыносима, и он делает глоток. Вода и в самом деле скверная, тепловатая и пахнет так себе. Но он делает еще один глоток. И еще.
Хватит. Воду надо экономить.
Воду надо экономить… Как будто ты герой какого-нибудь приключенческого романа, но ты не герой. Ты совершенно беспомощен, ты даже дышишь еле-еле. Ты скорчился на полу и ждешь, и ждешь, и ждешь… Спортзал не рядом со школой, и сюда никто без необходимости не заходит.
И ни звука. Ты не слышишь ни звука, если не считать шума в ушах и тиканья проклятого агрегата. Надо встать и опять постучать в дверь. Стучать и кричать. Дверь толстая, и она не сдвигается ни на миллиметр.
Он опять ложится на пол. Но и на полу доски становятся все горячее. Под полками – обычный цементный пол, он наверняка прохладнее, но он не хочет туда лезть. Он знает, какая там грязь. Высохший пот тысяч любителей сауны. Они наверняка и плюют туда, и выбрасывают использованный снюс.
Но в конце концов он все же залезает туда, как маленький белый червячок, заползает на грязный и почему-то влажный на ощупь пол. Здесь и в самом деле прохладнее. Здесь можно дышать.
Ты лежишь на цементном полу и мечтаешь о друге. О крутом друге, который наконец заподозрит: что-то не так. Ты назначил с ним встречу в ресторане в городе и не пришел. Почему? Ты не знаешь его имени, и у тебя нет бумаги, чтобы его нарисовать, но ты можешь, по крайней мере, вызвать в воображении его образ.
Его имя… его имя – Затаившийся. Он предпочитает не показываться людям, он растворяется в окружении, он незаметен. Если присмотреться, можно его увидеть, но среди людей он незаметен.
И ты знаешь: Затаившийся устал ждать. Он встает из-за стола, платит за выпитый виски и решает тебя найти. И тут он преображается. Он уже не Затаившийся. Он – Мститель. С горящими глазами и кулаками, крепкими, как сталь. Вот так. Берегись, Торгни!
Он отключается… и снова приходит в себя.
Пота стало намного меньше, но жажда невыносима. Подтягивает к себе ведро, отпивает немного и опять ложится на цементный пол.
…Ты закрываешь глаза и мечтаешь. Время идет. Иногда ты поднимаешь голову и видишь: вот он, Затаившийся, он уже здесь. Он находит Банду четырех и выколачивает из них признание, что они сделали с его лучшим другом…
Но ты понимаешь, что это всего лишь видение.
Ты спишь, а управлять сном невозможно. Потом ты не помнишь, что тебе снилось, райские кущи или кошмары, но это все равно лучше, чем задыхаться в темноте.
Но рано или поздно ты проснешься, совершенно обезвоженный. Ты не знаешь, вечер или утро за стенами сауны, завтрак это или ужин – какая разница. Завтрак или ужин – все равно он состоит из пары глотков вонючей воды из ведра. На дне полно песка и волос, но ты пьешь все. До последней капли.
Что-то грохочет? Ты отставляешь ведро и слушаешь. Нет, это не Затаившийся. Это не он открывает дверь. Скорее всего, мимо спортзала проехал грузовик.
Ты умрешь здесь, в этой сауне. Теперь ты это знаешь. Ты лежишь ночью в пустыне. Только ночью в пустыне холодно, а здесь – тропическая жара. Ты иссохнешь и превратишься в мумию.
А пот можно пить? Даже если и можно – и что? Это твой собственный пот, твоя влага, и пота становится все меньше и меньше. Это уже и не пот, а покрывающая все тело маслянистая пленка.
А мочу? Ты голый, и тебе надо помочиться… можно попробовать.
Горькая на вкус, но все же жидкость. Один глоток, все, что тебе удалось добыть.
Ты подползаешь к двери. Щель под дверью – миллиметра три, не больше, но ты все равно изгибаешься и пробуешь заглянуть. Там все, как всегда. Блики от ламп на белом кафельном полу.
Весь мир притворяется, будто ничего не случилось, будто Банды четырех не существует.
Наконец, уже почти в бессознательном состоянии, ты заползаешь на верхнюю полку и дотягиваешься до банки с неизвестной жидкостью. И выпиваешь ее содержимое. Теплая, кислая, густая жижа, но ты допиваешь до дна. Жажда такова, что тебе все равно, что течет в глотку.
Допиваешь и крепко сжимаешь губы, чтобы не вырвать.
Ты должен удержать жидкость в организме, иначе тебе не выжить.
Но ты же и не хочешь выжить? Ты хочешь умереть… и для чего тогда вся эта борьба, минута за минутой?..
И ты ложишься на пол. Что сейчас? Суббота? Воскресенье?
Все. Сил бороться больше нет.
– А может быть, я и умер там, на полу, – сказал Ян и поднял на нее глаза. – Юпсик, скорее всего, Царство Небесное.
Он даже не заметил, как растянулся на полу и положил голову на колени Рами. Она покачала головой:
– Ты не умер.
Рами наклонилась над ним, приоткрыла рот, и он увидел кончик ее языка. Ян ждал второго в его жизни поцелуя, но она приблизила губы к его глазам и языком закрыла веки – сначала правое, потом левое.
И только когда он зажмурился, прижалась к губам и осторожно засунула кончик языка ему в рот.
Этот поцелуй был еще лучше, чем первый. Ян словно летел по ночному небу в окружении звезд, а тело ее прижималось к его телу и было гораздо мягче и гибче, чем можно было ожидать.
Она отняла губы, перевела дыхание и спросила:
– Но тебя все же спасли?
Он кивнул.
Ему хотелось бы пролежать так всю жизнь и не думать про эту проклятую сауну.
И наконец ты слышишь какой-то звук. Что-то гремит в раздевалке.
Ты открываешь глаза. В сауне по-прежнему очень жарко, но тебя бьет озноб.
Опять – шарканье шагов.
– Алло? – Мужской голос.
Ты пытаешься подняться на колени, но сил не осталось, и ты падаешь на дверь, ударяешься руками и лбом и пытаешься постучать…
Дверь открывается, и ты медленно валишься ничком на кафельный пол.
В душевой очень холодно. Ты опять проваливаешься в темное беспамятство. На несколько секунд, потому что, когда ты открываешь глаза, твой спаситель по-прежнему стоит рядом и смотрит на тебя с удивлением.
Теннисист. Седоволосый. И усы седые. Тренировочный костюм. В руке у него – деревянная щетка, и ты постепенно понимаешь, что это та самая щетка, которой Банда четырех заклинила дверь в сауну, перед тем как удрать.
Теннисист смотрит на тебя, вытаращив глаза. Будто ты показал ему ловкий фокус, когда вывалился из бани.
– Ты что… был там? – задает он идиотский вопрос.
Ты кашляешь, судорожно хватаешь ртом воздух, но ответить ему не можешь. Во рту все пересохло, и ты не в состоянии пошевелить языком. Ползешь мимо своего спасителя, мимо его белых теннисных туфель и медленно, хватаясь за стену, встаешь на ноги.
Ты жив. Чуть не падая, делаешь два шага, наклоняешься над раковиной, дрожащей рукой поворачиваешь кран и пьешь, пьешь, пьешь, пьешь… Пять глубоких глотков; шесть, семь, восемь. Внезапно и сильно заболел живот – вода слишком холодная.
– Тебя кто-то там запер?
Он ждет ответа. Но ты только качаешь головой и на подгибающихся ногах выходишь из душевой.
Наконец-то на свободе. Тебя трясет от холода, но мысль встать под душ и включить теплую воду в голову не приходит. Цела ли твоя одежда?
Цела. Джинсы, майка, свитер, куртка – все на месте. Банда четырех оставила твою одежду на месте. Или просто забыли про свою угрозу.
Ты натягиваешь футболку, потом шерстяной свитер, куртку, трусы. Именно в таком порядке.
Джинсы… надо быстро надеть джинсы и уходить, но сначала посмотреть на часы.
Теннисист не хочет оставить его в покое. Он заходит в раздевалку:
– Как тебя зовут?
Ты не отвечаешь на вопрос. Вместо этого задаешь встречный. Голос хриплый, как у больного ангиной.
– Какой сегодня день?
– Воскресенье. У нас сегодня игра. – Он смотрит на часы. – Двадцать пять минут второго.
Половина второго, воскресенье.
Посчитай. Зажмурься и посчитай.
Ты провел в горячей сауне почти двое суток – сорок шесть часов.
«РЫСЬ»
Можно ли назвать это счастливым концом? Вильям нашелся, родители могут спокойно вздохнуть после двух дней адовых мук.
И в детском садике настроение получше.
У всех, кроме Сигрид. Она взяла больничный и лечится у психотерапевта. Кризисное лечение.
А его самого опять допрашивала полиция.
Прямо ничего не было сказано, но что-то они подозревали. Через день после того, как Вильям нашелся, к нему приходили и осматривали его квартиру. Ну и пусть. Никаких следов не нашли и не могли найти. Он опять побывал в бункере. Все выкинул, отнес подальше и сжег.
А еще через два дня его вновь пригласили в полицию.
Допрос проводила та же женщина, что и тогда, и доброжелательности у нее не прибавилось.
– Вы последний, кто видел мальчика в тот день в лесу… И вы же его нашли.
– Это не так, – терпеливо разъяснил Ян. – Нашел его не я, а этот пенсионер… не помню его имени.
– Свен Аксель Ольссон.
– Да… именно он нашел Вильяма. А мне повезло увидеть их вдвоем.
– А до того?
– В каком смысле – до того?
– Как вы думаете, где был Вильям до того, как вы его нашли?
– Не знаю… наверное, бродил в лесу.
– Вильям говорит, его заперли.
– Заперли? В каком доме?
– Я не сказала, что это было в доме.
– Нет, не сказали… но где еще можно…
– У вас есть какие-то соображения, кто мог его запереть?
Ян покачал головой.
– Вы верите каждому его слову? Пятилетний мальчик…
Она замолчала, не сводя глаз с Яна.
Молчание было почти невыносимым, и Яну пришлось напрячься, чтобы не начать болтать и предлагать всякие теории – это только усилило бы ее подозрения.
Но что-то надо сказать…
– И как Торгни себя чувствует сейчас?
– Кто? Какой Торгни?
Ян уставился на нее. Он произнес не то имя.
– Простите, Вильям… как он себя чувствует? Его передали родителям?
– Он чувствует себя нормально, – кивнула инспектор. – По обстоятельствам, конечно.
Наконец она отпустила его. Без всяких извинений. И проводила долгим внимательным взглядом.
Плевать. Вильям возвращен родителям, и он, Ян, свободен от подозрений. Может, и не свободен, но никаких улик против него нет.
Но странно – он вышел из здания полиции с чувством разочарования.
Слишком быстро все закончилось. А он планировал другой срок. Сорок шесть часов.
Назад: 42
Дальше: 44